"Присяжные обречены" - читать интересную книгу автора (О'Коннелл Кэрол)

Эпилог

– Проводы усопшего кота, – отец Рикера покачал головой, озадаченный тем, что его пригласили по такому нелепому поводу. Старик был первым гостем. Настоящие друзья Гама придут позже поглядеть на останки, может быть, смачно плюнуть и удостовериться, что это исчадье ада навсегда ушло из их жизни. Миссис Ортега, будучи неисправимым скептиком, предпочла бы увидеть тело, но урна с прахом – тоже неплохо.

– За великого задиру! – Рикер поднял банку с пивом.

С тех пор, как умерла Джо, кот постепенно угасал, день за днем, месяц за месяцем. Старость и печаль взяли свое, но Гам все-таки дал последний бой, отличный бой, по мнению Рикера. На каминной полке стояла урна с его прахом, а у Рикера на коже все еще оставались глубокие царапины – следы последнего нападения кота. Рикер сам виноват, хотел приласкать умирающее животное у себя на груди, но эту часть истории ни к чему знать остальным.

Отца Рикер пригласил по другому поводу. Оставалось уточнить одну деталь, которая мучила его с тех пор, как не стало Джо. Без лишних вопросов его старик занялся организацией похорон, за что Рикер был ему глубоко признателен. Если бы он сам занялся этим, результат оказался бы весьма плачевным – пара-тройка соболезнующих в заднем ряду крошечной церкви. Отец же, припомнив все одолжения, которые делал людям, пригласил целую толпу полицейских на отпевание в собор. Об этом знаменательном событии писали на первой полосе «Нью-Йорк Таймс». Как же влиятелен был старик! Даже высший комсостав явился на похороны в парадной синей форме, чтобы отдать долг уважения неизвестной даме.

Рикеру было трудно задать мучивший его вопрос, ведь отец и сын так редко разговаривали. И, тем не менее, это надо было сделать. Откуда он мог знать, как много эта женщина значила для Рикера. Откуда? Ведь он не успел поведать о том даже самой Джо.

Ответ отца был, как всегда, лаконичен:

– Я прочел твой рапорт и полицейский отчет. Там все сказано. – Старик сердито посмотрел на сына. Зачем тратить время на пустые слова? Уж его собственный сын, как никто другой, должен знать, что словоблудие не в его характере. Все это было написано у старика на лице. Лишних слов он не тратил.

– Этого недостаточно, отец, – Рикер допил пиво и смял банку в кулаке, чтобы старик понял, что он не шутит. – Почему ты сделал все это для женщины, которую ни разу не встречал?

– Я же сказал. Все это было в отчетах, в ее отпечатках. Когда она оглушила тебя бутылкой… в общем… эта женщина сделала… – Отец замолчал, не привыкший так много говорить. Он посмотрел на сына, но на лице Рикера была написана лишь мрачная решимость. «Должно быть что-то еще», – упрямо твердил его взгляд. Тогда, сжав губы, – признак того, что приходится слишком много говорить, – отец уступил.

– Ты бросился к ней в ту ночь без оружия. Ты любил ее, – старик склонил голову набок, словно спрашивая, понимает ли сын связь между этими двумя вещами, понимает ли, как детектив? – Она умерла ради тебя, – сказал отец. Его глаза говорили: я как твой отец в неоплатном долгу перед Джоанной Аполло.

Поднявшись со стула, отец протянул костлявую руку и на несколько секунд задержал ее у Рикера на плече. Это был самый нежный жест отца. Через секунду он уже направлялся к двери, прочь с нелепых проводов дохлого кота – это Рикер понял по тому, как отец шел к двери, покачивая головой. Взявшись за ручку, старик снова заговорил, и это была одна из самых длинных его речей:

– В день похорон ты спросил меня о надгробии для Джоанны. Так вот, его наконец установили. Я ездил туда сегодня утром, чтобы проверить работу. В день смерти Джоанна дала своему адвокату указания по поводу могильной плиты. Все сделано так, как она хотела, – и он быстро исчез за дверью, не дожидаясь эмоциональных проявлений со стороны сына, будь то даже простое «спасибо».

В день похорон Джоанны плиту еще не подготовили, вместо нее поставили временный деревянный крест. Рикеру сказали, что она заказала специальную надгробную плиту, сделала добавление к завещанию как раз в день своей смерти. Вот и еще одно доказательство заранее спланированного самоубийства, задолго до того, как Косарь постучался к ней в дверь.

Рикер попрощался с последней надеждой.

Из-за полученного в голову удара воспоминания о том вечере заканчивалась у двери в гостиничный номер Джо. Он не помнил, как сломал дверь. Рикер понял, что его отец не знал никаких тайн, он действительно судил по отчетам и показаниям.

Рикер продолжал размышлять как полицейский, даже в этот нерабочий день. Почему отец, всегда скупой на слова, посчитал нужным повторить историю про надгробную плиту? И почему, хотя правда была так очевидна, старик верил в свою небылицу? И отец, и сын читали одни и те же рапорты и показания.

