"Лилея" - читать интересную книгу автора (Чудинова Елена)

ГЛАВА II

Из распахнутых окошек поварни доносился веселый перестук ножей. Пахло петрушкою и тмином, сухой гвоздикой, укропом, но только не луком и не чесноком. Лук, пусть бы он хоть и от двадцати недуг, нето от семи, как сулят люди, Нелли ненавидела. Противу чесноку, если его самую чуточку, она не возражала бы, но тут уж морщил нос Филипп.

«Запах ереси», - говаривал обыкновенно он, как полагала Нелли, в шутку. Но единожды разговорился всурьез.

«Кухня, что приписывают всем без отлички соотечественникам моим, взаправду кухня южная, Нелли. Жалею, что завоевала она Париж. Стряпнею на оливковом масле и чесноком разило от очагов Альби, когда к городу подступали рати благочестивого Симона де Монфора. Северянин ест грубый хлеб с сыром и коровьим маслом, и растет высок да широкоплеч. Ну да наскучил я тебе. А мясо все ж лучше на вертеле жарить, либо в жире».

Сказать, правда, чтоб на вертел посадили двух цыплят, подумала Нелли, проходя под низкою аркой, отделявшей от подъезда хозяйственный двор. Тут и столкнулась она носом к носу с высокою женщиною, идущей навстречу. Нет, то была девушка, только взрослая: непокрытые светлые волосы, заплетенные в одну толстую косу, доставали до подколенок.

- Чтоб ты, да не в лесу средь бела дня? - Елена засмеялась.

- Хлопоты зряшные, - Параша даже не улыбнулась в ответ. Выросла она на полголовы выше Нелли. Ни следа не осталось от ребяческой ее пухлости, все ушло в стать. Но теперь уж нипочем не влезла бы она в платье своей госпожи, как десять годов тому назад. - За Амвроськой, негодником, приходила. Как меня завидел, в крапиву сбег со страху.

Скотник Амвросий, парень и прежде непутевый, с Красной Горки редко бывал трезв. Минула неделя, как Параша принялась врачевать его самыми злыми травами.

- Ну и как думаешь, сладишь с ним? - спросила Нелли.

- Ох, не похоже, касатка. Бес-хмелевик в него вошел, теперь уж до конца жизненного будет своего требовать. Хмелевика, его не заморишь, покуда сам человек жив, да и не выгонишь. Хмелевик, он в самой главной жиле селится. Иной десять годов к чарке не притронется, разумный да смирный, лучше и не надо. А в очи заглянешь - пустые очи-то. Тут сразу ясно - хоть через двадцать годов, а пойдет пить по новой.

- А что ж делать с пьяницами-то, Парашка, коли все одно с ними возиться толку нет? - заинтересовалась Нелли. - Ты ж возишься с ними.

- Только потому и вожусь, что не убивать же. А может и лучше б для иного, - Параша поправила на плече лямку травяной своей сумы из грубого полотна, недовольно хмуря светлые брови. - А все ж с Амвроськой-то я проглядела, сама не пойму, как. Вот не подумала бы, что уж он чертей видеть начал.

- А начал? - Нелли не смутило непотребное слово в устах подруги. Всякому ясно - назвать, значит позвать, да только от Парашиного зову нечисть скорей не прибежит, а ускачет подальше.

- О понедельник, мол, подходил к нему за рощей бес в человечьем обличьи, без рогов и хвоста. А с тем еще два бесенка были, да не подошли, а меж собой по-бесовски лопотали.

- Может, помстилось Амвроське? Да и в журналях пишут, нечисть пьяницам кажется не взаправдашняя, а вроде как головой воображенная. Галлюцинации называется.

- Сейчас прямо, - Параша глянула на подругу снисходительно. - Хмелевик как в человека засядет, зачинает по родне скучать. Вот и ведет кощея-то своего его же ногами на встречу родственную. Кощей хмелевика не видит, в нутре глаз нету, ясное дело. А родню хмелевикову видит. Да и где такому скудоумному, как Амвроська, столько всего навыдумывать хоть и с больной головы?

Возразить было трудно.

- А все не должен бы он, по-моему, чертей-то видеть еще, - недовольно повторила Параша. - Из полудюжины примет четырех нету. Не пойму.

