"Банда гиньолей" - читать интересную книгу автора (Селин Луи Фердинанд)

Банда гиньолей I

Читатели благосклонные, не ахти как и ах, как не! Критики! Накликал я опять бурю «Бандой гиньолей» своей, книгой первой! Не судите слишком скоро! Дождитесь продолжения! Книги второй! книги третьей! там все проясняется! развивается, становится на свои места! Вам недостает ни мало ни много трех четвертей! Разве так можно? Издавать пришлось, понимаете, спешно, обстоятельства так повернулись, что нынче жив, а завтра нет! Кто? Деноэль? Вы? Я?.. Я замахнулся на тысячу двести страниц! Представляете?

«Спасибо, что предупредил! продолжение мы уж точно покупать не станем! Он вор! И книга его бездарна! Зануда он! Паяц! Грубиян! Предатель! Жид!»

В одном лице.

Знаю, знаю, не привыкать… старая песенка! Всем я поперек горла.

А если лет через двести с гаком по этой книге школьные сочинения писать будут? Что вы тогда скажете?

«Ну, уж извините! куда хватил! А многоточия? многоточия ваши! опять! везде! возмутительно! Он французский язык калечит! Это ж какая подлость! В тюрьму его! Верните наши деньги! Тошнит от него! Дополнения все коверкает! паразит! Смотреть противно!»

Короче, жуть!

«Ведь читать невозможно! Похабник! Подонок! Мошенник!»

Мало этого.

Является Деноэль, он вне себя!..

«Послушайте, я тут ничего не понимаю! Чудовищно! Невероятно! В книге сплошь одни потасовки! Это вообще не книга! Катастрофы не миновать! Ведь ни начала, ни конца!»

Принеси ему «Короля Лира», он, поди, и там ничего, кроме резни, не увидит.

Интересно, что он видит в жизни?

А потом все устаканивается… все свыкаются!., все честь честью… до следующей книги!

И такая чехарда всякий раз. Повопят, повопят и угомонятся. Им, что ни напиши, все не по нраву. Им прямо дурно становится!.. Уй-уй-уй!.. А длинно-то как!., скучища!.. Все что-нибудь да не так!.. Потом вдруг — раз, и все без ума! Поди их пойми! Ну, хоть тресни! Капризы — да и только! По моим расчетам, на вызревание уходит по меньшей мере год… пока наругаются вдоволь, желчь свою изольют, растрезвонят по всему свету, выговорятся… Потом наступает затишье… Книгу покупают… тайком… сто, двести тысяч… читают… бранятся… а двадцать тысяч ее превозносят, выучивают наизусть… вот тебе и бессмертие!

Всякий раз по одному и тому же сценарию.

Вспомните, «Смерть в кредит» была встречена шквальным огнем невиданной интенсивности, злобности и желчности! Отборное воинство критиков в полном составе, клирики, масоны, евреи, снобы, спесивые дамочки, очкарики, шептуны, атлеты, склочники — целый легион — встали все как один, глазами сверкают дико, на губах пена!

Ату его!

А после пена оседает, и сегодня, видите ли, «Смерть в кредит» уже ставят выше «Путешествия». Он у нас всю бумагу сжирает! Безобразие!

Вот таким путем…

«Там у вас сплошь «мать» да «говно»! нецензурщина! Она-то и привлекает к вам поклонников!»

Вижу, вижу, к чему вы клоните! Говорить легко! А вы попробуйте! напишите! Даже и «говна»-то не получится! Не так все просто!

Я вас немножечко в курс дела введу, за кулисы, так сказать, впущу, чтоб вы себе иллюзий не строили… я поначалу тоже строил… теперь нет… опыт, знаете ли.

Чудно прямо: слюной брызжут, кипятятся… Обсуждают, зачем многоточия… не издевка ли, дескать… и потом — то да се… что он о себе вообразил!., позерство, мол… и все такое прочее!., обратите внимание на запятые!., а что я думаю — это их не интересует!.. Мне других в пример ставят… Я не завистлив, можете поверить!.. Мне тысячу раз наплевать! Пусть превозносят кого угодно!.. Только я лично эти книги читать не могу… На мой взгляд, там одни лишь наметки, они не написаны, мертворождены, ни рыба ни мясо, в них жизни нет… вроде как мелочи не хватает… а может, они живут, как пишут, велеречиво, риторично, в глазах от чернил черным-черно, и умирают, захлебнувшись фразой. Печальная участь! Но о вкусах не спорят.

На черта нам такое убожество, скажете вы… Да ведь, приукрась я его, вы ни строчки прочесть не сможете! И потом, коли мы так разоткровенничались, я вам еще одну тайну открою… чудовищную… мрачнее некуда… такую жуткую, что уж лучше я ее с вами разделю!., она мне всю жизнь исковеркала…

Это насчет деда, звали его Огюстом Детушем… так вот, я должен признаться, что он специализировался на риторике, преподавал ее даже в гаврском лицее, а к 1855 году прямо-таки известность приобрел.

Понимаете теперь, почему я всегда начеку. Витийство у меня в крови!

Дедушкины писания я берегу, у меня их пачки, со всеми черновиками, полные ящики! От них язык к гортани прилипает! Он префекту речи писал потрясающим стилем, можете мне поверить! прилагательными мастерски владел! Комплименты сыпал метко! Без промаха! Стлал мягко! Потомок Гракхов! Сентенции и все такое! в стихах и в прозе! Все медали академические срывал.

Я их храню трепетно.

Он — мой предок! Так что в языке я толк понимаю, не вчера освоился, как иные! Будьте покойны! знаю до тонкостей!

Эффектные приемы, литоты, сообразности я еще в пеленки выпростал…

Чтоб глаза мои их больше не видели! Я лучше сдохну! Дед Огюст того же мнения. Так мне сверху и говорит, внушает из дали небесной…

— Дитя мое, только без фраз.

Он знает, как сделать, чтоб оно завертелось! И у меня вертится!

Тут уж я непреклонен категорически! Чуть только потянет меня на «периоды»… я мгновенно многоточие на помощь призову!., десяток! дюжину точек! Если надо, вообще продолжать не стану! Вот это по-моему!

Джаз восторжествовал над вальсом. Импрессионизм убил полутень. Писать вы будете телеграфным стилем или не будете вовсе!

Нет жизни без волнения! Ловите же мгновения! Нет жизни без волнения! Смерть даст успокоение!

Понятно? Ну, так волнуйтесь! «У вас там одни потасовки!» Что за возражение! Что за чушь! извините! несуразнейшая! Звон пустопорожний! Волнуйтесь, черт бы вас побрал! Ну же! ну! Прыгайте! Трепещите! Чтоб панцири на вас полопались! крабы! Выверните себя наизнанку! Брюхо вспорите! Найдите, где у вас там трепыхается! То-то будет праздник! Наконец! хоть что-то! Хоть проснулись гоботы сохатые! Чтоб вас всех!.. Транспонируйте — или-все, капут!

Больше я ничем не могу вам помочь!

Целуйте ту, которая вам по сердцу! Если еще не поздно! За вас! Живите! Остальное приложится! Счастье, здоровье, благодать, радость! За меня не беспокойтесь! Главное, чтоб ваше сердечко билось!

Дальнейшее в ваших руках! Вы получите раскаты грома или звуки флейты! как в аду! как у ангелов на небесах!

Трах-та-ра-рах! В пух и прах!.. Целая улица на берег крушится!.. Рушится город Орлеан, и Гранд Кафе трещит по швам!.. Летит столик, рассекая воздух!.. Мраморная птица!., кружится! раздробляет вдребезги окно напротив!.. Меблировка срывается с места, прыскает из окон, рассыпается огненным дождем!.. Шатается двенадцатипролетный горделивый мост и всей громадой шлепается в воду! Вскипает речная хлябь!., брызжет, хлещет нахлынувшую к парапету, захлебывающуюся воем толпу!.. Дело дрянь…

Драндулет наш концы отдает, дрожит, припертый вкривь тремя грузовиками, с курса сбился, икает, сдох! Мотор надорвался! Он с самых Коломб предупреждал, что изнемогает! От сотни астматических недугов… Он рожден был для мелких услуг… а не для адской охоты!.. Вслед нам ругань летит… почему стоим!., и что мы катастрофа бракованная!., интересная мысль!.. Двести восемнадцать тысяч грузовиков, танков, тележек в ужасе в кучу сбились, теснятся, друг на друга наезжают: кто первый вверх тормашками ринется… с проваливающегося моста… друг друга вспарывают, выпотрашивают, расплющивают дальше некуда… Один велосипед уцелел, и тот без руля…

Скверно!.. Рушится мир!..

«Да двигайтесь же вы, тормоза поганые! Черепахи зачухованные!»

Это еще не конец! Это еще цветочки!.. Все впереди!

Артиллерийский командир готовит удар! То-то будет встряска! Закрепляет фитиль!.. Сущий дьявол!.. Только вдруг орудие его взрывается и разлетается сквозь пальцы!!. Шквал, град обрушивается на него, уносит яростными рывками… Колонна трогается, ревут моторы, гром оглушительный!.. Угрозы и брань!..

Под предводительством старшего каптернамуса пушки гусеницами подминают повозки обоза, вещи, людей, перемалывают все на своем пути, стирают с земли любую преграду! Пляска смерти, оргия расчленения, громовые раскаты! Тут только резиновому выжить! Ба! черт космический! Пробкой вылетает на штопоре-велосипеде, бестия бронированная!..

А фриц-то знай наяривает, с неба свалился, пес поганый! Летает на тарахтелке своей, чуть по голове не задевает! Кропит нас со всех сторон, гулом пронзает!.. Буйство убийства, шальные залпы, огненные копья! Скачут рикошетом! Смертью нас поливает! А теперь вот в фарандоле завертелся! Куда деваться? Бешенство им овладело пикирующее, вихляющее, и все вокруг нас! Погибель неминуемая! Снаряды! Три громадных!.. Апогей! Тяжеленные! Один за другим!.. Земля дух испустила!., осела, задрожала, застонала во все концы… аж вон до тех холмов! Эхо взрывается! Вот уж чемодан так чемодан! Дело дрянь! Ясно, как дважды два! Сдохнем все, раздавленные всмятку!., как клопы!., задохнемся в сере! в порохе! сгорим в огне! А подонок этот все безумствует! Поддает сверху!.. Мало нам несчастий! Дьявольский самолет! Огнем сыплет! Три мертвых петли! И снова адский град!., ригодон на мостовой отплясывает! Воздух, как в жаровне! Женщине в спину попало, она барашка обняла, что тут же лежал, корчится с ним между колес… в сторону отползла… лицо искривилось, упала, раскинув руки!., простонала… замерла!..

Санитарная машина — наш корабль милосердия — о булыжники спотыкается, вихляет, дребезжит, кренится, гайками отплевывается, врезается в стадо, в гущу быков, жеребцов, давит птицу… а тут ей другая в зад наподдает!., баум!.. она летит, перемалывая два трехколесных мотоцикла, монашку и полицейского… Самое время помолиться… И все это на мосту! Взрывной волной машину отбрасывает на двадцать метров в сторону! Вот это сила! После еще успокоиться не может: дергается, икает… И вот уже ее несет на нас неумолимым водоворотом… Мы снова в гуще… в самой давке… Мы что есть мочи жмем на газ!.. Нас приподнимают, сдавливают немилосердно!.. Колымага наша теряет опору!.. Нас поднимают триумфально!., над головами! поверх толпы… Баум!.. Бам!.. Вот так подфартило! Летим вниз! Нас подцепляет на лету двенадцатитонка с железнодорожниками!.. Повезло!.. Вырвались!.. Нас раздирают на части!., на мелкие кусочки!.. Санитарная уже без передних колес!.. Поверх голов летит теперь детская коляска!.. В ней солдатик развалился! Нога у него наружу торчит, изорванная в клочья… кровью сочится… Солдатик — хулиган! — знаки нам делает непристойные… Вот смеху! Мы вместе с ним в воздухе висим!., крутимся в водовороте!.. А злодей крылатый снова тут… никак не уймется… Вихрем налетает!.. тобогганом петляет, огнем пышет, молнии мечет… Черт, мерзавец! По головам скользит!.. Брюхом цепляет! Грохотом сражает!.. Взмывает в облака!., маленький такой! Как муха на потолке!..

В канаве труп. Наткнулись — мягко!.. Глядь — живот вспоротый… нога вывернута вовнутрь… акробат! смертельный номер!..

Бум! Бум! Не успели очухаться!.. Два глухих удара… Это река вспять пошла!.. Впитала две гигантских бомбы!.. В две яростных воронки!.. Два вулканических цветка!.. Вспять и — на мост водопадом… Мы погребены смерчем… раздавлены, вымочены, закручены, расплющены циклоном… и выблеваны в сутолоку… как раз под огонь… пушечный… Парапет осколками так и стреляет… Черт, поди за облачком притаился, что над церковью… Разведка, наверное… А за ним другие на нашу голову!.. Им все едино: люди, скот, багаж!.. Французы ли, немцы!.. Положение — хуже некуда… Чувствую, как на мне промокшая одежда закипает. Все смешалось!.. На мосту мамаша слезами обливается, хочет немедленно броситься в реку вместе с тремя детьми!.. Семеро работников транспортной службы пытаются ее удержать… мужественные люди, хладнокровные, преданные делу… Прежде с ветчиной покончили и с галантином!.. А ее только тронь! Она такой крик подняла! пронзительный, страшный, что весь адский грохот заглушила!.. Все только на нее и смотрят!.. А тут снаряд!.. Баум!.. в мост! Центральная арка взлетает на воздух!.. Мостовая пропастью разверзается, бездной зияющей… кратером всепоглощающим!.. Видно, как люди оседают, трещины собой забивают… сыплются кубарем в едкий дым… в ураган пыли!.. Вон полковник, кажется зуав, борется с лавиной… не выдерживает веса навалившихся мертвых тел!., уходит на дно… «Да здравствует Франция!» — выкрикивает напоследок из-под груды трупов!.. Живые за край бездны цепляются, одежда взрывом изорвана, карабкаются, срываются, блюют, испепеляются заживо… огонь со всех сторон… Совершенно голый младенец на капоте объятого пламенем грузовика. Готово! Изжарился… «Господи!.. Господи!.. Черт! За что?» Кричит отец, потом обливается… ищет, что бы выпить!.. Ко мне обращается… Флягу!.. Флягу…

С неба… ба! новый архангел летит, жмет на все рычаги… и на нас… Извести совсем хочет… Мы так зажаты, что не двигаемся вовсе… Мост стонет… покачивается!.. Тик-так! Ррру!.. Ррру!.. Музыка кровавого побоища!.. Небо на нас ополчилось, воет от ярости!.. И вода внизу тоже… Одна сплошная бездна!.. Все взрывается!..

Я рассказываю чистейшую правду. Вернее, малую ее часть… Только нет больше сил вспоминать! Все быльем поросло… мост… воспоминания… время… Слишком многие кричали о войне! А тут еще дым… Я нырнул под автомобиль… Рассказываю, как помню… Ниже к шлюзу бурлит все бешено… Танцы почище авиньонских!., в горниле чертовой печи!., и бум!., и дзинь!.. и Пресвятая Дева!., умерла, умерла! закружилась на балу Ураганов!.. Глядите! Что?.. Где?.. Неважно! Народ даже обернулся… Зонтик старый изломанный летел, подхваченный циклонами!.. Бог с ним!.. Бам!.. Тара-бам!.. Я видел, как он проплыл над Гранд Отелем! Хорошо шел! быстро… покачивался в облаках!.. Зонтик и мост! их вместе вихрем закружило! между самолетами… смертоносными, пулемечущими… Вра-ап!.. Уа!.. Вра-ап!.. Уа!.. Вро-ом!.. Вот такой приблизительно звук издает, взрываясь, авиаторпеда… самая большая… в сердцевине черно-зеленого вулкана!.. Ухнула и сдохла!.. Еще бомба над головой пролетела!.. Бух! в реке взорвалась!.. Нас горячей волной обдало… Кишки чуть не вывернуло… Сердце едва наружу не выскочило!.. Затрепыхалось как заячий хвост… От страха все в штаны наклали… Ползут под сиденье по трое… четверо… пятеро… только башмаки торчат… Руки, ноги сплелись… Одно сплошное месиво… Улитки человеческие… спасаются, как могут!.. И вдруг нас, простертых обессиленно, встряхивает, скрючивает, поднимает и швыряет невесть куда!.. Вот так фокус! Оказывается, это мотор взорвался!.. Карабкаемся по груде раненых, скользим… Они стонут под нами!.. Блюют… А мы — везунчики! Выбираемся оглоушенные… улыбаемся… Тут нас еще один настигает! Падает прямо на нас, сундук смертоносный! Облака пулями изрешечивает. Язычки пламени сеет!.. Они отовсюду на нас нацелены… Сам серо-черный!., будь он проклят с головы до хвоста!.. Ищет нас… Выскакивает с неба, как на пружине, ярость свою в брюхе перемалывает!.. Завораживает прямо!.. Проклятие напускает!.. Мы бухаемся на колени… Взываем к Деве Марии!.. Крестимся истово!.. Поминаем Бога Отца… Ветры! Жопу! Разброд в умах!.. А он все продолжает нас расстреливать безжалостно, залп за залпом! в облаках витает!.. Порхает… раскачивается… набрасывается снова… налетает циклоном… Вррр!.. скользит!.. Переворачивается в воздухе… Прошуршал… скрылся… Гипнотизирует нас!.. Люди крестом себя осеняют!., еще… еще… четыре… пять раз… Это не спасает от кошмаров!., убийственных!.. Пощады не жди!.. Вот он опять с попутным ветром!.. Когда ж конец? Он только пуще распаляется… Градом нас осыпает… Молнии пачками швыряет!.. Рикошетом!.. Барабанит по железу!.. Падают те, кто взывал, молился!.. Толпа сотрясается!.. Парапет обвалился!.. Вереница грузовиков, громыхая и толкаясь, опрокидывается в воду. Меня миновало!.. Не верится даже, что я уцелел!.. И прожил с тех пор двадцать два года!.. Так не может продолжаться вечно!.. Мы с Лизеттой — она у меня не робкого десятка — скрючились между колес санитарной машины… Отсюда видно… как все летит в тартарары… А вон Ларго, парикмахер, он тащится за нами с самого Безона на мотоцикле своем… А пьян уже с Жювизи, все говорил, что немца застрелит, но после Этампа замолчал… Он у парапета стоит… бабульку какую-то обнимает… При каждом взрыве ее целует… Под грохот моторов… У нее волосы седые… пряди, косички, папильотки… И вся голова в крови… Ларго с ней ласково обращается… Наклоняется к ней… кровь пьет… Ничего уже не соображает… только бы пить… и пить…

— А!.. — говорит, — красненькое!.. Эх! вкусно!.. Смешно ему!.. А ей — нисколько!.. Глаза закрылись…

Покачивается… Будто грохот ее баюкает!.. Гроза эта адская!.. А Ларго мне кричит:

— Красненькое! слышь, ты, санитарная машина!.. Красненькое, понимаешь? Симулянт!..

Так он меня называет. Даже в аду этом не нравятся мне его манеры… Не люблю фамильярности… Меня от этих пьяных харь воротит… У меня у самого в голове неладное… Хотя я и не пьян!.. Я вообще не пью… Просто разум у меня мутится… под бременем обстоятельств! вот и все! не выдерживает!.. Тррр!.. Жахает пуще прежнего!..

Возвращается чудище с грохотом ужасным!.. Фантастический взрыв!., три бомбы разом, букетом!.. Небо и земля — вдребезги!., слились воедино!.. Кажется, будто вам полголовы сорвало!., вырвало душу и глаза! Легкие пронзило!.. Прокололо грудь насквозь!.. Пригвоздило к створке!.. И этот гул!., тысячи моторов… штурмующих склон!.. Озверелые машины… идут на абордаж!., скачками!., перемалывая толпу!., визг раздавленных! расплющенных бешеной колонной!.. Измолоченных… хищной стозубой гусеницей!., пожирающей эхо!., подминающей все!., брюхом о ста тысячах цепей, утыканных бряцающими железками… кишками-трубками… Она головой своей здоровенной с пушками туда-сюда поводит, чтобы лучше вас по земле размазать!.. Она издали вас замечает и берет на прицел! как вы по дороге ползете!., спасаясь от кошмара!.. Ох, уж эти танки! Порази меня гром!.. Ох, что это такое! модель «Нострадамус»!.. Земля от них сотрясается, душа содрогается!., пакость механическая, горе огненосное!.. с музыкой! как на танцульках!

Эту пляску не остановишь!.. Музыка ста тысяч смертей, тысяч пищащих птиц, кричащих на лету, штопающих воздух…

А после новая трель с тихими ударами и глухими раскатами… Издали наплывает… из-за холмов… артиллерия эхо перекатывает… Вам вовсе не до антраша, но поневоле запрыгаешь… Мост, гранатами напичканный, дергается… Вот уже и вы чечетку отбиваете на остатках людей и скота… четвертованных, расплющенных, скрюченных в комок — по обстановке… Отупелое копошение прорезается бунтом… Брижитт, жена прокурора Саканя, выскакивает вдруг из автомобиля, наплевав на увещевания супруга, задирает юбку, вскакивает на парапет и выкрикивает во весь голос злые бранные слова!..

— Брижитт!.. Брижитт!.. я вас умоляю! вернитесь Бога ради!., я ваш муж! Вы утратили рассудок!.. Я вас умоляю! Я требую!..

— Идите черту! Вас нет!..

— Господа! моя жена лишилась рассудка!.. Она беременна! Это все от нервов! Я прокурор Сакань де Монтаржи с Золотого Берега!..

— Ври больше! Все мы тут прокуроры! Не видать тебе больше твоей пташки! — отвечает ему толпа.

Дело принимает скверный оборот. Но тут как раз все поглотил огонь! гром, всполохи!.. Небеса разверзлись!.. Молния ударила в мостовую, искрошила… Иного и быть не могло!.. Паника… разметало все… людей, куски моста, автомашины… река кипит, испаряется… Ад, да и только!.. Пламя объемлет нас, выбрасывает на воздух!.. Я лечу вместе с тачкой слив, маленьким, переставшим лаять фокстерьером, швейной машинкой и чем-то вроде противотанкового заграждения, чугунного, ощетинившегося колючей проволокой!., я толком не успел разглядеть!.. Мы расстались на полпути! Чугунная штуковина улетела правее, в сторону шлюза, вместе со швейными принадлежностями и сливами!.. Мы с фоксом и тачкой, подхваченные очередным залпом, — левее… к тополям, к складам… на приличной высоте и хорошей скорости… Я глядел поверх облаков… вот это да!., прямо в небе!., в голубом!., феерическое видение… оторванная рука… мертвенно-бледная на хлопьях ваты… на облачной подушке с золотистым отливом… белая рука и сочащаяся по капле кровь… будто тучи птиц вокруг… красных-красных… вылетающих из ран… и пальцы, сверкающие звездами… рассыпанными по краям пространства… мягкими парусами… светлыми, изящными… баюкающими миры… накрывающими вас пологом… ласково… уносящими… прочь… в сон… на праздник во дворце Ночи…

Хорошо сказано!.. Отлично! Вы все верно говорите! Но зря! Тут что ни говори! что ни делай! Неотвязная мысль не покидает меня, а лишь тяжелеет, сгущается, наталкиваясь на каждом шагу на новые сомнения… Ничего не проясняется, ничто не светит нам в ночи!.. Ужас и мрак!..

И это все?

Притворство! Стоит ли спускаться в ад, чтобы только сильнее ощутить жажду! Вот так финт!

Июльский забулдыга беспробудный

В августе рассудком помутился

И к пушке потянулся.

А в середине сентября

Укокошил в бистро

Фрица за бильярдом.

Реванш во Фландрии!

Все снова закипело.

Новая война.

И вот вы уже трепещете,

Бьете копытом,

Жадные до пируэтов

И россыпей фейерверочных.

Жаждете потягаться! Таюр!

Отменное здоровье!

И факел в руке!

Смерть поманила приманкою лживой! Напились колдовской отравы! Пиши пропало! Положение безнадежно! О пагубное зелье! Звезды к веку не расположены! К дьяволу пророчества! Ни одного порядочного оккультиста! Придется, черт возьми, самому за дело взяться! У меня сильные сомнения относительно Жанны д'Арк после орлеанской мессы!.. Не к добру был этот звон…

За что ни возьмешься — во всем неприятный осадок.

Я видел в Париже святую Женевьеву…

Я присутствовал на мессе вместе с Рено…

Там было полным-полно евреев…

У них горючего полные фляги.

Я знаю, что говорю…

Возьмутся за масонов?

Что ж! Отлично! для начала…

Но если только тронут их дружочков…

Только прикоснутся к манам Храма…

Тут уж будет не до шуток!

На дне дьявольского сосуда обнаружится порох!..

Мне это небезразлично…

Я бью в набат! Я бью тревогу!

В аду за один день не изжаришься…

Надобно масла в огонь подливать…

Нужно умение.

Как знать?

Нужны пособники…

Вы же видели на дороге…

Там столпился целый мир!..

Обезумевший, яростный, распинающий, фантастический!

Страждущий мученичества!

Эзотерические знаки на машинах видели?

Когда вы посвящены, вы не станете стоять, покачиваясь, на краю пропасти… чтобы исчезнуть, испариться игрушкой ветров! Черт побери! К дьяволу робких! Конец заблуждениям! Настало время доблестных подвигов! Великих и жестоких Трафальгаров! Спасает вера! А кто отступит, изрублен будет в кровь и побелеет от стыда!

Когда появляются герои, чистые, смелые, неколебимые, соколы, орлы, тогда можно сказать, что дело идет на лад! Что огонь занялся! Пищей ему любовь, и ландыши, и трусливые сомнения! Сорваны колдовские чары! Пощады нет! Существования, жалко влачимые… печальные и озлобленные… воспоминания… стыдливые и трусливые… окутанные чудовищной ложью… молчите!

Мне все это знакомо!..

Надменные наглые скрытники… высокомерные, гадкие или немые… один за другим… смрадные и злокозненные… изливают под пытками потоки желчи и проклятий! яда и смрада… Жертвенные тельцы!..

Пусть каждый изгонит беса! накостыляет ему как следует, убьет его, отторгнет и найдет в сердце своем позабытую песню… изысканную тайну … или пусть умрет тысячекратно и воскреснет в муках! Вы будете задыхаться, корчиться от ран, с вас живьем сдерут кожу и мышцы растерзают щипцами, вы будете вариться в кипящей смоле один день и три месяца и неделю в жирном котле с шипящими змеями, толстыми жабами, прожорливыми саламандрами и вампирами, они будут терзать ваши внутренности, снова и снова пробуждая боль в истолченной огненными копьями плоти, и так тысячи и тысячи лет, вашу жажду будут утолять из бурдюков с уксусом и серной кислотой, от которой язык облезет, распухнет и лопнет! Вы будете умирать, испытывая все муки ада, день за днем, до скончания веков…

Сами видите, дело серьезное.

Мы вступили в жизнь с багажом родительских советов. Все они оказались непригодными. Мы попали в переделки, одна чудовищней другой. Выбирались из них, как могли, бочком, по-крабьи, или пятясь задом, клешней не досчитывались. Случалось, конечно, и веселиться, добавлю я справедливости ради, несмотря на все дерьмо вокруг, но в душе всегда страх оставался, никогда не отпускал, страх, что неприятности снова начнутся… И начинались-таки… Помните? Говорят, что молодость губят иллюзии. Сказки! Мы ее без всяких иллюзий погубили!..

Так вот… Само получилось, разом. Родом-племенем не вышли, происхождением.

