Рассказ седьмой: Их не учили плакать

Они не плакали.

Обнаженные тела сплелись в каком-то неестественно торжественном и одновременно по-детски чистом объятии. Лиц не было видно, но юноша и девушка не плакали, и это знали все.

Было холодно. Утром в горной долине всегда бывает холодно. Но они ничего не чувствовали: ни утренней стужи, ни напряжения мышц, ожидающих удара. Первый удар всегда бывает самым страшным. Особенно когда его ждешь, когда знаешь, что он неминуемо настигнет тебя. Невыносимо мучительно ожидание первого удара!..

Но они не плакали. Леденящие порывы ветра, срывавшиеся с белоснежных горных вершин, безжалостно хлестали обнаженные тела. Ветер сплел их длинные волосы простолюдинов в густую черную бахрому, скрывавшую лица. Сильное тело юноши закрывало девушку. Оно прятало ее, оберегало.

Ее тело было по-девичьи худым и беспомощным. Это видели все, когда, сорвав одежды, их вывели из селения и повели сюда, на Поле возмездия. Они шли, гонимые безмолвной толпой, пока не достигли границы марки, — Поле возмездия лежало на ничейной земле. Не останавливаясь, они перешагнули сложенную из ровных плит невысокую изгородь, чтобы больше не осквернять землю общины. И все поняли: двое перешагнули границу жизни…

Ничего не замечая, юноша и девушка продолжали двигаться по полю своей смерти. Но вдруг они застыли на месте — это у изгороди остановилась шедшая им вслед толпа. Ее невидимая сила вытолкнула их из селения, привела сюда, заставила перешагнуть изгородь, а теперь… остановила.

Поле было гладким, вытоптанным. Их разделяли только двадцать шагов. Страшных двадцать шагов. Но они не плакали, и это знали все.

Старший из сынов Солнца посмотрел на небо, укрытое покрывалом предрассветных сумерек. Немного подождав, он сделал едва приметный знак, и сразу же из-за его спины появился человек в зеленом плаще-накидке. Воин поднял один из камней, аккуратно сложенных горками у самой кромки Поля возмездия, деловито подбросил его на ладони, словно оценивая вес и совершенство формы, — такие камни вытачивает вода горных рек, — и почти без замаха метнул в обнаженное тело юноши. Тело вздрогнуло и как-то странно стало оседать на нелепо скривившуюся правую ногу. Другие руки попытались удержать его, но не смогли: теперь на поле были две живые мишени.

— Прелюбодейка! — взвизгнул младший из сынов Солнца, но тут же умолк под взглядом своего старшего брата.

Вторым камнем воин в зеленом плаще поразил левую ногу: неуклюже взмахнув руками, юноша опрокинулся навзничь. Не осознав случившееся и, видимо, еще не испытывая боли, он попытался встать, но не смог…

…Пурех был — доволен — жена родила ему мальчика. Всегда хорошо, когда первым родится мальчик — община даст на него целый надел. Целый топу лучше, хотя его и отберут. Только отберут не скоро, когда сын уйдет из дома. Это хорошо. Тогда у пуреха будет много детей, и они с женой станут богатыми — у кого много детей, у того много топу, много земли. Ребенок быстро рос, как-то незаметно пробегая по улицам жизни, раз и навсегда установленным сынами Солнца для простых людей земли. Первый по счету, хотя она значилась "десятой улицей", была Кирау пикак — возраст беспомощного накопления сил, возраст колыбели. После первой весны пришла вторая, а с нею и "девятая улица" — Льокак уамра — возраст ползущего на коленях. И он ползал на коленях в неглубокой ямке, которую вырыл отец… В четыре года случилось важное событие: ему впервые остригли волосы, и отец научил его прятать их вместе с ногтями: так у него появилась первая уака. Если уаку найдет злой волшебник, станет плохо. И мальчик прятал свою уаку от всех людей.

"Восьмая улица" хотя и называлась Пуклякок — "играющие дети", стала для него улицей первых трудовых навыков. Нет, он играл со сверстниками, но все чаще и чаще мальчику приходилось помогать по дому, особенно когда родилась первая, а через год и вторая сестренки. Община выделила для них по половине топу, отчего прибавилось домашних дел. Иногда его посылали и к соседям, где появлялся первенец, иногда он ходил в дома к детям-сиротам, отцы которых ушли на войну. Сиротам помогали все — и взрослые, и дети, и старики, и калеки.

Отец стал часто пороть его розгами: мужчина должен уметь с детства переносить страдания. Наказания были не столько жестокими, сколько громкими, чтобы все знали о них.

С каждым новым годом, с каждым новым месяцем расширялся круг его забот. Переступая порог "седьмой улицы", он даже не попытался вспомнить свою последнюю игру на улице "играющие дети". В десять лет он стал молодым охотником с силками — так называлась "седьмая улица" — Токльякок уамра. Продолжая помогать дома, он получал теперь и самостоятельные задания: охранял посевы от птиц, ловил силками этих крылатых обжор (чтобы пополнить домашний стол свежей дичью), осторожно ощипывал перья и сдавал их камайоку, потому что они шли на украшения господам и воинам. Он научился еще одному мужскому занятию: ткать одежду пуреха из пряжи, которую выделывали женщины. Он ходил также за хворостом и дровами, собирая их для дома и для кураки.