- Всяко бывает, разберешься, - Нелли не казалось существенным недоумение Параши.

- Не любо мне, когда с концы-то с концами не сходятся. Ну да ладно, пойду.

Елена промедлила в воротах, не без грусти глядя в след Параше. Несправедливо свет стоит! Из трех подруг Параше, честно сказать, щастья вовсе не выпало. У нее, Нелли, есть Филипп да малютка Платон, муж да сын, а верно и другие дети будут. На что хочешь спорь, нашла свое щастье и Катя среди вольных цыган. Отчего ж урожденная склонность к чародейству, нимало не повредив дворянке и цыганке, порушила крестьянкину жизнь? Крестьянские парни обходят ведуний стороной, такая оказывается замужней, разве если дар ей открывается уж после свадьбы, как было с Парашкиной бабкой. Параша же ведает с девяти годов. Поэтому что из того, что сильна и красива ее стать, что тяжела коса, по лебяжьи плавна поступь?

Науськивает глупых поселян противу Параши и местный священник, раздражительный и сухонький отец Нафанаил. Опять она уж который год не ходит к литургии, не исповедуется. Эх, был бы здесь отец Модест, все у Параши могло сложиться иначе!

Да только где он, отец Модест, священник-екзорсист с Рюриковой кровью в жилах, добрый друг трех девочек, пустившихся на свой страх в опасное странствие? При расставаньи сказал он Нелли, что теперь путь его лежит куда-то, где мало воды, много песков да очень жарко. Быть может, из тех краев прибыл два лета спустя странный подарок, что заперт в тайнике рабочего кабинета? Непохожий на нищего нищий принес его и тут же канул, презрев приглашения гостеприимства. После известий снова не было два года, как, во всяком случае, представлялось Нелли. Но самою заурядною почтой пришло поздравление со свадьбою, а обратным адресом стоял постоялый двор в Астрахани. «Но откуда мог знать Его Преподобие, что у нас свадьба?!» - восклицала Нелли, кружась с распечатанным в небрежной торопливости листком по спальной. «Поди догадался», - отвечал Филипп, пробираясь между картонок с подарками. «Не делай из меня дуры! - Нелли топала ногою. - Откудова знал он, что свадьба нонче?» Ответом на сей вопрос новобрачный как-то особо неудачно опрокинул корзинку с миндальными орехами в розовой глазури.

Ну и ладно, для Нелли обиды нету. Люди из далекой Белой Крепости живут по закону: не говори поверх необходимого. Если Филипп знает что об отце Модесте, стало быть, отцу Модесту чего-то от Филиппа бывало надобно. Воинство не делится секретами единственно из доверия. А иначе б давно в России про них узнали.

А Филипп не зряшно, поди, ездил за эти годы три раза в столицы.

- Нелли! Чего ты окаменела, ровно Галатея! Уж минут десять на тебя гляжу из окна! - Филипп спускался по ступеням в сад.

- Галатея не каменела, но напротив ожила, - ответила Елена, покидая воротца, в которые так и не прошла.

В простом гриперлевом сюртуке, Филипп глядел куда изящней любого столичного петиметра. Парика он не носил, но при этом не походил на новомодного франта, ибо небрежно собранные пряжкою волоса не пудрил и не умащивал парфюмерным салом. Постоянное пребывание на открытом воздухе сделало их забавно двуцветными: выгоревшие почти до Неллиной золотистости сверху, изнутри они оставались темнорусы. Но солнце сыграло и худшую штуку, в который раз вздохнула Нелли. Лицо мужа было безнадежно загорелым - не помогали даже растертые с лимонным соком яичные белки, а вить говорят лучшего средства нету. (По совету Параши мазать лицо сметаною Филипп решительно отказывался, говаривая, что он не торт и в печку не полезет!) Ну и пусть, все одно для Нелли Филипп краше всех! И на загорелом лице веселей обаятельная его белозубая улыбка, светлей блеск серых глаз!

Встретившись у клумбы с туберозами, супруги взялись за руки и засмеялись.

- Куда ты шла, покуда Прасковия тебя не сбила?

- Да хотела было сказать, чтоб цыплят посадили на вертелы к обеду.

