"Меня зовут Жанн Масс" - читать интересную книгу автора (Лелю Тома)Глава следующаяУже где-то 8:30. Идет дождь, я захожу в кафе «Мистраль» и заказываю эспрессо. Сегодня утром у меня совсем нет желания идти в больницу. Как говорил Виктор Гюго: «Круши, круши, круши. Мир держится на этом». Я бы сейчас сгонял в кино. Мне хочется посмотреть последний фильм Венсана Галло,[31] вышедший на прошлой неделе. Вроде бы там можно увидеть его пенис, – одна девчонка сказала мне, что ее подружка говорила, будто там есть на что посмотреть. Я же думаю, что у него меньше, чем у Жана Габена.[32] Радио крутит военные новости, а о какой войне идет речь? Сегодня вечером на канале Arte будет цикл Даниэля Отея[33] – я обязательно должен посмотреть. Обожаю Даниэля Отея. К тому же мы с ним часто пересекаемся в «Кокосе». Он чертовски обаятелен, но слишком много курит. Заказываю второй кофе и прошу официанта одолжить мне ручку и бумагу – я переполнен фразами, они все крутятся в голове, и их срочно нужно разложить по полочкам. А площадь Шатле окрасилась в розовый цвет, как фруктовая карамелька. Здесь много деревьев, больших податливых деревьев, и влажная земля, покрытая рокфором. Лица прохожих спрятаны, словно зачеркнуты, за черными прямоугольными рамками. Войны сегодня не будет, я это чувствую. Мне в голову приходит случайная мысль (закономерные мысли – это пошло): мне надо было стать певцом, певцом прекрасного. Я подписываю страницу и тут же ее рву. Обрывки протягиваю человеку, наблюдающему за мной с самого начала книги, и спрашиваю его: – Ты не пострадал? – Все кончено, дорогой, ты свободен, – отвечает мне он. Мои ноги погружаются во что-то наподобие болотной тины – ею покрыты тротуары. И я вижу, что это густой фиолетовый дым, окрасивший экран. Не надо было пить восемь чашек кофе – теперь слишком сильно бьется сердце. Это неудачный день для смерти, Джимми. Не хочу я вот так взять и подохнуть. Не сейчас. Я пробую дозвониться до Деррика. Пусть рано. Ну и что? Он берет трубку: – Алло? – Мне паршиво. – Ты смотрел на часы? – Не хочешь сходить на последний фильм Венсана Галло? – Что еще с тобой стряслось? – Я чувствую себя одиноко. У меня нет друзей, кроме тебя. Мне кажется, жизнь моя не имеет смысла. – Добро пожаловать в наш дурдом. – Ну пожалуйста, ты ведь уже выспался. Много спать вредно. – Вредно задавать себе столько вопросов. – Мне хреново. – Мне тоже. – Ты не настоящий друг, Деррик, ты, как и все остальные, оппортунист. – Ты меня достал, Жанн! – Залезай под душ и тащись сюда. Будем оттягиваться. – Да я как раз свожу дебет с кредитом. – Ну так брось. … – Где встречаемся? – Фильм идет в «Мк2 Одеон». – Ладно, возле «Мк2» через неделю. – Супер! – До скорого! Я решаю позвонить Джефу в «Кокос»: – Алло, мисс Франция? – Да. – Что нового? – Флики обшарили хату нашего босса и сейчас расспрашивают работников. Должен тебе сказать, что вчера вечером никто не видел здоровенных розовых медведей. Только ты. – А… – Звонил инспектор Кольмар, он не встретился с тобой в комиссариате, как вы договаривались. – Подожди, у меня второй телефон. – Алло, это Маню. Слушай, я хочу, чтобы ты был на следующем «Тэке». И еще: как тебе идея попозировать для газеты, ты же в принципе симпатяга? … – Why not? – А еще shooting[34] сегодня в студии One Day. – Блин! Я хотел пойти в кино. – Ну, слушай, тебе решать. Shooting как-никак делает сам Жан-Батист Модиано. – Не знаю такого. Подожди две секунды. Я тут на проводе с чуваком, который играл с Филом Коллинзом. – Джеф, я не могу больше говорить. Я наберу тебя завтра. Я возвращаюсь к Маню. – В котором часу? – Через час тебе подходит? – Супер. – Все это, конечно, наспех – speed,[35] так сказать, мы сымпровизировали в последний момент. Как всег… – Не колотись, в шоу-бизе только так и бывает. В одиннадцать в клубе «Однин день». Я тебя kiss, baby. Я перезваниваю Деррику: – Эй, босс. – Ну что еще? – Изменения в