Веселов Саша За городом

Теснота на пятачке танцплощадки была жуткая. То и дело тебя толкали, пихали, вокруг вздымались чьи-то головы, руки: Алёне уже раз двести, не меньше, наступали на ноги, несколько десятков раз тыкали локтями под рёбра и в живот, а какой-то стоявший к ней спиной дебил так и норовил лечь на неё всем своим телом.

Но это были ещё цветочки. Куда больше угнетала Алёну духота. Представьте себе: дышать хочется, а нечем. Алёна изо всех сил оттягивала ворот блузки, но вокруг, похоже, не осталось ни грамма свежего воздуха. Дезик тоже не помогал, и она с отвращением чувствовала, как под мышками копится густая едкая влага. Да уж!

Алёна посмотрела на подругу. Лерка сочувственно улыбнулась и выразительно закатила глаза. Она также порядком взмокла, но её неунывающий носик-пуговка был, как обычно, задран вверх, а хвостик чёрных волос летал из стороны в сторону в такт музыке. Вот только на ногах после шампанского она стояла не очень уверенно.

Рядом с Леркой прыгало четверо ребят. Они не отставали от подружек с самого начала. Сперва просто поедали глазами, потом подсели за их столик, заказали икру, коньяк, шампанское, шоколад — всё самое дорогое и лучшее из небогатого ассортимента заведения. От коньяка они с Леркой наотрез отказались, а вот на шампанское подналегли. Лерка даже чересчур. Она вообще слишком уж быстро сошлась с этой четвёркой. Алёна, напротив, поначалу отнеслась к навязчивым ухажёрам настороженно, но постепенно оттаяла и она. Ребята представились. Борис (это имя их новые знакомые произносили почему-то с ударением на первом слоге), Дима и Джон. Четвёртого имени Алёна не запомнила.

Борис был невысокого роста, плотного телосложения и носил густую шапку тёмных кучерявых волос. Волевые скулы и манера держаться выдавали его претензии на лидерство. Дима уступал ему в мощи, но зато выглядел утончённее, интеллектуальнее. У него были тонкие, нервные черты лица и немного циничная улыбка. Разговаривал он подперев рукой подбородок и слегка прикрыв ладонью рот.

Верзила Джон отличался лишь огромными кулачищами, в которых, надо полагать, заключалась немалая сила, ну а четвёртого парня, худощавого блондина, Алёна толком и не разглядела. Он был стеснителен и в разговор почти не вступал, предпочитая держаться в тени своих друзей. Одеты все были однотипно: гавайка, «пирамиды», мокасины. На Диме был ещё шейный платок.

Когда музыка на мгновение смолкла, Алёна, воспользовавшись паузой, начала пробираться назад к столику. Лерка и четверо парней — следом. У столиков было прохладнее. Устало плюхнувшись на стул, Алёна одним залпом осушила бокал шампанского и в шутливом изнеможении откинулась на спинку, вытянув ноги вперёд.

Уф-ф-ф! Некоторое время все молчали. Тихая мелодия, сменившая неугомонный рок, создавала ощущение комфорта, убаюкивала. Благостный покой и нежный полумрак обволакивали Алёну, как ватой; отделяя от внешнего мира. Она почувствовала, что куда-то проваливается. Похоже, она тоже слегка перебрала. Выйти что ли на свежий воздух? Да и не хватит ли на сегодня? Кабак ей уже изрядно надоел.

— Может сменим обстановку, махнём за город на машине? Свежий воздух и всё такое, — угадав её настроение, вкрадчиво начал Дима.

— Тачка внизу, никаких проблем, — поддакнул Борис.

Алёна в нерешительности посмотрела на подругу. Лерка молча пожала плечами.

Движение получилось по-пьяному утрированным, и ребята заулыбались. «А им удалось изрядно нас подпоить», отметила про себя Алёна. «Не стоит, наверное, никуда ехать от греха подальше. Но в то же время они могут подбросить потом их с Леркой прямо до дома, а так — мыкайся себе с автобусами и метро до полного опупения»

— Ну что? — поторопил её Борис.

— Поздно уже. Как-нибудь в другой раз: — неуверенно протянула Алёна. Уловив в её тоне колебание, Дима перебил:

— Всё будет o'key. Заодно развезём вас по домам, — и, не дожидаясь ответа, встал, подзывая официантку.

— Никаких проблем, — подмигнул девушкам Борис.

И пока Алёна в сотый раз спрашивала себя, не совершает ли она ошибки, Лерка с Джоном выскользнули из-за стола и уже двинулись к выходу. Теперь отказываться было уже глупо, и Алёна смирилась, решив: «Будь, что будет».

У самой двери Лерка вдруг что-то вспомнила и потянула её к туалетам.

— Мы сейчас, — извинилась за подругу Алёна.

Стоявший у выхода детина в кремовой рубашке, с трудом сходящейся на его мощном пузе (в прошлом, говорят, известный боксёр, мировая знаменитость), бросил на них ленивый взгляд и, убедившись, что всё в порядке, вновь принялся чесать языком с ментом.

В туалете Лерка сразу бросилась к ближайшей кабинке. Алёна остановилась у зеркала и стала тщательно изучать своё отражение. Длинные ухоженные русые волосы, большие карие глаза с пушистыми ресницами, предметом зависти многих подруг, умело подкрашенные алые губки, вздёрнутый носик, синие жилки на висках.

Черты всё те же, но лицо в целом выглядело как-то не так. Оно казалось далёким и чужим. И ещё до глупости безмятежным, явно не соответствующим тому лихорадочному, хмельному возбуждению, которое переполняло её. Алёна показала этому дурацкому отражению язык. Потом достала помаду и машинально подкрасила губы. Приподняв блузку, мазнула под мышками дезиком, поправила волосы и хорошенько надушила виски, мочки ушей, шею. Наконец раздался звук спускаемой воды, и в зеркале появилась округлая мордашка Лерки. Алёна протянула ей флакон с духами и расчёску.

— Держи.

На улице моросил дождь. Противные холодные брызги били в лицо и закатывались за шиворот. Фыркая и отдуваясь, девушки кинулись к стоявшему у тротуара «Жигулёнку».

— Давайте, давайте. Мы уже вас заждались, — распахнул перед ними дверцу Борис.

Он с Димой сидел вразвалку на заднем сидении. Блондин был за рулём, Джон примостился рядом с ним спереди. Тут только Алёна сообразила, что им с Леркой придётся сидеть на руках. Ей это совершенно не улыбалось, но отступать было слишком поздно, и, чертыхнувшись, она покорно опустилась на колени к Диме. Лерку подхватил Борис, и машина тронулась с места.

