"Отель «Трансильвания»" - читать интересную книгу автора (Ярбро Челси Куинн)

ГЛАВА 6

Люсьен де Кресси окинула затуманенным взглядом полутемную спальню. Хотя она засыпала здесь каждый вечер, с тех пор как вышла замуж за Эшила, комната выглядела чужой. Начиная с тяжелого балдахина над ложем и заканчивая высоким золоченым комодом у дальней стены, все тут было безрадостным, не греющим душу. Иногда ей казалось, что даже в покоях китайского императора она освоилась бы скорей.

Недавно в комнате находился муж, потом он ушел. Люсьен не могла определить, давно ли. Верно одно: в вино, которое он приносил, подмешали наркотик. Женщина шевельнулась и почувствовала, как неестественная слабость расползается по всему ее телу. Она вцепилась в простыни, как утопающая, страшась того, что с ней происходит. Каждый день Люсьен внушала себе, что сможет еще потерпеть, но по ночам ложность собственного положения представлялась ей во всей отвратительной наготе. Не помогали даже молитвы, и это пугало.

Глаза Люсьен наполнились слезами. О, как холоден, как безразличен, как бессердечен ее муж! Особенно в последние дни. Зачем он держит ее под замком? Что он задумал? Сегодня вечером она умоляла Эшила отпустить ее в монастырь. Или позволить уехать. Куда-нибудь далеко, в Новый Свет, чтобы никогда больше с ним не встречаться. Но он только презрительно рассмеялся в ответ. Если уж дорогая супруга испытывает готовность идти на какие-то жертвы, что ж, вскоре ей предоставится такая возможность. Потом, как и накануне, он запер ее на ключ.

Люсьен села, спустив ноги с ложа, и потянулась к виолончели, но игра не принесла ей утешения. Ее сознанием, отравленным зельем, вновь овладевали видения. Молодая женщина усмехнулась и откинулась на подушки. Она устала сопротивляться. Эшил что-то замышляет, и пусть. Прошлой ночью он со своими дружками-приятелями возился в библиотеке чуть ли не до утра. Сначала они разговаривали, потом пели, потом по всему дому разнеслись вопли и стоны. Соратники, сподвижники, заговорщики, или как там еще их можно назвать, приступили к «афинским забавам». Люсьен устало закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на молитве.

Борясь с дремотой, она снова открыла глаза в тщетной надежде, что слабость отступит. Голова ее невыносимо болела, в ушах стоял звон.

В комнате стало совсем темно… «Или я уже сплю?» — подумалось вдруг Люсьен. Молодая женщина попыталась сфокусировать взгляд на кистях балдахина, но ей это не удалось, и она перевела взгляд ниже. Вдруг тяжелые занавеси балдахина взметнулись и опустились, словно вскинутые внезапным порывом ветра. Люсьен попыталась отвернуться, но не смогла. Там, в темноте словно бы кто-то стоял и смотрел.

Взгляд был пристальным, очень пристальным и… голодным.

Он вновь пришел — этот сладкий кошмар, этот сон, и на сей раз Люсьен потянулась ему навстречу с бесстыдной радостью в сердце.

Осознавая греховность происходящего, она тем не менее не противилась горячим, настойчивым поцелуям, губы ее стали податливыми, соски напряглись. Прикосновения незримых ладоней были легчайшими, но обжигали кожу и горячили ей кровь. Она подалась под тяжестью приникшего к ней тела и ахнула, задыхаясь от слез. Ощущение было настолько реальным, что где-то в глубине ее гаснущего сознания промелькнуло подозрение, что все это всего лишь очередной изуверский розыгрыш Эшила… Но вряд ли, где ему, усмехнулась Люсьен. Ее бросало то в жар, то в холод, и она все резче двигала бедрами, вся выворачиваясь навстречу тому, кто безраздельно властвовал ею. Внезапная боль, через мгновение сменившаяся серией сильных экстатических спазмов, была столь сладостной, что она закричала, а потом обмякла и провалилась в гудящую мглу. Она растворилась в ней — свободная, бестелесная, подобная музыке, уже затухающей, но продолжавшей звучать и звучать. Вибрации виолончели, зажатой между колен, были ничем в сравнении с этим сладким, упоительным, окрыляющим сердце восторгом. Ее тело медленно колыхалось, погружаясь в дремоту и тишину.