Родись мы сыном богатого плантатора на Кубе, в Гаване тамошней например, пошло бы все как по маслу, а мы-то появились на свет в ничем не примечательной семье, в прогнившем со всех сторон углу, а потому досталось нам страдать за свою касту, сносить несправедливости одну за другой и, хныча, хвастать своими невзгодами, уродствами и пороками ужасающими, до того низкими и так прочно укоренившимися, что слушать тошно. Бедняку-неудачнику, без вины виноватому, на роду написано месяц за месяцем искупать «Бога ради» свое злосчастное рождение, и никуда ему не деться от метрики своей, избирательного бюллетеня и рожи дурацкой. Война ли! Мир! Новая война! Победа! Поражение! Ничего не меняется! Как ни крути, он всегда в дураках. В этом мире ему отведена роль паяца… Всякий вытирает об него ноги, самоутверждается на его отчаянии, он — пария. Я видел, как обрушились на наши несчастья все торнадо розы ветров, как сбежались на наши беды делить добычу китайцы, молдорцы, смирниоты, ботрийцы, ледниковые швицы, толстотелые берберы, негры всего света, лурдские евреи — счастливые, довольные, сияющие. И давай нам неприятности чинить! И ничегошеньки в нашу защиту. Франсуа-голубчик, раб бутылки, споенный, оболваненный, оттого что ему постыло подчиняться и смотреть, как отнимают его достояние, его сбережения, его любимую и плоды его экстазов, оттого что все усилия напрасны и нет нужды тужиться — дерьмо оно и есть дерьмо, и всякий может плюнуть ему в лицо, оттого что он всегда в дураках и с ним все равно не считаются; проклят он. И до того он гнусен, что и возиться с ним неохота, доканчивать его. Гнойник вселенский! Отлично! Еще немного несправедливостей, и он не выдержит и закричит о своих злоключениях… Тут все запротестуют.

Революция в душах… Вы ж понимаете, какая досада. Всякий приходил, возвышался, его попирая. Весь мир наживался за счет Франсуа, который сам себе не рад, пока не пошатнулась почва у него под ногами. Тогда бежали от него, как от чумы… и остался он лежать распластанный, растерзанный, жалкий… И зловоние от него идет такое, что сволочь разная думает: а не прикончить ли его!

Есть вещи, которых вы не видите! И вещи весьма существенные! Еще как! Пусть даже и в дерьме запрятанные! В тех местах тела, о которых говорить не принято! Никто об этом и не подозревает! И только посвященные перешептываются, закрыв глаза… что месса еще не кончилась! что не все еще сказано!., далеко не все!., что не все карты раскрыты! Что осталось у нас еще полно гнойников и гангрен… что предстоит еще кожу сдирать там и сям… прежде чем мы будем готовы к танцам, к свободным легким менуэтам! Прежде чем мы станем прозрачными, воздушными и закружимся на сельском празднике, очарованные магией весны! резвые, веселые, неуловимые! подхваченные вихрем цветов и ветром роз!., отдав музыке все заботы, растворимся в воздухе! зефирами!..

Разумеется, я всего говорить не стану. Слишком гнусно они со мной обошлись. Это было бы им только на руку! Пусть еще немного похлебают… Это не месть, не затаенная злоба, это чувство самосохранения, эзотерическая предосторожность. С предзнаменованиями не шутят, болтливость может стоить жизни! Я только самую малость скажу, но и того хватит. Я сделаю над собой маленькое усилие и чар своих растрачивать не стану. Со мной пребудет музыка, зверюшки, гармония снов, кот, его мурлыканье. Вот и отлично. Это мне утеха, иначе я суечусь, мухлюю, нервничаю, набиваю себе цену, хорохорюсь и тем себя гублю. К черту престиж! Я иду по камням, спотыкаюсь, падаю, я провозглашаю себя императором, прокурор объявляет меня в розыск, находит, и вот я опять в дураках, все на меня ополчаются, растерзать готовы — это как с Наполеоном.

Я ни на кого не намекаю! Кому надо, тот услышит! Я не под счастливой звездой родился! «Начеку» — вот как назвали меня при крещении! Знаю я оракулов, что про меня вещают! Я в своих видениях не сильно заблуждаюсь при условии одном необычном, что постоянно ухо к земле прикладываю и внутри подозрительности полон! То-то же!..

А чуть расслаблюсь — и полетел в тартарары! О жалкие слова!.. «Не поддавайся на искушение!»… Ведьм я, что ли, не видел! В ландах, на песчаных берегах! и в других местах!., на скалах! и в безднах!., с метлами и совами!.. Сов-то я лучше всего понимаю… Они мне говорят: «Эй, парень! Не болтай лишнего!»

И верно ведь… Сердце уж больно беспокойное, оттого и говорю без разбора. Жалкое оправдание! А осведомители только того и ждут!.. Ответ следует незамедлительно! Глумление, издевки жесточайшие, дьявольские сделки… на меня изливаются потоки помоев, чтоб я в них захлебнулся, чтоб сдох от бесчестия, от отвращения порядочных людей, евреев, взяточников, кавалеров ордена почетного Легиона! Позор! Крамола в чистом виде! Я уже и пера открыть не могу. В исправительной тюрьме или в кабинете начальника на меня сразу набрасываются и давай шелушить-чехвостить, будто я червь вонючий… несмотря на добрые намерения, лудят меня и конопатят, стирают в порошок, и лишним доказательством тому — мои сторонники, мои, в некотором роде, единомышленники: они в отношении меня проявляют целомудрие, щепетильничают, морщатся, молчат… Не хотят себя компрометировать, потому что я и их раздражаю… Таким образом, все согласны… все друг друга поняли… без слов.

Благодать…

Я знавал одного настоящего архангела на закате его карьеры, впрочем, вполне еще удалого и, я бы сказал, с огоньком. Подлинного его имени я так никогда и не узнал. Больно много у него водилось всяческих документов. Короче, звали его Борохром, оттого что он в химии разбирался и в юности якобы бомбы мастерил. Это, понятно, слухи, легенда. Поначалу я над ним подтрунивал, сам себя дюже проницательным считал, и только позднее оценил значительность его, масштаб личности под нелепой оболочкой и собственное неразумие. Он на пианино играл восхитительно, когда ничего другого не оставалось, в смысле работенки. В Лондон он приехал на двадцать лет раньше моего, рассчитывал химиком устроиться на фирму «Виккерс», в Лабораторию нитратов. Он дипломы защитил в Софии и потом в Петербурге, но чувства времени лишен был напрочь, что его и погубило, потому что какой тогда из него работник, а кроме того, пил крепко, чрезмерно даже для Англии. Он в этой «Виккерс нэшнл стал Лтд» недолго продержался, три месяца за кров и харчи, а после выставили его, кроме всего прочего, еще и за манеры, в самом деле сомнительные, весь в пятнах ходил и глядел косо. Он якшался с дурным обществом, водил знакомство с сомнительными типами… похуже еще, чем он сам…

Всякий раз к концу недели у него выходил разлад с квартирными хозяйками. Полиции он был хорошо известен, и она его, в общем, не беспокоила. Ну, беспутный и беспутный.

В Англии в этом смысле порядок, по-серьезному они к вам не пристают, даже если вы плохо одеты и рожа ваша подозрительна, при одном только условии, молчаливом, так сказать, соглашении, что вы не будете куролесить в полдень перед театром «Друри-лейн» и в пять — перед гостиницей «Савой». Извольте соблюдать этикет. Пакт о приличиях. Нарушили, попались — тогда конец. Есть запретные часы для Стрэнда, другие — для Трафальгарской площади, а в остальном — полнейшая свобода!.. Надо знать английских фараонов: они не любят насилие, шум, это лентяи, каких свет не видывал, главное — на рожон не лезть, не задирать их в открытую, словом, не причинять им лишних хлопот… Пусть у них ордеров полные карманы и даже фотографии ваши, они на крайности не пойдут, надо только внимание не привлекать, дистанцию блюсти, не менять слишком часто костюм с целью эпатажа, а также хату и злачные места. Существует этикет, правила пристойного поведения для добропорядочных бродяг — ну и придерживайтесь их! Не покушайтесь на Традицию! Когда же вздумается вам своенравничать, дебоширить, проявлять непостоянство, закатываться то в одну пивную, то в другую, появляться в бильярдной в незаведенное время, — тогда не удивляйтесь, они вам спуску не дадут, въедливыми сделаются, напористыми, потому что вы им наблюдение осложняете и выкрутасы им ваши поперек горла; они тогда уже спят и видят, как бы вас поскорее засадить. Их все экстравагантное в бешенство приводит, по части костюма в особенности… Так и с Борохромом получилось. Он обычно котелки носил сливового оттенка, никогда ничего другого на свою здоровенную башку не надевал; зеленая, цвета сливы шляпа была его постоянным атрибутом. В таком виде он и за пианино садился, на хлеб себе зарабатывал в кварталах от «Элефанта» и Кастла до Майл-Энда. Поневоле пришлось после того, как его выставили из «Виккерс Строи». Во всех кабаках, вдоль всей Коммершл-роуд, сегодня здесь, завтра там… но все поближе к Реке. Они так Темзу называют. Его знали и привечали за резвость пальцев при серьезном лице и прямо-таки папской благопристойности. Основная выручка приходилась на субботы. С восьми до полуночи он три фунта с легкостью зашибал, а сверх того, крепкого портера, питательного, густого, пенистого — море разливанное от щедрот посетителей. Напоследок, как водится, песня надсадная, застольная, и все сгрудившиеся у пианино алкаши дружно подхватывают припев:

Йоу! уай ди уай! уай! Йоуп! Уай ди уай!

«Уай ди уай!..» — это первые английские слова, которые я выучил. Они разносились в ночи по улице, где, прижавшись, расплющив носы об оконное стекло, торчали дети в ожидании, пока родители допьяна нахлебаются пива, веселья и радости жизни и фараоны придут выпихивать их размашистыми пинками, чтоб отблевывались где подальше. Наведывались мы и в «Доблесть», фешенебельную пивную на людной Лейн-стрит, где еще, помните, семь массивных стоек с корабельными носами слоновой кости и медными кручеными поручнями. Восхитительная работа. И в колоссальной золоченой раме с сиренами портрет «Завоевателя» в рост. Здесь-то и вышел инцидент, из-за которого каша заварилась. А дело было так: явился Мэтью, пристав из Ярда, через закусочную вошел, где козыри сидят; насвистывает себе, «гуд дей, деймз», говорит, дам, стало быть, приветствует.

Он был не при исполнении, в пиджаке, как мы с вами, подпевал со всеми, под хмельком в общем, и оттого приветливый… И вдруг! Что за муха его укусила?., остановился как вкопанный, остолбенел… уставился на Боро… в цилиндре! А! у него аж дыхание перехватило! О, неслыханная наглость!., сидит тут за музыкой своей, ригодон отстукивает, в ритме терпком, шатком, баюкающем очарованием тумана, каким полнится здешний воздух, всасывающим все заботы насущные, чтоб тоже джигу отжаривали!., динь!.. дилень!.. дон! дон! оп-ля! престо! Искрящиеся трели и арпеджио! он чудеса творил, атмосферу околдовывал, из-под грязных пальцев-сосисок, точно веселые домовые, духи вылетали… рассыпались струями куплетов… и пеной горького смеха… Английские напевы деликатные такие… вроде их кисло-сладкого апельсинового варенья… Как сейчас помню… у Мэтью челюсть отвисла при виде новой шляпы своего подопечного. Язык к гортани присох… улыбка застыла бессмысленно. Он глазам своим не верил!..

Подходит ближе… чтоб разглядеть получше… всесторонне. Подходит, стало быть, к пианино… И вдруг! В ярость!., с места в карьер! на пианиста с бранью обрушивается…

«И где это он видел, чтоб в кабаке цилиндр носили! Вопиюще!.. Совсем с ума спятил! И что он о себе возомнил? Что он в Дерби? В Палате Лордов? Наглость! оскорбительная! иностранишка поганый!.. Низшего разряда эмигрантишка! Музыкантишка! бродяга! неудачник! Приходит тут джентльменов копировать!.. Это ж нахальство беспримерное! неслыханное! Снять немедленно, не то в кутузку махом!..» И прочая такая параша, угрозами брызжет, помутился от злобы!..

Боро тем цилиндром дорожил… Это у него подарок был от некоей особы… Сержант Мэтью, когда ссоры искал, отчета себе в словах не отдавал… Между прочим, не его собачье дело!.. Боро имел полнейшее право напялить себе на голову хоть софу, хоть бумажного змея, хоть весы для грудничков, а котелок и подавно! Это никогошеньки не касалось!.. Пристав, однако, придерживался иного мнения и только пуще прежнего лез в бутылку. Вспыхнула перепалка… Дальше — больше… Шум!., гам!.. Страсти накаляются! Дым коромыслом… Все вокруг ходуном пошло, поехало, заплясало — это толпа всколыхнулась, забурлила, заревела, пристава на зубок подняла!.. Припертый таким образом Мэтью света невзвидел — рассказываю все, как было, — свисток из нагрудного кармана достал… Что тут поднялось!.. Бросились все разом!.. Чтоб свистеть не смел!.. Подмогу вызывать!.. Смерть полицейским! Вмиг сбитый с ног, размазанный по полу Мэтью был накрыт грудой алкашей: горланят, гогочут, ногами чечетку отбивают — куча-мала до самой люстры… гарцуют наверху победоносно! По верхним ярусам кружки пошли… Заздравные!..

И песня: «Потому что славный он парнишка»!..

Пристав внизу и пикнуть не мог, получил сполна… Я в дверях стоял, ждал, когда они утихомирятся!.. Я б предпочел не присутствовать… А что, как фараоны притащатся, заметут всех разом?., хорош я буду со своими документами!.. С освобождением моим от воинской повинности, печатями невнятными! Ой-ой-ой! мама родная!.. С консульскими у меня отношения весьма щепетильные…

— Тикай! — кричит мне из свалки Боро… из-под груды… и в сторону госпиталя машет… это через улицу!..

Лондонский госпиталь на Майл-Энд-роуд — место известное… Мы возле него все встречи назначали, потому что людно там, народ туда-сюда снует… поди уследи… Особенно у приемного покоя толкотня неиссякающая… днем и ночью шмыг, шмыг… По Майл-Энд все автобусы проходят. Иду я, значит, встаю на противоположном тротуаре под газовым голубым рожком… Боро при всей своей тучности в драках большую изворотливость проявлял… Выпутываться умел исключительно… Проворный делался, как ноги уносить… Вот и тут не заставил себя долго ждать!.. Эдакий толстый котище по ловкости… Протиснулся между дерущимися, сквозь бурю, шквал, торнадо затрещин. В залах «Доблести» побоище идет нещадное! Ураган губительный! мне отсюда видно!.. Все крушат полоумные, перегородки рушат, оконное стекло вдребезги разлетается, рассыпается по тротуару!.. Смерч! Тайфун! Гам чудовищный! Так и лорд-мэра разбудят!.. Громче всего бабы визжат! да еще детишки в темноте! которые папаш дожидаются… «Мама!.. Мама!..» Уже сиротами себя воображают!

Боро приковылял, хромая, схлопотал крепко! Уай! уай! в левое колено! до крови… изучаем ногу под фонарем… Каково в переделке побывать!.. И шляпу потерял, цилиндр раздора!.. Стоило огород городить! Порешили больше в «Доблесть» ни ногой, в логово поганое! бордель чертов! плевать нам на красное дерево, на стойки пресловутые! и железки крученые! Когда там преступник на преступнике! пристанище проходимцев! Где тебе друзей калечат! и фараоны ведут себя, как последние скоты!

Такое, значит, вынесли решение.

Предположим, вы едете от Пикадилли… Выходите на станции Уоппинг… Тут я должен вам помочь… А то не найдете… Как выйдете из метро, налево… мимо холодных складов… Улица узкая… кирпичные стены, домишки с двух сторон, один за другим… как дни недели… конца нет… дальше снова… нескончаемой цепочкой… и хоть бы какое разнообразие… двухэтажные все… дверь вровень с тротуаром… медный молоточек… и так улица за улицей… вдоль и поперек… Плимут-стрит… цветущая Блоссем-авеню… Садовая аллея… Нептун-Комменс… и многие, многие другие… Выстроились чинно… Люди говорят: унылая картина. …Это, знаете, день на день не приходится, и потом, от времени года тоже зависит… Чуть солнце — домишки принарядятся, ну чисто игрушечные… Нищета, конечно… с одной стороны… Но в окнах герань… полным-полно… глаза не нарадуются… Унылость — это от кирпичей… они маслянистые… липкие от копоти… туманов, пека. Ближе к докам здесь запах особенный стоит, неуловимый, мокрой серы, прелого табака… обволакивает, под кожу забирается… и еще меда… Такие вещи словами не объяснишь… И потом, дети… волшебный, сказочный мирок!.. Запали в память, и все тут!.. Когда уже знаешь здешние места, с первой улыбкой солнца тут все со смеху прыскает и вихрем закручивается… радостной сарабандой! В пляс пускается! Будто праздник домовых по всему Уоппингу из конца в конец!.. От крыльца к крыльцу — кубарем! бегом! Только пятки сверкают!.. Девчонки, мальчишки!., взапуски!., наперегонки!.. Сотни игр, затейливых, забавных… Посередке самые крохотулечки… рука в руке… хоровод водят… милые дети тумана… как радуются они дню без дождя… затейники, проказники, проворные, веселые, точь-в-точь ангелочки из сказочного сна!.. А вокруг чумазые сорванцы девчонок дразнят… прохожих задирают… расчирикались, разбойники!..

— Полисмен! Полисмен! ты не лезь ко мне! Отпусти ты меня к детям и жене!

Навстречу откуда ни возьмись еще огольцы! хвать девчонок за косы!..

— Сколько ж у тебя детей?

— Пять да двадцать без затей!

Подхватывают всем хороводом, визгливо, фальшиво… охрипшими голосами заправской шпаны… А есть еще другая, бойкая, они ее парами танцуют…

Куколка-балетница номер отчудила:

За осьмнадцать пенсов скрипочку купила!

Сколько таких песенок, свежих, шуточных, галантных, танцуют в моей памяти… полных юного задора… Разольются, бывало, по улочкам, чуть распогодится… чуть немного разрядится мрак… и отступит холод… над Уоппингом, между Попларом и «Китайцами». И грусть растает серыми пятнышками на солнце… Я этой грусти тающей целые горы видел, полные тротуары, стекает она себе по капле в сточные канавы…

Строптивая девчушка с налитыми мускулами!., кровь с молоком!., скачет, резвится по-над горестями нашими! У начала времен стояли, верно, совсем еще юные феи и отдавали указания одно другого безрассуднее… На земле тогда творились сплошь чудеса да чудачества, и жили на ней дети, предавались играм пустячным, безделицам никчемным! В брызгах смеха!., радуясь танцу!., хоровод водили!..

Шалости их как сейчас помню… фарандолы озорные вдоль по улицам, полным отчаяния, в дни невзгод и бескормицы…

Благословенные воспоминания! Миленькие рожицы! Лукавые при неверном солнышке! Совсем как тогда, на улочках ваших, вы полетите, закружитесь смеющимися ангелочками у черной черты дней, лишь только сомкну веки… в ту вероломную минуту, когда все заволакивается пеленой… С вами смерть придет ко мне, пританцовывая… под иссякающую музыку сердца… Лаванда-стрит!.. Площадь Нарциссов!.. Грохочущая авеню!., проулки, сочащиеся отчаянием… Где погода никогда не дотягивает до ясной, где, между Попларом и Лидз Бакинг, водят хороводы бездонные туманы… Озорные духи солнца, всклокоченная стайка, порхающая с тени на тень!., искрящийся хрусталь улыбок… задиристая дерзость… в мире, полном опасностей!.. Выражение испуга при встрече с развозчиками пива… чьи рыжие лошади дробят эхо нетерпеливым копытом… мохнатых с широкими бабками ног… Фирма «Гиннес энд К°»… час от часу не легче!.. Девочки-чудесницы!.. проворные малиновки!.. Летите!., порхайте сквозь туманы… по табачным, цвета невезения, закоулочкам!.. Уоруик-Комменс! Керибен-уэй, где рыщет пугливый бродяга… в лохмотьях из страха… шарит в сточных канавах!., и «менестрель», сажей вымазанный под негра, в арлекиновых обносках… бродит там-сям… с гитарой своей… и голосом чахоточным… из дымки в дымку… от тумана к туману… приплясывает неверной ногой за пенс или два!., рискованный прыжок назад!., три приступа кашля кряду!., отхаркивает кровью и отправляется дальше во мглу облаков… и непроглядность улиц… и снова хижины, хижины, хижины… Холлирбон-стрит… Фолмаус-коттедж… Голландская площадь… Bread-авеню!.. И вдруг — сирена, там, вдалеке!., за краем крыш… крик корабля!., на том конце!.. Э-ге-гей! Бродяги, уши навострите!.. Чу, хмыри, зеваки!., разносчики чесотки и дурного глаза!.. Волочильщики трюмные! Бухарики красноносые! Мазурики желтозубые! Байбаки шатушие! Смрадные тараканы плавучих кранов! К вам взывает дух воды!.. Слышите голос его величавый?.. Вставайте, сволочи, тяните лямку!.. Вам сбор трубят!.. Причем тут возраст!.. происхождение!., нечистая раса! Неудачники всего света! черные, белые, желтые и цвета какао!.. Прохвосты всех мастей! Сифилитики прожженные! Прошу почтения!.. Горе вам, если дрогнете, спасуете, увильнете!.. Если кто отсиживаться станет, не придет глазеть на маневр! Благоговейно, неотрывно… Ждет его кара неминуемая! Хоть он и в стельку пьян!.. А теперь остудите пыл!.. По местам! Причальные крысы! Языки проглотили, позамирали все от волнения, оторопели, обомлели от вдохновенной страсти!., завороженные магией швартовки, хрупким чудом!.. Когда толстенный узел в нужную минуту падает на край причала! трос стонет в последний раз! Скрипит, раздавленный между бортом и стенкой… Полная сосредоточенность! Что за мгновение! секундная запинка! миллиметр лишний! И всей посудине крышка! вспоротое брюхо!.. Если у кого не перехватило дух… пока смотрел… то пошляк он законченный! безнадежный сундук с клопами! потопить его мало! да не в воде, чтоб воду не осквернял, а в яме выгребной, в ста тысячах телег навоза! Вот вам! Песня без слов!..

«Позор ему! И иже с ним! Лиходей окаянный!.. Заприте ворота, чтоб ни ногой! Скандал во Дворце Мореплавания! Выродка в гальюн!»

Хорошо сказано! Сюда! за мной…

Пошли быстрей!.. Прибавьте шагу! Тут два тупика, рынок в полном запустении… пожарище… за ним крохотная площадь с фонарем посередине, три полусгнивших, подлежащих безжалостно сносу развалюхи, а четвертая кое-как держится, это магазин «Северный полюс», где Том Тэкет у меня деньги брал, хранил их день за днем, неделями, пока я подрабатывал там-сям понемногу… в доках, где полегче из-за руки моей и ноги… На ярмарках с Боро, чтоб обзавестись самым необходимым… Две рубахи, свитер из чистой шерсти… ботинки починить. Том Тэкет — сама предусмотрительность, у него в лавке всего невпроворот, он мои денежки сберегал, у меня б они поиздержались, а в конце месяца я отоваривался. Он был поставщиком моряцкого снаряжения и держал у себя все необходимое команде и капитану. Ножи, сапоги, лампы, фонари всех цветов, а сверх того, игральные кости и достопамятные рассолы, которые я до сих пор еще не переварил.

Я петляю, как старый шмель, путаюсь, словно ребенок, рассказываю не по порядку, что тут поделаешь! Вы уж извините, что я то и дело вспять возвращаюсь, отступаю невпопад, о друзьях судачу вместо того, чтобы шаг за шагом, все, как есть!.. Итак, вперед! не мешкая!.. Я поведу, как подобает… не отклоняясь ни вправо, ни влево!.. Ляжем курсом на северо-запад!.. Вдоль стен храма… «Последователи и анабаптисты», охряные стены сквозь решетку, колокола только по воскресеньям и не оглушительные! всего три-четыре удара!.. Вокруг черно-зеленый пустырь… земляная площадка в лужах, докеры тут по субботам после двух в регби играют… в облегающем бело-розовом джерси… вот уж где краски так краски… Другие в голубом, третьи в сиреневом… например команда Поплара… Она страсти разжигает неистовые… Болельщики осыпают игроков противника смачными табачными плевками, обстановка накаляется, взрывается! Из-за малейшего пропущенного мяча завязываются кровавые разборки!.. Да, да!.. Оспоренная подача приводит к массовым убийствам… Справедливостью тут и не пахнет, одно только спортивное озверение, особенно, когда с итальянцами, которые заправляют во всех пивных от Лайма до Поплара… они в команде семьями играют и в Западных доках поколениями вкалывают… Запальчивый народ… Клочок вязкой анабаптистской земли служил еще и для других целей. Мы там трубочки с опиумом в насыпях прятали, в крысиных норах, коробочки из тростника с травкой речной, контрабандной, ее китайцы из иллюминаторов бросают днем и ночью… Бжик!.. Полетело!.. Судно скользит тихо-тихо… Почти не движется… маневрирует в шлюзе… Лоцман корпит над телефоном… Динь! Динь! Дрынь!.. Доля секунды! Мгновение ока!.. Коробочка уже в воде! Плюх!.. Брызги! Поплыл товарец!.. Ловите!.. Поначалу я ничегошеньки не видел! Бывало, рядом совсем проходил!.. Как безглазый, в точности!.. Мне Боро разъяснил… в чем тут фокус… Надо сразу засекать… как оно из иллюминатора вылетает… Фьюить!.. полетело!.. Плюх! упало!.. Почта водяная!., сообщник в шлюпке наготове… отделяется от берега… веслом раз, раз… шмыг вдоль борта! Выуживает посылку… И теку!.. Только его и видели!.. Быстро, быстро… бочком, по набережной… прижимаясь к стене… сливаясь с тенью… минуя полицейских… растворяется в тумане!..

Я потому эти подробности рассказываю, что они для памяти не обременительны, а с годами и вовсе невесомыми делаются… баюкают тихонько до самой смерти, в том-то их и преимущество. Колдовское, знаете ли, действо, когда на воду смотришь, затягивающее!.. Так и предупреждаю!.. Бальзам на душу!.. Ладно, оставим эту тему!..

За вереницами домов, за улочками-близнецами высятся стены… гигантские кирпичные укрепления… это склады… Прибрежные скалы все из сокровищ!., магазины-монстры!., фантасмагорические закрома, цитадели товара, горы козьих шкур, распространяющих вонь аж до самой Камчатки!., красного дерева целые лесные массивы, уложенные штабелями, перевязанными, как пучки спаржи, нагроможденные пирамидами, километры и километры стройматериалов!., ковров станет, чтоб накрыть Луну, весь мир… все планеты Вселенной!.. Губок хватит, чтоб Темзу осушить!.. Шерсти — чтоб задушить Европу жаркой мягкой подушкой… Селедок — чтоб доверху наполнить моря! Гималаи сахарного песка… Спичек столько, что можно оба полюса растопить!.. От лавин перца — начихать семь потопов!.. Репчатый лук из тысяч трюмов — достанет слез на пятьсот войн… Три тысячи шестьсот поездов фасоли — сушить ее не пересушить в крытых ангарах, превосходящих по размерам вокзалы Чаринг, Северный и Сен-Лазар вместе взятые… Кофе на всю планету!., чтоб поддержать наступательный дух самых боевитых армий мира, жаждущих поквитаться в четырехстах тысячах конфликтов… шагающих безостановочно, хрипящих, не знающих сна, надрывающихся, остервенелых, ложащихся костьми, но окрыленных и подогреваемых к ультраславной супербойне гипер-возбуждающим действием молотого кофе!.. Мечта трехсот пятнадцати императоров!..

Рядом еще строения, громаднейшие, в них все сплошь мясо, через край, навалом, и в собственном соку целыми амбарами, и мороженое, и под соусами всевозможными, мириады сосисок из рубленой свиной кожи, — горы, выше Альпийских!.. Консервированного жира такие гигантские массы, что если вывалить их разом на Парламент, Лестер и вокзал Ватерлоо, накроют и ничего не останется! Два цельных фаршированных мамонта, только что привезенных с далекого Амура невредимыми, сохраненных во льдах, замороженных дюжину тысячелетий назад!..

Еще скажу о вареньях колоссальнейшей сладости… о форумах, заставленных банками с мирабелью, океанской зыби апельсинов, взмывающей во все стороны и переваливающейся через крыши полным афганским флотом!.. И о золотых рахат-лукумах из Стамбула, ну чисто сахарных, и все — листиками акации… Мирт из Смирны и Карачи… Терновая ягода из Финляндии… Хребты и долы бесценнейших фруктов за семью замками, баснословное разнообразие вкусовых ощущений, грезы «Тысячи и одной ночи» в сладостных амфорах, радости вечного детства, обещанные в Писании, да такие насыщенные и бурные, что иной раз пробивают стены — до того они там сдавлены, вырываются из заточения, на улицу выплескиваются водопадом, хлещут по водостокам лакомым потоком!.. Тогда в атаку галопом бросается конная полиция, расчищает подступы и перспективу… бичует расхитителей бычьими жилами… И грезе конец!..