Вскоре они уже мчались по ночному шоссе к Кольцевой автодороге. Мимо проносились тёмные силуэты деревьев, погружённых в спячку домов, изредка в свете фар мелькали сонные физиономии запоздалой шоферни. Ребята дурачились, шутили, Алёна с Леркой то и дело хихикали, и все вместе беспрерывно курили. Минут через десять от дыма стало невозможно дышать, пришлось открыть окно.

Дождь перестал. Стояла прекрасная летняя ночь, тёплая и звёздная. Алёна высунулась наружу. Встречные потоки воздуха били в лицо, трепали её длинные волосы, которые то гордо реяли на отлёте сзади, то — стоило лишь пошевелиться — обвивали ей голову, залепляя глаза, рот, лишая дыхания. Щурясь от сильного ветра, Алёна любовалась ночным пейзажем. Сковывавшая её сонливость постепенно исчезла, в мозгу прояснилось. Было радостно и чудесно.

За городом машина выехала на обочину и остановилась. Борис с мастерством фокусника выудил откуда-то бутылку коньяка и заговорщицки подмигнул девушкам.

— Бухнём, а?

Бухать Алёне не хотелось вовсе. Она попробовала было отказаться, но, поняв, что так просто от неё не отстанут, пошла на хитрость. Нехотя, будто уступая настойчивым просьбам, приложилась пару раз к горлышку, после чего демонстративно закашлялась, брызгая коньяком во все стороны. Приём испытанный и безотказный, над ней посмеялись, но пить больше не заставляли. А вот Лерка нажралась, как последняя дура. Присосалась к бутылке и давай глушить. Думала, наверное, что ей за это медаль дадут. Ну и вскоре эту идиотку вконец развезло. Она визжала, несла всякую ахинею и лезла ко всем целоваться. Ребята понимающе улыбались и не без удовольствия созерцали бесплатный спектакль. А через несколько минут Борис уже беззастенчиво лапал прибалдевшую Лерку. Забрался под юбку чуть ли не по локоть и ну шуровать. А та хоть бы хны. Лыбится пуще прежнего.

Поймав на себе взгляд Алёны, Борис ничуть не смутился. Подмигнул и, взяв её ладошку в свою, потянул туда же — к Лерке под юбку. Охваченная какой-то странной расслабленностью Алёна даже не сопротивлялась. Трусы на Лерке были уже скатаны, и рука Алёны легла прямо на её пылающую, мокрую от возбуждения пизду. Она пульсировала под её пальцами точно какой зверёк, такая нежная и живая. Короткие пушистые волосы приятно щекотали ладонь и — странное дело! — волновали Алёну.

Она погладила манящую, беззащитную плоть, и та ответила ей мягким, упругим пожатием.

Вдруг на Алёну что-то нашло. Неожиданно для самой себя она изо всех сил ущипнула этого трепетного «зверька». Лерка так и взвилась от боли. Её крик вернул Алёну к действительности. Она поспешно выдернула руку из-под юбки подруги. Ладонь была вся мокрая. Алёна инстинктивно поднесла её к лицу, осмотрела, понюхала. Резкий мускусный запах ударил ей в ноздри. Ребята громко, нахально загоготали. Ещё какое-то время Лерка продолжала забавлять публику, потом однако сникла и замолчала. Её ясны очи глядели теперь подавленно и жалко, а на лице было выражение такой вселенской печали, словно вспомнила она вдруг о всех униженных и оскорблённых в мире. Вдруг Лерка резко, всем телом подалась вперёд, закряхтела и стала давиться. Алёна замерла в нерешительности, но Борис, мгновенно смекнув, в чём дело, рявкнул сидевшему за рулём блондину:

— Стой!

«Жигулёнок» завизжал тормозами и, проехав ещё немного по инерции, остановился.

Борис рывком распахнул дверцу и буквально вытолкнул Лерку наружу. Приложив одну руку ко рту, а другой держась за живот, она сделала несколько неуверенных шагов и шмякнулась на четвереньки. Её начало рвать. Рвало Лерку долго и жестоко. Её полудетское тельце тряслось, как в лихорадке, лицо неестественно напряглось и побагровело; горло и живот скрутило в таких диких спазмах, что казалось вот-вот Лерку просто вывернет наизнанку. Алёна почувствовала угрызения совести. Бедный заяц! Не надо было давать ей столько пить. Какое-то время все молча наблюдали за происходящим из машины, потом Борис нехотя вылез наружу, подошёл к Лерке и, склонившись над ней, участливо похлопал по спине.

— Ну как, легче?

Он помог ей подняться на ноги, отряхнул и, поддерживая двумя руками, повёл обратно к автомобилю. И тут Лерку понесло:

— Пусти, сволочь, пусти! Никуда я с вами не поеду! Специально напоили, да?

Она вырвалась из рук Бориса и стояла теперь, покачиваясь, прямо против него.

Куда только девалась её былая кротость и податливость. В мгновение ока она превратилась в вульгарную и агрессивную скандалистку. Подобное с ней спьяну случалось, и Алёна знала, что в такие минуты с Леркой лучше не спорить. Но Борис всё ещё пытался её образумить. Куда там! Лерка его даже не слушала.

— Не подходи, буду кричать, — вопила она на всю округу. — Домой?… Сама доберусь, без вашей вонючей помощи! Положила я на вас!\

Борис попробовал было затащить Лерку в машину силой, но справиться с ней оказалось не так-то просто. Изловчившись, она угостила его хорошей оплеухой, потом ещё одной, ещё. Он тщетно пытался поймать её за руку.

— Лерка, успокойся, — высунувшись из окошка, попробовала увещевать подругу Алёна.

Ноль внимания.

Наконец Борис потерял терпение и влепил Лерке такую пощёчину, что та рухнула на асфальт. Не говоря больше ни слова, парень сел в машину и громко хлопнул за собой дверцей. В салоне повисла напряжённая тишина.

— Не надо было, — осторожно начал Дима, но Борис был явно не склонен выслушивать нравоучения.

— Если такой умный, ступай за ней сам, — отрезал он.

Все снова замолчали.

— Может попробовать мне? — предложила Алёна. Она не больно верила в успех своей миссии, но чем чёрт не шутит?

— Валяй, — вяло ответил Борис.

Алёна выбралась из «Жигулёнка», оправилась и не спеша двинулась к Лерке. Её каблучки звонко цокали по мостовой. Она чувствовала, что ребята смотрят ей вслед. Их взгляды ласкали её затянутые в чёрный нейлон ножки, поглаживали под одеждой холёное, стройное тело. В этом не было ничего необычного, Алёна давно привыкла к мужскому вниманию, оно нравилось ей, льстило её самолюбию и приятно щекотало нервы. Лерка стояла на обочине метрах в ста и, отчаянно жестикулируя, пыталась остановить проносившиеся мимо редкие машины. Тщетно, подумала Алёна, но тут, словно назло ей, какой-то уже проехавший было мимо «Москвич» притормозил и дал задний ход. Радостно взвизгнув, Лерка бросилась к нему и шустро юркнула внутрь.