Люсьен очнулась от холода — смятые простыни не согревали, а одеяло валялось, наверное, на полу. Действие наркотика ослабевало. Голая, окоченевшая, она ощущала себя совершенно разбитой, вдобавок к тому ее начинало мучить чувство вины. Она понимала, что в глазах церкви подобный сон не меньший грех, чем сам адюльтер. Согрешивший в помыслах становится прелюбодеем. Так, во всяком случае, говорил ее духовник. Измена есть плод похотливости, а похоть входит в семь смертных грехов. Сгорая от стыда, Люсьен перекрестилась и, отыскав одеяло, завернулась в него. Она опять попробовала помолиться — и опять не сумела. Воспоминания, которые она пыталась выбросить из головы, отзывались сладкой истомой, вновь пробуждая в ней чувственность. Тело сопротивлялось, и исполненные суровой чистоты примеры из жизнеописаний святых мучеников преодолеть этот барьер не могли.


Мысли Люсьен все еще путались, когда дверь распахнулась, и, к ее изумлению, в спальню вошел Эшил де Кресси.

— Добрый вечер, сударыня. Надеюсь, я вас не потревожил? — спросил он, окидывая жену насмешливым взглядом.

— Эшил? — пробормотала Люсьен, покрываясь испариной. Она поплотней закуталась в одеяло и затихла, не понимая, что мог означать этот странный визит.

Де Кресси подошел к кровати.

— Вставайте, мадам, подъем! Внизу ожидают гости. Их следует встретить как подобает.

В интонациях его голоса крылся какой-то подтекст. Де Кресси повелительно вытянул руку. На пьяные шуточки это не походило. Да он и не был особенно пьян.

— Вставайте, мадам, — повторил Эшил.

Люсьен страдальчески сморщилась.

— Эшил, я не одета. Вы что, хотите покуражиться надо мной?

— Мадам, к нам пришли гости. Они в нашем доме. Будет чрезвычайно невежливо, если вы к ним не выйдете. Вставайте и не упрямьтесь, все ждут только вас!

Он сдернул со спинки стула халат и швырнул его женщине.

— Этого будет довольно. Накиньте его, сударыня, и пошли.

Люсьен протянула руку к халату, лихорадочно соображая, как поступить. Внутренний голос подсказывал ей, что внизу замышляется нечто ужасное, и что Эшил ее от этого ужаса не защитит.

— Поторопитесь! — рявкнул Эшил, и лицо его исказила гримаса. — Час близится. Время не ждет.

— Нет! — отшатнувшись, воскликнула женщина.

Она понятия не имела, какого часа ждет ее муж, но могла поклясться, что ничего хорошего он ей не сулит. — Уходите, я нездорова. Извинитесь там за меня.

— Это наши гости! — Эшил попытался взять себя в руки и снизошел до уговоров. — Они хотят познакомиться с вами. Особенно Сен-Себастьян. — Он ткнул пальцем в халат. — Одевайтесь, мадам. Мое терпение иссякает.

— Нет, — покачала головой Люсьен.

Эшил, сжав кулаки, затрясся от ярости.

— Ты моя жена и должна мне повиноваться, — зашипел он, как дикий рассерженный кот. — Ты сделаешь все, что я прикажу. Ну же!

Люсьен была и так уже порядком напугана, но после этих слов страх молодой женщины перешел в ужас, и все у нее внутри словно оборвалось. Она швырнула в мужа подушку, затем другую, хорошо понимая, что это не остановит его, а лишь разозлит еще больше. Тут ей под руку подвернулся тяжелый флакон с духами, стоящий на тумбочке у изголовья кровати, она ухватила его и метнула в оскаленное лицо. Флакон разбил Эшилу бровь. Он покачнулся, скривившись от боли, но через миг опомнился и кинулся к ней.

Люсьен увернулась, вскочила с кровати и без колебаний распахнула окно, выходящее в сад. Спальня находилась на втором этаже, однако это ее не смутило. Эшил был уже рядом, она бросилась вниз. В лицо ей ударил холодный ночной воздух.


