Дзиро Осараги
Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

Предисловие. История сорока семи ронинов

Княжеский род даймё Асано, официально зарегистрированный как отдельный клан в XVI веке, ведет происхождение от рода Токи из провинции Мино, через который нити кровного родства тянутся к самой первой сёгунской династии Минамото, к роду Сэйва-Гэндзи. Основатель рода, Нагамаса Асано (1546–1610), был близким родственником всесильного властителя Японии Тоётоми Хидэёси, на стороне которого он сражался против могущественного клана Мори. В дальнейшем он сражался на стороне Хидэёси против кланов Ходзё и Цугару, во время похода Хидэёси на Корею был назначен на пост верховного инспектора армии. После смерти Хидэёси в период ожесточенной междоусобной войны Нагамаса сумел сохранить отношения с обеими сторонами. После победы Иэясу Токугава и установления сёгуната Токугава род даймё Асано продолжал пользоваться благоволением верховной власти. Ветви рода Асано обосновались в Футю (провинция Каи), затем в Вакаяме (провинция Кии), в Хиросиме (провинция Аки. Эта ветвь, идущая от Нагаакиры, внука Нагамасы от старшего сына Юкинаги, считалась главной) и в Миёси (провинция Бинго).

Князь Наганори Асано Такуминоками являлся правнуком Нагамасы, внуком второго его сына Нагасигэ и сыном князя Наганао Асано, властителя земель Мока (провинция Симоцукэ, Касама (провинция Хитати) и Ако (провинция Харима). Дед Наганори, князь Нагасигэ получил в лен от сёгуна Ако в 1645 г., сделав этот город столицей клана. Нагасигэ перестроил замок Ако, основанный в 1575 г. князем Наоиэ Укитой, и провел ирригационные работы, построив отводные каналы из реки Тигуса. Он также развил соляные промыслы, которые составляли существенную статью дохода клана Ако, поскольку соль вывозили на продажу в Осаку, Киото и Эдо. При князе Наганао и его сыне Наганори благосостояние клана продолжало расти. Его доход, официально зарегистрированный как 50 000 коку риса в рисовом эквиваленте, в действительности достигал 70 000 коку.

Согласно введенной сёгунами Токугава системе «чередующегося пребывания в Эдо и в собственном уделе» (санкин-котай), все даймё обязаны были жить «на два дома» и проводить много месяцев в году в Эдо, где на них возлагались различные обязанности при дворе сёгуна — иногда постоянные, иногда разовые. Так, в первый день Нового года к императорскому двору в Киото прибывал посланник от сёгуна с новогодними поздравлениями. В ответ на это посланники императора (тёкуси) направлялись ко двору сёгуна в Эдо. Церемония их приема проводилась согласно сложным правилам церемониала императорского двора, что ставило в нелегкое положение тех даймё, которые назначались ответственными распорядителями приема.

Именно такая миссия выпала на долю князя Наганори Асано Такуминоками.

В 14-й год Гэнроку (1701) посланником от сёгуна в Киото был направлен Ёсинака Кодзукэноскэ Кира (Кодзукэноскэ означает условную придворную должность, но фактически служит как бы вторым, настоящим именем, под которым этот персонаж и вошел в историю). Второго числа второй луны, когда Кира еще не вернулся из Киото, князь Наганори Асано Такуминоками был назначен распорядителем по приему императорских посланников в Эдо. Советом старейшин ему было рекомендовано проконсультироваться относительно тонкостей церемонии у Кодзукэноскэ Киры — что было обязательной процедурой для всех даймё, приступающих к выполнению подобной миссии. Одновременно князь Мунэхару Кикёноскэ Датэ был назначен распорядителем по приему посла экс-императора-инока.

В тот год посланниками от императора Хигасияма (1674–1705) прибыли Сукэкадо Янагихара в звании саки-но дайнагон и Ясух-фру Такано в звании саки-но тюнагон. Посланником от экс-императора инока Рэйгэн-дзёко (1654–1732) прибыл Хиросада Сэйкан-дзи в звании саки-но дайнагон.