Позади доков ветер гуляет, вихрем, смерчем налетает из сочно-зеленой долины Гринвича… из-за изгиба речного… Доносит дыхание моря… от золотисто-розового устья… там за Бакингом… словно распластавшегося под облаками… туда входят мелкие грузовые суда… и волны бьются о молы, пенятся, оседают, падают в тину без чувств… когда отлив.

Кому, знаете ли, что нравится!.. Это я вам без малейших притязаний говорю!.. Небо… Серая вода… Сиреневые берега… Все лаской исходит… одно в другое перетекает неуловимо… вовлекает вас в хоровод, тихим кружением околдовывает, все дальше и дальше манит к новым грезам… под власть прекрасных тайн, к другим мирам, рядящимся в паруса и туманы с бледными размытыми очертаниями среди шептания пены… Вы успеваете?

Ниже, в стороне Киндала маются баржи, тендера, двухмачтовые парусники, осевшие от тяжести… Весь свежий утренний урожай недолговечных моркови, яблок, цветной капусты под самые реи, лавируя против ветра и борясь с течением, держит курс на домохозяек!.. Сейчас здесь большого движения нет, если цитрусовые не считать… с семичасовым приливом их полные баржи плывут!., вода подступает под самые арки Главного моста, настил его вздыхает, снимается с места, лязгает, скрежещет, разламывается пополам!., и в пролом торжественно входит медленный величественный австралийский почтовый, черный форштевень по живому режет пену, а позади шлейф тысячами воланов раскатывается далеко-далеко и галькой шуршит…

Еще несколько шагов к молу, пожалуйста!., здесь поворот — обходим шлюз, и мы снова у самой кромки воды… осторожней, вязко тут, сплошь тина да водоросли!.. Теперь немного вниз по камням, аккуратно, аккуратно! ощупью!., тут, там… Вот и туннель… Точнее, род сточной трубы… входим, спускаемся! потом двенадцать ступеней вверх… и попадаем прямо в бистро… Не бог весть что, но все-таки места порядочно! При закрытых ставнях человек сорок-пятьдесят выдержит… Надо только подступ знать… Лучше прийти в отлив, по берегу, тут все шито-крыто, или ночью в лодке, тогда уже в прилив, и чтоб ни плеска!.. Романтика!

Заведение это помещалось между Колониальными доками и Тромом, официальное название — «Путешествие на Дигби».

Он него потом мало что осталось, сразу предупреждаю, кончилось все катастрофой — узнаете, когда прочтете дальше.

А теперь, после всех бомбардировок, небось, и вовсе ничего не сохранилось, пепел, поди, и тот развеялся… Эка жалость, что приходится все по памяти! То ли дело поехать, своими глазами увидеть!

Благонравная вполне забегаловка, прославленная на три бьефа, не притон какой бандитский, я и похуже знавал!.. Клиенты все больше докеры, завсегдатаи, так сказать, труженики, плюс небольшая прослойка темных лиц — это само собой, без них не обходится. Горстка шалопаев.

Хозяин был неболтлив, любезен, услужлив, но сдержан, к излияниям не склонен… С разговорами не лез, прислушивался больше… Я всегда поражался ловкости его движений, как он стаканы ловил, иной раз по четыре-пять одним махом, на лету, точно мух, жонглировал ими! и чтоб когда блюдечко разбил! циркач… По всему — несравненный артист, плясун канатный — запрещенная ныне профессия к показу на широкой публике, прекрасная утраченная специальность… Кроме кабака своего он еще левые приработки имел, деньги пьяницам под залог давал, приторговывал слегка. Товар брал, между прочим, всякий, при деликатных весьма обстоятельствах, и ни разу никого не подставил! Полиции ни гу-гу! Могила! Редчайший среди его братии случай.

Мы к нему часто захаживали, по крайней мере в первое время. Место больно удобное, и автобус рядом, и вроде как в гуще доков… Исключительное местоположение. Можно было смыться берегом, когда легавые из Ярда приближались, походочкой изящной… башмачищами по булыжнику звеня… Другие же, речная полиция то есть, которые вдоль стенок крадутся в лодчонках своих, хлюп! Хлюп!., моторчик тихонько работает… тарахтит бархатно… скользят неслышно… тошнотворно… так пока они до шлюза сходят и обратно, делишки там свои обделают… не меньше часа пройдет… Все выигрыш во времени! Крысы шелудивые, так и мерещатся они мне между берегом и рекой… я их всегда терпеть не мог… худшей сволочи не сыщешь ни на суше, ни на воде!.. Речные отбросы!.. Полиция, е-мое!.. Подлости безграничной!.. Я вам еще не все рассказываю!.. Сам от ярости закипаю, как вспомню… вспыхиваю и дымлюсь!.. Голову теряю!.. Невежливо получается!.. Извиняюсь!.. Прощения прошу!.. Я понимаю, так не принято!., не художественно… не разумно… Давайте за стол… Милости просим!.. Я вас угощу! в общем зале… На второй не поведу… Сядем внизу… Зал как зал… вытянутый прямоугольник… с перегородками… темный, липкий… зато печка горяча… в холодное время года это очень ценно… Хозяин, Проспер, сам за порядком следит… Не безрукий, чай… Ему вышибалы не требуются, как в салунах Майл-Энда… в той же «Доблести», скажем…

Как входишь, поначалу кашляешь из-за густого дыма… и потому что так заведено… Все в тумане до самой глубины зала… где окно на Темзу… частый переплет во всю стену… Чтоб чего увидеть, надо к нему вплотную прижаться… Просперо Джим за стойкой… На что косой, а всех видит… Мастер глазами стрелять… Меня недолюбливает… должно быть, завидует слегка…

— Канат! ты понимаешь? — говорит… — Канат — это все… Одним словом все сказано!..

При воспоминании о прежнем ремесле он аж сиял… выступал он в Бордингтоне, знаменитом цирке, гастролировавшем по всему миру, месяц в каждом городе, постоянный аншлаг, неизменный успех, цветы, сигары, женщины — бери, не хочу… Шутил он только насчет погоды и всегда одинаково. Когда снаружи лило, как из ведра, он не уставал повторять:

— Lovely weather, my Lord! Lovely smile! London sun! Какая приветливая погода, сударь! Улыбка природы! Лондонское солнце!

Так он из-за стойки каждого входящего приветствовал, мстил им как итальянец, за то, что его тут макаронником называли… картавил при этом страшно.

— Здесь, знаете ли, дождь бывает всего два лаза в год!.. Но всякий лаз по шесть месяцев!..

Он Реку знал как свои пять пальцев, людей, нравы, кто чем занимается, все — не выходя из кабака, от клиентов. Новеньких остерегался… не любил, когда кто бродит в округе… Человек он был не злой, климат его ожесточил… а так — делал деньги… Хотел вернуться к солнцу… В Калабрию к себе и с набитым кошельком! такая вот программа… Не всегда все шло гладко… Случались и осечки!..

— Ну, как? Густо? или пусто? — спрашивал он меня. Прощупывал, стало быть. Я понимал, на что он намекает. На передачу с корабля. Выложи я ему все разом, я бы сильно упал в его глазах… Мне подобало промычать: «О!.. О!..» — значительно и без лишних слов… это производит хорошее впечатление… начеку, так сказать… Болтливость наша нам уже ох как навредила… А вот если отвечу: «Хм! хм!» — он меня уважать станет… Садимся ближе к свету, за длинный стол возле окна… время тянется… посетителей клонит в дрему… Некоторые даже похрапывают… это от усталости, а еще от дыма и от крепкого смаривающего портера… По кружке на брата… Большинство чернорабочие… Ждут, стало быть, прилива, когда засвистит на пристани в Попларе, гам поднимется, загудит все, дрогнут краны… точно смерч по трюмам пронесется! Взметнется все! и осядет в железные ящики! и снова грохот, лязг, скрежет! все икает от натуги, пыхтит! У-уф!!.. У-уф!!.. У-уф!!.. Тужится подъемный кран, тянет-потянет всякую дрянь!., вверх! вниз!.. Пыль столбом, товар коромыслом! Но это еще впереди! Прилив — он часам к восьми зашелестит… Посетители немногословны… Больше дремлют от усталости… ждут… надо только поглядывать изредка, перспективу держать под контролем… ровную гладь вдалеке… где деревья… просвет на излучине… в стороне Гринвича, из-за Гильонз Рок, там входят суда, ведомые лоцманами, вливаются с приливом… курсом на северо-запад… сначала поменьше… визгливые… караваном… потом — махины, мастодонты — пакетботы, завывающие протяжно трехэховой сиреной… охрипшей, басовитой, болезненной… затем индийские… компании «Пининсьюле энд Орьентл»… Тут хоть уши затыкай!.. А до чего же величественные!., баре! Почтовые! Народ из харчевни прыскает вон! штурмует швартовы!

Пристает!.. Пивная вмиг пустеет!.. Клиентура устремляется к трапам!., кто куда!., к форштевню, планширам! Надо всеми царит старпом. «Пятьдесят на борт! Fifty!..» Голос эхом разносится… «Two extra.. Еще двое!..»

Валяй, рванина! с ветерком!.. У тросов — давка! Смертоубийство!..

Докеры карабкаются вверх.

На заду тяжелый винт взбивает воду!.. Блюм!!.. Блюм!!.. Блюм!!., добела! до кипения!..

С мостика… телеграф слышно: дринь! дринь! дринь!.. «Задний ход!..»

Эй, полегче! Вздрогнул всем корпусом!.. Подходит к причалу!., стонет!., ползет тихонько… громада эдакая… притирается… Попался!.. Уф! Все!.. Рыдает утробно… Уф! Уф! Вот и все! отпутешествовался!.. Тут и сказке конец… Горем нутро сдавило!.. Попался!.. Весь повсюду тросами опутан… Тоска накатывает, накрывает всего!., поглощает!.. Стоп!

Каскада мы застали дома в состоянии такого нервного возбуждения, что никто вокруг и пикнуть не решался. Ох, и задал он перцу всем своим, в особенности девицам. Их около него девять штук вертелось, и хорошенькие, и толстые, й щупленькие, а две так просто уродины, страхолюдины, Мартина и Лупа, я после их хорошо узнал, они у него больше всех зарабатывали, первенство держали по привлекательности, а ведь смотреть страшно. Вкусы мужчин уподоблю мусорной свалке, они в ней роются, отыскивают косых, кривобоких и находят в них кладезь любви, это их дело, не ваше, пусть себе, пока еще разберутся. В целом общество напоминало петушащийся вольер, щебечущий, пищащий, всегда готовый передраться, оглушительный. Каскад пытался установить тишину, речь хотел держать, о важных вещах. Он был без пиджака, руками размахивал, криком кричал, чтоб заткнулись. Серебристым плотно облегающим жилетом, панталонами галифе, плоским закрученным локоном на лбу до самых бровей он еще производил впечатление, престиж свой поддерживал, но от сердечных дел уже отошел, только усы напоминали, что в свое время он был не прочь полюбезничать! У него уже седина пробивалась, изменился он, как обрушились на него заботы, как война началась, он больше крика терпеть не мог, особливо писка бабьего, сразу вскипал.

Нужно было вопрос решать…

— Не могу ж я вас всех держать! Черт побери!.. Что ему головная боль — то им потеха.

— У меня своих четыре! И довольно! Это моя норма! У меня тут не «Шабане»! Я больше не хочу! Ты слышишь, Анжела? Ни одной!

Женщин, стало быть, не хотел.

Анжела улыбалась: больно смешно он кипятился. Анжела, жена его настоящая, — женщина серьезная, хозяйство все на ней держалось, доставалось ей.

— Я ж не сумасшедший, Анжела! И не пеликан, чтоб их собой кормить! Это мы так до чего дойдем! Куда я их всех девать стану? На что это похоже, скажите? Когда надо, то надо! оно понятно! но тут! нет, вы подумайте! куда ж это мы катимся! Кокет, он себе голову не ломает… Третьего дня надумал смотаться… зараза такая… и прямиком ко мне… уговаривает, увещевает: «Возьми, — говорит, — мою, Каскад! Ты славный парень! Только тебе одному и доверяю! Я ухожу на войну! Драться уезжаю!» Слыхали? «Ты славный парень! Я тебя знаю! Это счастье, что ты есть!» Сказано — сделано!.. Схватил чемоданчик! И как ветром его сдуло! не обернулся! Девку скинул! мне на руки! Несчастный Каскад! Еще одна! Я и ахнуть не успел! Ну не дурак ли я! «Ухожу на войну!» Этим все сказано! Без тени стеснения! «Я признан годным! — говорит он мне. — Иду сапером! сорок второй инженерный!» И сразу ему все прощается! Месье смывается! Юношу из себя разыгрывает! Побоку заботы! А бабу, стало быть, мне!.. «Так, — думаю, — смылся Кокет! Воспользовался случаем! И меня за доброту мою управляющим оставил!» Меня такой фортель не слишком порадовал! У меня, скажу тебе, все в глотке пересохло! Выхожу, направляюсь в «Риджент»… И тут думаю: «Пойду-ка я Фила-букмекера потормошу… Четыре часа! В «Ройял» как раз расчет!., зайду, денежки у него свои заберу! Куш мой! За Филом Заикой должок! Что-то он не торопится. Припугну малость!..» И с кем бы, вы думали, я сталкиваюсь в дверях? С Жожо!.. Он на меня сходу набрасывается… видели бы вы, в каком состоянии!.. В точке кипения человек!.. «Надрался!» — думаю… Ан нет!.. Записался добровольцем! И он туда же!.. Ну и понес… «Каскад! Возьми, — говорит, — мою Полину… — просит, умоляет!., вцепился мертвой хваткой!.. — Выручай!.. И еще Жозетту и Клеманс!..» Мамочки! я чуть не задохнулся!.. «Т… т… т… то есть как?» — говорю… Он мне слова вставить не дает… «Уезжаю сегодня в ночь». В двадцать второй, в Сен-Ло!..» Вот те на!.. Я ж ахнуть не успел!.. Он наседает, не отпускает!.. Нахрапом берет! Я и не смог отказать!..

«Выручку, рыбка, будешь мне пересылать! Половина твоя!» — ишь ты, как заговорил!.. Ушел! потом опять назад вернулся: «Осторожней, — говорит, — с Полиной! Она на блондинов падка!.. Я не в обиде буду, когда ты ей бока отлудишь маленько!.. Она так баба ничего, но надо иной раз и мозги вправить!.. Ну, все! Я пошел!.. Привет ребятам… У меня поезд в полночь!» — «Возвращайся живым!» — крикнул я ему вслед…

Итак, двое!.. Я был чертовски не в духе!.. Положение пиковое… Сажусь, стало быть… заказываю себе вермут… Елки-палки! Продыху не дают! За соседней стойкой Лапа устраивается… Я сижу, будто ее не замечаю… Ан, нет… окликает меня, трясет… Лапа с Пикадилли! которая бар с дочкой держит… в упор ко мне обращается, не отвертишься… «Каскад, — говорит, — на тебя только вся и надежда…» Еще одна!.. Моего мнения даже и не спрашивает… «Позаботься о моей девочке и кузине ее!.. Они обе без паспортов… Я к своему еду в Фекан, он уже три недели как на войне, заведение открывает в Бретани, не знаю, где точно, но место хорошее!» Слыхали? «Для американцев, понимаешь? Ты ж все равно остаешься! Сделай милость!..» — «Хорошо! хорошо!» — говорю! Опять, стало быть, мне расхлебывать!.. А как ей откажешь… Лапа — она баба исключительная, такие редко встречаются, да что там, таких вообще на свете не существует! Идеал для сутенера!., обязательная, скромная, общительная, верная! Вся как на ладони, услужливая и все такое!.. Я ее двадцать два года знаю… «Приводи, — говорю, — ты моя ненасытная, рабынь своих!., но смотри, чтоб никаких междусобойчиков!.. Паршивая овца стадо портит! И так-то с трудом в руках их удерживаю!.. Если порочная девка, работе конец!.. Ладно, когда чуть-чуть!.. Но надобно меру знать!..» — так прямо ей и объяснил. «Вот именно, Каскад, дорогой! Задай им встряску! Не стесняйся! Я не прочь! Я твои принципы знаю!..»

Ну и ну, думаю… Хорош прибыток! от войны!.. Оставят меня, наконец, в покое? Поди, все слиняли!.. Встали в зловещий строй! С трубами, барабанами и черт знает чем!.. Может, уже и до Берлина добрались! Небось, бесхозных баб больше не осталось!.. Бойцы хреновы! И что б вы думали?.. Откуда ни возьмись Кротиха тащится!.. И что говорит? Угадайте! Пьеро, говорит, Пьеро Короткоручка залетел! три года дачи! И кошки в придачу!.. Ну, огорошила! Пьеро Короткоручка! Ангел тишайший! Упекли в Дартмур! Аккурат в пятницу! ай-ай-ай! И сразу ко мне плакаться! Пенни, видите ли, ломаного не оставил! А я разбирайся!.. Только на меня вся надежда!., я его спаситель!., друг!., брат!., и все такое прочее!.. Короче, я должен выложить двадцать пять фунтов! Плюс, опять-таки, наследство! Две девки, и какие! Кротиха и Раймонда!., обе с претензиями!.. Вот она, моя планида!.. А куда денешься? Обещано! Идите, цыпочки! Пьеро — он впервые попался! Подзалетел! От этого не легче! Влип крепко!.. А дальше — известное дело! Пришла беда — отворяй ворота!.. Насчет баб его, тут все ясно: со всеми их пороками и прочим, хорошо, если они три фунта в день приносят! Мне, стало быть, по дешевке всучил! А ведь я сам ему их и продал. Так что знаю как-нибудь! Он еще за них не расплатился!.. Я ничего не говорю! человек в беде… Ничего не попишешь!.. Они, между прочим, три сотни стоят, не считая белья! Короткоручка раньше облысеет, чем они, стервы, мне это отработают! Даже если сдохнет!.. Прошу прощения!.. Бабы его от этого менее плоскими не сделаются!.. Хоть я их двадцать пять лет кормить буду! Как-нибудь я их знаю! Им все не в прок!.. Будто туманом одним кормятся!.. Смотреть тошно!.. Понятно, разные люди бывают!.. Что глупо, так это получить их обратно! Низкопробные бабенки!.. А Кенот? Чертова задница, это он мне их подсунул!.. Еще бы мне его не помнить!.. Родом из Бордо! Акцент у него тамошний и привкус вина!.. Вор он, каких мало!.. И бабы — одного с ним поля ягоды!.. Вот чего душа моя не принимает… чтоб бабы по карманам шарили!.. Дело есть дело!.. И нечего божий дар с яичницей мешать!.. Ладно! отвлекся я!.. Оно немудрено!., о чем я, бишь? Да, вот… В это время, вижу, Макс приперся… Кидается мне на шею… Пока я, значит, сижу, размышляю…

«Плачу я! — кричит. — Послушай меня, Каскад! послушай! Я сегодня уезжаю!» Так, думаю, еще один… «Куда?» — спрашиваю… Отъездом меня уже не удивишь… «В строй! в По!»

«В По?» — хмыкаю я… За стойкой все со смеху покатываются: «А, может, в жо…!» — кричат. Насмехаются.

Он как взбеленится! Да как завопит!.. «Уроды стебанутые! Пидоры несчастные! У вас в штанах пусто! Освобожденные все!.. Да? да? Так и скажите!..»

Выходит дело, это он ко мне обращается? Неслыханно!.. Я ж его не держу!.. Так чего он мне грубит?.. В Эльзас-Лотарингию ему захотелось! Тьфу! живот от него свело!.. Прикладом его, что ли, по голове огрели?.. Ну, знаете, с меня довольно!.. Я пошел!.. Вскакиваю со скамейки! И на улицу!.. Куда глаза глядят!.. Улепетываю!.. Думаю, пронесло!.. Нет, ты послушай дальше!.. Вхожу к Берлемону… Вижу, в баре Боб и Биз… Сейчас с разговорами пристанут… я — деру… портняжным рядом… прямо в Сохо… И на кого, как ты думаешь, натыкаюсь?.. Вот везет!.. На Пикпюса с женой его Бертой!., из Дуэ которая!.. Я ее, стерву, знаю! Подарочек! Всю жизнь мечтал! Сейчас, думаю, он мне ее сбагрит!.. День уж сегодня такой!.. И как в воду глядел!.. Он прямиком ко мне… Э-э, дорогой, не выйдет!.. А он, знай, подлащивается!.. Умоляет!.. «Только ты и остался… а не то итальяшки у нас хлеб отнимут!.. На тебя одного вся надежда! Каскад! Они ж всех баб наших приберут!.. Если ты не протянешь руку помощи, все они заграбастают, да еще корсиканцы! Тогда кранты!.. Жуткое дело!.. Все пропадем!.. А тебе, стало быть, все равно?.. Да у тебя, вообще, сердце есть?» Ишь, куда хватил!.. «За мной дело не станет!.. А сами-то, — говорю, — сволочи, почему сматываетесь?.. Испугались?» — «Тебе хорошо говорить, у тебя вены и белок в моче!..» Он это от меня же и знал. Я ему тогда:

— Перепились вы, что ли! Больные все, чокнутые! Медных труб объелись!

Зло меня разбирает… А он свое.

— Не понимаешь, что ли? Тоска!.. Душу гложет!.. Не улавливаешь? Башкой своей не сечешь?.. Тоска!.. Слышишь ты?.. Объяснить понятнее?.. Скучно! Тебе — нет?.. Ты вокруг себя посмотри! — и перечисляет мне: Бюбю, Крокет, Гранат, Пачкун, Жан Мезон, Кокет опять же… Все уехали!.. Чего тебе еще не понятно!.. Брательник мой в увольнительную приехал с медалью… Он в Кагорском полку!..

— Ну и что с того? Что это доказывает? Конкурс на самого стукнутого?.. Сгниете вы там все! Причем не с ног, а с головы! Потому что голова у вас снизу!.. Да, снизу! Так и знайте! Вы там сполна получите!..

Что он мне отвечает?

— Давай, говорит, дорогой! Кричи, не стесняйся! Авось, полегчает! Я не в обиде!.. Но Берту возьми! Вот тебе слово, больше ни о чем не прошу!.. Соглашайся без всяких, ты ее знаешь! Я тебе ее доверяю!.. Ее лечиться не заставишь, а ведь как нужно…

Что верно, то верно, такой сифилис, как у нее, поискать надо!.. Я ж в курсе был… что она его так и не вылечила!.. Врачи что? Они ее друг дружке отфутболивали!.. А у нее там высыпет!., тут!.. На вес золота Берта эта с уколами ее и бубонами! В общем-то, это ее трудности!.. Бывало, из-за пустяка по три месяца в больнице валялась, а тут вся насквозь прогнила, шанкры даже и в ушах… Берта и Пикпюс — та еще парочка!.. Выдавал он ей по первое число! когда у них стычки случались… Однажды три ребра сломал!.. Все из-за упрямства ее, что к врачу идти не хотела… Это мерзость, когда баба не лечится!.. Знай себе стонала: «К черту новарсенол!.. Не пойду колоться!..» Ой! Ой! Ой!., чушь!.. Фокусы!.. Я вот хожу к ветеринару!.. И не вчера, между прочим, начал!.. Пятнадцать лет уже! регулярно! Никогда не пропускаю!.. Здоровье прежде всего!.. Чего ж они, падлы, отлынивают? Каприз?.. Слыхали мы!.. «Что?.. Это я-то не подмываюсь?.. Я красива, меня любят!..» Вот что значит горничных подцеплять! Так до самой смерти замарашками и останутся! Тянут резину… не торопятся… по уши в грязи!., хоть бы когда зад в воду опустили!.. Боятся, что от них убудет! И вот результат: сифилис и все такое прочее!.. В жизни бы к биде не подошли, когда бы мужики не были настороже неусыпно, не орали на них беспощадно. Так бы и прогнили насквозь!.. Клиентам даже невдомек, сколько с бабами хлопот!.. Им ведь болезнь и гадость — только в радость! Вуалетки, финтифлюшки — все при ней! А что до эдельвейса ихнего, тут уж пардон! извините!.. Плевать хотели!.. Берта ничуть не хуже других!.. Тут поднатореть надо!.. Не всякий кот разберется!.. Помяни мое слово! А Пикпюс только что за горло не хватает… Возьми, говорит, мою Берту! Зубы мне заговаривает!.. Пристал, и ни в какую… «Возьми с возвратом!.. Она в «Эмпайр» знаешь, сколько зарабатывает… В накладе не останешься! Деньги пополам!» Слушать тошно: и куда его несет нелегкая… Урезонить его пытаюсь.

— Да куда ж ты, дурень такой, едешь? Место другим освобождаешь? Тут теперь лафа! Только деньги греби!.. К дьяволу армию!.. В Лондоне отродясь столько работы не бывало! Спроси у Рыжего!.. Он в нашем деле тридцать лет! И никогда ничего подобного не видел! Один день — и в дамках! Отпускников навалом! Тебе бабы деньги мешками носить станут!.. В Ножане заведение откроешь! Уедешь через полгода… Только чуть потерпеть!.. Судьба сама в руки идет! А ты сматываешься! Когда тут золотое дно! В уме, что ли, повредился? Болван! Мне на тебя смотреть больно, Пикпюс! Давай, иди, экипируйся! С души от тебя воротит! Тьфу!..

Я все ему сказал! Открытым текстом!.. Так нет, он меня даже не слушает!.. Опять про девку свою талдычит!.. Стоят оба на тротуаре!.. Как кретины!

— Валяй, — говорю, — сматывайся! Псих ненормальный! С тобой все ясно!.. Оставляй свою пташку!.. Не хочу злоупотреблять твой слабостью!.. Только чур!.. Чтоб без подвохов! Если она мне рога наставит в твое отсутствие, я ее сдам Луиджи!.. Он как раз спрашивал!..

Я-то знаю, что она его на дух не выносит.

Луиджи Флорентиец! Этот кого хочешь вымуштрует!.. Девицы у него шелковые ходят!.. Пикпюс по сравнению с ним сама деликатность… Видели бы вы его красоток! На обеих руках все пальцы переломаны!.. Стоит только взглянуть на сторону!.. Бац! и готово! тут же на улице!.. Ах ты, дрянь! Бац! И пошел отделывать!., а она ни звука! Надо их видеть… По струнке ходят! Осмотрительность проявляют!.. У себя на Тоттенхэме. Уверяю вас, им не до смеху!..

Берта при упоминании о Луиджи так и икнула!.. Еще чего не хватало!

— Да что вы, что вы, Каскад! Я паинькой буду!.. Чем хотите поклянусь! Жаловаться не придется!..

— Ну, ладно, ладно! Поживем — увидим!.. — отвечаю!., без восторга… — А ты езжай себе! договорились!.. Только кретин ты и больше ничего! Так и запомни! это мое последнее слово!..

— А хоть бы и не последнее, лишь бы ты мне ее вернул! Я ж люблю ее без памяти! Вернусь — заживем! — бредит человек, увещевает меня, будто в Армию Спасения записался!.. — Нам нужна полноценная победа! Эльзас-Лотарингия, браток! Я хочу Берлин увидеть своими глазами!.. Во как заговорил!..

— Задницу ты мою увидишь и нахлебаешься как следует! Кишками отплевываться станешь… Обходилась же Франция без тебя! Там уже и так семь или восемь миллионов дурака валяют! Десять тысяч таких идиотов, как ты, дохнут каждый день! От присутствия жалкого сутенеришки ничего не переменится! Помяни мое слово!.. Будешь, как говно в поле… Тебя никто и не заметит!.. Войну эту долбаную либо выиграют, либо проиграют… Ты тут ноль без палочки!.. Солдатня!.. Ради чего тогда голову класть? Твоего мнения кто-нибудь спрашивал?

— Чушь порешь, Каскад, ничего не сечешь!.. Короче, берешь ты ее или нет? Берту? Любимую мою?..

Пошли по новой.

— Катись! — говорю, — дубина! Получишь, что хотел! Прихлопнут тебя фрицы поганые!..