Голоса. Они доносилась, как сквозь туман Люсьен поняла, что не разбилась насмерть, а только оглушена. Она пошевелилась и почувствовала острый приступ боли в плече — то ли перелом, то ли вывих. «О виолончели теперь придется забыть», — пришла ей в голову нелепая мысль. Второй мыслью было, что надо бы послать за врачом.

Голоса зазвучали громче, из мрака сада выдвинулось размытое пятно света. Заметив приближающихся мужчин, Люсьен пожалела, что падение ее не убило. Она знала, что церковь считает самоубийство одним из самых тяжких грехов, она понимала, что ей следует благодарить Господа за спасение и за предоставленную возможность муками искупить греховность ночных нечистых видений. Но шаги приближались, и она жаждала лишь одного — немедленно умереть.

— Вот она! — воскликнул торжествующий голос.

Люсьен подняла веки и увидела высокого пожилого мужчину с серыми выпуклыми глазами и немигающим взглядом змеи. Из-за спины незнакомца высовывался Боврэ.

— Жива, кажется. Черт побери, Сен-Себастьян, вам везет! Значит, обряд все-таки состоится?

Тот, кого назвали Сен-Себастьяном, коротко усмехнулся. У Люсьен пересохло во рту.

— Мы еще должны убедиться, девственна ли она. Поднеси-ка фонарь поближе.

Он опустился на колени рядом с Люсьен и бесцеременно раздвинул ей бедра.

— Нет, нет, нет, — зашептала она, сжимая колени. Это было невозможно, чудовищно. Это, конечно же, сон, а не явь!

— Мадам, — ледяным тоном произнес Сен-Себастьян, — не испытывайте мое терпение. Предупреждаю, я этого не выношу.

Люсьен молча сопротивлялась. Сен-Себастьян просунул руку поглубже и резко сжал пальцы, причинив ей острую боль. У женщины потемнело в глазах, и она опять судорожно сомкнула колени. Новый прилив боли заставил ее забыть о вывихнутом плече.

Сен-Себастьян встал.

— Отлично, она еще девственна. Круг будет доволен.

На нагое женское тело, распростертое у его ног, он словно бы не обращал никакого внимания. Зато глаза Боврэ алчно мерцали.

— Какая красотка, черт побери! Жаль, что она досталась Эшилу.

— Вовсе не жаль, — возразил Сен-Себастьян. — Наоборот, мы должны быть этому рады. Хорошо, что Эшил предпочитает мужчин. Иначе вряд ли бы он сберег для нас этот бутон.

— Нет, — все еще шептала Люсьен, пытаясь забыться. — Нет. Нет. Нет. Нет.

Подошли другие мужчины. С ними был и Эшил де Кресси. Люсьен заметила окровавленную повязку на лбу муженька и едва удержалась от смеха. Злорадное ликование вдруг охватило все ее существо. Жаль, что ей не попалось под руку что-нибудь потяжелее.

— …И отнесите в библиотеку. Немедленно. У нас остается менее часа, чтобы все подготовить. В следующий раз благоприятное время наступит лишь месяца через три.

Сен-Себастьян развернулся на каблуках и быстро зашагал к дому. За ним потянулись и остальные. Задержались двое — де Кресси и де Вандом. Эшил ухватил женщину за руки, герцог, хихикнув, — за ноги. Они рывком подняли тело. Из груди Люсьен исторгся нечеловеческий вопль, и она потеряла сознание.


Когда Люсьен открыла глаза, ей показалось, что все с ней приключившееся было дурным сном, и она находится в своей спальне под присмотром врача. Но, приглядевшись, женщина увидела, что лежит на столе, а над ее головой укреплено небольшое распятие. Стол окружали неподвижные фигуры в монашеских рясах с надвинутыми на глаза капюшонами. Люсьен уже хотела поблагодарить добрых братьев за их милосердную помощь, как вдруг осознала, что тело ее совершенно обнажено, а распятие перевернуто. Она вгляделась и поняла, что этим не ограничилось отвратительное кощунство: к фигурке распятого был приделан вздыбленный фаллос, превосходящий размерами торс, на лбу чем-то красным была начертана пентаграмма. Люсьен закричала. Она кричала во весь голос, отчетливо понимая, что на помощь ей никто не придет.