Ёсинака Кодзукэноскэ Кира принадлежал к родовой аристократии когэ и вел свою родословную с эпохи Муромати. Когэ не являлись по статусу князьями-даймё, но относились к категории хатамото, личных вассалов сёгуна, чей доход не мог превышать 10000 коку (даймё должны были иметь доход не менее 10 000 коку в год). Кодзукэноскэ числился правителем городка Кира с доходом в 4200 коку (префектура Аити), однако его должность главного церемониймейстера двора сёгуна давала ему весьма высокое положение, которому могли позавидовать многие даймё.

Князь Асано Такуминоками, которому в то время было тридцать пять лет, должен был проводить церемонию приема императорских посланников вторично. Впервые ему была поручена эта ответственная миссия в возрасте семнадцати лет, и он отлично справился со своими обязанностями с помощью консультанта Ёсисигэ Оиси. Подозревая, что в церемониале за истекшие годы многое могло измениться, князь направил своих приближенных с расспросами относительно ритуала и подарков в Хиросиму к своему тестю, князю Асано Тосаноками, который исполнял обязанности распорядителя в 1696 г.

По возвращении Киры двадцать девятого числа второй луны князь Асано нанес ему визит, доложив о том, что ему предстоит быть распорядителем по приему и что ему предложено пользоваться рекомендациями главного церемониймейстера.

Он вручил Кире скромный подарок, заметив своим вассалам, которые предлагали преподнести щедрые дары, что было бы неэтично задаривать вельможу до окончания церемонии, а пока достаточно словесной благодарности. Тем самым князь снискал неприязнь могущественного вельможи, который славился корыстолюбием.

В обязанности князя Асано входило полное обеспечение проживания посланников императора в Эдо. Оборудовав для них гостевую резиденцию, он десятого числа третьей луны послал двоих вассалов навстречу посланникам к почтовой станции Синагава. Одиннадцатого числа, когда посланники прибыли в Эдо, князь Асано встречал их вместе с Кирой и членами Совета старейшин. Князь хворал и принимал выписанное ему лекарство.

Двенадцатого числа третьей луны посланники императора нанесли официальный визит в замок сёгуна и передали послание императора. В их честь двенадцатого и тринадцатого числа исполнялась музыка гагаку и было дано представление театра Но.

Четырнадцатого числа сёгун в замке должен был вручить ответное послание императорским посланникам и передать подарки императору. Заключительный визит посланников был назначен на одиннадцать утра в Белом флигеле замка (Сиро сёин), который соединялся с залом приемов Сосновой галереей. Стены галереи представляли собой раздвижные перегородки-фусума, украшенные картинами с изображением морских сосен на берегу. К тому времени все участники церемонии со стороны сёгунского двора уже были в сборе.

В присутствии нескольких придворных и даймё князь Асано обратился к Кире с вопросом, все ли правильно подготовлено к приему и следует ли ему вести себя так же, как накануне. Ранее он уже спрашивал об этом и получал на все ответ «Делайте все, как обычно». На этот раз Кира во всеуслышание пренебрежительно ответил: «Надо было спрашивать о тонкостях церемоний заранее. Что вы спрашиваете меня сейчас? Это говорит о том, что вы не способны выполнять свои обязанности».

Оскорбленный князь, чье возмущение копилось с самого начала общения с Кирой, пришел в ярость.

Между девятью и десятью часами утра вместе с придворным Ёритэру Ёсобэем Кадзикавой он направился в зал приемов, где все должны были ожидать посланников. В Сосновой галерее Кадзикава заговорил с Кирой о какой-то детали церемонии. В это время оказавшийся рядом князь Асано воскликнул: «Помнишь ли, какую обиду мне нанес?!..» С этими словами князь выхватил малый меч и нанес Кодзукэноскэ удар в голову, но меч лишь слегка оцарапал лоб, отскочив от металлического обода шапки-эбоси. Кира попытался бежать, но князь настиг его и успел полоснуть мечом по спине, прежде чем Ёсобэй Кадзикава обхватил князя и удерживал его, пока Кира спасался бегством. Придворные пришли в смятение.

Князь, немного опомнившись, пытался вырваться из объятий Кадзикавы, повторяя: «Он меня оскорблял все эти дни, и я должен был его убить, пусть даже в пределах замка его высочества. Виноват, что это случилось в такой торжественный день… Отпустите меня. Мне очень жаль, что так вышло… Я ведь гоже даймё, владелец замка. Я не сошел с ума. Мне надо привести в порядок свое платье. Я ничего не имею против верховной власти и никакого сопротивления не окажу». Тем временем Ёсобэй Кадзикава отобрал у него меч, вложил в ножны и отдал слуге, а самого князя препроводили в «Ивовые покои» под стражей.