Алёна кинулась за ней, но узкая юбка, так пикантно облегавшая округлый зад, теперь мешала ей, сковывая движения. Она бешено замахала рукой. Стойте, стойте же, но «Москвич» заурчал и, набирая скорость, устремился прочь. Вскоре его сигнальные огни растворились в темноте и исчезли из виду. Алёна повернулась и медленно пошла назад. Её трясло от злости. Чтоб она ещё раз связалась с этой дурой. Ребята тоже были не в лучшем расположении духа.

— Подружка что у тебя — того? — выразительно покрутил пальцем у виска Джон.

— Сами виноваты, не надо было спаивать, — огрызнулась Алёна.

Некоторое время все молча курили.

— Едем обратно, — подала наконец голос Алёна. — Что теперь…

— Вот уж дудки, — неожиданно вспылил Борис. — Не нравится — дуй на хуй за своей подругой, а мы гробить вечер из-за двух дур не намеренны.

И, не дожидаясь ответа, хлопнул блондина по плечу:

— Поехали!

Время шло, машина мчалась вперёд, и мало-помалу в душу Алёны начал закрадываться страх. Не нравилось ей всё это. Раньше хоть Лерка была рядом. Слабая подмога, конечно, но всё-таки. А теперь…

Алёна беспокойно заёрзала у Димы на коленях. Интересно, как далеко они от города? Она сделала робкую попытку разведать обстановку.

— Мы далеко сейчас от Москвы?

— Далеко, — сумрачно отрезал Борис. Последние минут десять он не отрываясь смотрел в одну точку и курил уже третью сигарету подряд.

Алёна демонстративно взглянула на часы.

— Нет, ребята, я серьёзно, — голос её звучал непривычно глухо и хрипло, словно и не её вовсе. — Уже поздно, меня ждут дома, а нам ещё Бог знает сколько переть обратно.

На этот раз ей вообще не ответили.

— Хорошо, давайте я сойду, доберусь на тачке, если на то пошло, — сделала последнюю попытку Алёна.

И снова ответом ей было только молчание.

— Направо, — неожиданно буркнул Дима, и «Жигулёнок» свернул с шоссе на какой-то запущенный просёлок. И даже не на просёлок, нет, а так — на тропку какую-то.

Алёна не могла поверить, что всё это происходит с ней наяву. Дай Бог, чтобы это было дурным сном. А если нет? Кричать, визжать в надежде, что кто-нибудь услышит? Бесполезно.

Машина дико ухала, подпрыгивала на ухабах, но постепенно продвигалась вперёд.

Алёна боялась дышать. Она с тоской смотрела на проплывающие в свете фар деревья.

С каждым деревом она всё дальше и дальше удалялась от казавшегося теперь спасительным шоссе. Наконец «Жигулёнок» выехал на какую-то поляну и остановился.

Алёна отказывалась верить в происходящее.

— Картина Репина «Приплыли», — зловеще хохотнул Борис и, обращаясь к ней, добавил: — Вы, кажется, желали выйти? Можете размять ножки, мадемуазель. Никаких проблем.

— Нет, нет, — как можно более беспечно ответила Алёна. — Если хотите прогуляться, идите. Я посижу здесь.

— Не хотите — как хотите. Было бы предложено.

Борис открыл дверцу и вышел из машины.

— Пошли, ребята.

Предусмотрительно захватив ключи и оставив все четыре дверцы открытыми, её спутники вышли из автомобиля и столпились невдалеке, что-то негромко обсуждая.

Закурили. Алёна сидела ни жива ни мертва. Внезапно мелькнула мысль: захлопнуть дверцы и запереть их изнутри. Так по крайней мере они до неё не доберутся, а там может и мотор удастся завести. Впрочем, бесполезно. Ну успеет она закрыть две ближайшие двери, максимум, если повезёт, три, но с четвёртой ей явно не справиться: ребята-то в двух шагах и не дураки, мигом сообразят, что к чему.

Алёна достала сигарету.

«А что если всё же попробовать? Чем чёрт не шутит?»

Она сделала несколько быстрых затяжек. Руки у неё заметно дрожали.

«Рискнуть?»

Она совсем уже было решилась, но в этот момент Борис подошёл к машине и заглянул внутрь.

— Ну как ты тут, детка? Не скучно?

— Н-н-нет, — только и смогла выдавить из себя Алёна. Сердце её билось так, что, казалось, было слышно на километр вокруг.

— Ну и молодчина.

Борис бросил в траву докуренный почти до фильтра бычок и влез в «Жигулёнок».

— Подвинься чуток, хочу присесть рядышком. Не возражаешь?

Алёна молча отодвинулась к дальнему краю сиденья.

— Ну, ну, детка, не так далеко. А то ты уж совсем меня бросила, — усмехнулся Борис.

Он подсел к ней вплотную и обнял сзади за плечи.

— И не надо столько курить. Женщинам это вредно. — Борис вынул сигарету из её негнущихся пальцев и выбросил в открытую дверь.

— Так-то лучше, — снова усмехнулся он и как-то сразу, без перехода, стиснул её в своих объятиях, начал страстно целовать в губы, шею, лицо.

— Не надо… Не надо! Пусти… — скачущим шепотом повторяла насмерть перепуганная Алёна, но Борис не обращал на её слова никакого внимания. Его рука стала расстёгивать ей блузку. Уверенно, бесцеремонно. Потом одним махом сдвинула вниз лифчик и кровожадно впилась в грудь.

Почувствовав на мгновение, что её держат не так крепко, как прежде, Алёна саданула Бориса локтём, рванулась вбок и, выскочив из «Жигулёнка», опрометью бросилась в лес. Мокрые после дождя ветки хлестали её по обнажённой груди, лицу.

Царапал ноги валежник, но топот преследователей подгонял Алёну точно хлыстом, не оставляя времени на какие-либо раздумья, и она неслась вперёд, позабыв обо всём на свете. Но впереди были всё те же деревья и всё та же безнадёжность.

Неприспособленная для таких кроссов юбка угрожающе затрещала и пошла по шву.

Высокие каблуки поминутно проваливались в рыхлый грунт. Силы девушки таяли, во рту появился противный солоноватый привкус, а шум погони раздавался меж тем всё ближе и ближе. Нет, не уйти. Ноги у Алёны подкосились, и она кубарем полетела в траву. Разом навалилась усталость. Боже, что теперь будет? Алёна закрыла лицо руками. Дурной сон становился явью. На неё навалились тела преследователей, раздался треск раздираемой юбки. Алёна почувствовала, как с неё срывают трусы. Чьи-то услужливые руки развели ей колени в стороны, и она ощутила между ног влажную головку мужского члена.