Еще одна трещина на руках!.. Везет как утопленнику! Станция обслуживания, на фиг! Все ко мне! Все ко мне! Цып-цып-цып! И куда я их дену? Ой-ой-ой!..

Анжела слушала болтовню молча, сама не речиста была… Видела, нервничает мужик… Тут были свои «за» и «против»… Она могла бы кое-что сказать… имела, в общем-то, право… потому как состояла у него в супругах и не со вчерашнего дня… а, так сказать, изначально… Другие что? девки продажные… Она только две недели, как из Америки вернулась, привезла кругленькую сумму в долларах и девчонку, которую подцепила в Виго, во время стоянки, совсем еще крошку… цветы в порту продавала, хорошенькая, но дикарка, непривычная еще, от города она вся как захолонула, от толпы, автомобилей, черным все ей казалось: и небо, и асфальт, и солнца не хватало! ее выйти заставить — сущее наказание было… И потом, вот какая штука… Сплин на нее нашел, на португалочку эту. Фантазия, стало быть, такая… Каскад не хотел смотреть на нее!.. Даже обратно отослать подумывал!.. «Я нытья не потерплю!.. Хватит с меня собственных неприятностей!..» Завелся не на шутку!.. И давай проклинать все и вся! войну, из-за которой все вверх дном перевернулось! нравы! фараонов! прочих граждан! португалку!.. Анжела молчала-молчала, а тут возьми да и вставь:

— Ты слишком добр, Каскад!.. Слишком добр!..

А? Что она сказала!.. Слащавый тон взвинтил его окончательно!.. Он — бац! как влепит ей! Лошадь, и та б упала!.. Анжела повалилась на стул!..

— Я хочу как лучше, Каскад, стараюсь изо всех сил!..

Еще и эта скулить будет! Он на нее с бранью. Ногами стучит! Вдобавок мы стоим глазеем, на нервы действуем. Он к нам.

— Слыхали! — говорит… — балбесы!.. Да, господа! Да! Я, видите ли, слишком добр!.. Господа, разумеется, того же мнения?.. Правильно, дескать, что все ко мне пристают!.. Каскад — он мухи не обидит!.. Его голыми руками бери!.. Погодите, голубчики! Есть тут кое-что и для вас! В одной конторе по вас соскучились! Хотите видеть пристава Мэтью! Он будет тут с минуты на минуту!.. Как пить дать! Без вариантов!.. Дельце у него имеется!.. Инспектор из Ярда!.. Сержант Мэтью! Да! да! Нет, вы подумайте! Слыханное ли дело? Господа устраивают скандал прямо в Майл-Энде! Ну, ну! Еще минута-другая, и вам мало не покажется! Думаете, господин инспектор шляпку эту проглотил?.. Кабы не так!.. Сержант Мэтью фантазеров не любит! И к кому же он идет, фараонишка наш! легавый из Ярда? Инспекторишка?.. Да ко мне, разумеется!.. Только его и не хватало!.. Мы на Хай-маркете встретились… Я — к кассе, и он туда же впереди меня… Ему фунт на Чаттертона… который вовсе не фаворит!.. Я, конечно, удивился… Но молчу!.. Он со мной первый заговаривает… Я выжидаю…

— Вы что, ничего не знаете?.. Война, Каскад! дорогой!.. my dear!.. Война!..

Идиотское замечание.

Так! — думаю… Начинается! Это у него пунктик! Каждый раз одна и та же шуточка, с тех пор как я ему билет свой показал!., белый… по восемьдесят седьмому разряду… там значится, что я уже свое отслужил… семь лет оттрубил! и больше не собираюсь!., не чокнутый! как остальные!.. Меня на мякине не проведешь!., в консульстве меня хорошо знают… в Ярде тоже!.. К тому же у меня белок… с переосвидетельствованием и все такое… Фиг я куда сдвинусь!.. Не дождется! Мэтью, он спит и видит, как меня на поезд провожать будет!., чтоб избавиться от меня! Как он мне на вокзале Ватерлоо стаканчик поставит!., а после, значит, девочки все — его!.. Сам себе каид, кому хочу, тому продам! Полиция ему нипочем!., лицемеры чертовы! Девчонок всех — корсиканцам!., бельгийцам… еще, не знаю кому!.. Знатное дельце будет!.. Я его, шельму, насквозь вижу! Чай, на Стрэнде не вчера поселился! Нечего тут туману напускать!.. Он, поди, думает себе: «Каскад тоже голову потеряет, как все!.. У них у всех крыша поехала!.. На войне помешались!.. Я его пристыжу!.. Он и рванет!.. Трам-па-па-пам!.. Лягушатники, они все патриоты!» Нет уж, извините!.. Пардон!.. Минуточку!.. Загвоздочка имеется!..

— Документики! — говорит… а сам злится… — Документики в порядке?.. Предъявить извольте… господин Каскад!., документы ваши!..

— Пожалуйста, господин инспектор!..

— Все истинные французы уходят на войну!.. — катит он пробный шар, а сам на меня поглядывает.

— Уходят!.. Уходят!.. Ваша правда, господин инспектор!.. Не стану спорить!.. Клиентам места освобождают… Так теперь модно!.. Бред чистой воды! В страшном сне не приснится!.. Вы, я полагаю, того же мнения, господин инспектор?

— Да нет, Каскад, иного!., совсем иного!..

— Война эта распрекрасная без меня обойдется, господин инспектор!.. Мне и с вами хорошо! Расставаться не хочется!

Только что в объятия к нему не падаю!..

«Э!.. — думает он. — Испекся карасик!» Размечтался!.. Вообразил бог знает что!.. Предвкушает уже! Тоже мне вербовщик нашелся!.. Я, стало быть, невинность изображаю!.. Я его, голубчика, как облупленного знаю!., господина инспектора этого!.. Дурак дураком, но коварства и упрямства не занимать!..

Стоим, значит, болтаем… Он с другого конца заходит…

— Какая страшная война!.. Следует глубокий вздох.

— Немцы эти — чисто дикари!.. Видали сегодня в «Мирроре»? Фотографии? Звери! Как они детям руки отрезают?..

— Истинная правда, господин инспектор, звери…

— Таких уничтожать надо, Каскад!..

— Вот именно, господин инспектор!

— Я бы сам пошел! будь моя воля!.. Эх, кабы моя воля!.. Кабы не служба!.. Будь я себе хозяин!.. Как вы!..

И давай опять вздыхать… гадина такая!

— Я, знаете ли, весь больной, господин инспектор! Карту мою медицинскую видали? Похвастаться нечем! Хрупкое здоровье! ноги слабые!..

А он в ответ:

— Очень беспокойный больной!..

Куда это он клонит?.. Вижу, тучи сгущаются… Задел я его!

— Это я-то беспокойный? Помилуйте, господин инспектор!.. Да что ж вы такое говорите!.. — захлебываюсь я от праведного гнева!

— Паинька, значит? Тон скептический.

— Так точно, господин инспектор!.. Что у него на уме?!

— Никаких предосудительных действий? Нарушений общественного порядка? Breach of the Law?

— Ни в коем случае, господин инспектор?

— А банда ваша, Каскад? Так вот откуда ветер дует!

— Банда? Какая банда?.. — я аж вздрогнул… Впервые слышу! На что он намекает?..

— Ох, хлебнете вы с ними! Что за шайка! Каскад!.. Прохвосты! Одно слово, банда!.. Наглецы! Я вас не понимаю… С такими разбойниками!.. Я вас по-хорошему предупреждаю, любезный Каскад!..

Я все в толк не возьму, о чем это он.

Тут он мне рассказывает… в подробностях… про скверные манеры… про историю со шляпой… в «Доблести»… про драку вашу и прочее… Вонючка поганая!.. Под меня копает! Я молчу… Слушаю… Чую, к чему он ведет. Ссору завести со мной пытается!.. Указания получил, гад легавый!.. Чтоб анархизм мне пришить!.. А потом выслать! Сплошная ложь!.. А им все равно! Сочиняют без зазрения совести!.. Когда дело пришить надо, все средства хороши!.. Тут главное помалкивать!.. Сбавляю пары!.. Вытягиваюсь по струнке!.. Виноват, дескать… Если взбрыкну, захомутает, как миленького!., зацапает! У него, наверняка, уже и ордерок имеется!.. Он меня предупреждает категорически!

— Чтоб я их больше в «Доблести» не видел! дружков ваших! Слыхали?

— Правильно! Правильно! господин инспектор! Прохвосты они! Ваша правда!.. Им спуску давать нельзя!.. — поддакиваю я.

— Ни того, ни другого!

— Само собой!..

— Молодой этот кто? с рукой еще такой?..

— Инвалид войны! Господин инспектор! Настрадался мальчишка… Жертва нынешних кошмаров!..

— Боро, может, тоже жертва нынешних кошмаров?..

Язвит, понимаешь.

— Двенадцатая попытка!.. И не последняя, будьте уверены! У него еще бомбы есть!.. Не сомневаюсь, он продолжает их фабриковать!.. Вам что-нибудь известно, Каскад? Такого повесить мало! У вас чудовищные знакомства, Каскад! Свободу он употребляет во зло!.. Мне стыдно за вас, Каскад!

— Помилуйте, инспектор! Перед вами самый тихий человек в районе!., где, кстати сказать, отчаянные подонки разгуливают! Между нами говоря! Положа руку на сердце…

Это камень в его огород!

— Чтоб я больше не видел их в кабаках!.. Ни того, ни другого!.. Понятно?..

Похоже, он не услышал намека… Ишь, уперся!., подлюга!.. Я не сдаюсь, дудки-с!..

— Они ж не анархисты какие!..

— Черт побери, Каскад! А кто ж они, по-вашему?

— Мальчишка не анархист!.. Он даже не знает, что это такое!..

Зло на него берет с его дурацкими обвинениями!

— Это мы еще поглядим, Каскад! Поглядим!..

Упрямый гад! вдобавок злиться начинает!., лучше не настаивать!., как упрется, несносным делается… Виски в голову ударяет… Тогда его уже не умаслишь!.. А между прочим, не бессребреник!.. Я-то знаю, во сколько он мне обошелся за четырнадцать лет!.. Он мог бы себе дом себе отстроить, я вам точно говорю! и какой! на мои подаяния!.. Столько лет уже его улещиваю!.. А потому он меня за все время только дважды повязал!.. И оба раза за обворовывание клиентов, не имевших ко мне ни малейшего отношения!.. Чистейшая несправедливость! Полное алиби! Стыд-позор!.. Того парня девки Татава обчистили!.. А не мои вовсе!.. И он, паскуда, это отлично знал! Однако за мной должок водился: двенадцать дел! Он по-своему считал!.. Тогда не вышло меня прищучить!.. Теперь, значит, моя очередь пришла!.. Дело чести!.. Не то, я думаю, он бы место потерял!.. Над ним все в Ярде потешались! Это было во времена Смазливого! Тогда порядка еще не было…

Ребята на месте не сидели!.. По коттеджу в неделю делали!., при содействии горничных!.. По триста-четыреста фунтов приносили!.. Вот это, я понимаю, молодость!.. Нынче здесь, завтра там!.. Хозяевам от горничных одна погибель!.. А Смазливый, ты бы видел, что за парень был!.. Только по шикарным хатам, самым high life!.. Куда ни придем, нам двери открыты!.. Представляешь, что такое!.. Мэтью злобой кипел, аж штаны дымились!., кругом в дураках!.. А залетел я за Татава!.. Не могло ж это вечно продолжаться!.. Он меня даже предупредил!.. Пора, говорит, тебе причалиться, Каскад! Одиннадцать месяцев оттрубил за Татава!.. семь и четыре!.. Так мы расквитались!.. Я приставу честь спас. Шестнадцать кило на этом деле потерял!.. Так что как-нибудь я его знаю!.. Сквитаемся после… Все еще впереди! А пока я любезен, как ни в чем не бывало! Зачем осложнять!.. Меняю тему.

— Вы, я вижу, господин инспектор, поставили на Чаттертона… Хорошая лошадь!., спору нет!., но все же… все же…

— Вы знаете лучшую, Каскад?

— Разумеется!.. Мне так кажется, по крайней мере!.. — в Англии никогда не следует быть категоричным… сочтут сумасбродом!.. — Я, если вы хотите знать, предпочел бы Микки, господин инспектор! Что ни говори, совсем иная посадка!.. Не то, чтоб я совет давал, господин инспектор… нет… я бы себе такого никогда не позволил… Хотите, возьму вам шесть жетонов!.. Но тогда уж на Микки! на выигрыш! Рисковать, так рисковать!..

Он меня словно и не слышит!.. Выкладываю денежки!.. Он хлоп — и жетоны загреб! Все, привет! Глазом не моргнул! Теперь я вижу, что меня поняли без слов!.. Итого, разорился на шесть фунтов!.. Из-за вас, придурки!.. Из-за выходок ваших дурацких!.. Не то он бы меня захомутал!.. Как пить дать! У него уже все наготове было! Чистой воды шантаж!.. Такие вот дела! И все из-за вас!.. Так и знайте! Да за что ж мне такое наказание? Это ж стыд-позор в мои-то годы лебезить из-за таких вот сучьих потрохов!.. Моя банда!.. Моя банда!.. Слыхали? С чем вас и поздравляю! Господа артисты куролесят в Майл-Энде в четыре часа пополудни!., нет уж, увольте! Не моя банда, а ваша!.. Еще не хватало! Чтоб какие-то идиоты мне репутацию портили! Слыхано ли!.. Нет в мире справедливости! Я его, гада, сразу раскусил!.. «Я жду, дорогой! — говорила его физиономия. — Раскошеливайся, голубчик, не то я тебя вмиг замету!., тепленького!..» Только и думал, как меня обчистить!

— Ты слишком добр, Каскад!.. Слишком добр!.. — Анжеле слушать невмоготу!., рыдает в голос!., от избытка чувств! оттого, как ему, бедняжке, достается!.. Устоять не в силах!.. На шею ему виснет! Вцепляется, целует, целует!.. Снова нарывается на оплеуху. Снова отлетает на софу…

— Хочу и плачу! Это мое дело! Мои проблемы! И нечего мне тут сцены устраивать!..

Вот такая натура!., рявкнул! а после сразу стихи!..

Потому что с каждым днем Я люблю тебя сильнее. Сегодня больше, чем вчера, А завтра буду больше втрое.

Одним духом выпалил.

— Это я в Рио выучил! — говорит и — оп! уже снова распалился.

— Везет как утопленнику! Хоть совсем на улицу не выходи! Куда это годится! Куда?.. Только и слышишь: Каскад, туда! Каскад, сюда!.. Все ко мне цепляются!.. Все недовольны!.. Может, пахну чем? и фараоны чуют?.. Эта хныкать не перестает!.. Карта не идет!.. Поставишь на лошадь — она задом пятится… Только цыпочки ко мне льнут!.. Бери — не хочу!.. Тут уж ничего не скажешь!..

А Берта с Мими знай себе хохочут: на подушках развалились, за животики держатся. Берта тощая, зеленая вся, и Мими Костяная Нога… под лампой рожи разные корчат, чуть не плачут от смеха…

— То ревут, а то гогочут, ни минуты покоя! Они ему тоже на нервы действовали.

— Поди, кальвадосу мужчинам принеси! Слышишь, что ли, Мими!

Это он ее вниз посылает… Спускаются обе — кубарем… Анжела голову в руки уткнула — рыдает из-за полученной оплеухи, так что стол трясется… Каскад на нее — ноль внимания… Уселся верхом на стуле, спиной к ней повернулся и бурчит себе под нос… Раскачивается. Злится про себя…

В душе он, будьте спокойны, горд, конечно, что Мэтью его за главаря держит… Это ему весу придает в своем кругу!.. Пусть хоть и за шесть фунтов! Да чихал он на шесть фунтов!.. Разве ж это сейчас деньги! Мы — его банда! Сплошь оригиналы!.. Еще как весу придает!.. Чай, не кто-нибудь!.. Тщеславие — его слабость!.. За такой почет он и ста фунтов бы не пожалел!.. С его-то гаремом?.. Сто фунтов больше, сто фунтов меньше!.. Десять, двадцать, сто пятьдесят? Велика разница!.. Да пусть он подавится, Мэтью этот! Особенно теперь, с подкреплением!.. Расходов, понятно, много!.. Стол — садись, кто хочет!.. Весь Лестер сходился… приборы, приборы — конца не видно!.. Попрошайки, прихлебатели, приживалы!.. Нескончаемым потоком!.. Прямо столовая… Кто, откуда — поди разбери… Шли и шли!., все новые и новые… кореши заезжие… девицы стайками… плюс долги в десятках пивных!., тоже на него навешивали… кто, что — он не вникал… оплачивал исправно… Репутацией дорожил! Плюс скачки, дерби там и прочие, где он жуть какие ставки делал… плюс рискованный, прямо скажем, покер, да еще расходы на лекарства… Как вы думаете, во сколько это все выливалось? Девицам еще косметику подавай, парикмахеров, завивки разные и прочие штучки — они себе ни в чем не отказывали, никогда, бесчисленные массажи, парфюмерия «Убиган»! А сверх того — расходы похлестче: левые счета фараонов, а те тоже с запросами и шантажисты хорошие, какие суммы захапывали, по шесть, семь фунтов с девки! понедельно, помесячно! Вроде как мелкие штрафы! А если на местах гуляний, так и по двенадцать фунтов! По выходным, когда самая работа! И все им мало! Расходов, короче, прорва!.. Трещало по всем швам! Особенно начиная с четырнадцатого-пятнадцатого года, прямо лихорадка какая-то, алчность, погоня за барышом, народ с ума посходил! Каскад так прямо и говорил: либо они успокоятся, либо рухнет все к чертям!

«Война! Война!.. Помешались все! Вы только на них посмотрите!.. Не ведают, что творят!.. То им денег подавай, больше, больше!.. А то вдруг — ничего не надо! Все с мест посрывались! Ум за разум зашел! Точно шило у них в заднем месте! А деньги все коту под хвост! Нет, вы на них поглядите, на голубчиков! Каких только гнусностей не делали, на Преступления шли, чтобы цыпочек своих в Лондон доставить… Сказать бы им год назад: «Сматывай удочки, дружочек! Будь мужчиной! Возвращайся на Севастопольский бульвар! Бизнесу крышка! Завязывай с Лондоном!..» Они б тебя за психа сочли!.. А сегодня — нате! Труба зовет!.. Говорят им: «Валяйте, птенчики! Помирайте ни за грош! Ну, живее!» И. полетели! На передовую потянуло!..

На месте им не сидится! Ноги в руки и бежать!.. Полюбуйтесь, каковы! На что, скажи, это похоже!.. Подумать только!.. Бросают женщин и детей!.. Не нужны они им больше ни за какие деньги!.. Чистейшее безумие!.. А ведь золотая жила!., одна-две рыбки — и дело в шляпе!.. Наш бизнес нынче на вес золота! По мне, так заелись просто!.. Ах, пожалейте бедного сутенера! Изнемогает он: куда деньги девать не знает!.. Я свое слово сказал!.. Меня не собьешь!.. «Дорогуша, ты мне лапшу не вешай! Баба твоя приносит тебе двенадцать фунтов в день!.. Бросать такую — преступление!..»

«А ты, — говорит, — вообще слова не имеешь!.. Ты в порядке! У тебя ж белок!..»

«Белок! не белок! Пентюх ты и больше ничего!» Меня трясет, когда их слышу!.. Видеть их не могу!.. «Там не Верден, там Сомма!..» и все такое прочее!.. Упоминания в приказах за заслуги, вот как у него!.. Мальчишки! школьники!.. Пороху понюхать захотелось!., потому что они, видите ли, настоящие французы, «френчмены»! Чтоб мне яйца оторвало! Я тебе вот что скажу!.. Газет читать меньше надо!.. А то заглатывают все подряд! утку за уткой!.. Вот и крякают после!.. Ты на меня посмотри! черта с два я их читать стану! ахинею ихнюю!.. От нее-то и крыша у всех поехала! Треп! Сплетни! Ты вот читаешь брехню эту? А? Признайся, Боро! Признайся, сучий потрох! Да что там, я и сам видел!.. Ты тоже этой пакостью не брезгуешь!.. Ей-ей! «Миррор»!.. «Скетч»!.. «Стар»!.. «Иф ю плиз»!.. Гнусность всякая!.. У меня хоть весь дом обыщи! Ни одной не найдешь!.. Я их даже в уборной не держу!.. Девчонкам так и говорю: «Хоть одну увижу — убью!» Иди, сам посмотри! По твоей роже судя, ты тоже читатель! Допустим, ты не такой кретин, как другие! А все ж и тебя не обошло! только и твердишь!.. «Война — то!.. Война — се!..» Тебя так разбирает!.. «Разумеется, мадам!.. Победа сям!.. Победа там!.. Вперед, в атаку!.. Мяса!., мяса!.. Давайте больше! Кости вышлем назад!» Болтовня пустопорожняя! Кричи, кто громче! Нечего даже и бумагу переводить! Я лично в войне только одно вижу! От нее армия растет, и денег становится больше!.. Ложись и греби обеими руками!.. Работа для дам!.. Я не за победу!.. И не за поражение! Я не мчусь на фронт!., не обороняюсь!., и не отступаю!.. Я живу себе в свое удовольствие!.. Между прочим, не смешно!.. Идиотизм их — неспроста!.. Чего им, спрашивается, бежать! наперегонки!.. По мне, так их страх обуял!.. Все дело в этом!.. Только страх наоборот!.. Бросаются в воду, спасаясь от дождя!.. Я вот не боюсь, черт побери!.. И путевой лист мне не нужен! Сам знаю, куда идти!.. Мэтью я в гробу видал! и остальных там же!.. И маршала Хейга! и царя! и Пуанкаре! И лорд-мэра! Все одним миром мазаны! А я буду кайф ловить! Я скромный человек! Они наживаются! И мы будем наживаться!.. Они, понятно, кровопийцы! Слов нет! Я всегда это говорил! Меня все знают! У меня белый билет! А вы дисциплинарные батальоны в Африке видели?.. Я сутенер! а не генерал!.. Я никого не трогаю! За ваше здоровье!.. Я мог бы жить — кум королю! Меня мои бабоньки устраивают! А мог бы по снабжению! Мне предлагали!.. И не такие дураки, как я, деньги делают!.. На шинелях, например!.. На башмаках картонных!.. Нахлебники победы! Что ж, дело нехитрое… А я вот по части дамского вальса! Так-то! И менять не собираюсь! Да, ваша Светлость!.. Так что им от меня нужно?.. Мне моих трех девиц хватало… не считая Анжелы, понятно… Они мне теперь дюжину всучивают!.. На что это похоже?.. Скажите на милость!.. Я газет не читаю! Что я, чокнутый, что ли?.. Пьеро Короткоручка — и тот понимает!.. Он сейчас на казенке отдыхает!.. Он знает, что я человек слова!., как сказал, так и сделал!.. Либо все, либо хрен моржовый! И что Клеманс я ему отдам!.. Однако надоело до чертиков! Я ничего не просил!.. Это вам не хухры-мухры!.. Дюжину на мою шею!.. Тут надобно, как у Пепе Горбатого! Куда податься?.. Может, вы мне скажете, пиротехники? Вы же газеты читаете!.. И коньяк, я вижу, любите!.. Вот это мне по душе!.. Это я понимаю!.. И сигарами не брезгуете! «Лондрес» как-никак! Кубинский, чуете?.. Вы носа не вешаете?.. Ну и славненько!.. Да здравствует хорошее настроение!.. Везет — как утопленнику! Ничего! Выпутаемся!.. Главное — духом не падать!.. Старик мой, он краснодеревщиком был в Безоне, семьдесят лет прожил, он мне всегда говорил: «Малыш! Берегись омнибусов!..» Так представьте, сам под омнибус и угодил, под курсельский!.. Вот она, осторожность!.. Это ж катастрофа!.. Чума на бедные головы! Хорошо, еще остаются на свете свободные люди!..» После третьей стало жарко.

— Мими!.. Мими!.. Тащи бургундское наверх! Я не хочу, чтобы господа ушли несолоно хлебавши!., и колбасу!., и сыр!.. Пусть господа закусят!.. Мне для них ничего не жалко!..

Шутники!.. Оригиналы!.. Фантазеры!.. Мэтью так и сказал!.. «Настоящие артисты!» Уж он-то понимает!.. Таких людей поискать надо!.. «Артисты, господин Каскад!» Эх, Боро! спой мою любимую!.. Посмотрю, какой из тебя артист!.. Не то знаться с тобой не буду!., десять лет!.. Я такой!.. Давай! «Сумеречный вальс»… А вы, девочки, подпевайте хором!.. За победу малых сих и прочих банщиков!.. С воображением штука! Слушай нас, Вильгельм немецкий!..

В углу стояло маленькое пианино Гаво с недостающими клавишами… Боро усаживается послушно!.. Все хором затягивают! Три-четыре!.. «Рыцари луны-ы-ы!» Да так фальшиво, что самим смешно!.. Горланят!., аж стекла дрожат… с чувством!.. Анжела, здоровая баба, громче всех надсаживается… В голосе ее горечь слышится… рыдает о своей недоле… В отчаянии, что мужик ее нервничает…

Он опять Мими зовет!

— Мими! бургундского!.. Бургундского, кисонька!.. — вопит в глубину лестничного проема…

Возлияния, стало быть, не кончились!

А Мими там, на кухне, в подвале, дурака вместе с другими валяет… Визг, писк сверху слышен. Знать, веселятся от души!

— Издевается надо мной, дрянь такая!., форменным образом!.. Мими! Мими! ты слышишь меня?.. Скажи Джоконде, пусть поднимется!.. Пусть она вам, мужики, погадает! То-то картинка!.. Обхохочетесь!.. Джоконда моя — это номер, скажу я вам!.. Что с картами вытворяет!.. А руки!.. Потеха!.. Мать моя, старуха, та картам верила! Все «малышом» меня называла… Я-то сам не верю!.. Я не суеверен вот ни настолечко!.. Но Джоконда — это спектакль!.. Другой такой не найти!.. Это вам не просто так!.. Она их насквозь видит! С молоком впитала!.. Все карты до единой! Жизнь! Прошлое… Будущее!.. А характер до чего взрывной! Одна физиономия чего стоит!.. Даром что из Севильи!.. У них это в крови!.. Я ее в 1902-м с Кастильской выставки вывез!.. Звалась Кармен… А я ее Джокондой называю! И вот, прижилась!.. Сегодня уйдет! завтра вернется! На кухню!.. Погуляет-погуляет… и опять ко мне!.. Скажет: «До свидания, Каскад, голубчик!.. Больше ты меня не увидишь!..» Я не расстраиваюсь!.. Не пройдет и трех дней, как она уже на месте! Сама преданность!.. Двадцать лет одна и та же песенка!.. Цыганская душа!., вороватая, жуликоватая, лживая, все при ней!.. Пьет только воду! Она не с вина такая буйная! То-то и оно!.. А кастаньеты вы бы видели!.. Вот это работа!.. Град!.. Чистое дело, град!.. Пальцев не видно!.. Я от нее ничего не требую… Приносит иной раз фунт… или два!., ну, пять!.. Я молчу!.. Я беру все!., она тоже!.. Цыганка!..

— Занята Джоконда! — доносится снизу… — Кролика на ужин готовит!..

Это Мими из-под лестницы кричит.

— Тысяча чертей! Скажи, чтоб пошевеливалась! Что ждут ее! Долго еще?..

— Иду, лапочка!.. Иду, золотце!..

Воркующий голос! рулады!..

Это она сама снизу курлычет… из глубин…

— С картами! Карты не забудь, золотце!.. И не крапленые! Слышишь меня?.. Самые правдивые неси!.. Синьора Удача!..

А нам поясняет:

— Хлебом не корми! Она и заплечного мастера Деблера вокруг пальца обвести попытается.

Мы смеемся!

Идет, значит, по лестнице взбирается, Кармен эта самая!., носом шмыгает… кашляет… задыхается…

— Сакро мио!.. Сакро мио!.. Куэлле каза!.. Што за дом!.. Ай-а!..

