"Тридцать дней войны" - читать интересную книгу автора (Скворцов Валериан)

Торная дорога

Лейтенант Нгуен Хыу Зюен уложил в брезентовый мешок салатного цвета фуражку с матерчатой звездой, «рожок» от автомата АК-47, пистолет, обойму и патроны к нему, затянул мешок бечевкой и навесил на нее бумажку с надписью: «Захвачены 16 февраля у пограничного столба, сектор Пома, провинция Лангшон». Утром лейтенант руководил скоротечным боем пограничников с лазутчиками, которых вел бывший хуацяо, живший до бегства в Китай близ Локбиня, неподалеку от Лангшопа. На этот раз обошлось без потерь. О бое Нгуен Хыу Зюен только что рассказал журналистам.

— Шесть бойцов, полицейских и ополченцев, начиная с января пропали без вести, — сказал лейтенант. — Вероятнее всего, захвачены. Трое убиты. Тяжелораненых и легкораненых у нас восемь. Завтра утром сможете увидеться с ними в госпитале…

Уже почти десять вечера. В клубе бойцов ПВО — бамбуковом бараке на лангшонской окраине — сыровато и не по-тропически промозгло. За окном — туман, редкие фонари будто обернуты марлей. Лампочка горела вполнакала, и от этого усталое лицо лейтенанта, сорокалетнего человека, казалось еще более осунувшимся. Мне было совестно задерживать его после пресс-конференции. Но для завтрашней корреспонденции необходимы детали, и мы продолжали разговор.

В характере вьетнамцев — симпатизировать настойчивости, если она диктуется рабочей необходимостью.

— Знаете что, — говорит Зюен. — Сейчас на границе тихо. Я могу поехать домой — это в направлении Допгданга. Положим мой велосипед в ваш УАЗ, проедем в ту сторону, к границе, вы наберетесь впечатлений, а я часок посплю…

Отправляемся в путь. На ободранном полотне дороги УАЗ трясет и подбрасывает. В небольшой деревеньке заливается лаем собака, и мы останавливаемся, выходим из машины. Из темноты выдвигается человек в черной куртке. Через плечо перекинут автомат ППШ. Луч фонарика освещает меня, упирается в Зюена и сразу гаснет.

По тропе, ползущей вдоль хижин, минут двадцать карабкаемся в гору. На гребне, где из-под ног осыпаются мелкие камешки, задерживаемся. Вокруг туман и мрак. Сырость вызывает озноб.

— Прислушайтесь, — говорит лейтенант.

Вдруг слышим энергичные хлопки ладонями в такт. Потом доносится пение. Разбираю отдельные слова по-китайски: «Мы несем свободу цветущим веткам корицы…» Опять бьют в ладоши и согласное: «Дадим по затылку неблагодарным!» Что-то исступленно кричит один, за ним повторяет хор.

— В землянках на той стороне стало тесно. Подкрепления подходят и подходят… Сегодня уж что-то очень расшумелись. Стрельбы не отмечалось несколько часов, это — тревожно. К тому же завтра суббота, а китайцы любят начинать выходные с неприятностей для других, — говорит лейтенант и, перейдя на местный диалект, что-то обсуждает со встретившим нас в деревне ополченцем.

Через полчаса возвращаемся в Лангшон. Залитые влагой поля серебрились кое-где вдоль дороги, словно разбросанные по долине огромные зеркала. Стояла тишина. А на душе становилось все тревожнее. Явно волновался и лейтенант Зюен, поторапливавший водителя. Неужели на той стороне все же готовятся к нападению? Невольно вспомнилась беседа, состоявшаяся в Ханое в конце ноября 1978 года. Делегацию правдистов принимал член Политбюро ЦК КПВ, в то время начальник генерального штаба Вьетнамской народной армии, генерал Ван Тьен Зунг.

— Пекинская клика, — говорил он, — открыто называет нас врагами и готовится к агрессии. Борьба против нашествия иностранных захватчиков для нашего народа дело привычное, и мы не дрогнем. Кроме того, нынешняя обстановка в мире в корне отличается от прежней. Агрессор не сможет считаться только с собственными желаниями. Мы не одиноки в борьбе. Сила нашей воссоединенной страны, воссоединенного народа приумножается поддержкой социалистических стран и миролюбивых сил мира…

Что же представляла собой китайская армия в канун нападения на Вьетнам?

Как считали специалисты, численность сухопутных сил Китая составляла намного более 3 миллионов человек. Основа их — 10 бронетанковых дивизий (в штатное расписание каждой входит 270 танков и 10 тысяч человек личного состава), 121 пехотная дивизия, 3 воздушно-десантных, 40 артиллерийских, 15 железнодорожных и инженерно-строительных, а также 150 отдельных полков. Предполагалось, что, учитывая отсталость технического оснащения и вооружения китайских военно-морских и военно-воздушных сил, в будущих возможных боях они будут играть вспомогательную роль. Однако 5 тысяч боевых самолетов, 23 крупных надводных корабля, около 80 подводных лодок, включая одну атомную, тысяча «морских охотников» и патрульных катеров также составляли внушительную силу.

Боевой опыт командиров и бойцов вооруженных сил Китая складывался следующим образом. Самые крупные бои, которые им пришлось вести после изгнания с континента в 1949 году чанкайшистов, приходятся на войну в Корее, инцидент на китайско-бирманской границе и вооруженный конфликт с Индией в 1962 году. Семнадцать лет, последовавших за этим, армии отводилась, в основном, если не считать захвата в 1974 году принадлежащих Вьетнаму островов в Южно-Китайском море и участия военных специалистов КНР на стороне полпотовцев в пограничной войне против СРВ, роль орудия обеспечения политической власти пекинской верхушке внутри страны.

Стратегическое мышление высших командиров строилось на «шести условиях» Мао Цзэдуна, без наличия которых не следовало «навязывать врагу бой». В эти условия входили: «поголовная помощь населения армии, выгодные позиции для ведения военных действий, полная концентрация собственных сил, знание слабых мест противника, учет его физического и морального состояния, а также наличие ошибок противника».