- Цыпленка по кличке Карп да цыпленка по кличке Окунь! - Росков глянул на жену с веселой укоризною. - Сегодни середа! Ах, Нелли, Нелли!

- Опять я запамятовала, - Нелли не смутилась. Коли проживешь до шестнадцати годов в дому, где безобразники Вольтеры с Дидеротами едва не заместо икон, так трудно приобвыкнуть к нормальному порядку даже и за несколько лет. - Ну ты-то хоть распорядился тельное стряпать?

- Я-то распорядился, - Филипп усмехнулся. - Как оно пожарище?

- Беда невелика.

- Знаю, уж все Роман рассказал.

- Ох уж Роман… - Нелли вздохнула.

И было отчего вздыхать. К обеду братец вышел хоть и переодетым в белый костюмчик с огромным воротником из свежих кружав ришелье, однако ж с несомненно подбитою скулою. Как пить дать, дрался с деревенскими мальчишками!

Хорош пример для Платона, думала Нелли, с улыбкою глядя, как малютка, которого только начали сажать за обеденный стол, ворочается в своем высоком креслице. Круглоглазая его рожица следовала за юным дядею ровно цветок подсолнечника за светилом.

По случаю постного дня засели после обеда не за карты, но за новомодную игру. Сосед по имению вывез ее из путешествия по Швейцарии, хотя, надобно признаться, у чинных швейцаров игра выглядела несколько иначе. На листах бумаги, разрезанных на длинные полоски, надлежало одному писать вопрос, и другому отвечать, и так вкруговую. После все листочки зачитывались. Но умные вопросы вскоре надоели, и оказалось вдруг, что куда веселей коли отвечающий вопроса не знает. Препотешно выходило, коли закрутить вопрос в трубочку, а другому игроку сказать только относящееся до него местоимение.

Играли втроем: Платон бродил промеж ног играющих, путаясь в подоле своего платьица.

- «Где живет сочинитель Клопшток?» - торжественно зачел Филипп, первый размотавший свиток. - «В погребе, между бочками с груздями».

Платон, не вполне уловивший гумор, радостно загукал вовслед за Нелли и Романом.

- «Отчего у губернаторши нрав сплетницы?» - Филипп читал пресериозно. - «Оттого, что водные приливы и отливы зависимость имеют к лунному магнетизму». «Что было зарыто давеча Пахомом на грядке с картофелями?» - «Сахарная голова».

- Мой черед! - подпрыгивал из-за стола Роман. - «Кто всех лучше готовит бланманже?» - «Царь Черногории». «Где клад сокрыт разбойника Лихтвейса?» - «В сахарнице с отбитою ручкой». «Что надобно прятать от воров?» - «Поломанные салазки».

Странное чувство овладело вдруг душою Елены. Малая гостиная, отделенная от столовой фигурною аркой, занавешенной портьерами тяжелого белого шелка, сияла послеполуденным солнцем, лучи которого струились сквозь такой же шелк оконных занавесей. Стены, затянутые гобеленовой тканью голубых тонов, уютно замыкали пространство, сплетаясь меж собою завитушками потолочной лепнины. Гордо разгуливал в тонкой как кружево клетке лазоревый попугайчик по прозванью Кошон. Роман забрался с локтями на карточный стол, грязня башмаками сиденье стула. Филипп небрежно, словно веером, обмахивался своим уже прочитанным листком. Платон, наскучивший непонятным чтением, ползал теперь по вощеному паркету, ловя ладошкою солнечный лучик. Отчего же вдруг почудилось Нелли, будто милую эту сердцу группу видит она словно бы со стороны, как если бы была она бесплотным духом, которого они не сами не могут ни услышать, ни увидеть? Отчего вдруг этот холод в сердце?

- Лена! Лена же, твой черед!

Нелли вздрогнула, словно пробуждаясь от дремоты.

- «Что всего лучше украсит новую шляпку?» - как обыкновенно с усилием разбирая быстрый почерк мужа, прочла она, переходя затем на Романовы каракули: - «Куст терновника». «Когда подадут, наконец, шоколад?» - «Когда рак свиснет».

- Здорова ль ты, душа моя?

- Отчего ты спрашиваешь, здорова.