Второй этаж!., третий!., четвертый!.. Выплывает наконец! Ну и чудо в кружевах!.. Правду сказал старик!.. Уцепилась за перила, стоит-хрипит… невмоготу ей!.. Одышка замучила!.. Лицо — ну чисто гипс!., глаза черные!., уголья!.. Кружева шантильи на голове… оборки!., бархат воланами… шлейф прямо!.. Юбки балдахином… все монетами увешаны!.. Звяк! звяк! колокольчики!.. Чуть шевельнется — перезвон стоит!.. А гипюру, гипюру!., талия осиная!., и все в пятнах!., тут! там! жир! пыль! Соусы разные!.. На ушах подвески, точно у дикаря, до плеч спускаются… За перила держится, дух переводит… Вдруг… как выпрямится!.. Глядите, какова!.. Глазами нас испепеляет!.. Подбоченилась!., брови нахмурила!..

— Да что ж такое делается!..

Глядит презрительно!., дерьмо, дескать, тут всякое! Кипит возмущением! Пышет под штукатуркой, физиономия всеми чертами кривится, губы фиолетовые, исчерна… сжимаются от ярости, что мы тут… вне себя она…

— Ты звал меня, Каскад? Звал, котик? Так она его величала.

— За карты, куколка!.. Приказывает.

— Перед этими муфлонами?

— Да. Молчи, стерва!..

Она аж захлебнулась… грудь катаром разрывается… и кашляет!., и кашляет!..

Анжела тут же стоит, слова не произносит. Кармен ее замечает.

— А гусыня эта?

Анжела испускает вопль:

— Каскад! Выгони сейчас же эту дрянь! Чтоб место знала, собака! Каскад! Если она только еще минуту здесь пробудет!.. Тогда все, до свидания!.. Я тебе не потаскуха из Рио!.. И так уже семь босявок! Я еще эту сумасшедшую должна терпеть? Нет уж, знаете! Прощай!.. Со мной это не пройдет… До свидания!..

Сказала — как отрезала!.. Куколка аж задохнулась… запыхтела так, что лестница затряслась… Дескать, сил больше нет… на ступеньку плюхнулась… сейчас в обморок упадет!..

— Сука ты! Сука! — шипит. — Сука!.. Мало тебе! Погоди, и тринадцать будет! Тринадцатую получишь!..

Хохочет надтреснутым голосом!., до умопомрачения!., откидывается на спину… сидеть больше не может!., в корчах на брюхо переворачивается!.. А уж остальные-то как счастливы!.. То-то животы надрывают!.. Сколько их!.. На подушках лежат!., и на ковре прямо!., квохчут… ерзают!., вперемешку!.. Старые, молодые — все в клубок!.. Ну, кино!., про сладкую жизнь!., и все такое! Кружки по кругу пошли, бутылки, сперва — кальвадос, после — сосиски… Гуляй, ребята!.. Все позволено!.. Девицы между собой ругаются.

Боро снова усаживается за инструмент… На этот раз взяли дружно…

«Рыцари беды-ы-ы!.. ы!.. ы!..» Девицы юбки задирают… лифы распускают, а то душно… По ляжкам себя хлопают… от смеха!., так что пятна красные остаются… Одни худые, другие упитанные!..

Каскад тут рассердился, отбрыкиваться стал, его щекочут, за вихры таскают… почтения ни на грош!..

— Бабы! Бабоньки! А вы что ж, кашалоты? Как есть, убивают!.. Нет, уж извините! Неслыханное дело… Это ж дальше некуда! Куда мы катимся? Все шиворот-навыворот!.. Старухи хуже детей!.. Мир спятил!.. Пороку зеленая улица!..

Тут все аж зашлись от смеху!.. Захлебнулись!.. Навзрыд хохочут!.. Он встает негодующе, снова садится… верхом на стул… пот со лба утирает…

— Пошутили, и будет! Господа! минуточку! чурики-с!.. за здоровьице!.. Гусиную печенку, Мими!.. Паштету, рулету!.. Я ж вижу, господа еще не накушались!.. Боро!.. Боро!.. «Золотые нивы»!.. Я хочу «Золотые нивы»! Слышишь, что ли?

Но девицы требовали «Поэта»… «Один поэт сказа-а-ал!..» Затянули «Поэта»!.. «Что где-то есть звезда-a!., а!., а!..» Но дальше не продвинулись… Опять перепалка завязалась!., насчет Анжелы!., одни за!., другие против!., относительно ее манер и всего такого. Имеет она право в позу вставать или не имеет?.. Мол, могла б и повежливей!.. Расщебетались, сплетницы!.. Гам подняли… наперебой, друг дружку уже не слышат!.. Нам-то с Каскадом договорить хотелось!.. Про драку с полицией!., объяснить, что к чему… Сюжет небезынтересный!., про скандал и наши якобы бесчинства… Чтоб не усугублять… Если крабы что против меня имели… значит, кто-то накапал… Настучал в спецслужбу…

Дождь барабанил в окна, хлестал, обрушивался шквалами… Впереди еще зима… Четыре месяца уже, как я жил в Лондоне… подумать только: четыре месяца! Не то чтоб совсем беззаботно — любопытных дюже много! Но все лучше, чем на том берегу!., куда лучше, чем пешкой в «шестнадцатом конном»… чем подыхать ежедневно от Артуа до Керси… ощупывать себя в углу окопа — цел ли… не видеть впереди ничего, кроме колючей проволоки!.. Хватит! спасибо!.. Я три года оттрубил!.. Молодость там прахом пошла!.. Затея господина Вивиани плохо кончилась! Счастливо оставаться, Дерулед!.. Я вывез оттуда свои кости плюс еще кое-какой балласт! кучу дыр!., покалеченную руку! На ней лишь чуточку мяса осталось… Но, может, им и этого достаточно, чтобы меня снова сцапать! Еще не конец игре!.. Война прожорлива!.. Надо быть начеку!.. Когда кругом война!.. И в ухо жахнуло… теперь гул стоит!., свист!.. Будто пуля летит… Это меня беспокоит!., свист, он спать не дает… И нога волочится… Смешного мало… Сутенеришки эти курам на смех… Наслушались сказок разных!., вот им головы и вскружило!.. Я — что? я молчал!.. Опыт… Научен был!.. Высовываться не стоит!.. Они ж, в сущности, как дети!., «правду они знают», ядрена вошь!.. В окопах они такое узнают!., о чем в газетах не пишут!., цедить сквозь зубы и болтать на жаргоне — это еще не все!.. Остальное на месте постигнут!.. Мне и у Каскада хорошо живется!.. Я отсюда никуда!.. Тут рай после всего, что я видел!.. У них живенько пыл поостынет!.. То, что они тут, на Лестер-сквер, ссорятся — это они с жиру бесятся… с благополучия!.. Бросить все?.. О, безрассудная молодость!.. Мясорубки им захотелось, контрнаступлений, кретинических штучек всяких, фарша человеческого! шрапнели в брюхо?., сгнить в луже… в грязной жиже траншеи… нахлебавшись газу… За ваше здоровье, пушечное мясо!.. Вы мне нравитесь!., те, кто «за»!., и все такое!.. Я не собирался им глаза открывать!.. Никогда не следует открывать глаза наивнякам! Труба зовет!.. Они б меня убили!.. Ай-ай-ай!.. От информации проку мало!.. Перемен захотелось?.. Скатертью дорожка!.. Они помрут раньше, чем меня снова туда потянет!.. А ведь клиенты валом валили… Вы только подумайте!.. Тут прямо, в двух шагах… деньги сами в руки шли!.. Такие возможности упускать!.. Улицы битком набиты!.. Денег — куры не клюют!.. Тротуары усыпаны!.. Солдатня, куда ни глянь!., кишит!.. Спрос и предложение!.. Девицам передышки нет… Мужичья пруд пруди, яблоку негде упасть!.. Толпы! по Шафтсбери-авеню! по Тоттенхэм-Корт-роуд!.. такое и во сне не приснится!.. Вот они, рядом! напористые! выдержанные! легко шагающие по жизни! Всем довольные! Томми! Сэмми! и прочие! Из них виски сочится, подарочки разные!.. Тротуары золотом стелены! Ложись и подбирай… Каскад не преувеличивал!.. Обалденные годы были! четырнадцатый, шестнадцатый, семнадцатый!.. Никогда люди столько не шворились… Сутенерам — лафа! А они вдруг — фьюить! улетучиваются… Смываются! Тронулись все! Шило в одном месте!.. Нетерпеж и паника! Вещмешки похватали!.. Штурмуют консульства!.. Перед французским, на Бедфорд-сквер, только их и видно!.. Взбесились!.. Точно муха какая укусила!.. От газет в мозгу помутилось!.. Каскад на этом твердо стоит!.. Совсем рассудок потеряли!.. Неистовствуют! Ветер, ураган войны в голове!.. Девки побоку!., пусть пропадают!.. Вот к чему все привело!.. Каскаду от этого урагана богатое наследство досталось!.. А он еще жалуется!.. Двенадцать цыпочек!.. Двенадцать! разом! Все ему одному! Обхохочешься! Может, это еще не конец!.. И что теперь делать прикажете? Устроить их всем табуном на Лестер-сквер?., с Анжелой во главе?.. Так оно сподручнее всего!., для работы… рядом совсем!., ста ярдов не будет!.. Лучше не придумаешь!.. В смысле местоположения!.. Шесть этажей!.. Лестер-стрит… Лестер-сквер… Кто поднимается, так из дверей видно… комнаты большие, просторные!., культурный прием обеспечен!., места для гигиены на каждом этаже… биде французские… изысканные! «Совокупление и почет»!., таков девиз! Кухня во весь подвал! ломится! как в сказке! У Каскада не мелочились!.. Богатейший стол и дверь нараспашку! Горячие блюда в любое время… днем и ночью! Вам любая баба подтвердит!.. Лондон для проституток — сущее испытание… Какие посубтильней — кашляют без остановки!.. Работать на улице зимой смертельно опасно!.. Туман напитан туберкулезом!.. Пища нужна основательная… прозрачной вермишелью не обойдешься!.. А тут! мать честная! Все по первому разряду!.. Каскад насчет еды никому не доверял! Сам три раза в неделю закупки производил… Птицу приносил отменную, наиупитаннейшую, индеек вот таких! курочек вот таких! Бараньи ноги, каких нынче и не бывает!., противни не выдерживали! баранина изысканнейшая, откормленная на приморских лугах… Вальдшнепов на дюжины считали!.. Корзины так нагружал, что горничные на месте оседали… масло — экстра… центнерами!.. Ни на чем не экономил… Стол — прежде всего!.. Это еще один его девиз!.. Никаких суррогатов!.. Фрукты!.. Лучшие персики в любое время года! Вот в чем причина успеха!.. Были у Лестерского пансиона и другие преимущества… Самое что ни на есть центральное место для свиданий, и «Риджент» рядом, и «Ройял» в двух шагах: биржа всяческих сделок, излюбленный уголок сутенеров, настоящих, не гумозников каких!.. Прошу не путать! нет! солидных людей! Элиты! законодателей в своем деле! Настоящих сутенеров с заведениями, которым по десять, пятнадцать, двадцать лет! Воротил!..

Позор мелочевке!.. Эрцазам всяким!.. Такие долго не держатся! раз-два, и нет их!.. Вы бы только посмотрели за покером!., это ж катастрофа!., в первой же партии!., разложены на лопатки!., разбиты!., растоптаны!.. Только их и видели!.. Здесь, в «Ройял», с четырех до шести серьезные вещи обсуждались… Купля, продажа, торг, уступки… Взять хоть «Эмпайр» — золотая жила для ремесла, по три фунта за девку платили на одну только взятку консьержу… плюс столько же фараонам… Понимаете, что почем?.. У Каскада своих пять работало, а когда и больше. Леа, Урсула, Жинетта, Мирей и малышка Туанон, эта с мамашей выходила… Когда мы пришли, они как раз все отдыхали… Ожидали часа вечерних спектаклей, чтоб помчаться на работу… в восемь тридцать самое оно… Мы вовремя угодили! они тут нежностями друг дружку донимали!.. Особенно новеньких… только что овдовевших… осиротевших поутру… чьи мужики на нервной почве на войну подались!.. Обустраивались, значит, кое-как… Утешали друг друга наперебой… Коньячок тому немало способствовал! Потихоньку все устаканивалось!.. Видя, как все ладят, Каскад тоже духом воспрянул… Успокаиваться уже начал… Он, вообще, отходчивый был… Другое дело Анжела! Оно понятно! настороженная, недоверчивая! Она пришлых всяких на дух не переносила. Каскад, он такой по натуре… хоть бы и с опозданием, а жизнерадостность в нем всегда одерживала верх. Он потому и подлости быстро забывал… его смехом сразу обезоруживали… хоть девки, хоть свой брат… Сволочи всякие про него повсюду гадости рассказывали! и про девок его! и про жену! За ним много чего числили, но у него о том голова не болела… Он им уши время от времени швабрил!.. Мало ли завистников коварных… но те держались подальше. От «Ройял» до Сохо, от «Элефанта» до Чаринг-Кросс все относились к нему с почтением. Иногда его закладывали, фараоны его для проформы забирали, как тогда в этой истории с Мэтью-паскудой, но, в общем-то, это нормально. Закон — он для всех закон: каждый должен это пройти, и Каскад тоже. Надо чем-то жертвовать… Серьезно его не донимали! Работниц его редко когда забирали, в Ярде считали его пунктуальным, честным, хорошо знающим дело, девицы его всегда возвращались в подобающее время, терпением не злоупотребляли, по клубам не торчали, грубо не выражались. Английский полицейский — он прежде всего лентяй, что бы там ни случалось… война, не война… И не надо ему усложнять жизнь… иначе самому жизни не станет. Каскад, и вправду, английским опытом владел в совершенстве! Досконально! Ни разу из Лондона не отлучался за двадцать пять лет, после освобождения своего, значит, из африканского дисбата в Блиде, где он три года оттрубил… не считая двух поездок в Рио, да и то по необходимости… постоянный, Можно сказать, житель… а по инглишу едва спикал… два-три десятка слов… не более того… не владел, короче… Сам признавался…

Бабы все у него были французские, кроме португалки!., да еще хроменькой Жанны-блондинки, эта родом из Люксембурга…

В отношении здоровья, бодрости — он хоть и поседел рисками и белок, понятно, имел, а все за столом тон задавал, и за стаканом тоже, и еще кое-где! Разумеется, он уже не прежний ходок был, но тем не менее мужик классный! во всем! Еще девочек соблазнял! да прехорошеньких, из варьете! целочек! Бывало, спектакли целые разыгрывал… так просто, забавы ради! Очень любил… ни с того ни с сего… И не речами брал… а лишь смехом да мимикой!., головокружительно… изысканнейшая работа!.. Когда Анжела помоложе, была, он вальсы кружил, ровно принц!.. Теперь уже не танцевал из-за вен!.. Хотя, когда ухаживал, еще круга два-три мог пройти!.. Охотник был за юбкой поволочиться, водился за ним грешок, слабость такая, не характерная для людей его профессии, все больше картежников и торгашей, скорее прохладных на третью ногу.

И еще, замечу, чрезвычайно щепетилен был насчет почтительного обращения, фамильярности не допускал ни при каких обстоятельствах, даже в «Пютуа» с мужиками… а ведь гнусное заведение: кружками хлещут-нагружаются… Ан нет, Обходительность прежде всего!.. Кто помоложе, хотя и не сразу… а все что-нибудь ляпали… Ну и получали немедленно по заслугам!.. Не терпел неподобающего обращения, он за столом главный — и все тут!.. Душевный человек, любезный, но уязвимый… Честь — это пунктик его!.. Никаких там бабьих сплетен… Скажет — как отрежет!.. Сам на рожон никогда не лез!., ни спьяну! ни с потехи!., всегда готов на мировую!.. Но попробуй кто его оскорби! Вмиг взвивался! молнии метал!.. Будь то Хвастун с Центрального рынка, Пушка с площади Терн, Гроза корсиканских лесов, Глотатель огненных питонов или великий Динозавр в кепке — он его мигом отшелушит!.. При всем честном народе! без лишних разговоров!., чтоб сразу ясно было, на чьей стороне закон! хорошие манеры, вежливость! Дерзкие выпады приходились на его долю более всего из-за перстней, из-за «бразильских шести каратов» и «сапфировой печатки» — великолепные камни. Они, понятно, зависть порождали. Ханурики находили, что он слишком разукрашен, спрашивали, не тяжело ли ему? Не оттягивает ли кисти? Он ехидства не любил, и ежели не отставали, в воздухе пахло жареным… Иное дело чуб… тут он сам переходил в наступление… опережал, можно сказать… Чубчик был его исключительной привилегией… Подобного колечка на лбу он не желал видеть ни в одной пивной в округе. Совершенно в ярость впадал, соперника надо было немедленно удалить, не то он разнес бы всю лавочку и чубчик вместе с ней!

Впрочем, это все ерунда. Я помню, его уважали даже враги, даже самые гнусные фараоны из Ярда, а уж на что скаредные были, сварливые, алчные и завистливые. Уважение — дело такое… то есть, конечно, он умел себя поставить, ну, а кроме того — подарки… щедрой души человек был, золотишком сорил налево, направо… Мэтью время от времени притаскивался с районным констеблем, напомнить, так сказать, о себе… посмотреть, все ли идет, как надо… прилично ли содержится заведение… в рамках ли закона… все ли зарегистрированы с фотокарточками, отпечатками пальцев и все такое прочее!., война ведь, между прочим! Так что будьте любезны!.. Мы эту комедию наперед знали!., всякий раз одно и то же!.. Заявлялись с самым серьезным видом аккурат после завтрака… Дескать, сыты по горло, и терпению их пришел конец! Будто что-то такое раскрылось, что дальше и ехать некуда!.. А потом — слово за слово!.. Выяснялось, что все — лишь одна видимость!., просто денежки запаздывали! отсюда, понимаешь, и беспокойство… Все улаживалось посредством подношений… Уходили они счастливые и обласканные, кроме двух-трех случаев, когда и вправду что случалось… Так и шло… Но теперь… теперь, пардон!., музыка совсем иная!.. Каскад чувствовал, что дело нешуточное, отъезды эти… Он, извольте знать, нисколько не обольщался!.. Не полагал вовсе, что свалившиеся ему на шею одиннадцать девиц — это манна небесная! Восторга не испытывал… и будь их хоть вдесятеро больше, и то ему бы это голову не вскружило!.. Женщины — совсем особый разговор! С ними надо ухо востро!.. Им бы только пить да курить! да еще плакаться! да пожрать! и больше ничего не делать! дисциплина вся прахом пошла… Обнимаются на койках — дескать, горе у них, рыдают навзрыд! в общем-то, вдовушки между собой ладили, и ситуация была не безнадежной! Работа есть работа, надо только правильно ее поставить… и писать мужикам почаще, и долю их высылать… Порешили писать каждую неделю. — Вдовые мы, Каскад! Вдовые!..

С такими словами они усаживались к нему на колени, за усы его покусывали… слезами умачивали!.. чтоб он посочувствовал… Ну, и по рюмочке! Кальвадос, печение!.. Каскад им курить не позволял… пререкались постоянно! Он терпеть не мог, когда бабы курят, словно грязные шлюхи…

— У вас зубы будут, как у лошадей! желтые, отвратительные! На вас ни один клиент не позарится! Я сам с вами ни за что не лягу!

И снова про карты вспомнил… Джоконду кличет…

— Ну, погадаешь ты мне наконец, куколка?..

Уже терпение теряет.

— Да или нет, черт побери?..

— А посему ты меня больсе не селуешь? Из-за нее?..

Это она про Анжелу! Вмазала, значит! и при всех! Атмосфера накалялась! Анжела этого так не спустит! Чтоб ее при людях оскорбляли!..

— Как ты сказала? Как? Ах ты, шлюха! Пришла и меня же оскорбляет! Ах ты, какашка! присоска! вонючка старая!.. Убирайся вон, не то хуже будет!.. Я с тобой церемониться не стану! Я тебя, падаль, на улицу выкину!

Анжела аж пунцовая сделалась! Самообладание всякое потеряла… Девицы разделились, кто «за», а кто «против»! И знай, друг дружку перекрикивают!

— Имеет право! — заступаются одни…

Кармен наша так и подскочила!..

— Ах, право! право! право, е-мое! Это я еще посмотрю, у кого на что право!..

А сама ноздри раздувает, гневом пышет…

— Да я ей глаза выцарапаю!..

У Анжелы слезы высохли!.. Не Анжела, а фурия! О буфет оперлась, того гляди прыгнет на старуху! Так, что перья полетят!

— Полегче!.. Полегче!.. — пищат девицы… Остудить пыл пытаются. Спор этот насчет прав!

— Полегче!.. Полегче!.. Что полегче? Я те такие права покажу!.. А ну, подойди, ведьма!

Откровенная провокация!

Каскад бросился между ними… Джоконду это только раззадорило! пуще прежнего беснуется!

— Пусть он меня поцелует, или гадать не стану!.. Слыхали? И карты в руках крутит!., веером разложила! обмахивается! нос задрала… Каскад уж и не знает, куда деваться!., что делать, что сказать!.. Терпение у него всякое вышло! Ну, и взорвался!

— Двадцать пять лет одно и то же, господа!.. Двадцать пять лет терплю этот сумасшедший дом!

Нас, стало быть, в свидетели призывает… что ревность, мол, упрямство и все такое!

— С меня довольно! Баста! Ухожу!.. Решился наконец.

Что тут с Анжелой приключилось!.. Конвульсии, пена, нервный смех!.. Кудахчет! бьется! удержу не знает… Одежду на себе рвет, визжит, грудь нараспашку, слезами заливается, по полу валяется! в ногах у жестокосердного!.. О, катастрофа! о, Трафальгар! Пучок распустился, волосы рассыпались… Он на них наступает, путается… Оглушительный вопль! Он не знает, куда деваться!.. А она только пуще воет!

— Сокровище мое! Любовь моя! не делай этого! Не уходи, Каскад!.. Скажи, что не уйдешь!.. Я больше рта не раскрою! Останься со своей девочкой! Умоляю тебя! Умоляю! Я не хотела тебя обидеть! Это все она!.. Послушай, солнышко!.. Целуй их всех до единой! Но только не ее!.. Только не старуху, слышишь! Только не старуху! От нее у тебя все неприятности! Поверь, я точно знаю! Бери их всех! Пожалуйста! Дарю! Я не против! Уа-а! Уа-а! Но не старуху! Только не ее! Счастье мое, я этого не вынесу! Я ее убью! Убью! Я сама тебе девок приведу! Я не ревнивая! Уа-а! Уа-а! Хочешь, каждый день приводить буду? Сводней заделаюсь! Но только не старуху! слышишь? только не ее!.. Я сама пойду их искать! Я ж тебе не отказываю в удовольствии!., но только не эту вяленую треску, слышишь? Вот до чего ты меня довел! Сердце мне разбил! Не уходи, голубчик ты мой!..

— Послушай, золотко, ты мне надоела! Слышишь? Ты мне вот где сидишь, дорогуша!..

Тут она как вскочит, да как взъярится!

— Вы только посмотрите на него, на подонка!.. Дедуля совсем ума лишился!.. Жене изменять задумал на старости лет! Хорош, нечего сказать! А кто его из нищеты вытащил? Так бы и сдох в тюрьме! И с кем же это он теперь изменяет?.. С падалью! Да, да, сударыня! с околеванной! Ну, что тут скажешь? Вы только на нее посмотрите!..

И на Джоконду показывает…

Смех! в его, стало быть, адрес!.. Каскад с лица спал!..

— Гадать он с ней желает! С дряхлой вульгарной старухой! Мало у него пороков! Гадание ему подавай! вид на будущее!.. Потом несовершеннолетних захочется! молоденьких, зелененьких!.. Я тебе сама погадаю!.. Я тебе такое нагадаю!.. Можете мне поверить!..

— Замолчи ты! Иди сюда, Кармен!.. Иди, моя крошка! Садись ко мне на колени, лапочка!..

Старуха просить себя не заставила!.. Так и прыгнула!.. Уселась!.. Ну, картина!.. Обнимаются, значит! И так, и сяк! Любовь! Этого не хватало!

Ну, тут пошло! Транс! Девицы от смеху попадали!.. Мычат! задыхаются!.. Аж сикают под себя! В лоханки себе пальцами лезут, совсем пораспускались!

— Горько! горько! — кричат что есть мочи, а после хором:

Немая ласка ваших глаз Пронзила се-ердце мне! И жи-и… жи-изни нет теперь без вас!

С жи-и-изнью явно не задалось! Тут надо выше брать! выше! всем вместе! А они расползлись! размяукались! вразнобой! Диссонанс! Того гляди, стекла повылетают!.. Собрались, сосредоточились, затянули заново! Боро заново аккорды взял… за пианино он чистый ангел! все терпит, никогда не ругается!.. Итак, за победу! Повторили раз пять или шесть подряд! И все тосты настоящим коньяком! Не вином, как бродяги какие! Нет! запечатанный, «шесть звездочек», из Погребка лордов» в «Савое»… Самый что ни на есть подлинный! прямо из погребов! Поставщика зовут месье Гюстав, Гюстав Сухой! Долговязый бледнолицый детина, который приходит к Мирейке пилиться каждый четверг или пятницу… Без коньяка он ничего не получает! Таков уговор, а ежели он скаредничает, она с ним и разговаривать не станет! Гюстав Сухой ради порки на воровство пойдет! А она хлесткая, Мирей-то! Надо видеть, как она хлыстом его отхаживает!.. Ее в «Савое» все знают. Коньячок от «Лордов» — знатная вещь!.. Это вам не английский бренди! пойло, производимое Здешними торговцами краской!.. Бутылка по кругу пошла — ну, прямо бальзам на душу, на сердце, на кишки, повсюду… Жизнь сразу сладкой делается… исполненной разных намерений… Все галантничают наперебой!.. Даже Боро, который блудливостью не отличался и которого все больше на музыку тянуло, даже он пташку на колени усадил и давай ее щупать дерзкой лапой!.. На Каскада тоже качество напитка подействовало, он желает, чтоб все уладилось, устаканилось… обиды забылись!., грубости, вздор!.. Чтоб Анжела слезы утерла, чтоб веселилась и пела от души!.. И чтоб гадали все вместе!..

— Иди ко мне скорее, лапочка, иди!

Так она не хочет!.. Ничего не хочет!.. Смеяться не хочет! Взвинчена вся! Честит его почем зря!.. «Рогоносец! псих малахольный! Дурья башка!» Жаждет крови…

— Пакостник паскудный! Да такие, как ты, в базарный день по пятаку за дюжину идут! Вероника, передай вина!

Коньяка нашего не желает! Напитка педерастов!

— Я вашу бурду пить не стану! Вина мне! красного! Вероника!..

Вероника была хромой, косой и рыжей в придачу, работала по вокзалам… славная девка, скромная, услужливая…

Вероника, значит, передает ей бутылку… Каскад вскакивает — не нравится ему это!.. Знает он эти бутылки! Возьмет сейчас и запустит ему в рожу! Он — хоп! — бутылку перехватывает… Она не дает… Вырывает, царапается! Он ей — бац! ногой! она падает! распластывается! вопит…

Джоконда такой удачи упустить не может! что соперница на полу! наваливается на нее всем телом! к физии подбирается!.. Укусить норовит! Да побольней! Каскад — к ним!.. Громче всех Джоконда орет!..

— Ах ты дрянь! Ну, давай, давай, тяни! У меня волосы настоящие!

Подначивает!

Сидит на Анжеле верхом и голосит ей прямо в ухо:

— Тяни! Тяни сильнее, сука!.. Волосы мои, не парик!

— Волосы, говоришь? Ну, погоди, дешевка!

Душит ее!.. Впились друг в дружку!.. У Анжелы сил больше, она старухе руку закрутила и на спину ее — хлоп!.. Сама сверху оказалась!.. И давай той щеки зубами драть… ать!.. ать!

Старуха руками замахала, вырвалась… Вся в крови!.. Анжела ее снова — хвать!.. повалила… того гляди башку ей об пол размозжит…

Каскад их снова разнимает! Бросается бутылки убирать! Падает! стол опрокидывает! Посуду всю! Трах-тарарах!