Среднее и низовое командное звено должно было знать следующие «три условия победы»: героизм солдат, опыт офицеров, постоянная разведка. А вот что рекомендовалось, например, китайским солдатам в наставлении по борьбе с танками, находящимися на вооружении вьетнамской армии: «Если мы будем подходить к ним по принципу раздвоения единого, уклоняться от их сильных сторон и бить по слабым, то сможем хитроумно победить их». Подобные выкладки заставляли дословно выучивать людей, которые зачастую до вступления в бой и в глаза танков не видели.

Основу морально-политического воспитания бойцов и командиров пекинского воинства составляли примитивный антисоветизм, враждебность к «недружественным» и «неблагодарным» соседям. Сложность в проведении такой психологической обработки заключалась, однако, в том, что в сознании многих китайцев, в том числе молодых, еще была жива память о дружбе с Вьетнамом. Позже китайские офицеры стали объяснять солдатам — выходцам из Юньнани, что «вьетнамцы напали на наших братьев в Гуандуне», а в Гуандуне в это же время старшие командиры рассуждали, соответственно, о мифических «обидах» юньнаньцев. Так постепенно разрасталась ложь о «необходимости наказать» Вьетнам. Китайское население не знало и не узнало подлинной правды о происшедшей войне. Пекинская пропаганда утверждала, будто это «контрудар в защиту своей территории», а последующее военно-политическое поражение прикрыло шумными церемониями торжественных встреч «героев» — военнослужащих частей, отброшенных на китайскую территорию после неудачной агрессии. Изоляция пекинской правящей верхушки, в том числе и военной, от народа и солдатской массы проявилась в этих событиях как нельзя резко.

Хотя пропаганда печется о престиже армии в Китае, отношение к солдату правящей верхушки определяется традицией, которая издавна бытовала среди прежних мандаринов, генералов-милитаристов, чанкайшистского воинства. «Из хорошего железа не делают гвоздей, из скромной девушки — певички, а из приличного человека — солдата», — гласит китайская пословица. Чванливое, пренебрежительное отношение к «нижним чинам» присуще нынешней военно-бюрократической верхушке Китая. Один из офицеров германского рейхсвера, работавший в качестве советника в войсках Цинской династии, писал: «Китайский военный гений заключается в следующем. Обоснованные планы ему неизвестны, длительная организационная работа тоже. Выдумывают поход, наносят удар, теряют несколько тысяч каналий, о которых никто не сожалеет, забирают приличную дань и отходят восвояси. Вот и все. Война в Китае отличается от бандитизма только патронажем главы государства».

Конечно, имелись и совершенно иные традиции, зародившиеся в среде крестьянских повстанческих армий, народных дружин, руководствовавшихся принципами справедливости и добра, традиции, продолженные в национальных армиях 20-х годов, в соединениях китайской Красной Армии, а затем в Народно-освободительной армии 40-х годов, сражавшейся за освобождение родины от империалистического гнета, помогавшей корейскому народу в национально-освободительной борьбе против американской агрессии.

Подлинные интернационалисты в Китае хранят добрые чувства и теплые воспоминания о работе советских военных советников при Национально-революционном правительстве в 20-х годах, а также о помощи СССР в военном строительстве после образования КНР.

Бесспорно, влияние этих традиций, связанных с охраной мирного созидательного труда рабочих и крестьян, с защитой завоеваний китайской революции, не могло исчезнуть бесследно. Однако армия КНР к концу 50-х годов значительно растеряла их.[2] Нравственная сторона тактики «человеческого моря», руководствуясь которой китайское командование в течение нескольких дней февраля 1979 года безжалостно гнало толпы своих пехотинцев на минные поля, чтобы открыть в них проходы танкам, прямо восходит к морали цинских мандаринов, остававшихся брезгливо безразличными к «потере нескольких тысяч каналий, о которых никто не сожалеет…».

Деталь, но немаловажная: команды китайские офицеры подают в бою пластмассовой флейточкой, поскольку в стране существует множество различных диалектов и не редкость, когда уроженцы разных областей объясняются с помощью писания иероглифов. Вот и командиры нашли способ объясняться с солдатами — свистом. О чем же они могли беседовать с ними?

О тех, кому предстояло давать отпор готовившемуся нашествию, о вьетнамских воинах, за многие годы работы в Индокитае у меня сложилось вполне определенное мнение. Вьетнамская народная армия обладает богатым опытом ведения современной войны. В самой различной обстановке доводилось мне беседовать со многими ее офицерами, которые не один год занимались нелегким ратным трудом, хорошо знали не только, как достигаются решающие победы, например освобождение Сайгона в апреле 1975 года, но и в чем причина неудач наступлений ранней весной 1968-го под Хюэ и Данангом. И таких офицеров во вьетнамской армии большинство. В ней есть еще кадры, которые до прямого вмешательства американцев сражались в северных горах в конце 40-х годов с гоминьдановцами, а в 50-х — с французами. Именно из северных провинций, тогда еще молодыми бойцами и командирами, они начинали триумфальное шествие к победе под Дьенбьенфу в 1954-м.

Вьетнамским солдатам хорошо знакомо чувство окончательной, полной победы, а это, видимо, очень важное условие для уверенности в себе, особенно после долгих лет обороны, отступлений и контратак, успех которых зачастую не удавалось развить в 60-х и начале 70-х годов из-за недостатка сил. И, наконец, вьетнамский солдат в ходе боев весны 1975 года за Сайгон, а затем против полпотовских банд на юго-западной границе прочно закрепил свое умение не атаковать противника «в лоб», а «обтекать» и окружать его, овладел искусством прорыва обороны врага единым мощным ударом.

Надежной гарантией воинского успеха всегда было умение штабов Вьетнамской народной армии управлять войсками.

