"Лилея" - читать интересную книгу автора (Чудинова Елена)

ГЛАВА V

До Зачатьевской обители Фавушка домчал за полторы дни, хоть Кленово Злато и было к ней лишь на четыре часа ближе, чем Сабурово. Благо и дорога была ему знакома: десять лет назад Фавушка уж отвозил в обитель Парашу, переодетую в платье Нелли, тогда как настоящая Нелли с Катей остались в лесу.

Большую часть пути Елена, сама не понимая как, проспала в карете. Пробуждаясь ненадолго, дивилась она самой себе, как может спать в такой тоске и тревоге.

- Ничего, касатка, спи, - Параша заботливо кутала ее во что-то меховое. - Тело иной раз умней души, а тебе сейчас силы потребны. Ишь утро холодное, вот тебе и май-травень. Не буди маменьку, Платошенька, глянь, какая речка в окне. А по речке кораблик плывет!

И Нелли засыпала снова. Во сне не увидала она ни полноводной Чары, по течению коей ехали два часа, ни городка Беловехи, некогда показавшегося неискушенной Параше таким великолепным.

Окончательно разбудил Елену малиновый богатый звон, вослед за которым как-то вдруг выросли белокаменные стены. Был ранний вечер, на куполе главного собора играли розовые отблески зари.

- Неужто доехали? Парашка, это и есть обитель?

- Мне ль не узнать, - подруга усмехнулась.

Карета уж въезжала в ворота.

- Ты, голубка, скажи матушке-игуменье, что прибыла Алёна Кирилловна Роскова с сыном, - обратилась Параша, высунувшись, к чернице, хлопотавшей, указывая Фавушке место для экипажа. - Господи Боже, Надёженька, да никак ты?

- Я да не я, - обнимая и целуя в плечо выскочившую навстречу Парашу, ответила черница с рыжими бровями и ресницами, позволявшими судить о цвете скрытых волос. - Была Надёжа, а стала сестра Наталия, уж третий год как.

- А Марфуша тож тут в черницах? - Параша приняла на руки сердитого Платона.

- Пять лет померла, чахоткою.

Нелли не враз вспомнила, увидя стремительно поднявшуюся им навстречу пожилую даму в черном, что знакома с княгинею Федосьей только по рассказам. Отчего-то помнилось ей, что уж бывала она в этой гостиной, с иконами письма Ушакова на стенах, уж видала дородную эту особу с такими живыми черными глазами.

Параше же представилось, что обитательница кельи изменилась за десять лет мало: не враз приметила она клюку, на которую игуменья оперлась.

- Что за машкерад, дитя мое? - с волнением воскликнула княгиня. - Сотворилось что-нибудь худое? Отчего ты в крестьянском наряде? И кто твоя подруга?

К радости Параши, мимолетная улыбка скользнула по губам Нелли. Не чаяла она, что сможет Нелли улыбаться, да оно и есть чему. Вот уж дуры-то, вот попались! Однако расхлебывать теперь не Нелли, а ей.

- Благословите, матушка, да простите нас за обман, - сложив руки и склонив голову, впрочем так, чтоб все ж видеть княгинино лицо, сказала она. - Не родня я Ваша, не Елена Сабурова, а всего лишь девка Прасковия. Настоящая ж Алёна Кирилловна перед Вами.

- Владычица Царица Небесная! - Молодые глаза пожилой женщины устремились от Параши к Елене, от Елены снова к Параше. - Ну, негодницы, думаете, небось, стара мать ваши штуки разгадывать? Разуверьтесь, я еще из ума не выжила. Биться об заклад женщине да инокине не пристало, нето уж поспорила бы я, кто вас местами-то поменял! Иерей Модест все сие тогда затеял, то-то хитро выглядывал.

Подруги переглянулись: хоть как-то можно княгиню умаслить.

- Да, матушка, Его Преподобие все затеял, - кротко произнесла Елена, приближаясь с Платоном.

- Странные вещи бывают Воинству надобны иной раз, - усмехнулась княгиня. - Ну да ладно, прощаю. Сядь, Елена, погляжу на тебя, хоть обнимать и не хочу покуда, сердита. Могу и за волоса дернуть. Раздражительна я сделалась, детки, да гневлива - сие плачевные тени старости. И пойму иной раз, да сладить не могу, нет, не такова я была прежде! Хоть малютка взаправду Платон Росков? Садись и ты… Прасковия, в ногах правды нету. Вижу, что не в гости пожаловали.

- Не в гости, матушка, - голос Елены дрогнул. - За помощью.

- Говори же, - голос игуменьи потеплел. - Где твой муж, девочка?

- Он умер, но еще даже не погребен. Он в дому, в имении нашем. Похороны должны быть завтра.

- Бедное дитя! Что вынудило тебя пуститься в дорогу, какая лютая необходимость?

- Филипп не просто умер, он убит злодеями. Они же похитили Романа. Ошибкою, думая, что тот Платон.