- Нелли, у тебя листок дрожит в руке. - Филипп, торопливо поднявшись, дернул сонетку. Вдалеке зазвенели колокольцы. - Ну ее, глупую забаву ребяческую. Выпить, вправду, шоколаду, да пользоваться погожим днем! Пойдемте-ка все гулять по болоту!

- Идем на болото! - Роман спрыгнул на пол, едва не сбив с ног лакея Фому с дымящимися на подносе чашками.

- Вот место для прогулок! Отчего ж на болото?

- А поглядим заодно, с какой стороны гать засыпать, - принимая свою сугубую высокую чашку, ответил Филипп. - Давно пора, о прошлой неделе теленок потонул у вдовы кузнеца.

Елена отхлебнула исходящего паром ароматного напитка из низенькой чашечки. Старая цыганка говорила, что только потому она, Нелли, не простыла насмерть в наводнение 1783 году, что наелись они с Катькой шоколаду в оставленном хозяевами павилиончике, что плыл, несомый бурными волнами по столичным затопленным улицам. Впрямь ли шоколад так целебен? Дорого б дал Роман, чтоб оно было правда, причем чтоб конфекты были целебнее питья. Ишь, как выгребает ложечкою остаток из своей китайской кружки.

- Дядя Филипп! Идем на гать! А Лена может дома остаться, она пешком за нами плохо поспевает!

- Вот приятные слова! Да захочет ли Филипп гулять без меня? - Елена покосилась на мужа, с трудом удерживая неуместную улыбку. - Или тебя, мой свет, тож не устроит, что я за мужчинами не угонюсь?

- Прости, Нелли… Ты говорила что? - произнес Филипп тихо. Выражение удивления либо даже тревоги проступило в осунувшемся вдруг лице его.

- Говорил, сказать по правде, больше Роман… О чем ты задумался?

- Я слушал, откуда музыка? - напряженно впившись тонкими перстами в подлокотники, Филипп подался вперед. - Целой оркестр, откуда в наших краях? Неужто это в саду?

- Какой оркестр? Где? Отчего я не слышу?! - Роман кинулся к окну.

- Свет мой, нету никакого оркестра! - Кровь отлила от щек, оставляя лицо цепенеть в непонятной испуге.

- Andante non troppo… Теперь виолончель… - Филипп продолжал словно бы прислушиваться, жестикулируя теперь одною рукою, как нередко делают меломаны. - Вещь знакома, но вспомнить не могу! Нелли, разве мы с тобою не вместе сие слушали о позапрошлую зиму?

- В саду никакого оркестра впрямь нету, - надувшийся Роман, подозревая розыгрыш, вылез из шелковой занавески. - Там только Амвроська-пьяница куда-то бежит прямо по газону!

- Филипп! - Елена, приблизясь к мужу, с силою сжала его руку в своей. - Что с тобою?

- Право сам не пойму, мой друг, - Филипп де Роскоф поднял взгляд на жену: самыми привычными были его серые глаза, и нежная забота светилась в них. - Я напугал тебя? Прости! Но право мне помнилось сейчас… Да так ясно…

- Пустое! - Нелли казалось, что грозовая туча, вроде той, что ударила недавно молоньею в сухое дерево, вдруг остановилась, не выпустив суровой своей стрелы. - Ты засиделся вчера за полночь за своими книгами. Далёко за полночь, почти до петухов, ночи-то теперь коротки.

- Так идем мы на болото? - нетерпеливо воскликнул Роман.

- Ло-ло-то! - старательно повторил Платон.

- Непременно идем, Роман Сабуров, - улыбнулся Филипп, подымаясь. Рука его, сверкнув гранатовым кольцом, на мгновение прикрыла глаза.

Нелли еле удержала в груди крик: через мгновение Филипп бессильно рухнул обратно в кресло.

- Что-то я… нынче без сил… Ноги не держат… Неужто солнце ударило?

Звонки отчаянно звенели в глубине дома к великому интересу Платона, махавшего обеими ручками вослед каждой трели.

- Роман… Им толковать дольше… Беги-ко быстро за Парашею, скажи, дядя твой приболел!

- Не тревожься, Лена, я скоро! - скользнувши по комнате быстрым взглядом, мальчик скрылся в дверях.

- Что за страх ребяческой? - слабо улыбнулся Роскоф. - Экая невидаль удар солнечный. Наверное, Нелли, это я на солнце перегрелся, вот теперь и в глазах темно.