Она не сопротивлялась: лежала, беспомощная, покорная, и тихонько поскуливала. Её голый живот и ляжки были задавлены мощным телом Бориса. Кряхтя и отдуваясь, парень усиленно работал бёдрами, то вгоняя свой хуй чуть ли не до основания, то едва не выпрастывая его наружу. Продолжалось это целую вечность. Наконец Борис охнул, обмяк, и Алёна почти физически почувствовала в себе его мерзкое семя.

Неожиданно вспомнилась идиотская шутка: если изнасилования не избежать, расслабься и получи удовольствие.

За Борисом были все остальные. Дима, когда подоспело, вынул свой член и спустил Алёне прямо в лицо. Джон был очень спокоен, флегматичен и действовал уверенно, деловито. А блондин, наоборот, нервничал, мелко суетился, сморкался, дохал…

Потом её потащили обратно к машине. Приволокли и бросили, забыв на время.

Развели костерок и устроились вкруг него, пустив по кругу новую бутыль коньяка.

Алёна чувствовала себя опустошённой, раздавленной, разбитой. Дико трещала голова, ужасно ныло всё тело. Отвращение и стыд нестерпимо давили на виски.

Мучительно хотелось заплакать, но слёзы почему-то не шли. Её терзал жуткий животный страх, какого она отродясь не испытывала. Этот страх вжимал девушку в землю, не давал вздохнуть. Алёна вспомнила, как её хлестали по щекам, нагнав в лесу. Как затем, когда всё уже было кончено и она судорожно натягивала разодранные трусы, оправлялась, к ней подошёл Борис и, сжав её обнажённую грудь, угрожающе просипел:

— Смотри, шлюха, церемонии в сторону. Больше бегать за тобой я не намерен. Чуть что не так…

Тогда Алёна вскрикнула и невольно отвела глаза в сторону, словно пытаясь спрятаться от его взгляда. Ей было больно, но главное — её поразил тон Бориса.

Она поняла, что он не шутит. Отделившись от костра, с бутылкой коньяка в руке подошёл Дима. Грубо сунув бутылку Алёне под нос, приказал:

— Пей.

Сделав несколько приличных глотков (сейчас было уже не до увёрток), Алёна хотела вернуть бутылку Диме, но тот заставил её приложиться к горлышку снова. Потом ещё и ещё. Она давилась, кашляла, но пила. Ребята ржали. Пришлось осушить добрую половину бутылки, прежде чем ей было позволено остановиться.

Алёна отёрла губы ладошкой и замерла в ожидании.

— Вам не кажется, что на ней дюже много шмотья? — театрально обратился Дима к своим дружкам и, заручившись их поддержкой, повернулся к Алёне.

— Раздевайся.

Она стала покорно освобождаться от того рванья, которое раньше было её одеждой.

Трясущимися руками стянула вниз юбку; придержав на секунду, высвободила по одной ноги и, разжав пальцы, уронила в траву. Ребята так и впились в неё глазами. В свете костра Алёна видела их довольные, сытые ухмылки.

Сняв блузку, она обнаружила под ней лифчик, который думала, что потеряла. Он с порванными бретельками болтался у неё на животе. Тонкая ткань была настолько перекручена и измочалена, что ей не сразу удалось найти застёжку.

— Что, детка, помочь? — подстегнул её Борис.

— Нет, нет, я сейчас, — поспешно залепетала Алёна.

Ломая ногти, она содрала с себя лифчик и кинула его поверх юбки с блузкой.

Теперь на Алёне были лишь трусики, туфельки, ажурный пояс с резинками да чулки.

Она любила изящное бельё и потому никогда не носила колгот, сознательно предпочитая элегантность удобству. А на мужчин пояс с резинками действовал просто неотразимо. Сработал он и на этот раз. Джон даже присвистнул от восхищения.

— Туфли снимать? — робко спросила Алёна.

— Разумеется. И туфли, и всё остальное, до последней нитки, — отрезал Борис.

Скинув туфельки, Алёна отстегнула резинки пояса и, подгоняемая нетерпеливыми взглядами ребят, торопливо скатала чулки по своим стройным ножкам. Потом сняла пояс и осталась в одних трусиках. Вдруг она вспомнила, как срывали их с неё совсем недавно. Теперь Алёна должна была сделать это сама. Её охватил стыд.

— Ну что ещё там, — раздражённо процедил Дима.

Потупив глаза, Алёна одним быстрым движением спустила трусики вниз и, выйдя из них, замерла, нагая, под пристальными взглядами парней. Затем смутилась, не выдержала, закрыла руками низ живота.

— Руки по швам! — заорал Борис, как бешеный.

Алёна убрала руки. Теперь блики костра беспрепятственно высвечивали её нагое тело: небольшие крепкие груди, изящные, округлые линии бёдер, пикантную выпуклость лобка, проступающую так рельефно и чётко, что, казалось, можно было различить даже отдельные скрытые под нежной матово-белой кожей мышцы; и в нижней её части, на сгибах прелестных ножек, — треугольник густых тёмно-русых волос: Сидевшие у костра наслаждались представившимся им зрелищем. Дима долго в задумчивости комкал сброшенные Алёной трусики. Потом улыбнулся, занёс руку над костром и — бросил трусики в огонь. Вновь улыбнулся и поднял с земли лифчик…

Алёна оторопело наблюдала, как исчезают в пламени её вещи. За лифчиком последовали чулки с поясом; за ними — туфельки и блузка. Девушка готова была разрыдаться.

— Как же… Как же я поеду домой?

— А кто тебе сказал, что ты вообще поедешь? — с искренним изумлением в голосе ответил Дима, отправляя в огонь её юбку.

Алёна прикусила язык.

— Больше вопросов нет? — вежливо осведомился Дима. — Тогда, с вашего позволения, продолжим.

Он поправил воображаемый галстук и дёрнул шеей.

Алёна узнала это движение. Оно было заимствовано из кинофильма «Корона Российской империи» и в своё время, лет десять назад, было распространено среди всех мальчишек их класса. Сейчас оно показалось ей просто неуместным.

— Пожалуйте сюда ваши часики, цепочку, серёжки… Больше ничего не осталось?… Так, хорошо.

Он спрятал полученные от Алёны вещи в боковой карман джинсов и вальяжно подмигнул ей.

Теперь Алёна осталась в чём мать родила в самом прямом и точном значении этого выражения. Больше снять с неё было уже нечего при всём желании. Голая и босая, дрожа от холода и страха, она ожидала дальнейших указаний.