Ободзу, распорядитель чайной церемонии в монашеском сане, еще с одним придворным отвели Киру к врачу, где ему была оказана первая помощь. Рана на лбу была лишь царапиной, но на спине была большая рубленая рана от меча.

В тот же день был произведен допрос князя Асано и Киры как непосредственных виновников происшествия, а также Ёсобэя Кадзикавы как свидетеля и участника. На допросе князь Асано заявил, что не может и не желает объяснить свое поведение, но ничего против сёгуна не имеет. Он заметил, что не в силах был совладать с обуявшим его гневом, жалеет о том, что причинил всем беспокойство, и готов принять заслуженное наказание. Еще раз заметив, что ему нечего сказать в свое оправдание, он присовокупил: «Жалею только, что не смог прикончить Кодзукэноскэ».

Кира, которого допрашивали в кабинете у врача, слабым голосом сказал, что не помнит, чтобы когда-либо ранее князь Асано проявлял к нему враждебность, и не знает, чем он, старик, мог такую ненависть снискать, добавив, что князь, верно, сошел с ума.

Результаты первичного расследования были доложены членам Совета старейшин, которые донесли их до сведения верховного советника Ёсиясу Янагисавы, а тот сообщил о происшествии сёгуну Цунаёси. Окончательное решение по определению меры наказания предстояло вынести сёгуну.

Тем временем князь Асано был под конвоем препровожден в усадьбу даймё Татэаки Тамуры, где и ожидал решения своей участи. Согласно законам и установлениям, идущим со времен Иэясу Токугава, в случае ссоры между самураями наказанию (правда, в разной степени) подлежали обе стороны. Однако в данном случае решение сёгуна было пристрастным: князь Асано приговаривался к совершению сэппуку, земли клана и замок Ако подлежали конфискации, а клан подлежал расформированию. В то же время Кодзукэноскэ Кира был помилован и даже не был отстранен от исполнения своих обязанностей при дворе. Вечером того же дня князь Асано, получив приговор через посланцев сёгуна, совершил сэппуку в резиденции Тамуры. Его вассалу Гэнгоэмону Катаоке было разрешено увидеться с князем перед церемонией сэппуку. Князь оставил предсмертное стихотворение-танка (дзисэй):

Его тело было захоронено в храме Сэнгаку-дзи.

Еще не зная, каков окончательный приговор, самураи эдоской дружины князя Асано Тодзаэмон Хаями и Сампэй Каяно поспешили в Ако с известием о случившемся, покрыв в скоростных паланкинах за четыре с половиной дня около 600 км. Им вослед были направлены еще двое посланцев, Соэмон Хара и Сэдзаэмон Оиси, доставившие сообщение о смерти князя, роспуске клана и конфискации его владений. Младший брат князя Асано, Даигаку, был лишен права наследования, и таким образом самураи клановой дружины неизбежно становились ронинами. Вскоре также стало известно, что Кира, спровоцировавший нападение и явившийся косвенным виновником гибели князя Асано, не понес никакого наказания.

Правительство сёгуната назначило инспекторов-жэадкэ для приема замка Ако, которые вскоре отправились в провинцию Харима во главе вооруженного отряда. До их прибытия самураям Ако предстояло решить, согласиться ли сдать замок или защищаться — в знак протеста против несправедливого приговора.

После смерти князя Асано все дела клана перешли в ведение командора дружины Ако и коменданта замка Кураноскэ Ёсио Оиси. В результате ожесточенных дебатов всем стало очевидно, что сохранить клан невозможно. Был произведен обмен бумажных денег, имевших хождение на территории каждого клана, на серебро. Не только самураи, но и купцы, ремесленники, крестьяне, рыбаки получили свою долю серебра из казны клана по высокому обменному курсу. Это должно было позволить бывшим самураям дружины и всему населению края наладить жизнь при новых властях.