- Вот оно что. Так то тамошние злодеи, дитя? И то, здешним сейчас не до преступлений.

Положительно, сто лет Нелли не доводилось говорить с человеком, знающим, что к чему. Последние годы ей казалось, что все, кроме нее и мужа, малые дети, которым надобно либо долго растолковывать простейшие предметы, либо выдумывать успокоительные сказки взамен истин, что могут их слишком напугать.

- Тамошние, матушка. Мы дознались наверное. И сей младенец, он…

- Здесь он в безопасности, будь покойна, дитя. Ты вить приехала его у меня оставить?

- Да, - Нелли стиснула пальцы сплетенных ладоней.

- Подойди ко мне!

Нелли опустилась на колени у кресел игуменьи. Добрые иконы современного письма, казалось, глядели на нее отовсюду, успокаивая и утешая. Похоронить бы себя и горе здесь, в тихой обители! Нет, нельзя, ничего нельзя, нельзя проводить в последний путь Филиппа, нельзя горевать, нельзя обрести покой.

Белые теплые руки ласково стиснули ее лицо. Черные глаза теперь глядели совсем близко в глаза Елены, и, коли бы она не знала ничего о горестном прошлом княгини Федосии, нынешней матери Евдоксии, она по одним только этим глазам, верно, увидела бы, что и та испытала горе.

- Ты едешь в проклятые Господом края, в места лютых беззаконий?

- Еду и прошу Ваших молитв, - твердо ответила Нелли.

- Господи, как пережить новую тяготу! - Игуменья отняла одну ладонь от щеки Нелли и на мгновение опустила в нее лоб. - Много ль с вами людей?

- Один человек до границы довезет, а там, верно, отпустим назад. Станем нанимать проводников по дороге. Матушка, возьми мы с собою хоть роту солдат, противу санкюлотов будет мало.

- Да, бедные дети, вся ваша охрана - Господь Всемогущий! - Игуменья осенила себя крестным знамением. - Но сердце противится вас отпускать.

- Я должна спешить. - Елена поднялась. - Я не ведаю, зачем злодеям мальчик, а значит не ведаю, долго ли прожить ему в плену.

- Ты не останешься передохнуть, Елена? Глупый вопрос, когда б ты могла, ты промедлила бы не здесь. Прости старуху.

- Благословите нас.

- Господь с вами, дети. - Княгиня благословила и расцеловала подруг. Губы ее дрожали, дрожали добрые белые руки. - Да воротитесь вы из страны погибели невредимыми, как Седрах, Мисах и Авденаго из пещи огненной! Да воротитесь все трое, славословя Господа! Кинь тревогу о сыне, Елена, он будет благополучен.

Но малютка Платон, казалось, не желал никакого благополучия в разлуке с маменькою. Казалось, сестрам и послушницам удалось привлечь его внимание к свежепеченным маленьким пряникам, щедро источавшим запах мене часа тому сорванной с грядок мяты. Но увидевши, как Елена и Параша садятся в карету, он с гневом швырнул надкушенный пряник на землю и затопал ножками, издавая оглушительный рев.

Карета тронулась. Рев слышался еще несколько времени после того, как фигурка дитяти исчезла в колыхающемся вокруг море черных подолов.

- Не кручинься, детское горе недолгое, - Параша незаметно отерла слезинку.

- Он вить даже не запомнит меня, Парашка, коли мы не воротимся, - Елена судорожно вздохнула. - Слишком он мал, чтоб запомнить.

- Даже думать о таком не смей! - возмутилась Параша. - Неужто не знаешь, с такими мыслями дело начинать - верный проигрыш!

- Откуда взяться иным-то мыслям, - усмехнулась Елена. - Муж отнят у меня, и без меня ляжет завтра в землю. Брат, доверенный мне сирота, канул в пучинах людского безумия: нырнуть-то я за ним нырну, да в сотню боле шансов и самой утонуть. А вот сейчас я рассталась с единственным дитятею. А все ж ты права, а не я. Кинем грусть, в конце-то концов самое худшее - будем всею честной компанией Платошу на небесах дожидаться, лет шестьдесят!

Елена рассмеялась, и Параша краем глаза отметила, как распрямились бессильно поникшие только что плечи подруги. Подбородок Нелли вскинулся вверх, глаза задорно сверкнули. Словно вновь была она отроковицею в мальчишеском платьи, со шпагою в руках и веселой готовностью противостоять безымянному в христианском мире демону Венедиктову, финикийскому Хомутабалу. Но Хомутабал был один. В далекой же сторонке теперь всяческих бесов кружит среди людей и в самих людях небось поболе, чем набрасывается на живую душу в посмертных мытарствах. Пускай, Нелли сладит, она сильная. Да и Параша ей поможет, вдвоем вдвое сил. Ах, если б Катька, как тогда, если б три их было!

- Ты только погляди!