Пошла по кругу очередная бутылка. Сколько их ещё там, тоскливо подумала Алёна, но тут сообразила, что ей-то как раз радоваться надо такому изобилию: авось больше её никто не «оседлает». Глядишь, всё и обойдётся. Алёна немножко успокоилась, воспряла духом и, решив, что худшее позади, спокойно сносила сыпавшиеся в её адрес сомнительные комплименты. Она прислуживала ребятам, с поклонами и реверансами перенося бутылку от одного к другому. Лёгкий ночной ветерок беспрепятственно гулял по её обнажённому телу, касался груди, плеч, живота, скользил вверх по её стройным ножкам, и иногда Алёна ощущала его холодное дыхание прямо на своей беззащитной пизде. Брр-р.

Сперва сознание собственной наготы угнетало и мучило её, но постепенно она смирилась, свыклась с ней как с неизбежностью, и отсутствие одежды перестало стеснять её. Вскоре незаметно для самой себя она стала даже слегка кокетничать с ребятами. А что? Это было её единственное оружие.

Её заставили танцевать. Если это можно, конечно, назвать танцем. Борис с Джоном отбивали на своих ляжках какой-то доморощенный мотивчик, а Алёна принялась в такт ему вилять задом, чувственно поводить грудью и усердно подмахивать низом живота. Темп «музыки» постепенно нарастал, и девушке приходилось совсем не сладко. Вскоре она уже совсем выдохлась и, несмотря на ночную прохладу, порядком взмокла. На её счастье ребята сбились с ритма и остановились. Алёна вздохнула с облегчением и подсела было вместе с ними к костру, но тут неистощимый на выдумку Дима придумал новую забаву. Ей засунули в пизду валявшуюся неподалёку пустую бутылку и приказали скакать на одной ножке. Алёна послушно поджала под себя левую ногу и стала неуклюже подпрыгивать на правой. Ребята весело загалдели.

— Смотри, детка, бутылку не проглоти, — проговорил сквозь смех Борис.

Но Алёне было не до смеха. Проглотить эту мерзкую бутылку ей не грозило, а вот уронить… Девушка изо всех сил напрягала мышцы ног и живота, порой незаметно подпихивала донышко бутылки рукой, но та никак не желала оставаться на месте, елозила туда-сюда и неумолимо скользила вниз. Вот-вот упадёт. В отчаянной попытке удержать её Алёна резко прогнулась всем телом, но, забыв о необходимости поддерживать равновесие, пошла вниз и, сверкнув перед лицами ребят голой задницей, растянулась на траве во весь рост. Бутылка наскочила на что-то твёрдое и разбилась, поранив Алёне бёдра и живот. Публика у костра давилась от смеха и бурно аплодировала.

Напуганная падением и видом крови Алёна позабыла обо всём на свете. Готовая разрыдаться, она вскочила на ноги и, зло откинув с лица непокорные пряди волос, сделала несколько быстрых шагов назад, прочь от костра.

— Уж не собираешься ли ты вновь пуститься в бега? — остановил её грозный окрик Джона. Он мгновенно привёл её в чувство.

— Нет, нет, — испуганно залепетала Алёна.

— А мне показалось…

— Нет, нет. Я же г-говорю… — от волнения она начала слегка заикаться.

— Ладно, ладно, уговорила… Впрочем, ты всё равно будешь наказана…

— Но за что? — чуть не плача, прошептала Алёна.

— За что?… Так, на будущее, чтоб впредь у тебя даже мыслей таких не было. Или просто потому что мне так хочется. Может запретишь?

Алёна лязгнула от страха зубами.

— Так вот. Там, на опушке стоят несколько берёз… Ну что пялишься? Захочешь — найдёшь, я же тебе не снег в Африке предлагаю искать. Так вот. Наломаешь прутьев, принесёшь сюда. И смотри, без глупостей, а то так просто уже не отделаешься. Усекла?

— Д-да.

Джон отвернулся к костру, не торопясь прикурил, потом вновь взглянул на Алёну.

— Ты ещё здесь?… А ну, бегом…

Алёна неуверенно шагнула во тьму.

— Вот что. Время от времени подавай голос, чтобы мы знали, где ты, — крикнул ей вслед Дима.

Трава была мокрой, и Алёна старалась ступать аккуратнее. Разогнавшись сперва, она поскользнулась, чуть было не упала и теперь соблюдала осторожность. К тому же в траве полно было всякой гадости, которая поминутно колола ноги. Каждый раз, когда очередной камень или сучок впивались в её непривычные к ходьбе босиком ступни, Алёна вздрагивала и ёжилась, зябко поводя плечами. Чувствовала она себя препаршиво. Кружилась голова, тело сковывала какая-то предательская слабость, в животе угрожающе урчало, а с некоторых пор её начало и слегка подташнивать.

Должно быть, сказывался коньячок. А может — просто усталость и напряжение этой безумной ночи или то и другое одновременно. Алёна пару раз глубоко вздохнула всей грудью. Тошнота чуть отступила, затаилась.

— Ну где ты там? — донёсся до Алёны голос Бориса.

— Здесь, здесь, — поспешно отозвалась она. — Нашла берёзы.

— Молодец, возьми с полки пирожок, — съязвил Дима.

Алёна подошла к одной из берёз, попробовала отломить ветку, другую. Ветки гнулись так и этак, обдавали её холодным душем, но ломаться явно не собирались.

Алёна пустила в ход зубы. Теперь дело пошло успешнее, и вскоре она уже возвращалась с пучком прутьев к костру.

Очистив их по указанию Джона от веточек и листьев, она предъявила прутья ему на контроль. Джон легонько хлестнул себя по руке, улыбнулся, довольный, и кивнул ей:

— Давай сюда.

Он уложил Алёну к себе на колени — поперёк; так, что голова и ноги её свешивались по бокам над примятой травой — и нанёс первый удар по упругим розовым ягодицам. Взвизгнув в воздухе, пучок прутьев врезался в нежную девичью плоть, лихо расчерчивая её замысловатыми узорами.

Сперва Джон не слишком усердствовал, и Алёна лежала тихо, не позволяя себе ничего, кроме чуть слышного поскуливания. Но по мере того как ягодицы её краснели и наливались пунцом, парень распалялся всё сильнее, удары его становились всё более жестокими. Молчать больше не было сил, и Алёна закричала во весь голос. Она рыдала, ревела, молила о пощаде, просила остановиться хоть на секунду, но тщетно. Алёна больше ничего не видела, глаза её заволокла мутная пелена слёз. Потом девушку начало рвать. Изо рта хлынул пёстрый зловонный поток.

Ребята с интересом наблюдали за происходящим… Джон перестал хлестать её лишь тогда, когда она была уже на грани обморока.

