"Я буду ездить на Форде" - читать интересную книгу автора (Воронин Александр Григорьевич)

7

На следующее утро я в первый и последний раз купил газету 'Мурманская правда'. Внезапно появившийся интерес к органу местных коммунистов объяснялся совсем просто – там были объявления о трудоустройстве. Кстати, откуда у коммунистов загадочная любовь к ёмкому слову 'орган'? Газета – 'орган', КГБ – 'Органы'. 'Органы внутренних дел'. 'У меня имеется орган внутренних дел'.

Из просмотренных объявлений самым заманчивым показалось 'Спецотделению требуется на постоянную работу водитель автомобиля и мотороллера'. Что такое 'спецотделение'? Может, как-то с органами связано? Тогда шансов мало. С другой стороны, шофером бензовоза я работал – в трудовой книжке записано, а права на мотоцикл еще в девятом классе получил, через год после того, как мне М-106 'Минский' подарили. Должны взять.

'Спецотделением' оказалось похоронное бюро. Ивлин Во 'Угодья лучшего мира'. В этих краях я еще не бывал. Посмотрим.

Заведующая спецотделения – пожилая полная женщина – говорила низким хриплым голосом, вполшепота и с трагическими интонациями. Сколько лет надо проработать в этом печальном заведении, чтобы даже при разговоре с девятнадцатилетним длинноволосым парнишкой, спрашивающим работу, не сбиться с тона. Интересно, а дома она тоже так разговаривает?

– Автомобиль у нас – 'Москвич', – сказала заведущая печально. – Он, правда, около года сломанный стоит, но ты посмотришь, что там неисправно. Мы закажем детали, чтобы к зиме его отремонтировать. Мотороллер – новенький, 'Муравей' с кузовом. Тебе нужно будет на него номера получить. Прислали его нам для работы на кладбище – ну там песочек к могилкам подвезти и так далее.

– А на 'Москвиче' что возить? – спросил я.

– Ничего, – грустно улыбнулась заведующая. – Это мой персональный автомобиль. Но я им мало пользуюсь. У нас в штате стоит: 'Водитель автомобиля', – поэтому мы ищем шофера, понимающего в мотороллере.

'Чего там понимать, заливай, да едь!' Позже стали говорить 'наливай, да пей'.

– Как у вас насчет жилья? – несмотря на явную благосклонность заведующей, я продолжал стесняться. – Я сейчас в 'Шахтере' живу.

– Нам выделяют места в общежитии коммунального хозяйства. Думаю, к понедельнику ты уже сможешь переехать.

– Спасибо, – смущенно сказал я. – На работу когда выходить?

– Завтра и приступай. Утром, полвосьмого сюда приходит наш автобус. Он везет рабочих на кладбище. Ты тоже можешь с ним ездить. Гараж у нас – на кладбище, там и 'Москвич', и мотороллер.

– Хорошо, спасибо, – еще раз поблагодарил я, потом набрался смелости и спросил, – скажите, какая у меня будет зарплата?

– Зарплата? – заведующая посмотрела на меня с удивлением, – По тарифу – оклад сто рублей в месяц плюс сорок процентов полярных.

Неожиданно зазвонил телефон, и я, чтобы не мешать, смущенно улыбнулся и осторожно закрыл за собой дверь.

Уф-ф! Говорил же – нет у нас безработицы. Первая попытка – и я водитель сломанного кладбищенского 'Москвича'. Но, все-таки, нервное это занятие – устраиваться на работу. Нервное и унизительное.

Незнакомые лица в большинстве случаев выглядят несимпатичными. Бригада могилокопателей, с которой я теперь каждое утро ездил на 'похоронном' ПАЗике на работу, первое время казалась совершенно карикатурной. Но через пару дней серая, воняющая потом и перегаром, масса разделилась на отдельных персонажей.

Бригадир – хромой на обе ноги, хитрый, все замечает, а при случае – скажет. Татарин Раис – отличный биллиардист и харизматическая личность с авторитетом, большим, чем у бригадира. Бывший детдомовец эпилептик Саша – редкие зубы, жалкая улыбка и неосуществленная мечта о спокойной семейной жизни. Пара хануриков с единственным перманентным желанием 'похмелиться'. И так далее, и тому подобное.

Отношения внутри бригады были очень непростые. Двоевластие бригадира и Раиса, конечно, тоже играло какую-то роль, но главная причина описывалась одним словом – 'стопарик'.

Ежедневно городское кладбище посещали десятки жителей Мурманска. После таких визитов на могилках остаются букетики цветов, конфеты и (самое главное!) стопки водки. Твердой очереди по снятию стопарика не существовало, но было негласное джентльменское соглашение, регулярно всеми нарушаемое, что давало повод бесконечным конфликтам. Число снятых стопариков колебалось от четырех до десяти на человека за смену. Подсчет, уличение коллег в незаконном снятии и вытекающие отсюда повороты сюжета составляли основу внутренней жизни бригады.

В сплоченный коллектив бригаду объединяли камни. Обычно могилу копали вдвоем, но в каменистой мурманской земле нередко попадались такие валуны, что вытащить их, обвязав вожжами, можно было только всей командой. Иногда и командой не получалось, и тогда недокопанную могилу приходилось бросать и рядом начинать новую.

Я не вписался в бригаду по многим причинам – не копал могил, не снимал стопарики, не участвовал в разборках, и, наконец, – не занял какое-либо место в иерархии группы. Отсутствие на кладбище непосредственной начальницы давало мне полную свободу деятельности. Неспешный ремонт 'Москвича' я чередовал при хорошей погоде с прогулками на 'Муравье', а при плохой – интересной беседой в столярке с гробовых дел мастером Виталей, отличным рассказчиком и бывшим водолазом. Я с удовольствием смотрел, как он работал – быстро, одним движением отрезая на циркулярке доску и двумя ударами вбивая гвоздь. Если гвоздь почему-то гнулся, Виталя удивлялся вслух: 'Ветра нет, а ты загнулся', ловко его выдергивал и вбивал другой. Буквально за несколько минут стопка досок превращалась в новенький, ароматно пахнущий свежим деревом, гроб.

Говорил Виталя так же складно, как и сколачивал гробы, без разных косноязычных 'э-э', 'ну вот значит', 'так сказать'. Причем работал и рассказывал одновременно, вставляя слова между ударами молотка и делая вдох под визг циркулярки.

Основная тема рассказов – воспоминания водолаза.

– Чем ты, вообще, там занимался? – спросил я его вначале.

– Как чем, – удивился Виталя, – жмуров доставал.

– Кого? – не понял я.

– Жмуров, утопленников. Если свежий – день или два, как утонул – всё просто. Неприятно, когда из глазниц крабы вылезают, или четыре руки.

– Как это – 'четыре руки'? – опять переспросил я.

– Когда труп долго в воде лежит, то кожа на руках у него отслаивается и на течении колышется. Такое впечатление, что две руки у покойника неподвижны, а еще двумя он шевелит.

Рассказывая это, Виталя успевал сколотить крышку от гроба, между делом поглядывая на меня и наблюдая за произведенным эффектом.

Около двух недель я ахал от Виталиных ужастиков и с удовольствием слушал бы их дальше. Но в бригаде появился человек, ставший мне близким другом на весь мурманский период, и в столярку я почти перестал ходить. Моего нового друга звали Александр Иванов, и от него я впервые услышал многозначную, романтичную и немного грустную фразу: ' Когда-нибудь я буду ездить на 'Фордеґ'.