программе. Я должен быть в одиннадцать в «Одном дне». Вопрос жизни и смерти. – Я могу прийти, как думаешь? – Да, конечно. – А я могу прийти в шубе? – Да, почему нет? Дуй ко мне на площадь Шатле. У фонтана. Поедем на метро. – Хорошо, еду. Тут я вспоминаю, что еще ничего не ел, – от этого, наверное, и головокружение. Мне на глаза попадается булочная, куда я и направляюсь, на входе меня сшибает с ног запах завонявшегося масла и несвежей пиццы, но я все равно остаюсь, потому что голод у меня зверский. Смотрю, что есть, пробегаю глазами ряды круассанов и булочек с изюмом – оказывается, существуют даже ватрушки с фисташками. Есть также шоколадные пирожные с фисташками, такое впечатление, что здесь все с фисташками, и эта перспектива мне не по душе. Кто может позасовывать фисташки во все булочки? Разве что какой-нибудь ниндзя. В ту минуту, когда я стою, предаваясь таким мыслям, мой взгляд падает на пространство между гамбургером с овощами и курицей и гамбургером с овощами и сыром, я обнаруживаю там животное цвета меди, которое лихорадочно шевелит антеннами. Прусак! Блин! Прусак в бутербродах и пирожных. Я разворачиваю пятки и выхожу, воздевая руки к небу. Мне нужно кого-то ударить, кого угодно. Я замечаю типа, который идет по улице: лицо грустное, вот-вот заплачет, спина колесом. Он напоминает мне старую улитку, мне стыдно за него. И вот, поравнявшись с ним, я изо всех сил пинаю его ногой в бедро. Он валится на асфальт. Меня тут же охватывает сожаление, я помогаю ему встать на ноги: – Вы больной! – кричит он. – Вот досада, мсье. Я ошибся, я принял вас за другого человека. – Я на вас в суд подам, уважаемый. – Но… Говорю же вам, это страшное недоразумение, я принял вас за свою бывшую подружку. – Мне-то что с этого, с такой ногой? … – Чтобы загладить свою вину, я дам вам 50 000 евро… – Нет, только не это! – Я подарю свои ботинки, это Ив Сен-Лоран. – У меня дома такие же. – Тогда мой костюм. Он совсем новый. – Годится. Я раздеваюсь прямо на улице, и мы обмениваемся одеждой, я понимаю, что он ниже меня ростом, а значит, его штаны для меня слишком короткие. Мы прощаемся, пообещав друг другу съездить в отпуск в Марракеш, где-то в ближайшие дни. Я замечаю еще одну булочную и бегу туда. Там огромные пирожные с шоколадом и восхитительная продавщица. В этой булочной я чувствую себя замечательно. Это самая классная булочная на планете, а продавщица – сама Одри Хепберн, мне хочется поцеловать ее, и я заказываю шоколадный, а потом еще и кофейный эклер. Я очень люблю мягкое тесто. Вообще все мягкое. Кремы, пюре, фондю, супы, майонез, гель для душа, «Нутеллу»… А также йогурты, шампуни, кремы для кожи, чистящие кремы, гели, клей… Я не люблю жевать Продавщица заворачивает эклеры в бумагу, бумага шуршит, и это меня огорчает, так как я знаю, что нижний слой обязательно к ней прилипнет, и эклеры уже не будут такими красивыми. Тем не менее, я благодарю продавщицу, бросая на нее убийственный взгляд, и клянусь, что скоро зайду опять – сделать ей пару детишек. На выходе, чтобы размяться, я изображаю лошадь. Громкоговоритель, установленный на верхушке фонарного столба, поет Dj Shadow «What does your soul look like» (часть 4). Я встречаю Деррика, одетого в шубу из серой лисы от Hermes и пару сантьяго от Джона Гальяно. Он смотрит, есть ли сверху шнурки. – Give me five, my friend! – Eh, man! I fuck you! – Fuck you too, brother! – What are you fucking here, motherfucker? – I suck your dick! – God damned! You want, чтобы тебе накостыляли?[36] Мы обмениваемся двумя-тремя ударами для разогрева, ведь на улице минус сорок и страшный сквозняк. Но так как Деррик намного крепче, он быстро валит меня на землю. Затем помогает мне подняться, а я пользуюсь этим, чтобы врезать ему по яйцам. – А в остальном все в порядке, или?