Лежала, бессильно уронив голову в собственную блевотину, ничего не слыша и не видя вокруг. Он снял её обмякшее тело с колен и положил ничком рядом с собой на траву. Что-то острое — камень? Стекло? — резануло Алёне грудь, но ей было уже на всё наплевать.

Дальнейшее происходило и вовсе, как в тумане. По приказу Джона она подобрала под себя ноги и чуть приподняла разбитую в кровь задницу. И тут же почувствовала на своём бедре его твёрдый мускулистый хуй. «Не помог-таки коньяк», — вяло отметила про себя Алёна. Смирившись, она покорно ждала, когда мужской член вонзится ей в пизду, но тут произошло нечто непредвиденное. Окаянный отросток прочертил, не задерживаясь, снизу вверх её лоно и ухнул в задницу. Алёна испуганно ойкнула, ткнулась от резкого толчка носом в землю и в тот же миг взвыла от боли. Тугое отверстие не желало принимать незваного гостя, но Джон был настойчив и неумолим. Казалось он разорвёт её надвое. Алёна зашлась в крике, закашлялась, её снова стало рвать, на этот раз желчью, перед глазами поплыли чёрные круги… Сколько времени продолжался этот ад? Минут десять? Двадцать? А может тридцать? Сорок?

Алёна не знала. Она потеряла всякое чувство реальности, а в какой-то момент, кажется, и сознание. Однако наконец чудовищное истязание всё же прекратилось. Джон спустил, высвободил из её ягодиц свой обмякший член и, пресытившийся, сел у костра, не обращая на девушку больше никакого внимания.

Вслед за Джоном попробовал ещё раз овладеть Алёной и Борис, но, слава Богу, без особого успеха. Он долго дрочил, дабы привести в чувство свой понурый хуй, но, когда тот наконец восстал, повёл себя как неопытный девственник и кончил, едва засадив Алёне между ног.

После Бориса некоторое время Алёну никто не беспокоил, и она стала понемногу оживать. Тяжело дыша, села на корточки и плотно сжала ноги вместе, точно пытаясь защитить таким образом пизду и немилосердно протараненный задний проход от дальнейших посягательств. Блики костра играли на её обнажённом теле. Она с тревогой ждала, что будет дальше, но ребята молча курили, лишь изредка поглядывая на неё…

Наконец к ней подошёл Дима. Не вынимая изо рта сигареты, он жестом велел Алёне лечь на спину и раздвинуть ноги пошире. Девушка нехотя повиновалась. Дима опустился рядом и, упершись локтём Алёне в живот, принялся играть кудряшками, покрывавшими её пизду. Его пальцы медленно скользили по её лобку, бёдрам, внутренним поверхностям ног. Неожиданно Алёна поймала себя на том, что его прикосновения доставляют ей удовольствие. Она готова была убить себя за это, но поделать ничего не могла.

Осторожно раскрыв двумя пальцами половые губы, Дима проник в пизду и стал одновременно ласкать её изнутри и снаружи. И когда он коснулся клитора, Алёна не смогла сдержать сладострастного вздоха… Но тут её вдруг пронзила жуткая боль…

Это Дима затушил о её пизду бычок. Задыхаясь от боли и отчаяния, Алёна хватала широко раскрытым ртом воздух. По щекам её текли слёзы.

— В чём дело? Неужели больно? — с наигранным удивлением спросил Дима. — В таком случае надо срочно полизать обожжённое место. Я это точно знаю, ещё мамка в детстве учила.

Он начал клонить её затылок вниз.

— Давай, давай. Говорю тебе, сразу легче станет.

Согбенная до треска костей и звона в ушах Алёна склонила голову и послушно заработала языком. Сердце её билось часто-часто: того гляди выскочит из груди.

Перед глазами маячила увеличенная до невероятных размеров нежно-розовая пиздища, и язык ходил туда-сюда вдоль этой пиздищи, собирая с неё какую-то отвратительную слизь пополам с пылью, которая, проникая в рот, скрипела и похрустывала на зубах…

— Как? Прошло? — осведомился наконец Дима. — Больше не болит?

— Нет, нет, — выпрямляясь и переводя дыхание, поспешно отозвалась Алёна. Тыльной стороной ладошки она украдкой отёрла язык. — Нет.

— Вот. А ты не верила!

Ребята заржали.

— А знаешь, — Дима расстегнул ширинку, — ты так лихо работала язычком, что мне аж завидно стало. У тебя, видно, немалый опыт, а?

Он усмехнулся и без дальнейших церемоний ткнул ей в губы свой толстый хуй.

— Попробуй-ка сыграть на моей дудке.

Раскрыв рот, Алёна послушно заглотила предложенный ей подарочек. Он был коротким, толстым и неприятным на вкус. Поморщившись, Алёна стала усердно водить языком по его крепкому жилистому стволу. Мужской член тыкался во все стороны и постоянно норовил скользнуть ей в горло, отчего Алёна то и дело давилась и кашляла, брызгая слюной во все стороны. Но в конце концов всё обошлось, её усилия увенчались успехом, и Дима благополучно кончил, опорожнив ей в рот изрядную долю своего семенного фонда. Алёна сглотнула и облизала языком пересохшие губы, вызвав тем самым новый взрыв хохота.

— Гляди-ка, крошке понравилось, — покатывался со смеху Борис.

Меж тем начало светать, и Алёна заметила, как блондин несколько раз подряд нервно посмотрел на часы. Неужели всё? Ей уже не верилось, что это может когда-либо кончиться. Однако вскоре ребята и впрямь заговорили о возвращении в город, но напоследок её ждал ещё один сюрприз, ещё одна «милая шутка» Димы. Ему пришло в голову побрить ей волосню на пизде. На память о прекрасной ночи, вкрадчиво объяснил он. Алёну заставили лечь на спину и широко, до предела раздвинуть ноги в стороны. Она почувствовала, как задрожали от небывалой растяжки мышцы.

— Я так долго не смогу, — жалобно протянула Алёна.

— Ничего, шлюшка, мы тебе поможем. — Борис улыбнулся и кивнул склонившемуся над его плечом блондину. Тот всё понял без слов, зашёл сзади, схватил Алёну за щиколотки и ещё сильнее развёл их в стороны. Девушка вскрикнула, дёрнулась от боли, но парень лишь ухмыльнулся и крепче сжал её. Вооружившись появившейся откуда-то бритвой (у этих козлов был, похоже, с собой целый арсенал), Дима покровительственно потрепал её по пизде.

— Но, но, не дёргайся, а то порежу ненароком.

Он смочил волосы остатками коньяка из какой-то бутылки и, насупившись, принялся за дело. Практически сухое лезвие грубо скребло нежную кожу, то и дело раня её.

Алёне вдруг показалось, что это бритьё — худшее из всего случившегося с ней в эту ночь. Она ахала, охала, затем стала подвывать и поскуливать по-собачьи.