По-разному сложилась судьба у тех вьетнамских офицеров и бойцов, с которыми я встречался па военных дорогах в 70-е годы. Многие не вернулись домой. По ним скорбят, ими гордятся товарищи и близкие. Живые по праву пользуются почетом. Как и все, на чью долю выпали тяжкие испытания войны, вьетнамцы особенно ценят мир. Об этом они говорят всегда…

Расставшись с лейтенантом Нгуен Хыу Зюеном, я вернулся к себе в гостиницу на окраине Лангшона. Часы показывали одиннадцатый час вечера. Истекала пятница 16 февраля 1979 года…

Проснулся я от далеких раскатов грома. В дверь настойчиво и часто стучали.

— Это вы, Винь? — крикнул я, догадываясь, что стучит переводчик.

— Вставайте! — крикнул он. — Поскорее, пожалуйста. Китайцы начали артподготовку по всей линии границы.

Канонада, перешедшая постепенно в сплошной грохот, усиливалась со стороны Донгданга, расположенного в 14 километрах от Лангшона, близ самой границы. Лангшонские же улицы с небольшого холма, где стояла гостиница, просматривались почти насквозь. На них никого не было, лишь к воротам городского стадиона три грузовика тянули по узким переулкам пушки, а дальше — на шоссе — строилась едва различимая шеренга людей без оружия.

— Где водитель Нюан? — спросил я Виня.

— Машина готова. Я созвонился с народным комитетом. Просят спокойно завтракать. Представитель народного комитета вскоре проинформирует нас…

Из-за бамбуковых шестов, на которых сушились сероватые шнурки самодельной лапши, вышла девушка.

— Товарищ, завтрак — через десять минут…

Из дверей гостиничной кухни тянуло дымком очага, разваренным рисом, рыбой и ароматом кофе. Все было как и обычно, если не считать четырех карабинов, появившихся под навесом возле столовой. Навык, приобретенный во время корреспондентской работы в дни весеннего наступления вьетнамских освободительных сил на Сайгон в 1975 году, боев на юго-западной границе СРВ против полпотовцев в 1977–1978 годах и только что свершившегося освобождения Пномпеня от кровавой пропекинской клики, как нельзя лучше помогал найти верную линию поведения в ситуации, складывавшейся возле Лангшона 17 февраля 1979 года. Сначала следовало разобраться в общей обстановке, в чем обычно помогают штабисты. А потом найти свою «опорную позицию» для наблюдений. Такую опору дает часть или подразделение, где люди бьют врага собранно, дисциплинированно, умело и грамотно.[3]

Артиллерийский и минометный обстрел китайцами вьетнамских позиций в провинции Лангшон начался в 4 часа 45 минут. Под прикрытием огня, переносимого вглубь, в основном на Донгданг, у «Ворот дружбы», находившихся недалеко от него, ринулся в атаку танковый дивизион. За ним шла пехота. Одновременно, используя тропы, указанные бывшими хуацяо, несколько сотен кавалеристов, ведя низкорослых маньчжурских лошадок в поводу, совершили обходной маневр и появились в тылу вьетнамских пограничников близ города Лангшона. Бои начались в расположенных здесь общинах Бантят, Тима, Башон, Таньтхань и Таниен. Однако известно стало это много позже, а в то утро приходилось довольствоваться сведениями, как говорят вьетнамцы, из «бамбукового радио». Один видел то, другой слышал это…

Канонада грохотала беспрерывно, но с половины восьмого несколько затихла. Мы завтракали, не ощущая вкуса еды. Наконец около половины девятого появился представитель отдела печати МИД Дан.

— Обстановка резко обострилась, — сказал он. — Пока в народном комитете города могли сообщить лишь, что китайские регулярные части ворвались в городок Донгданг. Весь транспорт, который шел туда, направляется обратно.

Мимо нас пробежали зенитчики на вершину холма, где стояли замаскированные ветками скорострельные пушки.

— А что происходит на других участках границы?

— Не могу сказать. Сообщили, что артподготовка ведется 120-миллиметровыми минометами и 105-миллиметровыми орудиями… В госпиталь доставлены первые раненые.

Лангшонский госпиталь считался одним из лучших в северных провинциях СРВ. Старинное здание, обнесенное галереей, стояло в тихом квартале неподалеку от проходившего через город шоссе номер 1. По ударам колокола, зовущим к завтраку, обеду и ужину, лангшонцы отмечали время или сверяли часы. Теперь же у ворот приемного отделения мы увидели десятки раненых бойцов, лежавших на циновках. Прицеп от УАЗа служил санитарам контейнером для выброшенных окровавленных бинтов, ваты, рваных гимнастерок, искореженного оружия. Повсюду валялись полусожженные сандалии из автомобильных покрышек и спекшиеся зеленые кеды, которые носят вьетнамские воины. В глазах водителя Нюана — ужас от увиденного…

— Ищите главного врача, — говорю Виню. Сам иду по палатам. Они переполнены.

Стоны, просьбы, ругательства. Меня не останавливают, видимо, только потому, что принимают за советского или другого врача-специалиста. Много рядовых, капралов, сержантов. Наконец вижу петлицы капитана. Командир заставы пограничников Хоанг Кон Мыой. Ранен осколком мины в ногу и висок. Трое старших офицеров, склонившихся к его едва шевелящимся губам, просят отойти. Пока не до журналистов. Вместе с командиром заставы привезли бойца второго класса 19-летнего Нго Ван Хоа и его ровесника, бойца первого класса Нгуен Дык Тюйена.

— Где вас ранило? — спрашиваю.

— На перекрестке шоссе север — юг и запад — восток в Донгданге… Около восьми часов.

— Как?

— Миной. У одного перелом лопатки, у другого перелом бедра, — торопливо отвечает за них санитар.

В коридоре Винь стоит рядом с крепышом в сером халате хирурга. Это — главный врач Нонг Нгок Тхой.