Колеса стучали уже о булыжники городской мостовой. Словно в ответ на мысли Параши, навстречу по улице текла пестрая гурьба цыганов. Верно не без торга сегодни на площади, просто так цыганы в город не зайдут, не любят они этого.

- Ну что, станем дурью маяться?

- Не дурью маяться, а весточку слать, - возразила Параша, выглядывая из окошка. Цыган было не так и много: двое чернобородых мужчин в бархатных жилетах и шелковых рубахах поверх плисовых штанов, старуха с огромным узлом на плече, ребятишки, слишком верткие, чтобы их можно было счесть, три молодых женщины.

Не единожды за двое минувших суток подруги заводили спор о Кате. И хоть Елена и стояла на словах, что призвать ее никак невозможно, в душе ее шевелилась слабая надежда, сама собою разгоревшаяся при виде Катиных соплеменников.

Последняя из молодок отставала немного. Нето, чтоб ребенок годовичок в узле за спиною был для нее ощутимой ношей, шла она словно налегке, но то и дело любопытствовала по сторонам. Все, казалось, занимало ее - наряды недовольных таковым вниманием прохожих дам, занавешенные окна домов, собаки в подворотнях, которым эта вовсе юная мать тихонько посвистывала, проходя. Юная и живая, не старше семнадцати годов.

Елена выпрыгнула навстречу из кареты.

- Погоди, милая, мне до тебя дело!

- Ай, погадать? - гортанным голосом откликнулась цыганка: голос был старше ее лица. - Так ты, барыня, сперва ручку позолоти.

Ну да, куда ж без этого! Нелли рассмеялась и, покопавшись в кошельке, нашла двугривенный.

Монета исчезла в смуглой маленькой руке в мановение ока.

- Гадаю-то я плохо, не меня звать лучше было, - с приветливой улыбкою поведала молодка. - Хуже всех гадаю в таборе, не стоит и начинать!

- Что ж ты тогда деньги взяла, коли думала, мне гаданье надобно?

- Так впредь умней будешь, сперва спросишь, а потом решишь, вынимать ли кошель.

- Я и без того умная, мне гадание твое ни к чему. Другое дело, важное. Женщину я одну из ваших ищу, моих годов. В каком она таборе, в каких краях, не ведаю. Имя ей Кандилехо, по нашему Катерина.

С чего Нелли цыганкино лицо только что показалось живым и смышленым? Вовсе даже туповатое лицо, неподвижное. И глаза смотрят из-под повязанного черно-розовым платком лба безжизненно и сонно.

- Она ваша, да не совсем, племени лавари, что средь вас особое, - голос Елены упал. - Отец ее барон. А передать ей должно такие слова: уехала Нелли в ту землю, что родина мужа… Ах, нет… Перед тем, что Нелли замуж-то вышла за Филиппа, коего она знает. А теперь путь ей лег на его родину, одной, только с Парашею. Катерина поймет. А где будет Нелли на мужней родине, она и сама не ведает. Сие и надобно передать Кандилехо.

- Помилуй, барыня, цыганок-то на свете не перечесть, - тягуче возразила молодка. - А какие-такие лаварцы, я знать не знаю. Таборов много, баронов не мене. По всему свету мы кочуем, где ж я могу с этой твоей Катериной повстречаться да перемолвиться?

- А то я без тебя не знаю, что таборов да баронов повсюду много, - Елена не намеревалась сдаваться просто так. - И вовсе тебе незачем самой ее увидать. Только весть запомни: Нелли за Филиппа вышла, а теперь едет с Парашею на мужнюю родину. Как повстречаешь цыганку из другого табора, так ей скажи эти слова тож запомнить да и дале пересылать. Рано либо поздно, дойдет до Кандилехо.

- Дойдет, барыня-красавица, годков через дюжину, а то и скорей. Ежели тебе спеху нет, так я уж расстараюсь. Коли, конечно, лаварцев этих запомню, да имена мудреные. Эко диво, лаварцы! Может и вовсе нету таких цыган на свете.

Дитя в красном узле, до того мирно дремавшее головкою на плече матери, проснулось и загукало. Женщина посвистала ему не хуже, чем собачонке, и подобрала юбки в явственном намереньи припустить бегом.

- Отстала я от наших, барыня-красавица, прощай покуда!

Елена только махнула рукой.

- Ну, чего, сказала? - накинулась на нее в карете Параша.

- Ох, отстань от меня! Из-за тебя я вышла перед немытой дурой дура набитая. По глупости девчоночьей Катька тогда обещалась. Никто ничего не знает о ней, гиблое дело.

Некоторое время ехали молча.

Елена откинулась на подушки, в полумрак, подале от окон. Казалось, глупая выходка разбила в прах и доселе хрупкий зрак когда-то такой живой, такой настоящей подруги. Кареглазая отважная девочка Катя осталась в прошлом, в отрочестве самое Нелли. Кати боле нету. Есть где-то, быть, может, женщина двадцати с немногим годов, неизвестная и чужая.

Без Платона было в карете как-то очень просторно и тихо.