Споры о том, что делать дальше — безоговорочно принять приговор, пытаться сопротивляться, сделать коллективное харакири в знак протеста или мстить оставшемуся безнаказанным обидчику — продолжались еще в течение многих дней. Кураноскэ вначале предлагал сдать замок и сделать коллективное харакири у главных ворот, чтобы тем побудить сёгуна наказать Киру и восстановить род Асано. Большинство дружинников с ним согласились, решив, что, если не удастся совершить харакири у главных ворот замка, — чему могут воспрепятствовать власти, — оно будет перенесено в другое место, в Кагаку-дзи, родовой храм Асано. В том они принесли священную клятву, подписав соответствующую бумагу. Меньшинство во главе с Куробэем Оно откололось, отказавшись пойти на самоубийство вместе с остальными.

После того как решение было принято, Кураноскэ отправил в Эдо гонцов передать инспекторам-мэцукэ челобитную, в которой он прямо заявлял, что пресечение рода Асано и роспуск клана несправедливы — при том, что Кодзукэноскэ Кира не несет никакого наказания.

Однако гонцы Кураноскэ разминулись с инспекторами, которые уже покинули Эдо, направившись в Ако. Гонцы обратились за советом к родичам князя и получили от двоюродного брата князя Удзисада Тоды «Увещевание» с рекомендацией не задевать сёгунат непочтительными просьбами.

Тем временем из Эдо прибыл один из приближенных покойного князя Ясубэй Хорибэ еще с несколькими самураями, намереваясь убедить командора защищать замок до последней капли крови. Кураноскэ не поддался на уговоры, и Хорибэ пришлось вернуться в Эдо ни с чем. Командор уже вынашивал свой план мести. Он трижды торжественно поклялся восстановить род Асано: первый раз в «Золотой гостиной» замка, второй раз в храме Осё-ин и третий раз после отбытия мэцукэ, осматривавших замок.

Подготовка к сдаче замка велась чрезвычайно тщательно и добросовестно. Все оборудование замка, вооружение и утварь были описаны, и опись передана властям. Прибывшие для предварительной инспекции офицеры-мэцукэ были удовлетворены и обещали сообщить вышестоящим властям об усердии Кураноскэ Оиси.

Девятнадцатого числа четвертой луны состоялась официальная передача замка Ако властям в лице даймё Вакидзака Авадзиноками, главе клана Тацуно из края Банею и Киносита Хигоноками, главе клана Асимори из края Биттю. Князь Вакидзака явился с отрядом в 4500 самураев, князь Киносита — с отрядом в 1500 воинов. Самураи клана Асано сдали все посты и покинули замок.

Новые хозяева вывесили предупреждение: «Всем вассалам рода Асано предписывается покинуть Ако в течение тридцати дней».

Двадцать первого числа пятой луны Кураноскэ, закончив хозяйственные дела, закрыл родовой храм князей Асано — Энрин-дзи.

Некоторое время после сдачи замка Кураноскэ жил с семейством в деревне Осаки на берегу реки Тикуса. Неожиданно от нарыва на левой руке у него начался сепсис. Состояние больного было тяжелое, и командора с трудом удалось спасти.

Поправившись, Кураноскэ отправил жену с детьми в Осаку, провел поминальную службу в храме Кагаку-дзи по случаю ста дней со дня кончины князя Асано, и последовал за семьей, но вскоре перебрался в Ямасину, в пригород Киото, и поселился там под именем Кюэмон Икэда.

Как временный глава теперь уже бывшего клана Кураноскэ имел в своем распоряжении клановую казну, к которой он добавил некоторые суммы из собранных позже долгов. Часть денег была использована на хлопоты по восстановлению права наследования князя Даигаку Асано. С помощью влиятельной родни Асано и настоятеля храма Энрин-дзи он пытался подавать петиции в Совет старейшин и лично сёгуну. Мэцукэ Дзюдзаэмон Араки, симпатизировавший Кураноскэ, после приема замка вернулся в Эдо, где тоже поддержал ходатайство бывших самураев Ако. Однако все старания оказались напрасны — ответа двора не последовало. Кое-кто из ронинов обвинял Кураноскэ в том, что он растратил много казенных средств на пустые хлопоты.

Двадцать шестого числа третьей луны Кодзукэноскэ Кира, которого взял под защиту род Уэсуги, возглавляемый его родным сыном Цунанори, официально подал в отставку с поста придворного церемониймейстера. Отставка была принята одиннадцатого числа двенадцатой луны. Его место на этом посту занял приемный сын (а по крови внук) Сахёэ. Кира сдал правительству сёгуната свою резиденцию в окрестностях замка и получил для проживания усадьбу в районе Мацудзака, в Хондзё. Ронины ободрились в связи с таким перемещением, поскольку усадьбу в Хондзё было гораздо легче взять штурмом.