— Сразу после начала обстрела я приказал приготовить санитарную машину и выехал в направлении Донгданга, — говорит он, предупредив, что для интервью у него лишь три минуты, пока он курит. — Но к городку мы не прорвались: примерно в километре от него шоссе завалено срубленными деревьями… Работа диверсантов. Городские улицы находятся под непрерывным обстрелом. Мы забрали тяжелораненых и привезли сюда. Наш госпиталь — базовый, а передовые — палаточные—вынесены за Лангшон в поле…

— Убитых много?

— Пока в морг принесли четверых…

По обычаю, лица убитых накрыли белым. Пожилой неторопливый санитар разжигал воскурения на маленьком алтаре предков, поправил ароматные палочки, обгоревшие поверху в серый, словно сигарный, пепел.

Через два дня китайская дальнобойная артиллерия полностью разрушила лангшонский госпиталь, превратив его в груду развалин. К счастью, когда фронт приблизился, доктор Тхой сумел достать транспорт и вывезти в городок Донгмо, севернее Лангшона, больных, раненых и оборудование…

Шоссе из Лангшона в Донгданг, в сторону границы, петляет у подножий известковых и сланцевых холмов, почти соприкасаясь с долиной, по которой проходит железная дорога Ханой — Пекин. Где-то в середине пути одна за другой потянулись пустынные, словно вымершие деревни. Аккуратно закрытые дома, подметенные дворики, грядки с овощами в огородах. Во время короткой остановки я заметил, как старичок приклеивал одним концом к двери, а другим — к косяку хижины, слепленной из глины на бамбуковом каркасе, полоску пергамента. По-вьетнамски

Латиницей и по-китайски иероглифами на ней значилось: «Не открывать. Закрыл хозяин».

Удивительное дело: артиллерийская стрельба после одиннадцати часов снова усилилась, канонада стала сплошным гулом, а на полях кое-где группки молодежи с заброшенными за спины карабинами продолжали полевые работы. Разведрилось, туман ушел окончательно, в разрывах облаков все чаще проглядывало солнышко. Но, когда до границы, если судить по карте и компасу, оставалось километров пять, картина резко изменилась. Десятки вооруженных парней тащили на прогибавшихся бамбучинах ящики с боеприпасами, части безоткатных орудий, минометные стволы и опорные плиты, средства дальнего наблюдения в сторону горных гребней. Грохот приближающегося боя нарастал.

Оставив машину на обочине под прикрытием эвкалиптов, мы двинулись по неширокому распадку, зажатому лесистыми холмами, в направлении Донгданга. На кручи торопливо, оступаясь и поскальзываясь, поднимались бойцы народной полиции в форме кремового цвета, люди в гимнастерках и штатских брюках — ополченцы, девушки с какими-то бидонами. С фланга дали пристрелочную очередь из крупнокалиберного пулемета. И почти сразу китайцы начали минометный обстрел.

Взрывы шли каждые десять — пятнадцать секунд, и приходилось прятаться в зарослях. Я чувствовал, что Дану очень хочется повернуть нас назад, но тут мы встретили пятерых бойцов. Обвешанные гранатами, ножами, оружием, заляпанные подсохшей коростой краснозема… Они сказали, что вышли из окружения. Трое, шатаясь от усталости, несли полураздетого товарища. Его спину крест-накрест стягивали окровавленные бинты.

— Его зовут Чан Ван Миеу, ему восемнадцать лет… Ранен в плечо навылет. Он нес нам на позицию рис… Уходите. Китайцы в полукилометре отсюда.

Пачками пошла стрельба из карабинов по вершине холма, застучали автоматы. Под непрерывный грохот минометов — мины, завывая, проходили над нами, — пулеметную стрельбу и ритмичное гаханье безоткаток мы напрямую побежали к машине. Когда до нее оставалось метров двести, с кручи, подступавшей к дороге, буквально ссыпались несколько бойцов. Лейтенант, узнав от Дана, кто мы, коротко обрисовал обстановку в этом районе боев:

— После артиллерийской подготовки, обстреляв городок Донгданг, пехота противника и четыре танка около десяти утра, обойдя Донгданг, перерезали шоссе номер 1 и железную дорогу. Интервенты углубились на нашу территорию на пять с лишним километров. Но эти прорвавшиеся танки уже сожжены, а пехоту сдерживаем. Когда подойдет подкрепление, выбросим ее с нашей земли…

Однако удалось остановить не все танки, прорвавшиеся в направлении Лангшона. Они имели цель захватить горный проход Донгданг — Лангшон на всем его протяжении и тем обеспечить своим главным силам выход в предгорья, а затем и на оперативный простор в долину, ведущую к Ханою. Вскоре нам довелось с этими танками столкнуться.

Уже вернувшись из-под Донгданга в Лангшон, по улицам которого так плотно, что казались неподвижными, шли два потока — беженцы в тыл и свежие роты в сторону фронта, я спешно вновь выехал в сторону границы. На дороге, по которой мы проезжали час-полтора назад, все переменилось. Там, где мы останавливались утром, боя уже не было, стояла тишина. Из-за небольшого холма вышли трое в форме кремового цвета. Метрах в ста от нас, посреди рисового поля они в нерешительности остановились.

По внешнему виду это были сотрудники народной полиции. Пояса с кобурами висели у них на шеях, ботинки они держали в руках, чтобы удобнее было, по крестьянской извечной привычке, преодолевать вязкую жижу рисовых чеков. Невольно подумалось о переодетых диверсантах. Винь помахал им и пошел навстречу.

— Бойцы народной полиции, — сказал он, вернувшись, — просят разрешить им сесть в машину. По правилам отдела печати МИД это, конечно, не полагается. Однако, учитывая обстановку…

Из-за лесистого гребня, за которым метрах в пятистах дальше сворачивало шоссе, вытянулась кавалерия. Взмахивая челками, лошадки мелко-мелко перебирали копытцами. Трусцой поспевали за ними китайские пехотинцы, развертываясь в цепь. А поодаль — на железнодорожном полотне с лязгом и рыком появились танки. Казалось, стволы их пушек прогибаются, как хворостины, раскачиваясь вверх и вниз.