— Отлично, отлично! — раздался рядом голос Сен-Себастьяна. — Она очнулась. Тем лучше.

Затем, обращаясь к людям, скрывающим лица, он добавил:

— До трех ночи можете делать с ней все, что угодно, но сначала войду в нее я. Потом — после трех — я возьму нашу жертву опять, и на этом покончим. Не забудьте: я первый и я последний. Тешьтесь с ней или друг с другом, сколько хотите, однако прислушивайтесь к бою часов.

— Все, что угодно? — дрожащим от возбуждения голосом переспросил де Вандом. — А вдруг она не подчинится?

— Она подчинится, — спокойно сказал Сен-Себастьян. Люсьен охватило отчаяние. — Если не будет слушаться, дайте мне знать, я быстро поправлю дело. Думаю, ее надо бы привязать, — добавил он. — Веревки найдете. Не забудьте, кстати, подготовить дьявольский жезл. Он понадобится мне к трем. И помните: кобылка должна быть горячей.

— Кто будет первым после вас? — хрипло справился кто-то.

— Спросите хозяина. В конце концов, он ее муж. Возможно, ему самому не терпится снять пробу.

Последние слова Сен-Себастьян сопроводил скрипучим смешком.

Эшил ощерился и, от души веселясь, вскричал:

— Ле Грас так и рвется! Господа, пропустим его вперед! Докажем, что парижская знать вовсе не равнодушна к чаяниям народа!

— Эшил! — казалось, вопль вырвался из самого сердца Люсьен.

— Заткни ей глотку, Ле Грас, — оборвал ее крик де Кресси.


Когда чужая горячая плоть вонзилась в Люсьен, она пронзительно закричала, извиваясь в своих путах. Это вовсе не походило на то, что с ней творилось ночами. Где они — быстрые сладостные касания, нежные ласки, жгучие поцелуи? Где упоительный, уносящий к вершинам восторга экстаз, где музыка уходящих в пространство вибраций, подобная дыханию жизни? Сен-Себастьян насиловал ее грубо, не отрывая свирепого взгляда от искаженного мукой лица. Она кусала губы, чтобы удержаться от стонов и лишить его удовольствия насладиться ее унижением.

Шло время, череда жестоких забав все не кончалась, и наиболее изобретательным истязателям все-таки удалось исторгнуть из груди ее крики. Когда Сен-Себастьян пустил в ход дьявольский жезл, женщина была почти без сознания. Она лишь изумленно охнула в ответ на чудовищное вторжение и впала вновь в забытье. Участники шабаша пылающими глазами следили за действиями Сен-Себастьяна, однако мужа Люсьен не было среди них. Стремясь как следует ублажить пару своих сотоварищей, он не проявлял ни малейшего интереса к тому, что происходит с его женой.

Письмо Роджера, лакея, своему господину, графу де Сен-Жермену. Латынь. Дата не указана.

Мой господин.

Повинуясь вашему приказанию, я продолжаю следить за Сен-Себастьяном. Спешу сообщить, что ваши подозрения, оправдались — он вновь собирает круг. Они провели первую встречу в доме Эшила Кресси, который силой заставил свою жену тешить их похоть. На рассвете, когда я уезжал, она была еще жива, но, боюсь, разум ее помутился. Сен-Себастьян лишил ее девственности, а следом за ним все остальные надругались над ней, как это принято у клевретов нечистого.

Вы желали узнать, кто вошел в новый круг. Вот их имена.

Де Вандом, де Шатороз, Жуанпор, де Ла Сеньи, Ле Грас.

Сен-Себастьян поистине отвратителен. Я умоляю вас уничтожить его.

Я взял на себя смелость пригласить к мадам де Кресси священника, но его отказались пустить в дом. Смиренно надеюсь, что вам удастся преуспеть там, где я потерпел неудачу.

Письмо должно прибыть к заутрене, со специальным посыльным.

Писано моею рукой. Роджер