Наконец, не выдержав, схватила Диму за рукав.

— Не надо… Не могу больше…

Однако это привело лишь к тому, что стоявшие до сих пор без дела Борис и Джон начали держать её за руки. Алёна хныкала, беспомощно вертела головой из стороны в сторону, по лицу её струились слёзы… Потом её перестали брить, но по-прежнему не отпускали, а когда Алёна попыталась приподнять голову, Джон тут же придавил её обратно к земле да так, что она вообще больше не могла пошевелиться. Краем уха она слышала, как Борис с Димой перешёптываются о чём-то у костра. Затем они замолчали. Прошло несколько томительных минут. Неожиданно девушка почувствовала между ног какой-то странный жар, и в то же миг будто молния ударила ей в низ живота. Алёна слабо ойкнула и потеряла сознание.

Когда она снова пришла в себя, было совсем светло. Алёна осторожно приподнялась на локте и огляделась. Полыхавший недавно костёр был тщательно затушен и даже не тлел. «Жигулёнка» тоже не было видно и только примятая трава указывала место его стоянки. Постепенно к Алёне начали возвращаться простые человеческие чувства.

Она услышала, как шумит лес и поёжилась от утренней прохлады. Села, потирая озябшие плечи, и вдруг вскрикнула от резкой боли ниже живота. Глянула туда и остолбенела. На фоне изрезанной, покрытой кустиками невыбритых до конца волос кожи лобка отчётливо выделялась слегка кособокая пятиконечная звезда! Неужели: Алёна задохнулась от страшной догадки. Морщась от боли, она ощупала звезду пальцами. Так и есть. Чёрный обуглившийся контур заметно вдавался в кожу. Вот оказывается для чего её продолжали держать и после… Но за что? За что? Алёна упала обратно в траву и дала волю слезам. Копившиеся целую ночь, они хлынули теперь мощным потоком, сотрясая всё её существо. Она размазывала их по щекам, мешала с грязью и выла, выла до хрипоты, до одурения.

Смолкла Алёна лишь вконец измочаленная, выжатая, как лимон. В голове — ни мыслей, ни желаний. Одна пустота, невыносимая, ни с чем не сравнимая пустота.

Некоторое время она сидела неподвижно, опустив подбородок на лоснящуюся от пота и грязи грудь и вперив невидящий взор в исцарапанные колени. Затем поднялась и, не обращая внимания на боль во всём теле, поплелась в том направлении, где должно было быть шоссе. Через некоторое время Алёна услышала шум проносящихся взад-вперёд машин; он приближался, делался сильнее, явственнее. Наконец она увидела сквозь листву серую полосу асфальта. Раздвинув руками ветки, Алёна долго смотрела на пролетающие мимо красные, зелёные, жёлтые легковушки, серые безликие громады грузовиков, угловатые коробки автобусов, но так ни на что и не решилась.

Опустила руки и отрешённо двинулась вглубь леса.

Она бесцельно бродила среди деревьев пока усталость и голод не доконали её. К тому же, несмотря на появившееся над лесом солнце, было довольно холодно, и её бил озноб. Не придумав ничего лучшего, Алёна забралась в дебри каких-то кустарников и прилегла там, подтянув голые ляжки к лицу и сжавшись в клубок.

«Спать не буду. Полежу немного, согреюсь, а потом поищу чего-нибудь съестного», — заверила свой раздражённый желудок она. Однако поднять отяжелевшие веки оказалось уже выше её сил, и вскоре Алёна погрузилась в крепкие объятия сна.

Разбудил её сильный удар по ногам. Не успев толком продрать глаза, она было вскочила, но, оцарапав лицо и плечи о тесно сплетённые над нею ветки, рухнула обратно. Тут её настиг второй удар, потом третий… Били палкой, сильно и беспощадно; удары сыпались на грудь, спину, живот. Дико визжа, Алёна пыталась увернуться от них, бешено извиваясь всем телом. Окружённая с трёх сторон непролазной стеной кустов, она оказалась в западне — с четвёртой стороны летала палка и истошный старушечий голос клял её на чём свет стоит:

— Проститутка, дрянь, шлюха, гадина! Вот тебе, мерзость такая, вот… Скорей, скорей, люди, сюда, смотрите, смотрите на эту паскуду. Ишь разлеглась, бесстыжая… Дали вам волю, прости Господи. К стенке, к стенке таких ставить надо, стрелять, как бешеных собак…

Выглядела старушенция самым благообразным образом: маленькая, худенькая, в подвязанном под подбородком платочке в горошек; древней, как она сама, но чистенькой кофточке и линялой юбке. На ногах у неё были детские резиновые сапожки. Божий одуванчик и только, но вот палка и лицо… В раскрасневшемся, перекошенном злобой, брызжущем слюной лице старухи не было уже не только ничего благообразного, но и просто человеческого. От такой пощады не жди…

Чуть замешкавшись, Алёна не успела вовремя увернуться от очередного удара, и палка яростно саданула её по бедру. Ну и силушка у этого «божьего одуванчика», да на ней впору воду возить!

— Вот погоди, сучка, погоди, — не унималась старуха. — Сейчас милиционеров позову. Они тебе, гадина бесстыжая, покажут кузькину мать! Попрошу их за все мои страдания отделать тебя так, чтобы мать родная не узнала… А мать-то, наверное, такая же блядь. Яблочко от яблочка недалеко падает… Эх, жив бы был Иосиф Виссарионович, он вас всех…

— Вы меня с кем-то перепутали, — попробовала было вступить в переговоры Алёна, но очередной удар убедил её в бесплодности подобных попыток. Надо было действовать иначе и немедленно, пока ей не раскроили этой дубиной череп.

Собравшись, Алёна резко, всем телом бросилась вперёд, на старуху. Ей удалось свалить старую каргу на землю, но и сама она не удержалась на ногах и рухнула вслед, распластавшись поверх своей мучительницы. Та взвыла точно её резали живьём и в порыве праведного гнева впилась зубами Алёне в грудь возле соска.

Такое не привидится и в кошмарном сне! Алёна принялась изо всех сил молотить старуху по лицу. Наконец та разжала челюсти, и Алёна, вскочив на ноги, припустилась прочь. Вдогонку ей неслись угрозы и вопли полоумной ведьмы…

Остаток дня Алёна провела, как в угаре. Куда-то брела, от кого-то скрывалась, жевала какие-то грибы, ягоды. А когда стемнело, вновь пошла к шоссе. Наломав веток, кое-как прикрыла ими свою наготу и, выйдя на обочину, стала голосовать.

Несколько машин промчалось мимо, не снижая скорости; одна было затормозила, но затем, заподозрив, верно, неладное, шеф вновь дал газа. И лишь минут через двадцать рядом с ней остановился грузовик, дверца которого гостеприимно распахнулась. В кабине зажёгся свет.