- Темно в глазах? - Лоб мужа казался обжигающе холодным. Не доверяясь ладони, Нелли коснулась его губами.

- У всех темно… кто на солнце долго был… Так что и книги ты зряшно обвинила, мой друг.

Нелли убить была готова за бестолковость лакеев, неуклюже поддерживающих Филиппа по дороге в спальню. Казалось, минул битый час, прежде, чем оказался он на постеле, освобожден от сюртука и тесной жилетки.

- Все тёмно, Филипп?

- Да… Вроде как сумерки вокруг тебя, Нелли.

Но разве при ударе солнечном не должно быть жара? Жар должен быть, наверное должен! А лоб холодный… и персты еще хладней… Нет, то не солнце. Но что же тогда?

Камердин Данила, молодой парень, меньше году как взятый в господский дом, раз другой шмыгнул было носом, стягивая туфли с ног своего господина. Однако ж зареветь в голос не посмел, чуя, что надобно бояться Нелли.

- Касатка, что стряслось с Филипп Антонычем?

Нелли вздохнула с невольным облегчением.

Параша, еще запыхавшаяся от бега, опустилась около кровати - Данила еле успел отскочить в сторону.

- Да много шуму из ничего… Прасковия, - Филипп даже не приподнял головы.

Покуда подруга уверенно щупала биенье жизненной жилы, водила рукою перед глазами Филипп и заглядывала ему в лицо, Нелли потихоньку успокаивалась. Не может ничего худого случиться в этой спальне, светлой из-за стеклянных окон до самого полу, где на украшенной слоновой костью и веселыми золотыми завитушками кровати появился на свет малютка Платон. Да и худая полоса в жизни кончилась, кончилась наверное, разве не о том она сегодни думала?

- Парашка, а Роман-то где, не побежал один на болото?

- Да нет, кого-то догонять вздумал, - отозвалась та, озабоченно ощупывая чело больного. - Эй, малый, а ну-ка в мою горенку, чтоб одна нога здесь, другая там! На подоконнице белая коробушка из бересты.

- Давай, Данилка, вишь, Прасковия власть в руки забрала. Сейчас всем на орехи будет… - Филипп говорил весело, но как-то очень тихо.

- Вот увалень-то… - проворчала Параша вослед камердину. - Слышь, касатка моя, вели Татьяне кипятку взварить, да кувшин пусть глиняный несет.

Челядь толпилась в прилегающей к спальне горнице. До чего ж этот народ любит пугаться, выть, заглядывать в двери… Ох, зла на них нету! Право, люди в трудную минуту ровно дети малые, да какой, от Романа толку больше.

Распорядившись, Нелли поспешила назад в спальню. Филипп негромко разговаривал с Парашею. О, нет! С Парашей не стал бы он говорить по-французски. С кем же тогда?

- Хорошо помню я урок о капитуляриях Карловых… - со странною настойчивостью убеждал кого-то Филипп. - Спросите хоть сейчас! «Ежели кто сожжет тело по обряду языческому, а кости его оборотит в пепел - да будет казнен смертью!»

- Парашка, да у него бред! - воскликнула Нелли. - Господи помилуй, он, верно, вообразил себя школьником на родине!

- Бред бы еще ладно… - отозвалась подруга, растирая какой-то сухой корешок в маленькой медной ступке. - Пособи-ко мне, без воды это потребляют…

Чего-то недоставало в обыкновенной деятельности Параши, и странный сей изъян не вдруг сделался понятен Нелли, помогавшей подруге сыпать щепотку бурых волоконец при помощи крошечной лжицы в рот мужу. Всегда Параша приговаривала заклинания, когда лечила!

- А чего ж ты наговор не говоришь? Или не знаешь наговора на эту болезнь? - испуганно прошептала Нелли, придерживая голову Филиппа, чтоб он не поперхнулся.

- Не болезнь то, - мрачно ответила Параша, отворачивая лицо. - Болезнь-Иродиада - злобный дух, что в человека входит по своей волюшке. На каждую Иродиаду есть заклятье.

- Он бредит, а ты говоришь не болезнь! - Нелли возмутилась. - Что же тогда по твоему?

- Отрава.