Тем временем Ясубэй Хорибэ, возглавивший в Эдо группировку непримиримых, стремившихся как можно быстрее отомстить врагу, засыпал Кураноскэ письмами с требованием перейти к действиям. Кураноскэ неизменно отвечал, что время еще не приспело, поскольку сначала надо уладить дела с правом наследования князя Даигаку и попытаться восстановить клан. Чтобы успокоить Ясубэя и его сторонников, он послал в Эдо Соэмона Хару, но эдоским ронинам удалось временно привлечь Хару в свой лагерь. В конце концов Кураноскэ вынужден был сам отправиться в Эдо под предлогом паломничества к могиле князя Асано. На встрече десятого числа одиннадцатой луны с пятнадцатью ронинами в Эдо, получившим позже название «эдоская сходка», удалось убедить фракцию непримиримых подождать до третьего месяца будущего года. Все надеялись, что к тому времени в ту или иную сторону будет решен вопрос с правом наследования.

Ронины, жившие в Камигате (т. е. в Киото, Осаке и окрестностях) вообще были не согласны с тактикой, которую предлагали эдосцы, но тем не менее обе партии признавали своим руководителем Кураноскэ.

Далее Кураноскэ навестил могилу князя Асано в храме Сэнгаку-дзи и нанес визит вдове князя Ёсэн-ин, после чего вернулся в Ямасину.

С наступлением Нового, 1702 года в Ямасине, в доме Кураноскэ, пятнадцатого числа второй луны прошло новое совещание ронинов из Камигаты. Предстояло решить, выступать ли в следующем месяце или ждать еще. После бурных споров решено было снова ждать до третьей годовщины смерти князя, то есть до шестнадцатого числа третьей луны 1703 г. На этом совещании впервые упор был перенесен с вопроса о восстановлении права наследования на месть. Тюдзаэмон Ёсида отправился в Эдо сообщить о результатах тамошним ронинам. Впоследствии это совещание было названо «сходка в Ямасине».

Кураноскэ тем временем умышленно пустился в разгул, посещая «веселые кварталы» Киото. О его пьянстве и разврате говорили повсюду. В народе ходили шутки и каламбуры по его адресу. Вместо «Ако ронин» (ронин из Ако) его именовали «ахо ронин», то есть «ронин-идиот», а фамилию Оиси (Большой камень) переиначивали в Харинукииси — «Камень из папье-маше».

Между тем Кураноскэ продолжал встречаться с соратниками, контролируя ситуацию в Эдо и Камигате, не забывая также заниматься делами правонаследования князя Даигаку.

Восемнадцатого числа седьмой луны с князя Даигаку было снято «отлучение от двора», но в праве наследования ему было отказано. Ему был выделен небольшой лен во владениях могущественной главной ветви рода Асано, резиденция главы которой находилась в Хиросиме. Надежды на восстановление линии рода Асано из Ако и клана окончательно рухнули.

Двадцать восьмого числа седьмой луны Кураноскэ созвал совещание в Киото, в районе Маруяма, в храме Анъё-дзи, которое в дальнейшем было названо «сходка в Маруяме». В связи с провалом планов о праве наследования решено было начать активную подготовку к осуществлению плана мести. Тем не менее Кураноскэ все еще медлил и выжидал, к неудовольствию эдоской фракции, которая требовала выступать немедленно. Решено было собраться в Эдо в десятую луну, чтобы уточнить детали операции.

Тем временем Кураноскэ объявил об отмене прежней присяги, которую подписали многие бывшие самураи клана. В союзе мстителей должны были остаться только те, кто готов был пожертвовать семьей и собственной жизнью уже на новом этапе, спустя полтора года после самоубийства князя и роспуска клана. К концу лета выяснилось, что в новом союзе осталось не более полусотни ронинов.

Отправив жену с детьми в родительский дом, в Тоёоку, Кураноскэ ненадолго перебрался из Ямасины в центр Киото. Своего старшего сына Тикару он отправил с несколькими верными людьми в Эдо, а десятого числа десятой луны сам последовал за ними в Восточную столицу.