Старуха высвобождается, юбки задирает и пошла скакать вприпрыжку между столов… девицы за ней!., она ускользает, вертится, изворачивается, любо-дорого посмотреть! вдруг остановилась! Подбоченилась… подмигнула… кастаньеты достает… Вот вам, дескать, нате!.. Каблучками — оп! оп!.. неистовствует!., в танце-трансе!., пальцы-нервы!., руки трепещут!., трещит, стрекочет!., теперь тише… тише… тихохонько… реже… цок… цок… мельничка щелкает… еще короче… тррр!.. трр!.. црк… цк!.. смолкло!., тишина!., и — бжик!.. опять пошла!., плечом повела!., бедром… будто что ее сковывает… тррр! Освободилась!., и — оп!.. разворот! пируэт! Прыгает пантерой! через всю комнату!., и шлейф за ней! она там!., она тут!., оп-ля!., каблучком в оборки!., оп! круг описала! Анжела пеной исходит… Это уж слишком! Невыносимо!

— Я те попляшу! Я те попляшу! Ведьма!.. — вопит!.. Глаза вылупила… Смотрит — гипнотизирует!.. И вдруг! раз! Никто и ахнуть не успел! Взвилась! взлетела! в руке нож! вижу, лезвие блеснуло!.. Шмяк!.. поскользнулась!., вонзает косо! старухе! в самую задницу!., прямо старухе в задницу! Крик ее так и слышу!.. Он все прорвал!., пробил!., стены!., ставни!., улицу! Небось, в сквере слышали… Падают обе, сцепившись!.. Оглядываюсь на дверь!., е-мое!.. Там Мэтью!., на пороге стоит!.. Никто не видел, как он пришел!.. То-то театру нагляделся!.. А Джоконда как взовьется!., с раной-то в заднице! Да как запрыгает! как завоет!., по комнате мечется!.. «Помогите!» — кричит, за ягодицу обеими руками держится… вокруг стола ковыляет!.. Уау!.. Уау!.. Уау!.. вокруг нас!.. Мяучит!.. Влипли, в общем!.. В лучшем виде!.. Мэтью — ни звука!.. Каскад, понятно, засуетился!.. Джоконду свою ловит!..

— Куда она тебя, собака, ткнула? Куда! скажи, голубка!..

— Вот сюда, дорогой!., сюда!.. Уаа!.. Уаа!.. Уа-а-у!.. Завывает без удержу!..

Но хоть метаться перестала!.. Юбку задрала… Зад показывает… ягодица вся в крови!.. Кровища так и хлещет!., так и хлещет!..

Девки все склонились, разглядывают… что там… а там — точно рот: две губы!., поперек ягодицы… и кровь!.. Снова все загалдели… Каскад ее утешает…

— Не плачь!.. — говорит… Целует ее… ласкает… баюкает… Тут она снова как заорет что есть мочи! Анжела стоит оглоушенная… хлюпает… ревет… сама не своя… нож у нее из руки выпадает… Звяк!..

Надо, между прочим, меры принимать!.. Каскад указания дает… В госпиталь ее, говорит… И на тебе! снова здорово!., при слове «госпиталь»!.. Не желает она туда!.. Воет от одного упоминания!..

— Хочу здесь умереть! — кричит.

— Я те умру здесь! Та смиряется.

— Я умру, где ты пожелаешь, дорогой! Но только поцелуй! поцелуй меня несчастную!..

Приходится ему опять ее целовать… А у нее кровища отовсюду на пол капает.

Рана кровоточит, не перестает… Мы все глазеем…

— У тебя шикарный зад, скрытница ты эдакая!..

Это Каскад… Развеселить ее пытается… чтоб не ерепенилась… чтоб уехала без скандала… и на улице не вопила, когда ее поведут…

— А теперь на! сюда погляди! — продолжает… — Гляди, гляди!.. Не у одной тебя красивые ягодицы!..

Снимает штаны!.. Надо же!.. Опускает пониже, чтоб лучше видно было!.. Показывает нам задницу!.. У него там татуировки на обеих половинках!., справа роза… слева волчья пасть!.. Зубища длинные!.. А поверх надпись… «Кусаюсь!..» вытатуировано зеленым… Комично, ничего не скажешь!.. Мэтью есть на что посмотреть… Он по-прежнему в дверном проеме торчит… ни слова не произносит… Каскад его не замечает… занят потому что очень… на карачках задом вертит, елозит… полечку вытанцовывает… Мэтью бровью не ведет… смотрит… Сам я тоже шелохнуться боюсь… Старуха наконец захихикала все-таки… Добился, значит, своего!.. Оно, и вправду, смешно!..

Еще и напевает!

Да здравствует хорошее настроение!.. Старуха, понятно, поскуливает немного… Но и улыбается сквозь слезы… а главное, ехать согласна…

— Боро! И ты, Пролаза!., повезете ее вдвоем! — командует Каскад, а сам штаны натягивает. — Спросите там Клодовица! В Лондонском госпитале! Доктора Клодовица!.. Не забудете?.. Скажете, что от меня! Мирей! Иди за такси! Слышишь, что ли! А вы, стало быть, поезжайте! Клодо, он меня знает! Знает, что к чему!.. Что все путем будет! Что я на месте!.. Что приду!.. Скажите, скоро приду! Дня через два-три!.. Валяйте! Он поймет!.. Клодовиц мне друг!.. Можете называть его Хлодвиг!.. Давай, куколка! Мы тебя любим!., поехали!.. Оп-ля!..

Выставляет ее!..

Она по-прежнему за ягодицу держится, вцепилась двумя руками!., стонет!..

— Бог мой! Зачем это!.. Тысяча чертей! Теперь она снова ехать не хочет! Надо же!

А крови, крови — повсюду… пол! Ковры — все мокрое!.. Э-э! Пристава заметил!.. Каскад, то есть! Наконец!., увидал-таки!.. Икнул!.. И давай выкручиваться…

— Ах! Извините! Господин инспектор! Прошу прошения! Я вас не видел! Со стороны, небось, подумать можно, что тут какое преступление!.. Невесть чего вообразить! Нет! Вы только посмотрите, господин инспектор! Ах! я просто вне себя!..

В шутку обратить пытается!.. Только Мэтью не смеется… стоит в дверях как столб… ни словечка не проронит… даже «хорошо! хорошо! well!» не скажет, как бывало… Ни звука… Ну, столб и столб!..

— Анжела, принеси салфеток! И ваты!.. У меня в ящике внизу!..

На Анжелу тоже столбняк напал… Бац!.. Пощечина!.. Откидывается назад! подается вперед! приподнимается в кресле… снова опускается!.. И бам-бам-бам!.. скатывается с лестницы!., три этажа вниз!.. Тут и девицы все словно ото сна пробудились!., а то как завороженные сидели. Обматывают старуху скатертью… переворачивают… завязывают… салфетки… тампоны… Все промокает!.. Анжела клеенку тащит… перекатывают старуху на живот… пеленают, как младенца грудного!.. Самим смешно…

Мэтью стоит не шевелится… что твой папа римский!..

Бровью не поведет…

— Кеб подан… — сообщает Мирей.

На выход, стало быть… Я — с Боро… Каскад нам пачку фунтов сует, пригоршню целую… На расходы… Старуха опять кричит-надрывается… Болеутоляющего ей подавай!.. А то не поедет! Шантаж вроде как!.. Мирей бежит, приносит!.. Приходится уступить!.. Болеутоляющее так болеутоляющее!.. Каскад уж и не знает, что сказать, чтоб обстановку разрядить… чтоб этот хоть слово молвил… Совесть ходячая! Битый час уже стоит молчит… Пень!

— Хотите верьте, хотите нет, господин инспектор! Вздумалось мне, понимаете, судьбу свою узнать по картам! И нате — получил!.. И вопрос тут!., и ответ!.. Такая вот история!..

Шутками его умягчить пытается…

— Ах, господин инспектор, вы стали свидетелем отвратительной семейной сцены!.. Вы входите!., как бы невзначай!.. И что же видите?.. Они с ума посходили!.. Ей-ей! Сумасшедшие! Я крайне сожалею, господин инспектор!.. Поверьте!.. Приношу всяческие извинения!..

Тот ни звука… Изваяние… Слушает…

— Карты! Гадания! Это все понятно… Но Анжела, супруга моя, она невыносима!.. Вы же видели, господин инспектор?.. Своими глазами!.. Что за характер!.. Последнее слово всегда за ней!.. Жизни нет!.. Честное слово!.. А тут еще девчонки эти!.. Всучили соплячек!.. Эх-ма! полна коробочка!.. Я человек мирный!., спокойный!.. Но разве это жизнь?.. Вы ж меня знаете, господин инспектор!.. Вечно меня втягивают в истории! На что это похоже?., скажите!..

Господин инспектор словно онемел.

— Потом узнается! кто во всем виноват… Говорят, Вильгельм! Очень может быть!.. Во всяком случае, не я!.. Вам это хорошо известно, господин инспектор!.. У всех мозги набекрень!.. Зашкаливает под кумполом! Жуть что! Я разбираться не хочу!.. У самого голова кругом пойдет!.. И так уже болит!., только послушаешь!.. Я уверен, господин инспектор, у вас тоже… Я даже нисколько не сомневаюсь!., у вас тоже голова болит!.. При всем моем уважении к вам!.. Поймите меня правильно, господин инспектор! Я, разумеется, не сравниваю… сразу оговорюсь!., это само собой! само собой!.. Но я уверен, господин инспектор, что вам в семье тоже не сладко!.. Э! держу пари!.. Жизнь есть жизнь!.. При всем моем уважении к вам… Само собой! разумеется!.. Но обстоятельства, понятное дело, сильнее… каждому достается… передряги! неурядицы! хлопоты — это ж не только для бедных!.. Никуда не денешься!.. Факт!.. Взять хотя бы нашего брата!.. Больше ничего не скажу… Война, господин инспектор!.. Война!.. Это меня и удручает! Грустно, знаете ли!.. Всем сейчас плохо!.. От такой жизни люди старятся быстрей!.. Глазом видно!.. Час за год идет!., такого насмотрелись!.. Истинная правда, господин инспектор!.. Сами понимаете!.. Никуда не денешься!.. Скажете, я не прав?.. Я, разумеется, не сравниваю! Помилуйте!..

Пока он так соловьем заливался и внимание занимал, мы старуху подняли вертикально, она кое-как на ногах стояла… если под руки держать… на заду клеенка, салфетки… перевязано все крепко-накрепко… принарядили, в общем, в путь-дорогу!.. «Вперед, сударыня!..» Проходим мимо Мэтью… он чуть-чуть посторонился… и ноль внимания на нас… Слушал, как этот заливает…

Только спускаться стали… сверток наш как заголосит!., плохо ей! при каждом движении — вопль!.. Остановимся, потом еще два шага! И так раз десять-пятнадцать… Спустились… а там еще хуже!., пришлось ее на руки взять… в кеб втащить… тут народ собрался, глазеет… мы ее подушками обложили… чтоб сидела помалкивала… Ведь, мать честная!.. И так уже толпа набежала… Тронулись рысцой!.. Мы ж его просили: «Шагом!»… Тоттенхэм… Стрэнд… Ист… Госпиталь-то где?.. В самом конце Майл-Энда… Целое путешествие! Хорошо, уже стемнело… Кричала она теперь только на ухабах!.. На воздухе ей полегчало… Успокоилась немного… И усадили мы ее удачно… «Пустяки, — думал я… — Ерунда… Рана неглубокая…» В ранах я кое-что понимал… Можно было ее в другой госпиталь свезти, в Чаринг-Кросс. Тот совсем рядом! Это куда проще было бы… Но Каскад не велел… Запретил категорически!.. Дескать, там легавый на легавом, в этом Чаринг-Кросс. Только в Лондонский… Лондонский — так Лондонский!.. Но! Но, лошадка!.. Не ближний свет!.. Рысью часа два, никак не меньше!.. Лондон большой… Из конца в конец миль пятнадцать будет! Та же дорога, что к докам… Флит-стрит, банк, «Семь Сестер»… затем «Элефант», потом Восточный порт… Каскад Лондонскому доверял… госпиталю, то есть… А больше никакому… Только в Лондонский… Я — что… я — пожалуйста… Джоконда тоже согласна! Похоже, на приятеля этого, на доктора Клодовица, и в самом деле, можно положиться… Они сто лет знакомы… Никогда не подставлял… Если раненые — все шито-крыто… никаких утечек… разговоров… Под надзором доктора Клодо… в Лондонском госпитале… все, дескать, будет в ажуре… Только бы имя не спутать… Клодо… Хлодвиг… Вспомнить про «суассонскую вазу»!.. А что если сложности возникнут?.. Что если Каскад слегка блефует?.. Он натура оптимистическая!.. Ладно! Поживем — увидим… Улицы… фонарики!., сколько их! особенно, как к «Элефанту» подъезжаешь!.. Голова кружится, когда смотришь… пляшут!., тысячами… плывут мимо… пока трясешься тут… дуреешь… Рысь напоминала мне шестнадцатый батальон… звено в дозоре… топ! топ! топ! в ночи… Главное, имя не забыть!.. Как там? Хлодвиг… Клодо! Клодовиц!.. Вспомнить о «суассонской вазе»!.. Боро, так уже забыл!.. Хорошо, у меня память…

Клодовиц, когда нас увидел… поначалу, прямо скажем… скривился… Медсестра пошла предупредила, что спрашивают его лично… Он в это время больному неотложную помощь оказывал… так она нам сказала… По мне — он, скорее, спал… Лицо выглядело заспанным, все глаза протирал, чтоб лучше видеть… Однако ж принял любезно и сразу договариваться стал, чтоб старуху без очереди взяли… Два санитара уложили ее на носилки… мы остались ждать снаружи… в вестибюле то есть… Мы были не одни… В десять часов вечера там еще полно народу, родственников… переговариваются шепотом…

Они красотку нашу бесноватую усыпили тут же, ягодицу ей зашили мигом… Положили в общую палату. Мы по-прежнему сидим, будто в наказание… Одиннадцать пробило, полночь… Нам видно было, как она в постели лежит, синяя вся. И слюни текут…

А как в себя пришла, снова шум подняла, Каскада звать стала… Они ей снова укол — заснула, был час ночи. Клодовиц, он не хозяином был и не начальником каким, а просто лечащим врачом — в Лондонском бесплатном госпитале таких много работало почти задаром, все больше по ночам, на дежурстве и прочей неблагодарной работе. Клодовиц чуть ли не через ночь дежурил! Стажеры-«интерны» в Лондонском — почти сплошь иностранцы: перебиваются на первых порах, пока не устроятся.

Позднее я Клодо хорошо узнал. Он, и вправду, всегда был готов помочь, услужить, к делу ревностно относился, в одном только подкачал: слов своих не держал, не стоило на них слишком полагаться, принимать за чистую монету… Но если это знать заранее, то ничего страшного…

Лондонский госпиталь в Ист-Энде был не из богатых! Все ожидал спонсоров. А те, как видно, капризничали!.. Там на всех дверях было написано, что их ждут не дождутся, заклинают, умоляют! Филантропы, однако, не торопились. Зато коридоры все и вестибюли были битком набиты, теснота, толкучка день и ночь. Больные всех возрастов, кто откуда… нашептывают друг другу разные ужасы, до крайности уже доведенные, предпочитают сдохнуть здесь, на каменном полу, лишь бы только их не выставили страдать, не отослали мучаться домой… Койка или смерть, говорили они! иного не желали! Это не считая сотен малолеток, пищавших наперебой… кому соску, кому игрушку… Они коклюшами оглашали вестибюли… и заваливали стулья испражнениями… Сколько ни набивалось, все равно все, осаждавшие двери, не вмещались, оставались мыкаться на тротуаре и посередь мостовой… А уж на что огромное заведение, не обойти: все палаты, палаты, окон не счесть, целый квартал до самой почти Беджет-авеню…Пожертвования не шли, зато нищета валом валила. Толпы! толпы! даже зимой, в дождь — очередь на поступление!., часами простаивали!.. Исходили стонами и харкотиной, болезни свои пуще растравляли! А им все отказывали и отказывали. Внутри, понятное дело, жарко, начиная с октября, пекло прямо. От недоедания люди мерзнут. Уголь у них дешевый — вот и шел заместо всего.

Они рыдали, чтоб их приняли, рыдали, чтоб не выписывали… уходить не хотели… им там хорошо было, едой тамошней — капустой красной с гороховым пюре — восхищались…

Вся густонаселенная окрестность, весь Поплар, Лайм, и Степни, и округа, и Гринвич, что напротив, соответственно тоже — тянулись сюда за врачебной и хирургической помощью. Собственно, весь тогдашний Ист-Энд, от Найтгейт до доков — представляете, какой наплыв и толчея! Такое там столпотворение было, когда мы приехали, что, не знай мы Клодо, нам бы с нашей кралей нипочем не пробиться! Уж на что тьма стояла непроглядная, — клацающее зубами сборище экипаж наш сразу приметило и давай честить почем зря! О, ярость очередей! Дескать, мы не лучше других, и почему мы их за людей не считаем! Толкучка, и впрямь, невообразимая! Они с утра стояли на поступление… один выскочил и в лицо нам прокричал, что у него, мол, грыжа двойная! А он тут уже трое суток торчит, и что в гробу видал нас с нашим кебом, куклой этой и ее задницей! и попробуй ему что объясни… все хором подхватили, чуть нас не измолотили!.. Чтоб только мы вперед них не проскочили! Чтоб нам из экипажа вылезти, пришлось им под фонарем показывать и салфетки, и бинты на ягодицах, и кровь капающую… доказывать, что она настоящая!.. Тогда они слегка расступились. Но продолжали глухо ворчать: того гляди, вцепятся. Мы пробирались под градом оскорблений, еле-еле к окошку протиснулись и сразу спросили Клодо… Запомнили, к счастью! Доктор Клодовиц!.. Боро чуть не сказал: суассон!.. Тогда бы точно выставили.

Позднее, много лет спустя, мне не раз доводилось проезжать мимо Лондонского госпиталя… Все те же почти что стены, малиновые с желтым, та же повсюду копоть, та же громадная застекленная клетка от Коммершл-роуд до Восточного порта, а вот люди не те: физиономии, внешность — все иное… другая толпа… на удивление прямо, я их не узнаю… Где горлопаны, пройдохи, охальники?., встречаются, правда, еще растрепанные бабы… молодых мало… Нет, это уже не прежний сброд… разговаривают спокойно, словарного запасу понабрались… Туманом окутанные, судачат, по-прежнему, о венах своих и гонореях… но без прежней озлобленности… И не затевают мордобой из-за пропущенной очереди… не сквернословят почти… даже квартал изменился имею в виду тогда, перед войной… сумасшедшей этой, тридцать девятого года… Сменился, если вдуматься, контингент… Уже почти не существует парусного флота, а он-то и поставлял настоящих Дикарей, к каким не подступись, жутких типов… желтых… черных… шоколадных!., бешеных!.. Их к госпиталю много стекалось с ранами, а раны у них были на каждом пальце… Тут повязка, там… и на ногах тоже, и на голове… калечили друг друга из-за пустяков, прямо у дверей клиники, чуть что — Кровь пускали, им брюхо вспороть — раз плюнуть, тем особенно, которые с Антильских островов и тамошней Америки! чистые варвары, из тропиков, с Зондских островов, из экваториальных колоний, впрочем, и с севера тоже, надо отдать справедливость… Людоеды, в сущности… такая вот была очередь. Шквалы брани и ураганы смеха встречали отпор у домохозяек кокни, и местных алкашей, и попрошаек, пропитанных виски, с циррозами, свищами, попорченными рожами, гастритами и белком… последнее угадывалось по неизменным бутылочкам… Вопили по всякому поводу скрюченные пополам люмбажники, вечно недовольные ворчуны-человеконенавистники, двужильные старики-пенсионеры, задыхающиеся астматики… все одни в других воткнутые… у дверей сдавленные… Иногда случалось развлечение… интермедия, так сказать… точнее, менестрель… трещотки, причмокивания… чумазик заморский… мандолина!., модные напевы!.. Собирал свои жалкие гроши… и сматывался… Сам я позже тоже пробовал… фрак весь пуговицами обшит, не счесть, сколько! мириады! чисто панцирь!.. Кажется, артисты эти встречаются и поныне… Народ на Уайтчепл до трещоток охоч, мигом толпа собиралась, но если она уже на мостовую распространялась и трамвай стопорила, тогда полиция с налету оттирала к стене всех без разбору: баб, безногих, безруких, чахоточных… быстро проезд расчищала!

В особо туманные дни, когда гололед косил людей, главным образом тех, кто и без того хромал, очередь загибалась в сторону кабака «Доблесть»… они оттуда, можно сказать, не вылезали… один очередь держит… другой греется возле горячительных напитков… вдыхает вишневые испарения… У кого какой грош заваляется, скидывались на стаканчик, прочие прикладывались понарошку, словом, в шипучие морозы между стеной госпиталя и стойкой постоянно народ сновал…

Оттого «Доблесть» изнутри всегда карболкой попахивала…

Теперь, как я уже сказал, народ не тот, не та клиентура, приукрасились… прогресс и сюда дошел… Беднота обзаводится мебелью. Чтоб светлого дерева, а там и угловые диванчики, глядишь, еще и маникюриться начнут… Если только сейчас все это не превратилось уже в крошево, не стерлось с лица земли бомбами, грехами и капризами! Я теперь не в курсе, обстоятельства разлучили нас, лет через десять и вовсе ничего там не узнаю! Помню угрюмые улицы, стены, дома то есть. Фасады, сажей засаленные, в малиновых подтеках… Из порта, из доков, от заводов невообразимо сколько копоти прибивало, а облака все новую дрянь тащили, деготь, рек… без устали, вихрями, шквалами зимой или еще клейкими туманами — тоска, да и только. Изнутри госпиталь был тоже липким и мрачным, стены, койки, даже простыни — темные, желтые почти. Я тем запахом насквозь пропитался: моча, эфир, пек и табак. До сих пор его носом чувствую. К нему когда привыкнешь, он даже нравится… Одна только операционная была никелированной, выбеленной, блестящей, ослепляла, как войдешь.

Чуть туман, госпиталь исчезал из виду, а уж на что массивное сооружение и протяженности порядочной… Он растворялся в окружающей мути, чтоб найти его, надо было подойти вплотную, а то и пощупать… Его желтые и малиновые стены подернулись пеленой, одного цвета с туманом. Какая-то мразь, начиная с октября месяца, пронизывала и делала мрачным все вокруг — вещи, головы, дурманила вас исподволь так, что вы теряли счет времени, забывали, который час, путали день и ночь… Она поднималась с реки, наползала с конца квартала, обволакивала доки, людей, трамваи… Размывала все, растушевывала…

Когда накатывала такая пакость клубами, лавинами, из паба напротив, «Доблести» этой самой, госпиталя не различишь… Лишь тусклые огоньки… лишь окна чуть мигают… да большой желтый фонарь на входной двери… А то бы совсем исчез… В смысле забот, оно так даже и лучше… они вроде как тоже растворяются… отпускают вас… Вот я лично хотел бы, чтоб, когда я умру, меня просто оставили лежать на тротуаре… одного перед Лондонским госпиталем… чтобы все разошлись… и никто не видел, что происходит… И я бы тоже растворился… Так мне кажется… я верю в мрак… Это, понятно, так просто… выдумка… Иначе не скажешь!., шутка… тщеславная фантазия… сгусток тумана… Ай-ай-ай!..

Как только ягодицу зашили, Джоконда разбушевалась пуще прежнего! Никакого с ней сладу… Из самого дальнего конца общей палаты слышно было, как она извергает проклятия в адрес Анжелы-гадюки, прикончить ее немедленно хочет, вернуться в дом и сделать из нее котлету. По счастью, ничего такого она осуществить не могла, поскольку лежала на койке неподвижной колодой, упакованная от шеи до пят… в бинты и гигроскопические тампоны… И шевелиться ей не велели…

От нее пахло йодоформом, и запах донимал палату еще сильнее, чем ее вопли! А ведь ни секунды не молчала. Медсестры тоже не робели, за словом в карман не лезли, отвечали ей сполна… То-то сцены получались… Она только об Анжеле и думала, об этой законченной тупице и уродине, лежала и кипела от ярости… «У, сука! Артистку убить захотела!.. Из ревности! кошка! кобра!.. О, горе мне!..»

Справа, слева больные с недугами своими роптали… дескать, хватит шуметь…

Пациентки разные были… но все больше местные, из окрути, домохозяйки, горничные, официантки тоже, а еще китаянки… да две или три негритянки, на лечении, стало быть… большинство с животом… потом еще с грудью и с кожей… бляшки, язвы и всякие хронические штуки… Джоконда, она не то чтобы надолго, однако ей предстояло дней двадцать пять, не меньше, по словам Клодовица, лежать на спине пластом и не двигаться. Он в день раза три-четыре обязательно заходил, с обходом и после. Дренаж проверял, не гноится ли… С чрезвычайной внимательностью… Рекомендация Каскада — это вам не хухры-мухры!.. Клодовиц был еще совсем не старый, но до чего же хворый, скособоченный, перекошенный, все суставы в артритах… Он своими болячками даже больных смешил, скрипел, хрустел на все лады…

— Эх, вам бы мои колени, — отвечал он им на жалобы, — тогда бы узнали, что почем! И мои плечи! И мои почки! Тогда бы вы не так заговорили! А ведь я не разлеживаюсь! Мне бегать надо бегом!..

Он и в самом деле бегом проносился по палатам на всех пяти этажах и всех сразу спрашивал, как дела. Носище у него был! неправдоподобнейший! что там ваш Полишинель! вперед его тянул, перевешивал! Он поминутно наклонялся, почти и не разгибался; близорукий был, как сто кротов, глаза под очками шарами перекатывались. Когда он начинал говорить, на лице у него все дрожало и дергалось в ритме слов — нервный, значит, от природы, даже уши и те шевелились: оттопыренные широкие лопухи, крылья для поддержки головы, серые притом, как летучие мыши. Урод уродом. Больные даже пугались иногда… Зато улыбка, скажу вам, разлюбезнейшая! Вроде как девичья. Он никогда не бывал груб, нетерпелив, всегда старался угодить, сделать приятное, слова найти как раз те, какие надобно, как бы ему самому ни худо было, как бы он ни устал!., поддержать, ласково обратиться к самым жутким типам, скрюченным, к постели прикованным, мочой пропитанным, к самым тошнотворным отбросам! отвратительным сварливым шлюхам… догнивающим в глубине палат для хронических, куда штатные лекари, можно сказать, и не заглядывали. Ох там и рожи встречались, рухлядь, какой свет не видывал, и все жили и жили, изводили себя и других месяц за месяцем… а некоторые, говорят, годами… на части разваливались: сегодня глаз, завтра нос, яйцо, полселезенки, мизинец, это вроде как война с последней пожираловкой, пакость эта изнутри гложет, отнимает то одно, то другое, без ружья, без сабли, без пушки расчленяет всего человека, и откуда что берется, а только в один прекрасный день раз — и нет его, освежеван заживо, язвами изъеден, стоны, кровавая икота, хрип, молитвы, мольбы отчаянные. Аве Мария! Господи Иисусе! Джезус! как всхлипывают те, что подушевней, избранные натуры.

В пятидесяти восьми общих палатах Лондонского бесплатного госпиталя — что за ассортимент, какой выбор, целый рынок несчастий, свои ряды для каждого: желудок, сердце, почки, кишки! Не говоря уж о зиме, когда народ кашляет!.. ох, как кашляет! девяносто три палаты как одна! Катаров невпроворот, а сверх того несчастных случаев короб… бывало, по десять-пятнадцать единовременно… в густом утреннем тумане…

Палаты уже с конца сентября погружались во тьму, кроме разве двух-трех часов поутру, да и то возле самых окон, высоченных опускных окон-гильотин; мрак наплывал с реки плотными волнами, просачивался в помещения, заглушал газовые рожки в коридорах. Он пах дегтем и портовой гарью и полнился эхом доков, сирен, окриков…

Для повторного обхода Хлодвиг вооружался громадным масляным фонарем, как на почтовой карете: видел он плохо, слышал хорошо; когда его на ходу окликали, он к кровати вплотную подходил, фонарь подносил, от фонаря ложился белый круг, выхватывал из тьмы лицо страдальца. Хлодвиг наклонялся низко-низко: «Тсс! Тсс! — шептал… — Тише! дружок! Не будите людей!.. Я скоро к вам подойду! Укольчик сделаю!.. Я скоро!., soon be over. Все пройдет!..

И так каждому… из палаты в палату… с этажа на этаж… Я скоро!.. Soon be over. Все пройдет!.. Как заведенный.