Полицейские побежали в нашу сторону. Они на ходу вскакивали в УАЗ, сноровисто разворачиваемый Нюанем на узкой дороге. Взрыв первого китайского снаряда мягко подтолкнул машину, когда водитель переходил со второй на третью скорость. Второй разорвался далеко впереди, и из затянутой копотью воронки, когда мы ее объезжали, пахнуло вонючей гарью. Третий снаряд достать нас не мог, поскольку шоссе вильнуло за очередной горный выступ.

В штабе региональных вооруженных сил провинции Лангшон, разместившемся близ городского стадиона, представитель службы безопасности Куок Тиен, худой человек в пыльной кепке, в перепачканном красноземом френче и пузырившихся на коленях брюках, обрисовал нам в общих чертах складывавшуюся обстановку и выявившийся оперативный замысел агрессора. Китайские части отчаянно рвались к Лангшону с пяти направлений, нанося главный удар от «Ворот дружбы». И хотя противник нес потери, его авангарду все же удалось вклиниться в глубину вьетнамской территории на 5 километров. Пятидесятитысячное население Лангшона срочно эвакуировалось в Донгмо, находящийся в тридцати километрах южнее…

Во второй половине дня я возвращался в Ханой по дороге, забитой сплошной массой людей, повозок и буйволов. От границы до столицы по шоссе номер 1 — около 130 километров, считанные минуты полета для реактивного самолета. Невольно с тревогой думалось: как будут развертываться события дальше? Из разговора с Куок Тиеном явствовало, что натиск агрессора пока сдерживают только пограничники и полки местного ополчения. Региональные вооруженные силы Лангшона еще только развертываются для боевых действий. При этом, как он сказал, генеральный штаб вооруженных сил Китая учел, что основные дивизии Вьетнамской народной армии концентрируются на юге страны, почти в двух тысячах километрах отсюда, где они вели до этого оборонительные сражения против атак довольно многочисленных банд полпотовцев.

— Из допросов первых пленных китайских офицеров, — рассказывал Куок Тиен, — стало ясным: враг преследует три основные цели. Первая: в течение двух-трех дней захватить значительную часть нашей территории, включая административные центры провинций Лапгшон, Каобанг и Лаокай. Вторая: уничтожить возможно большую часть наших вооруженных сил, растворить их в собственном «человеческом море» и подорвать тем самым обороноспособность Вьетнама. И третья: нанести максимальный экономический ущерб, разрушая заводы, фабрики, кооперативы, госхозы…

По обычным меркам сто с лишним километров, отделявшие фронт от Ханоя, можно преодолеть за два — два с половиной часа на автомобиле. Во Вьетнаме такое расстояние мы покрывали за 6 часов. На дороге было несколько мостов с односторонним движением, да и открывали его попеременно то автомобилям ч подводам, влекомым медлительными буйволами и коровами, то поездам, медленно шедшим по старым, изношенным рельсам.

В первые дни войны, возвращаясь из фронтовых районов на корпункт, я особеппо нервничал из-за задержек в пути, так как материалы надо было передавать в редакцию ежедневно и как можно быстрее. В последующем выработался определенный навык. Уже в дороге я старался до малейших деталей обдумать будущую корреспонденцию, а добравшись до телефона, диктовал по памяти, сверяя по блокноту цифры, имена, названия мест. Иногда же выкраивались 30–40 минут, чтобы и написать материал. Тогда я тотчас снова уезжал, а в мое отсутствие стенографисткам «Правды» диктовала корреспонденцию по телефону жена.

17 февраля 1979 года, когда мы поздним вечером возвращались в Ханой, казалось, вокруг шла обычная жизнь. В селениях торговали небольшие рынки, люди шли, ехали на велосипедах по своим делам. Настороженность и тревога проявлялись, когда включались репродукторы. Последние известия слушали буквально все.

В ханойском пригороде Зиалам у въезда на мост Лонгбьен через реку Красную возникло непреодолимое препятствие. Двухкилометровая пробка из грузовиков, подвод и военной техники, тысяч велосипедистов угрожала многочасовой задержкой. С разрешения регулировщика въехали на тротуар и осторожно поехали по нему. В полукилометре от переправы и дорожку для пешеходов перегородили оставленные возчиками тележки, которые вьетнамцы называют «спичечными коробками», с впряженными в них пони. Пришлось нам с Винем учиться распрягать и запрягать лошадок, чтобы расчистить путь, а потом угощать сигаретами внезапно вернувшихся возчиков.

У въезда на Лонгбьен в тропическом вязком воздухе, перенасыщенном выхлопными газами, перегревались и глохли моторы автомашин. Отчаявшиеся водители до изнеможения крутили заводные ручки. Кричали велосипедисты. Сбросившие гимнастерки ополченцы, напрягая худые, лоснящиеся от пота, в потеках копоти и пыли спины, стаскивали в сторону застрявшие машины. Измучившийся за сутки Нюан путал скорости, а на мосту от перенапряжения у него свело руки.

Я вел УАЗ мимо бойцов народной полиции в касках и с автоматами, которые стояли на всем протяжении моста. Скорострельные зенитки поднимали на приближающемся ханойском берегу стволы к первым мерцающим звездам. У здания городского почтамта на бульваре Динь Тиен Хоанг толпились сотни людей. Парни в военной форме вывешивали на его фасаде щиты-секции огромной схемы северной границы с указанием мест боев. Люди с нарукавными повязками разбирали кладку у входов в бомбоубежища, сооруженные в годы американских бомбардировок.

Вечер первого дня войны был прохладным, собирался дождь.

В корпункте — на втором этаже цементного особняка без единой доски, построенного в годы японской оккупации на улице Хо Суан Хыонг, едва я открыл дверь, зазвонил телефон. Вызывали на пресс-конференцию в отдел печати МИД СРВ по поводу положения на вьетнамо-китайской границе.