За баранкой сидел трудяга лет сорока пяти с открытой, простодушной физиономией и приятной, хотя несколько грубоватой внешностью. На нём были джинсы и мятая байковая рубашка в клетку. Закатанные выше локтя рукава оставляли открытыми мощные мускулистые руки. Постукивая ребром ладони по баранке, он долго всматривался в Алёну. Не выдержав взгляда его прищуренных глаз, она потупила взор и стала разглядывать асфальт у себя под ногами.

— Чего надо-то? — спросил наконец водила.

— Меня… На меня напали, — не поднимая глаз, выдавила из себя Алёна. — Вы не подбросите меня до города?

— Подбросить, говоришь? — мужик криво усмехнулся. — Ну а деньжата у тебя имеются?

— У меня всё отобрали… Ничего нет.

— Нет, говоришь? А как же с оплатой? — водила снова усмехнулся и пытливо посмотрел на Алёну. Потом, увидев, как она сникла, смилостивился. — Ну ладно, садись, чего уж. Не бросать же тебя здесь.

Алёна неловко вскарабкалась на подножку. Одной рукой ей пришлось ухватиться за поручень и, как ни старалась она удержать свой зелёный наряд, большая часть веток упала на шоссе. Алёна разочарованно посмотрела им вслед, но спускаться обратно уже не стала. Влезла в кабину и, оправив оставшиеся ветки, хотела опуститься на сиденье.

— Э, нет, — встрепенулся вдруг шеф, — с этим ко мне в машину нельзя.

— Но на мне больше ничего нет, — растерянно пробормотала Алёна.

— Твои трудности, а я уродовать из-за тебя машину не собираюсь. Либо оставляй ветки, либо оставайся сама.

— Но… — попробовала возразить Алёна.

— Никаких «но», — перебил мужик. — Или или. И решай побыстрее, я спешу.

Открытая простодушная физиономия. Да уж! Алёна усмехнулась своей наивности… Ну что же, не этот так другой, какая теперь разница? Она резко отбросила остатки своего зелёного наряда в сторону и, опустившись в кресло, подчёркнуто громко хлопнула дверцей. Водила молча глядел прямо перед собой на дорогу, потом с неожиданной злобой процедил сквозь зубы:

— Ты вот что, гонор-то сбавь, а то мигом вылетишь отсюда. Уразумела, красавица? — и, не дожидаясь ответа, тронул машину с места. Свет в кабине погас.

Какое-то время ехали молча. Шеф демонстративно не обращал на Алёну никакого внимания. Она против такого оборота дела ничего не имела и молчала, как партизан. Однако наученная горьким опытом Алёна не больно обольщалась насчёт благих намерений своего спутника. Вскоре она и впрямь заметила, как он начинает косить в её сторону. Алёна отвернулась к окну, ожидая продолжения.

Продолжение не заставило себя долго ждать. Почтенный отец семейства смелел прямо на глазах и вскоре разглядывал её уже совершенно открыто, повернувшись вполоборота и потеряв всякий интерес к дороге. Потом даже свет включил. Алёна сидела по-прежнему прильнув к окошку и делая вид, что не замечает повышенного интереса к своей обнажённой особе, хотя в такую темень в освещённой кабине оконное стекло могло с успехом заменить ей зеркало: Наконец водила осмелел настолько, что начал с ней заговаривать.

— Говоришь, напали? А знаешь кто?

Продолжать отмалчиваться не было смысла, и Алёне пришлось оторваться от своего окна.

— Дед Пихто.

— Не хочешь говорить — не надо, — шеф был настроен на редкость миролюбиво. — А звать-то тебя как?

— Дуняшей.

— А меня — Василь Дмитрычем, — проглотив насмешку, — продолжал тот. Затем, помолчав, добавил: — А ты красивая…

— Ну да? — вскинула брови Алёна. — Кто бы мог подумать!

И опять насмешка не достигла цели. Более того. Переходя от слов к делу, мужик сначала робко, а потом всё увереннее и увереннее стал оглаживать своей чёрной от въевшегося мазута рукой её грудь и живот, подбираясь к пизде.

— Что это у тебя? — заметив звезду, ткнул пальцем ей между ног водила.

— Сейчас у всех такие, — огрызнулась Алёна. — Модно. Посмотрели бы у своей дочери: у неё, наверняка, такая же.

— Ты, сука, мою дочь не трожь, — неожиданно вспылил мужик. — Она-то по ночам дома сидит, а не ебётся где-то у чёрта на куличиках. А вот ты мне уже порядком остопиздела! И чего я цацкаюсь с тобой, как пацан. С такими нужно иначе.

Он тормознул, съехал на обочину и, остановив машину, принялся ожесточённо лапать Алёну обеими руками. Она не противилась и лишь вновь отвернулась к окну. Всё её тело и без того ныло нестерпимо, а тут ещё этот лох! Пару раз Алёна не смогла сдержать стона.

Водила развернул её на сиденье на девяносто градусов и широко раздвинул ей ноги.

— И учти, насиловать тебя я не собираюсь, — предупредил он напоследок. Добровольно не хочешь — скатертью дорога. Иди на все четыре стороны. Ясно?

Алёна закрыла глаза. Ей было уже всё всё равно, и она покорно молчала. Лишь когда мужик одним мощным толчком всадил ей свой хуй до упора, Алёна не выдержала и закричала…

Подкатив к дому, у подъезда на лавочке Алёна обнаружила компанию малолетних придурков, веселившихся вовсю со своими мочалками, несмотря на позднюю ночь. Она повернулась к шефу.

— Дал бы что-нибудь прикрыться.

— И так сойдёт, — заржал, похабно оскалившись, мужик.

— Пиздюк вонючий, — выругалась Алёна и, шибанув ногой дверцу, выскочила наружу.

При виде её малолетняя шпана точно окаменела. Поразевали рты, а один чуть с копыт долой не спрыгнул. Воспользовавшись моментом, Алёна быстренько шмыгнула в подъезд и трясущимися руками стала набирать код. И лишь когда дверь за ней захлопнулась, она наконец почувствовала себя в безопасности. Уф-ф! На неё разом нахлынуло всё: и голод, и холод, и жуткая нечеловеческая усталость. Алёна вошла в лифт. В нём было не чище, чем в хлеву. Брезгливо переступив босыми ногами в поисках местечка почище, она бессильно откинулась спиной на стенку кабины.

Лифт тащился со скоростью черепахи, но вот наконец его створки всё же раскрылись. Зябко потирая голые плечи, Алёна ступила на лестничную площадку.

Подошла, пошатываясь, к двери и, чуть помявшись, нажала кнопку звонка.

Наконец-то она дома!