Для Кураноскэ был подготовлен дом в деревне Хирама близ города Кавасаки, недалеко от Эдо. Там он разработал свои наставления относительно оружия, одежды и манеры поведения при штурме усадьбы и при отходе для участников отряда.

Переселившись вскоре в Эдо, Кураноскэ нашел пристанище на постоялом дворе Яхэя Оямая в квартале Нихонбаси, в околотке Кокутё, где ранее поселился Тикара. Он выдавал себя за самурая из провинции Оми, явившегося посмотреть на одно судебное разбирательство.

На этом постоялом дворе он и прожил с сыном и семью ронинами вплоть до решающего дня четырнадцатого числа двенадцатой луны. В этот период он не только занимался подготовкой к намеченной операции, но также занимался улаживанием хозяйственных дел членов союза. Из остатков клановой казны были выделены «страховые» средства для их семей.

Основной задачей ронинов теперь была слежка за резиденцией Кодзукэноскэ Киры, поскольку удар должен был быть нанесен наверняка. Некоторые из них, замаскировавшись под горожан и торговцев, обосновались вблизи от усадьбы. Исукэ Маэбара выдавал себя за торговца рисом Гохэя, Ёгоро Кандзаки — за галантерейщика Дзэмбэя. Один из ронинов даже разыгрывал врача. Почти все участники заговора изменили имена, чтобы сбить с толку сыщиков и охрану клана Уэсуги, обеспечивавшую защиту усадьбы Киры. В городе они жили в съемных домах или на постоялых дворах группами по трое-четверо в четырнадцати разных местах.

Наблюдение за резиденцией Киры велось круглосуточно с целью установить ту ночь, когда он наверняка будет дома, поскольку было не исключено, что сын, Цунанори, заберет отца в главное подворье рода Уэсуги. Между тем охрана усадьбы Киры была усилена.

Ясубэю Хорибэ и Матанодзё Усиоде удалось добыть старый план усадьбы Киры. Усилиями Исукэ Маэбары и Ёгоро Кандзаки удалось уточнить расположение построек: во время пожара, который случился поблизости, им удалось забраться на крышу соседнего дома и оттуда заглянуть на территорию усадьбы.

Слухи о грядущей мести страшили Киру. Он старался реже появляться на людях и в целях маскировки велел изменить фамильные иероглифы на своем паланкине, а также на одежде слуг и самураев эскорта. В его усадьбе постоянно находилось не менее ста человек охраны и челяди.

Часть из этой охраны формально числилась за Сахёэ, приемным сыном Киры, а в действительности его внуком по крови и сыном Цунанори Уэсуги.

Второго числа двенадцатой луны Кураноскэ созвал своих соратников на совещание в чайной неподалеку от храма Хатимана в Фукагаве. Предлогом для сходки было собрание «общества взаимопомощи». На этом сборе командор раздал свою Памятку о действиях во время штурма и далее, при отходе. Там же была заново подтверждена присяга. Еще раз было подчеркнуто, что главная цель нападения — добыть голову Кодзукэноскэ Киры. Было решено, что в ночь штурма все должны собраться сначала в трех местах, а затем сойтись в одном, в доме Ясубэя Хорибэ, чтобы оттуда организованно выступить в направлении усадьбы Киры. Намечено было время выступления (начало часа Тигра, т. е. с трех часов ночи до четырех утра), уточнены опознавательные знаки (белые нарукавные повязки) и пароль («Гора» — отзыв «Река»).

Гэнго Отака сообщил, что, по словам наставника Пути чая Сохоана Ямады, в резиденции Киры пятого числа намечена чайная церемония. Первоначально штурм был назначен на эту ночь, но затем выяснилось, что церемонию отменили — и таким образом, неизвестно было, застанут ли Киру на месте. Штурм пришлось перенести на четырнадцатое число, когда пресловутая чайная церемония наконец должна была состояться.

Оружие и необходимое оборудование для штурма было сложено заранее в доме Ясубэя Хорибэ.