Но только его отец видел плиту, которую заказала Джо.

Может быть, она оставила сентиментальное послание, которое, по мнению отца, было адресовано ему? В плохие дни Рикер верил, что Джо умерла из любви к Тимоти Киду, что она все это время собиралась убить себя, чтобы покончить со своим горем и отомстить за погибшего.

В хорошие дни ему оставалась только боль.

Мэллори пригнулась к рулю, наблюдая за тем, как Рикер вышел из дома. Она знала, что это не займет много времени, он стремился завершить за всю жизнь единственную, организованную им самим вечеринку, проводы усопшего кота.

Мэллори взглянула на часы, которые достались ей от приемного отца. На золотой крышке был выгравирован рисунок широкого поля под сводом клубящихся облаков, посередине – одинокая согнутая фигура человека, шагающего против ветра. Когда-то эта картинка вызывала в ее памяти воспоминания о доме, о людях, которые ее любили, но теперь эта связь была потеряна. Теперь, всякий раз, глядя на картинку, Мэллори вспоминала Джоанну Аполло.

Все изменилось.

Мэллори подняла глаза: Рикер подошел к обочине и вытянул руку, чтобы поймать такси. Она завела машину и, держась на расстоянии, вырулила следом за такси на улицу. Когда желтый автомобиль остановился на перекрестке, Мэллори увидела, как опустилось стекло, и рука Рикера протянула деньги продавщице цветов и исчезла в машине с букетом. Красные розы могли предназначаться только женщине.

Она последовала за его машиной через Бруклинский мост и через некоторое время поняла, куда направлялся Рикер – эта дорога вела на кладбище. Двадцать минут спустя такси уехало, оставив пассажира у ворот. Мэллори, не торопясь, отыскала свободное парковочное место – она не боялась потерять Рикера среди многочисленных тропинок, петлявших между безликими могилами.

Когда Мэллори снова нашла Рикера, его фигура загораживала обзор памятника, но с того места, где она пряталась, было видно, что памятник только что установили – свежий снег был затоптан рабочими.

Порыв холодного ветра сорвал с Рикера шляпу. Красные розы выпали из рук, и ветер тотчас разметал их по мерзлой земле, лепестки разлетелись. Что с ним сделала доктор Аполло? Что такого прочел Рикер на памятнике? Он наклонился, согнулся от внезапной боли, словно доктор дотянулась к нему из могилы и схватила за горло, не давая дышать.

Мэллори ничего не говорила, чтобы оспорить его теорию об убийстве и самоубийстве, заранее спланированных Джоанной. Она также не помешала ему взять на себя роль незваного спасателя. По ее мнению, Рикер не стал бы горевать, поскольку Джоанна Аполло не была его девушкой. Но теперь план Мэллори разрушился, и тем сильнее было разочарование, что мертвым отомстить невозможно.

Она не тревожилась, что Рикер может заметить ее на кладбище. Когда он повернулся и побрел к выходу, глаза его застилала пелена слез. Дождавшись, когда он завернет за ворота, Мэллори направилась к памятнику посмотреть, что сотворила с Рикером эта женщина. Но она не нашла никакой надписи, способной причинить человеку такую боль. Могильная плита хранила молчание. На холодном камне были высечены только имя доктора и даты жизни.

Вдруг, как молния, ее поразила догадка.

Рикер пришел сюда, на кладбище, в поисках любви, потому что это было единственное место, где он мог найти ее. Но он ушел отсюда таким же одиноким. Джоанна Аполло умерла ради него, и что-то очень личное принадлежало Рикеру в той комнате, пока Мэллори не уничтожила единственный след.

С присущей ее натуре враждебностью, проявлявшейся вместо угрызений совести, Мэллори с размаху ударила кулаком по памятнику, по бесчувственному, холодному камню. Она хотела почувствовать боль, хоть какую. Мэллори повернулась в сторону ворот, желая догнать Рикера, рассказать ему, что Джоанна Аполло любила его больше жизни, пусть ему будет больно. Она подарит ему от себя свежую боль, она расскажет ему обо всех мелочах, о том, что скрыла на месте преступления.

Но она не могла сделать шаг.

Вокруг нее вдруг как будто выросла стена, сложенная из кирпичей горькой иронии. Рикер никогда не поверит ей, лгущей, манипулирующей людьми ежедневно и ежеминутно. Он только улыбнется и поблагодарит за беспокойство. Потом плеснет себе виски и сочтет ее подарок очередной уловкой, очередной, последней попыткой поставить его на ноги.

Рикер потерял все.

По тропинке, шурша гравием, спустились четверо – семья пришла навестить соседнюю могилу. Они с почтением отступили перед замершей у надгробия девушкой, полагая, что горе ее – недавнее и безутешное. Люди быстро ушли. Наступила ночь. Кэти Мэллори осталась наедине с могильным камнем.

Темно-красную гранитную плиту украшал скромный орнамент. Заключенный внутри изображения сердца цветок не был розой, тюльпаном или иным популярным, легко узнаваемым цветком. Это был просто маленький, невзрачный очный цвет.