— В двадцать один тридцать, — сказали, — будет роздано заявление нашего правительства…

Война есть война, и если военным положено быть готовым к ней всегда, то мирных жителей она застает, как правило, врасплох. Поэтому всякий раз, возвращаясь на фронт, я обгонял вереницы устало бредущих людей: женщин с младенцами, пристроенными на спинах, с коромыслами, на которых мотались узлы, подростков, толкавших руками велосипеды с пожитками, стариков, вооруженных карабинами девушек, составлявших эвакуационную охрану и службу порядка.

Знакомое с повадками маоистов, гражданское население Вьетнама никогда не заблуждалось относительно истинной цены их слов и конкретных действий. Народным комитетам не было нужды издавать специальные приказы об уничтожении китайских листовок, которые самолеты врага, не рисковавшие, впрочем, залетать в воздушное пространство Вьетнама больше чем на три — пять километров, сбрасывали на вьетнамскую территорию. Узкие полоски бумаги (на одной стороне текст по-китайски, на другой — по-вьетнамски) повторяли чванливые глупости, беспардонную ложь, еще до начала военных действий доносившиеся из мощных репродукторов со стороны КНР. Листовки даже в сырости, которая обычно царит в феврале — марте в северных вьетнамских предгорьях, оставались почему-то сухими. Беженцы, ночевавшие на обочинах дорог в палатках, а то и прикрывшись рогожами, разжигали из них костры.

…Обтекая сопротивляющийся Лангшон, враг прежде всего рвался к Донгмо — городку в 30 километрах от Лангшона. Разведывательные дозоры китайцев, ведомые хуацяо, появлялись совсем поблизости.

В дословном переводе Донгмо означает «Долина шахт». В базальтовых и сланцевых утесах, к которым лепится городок, действительно видны кое-где отверстия брошенных примитивных штолен. Через этот населенный пункт с двумя тысячами жителей, где есть рынок, десяток мастерских, в основном по ремонту велосипедов, а в окрестностях — каменоломня и элеватор, в мирное время автомобиль проскакивал за три-четыре минуты. Теперь же на это требовалось полчаса. Над узкой центральной улицей во второй половине февраля круглосуточно стоял рев мощных тягачей, едва протискивавших между старинными домиками пушки и ракетно-пусковые установки, грузовиков с солдатами, автобусов с беженцами, цистерн-водовозов. Вода оказывалась иной раз нужней боеприпасов. Из тропических рок не напьешься, а по деревенским колодцам специально била китайская артиллерия. Жажда мучила десятки тысяч людей — и военных, и гражданских, — заполнявших фронтовые районы.

Рота за ротой шли бойцы региональных вооруженных сил провинции Лангшон — одни в бой, другие отводились с передовой на отдых. Усталые люди в пропотевших, перепачканных красноземом гимнастерках… Кое-кто из солдат помогал толкать тележки со скарбом запоздавшим эвакуировавшимся женщинам.

Как бы ни были плохи дороги северных вьетнамских провинций по своему техническому состоянию, порядок движения на них сохранялся.

…Пока водитель Нюан ходил выяснять обстановку непосредственно в прифронтовой полосе, мы настроились на китайскую радиостанцию. Диктор включился па полуфразе, на повышенном тоне: «…достичь к концу столетия грандиозной цели модернизации в четырех областях, китайскому народу крайне нужна мирная и стабильная международная обстановка. Однако хотел бы лес покоя, да ветер пе дает. Вьетнамские власти при подстрекательстве и поддержке советского социал-империализма непрерывно предпринимают эскалацию вооруженного вторжения в Китай… Бои развертываются в районах Лунчжоу и Цзинси в Гуапси, Хэкоу и Цзиньшга в Юньнани. Наши погранчасти поднялись в контратаку на защиту границ своей страны. К моменту передачи настоящего сообщения бои все еще продолжаются».

Грянул китайский военный марш. Работавший в маленькой мастерской часовщик удивленно поднял лупу на лоб. Я передвинул стрелку настройки. Ханой передавал заявление правительства СРВ, розданное нам накануне вечером. В нем говорилось: «Правящие круги Китая 17 февраля неожиданно начали агрессивную войну против Вьетнама. Используя бронетанковые войска, артиллерию, пехоту, при поддержке военно-воздушных сил, они начали военные действия на всей линии вьетнамо-китайской границы. Они ведут наступление на города Лаокай, Монгкай, Донгданг, Мыонгкхыонг, находящиеся в глубине территории Вьетнама, захватили пограничные заставы уездов… Народ и правительство Вьетнама настоятельно призывают Советский Союз, братские социалистические страны, страны, завоевавшие национальную независимость, все неприсоединившиеся страны, все коммунистические и рабочие партии, всех прогрессивных людей мира крепить солидарность с Вьетнамом, оказать поддержку и защитить Вьетнам, потребовать от правящих кругов Пекина немедленного прекращения агрессивной войны против Вьетнама, вывода всех войск с территории Вьетнама».

Над рынком Донгмо, где толпились сотни людей, включился громкоговоритель. Всякое движение прекратилось, едва начали передавать Заявление Советского правительства. Слушали все: крестьяне, ремесленники, торговцы, полицейские-регулировщики, слушали бойцы и командиры, как, видимо, слушала в этот момент голос своего самого надежного друга вся вьетнамская земля — от фронтовых районов до самого южного мыса Камау. Слушал весь народ, сплотившийся перед лицом грозной опасности. «Нападение Китая на Вьетнам, — разносилось над Донгмо, — лишний раз свидетельствует, насколько безответственно относятся в Пекине к судьбам мира, с какой преступной легкостью китайское руководство пускает в ход оружие… Любое попустительство такой политике — это попустительство насилию и диктату, попустительство попыткам китайского руководства ввергнуть мир в войну… Советский Союз решительно требует прекращения агрессии и незамедлительного вывода китайских войск с территории Социалистической Республики Вьетнам».

Пока мы ехали от Донгмо до Лангшона, мои спутники-вьетнамцы оживленно обсуждали Заявление Советского правительства. В журналистской работе привыкаешь ко многому, и прежде всего к непреложному правилу не проявлять особенно собственных эмоций, поскольку требуется не терять наблюдательности и внимания к происходящему. В тот раз, не скрою, чувство гордости за родину, за ее мудрость, авторитет и могущество трудно было скрыть.