Многие перед штурмом писали прощальные письма и стихи. Дзюнай Онодэра, один из ближайших сподвижников Кураноскэ, писал в письме жене:

«Наш час настал. Я полагаю, месть свершится не позже чем через три дня. В последние два года мы не жалели для этого усилий, и вот час мести уже близок. Наши заветные желания исполняются, и все соратники взволнованы этим. Кира тоже готовится к нашему нападению, так что победу или поражение решит удача. Как я уже говорил, я не боюсь никакого наказания со стороны верховных властей. Если даже мое нагое тело будет выставлено напоказ, я все равно буду считать, что выполнил свой долг, и мое тело покажет всей стране истинный пример вассальной верности, воодушевляя сердца».

Тринадцатого числа двенадцатой луны в Эдо было необычайно холодно. Выпал снег, который не таял еще два дня. В ночь четырнадцатого числа ронины собрались, как и было условлено, в доме Ясубэя Хорибэ, а оттуда проследовали в лавку Исукэ Маэбары возле усадьбы Киры. Для того чтобы их по пути не остановила стража, они повязали на шлемы опознавательные повязки пожарной охраны. Пожарным разрешалось передвигаться по городу с оружием, лестницами и крюками, что позволило ронинам беспрепятственно добраться до цели.

По заранее намеченному плану штурм начался одновременно с двух сторон: у главных ворот усадьбы штурмовым отрядом из двадцати трех человек руководил сам Кураноскэ, у задних ворот остальных возглавил его сын Тикара. Им удалось быстро перебраться во двор усадьбы при помощи бамбуковых лестниц, обезвредить стражу у ворот и пробиться к главному зданию.

Во всеуслышание они объявили, что являются вассалами рода Асано и явились с целью отомстить обидчику их сюзерена, Кодзукэноскэ Кире.

Подготовленными заранее кувалдами ронины вышибли двери дома, крича при этом: «Пожар! Пожар!» — чтобы усилить панику и внести смятение в ряды защитников. Пока основные силы ронинов пробивались внутрь дома, несколько человек было отряжено для перехвата противника во дворе и возле казарменного барака. Сломив ожесточенное сопротивление стражи и челяди, в котором погибло много защитников усадьбы, ронины наконец захватили дом, но Киру в нем не нашли. После усиленных поисков он был наконец обнаружен Тюдзаэмоном Ёсидой и Дзюдзиро Хадзамой в угольном амбаре, ранен копьем, вытащен наружу и опознан по шраму на спине. Все ронины собрались по свистку, и поверженный Кира был обезглавлен самим Кураноскэ. Голова Киры была завернута в отрезанный рукав его же кимоно и в таком виде подвешена на копье. Среди ронинов были раненые, но не было ни одного убитого.

Проживавшие по соседству с Кирой даймё не вмешивались в сражение, поскольку в самом начале ронины объявили о своей благородной цели.

По сигналу гонга отряд построился для отхода. В усадьбе были погашены все свечи и жаровни, которые могли послужить причиной пожара. Кураноскэ преследовал цель избежать любых проявлений бессмысленной жестокости и вандализма. При отходе ронины, согласно плану Кураноскэ, должны были остановиться для перегруппировки в храме Хондзё-Эко-ин, но настоятель отказался открыть ворота храма, и им пришлось идти дальше почти без остановок до самого храма Сэнгаку-дзи в Таканаве, где находилась могила князя Асано. По дороге Кураноскэ направил Тюдзаэмона Ёсиду и Сукээмона Томиномори с челобитной к начальнику Охранного ведомства омэцукэ Сэнгоку.

По дороге к Сэнгаку-дзи один из ронинов по имени Китиэмон Тэрасака откололся от колонны и исчез. След его затерялся. Таким образом, в отряде осталось сорок шесть человек.

По мнению некоторых историков, Кураноскэ послал Китиэмона с донесением к князю Даигаку Асано, но, вероятно, он имел целью сохранить очевидца событий. Действительно, в дальнейшем Тэрасака опубликовал свои мемуары и умер в возрасте 83 лет.

По прибытии в храм Сэнгаку-дзи около девяти утра Кураноскэ проследовал со своим отрядом на кладбище и возложил голову Кодзукэноскэ Киры на могилу князя Асано. Обет был исполнен.