… – Все зашибись. – Кстати… – Что еще? – Твоя мать… – Что? – Она в запое. – Ну и отлично. Пошли? – Пошли, go! Живот у меня раздулся, как у Стива Маккуина[37] к концу жизни. Я вспомнил, что обычно не езжу на метро и что в этот момент уровень Vigipirate[38] черный, то есть поезда могут взорваться в любой момент. Деррик на луне, а у окружающих довольно странный вид. Можно подумать, что они знают что-то особенное. Неожиданно приходит поезд, и я остаюсь возле Деррика в целях самозащиты. Он садится в вагон первым, а я устраиваюсь у него на коленях. Я роюсь в своих карманах и отыскиваю два совершенно смятых эклера. Вытаскиваю кофейный эклер, который уже совсем потерял форму, и засовываю его в рот. Пытаюсь заглотить все сразу – эклер очень вкусный – но у меня не получается, и тогда я проталкиваю его пальцами. Когда весь крем входит, мне стоит такого труда распределить сладкую смесь между щек, что я едва не задыхаюсь. Меня кидает в жар, а из ноздри вытекает сопля. Деррик выглядит взволнованным. – Где выходим? – В Рамбюто. Двое мужчин стоят перед нами и не сводят с нас глаз. Они кажутся мне стремными. Один из них замечает, что я их рассматриваю. Похоже, он не знает, как реагировать; бросив взгляд на его обувь, я задерживаю внимание на здоровенной спортивной сумке. С грехом пополам заглатываю остаток моего кофейного эклера и достаю следующий – шоколадный. Его я поглощаю в один прием, что опечаливает Деррика. Я убеждаю себя, что в сумке нет никакой бомбы, но в то же время я уверен, что бомба есть, и она взорвется с минуты на минуту. Чем больше я об этом думаю, тем более подозрительным кажется мне этот тип. Я решаю выйти пораньше и, взяв Деррика за руку, торопливо тяну его к выходу. Когда двери открываются, я выталкиваю его, а сам прыгаю вперед. Мы оба оказываемся на полу: руки на голове в ожидании взрыва и разлетающихся кусочков тел, но поезд дает сигнал к отправлению, и двери закрываются, как обычно. Я кричу Деррику, чтобы он не двигался, – помощь не заставит себя ждать. Он корчится от боли и орет на меня в бессильном гневе: – Я тебе что, теннисный мячик? Я перекатываюсь на бок, чтобы проверить, не ранен ли я. Деррик больше ничего не говорит, и я подползаю к нему. – Все нормально, старик? – Да, бл… Вот это дали жару. – Я знал, что у него в сумке бомба. – А я ничего не заметил. Какой же я наивный… – Ну, не будем раздувать это дело. – Ты прав. Главное – любовь. При падении мои штаны разорвались прямо между ног, и теперь видны трусы в сине-серую полоску. Мы с трудом поднимаемся и выходим на улицу, где находится One Day. Погода супер. Больше никогда не поеду на метро, это слишком опасно. К тому же там невкусно пахнет. Холл на входе в «Один день» уже украшен к рождественским праздникам, а девушка по имени Роза на ресепшене[39] как раз доит козу. Я здороваюсь с козой, потому что она завсегдатай «Кокоса». Потом обращаюсь к Розе, и она объясняет нам, что shooting проходит на третьем этаже. В лифте нашими соседями оказываются шесть манекенщиц, шесть девочек лет восьми, судя по их умственному развитию; мы, как блины на сковородке, растекаемся в улыбке, не говоря ни слова. Прибыв на третий этаж, девочки нас покидают – у них, к сожалению, кастинг для рекламы японской косметики. Я первым вхожу в студию, Деррик держится рядом и вообще пытается спрятаться за моей спиной. В качестве приветствия Жан-Батист сильно шлепает меня по заднице: – А, вот и ты! – Ничего, что я пришел с другом, Дерриком? – Нет… Ты что-нибудь хочешь? Кофе, апельсиновый сок, круассаны? – А нет суши? – Для тебя найдем. Ты в форме? Не сильно устал? – Устал. Я хочу пить. – Шампанское? – Почему нет? – Еще есть шампанское, Людо? Чуть в стороне я замечаю Людо и Маню, подхожу к ним, чтобы поздороваться, а потом возвращаюсь к Жан-Ба. – Маню тебе объяснил? – Лучше ты. – Это серия ню, тебе не в напряг? Ты не стыдливый? – А я могу не снимать трусы? – Я шучу, Жанн. Просто ты выглядишь слишком натянутым. Я думаю о песенке, которая неожиданно вырисовалась у меня в голове: «Лети, лети, воробей, лети к солнцу скорей. Ты самый красивый из всех птиц и зверей». Потом я слышу музыку с тяжелыми басами. Звуки «Ву-Танг Клана» заполняют студию. – Звонит твой мобильник! – кричит мне Маню. Смотрю на имя, высветившееся на дисплее, но там указан неизвестный номер, и я отключаю телефон. Поскольку в туалете я был всего лишь раз с самого начала книги, в целях реализма я решаю опять посетить это место – оно находится в мезонине. Сцену, в которой я поднимаюсь по лестнице, одобряет большинство зрителей, но на пятнадцатой ступеньке я вспоминаю о звонке: странно, что кто-то пытается связаться со мной днем, да еще в такую рань. Сейчас полдень, и все мои друзья спят. Может быть, что-то случилось. У меня появляются ощущение сильной тревоги и острые желудочные колики. Как только я вхожу в туалет, я спускаю штаны и быстро сажусь на сиденье. Очень приятный момент. На выходе я чувствую себя расслабленным и ищу глазами шампанское – для подъема духа. Деррик развалился на диване и спит с бокалом в руке. Я счастлив. Мне хочется созвониться с Лизой. Не знаю, почему. Я спрашиваю у ассистентки, где же, в конце концов, суши, но она уходит в слезах, приговаривая, что я грязный тип, затем она выбрасывает в окно свою футболку п love NY. Ассистентку зовут Доминик, ее рост метр шестьдесят восемь. Готовясь к съемке, Жан-Батист просит меня не снимать куртку с замшевой бахромой, а также оставить сапоги АРС. Замене подлежат только мои джинсы Gap – на Helmut Lang, после чего меня ставят перед объективом на расстоянии около двух метров. Он делает три фото, одно из которых с маской гориллы, потом мне на голову кладут жареную курицу и просят вымазаться свежей кровью. Затем меня усаживают за чтение Библии и списка лиц, которых он будет фотографировать в течение дня, причем в это же время на экране появляются только что сделанные портреты: – Итак, снимаем Реймона Барра, Плуто, Mad Мах 3, Венсана, Поля и остальных, а потом еще мертвого осла по кличке Бертран. – Отлично! – Скажи мне, какие у тебя планы? – Ничего особенного… Я, наверное, съезжу месяцев на шесть в Москву – поработать в охране одного бизнесмена-индуса. – Ты все еще собираешь пробки от шампанского? – Да. – А как рука, нормально? … – Не знаю, что с ней делать. Я убеждаю себя, что она еще понадобится моим детям, когда я больше не смогу кормить их грудью. – А почему бы не продать ее? – Не знаю, руки ведь… С меня градом катится пот, потому что у меня явная алкогольная недостаточность и нигде не видно бутылки шампанского. Я погиб. Остается только бутылка Coca light. Потом я чувствую, что кто-то меня щекочет, оборачиваюсь и узнаю болонку Винни, персонажа несуществующей истории. Я уже не знаю, хочется ли мне задержаться здесь подольше или нет, потому что Деррик явно заскучал, о чем свидетельствует его храп. Вспоминаю момент, когда я кончал в попку Лизы, пытаюсь представить картинку, которая сформировалась тогда у меня в голове. Это было похоже на кристаллы, ледяные, чрезвычайно хрупкие кристаллы, они разбивались, издавая металлический звук. Наконец Деррик просыпается: – Ну что, пошли? Здесь сплошная фигня. – Чем ты займешься? – Пойдем выпьем кегового пива? – Я хочу выспаться. Я уже никакой. – Ну давай, давай выпьем по бокальчику, а потом пойдешь к себе. – Слушай, ты напомнил мне об одной штуке: я должен проверить свой автоответчик. «У вас два новых сообщения. Сегодня в 13:12: – Здравствуйте, это инспектор Кольмар. Я хотел спросить, не можете ли вы одолжить мне мяч. Незнакомец с биноклем наблюдал за улиткой и задушил свою двоюродную сестру при помощи осьминога, не заметив при этом, что у него горела нога. Я рассчитываю на вас». Потом был еще один звонок, в 13:16, на этот раз без сообщения. Я смотрю Деррику прямо в глаза, и мне в голову приходит, что неплохо было бы сходить на оперу барокко. Мы обмениваемся оскорбительными словами, а потом идем в разные стороны. |
||
|