— Если Пекин полезет дальше, — сказал, наклонившись ко мне Дан, — он получит вместо тысячи шестисот километров фронта все семь тысяч!

Мы въезжали в Лангшон.

Как же переменился город за сутки! Пригороды и улицы опустели. Жители, которых было около 50 тысяч человек, ушли согласно распоряжению народного комитета. Впрочем, неожиданно замечаю людей в гражданской одежде, праздно сидящих на порогах домов, бесцельно слоняющихся на огородах. Встретивший нас на въезде начальник военного отдела городского народного комитета, он же командир лангшонского ополчения, офицер в отставке Зыопг поясняет:

— Распоряжению об эвакуации не подчинились три тысячи живущих в городе хуацяо. Не думаю, чтобы у всех было что-нибудь плохое на уме. Но кто-то среди них мутит воду, угрожает, шантажирует, требует «ждать своих». Нескольких саботажников и диверсантов с припрятанными китайскими флагами мы арестовали в первые два дня боев, когда по планам противника Лангшон должен был пасть…

Да, обстановка в провинции складывалась сложная. В здании штаба региональных вооруженных сил меня принял командующий лангшонским участком фронта старший полковник Ле Шон. Крупный, с энергичным лицом, в полевом мундире, из-под которого виднелся ворот черного свитера (по ночам в феврале в том году воздух часто становился холодным и сырым), он, делая паузы, пока стоявшая рядом, на стадионе, батарея давала очередной залп, ввел нас в курс событий:

— Китайские части, вклинившиеся на нашу территорию в этом районе до десяти километров, оттеснены до шести километров. Сегодня утром взломано кольцо окружения вокруг Донгданга. В ходе оборонительных боев и контратак разгромлено двенадцать батальонов противника. Но по нашим данным, он сосредоточивает силы для нового удара…

Штаб располагал и первыми сведениями о зверствах, чинимых пекинской солдатней в оккупированной приграничной полосе. Близ Донгданга дотла сожжены огнеметами две деревни. Не успевшие скрыться жители, в том числе женщины, дети и старики, уничтожены. Немногие оставшиеся в живых свидетели рассказывали, что озверевшие от упорного сопротивления защитников Донгдапга оккупанты топили детей в трясине рисовых чеков. Пассажиры рейсового автобуса, захваченные на шоссе между Лангшоном и Донгдангом, расстреляны прорвавшимися кавалеристами. За китайскими частями идут мародеры из пограничных провинций КНР. Они вывозят на подводах и грузовых машинах имущество крестьян, сельскохозяйственные машины, зерно и удобрения, принадлежащие вьетнамским кооперативам, демонтируют на предприятиях оборудование, отправляют его в Китай.

— Тяжелые и кровопролитные бои продолжаются, — говорил старший полковник. — Мы ни на минуту не сомневаемся, что отстоим территорию нашей священной родины, всю, до последнего сантиметра…

Битве за Лангшон тогда предстояло длиться еще десять дней и ночей, прежде чем китайское командование силами вторжения бросило на это направление еще один армейский корпус. Возглавляли командование ближайший «сподвижник» Дэн Сяопина, командующий Гуанчжоуским военным округом Сюй Шию и бывший заместитель командующего китайскими добровольцами в Корее, назначенный за месяц до этого командующим Куньминским военным округом в провинции Юньнань, Ян Дэчжи. Заваливая трупами горные распадки, враг прорвался на окраину Лангшона, затем вышел к центру города, но полностью овладеть им так и не смог. Все это еще предстояло увидеть, как и полностью превращенные в руины старинные улочки. А сейчас мы ехали вдоль уютных домов и старинных вилл. Оконные стекла дребезжали и лопались от артиллерийских залпов.

Мы пробирались в район перекрестка дорог IA и IB. Там, у высот 611, 417, 608, 800, 556, 568 и 473 разворачивалось основное сражение, в котором с обеих сторон участвовали десятки тысяч людей.

…С потемневших от времени стропил буддистской пагоды, превращенной в наблюдательный пункт, в такт минометным выстрелам ссыпалась хлопьями древняя пыль. Звякали бронзовые курильницы на подставках, пристукивали, пошатываясь, деревянные фигурки божеств с угрожающе нахмуренными бровями из конского волоса. В окошко с оторванными ставнями виднелась лесистая гора Надон, господствующая над Донгдангом, или, говоря по-военному, высота 611, где шел напряженный бой. Распахнутая дверь выходила на позиции минометчиков, через которые девушки с карабинами гнали в тыл буйволов.

Ха Дык Хунг, пожилой агроном, секретарь партийной ячейки общины Хоапгдонг, комиссар местного ополчения, неторопливо заваривал чай, изредка посматривая в сторону горы.

— Не в первый раз ломятся по этой дороге, — спокойно говорил он. — Китайские солдаты прошли здесь в последний раз в 1946 году, очистив до зернышка амбары и склады, содрав с крестьян последние рубашки… И к нынешним боям мы тоже готовились. Схватки на границе шли уже несколько лет. И когда я услышал стрельбу с китайской стороны, сразу отдал ополченцам приказ получить оружие и боеприпасы, а через два часа такое же указание с планом эвакуации мирного населения поступило из центра…

Хунг уже воевал здесь в прошлом. Достав из полевой сумки клееную-переклееную французскую старинную «трехверстку» полосы укреплений вокруг Лангшона, датированную 50-м годом, он пояснил мне стратегическую важность этого района. Тем, в чьих руках район находится, обеспечены контроль над широкой полосой вдоль границы и над главными дорогами вьетнамского севера. Карту Хунг добыл в 1950 году в боях у Лангшона с французскими войсками, которые, потеряв город, затем потеряли всю территорию вплоть до дельты реки Красной. Урок этот, несомненно, учла китайская разведка. И теперь Сюй Шию хотел в такое же положение поставить вьетнамцев.