Он за ночь этих уколов невесть сколько делал!., мужчинам, женщинам… До того слепой был, что я ему фонарь вплотную подносил… к заднице прижимал… чтоб он иглу свою, куда надо, всадил… ни вкось, ни мимо…

В первые две недели, что я Джоконду навещал, мы сдружились, и уже уколы ей делал я: камфара, морфий, эфир — все как водится, а он мне фонарем светил. С припевчиком неизменным!.. Сейчас, сейчас!.. Soon be over. Все пройдет! Уколы у меня сразу получились — рука твердая, это вроде как автомат, больной ничего и не чувствует… оп! и все…

Так в Лондонском госпитале при докторе Клодовице началась подпольно моя профессиональная карьера. Я научился у него, не раздумывая, отвечать на все: Я сейчас! Soon be over! Все пройдет! Это стало привычкой, пунктиком, тиком… С тех пор я всякого навидался! там! сям! хорошего, плохого и ужасного, понятно, тоже. Потом сами узнаете. Рассудите непредвзято… по ходу дела… это уже много… Я сейчас!.. Soon be over!..

Мы вышли с интервалом, сперва одни, две минуты спустя — другие. На улице смотрели в оба… Садовая, Уэберли-Комменс, Перигэм-роуд… Впереди Боро, за ним малыш Рене — дезертир: липовые документы и фотокарточка повсюду в газетах, следом Элиза — «зарвавшаяся галантерейщица» в бегах, с целой сворой полицейских на хвосте: она уже много лет торговала шариками опиума повсюду в Мейд Вейл и Вест-Энде в безобидных дозах и без проблем, а тут вдруг по случаю войны самовольно перешла на гашиш. Чего Ярд не прощает, так это когда меняют привычки!..

Все складывалось скверно. Нас засекли и обложили. Даже в госпитале у Клодо — уж на что я паинькой держался, помогал медбратом на подхвате, когда слишком много больных набиралось, — и то жареным запахло… Джоконда нам навредила… Наболтала лишнего… Нарассказывала про свои несчастья, про Лестер, как там и что, словом, чистейшее безумие… По-английски она немного болтала, а тут — сплетница на сплетнице, ну и раздули, понятно, из мухи слона… им, лежачим, больше и заняться нечем… дело принимало дурной оборот… Поговаривали уже о том, чтобы выставить нас всех, начиная с Клодовица… внештатник, иностранец… только и годится, что для ночных дежурств… Начальство смотрело на него косо… недолюбливало… но за работу его на износ, когда по десять-пятнадцать раз за ночь вставать приходится, они платили ему гроши и вовсе не уверены были, что найдут на его место кого другого, столь же преданного, нетребовательного, непьющего, хоть и чудаковатого… Вот дирекция и колебалась насчет его увольнения… Все на волоске висело… Увольнение для него катастрофа!.. Документы у него чрезвычайно подозрительные были, печати на них такие жалкие, что лучше и не показывать… А дипломы — и того диковиннее!., однако самой большой загадкой было то, каким образом он очутился в Лондоне!.. Ему крышка, если б они его выгнали!.. Финиш, так сказать! «Эйльенов», как они иностранцев называют, последнее время каждый день забирали, причем куда менее подозрительных…

Клодовиц все это знал… сам, бывало, рассказывал, и ему было не до смеху…

Каскад, между прочим, обещал наведаться… Проходит три дня, четыре… о нем ни слуху ни духу… Мы возьми да позвони ему… пусть, дескать, приходит!., да не мешкает… мол, есть, что сказать…

Свидание было назначено в шесть в «Плавании на Динги», старой закусочной, помещавшейся прямо среди доков, чуть к западу от госпиталя у самой реки… Пробраться к ней можно было с берега или же проулочками, хаотично спускающимися от Коммершл-роуд, петляющими между складами и ангарами… если нужно прийти и уйти незамеченным, лучше не придумаешь…

Приходим, значит… Ждем… Хозяин «Доблести» тоже тут, с нами повидаться захотел… Однако пока помалкивал, держался настороже… пуганый… — want to speak to Cascade!.. — говорить, стало быть, желал только с Каскадом! Бирюк насупленный… А Каскада все нет. Время самого наплыва посетителей, столики заполнялись один за другим, как раз пересменка; подходили бригадами с лебедок, трюмов… шум, понятно, башмаками грохотали, а строеньице-то деревянное, балки да глина-солома, ох, как резонировало. И потом, от игральных автоматов да «Занзибара», костей то есть, гул и выкрики доносились… там всегда толчея…

Чу! цок! цок! экипаж! Пожаловали, значит! И с порога:

— Привет, мужики!..

— Привет, привет!.. — отвечаем.

Не больно-то он спешил!

— Что котелок? — это он мне. — Все ноет? И на голову показывает.

— Ноет! Ноет, сударь!

Беспокоило его, что у меня башка болит, всякий раз спрашивал.

Тут Клодо в разговор вступает, объясняет, зачем его звали… из-за Джоконды, значит!., потому что она в госпитале плохо себя ведет… болтает разное, напраслину возводит…

— А что задница ее, заживает?

— С задницей все в порядке!..

— Был бы зад в порядке — остальное приложится!.. Вот и вся реакция…

— Как Анжела? — спрашиваем мы в свою очередь.

— В Эдинбург уехала! По делу! Пристраивать двух девок! От Косого…

— От Косого?

— Да! Представьте!.. Мы ушам своим не верим…

— Мужику под сорок! А он туда же! Кусок идиота! ей-ей! руки в ноги и в пехтуру! в пехоту, господа! Вольному воля! Думать о нем не хочу! Но какова Джоконда? Видали, какой класс! Видали? Я знал, что говорю! Какие выпады! А потом — раз! пошла! закрутилась! фьюить! снова тут! какой задор! Сколько огня! А?.. Огонь!..

— Не желаете ли ее навестить? — любезно интересуемся мы.

— Нет уж! дудки! пусть хоть сдохнет!.. Вот и весь ответ… С него довольно! надоело!.. Нечего тоску нагонять!

Эгоист, в общем.

— Я, мужики, знаете, что сделаю?

Опять за свое.

— Тромбон себе куплю! Маршировать стану! Буду заходить к вам в полдень!.. Увидите — не пожалеете! В одиночку трубить стану! Для тех, кто не хочет вставать в ряды! Заделаюсь антивербовщиком! Понимаете? общество создам! отказников! Английский выучу. Если и дальше так пойдет!.. Хочу разобраться, что они там несут, чем головы задуряют! Отчего все с ума посходили!., не иначе, потрясающее что-то! Интересно послушать, что они мелют!.. Мужики, они ж ленивые!.. Мне ли не знать!.. Никак в толк взять не мог. Чудеса, да и только!

Призадумался над стаканом… а в стакане крепкий портер… К беседе присоединился Просперо Джим, кабатчик… Он с Каскадом согласен был… все зло от газет!., только от них! Он их тоже никогда не читал!.. И еще от кино!..

— Ты новости у них видел? Только и знают… траншеи!.. Немцы! Вот какая у меня медаль! Вот какая у меня каска! Вот какой я храбрый! Вот какой я мертвый! Спектакль! Я тебе говорю! Чтоб им пусто было! Сучьи потрохи!..

И оба, как вспомнили, сразу в ярость пришли! Завелись от разговора!..

— Я вас люблю! love you! — паясничал Каскад!.. Ты совершенно прав! Они как дети!., испорченные! избалованные! заевшиеся! сливками! маслом! сладеньким!

Я сидел, слушал… Не вмешивался… Я бы мог свое слово сказать… Но только лучше помолчу!.. Чужой опыт не впрок! Я эту школу прошел! Знания, добытые дорогой ценой, я их собственной шкурой ощущал!., а более всего ухом! Там у меня махонький кусочек железа застрял! но свисту от него!., не уснешь!., и мигрени — хоть криком кричи… будто тисками сжимают так, что глаза из орбит вылезают… часами потом косой хожу… Припадки, в общем… Нет! Меня назад калачом не заманишь… Вспомнились отец, мать — сидят себе тихонько в лавчонке своей, в пассаже Веродода, хнычут, соседи их жалеют, что сын у них так ранен… Вспомнилось все, чего я навидался по госпиталям… в Дюнкерке… Вале… Виль-монбле… Дранси… Как сам маялся… Как там раненых раз, раз — на стол… подлатают!., подправят!., зашьют наспех! и готово! Вперед, солдатик! До следующего раза!.. Все в ажуре! Ишь, какой крепенький! Годен на передовую! Лес рубят — щепки летят! Чай, зимой не замерзнешь, мой славный герой!.. На месте сидеть не придется! Обещаю вам!., ни минутки!.. Пошевеливайтесь, доблестные вояки!.. И нечего на девок глазеть! Мужчинам не пристало!..

Я вспоминал… и молчал! Каскад разглагольствовал. Счастлив был, что его слушают… красовался.

— Откуда ни возьмись, идет прямо на меня сержант, лентами изукрашенный! Подходит, разговор заводит! Сам злобой пышет!

Случай, значит, с ним такой был.

— Нет! понимаете, мужики!.. Нет, вы видали! За кого он меня принимает? Чтоб я за ним на зов фанфар! Вербоваться чтоб пошел! Еще чего!.. «French! — говорю я ему. — Француз, понимаешь?» Ошибочка, стало быть! У него рожа вытянулась! Челюсть отвисла! Вот те хрен!.. Народ кругом со смеху покатывается! Это видеть надо! Как я его мордой об стол!.. Он бешеный сделался! «French rascal! — кричит. — Мошенник французский!» Толпа сразу против меня!.. Продолжения я ожидать не стал! Сам посуди! Я один, а их тысяча!.. Пока, ребята!.. И стало быть, руки в ноги! А видел бы ты этого вербовщика! Задница — во! В мундир затянут с прибамбасами! Тот еще фрукт! Немцам на смех! Е-мое! Прет!..

Каскад потешался от души!., клиенты вокруг тоже… Блестящий рассказчик был!., хозяин «Доблести» — и тот смягчился, старые счеты забыл…

— И это у них вербовщик! Ну, тогда я молчу! Тогда мне и сказать нечего!.. Передай-ка мне зелья! Настойки их клоповой!

Наливает себе полный стакан виски… Угощает всех вокруг… сама щедрость…

— Пейте все! Ты меня слышишь? Я ж не так просто пришел! Мне тут говорят про болезнь! Еще не знаю, про что!., про то, как сдохнуть! Черта с два! Я смеяться хочу! Это мне напоминает историю с Жанной Губки Бантиком!.. Подцепил я ее в Сантосе!.. То-се… сажаю в экипаж! Расстилаюсь, как могу! После обеда в ландо ее прогуливаю, как миллионершу! Развлекаю ее, балую… Жарища там, друзья мои! Ну, чисто печь! А я все угодить ей хочу… Останавливаемся перед кабаком, самым у них лучшим! Самым тогда модным, «Оригона» называется! Хочу, чтоб все, как у людей!.. Вдруг откуда ни возьмись тореро с гитарой! Хоп! и уводит девчонку! Вот так прямо! Только взглянул! и — оп! Умыкнул! Она у него на шее так и повисла! Вот любезности к чему приводят! Была — и нету! Увел под ручку. Тут я не выдержал! Сами понимаете! Хватаю этого авантюриста! канифолю его как следует!.. Так что тореадор двух зубов не досчитался! А он меня — в полицию!.. В Сантосе все на виду! Тюрьма прямо на свежем воздухе! Так они меня вдвоем навещать приходили! поразвлечься, значит, в воскресный день! в душу мне плюнуть! рука об руку!., чуешь, какие сволочи… А я, значит, за решеткой!., шесть месяцев оттрубил! Эх, молодость!.. Мне тогда двадцать пять было — этим все объясняется!.. От прогулочек в ландо я отучился навсегда!.. Взбучку им с первого раза! Будешь миндальничать — тебя же и облапошат!., пошлют куда подальше!.. «I love you» там всякие… Сразу ей силу не показал! И остался в дураках! Она меня в два счета обставила! Запомни, малыш!.. Медали у него!.. Вояка, на фиг! Слышишь? Ты еще не все знаешь! Этого в газетах не прочтешь!..

Просперо придерживался того же мнения.

Клиенты вокруг, грузчики причальные с мускулистыми татуированными руками, головами кивали и ни слова не понимали… Проспер им кое-как перевел в общих чертах нравоучительную речь… Они приложились по новой… Благо и кружки полны были, и по губам, по усам текло… Чокаются с фырканьем… от хриплого хохотка посуда звякает… за здоровье собрата, сколь щедрого, столь и мудрого!.. Они были до того одурелые от солодового джина, портера, густого табачного облака, табачной жвачки во рту, физического труда, что объяснять им подробнее бессмысленно… Все равно не поймут… Они просто желали чествовать чудака-весельчака, который здорово так все устраивал! Братву угощал… бодрость духа в теле восстанавливал при помощи виски и «напитка моряков» — зелья по рецепту Просперо. От одной только капли этого напитка у вас лицо перекашивалось разом; таким, если дыхнуть, так весь туман растает от доков Барбели до Гринвича на десятках Темз! Главное при этом за стойку придерживаться! А то валил наповал!

«Потому что славный был парнишка!» — громыхнула по окнам подхваченная всей оравой строка! Прокатилась звериным ревом!.. Табачные облака сгустились так, что хоть ножом их разрезай… Глаза у всех сделались красными, слезились, мигали, горели, будто их перцем засыпало — от копоти… и еще от других дымов похлеще, просачивающихся с реки, насыщенных серой, углем, селитрой, обволакивающих, сальных, затмевающих даже и свет газового рожка, размывающих и расквашивающих лица, лепя на них чудные гримасы. Все горланящее заведение расплывалось в тумане… сутолока орущих призраков…

«Потому что славный был парнишка!..»

Гаркнули по новой… а после — про войну припевчик модный, злободневный, в «Эмпайр» от него с ума сходили:

«Пакуй заботы в вещмешок И пой! пой! пой!..»

Даже Каскад надсаживался: «Пой! пой! пой!» Тут как раз подходит Боро, он все это время в карты играл.

— Откуда это ты взялся, кашалот? — напал на него Каскад.

— Из постели, патрон! Будьте здоровы! Рад служить! И вовсе не из тюрьмы, как некоторые… — тонкий намек.

— Однако же и с вами такое случалось, чего греха таить, господин Боро!

— К чести моей будет сказано, не менее четырнадцати раз! Господин Каскад!.. За убеждения!.. Откр-р-ровенно го-вор-р-рю! И гор-ржусь этим! И, придет время, снова там буду!..

Ну и акцент, не «р», а раскаты грома!

— Нашел, чем хвастать!..

— Потому что я — никогда! Вы слышите, господин Каскад! Никогда за сутенерство!..

Схлопотал Каскад!

— Ваши убеждения никого не интересуют, господин Бор-р-рохр-ром! Интересуют документы, почтеннейший!..

— Сколько угодно, господин Каскад!

Роется в карманах, руку поглубже запускает, извлекает кипу бумаг, блокноты, бумажонки, огрызки паспортов, все рваное, подклеенное, сальное…

Каскад рассматривает внимательно, возвращает.

— Ай-ай-ай! Белыми нитками шито, господин бандит с честью! И это все, чем вы располагаете? Плохо дело, Боро! Очень плохо!.. А что у вас, господин Промашка?

Это он мне.

— Ну-ка покажите-ка ваши документики! Вы позволите?.. Достаю, стало быть… Разворачивает, возвращает… Брови хмурит…

— Да у вас, господин Промашка, тоже рыльце в пушку! Приходили тут, вас спрашивали!.. Теперь мне все понятно!.. В консульство вас вызывали!.. Черт побери!.. Теперь понятно! Вы афиши-то читали?.. Или только все «Миррор» да «Миррор»?.. У Берлемона только о том и говорят!.. У кого двенадцатый разряд, всех призывают!.. Освобожденных, неосвобожденных!.. Ну а вы, дорогой Клодовиц? Милейший доктор! Ученый вы наш!..

Поворачивается к нему.

— Покажите-ка, что там у вас!.. Я, разумеется, уже видел! Да только давно!.. Хотелось бы снова! Соскучился!.. Уж больно чудные были у вас документы два года назад!.. Они все еще при вас?.. Тем лучше! Вы на них сидите, как наседка!.. Может, чего новенького высидели?..

Клодовиц лезет за документами, у него их полным-полно за подкладкой… есть правдоподобные… есть и совсем откровенные подделки!.. Зачеркнутые-перечеркнутые… паспорта, каких свет не видывал! фальшивки из фальшивок! курам на смех! Он и сам не отрицал.

— Подтирок многовато!.. Так объяснял…

— Ну что ж, господа умники! Хорошо живете! То-то вас научат играть на скрипочке! Артисты, нечего сказать! А насчет подделок, между прочим!., ох, моя головушка! Дерьмовая работа! Однако же вас разыскивают!.. Некоторые люди, знаете ли, находят, что вы перегибаете палку! Кто? Да так, завсегдатаи, любители и серьезные люди тоже!.. Вот Мэтью, к примеру! Из любителей! Он повсюду о вас спрашивает!.. Его хлебом не корми, только дай ему ваши документы! Не далее как позавчера приходил!., специально! только из-за вас! «Господин инспектор! — говорю я ему с порога… не церемонюсь… — Вас что-то беспокоит, господин инспектор?» Так я его встречаю… я знаю, он лжив, как мерин… Когда с добродушным видом приходит, это еще хуже!.. Жди подвоха!.. Я сразу к делу… Достаю кальвадос… Он глоток отпивает… садится… И все!.. Ни слова… Чтоб он оттаял немного… коньяк достаю… рюмки побольше!.. Потеплело!., по лицу видно!.. Губами причмокивает: «мня! мня!» Я суечусь!.. Вроде как штопор ищу!., маленький в кармане… шарю… там-сям… по карманам!., дурака валяю!., фунтов пригоршню достаю… и хлоп на стойку!.. Сам встаю… и к двери… Пописать! — говорю… Возвращаюсь… денежек как не бывало!.. Тут и разговор клеиться начал!.. Он лицом помягчал!.. Доверчивее сделался!.. Уютнее себя почувствовал!.. Вовремя я подсуетился! У него было, о чем поговорить!.. Я поначалу думал, блеф!.. А он мне «warrants» показывает… приказы письменные… Дело серьезное… Вас именно касается!.. Советую прислушаться!.. Он тебя, Промашка, в частности, видеть желает… Консульство твое личное дело запрашивает… безотлагательно и немедленно!., жареным пахнет!.. Тобой, Клодо, Внутреннее ведомство интересуется… рожа им твоя надоела… Желают, чтобы ты вернулся в Фолькстон!.. в польский карантин!., там, дескать, твое место, там и только там!.. А вас, почтеннейший Боро, жаждут видеть в Скотском Ярде и тоже срочно!.. Им ваши скандалы поперек горла!.. Так и говорят! И чтоб через пять дней и духу вашего тут не было!.. А не то кастаньеты наденут… да куртенку с номерком!., да порку зададут!.. Вот такие новости!..

Каскад, понятно, преувеличивал, раздувал для острастки… и чтоб связи свои продемонстрировать, однако ж, не на пустом месте!.. В самом деле паленым попахивало… Фараоны, и впрямь, нервничали, хитрили, жаждали крови… Только нас голыми руками не возьмешь!.. Мы с Боро тоже в позу встали!.. Дескать, наговор!., черная несправедливость!.. На улицах Лондона полным-полно бродяг почище нашего… и куда более подозрительных… и отвратительных! разбойников всяких!., душегубов отъявленных!., и что по отношению к нам это, слов нет, до чего гнусная несправедливость!

Затем мы ему еще высказали в открытую, что, может, он сам нас и закладывает?., избавляется от нас подлейшим образом!.. Не постеснялись в выражениях!.. И, правда, отчего это вид у него такой довольный! будто облегчение испытывает!.. Ох, подозрительно!

— Скажи прямо! Завидуешь и все тут!

И так далее!.. Все ему выложили!.. Что он на наших несчастьях наживается! Циник махровый! И что чести у него ни на грош!..

Как он тут, голубчик, подскочил!

— Это у меня? Сукины дети! Что я слышу! Говорить не может! задыхается!

— Да их бы уже плетьми засекли! В фарш обратили! Сдохли бы уже в тюряге! если б я Мэтью не умасливал! Разоряют меня до последнего!.. Я только и делаю, что жизнь им спасаю!.. Они ж для полиции готовая добыча! И чтоб я же от них такое выслушивал!..

В возмущении своем выгребает из карманов пачку фунтов, стерлингов… все крупными, десятками, целое состояние! Сминает в кулаке… и стол ими вытирает! нарочно, в знак презрения, значит!., чтоб мы видели! А после выжимает! жижу винную!

— Подонки!.. Вот чего вы хотите?.. Швыряет их нам… мокрые, красные…

— Что? Довольны?.. Унижает нас, стало быть.

— Да нет же!.. Нет, Каскад!.. Погоди!.. Подумай!..

Что тут думать, мать вашу! Вашими документами только подтираться! Сцапают вас и упекут! Как пить дать! Что тут еще думать?.. Именно это они и собираются сделать!.. Идет война!.. Слышали бы вы их!.. Они не ко мне одному цепляются!.. Их сейчас все раздражает!.. Им сколько денег ни суй!.. Казалось бы, сыты по горло!.. Ан нет, опять идут. Опять голодные!.. Беспредел!.. «Война!» Только одно и слышишь!.. Война!.. Глаза на лоб лезут!.. У всех крыша поехала!.. Полицейские, сутенеры, фраера — все едино!.. Все с ума посходили! Их никто не гонит — они уезжают! Их убивают — они недовольны! Сами не знают, чего хотят!.. Ядрена вошь!.. Добропорядочности конец! Только подлость да подлость!

Видно было, что в душе он посмеивается!.. Поддразнивает нас слегка… за нос водит… Пугает, бестия!..

Однако полной уверенности у меня не было… все-таки я немного дрейфил!.. Боро натужно хихикал… У Клодо глаза под очками чуть из орбит не повылезали! и руки так дрожали, что кружка выпрыгивала!., от страха, что его из Лондона вышибут! Черт побери! Все мы желали оставаться в Лондоне! у каждого имелись на то свои, и весьма серьезные, основания!.. Боро аж заикаться начал!

— Вы!.. Вы… вы так полагаете, Каскад?..

— Я ничего не полагаю… Я голову даю на отсечение!.. Злодейская шутка…

Работяги вокруг нас времени даром не теряли. Пользовались случаем, поддавали на дармовщину! Каскад угощал!.. Они не понимали, чего это мы нервничаем!., чего кипятимся из-за афиш каких-то!., в бутылку лезем!.. Мало ли что фараоны болтают!.. Мы пытались им объяснить… талдычили: «Война, дескать! war. Их это нисколечки не пронимало! Они воевать не собирались!.. Они годились только в грузчики! Остальное их не касалось!..

Погрузка… разгрузка!.. И все тут! И точка!.. Докеры они! И все дела!.. Груз торговый, груз военный… И ничего другого! Такая у них судьба!.. И они ее ни на что на свете не променяют!.. Жалкие пьяницы-алкаши, отупевшие, одетые похуже любого бродяги, а между тем изгоями и бродягами были мы! Парии обстоятельств! На нас сыпались все шишки! С наших приятелей-инглишей никто ничего не требовал. Никто их никуда не призывал!.. Знай себе ишачь, спину гни! Джентльмены, по трюмам! И никаких проблем! Никто от них ничего не требовал. Иное дело мы! Мы проходили по списку «французов-лягушатников» — откровенных отъявленных негодяев! Отмеченных первородным грехом! рожденных для войны, это само собой! Шуты пронумерованные! Ослы! Пушечное мясо! Ни на что не годное! В человеке пять литров крови!.. Это замечаешь слишком поздно!.. На первый взгляд разницы не видно! Земля, она не что иное, как рулетка!.. Одни номера счастливые… другие нет!.. И ничего тут не поделаешь!.. Одни рождаются освобожденными!., другие солдатами!.. Так сразу и не отличишь!.. Вроде как один черт! Но фига с два!.. На самом деле — день и ночь!.. Даже в самых нищих слоях! Одни лучше, другие хуже!.. Это как горы, если на них с облаков смотреть, сверху, с самолета! Глядишь, там все сплошь мрак, чернота! А вот если вблизи, снизу! тра-ля-ля! Укрытия, тенистые уголки, домики, шале!.. Надо там побывать, чтоб узнать… школа жизни.

Вытянувшему счастливый номер легко быть оптимистом!.. Пусть другие идут на бойню!.. Освобожденные горланят слаженным хором!.. Они вам таких серенад напоют, особливо если сдобрить либеральными речами!.. Тем более такие широкие господа, как Каскад!..

Угощает всех снова и снова!.. Обезумевший магараджа!.. Банкноты пачками на стол выкладывает!.. Надоели они ему!.. Обмыть!.. Смыть все дочиста!.. Ох уж его и чествовали! «Потому что очень славный он парнишка!»

Весь кабак громыхал эхом и стены дрожали, так они дружно голосили!.. Люстра с подсвечниками раскачивалась и вальсировала над головами!.. Вся харчевня дымилась… Просперо снова затянул припев… Он, пожалуй, громче всех вопил! «Потому что славный он парнишка!..»

Бум! ухнула дверь! С улицы будто мешок ввалился!.. Хлопнулся! бац! прямо на пол! Упала!.. Не заметила!.. Трех ступенек!.. Чокнутая!.. Рухнула! растянулась! Джоконда наша! кульком!., вся в вате… в бинтах!., приподнимается, воет что есть мочи, яростью пышет!., сразу с упреками!., вот… встала, за стойку подтянулась!.. Ну, фурия! Задыхается… пыхтит… она весь квартал обегала… нас искала! сама зеленая под люстрой-то!., осматривается… испуг на лице! Вопль… Нет его?

— Где ты, мой золотой? Где, сокровище мое?..

— Здесь, голубушка! Здесь, заразочка!.. — откликается Каскад. — Иди сюда, катастрофочка!.. Бедствие стихийное!..

Потрясающий эффект!.. За столиками мужики со смеху покатываются! Семейная сцена! Очень кстати!.. Каскад оскорблен!.. Ага! Сейчас достанется доктору!..

— Это что же делается!.. Нет, вы только посмотрите!.. Доктор Клодовиц! Я доверяю вашему попечению раненого человека! Вверяюсь вам всецело!.. Полагаю, что она там лежит спокойно!.. Оплачиваю госпиталь! За все плачу! Деньгами вам карманы набиваю, доктор! И вот она, благодарность! Это что ж получается? У вас, значит, ходят, куда хотят? Сматываются, гуляют, кутят! В какое вы меня ставите положение? Я вас спрашиваю! Это же бордель, а не больница! гошпиталь ваша Лондонская! Похуже Чаринга будет, как я погляжу!.. Лажа все! Как ваши документы, доктор! дрянь! дерьмо! Вы даже сумашедщих своих удержать не можете! Полюбуйтесь на эту куклу!..

Та без дела не стояла. Бинты свои сдирала и раскидывала повсюду вату, корпию… В зале хохот!., овации! Клодовиц не знал, за что хвататься!.. Крутился вокруг нее… Повязку поправить пытался! А она ни в какую! сопротивляется!.. Тянут каждый в свою сторону!.. Зал ревет так, что пол содрогается! и стены! и стекла!

— Возвращайтесь, Джоконда! — умолял ее Клодо, на коленях стоял… — Возвращайтесь! Как это неосмотрительно! Рана может открыться!

Тут она повязку свою окровавленную как сорвет! и кровища как хлынет!., на пол капает!.. Ей бы только назло делать!..

— Молчите вы! Разбойник! Убийца!..

Масла в огонь подливает, дура…

По аудитории ропот пошел. Докеры совсем запутались… мозгами помутненными… Подумали, что мы ее обижаем!.. И вдруг разом на нас ополчились… Внезапно будто гроза налетела… Стали все на ее защиту! Вопили в ее поддержку!.. Дюжина амбалов рвалась Каскада отдубасить!.. Немедленно!.. А ручищи-то у них! Мать честная!., татуировки сплошь… мускулы горилльи!..

Она опасность учуяла… увидела, что бросятся они сейчас на ее сокровище… и ринулась его защищать!., телом своим! Выскочила вперед!., закрыла его собой!.. «Караул», — кричит! рычит, как тигрица!.. Бинты окончательно размотались… она в них запуталась, замоталась… Воет, всю ораву заглушает… Ой-ой-ой!..