Начальник Охранного ведомства Сэнгоку, получив челобитную ронинов, отправился в замок и созвал экстренное совещание Совета старейшин. С согласия сёгуна было решено, что до вынесения окончательного приговора по их делу ронины будут разделены на четыре партии и вверены попечению четырех князей — даймё Цунатоси Хосокава, Саданао Мацудайра, Цунэмото Мори и Тадаюки Мидзуно. Велено было содержать пленников под стражей в эдоских усадьбах князей. Там они и оставались вплоть до дня сэппуку — до четвертого числа второй луны следующего года.

Князья, как и большинство придворных сёгуна, и все население Эдо, симпатизировали ронинам и относились к ним благожелательно (хотя и в разной степени). Наибольшим гостеприимством отличался князь Хосокава, на попечении которого оказался сам Кураноскэ со своими старшими помощниками. Для них готовили изысканные яства, предлагали парадные одежды, книги для чтения и даже очки для стариков. При мытье в бане воду меняли для каждого (при том, что обычно принято было мыться поочередно в одном чане). Только когда ронины из скромности сами отказались от такой роскоши, воду стали менять после каждого третьего. Сам князь Хосокава молился о спасении жизни ронинов и хлопотал за них перед Советом старейшин.

Приставленный к ронинам стражник из дома Хосокава, Дэнэмон Хориути, проявлял особую заботу о пленниках. Он оставил воспоминания, «Памятную записку», из которой историки почерпнули сведения о последних днях ронинов.

Рассмотрение дела ронинов (именовавшегося также «инцидент Ако») в Совете старейшин заняло более полутора месяцев. В конце концов было принято постановление, выражавшее в целом симпатию к ронинам как к носителям традиций самурайской чести.

В Постановлении, которое носило рекомендательный характер (поскольку окончательное решение должен был вынести сёгун), Сахёэ Кира, бежавший с поля боя во время штурма усадьбы, признавался виновным в трусости, и рекомендовалось приговорить его к харакири. Род Уэсуги, не сумевший защитить отца главы рода, Цунанори, признавался виновным в злостном небрежении, и рекомендовалось наказать Цунанори с сыном, конфисковав их владения. (В дальнейшем, по ходатайству влиятельных персон, эти рекомендации не были приведены в исполнение, но тем не менее Сахёэ Кира был лишен должности при дворе и отправлен в изгнание, став заложником в замке даймё Сува, в Такасиме.) Поступок ронинов в Постановлении трактовался двояко: с одной стороны, как образец благородного деяния во имя самурайской чести, а с другой стороны — как преступление против государственных законов о всеобщем мире и порядке. Их действия были классифицированы как преступный сговор, подлежащий суровому наказанию, однако меры наказания Постановление не определило.

Мнения о наказании для ронинов разделились. Сёгун Цунаёси советовался не только с членами Совета старейшин (большинство которых были на стороне ронинов) и своим верховным советником Ёсиясу Янагисавой, но также с настоятелем храма Ринно-дзи в Никко и учеными-конфуцианцами — Сорай Огю, Кюсо Муро, Кэсай Асама, Тогай Ито. Кюсо Муро и его единомышленники превозносили ронинов до небес, в то время как Сорай и многие другие конфуцианцы сурово осуждали их за нарушение порядка в Поднебесной, особенно за создание тайного сообщества, что, по токугавским законам, было тягчайшим преступлением. В конце концов сёгун счел, что, при всем положительном значении поступка ронинов, возвеличивших каноны самурайской чести, наказание для них необходимо во имя поддержания порядка в государстве.

Четвертого числа второй луны 1703 г. ронинам был объявлен приговор сёгуна — сэппуку, подлежащее исполнению в тот же день. О грядущем приговоре им сообщили накануне вечером, так что оставалось время подготовиться и написать предсмертные письма. Все сорок шесть совершили сэппуку и были похоронены в храме Сэнгаку-дзи рядом с гробницей князя Асано. Кураноскэ в это время было сорок пять лет, старшему из ронинов Яхэю Хорибэ семьдесят семь, а младшему, Тикаре Оиси, шестнадцать.

Приговор сёгуна, предлагавший ронинам почетное самоубийство вместо позорной для самурая казни, был своего рода признанием их заслуг и данью уважения к их верности долгу. Еще до смерти ронины вошли в легенду, став олицетворением самурайской чести, носителями добродетелей кодекса Бусидо.

По сей день храм Сэнгаку-дзи является местом паломничества, куда приезжают люди со всех концов Японии поклониться праху «рыцарей чести» (гиси).