Я видел мельком старые французские укрепления близ Килыа, северного предместья Лангшона, в пещерах на склонах гранитных скал и на их вершинах, которые полковник Констан, начальник колониального гарнизона, некогда назвал своей «Гибралтарской горой».

Хорошо вооруженные, располагавшие всем необходимым оснащением, запасами продовольствия, французы все же не решились на оборону против Вьетнамской освободительной армии. Уход иностранного легиона в 1950 году из Лангшона означал сдачу и Као-банга, и Тхаткхе северо-западнее, а также Тхайнгуена западнее. Вьетнамцы тогда же и заняли эти города. Но теперь они защищали освобожденную родину.

Сто тысяч лангшонцев в разное время — в пятидесятых, шестидесятых и семидесятых годах, вплоть до полного освобождения Вьетнама в 1975 году, служили в действующей армии. Эти опытные бойцы и сражались теперь на подходах к Килыа в составе батальонов ополчения и региональных вооруженных сил провинции.

— Враги, напавшие на нас сегодня, — говорил Хунг под гул минометов, — зверствуют на захваченной земле, убивают жителей, жгут дома, расстреливают вьетнамских коммунистов. Руководство Пекина, организовавшее все это, — враг не только нашего, но и своего народа…

Окруженные молчаливыми парнями с автоматами и гранатометами, покидаем пагоду. С кромок ее крыши в сторону окутавшейся дымами взрывов высоты 611 вырезанные из дерева головы драконов тянут извивающиеся языки. Комиссар перехватывает мой взгляд и с улыбкой говорит:

— Большой дракон, Китай, набросился на маленького, на наш Вьетнам… Но он слишком громоздкий и слабый, чтобы победить.

Используя складки местности, обходим стороной знакомое шоссе на Донгданг. Грохот взрывов снарядов, посылаемых вьетнамской артиллерией со стадиона в Лангшоне в сторону границы, здесь слышался явственней. Хунг дает мне старенький японский бинокль, и я вижу, как по склону высоты 611 перемещаются вверх какие-то кусты. Такой же камуфляж используют бойцы, обгоняющие нас в ста метрах правее, за насыпью железной дороги Ханой — Пекин.

В окопах Хунг знакомит меня с бойцами народной полиции, занимающими здесь оборону. Командир отряда сержант Фам Ван Тао — посеревшее переутомленное лицо — курит так жадно, что на минуту исчезает в сплошных клубах дыма. Он рассказывает:

— В четыре утра 17 февраля наш пост 209 близ границы внезапно обстреляли с территории Китая из минометов и орудий…

Тяжелым был этот рассвет для девятерых оборонявшихся на приграничной высотке. Сразу после обстрела враг начал атаку, и трудно сказать, как сложился бы бой, если бы с левого фланга, где противник подошел особенно близко, не ударил по китайцам ручной пулемет. Это жена капрала Буй Ван Мыонга, 25-летняя Хоанг Тхи Хопг Тием, прибежала с несколькими ополченцами из ближайшей деревни. Тием была убита в тяжелой, неравной схватке. К исходу дня героически погиб и ее муж.

Сержант Тао протягивает мне узкие полоски китайских листовок. Читаю: «Мы спасем вашу жизнь и накормим вас. Мы вылечим вас в больнице. Сдайте добровольно все военное снаряжение, и вам оставят ваше личное имущество. Скажите вашим друзьям, что они сопротивляются напрасно, пусть сдадутся, тогда их жизнь будет в безопасности».

— Есть у нас поговорка, — говорит Тао, — «Не бойся тигра с тремя пастями, но держись подальше от человека с двумя лицами».

Сержант приподнял брезентовую кошму. Я содрогнулся, увидев то, что лежало под ней: труп молодой женщины. У нее был вспорот живот. Труп подобрали неподалеку, на дороге. Рядом лежал зарубленный тесаком мальчик.

— Пусть мы все до единого погибнем здесь, но дальше врага не пустим… Будем сражаться, как наши соседи на высоте 800, которых теперь называют «стальной десяткой», — сказал солдат Чан Дык Шон из отряда Тао.

Пологую гору, именуемую высотой 800, атаковали китайские танки, подползшие по серпантину, и пехота, карабкавшаяся напрямую по склонам к вершине. Десятка ополченцев стойко держалась весь день на своей позиции, используя выгодное положение. В течение нескольких часов герои обеспечивали таким образом поддержку оказавшимся в критическом положении пограничникам в Донгданге. Десятка не дрогнула даже тогда, когда враг, вклинившись в сторону Лангшона, вышел к ней в тыл. Лишь истратив все боеприпасы и получив приказ командования об отходе, «стальная десятка» оставила позицию.

Подобных рассказов на передовых рубежах в провинции Лангшон приходилось мне в тот день услышать множество. Героизм становился массовым.

Вернувшись вечером в корреспондентский пункт, я передавал по телефону в «Правду»: «Сотни людей собираются в эти дни близ здания ханойского почтамта на бульваре Динь

Тиен Хоанг. Здесь вывешен огромный макет карты северных провинций республики, на которую наносятся изменения в обстановке в ходе отражения китайской агрессии. Сегодня сообщается, что в ходе ожесточенных и упорных боев региональные вооруженные силы, ополченцы, отряды самообороны предприятий и кооперативов провинций Хатиен, Лангшон, Каобанг и Хоангльеншон нанесли серьезный урон противнику. На позициях близ Донгданга солдаты второго взвода третьей роты 2-го батальона лангшонских региональных сил Чан Дык Шон и Нгуен Ан Туан принесли и сдали на НП подразделения два автомата, гранатомет и пистолеты, взятые в качестве трофеев в рукопашной схватке близ местечка Банкюит общины Хоадонг. Бойцы рассказали об упорном бое, в ходе которого выведено из строя более 60 солдат противника. Всего же в секторе близ Донгданга враг потерял уже несколько тысяч человек и около ста танков… Вьетнам сражается смело, умело и стойко»,