Как-то раз он увидел великое множество воинов, шагавших по дороге Инки. От перелеска, где проходила граница марки, было очень далеко до дороги, да и сама дорога открывалась лишь на крохотном участке между двумя горами. Разноцветная гусеница-многоножка, ощетинившаяся колючими пиками, все ползла и ползла по дороге, а он смотрел и смотрел, не в силах оторвать от нее свой взор. Только получив увесистый подзатыльник от хромого камайока, он бросился снова собирать хворост для кураки. Но с того дня каждое утро он молил свою уаку сделать его воином, чтобы всю жизнь шагать в их рядах.

С этой мечтой он вступил на "шестую улицу", на улицу Макты — юноши. Он промчался по ней так быстро, что не заметил, как оказался на "пятой улице" — на Сайя пайяк, требовавшей от своих обитателей выполнения любых поручений камайоков-начальников. Теперь он делал все, что делали взрослые пурехи: был земледельцем, строителем, ткачом, ремесленником, переносчиком грузов, но главное: готовился стать воином. Он хотел достойно войти на "первую улицу", на улицу аукакамайока — воина Солнца, покорителя Четырех сторон света.

"Четвертая улица" — улица больных от рождения — ему не угрожала, а о "третьей улице" он не думал: на нее попадали неудачники с "первой улицы", которых искалечила война. Была еще и "вторая улица", но до нее нужно было дожить: по ней тащились дряхлые старики к неминуемому для всех концу.

"Пятой улице" отводилось только два года. Он едва поспевал выполнять многие и разные поручения. Камайоки особенно тщательно следили за качеством работы. Ему казалось, что даже лишняя песчинка на дне вырытого канала либо едва заметно вспучившаяся тростинка в плетеном настиле перекидного моста будут обязательно замечены камайоками. Нет, мальчик не боялся наказания. Он боялся всеобщего позора, который обрушивался на головы нерадивых. И он старался, очень старался. Видя это, камайок одобрительно отзывался о нем в присутствии самого кураки…

…Старший из сынов Солнца повернулся к гигантским горным вершинам — оттуда должно было появиться солнце. Серо-синяя глубина неба постепенно теплела. Белые от снега вершины могучих хребтов внезапно потемнели, стали совсем черными, чтобы мгновение спустя загореться с невидимой стороны ослепительным блеском солнечных лучей. И сразу стало светлеть, и к людям пришло тепло. Поднятыми к небу руками оба инки приветствовали своего священного родителя и господина.

Но священный лик Инти-Солица не должен быть осквернен видом презренных существ, недостойных человеческого образа жизни. Преступившие божественный порядок не могли больше осквернять землю.

— Убейте их, убейте!

Это слышали все, хотя сыны Солнца молчали. Пораженные чудом, непонятным и необъяснимым, люди шагнули к аккуратно сложенным горками камням.

…В тот день было очень жарко. Он носил воду из речки, чтобы заполнить огромный, в полтора человеческих роста, кувшин в доме кураки. У большого камня, где люди приспособились брать воду, он увидел ее. Увидел и полюбил. Никогда прежде его сердце не испытывало такого страстного желания вырваться наружу, чтобы пуститься в пляс вокруг этой девушки с удивительно ласковыми движениями. И зачем только он пошел именно сюда за водой? Как будто ее нельзя было набрать у моста, рядом с домом кураки. Конечно, он знал, что сюда приходят все девушки селения, но ведь не за этим же он пришел к большому камню?..

Она шла с черным кувшином. Его кувшин был намного больше, и он так же нес его на лямках на спине. Он сбегал по тропинке вниз. Она медленно подымалась в гору. Здесь они встретились. Нет, вначале встретились их взгляды, потом руки…

На следующий день все повторилось снова. И на следующий день. Но однажды он не пришел — его послали в соседнее селение. Он не знал, ждала ли она его. Она не знала, что случилось с ним. После этой разлуки они, наконец, заговорили. В ту же ночь они стали мужем и женой.

Приближалась пора выбора невест. Они открылись своим родителям: без их согласия и одобрения кураки свадьба не могла состояться. Именно родители просили кураку соединить вместе молодых людей — таков был закон и обычай, правда, до праздника выбора невест в селение приходил Токрикок Мучок Инка, отбиравший девушек в "невесты Солнца" и Инки. То была великая честь для селения.

Он не поверил своим ушам, когда узнал, что камайок не разрешил ей выйти на смотрины невест — ей недоставало трех лун до вступления на "пятую улицу" девушек, готовых к замужеству. Значит, она не могла стать невестой!

Им ничего не оставалось, и они снова признались родителям — на этот раз, что ждут ребенка. Непоправимость случившегося заставила родителей пойти к камайокам. Дальше все было похоже на страшный сон.

Ярость кураки не знала границ. Он давно приглядел себе эту девушку и решил припрятать ее от Токрикока — ей ведь не хватало нескольких лун до замужества. Месть была жестокой и коварной: курака сообщил сыну Солнца, что предназначенная в "невесты Солнца" девушка оказалась порочной…

Было странно видеть, как улетали в густую липкую тень от огромной горы гладкие камни, как они ударялись в два белых пятна на Поле возмездия. Тень постепенно уползала — Солнце должно было увидеть, как люди вершили правосудие. Но вместо солнца из-за горного хребта неожиданно выплыли черные тучи. И опять стало темно, а на землю упали тоненькие струйки — капельки дождя, так похожие на девичьи слезы.

Небо плакало? Солнце плакало?.. Как ответить на этот вопрос?

А капельки-слезинки все падали и падали. Их видели все. Их не видели только те двое, не видели и не укрывались от все безжалостнее хлеставшего с неба потока воды, а может быть, и слез.

Но они были вместе. И плакали не они. Это видели и знали все…