— Сокровище мое!.. Обними свою голубушку!..

Но татуированные уже в раж вошли!., жаждут Каскадовой крови! Клокочут от ярости!.. Похватали в руки бутылки, сифоны, стулья! и трах-тара-рах! пошло кругом звенеть! летать! отскакивать! Бам! бум! по зеркалам!., по двери!.. Грохот невообразимый!.. Каскад выбирается… отскакивает назад!., битва пуще разгорается!., столы вверх тормашками!.. Забаррикадировались! Просперо и он!.. Ящик, шкаф, вешалка!.. И — оп! разлетелось все!., точно карточный домик!., от ударов стульями!.. Бомбардировка! Круши! круши!.. Докеры красномордые прут напролом! Таранят заграждения… Штурм! побоище! Вой со всех сторон!.. Баум! Дзинь! Дзинь! Это орган механический вдруг заиграл в углу!.. Заработал! Та-ра-ра! Дзинь! Адская машинка! трубы! флейты! барабаны! Надо было слышать! как он вальс перемалывал! Это Боро его запустил! Дьявольский инструмент! Грозовые раскаты! Вижу, Боро там ковыряется… Он меня тоже замечает!.. Машет мне… Проваливай, дескать! Я, дурак, не понимаю! Он кричит! Орет! — Что? что? — лепечу…

Поздно! Трах-тара-рах!.. тысяча чертей! Дом взрывается! Грохот адский! и пламя!.. Е-мое! Я ж видел! Видел! Это он!.. Там, в огне!.. В пламени! Он какую-то штуковину бросил! Не знаю что!.. Вроде как камень! И она взорвалась… тут, под столом… Трах-тара-рах! Еще раз! Теперь никаких сомнений!.. Он бросил!.. Я такие гранаты знаю! Ах ты, сукин сын!.. Скотина! Ливень!.. Град!.. Собака!.. Он же нас убьет!.. Паника! Все улепетывают!.. Трое лежат! Я через них перепрыгиваю! Рушится крыша!.. За спиной у нас обвал… Сыпется!.. Штукатурка!., черепица!.. Лавиной!.. Каскад цел!.. Бежит впереди!.. Просперо тоже и Джоконда! Со всех ног! Она последняя ковыляет!., надсаживается, визжит… Чтоб мы ее подождали! что больно ей!.. Ругается! Подлецами нас обзывает!.. Вот и Боро подоспел!.. Как ни в чем не бывало!.. Ничуть не смущен!.. Бежит за нами! Толстое брюхо нисколько ему не мешает!.. Только сотрясается на ходу! Он, похоже, доволен!.. Никаких угрызений!.. Хохочет! Обе руки в крови! Спотыкается! поднимается! Над старухой смеется, она позади нас… хромает!., бан! бан!.. Кричит, чтоб ее лучше пристрелили!.. А все-таки поспешает!.. Мы знакомых проходов избегаем… Бросаемся сначала по Хай-Уэй-Ламбес… после рысью по Грейв-лейн… Рюисдейл… все зигзагами, зигзагами… следы запутываем!., туда-сюда проскальзываем… Каскад во главе!.. Куколка за Боро цепляется… За рукав его держит… Каскад на нее не смотрит!.. Знать ее не желает!..

Она — как тротуар, так в крик!.. Рана болит… подпрыгивает с воплями!.. По счастью, улицы все пусты!.. Мы несемся всей оравой!.. Хороши б мы были при свете дня!.. Просперо с нами бежит… Лица его не вижу! Только слышу, шепелявит что-то… Он впереди меня. У него ничего не осталось!.. Домик его — раз — и нету! Елки-палки! Так и вспыхнул!.. Дерево! солома! неизвестно чем держался! Что верно, то верно!.. Боро — стукнутый малый!.. Бежит, значит, вместе с Джокондой… Тащит старуху… а она на него орет!.. «Не так быстро! Бозе мой! Не так быстро!..» Еще рванули!.. Мургейт-стрит! из конца в конец! Как от огня! это уж точно!..

За сквером — доки… Вроде как Клодовица потеряли… Зову его… ходу не сбавляю… ответа нет… Госпиталь его тут… рядом… Старуху не забросим?.. Ведь мимо пробегаем… Я спрашиваю… кричу на ходу! Нет! Бежим, не останавливаясь!.. Ать! два!., ать! два!., закашиваем налево!.. Мэрилборн… дальше прямо!., потом Минт-плейс… Так, стало быть, мы к Тэкету?.. А я и не знал… Никто ничего не сказал!.. Тормози! Приехали!..

Оп-ля! Вламываемся в дверь! Врываемся!., всей оравой!.. Видали б вы его удивление! Он как раз барахлишко складывал! А тут мы!.. Товар свой перебирал! веревки! железяки! Полный ангар дребедени! Он первым делом — к двери и на замок ее. У самого дух заняло!.. «Откуда вас нелегкая принесла?» — спрашивает… Все молчат… Хрипят, носами хлюпают… отдышаться не могут… Чихают, откашливаются! Обессилели разом! Ой-ой-ой! Ну и кросс!

Каскад первым заговорил… как только дух перевел…

Показывает Тэкету на Боро…

— Хочешь, — говорит, — поглядеть на убийцу?..

И рассказывает, как все было… он тоже гранату видел!..

— Может, у тебя в штанах еще одна припрятана?..

Тут все накинулись на Боро! Псих!., негодяй!., трахнутый!.. Навалились на него все разом!., трясут, ощупывают с ног до головы!.. Может, и вправду, припрятана?..

— Мясник поганый! Свихнутый!.. Поносят его на чем свет стоит!

Он все спокойно выдерживает… не ерепенится… Посмеивается даже!., покрякивает — щекотно, дескать!..

— Говори, есть еще?..

Обшаривают его снова и снова, на совесть… Тэкет выставить его хочет!.. Ему его хата дорога!., и товар тоже!., и скарб!.. Просперо — тот от отчаяния слова не вымолвил. Еще б ему не горевать — все лопнуло: заведение, клиенты, а главное, арендный договор… Сколько он о нем говорил… 78 лет оставалось!.. Гордился им!.. Мэтью, черт побери, прав оказался!.. Грязный боров этот Боро! лицемерный злобный поджигатель!.. А ведь сразу не скажешь!.. Я б нипочем не догадался!.. Так прямо взял и взорвал! тут уж, извините, никаких сомнений!.. Террорист!., а наглость какая!., ведь нисколечки не смутился!.. Теперь ему, видите ли, выпить захотелось!.. Чтоб снова чокнулись все дружно! Жажда, понимаете ли, обуяла! Чекушку ему откупорьте! теперь! Сию секунду! Он не может ждать, потому что ранен в руку…

Кровь у него, и правда, не останавливалась, у Джоконды тоже… Они сравнивали, у кого сильнее… Ну просто отделение «Скорой помощи»… Я лично, если что и ощущал, то не жажду, а холод…

Джоконда, оказавшись в кругу семьи, вспомнила свои притязания… Ей повязку поправили, приладили кое-как салфетки, вату… Все это у нее между ног висело… Уложили ее на мешки… Каскад рядом лег… чтоб успокоилась малость… замолчала наконец…

Тут откуда ни возьмись — Клодовиц… В дверь стучит… барабанит… Имя свое выкрикивает… И как он нас отыскал?., очкарик поганый! Заходит… Мигает… Несет невесть что… Взрыва не помнит!.. Городит что-то несусветное!.. Ничего не помнит! Шок у него, по башке шарахнуло… кожа содрана… рана кровит порядочно… и изо рта кровь. Надо ему выпить согреть… Не то совсем скопытится… От бега у него в сердце перебои… Чтоб его в чувство привести, готовим две миски грога, себе тоже за компанию!.. Тэкет только и успевает подливать!.. Ну и гость пошел!.. Ложимся рядком… На мешки! они там кипами!.. Кроватей нет… Понятно, склад…

Тут Боро воспрянул, надумал идти…

— Я ухожу!.. — заявляет. — Времени, должно быть, часа два…

— Проваливай!.. Сыты мы твоими фокусами!.. Таково общее мнение.

Просперо так ни звука и не произнес… Сидит на мешках… не прилег даже… Только голову руками обхватил…

— И ты тоже вали! слышишь?..

Каскад его за плечи трясет, выставляет… А ведь он ничего не сказал! не пикнул! рта не раскрыл…

— Давай! Оп! Нечего сидеть!

Грубо так!

Думаю, он опасался, как бы они ночью чего не натворили вдвоем с Боро, гранату какую не ухнули, когда все уснут!

— Валите, и убивайте себе друг друга!..

Выставляет, и все тут!.. Никто не протестует… Тэкет на его стороне… С Тэкетом шутки плохи! Если что не так, у него кол наготове… Излюбленное, значит, оружие… По ногам запускал.

Так мы избавились от Просперо и Боро.

Склад теперь был в полнейшем нашем распоряжении!.. Можно и поспать… Боро найдет, где переночевать! Я за него нисколечки не беспокоился! Не думал даже. Пойдет к Кощею, приятелю своему… всегда к нему ходит… Это по ту сторону… за доками Кьюбит…

Теперь они с улицы кричали… «Скоты!..» — раздавалось в ночи… — «Подонки!.. Подонки!..» Потом второй подключился… «Скоты!..» Хором орали.

Мы их долго еще слышали… И шаги их слышали… Далеко, далеко… До конца. Потом заснули.

В ту минуту, когда сгустятся тени и настанет пора уходить, вспомнится всякий вздор тутошнего пребывания… Шутки, галантные прожекты, лихие ригодоны и прочие приятности… и потом еще то, что в результате всех испытаний и ужасов окажется не более чем тяжелым, причудливым, пышным убранством катафалка… Тщета усилий, ложащаяся свинцовыми складками драпировки! непомерная ноша строгостей, затруднений, клятв, скучных добродетелей, наваливающаяся на умершего… связанного по рукам и ногам в сосновой постели внутри пустого склепа. Вот было бы заманчиво, если б в ту самую минуту, когда тебя окончательно пригвоздят, вырвалась бы, выпорхнула из гроба чудесная трель флейты! быстрая, обворожительно веселая! То-то было б диво! А честь-то какая! Сколько шумных вздохов в стане мертвых! И родственникам наука!.. Ишь, покойничек-шутник какие себе вольности позволяет! Менестрель бездн и прочих проклятых мест! Первый жмурик, жизнь проживший не зря… сумевший постичь, уловить очарование весны! рождение песни! молодого зяблика в роще… возносящийся в мир иной! Революционер теней! Трубадур дубарей! Весельчак-затейник в утробе Мира!.. Вот кем бы я хотел быть! Ни мало ни много! Им и только им! Так-то, черт побери! Ну и хитрец! Один ригодон в вечности стоит жалкой земной суеты гигантского муравейника, слепленного из козней… Тьмы миражей!.. Привет вам, властители мира! Вы заставляете подданных плясать под вашу дудку! подстегиваете их бодрым ритмом! Ерунда! Безумен тот, кто предается преходящему!.. Во сто крат лучше тихо уйти с флейтой!.. Однако для этого надобен момент восхитительного экстаза! Думаете, захотелось музыки и все тут? Нет! только в подходящую минуту!.. А до того надобно существовать… То-то же!.. Надо взвесить все «за»… и «против»! Прыгай сюда!.. Скачи туда!., за хлебом насущным… Чисто блохи!.. Под бдительным наблюдением!.. Какое мучение!.. Как там у Тэкета, я вам ясно показал… Уход с флейтой — это из другой оперы! Увидите еще! Мать честная!

После истории в Динги я метался как загнанный зверь! Улюлю! Только и делал, что бегал! Из залов ожидания в гнуснейшие гостиницы, из полуподвалов на чердаки, из одной вонючей дыры в другую! Вниз! Вверх! В приюты Армии Спасения по два пенса за ночь! Народищу там! Каскад меня запугал россказнями своими, будто меня консульство разыскивает… Нервы у меня уже не те стали… Сдавать начал… Метался из квартала в квартал… Дважды в одной меблирашке не останавливался, дабы расспросов избежать неуместных… Осторожность проявлял… Ни разу не встречался ни с теми, ни с другими… Благоразумным советам следовал досконально… Лестер и Бедфорд стороной обходил, и улицы, где девчонки работали, хотя там я мог бы хоть что-нибудь разузнать… А все равно дергался, как на угольях!.. И было отчего!.. В газетенках — ни строчки. Должно быть, Каскад заплатил!.. Встречаться он не велел, пока сам знака не подаст! Я все в точности исполнил… Чтоб острый момент прошел!., фараоны чтоб отвлеклись немного… кого еще ловить стали… Только вот карманы у меня опустели!.. Перед побегом я занял у Каскада дюжину фунтов. Я ничего себе не позволял, однако ж они подошли к концу… На жестком полу я спать не мог из-за руки — боли начинались — хоть криком кричи!.. Вынужден был койку снимать… Койка, понятно, денег стоит… хоть бы и в самом дешевом заведении. Время проводил в кино… Программу до сих пор помню… По большей части это была Перл Уайт в «Нью-Йоркских тайнах»… Но сколько бы сеансов я ни отсиживал, все равно время оставалось… Я слонялся по улочкам Сохо, выбирал самые людные, самые оживленные… где популюс туда-сюда снует безостановочно… и ярмарочная торговля не стихает… ручейки людские от лавки к лавке перетекают… от Шафтсбери до Уигмор-стрит — все сплошь витрины и народ кишит, там ты незаметен и чувствуешь себя спокойней и к тому же веселей; какое-никакое, а развлечение… однако десяти-двенадцати дней шатания мне показалось достаточным. Я был сыт по горло такой эпитимией! В конце концов, черт возьми! я ж ничего не сделал!.. Каскаду я на глаза попадаться боялся, но я вполне мог повидать Боро!.. В одно воскресное утро я наконец решился… «Айда, малыш!» — сказал я себе. Я находился неподалеку от доков Барбели, аккурат возле переправы, и паромчик ожидал… до чего же заманчиво… десятиминутная прогулка по реке… Вода меня притягивает… По любому поводу!.. Я готов плавать в фонтане в Тюильри! В стекле от ручных часов, будь я мухой… Не важно где, лишь бы плавать! Я никогда не упускаю случая пройти по мосту… Хорошо б все дороги были реками… Это колдовство… чары… завораживающее движение воды… Я стоял, прельщенный невольно плеском Темзы… стоял, и дух захватывало… не выдерживал очарования, особенно когда плывут большие суда… все движется вокруг… струится, пенится… шлюпки… южный подход к докам… катера и бригантины лавируют… пристают… сносятся течением… скользят вдоль берега… мягко так!.. Феерия!., иначе не скажешь!.. Балет!., галлюцинация!.. Не оторваться… Мы на паромчике «Дельфин» тоже вроде как в танец вступаем… Два оборота… от берега до берега… я раз пять или шесть прокатился! Вот так праздник!.. Туда и обратно!.. Барбели — Гринвич… к большим грузовым судам почти вплотную подходили… толстопузые колоссы пыхтят против течения, винтами яростно бурлят… их напором воды… они рычат, гудят тревожно… недотроги… Красотища!.. Чайки летают! скользят себе по небу! Ишь, размечтался! Спускайся, парень, на землю! В кармане больше ни гроша! Слезай! Гринвич!., вот жалость-то! Ну что ж… теперь вперед! Погуляли, побездельничали, и будет!.. Я его, скотину, отыщу! решено, заметано… у Кощея этого.

Сказано было… аллея Гринвич… Гринвич-парк… настоящее имя его ван Клабен Джером… Боро мне все подробно объяснял… неподалеку от Южного причала… Интересно, что они скажут, когда меня увидят?.. Небось, заметят еще на улице… Может, еще и дверь не откроют?.. Черт их душу знает! Но нет, я твердо решил! На доверии тут далеко не уедешь! Иду, и все тут…

На подступах осмотрелся… Не пахнет ли легавыми… Что там возле дома?.. «Титус ван Клабен»… Нет ли каких рож подозрительных?.. Все тихо… все спокойно… На крыльце три-четыре субъекта стоят, разговаривают… видать, клиенты… очереди ждут… В парке — детвора: скачут, бегают, по аллеям носятся… В общем, все, как везде… А к тому же погода хорошая… солнце вовсю, жарко даже… В Лондоне такое редко случается в начале мая… На втором этаже окна настежь… слышу, Боро играет… песенки лабает… Он!.. Его туше, его мелодии, вряд ли я ошибаюсь… Здесь, голубчик!.. «Все путем, — говорю я себе… — Сидит за пианино… А мог бы в тюрьме!..» Я уже свихиваться начал от шатаний из квартала в квартал… денно и нощно! Устал дьявольски!.. Не до такого изнеможения, как на фронте в пехоте!., но близко… В общем, с ног валился… И еще рука болела, оттого что спал на чем попало… на ореховых перинах!., и потом — гул в ушах, так, что я аж глаза зажмуривал: до того невыносимо пронзительный… Паршива жизнь калеки… отвратительна жизнь без средств… мысли всякие скверные в голову приходят, отчаянные… Но все лучше, чем на войне! А вдруг снова отправят?.. Послушать старика, так очень даже возможно!.. Вдруг, правда, ищут из консульства?.. Скребут по сусекам?.. И все-таки, несмотря ни на что, мне повезло… Лафа привалила.

Это ж один шанс из тысячи — оказаться вот так в Лондоне… я после расскажу как… Неправдоподобное везение!., баловство!.. Подарок судьбы!.. Разворот на сто восемьдесят градусов!.. Подфартило, ничего не скажешь, с Каскадом то есть!.. Спасибо Раулю… Бедный малый! Линия не вышла!.. Тоже потом расскажу… Мне нечего жаловаться на судьбу!.. Мне посчастливилось, и еще как!.. Другие уже спеклись! Закопаны уже в Артуа… Или где еще!.. Шестнадцатый моторизованный!.. Иных перевели… в убойную пехоту… измолотили и бросили лежать в известковой грязи! Десять часов из двенадцати под артиллерийским огнем! На здоровье! Здесь — лучше! Я-то знаю!.. Цветочки, можно сказать!., даже и когда проблемы какие возникают!.. Э-э! не сдаваться!.. Держаться обеими руками!.. Всегда начеку! Все путем! Мы на плаву! Конечно, компания, понятно, не самая изысканная, но в моем положении — отличная семья, ловкие ребята, все при них… Учитывая хорошую рекомендацию от бедняги Рауля, меня приняли радушно!., все складывалось неплохо… а тут этот скандал в Динги!.. Они бросили меня… Вариантов не было!.. Теперь надо наверстывать… Через Боро я их отыщу!.. Итак, вот дом… «Ван Клабен, Титус»… Вперед, смелее… Звоню… стучу… Никто не отвечает… Стучу еще… Настойчивей…

— Боро!.. Это я!.. — кричу из сада.

Наконец изволил показаться… Высунулся из окна… Вот он, собственной персоной!.. Ошеломлен моим появлениям… Руками машет…

— Тише! Тише!., приходи в другой раз!..

Я руками движение делаю… будто ремень снимать собираюсь…

Он за свое:

— Тсс! Тсс!.. — и опять в сторону аллеи машет: дескать, уходи!..

Извините! не пройдет! Нагулялся!

Клиенты, народ разный, который туда-сюда снует и на крыльце ожидает, все в нашу сторону подались, потешаются над пантомимой… Тут как раз дверь открывается!.. И появляется сам Титус!.. Титус ван Клабен! Он же Кощей!., прозвище такое!.. Я его сразу узнал по рассказам… Выходит, стало быть, на порог в костюме паши, он всегда в таком виде торгует… весь в шелках желто-лиловых, на голове громадный тюрбан, тросточка, каменьями изукрашенная, и толстенная лупа ювелира. Так вот в лавке и сидит. Маскарад на восточный лад… Намеревается, очевидно, меня прогнать… первая инстинктивная реакция… Я ему незнаком… Ничего… Я бровью не веду! Разглядывает меня в упор…

— Это от вас, молодой человек, так много шуму?

Говорит по-французски, но с чудовищным акцентом, будто камни перемалывает, как, впрочем, и его приятель, который на втором этаже… Оба иноплеменники…

— Да пошел ты… — отвечаю…

Боро это развеселило! Он там, наверху, прыскает со смеху! Спектакль смотрит… из ложи, так сказать…

Халиф только глазами мигает… Носом шмыгает… Напугать меня хочет!.. Наступает свирепо, дергается весь… подпрыгивает в штанах своих огромных, шароварах шелковых… Ах ты, гадина злобная!..

— А ну брысь, бандит малолетний! Прочь пошел! Живо!.. И палкой потрясает.

Я ни с места… Он опять…

— Брысь! Живо!..

От возмущения у него чуть тюрбан с головы не слетел…

— Уходи! Видеть тебя не желаю!.. Опять развращать его станешь?.. За этим пришел?.. Думаешь, мало у него пороков?..

И показывает наверх, где Боро от смеха едва из окна не вываливается…

Мне этот гаденыш, кукла круглая, поначалу смешным показался, а теперь уже раздражать начал.

— Я тебе! сейчас так отделаю!..

Не люблю угроз… А тут еще народ смотрит… посмешище…

— Go away, villain! Пошел вон, дрянной мальчишка! — Это он мне? инвалиду войны!.. Ай-ай-ай! нехорошо! — Я вас обоих в полицию сдам!..

И тычет в нас… Завистник чертов!.. Тут Боро заговорил, речь целую из окна толкает, обращается к публике…

— Привет всем!.. Привет вам, люди!.. И тебе, болезный!., привет, мой друг!..

Здоровенной бутылкой потрясает, целый галлон виски, заливает себе в глотку всем на потеху!.. Выставляется… Народ в восторге!.. Кричат! Продолжения ждут!

Паша дрожит весь, слюной брызжет, негодованием пышет…

— Убирайтесь немедленно, черт проклятый!.. Исчезните! И так уже пьяный! А вы, негодник, знаете, что вас ждет?..

Угроза, значит, прямая уже!..

Нет, я не знаю… В точку попал!.. Я только знаю, что рожа мне его противна! У меня, конечно, одна рука!., однако ж он меня достал!.. А ну, как я его сейчас пощекочу… Расталкиваю зрителей… С меня довольно!.. «Погоди, халиф несчастный!..» Подхожу вплотную… И аж рот раскрыл… Вблизи он бесподобен!.. Ну и размалеван! средь бела дня!.. Слой штукатурки по фасаду!.. Ну и ну! Почище Джоконды! Щеки обвислые! в складках все! пудра слоями!., и даже губы накрашены!.. Чудище, бред, мираж… Гляжу на него как зачарованный. Он тоже смотрит на меня в упор… глазами хлопает… В лупу меня изучает… И вдруг как закричит:

— Ай-ай-ай! молодой человек! Молодой человек! Вам же нехорошо!

Ого! произвел я, значит, впечатление!..

— Вы плохо выглядите!.. Зайдите!.. Зайдите!., отдохните!.. Приглашает меня… Тон вдруг резко изменил… обходительным сделался, растрогался… улыбка масляная…

— Как вы, должно быть, устали!.. Входите!.. Входите!.. Прилягте!..

Любезен не в меру!

Выхожу из оцепенения, влетаю в дверь, отыскиваю лестницу… мчусь наверх… Комната… все вверх дном!.. Спотыкаюсь на каждом шагу!.. Наконец отыскиваю Боро… лежит, растянулся на диване… Замечает меня… приподымается…

— Ах! вот и вы! Друг мой!.. Друг мой!.. Какая история! Вы видели Мэтью?..

Мэтью! Вот его первое слово!.. Только одно в голове!..

— Где Мэтью?..

Только и знает, что Мэтью да Мэтью!.. Обо мне даже и не спрашивает!..

— Нет! — говорю… — не знаю я, где ваш Мэтью!.. Пропойца!.. Но полагаю, скоро появится!.. Если и дальше будете так шуметь!.. Людей привлекать!

Я ему свое мнение откровенно высказал.

— Это я-то шумлю?..

Оскорбился… И сразу — в драку!.. Бутылкой потрясает! Замахивается…

Спотыкается… Теряет равновесие!.. Падает!.. Баум!.. А внизу старик как взвоет!., резонансом!.. На меня кричит… визгливо, пронзительно… точно девка полоумная!..

— Прекратите безобразие! Вы так у меня все переломаете! Боро, сыграйте мне «Вальс для милых дам»!..

Здесь же в углу пианино стоит… Паша наш желает музыки!., ишь, требовательный какой! приспичило!.. Так и взвизгивает!

— Вальс! «Для милых дам!..» Слышишь? «Jolly Dame» Он прямо вне себя… Трясется весь! прыгает… баба свихнутая!

Лавочку всю сотрясает, пол ходуном ходит! Грохот стоит! При этом он еще тростью в потолок стучит!., подавай ему «вальс»!

— А пошел ты!., бочка жирная! — отвечает Боро с дивана… туда, в лестничный проем…

— Вы пьяны, Борохром… — верещит старик снизу. — Надрались в доску!

Того гляди, сцепятся…

— Ах, в доску?.. Значит, в доску?.. Какую такую доску?..

Возмутительно!.. Боро встает с дивана! Услышать поближе хочет, на что там старик намекает! Идет к лестнице… Черт! спотыкается… пошатывается… Рубашка висит, штаны сползают… у самой лестницы спотыкается снова… Трах-тара-рах!.. Летит вниз… обрушивается в лавку… всей тушей… и надо же!., аккурат на посуду!., пирамида фруктовых вазочек и тарелок… рассыпается фонтаном! О, гром небесный! О, великий обвал!.. Старик захлебнулся от бешенства… Клиентка, которая там у прилавка стояла, как завизжит… как заблеет от ужаса!.. Бросилась было наутек… да где там!.. Все на нее как раз и рухнуло!.. Старик помочь ей хочет, извлечь из-под обломков! Тянет-потянет, за сапожки… изогнулся… вот-вот, сейчас! и — оп!.. опять обвал!..

— Помогите!.. — вопит клиентка…

— Help! Боро!.. Боро! помоги!.. — воет старик…

— А ты, разбойник, что стоишь сложа руки? — это он мне.

Спускаюсь… коль просят!.. Подбегаю… Беру клиентку за ноги… извлекаю из хаоса … на свет божий… А пузаны уже сцепились! Угрозы, брань — и все у дамочки на животе… Она из-под них кричит, хоть святых выноси!..

Боро хватает старика за волосы… Ох, сейчас врежет!.. Тюрбан в сторону отлетел!.. Боро сдавливает Кощею шею!., ей-ей, душит!.. Да еще клиентку в свидетельницы призывает… как он его душить будет…

— Он меня убить хотел!.. Слышите, мадам, это же пират… Pirate! I say, Madam!..

И для вящей убедительности валятся оба на дамочку: ну, точно, раздавили… Обнялись и катаются поверх нее… а она тощая-тощая… Денег занять пришла под ценную бумагу… облигацию мексиканскую… Та у нее в руке так и осталась… Надо же, не выпустила!., вцепилась в нее… Воров боится!., и визжит не смолкает…

— Помогите! Help! Дверь! The door, please!., дверь!..

А Боро ее не пускает… За юбку ухватил!., другой рукой старика за шею держит… Он боялся, как бы она на улице орать не стала… Но халиф наш — раз — и вырвался!., сперва сплющился весь, обмяк под натиском… то огромный был, а тут съежился, будто воздух из него выпустили… из задницы толстой, из брюха… И выскользнул… рассосался… увернулся… Надо же, каков! Оп!.. и снова на ногах!.. Мячиком выпрыгнул из свалки! И хвать на столе здоровенный ножище… Хорошо, я парень шустрый, я его за одежду цап!.. за шаровары… шелка ему попортил… Он летит!., бум! Задом кверху!.. Тут Боро клиентку выпустил… ухватил карабин в подставке для зонтиков, винчестер охотничий, тяжеленная штука… и на Кощея!.. Битва гигантов! Сейчас он его прикладом зашибет! Размахивает вовсю мушкетоном своим! В дальнем углу куча-мала!.. Помещение темное, все кругом закупорено… Ничего не разглядишь… только и свету, что от водяной лампы… причудливая такая штуковина на столе, возле клиентки… большущий шар… внизу розетка с маслом…

Чуть-чуть все-таки вижу… как они друг дружку волтузят!..Ну, думаю, надо хоть дамочку спасти!., присутствия духа не теряю!.. Откапываю ее в груде посуды… тяну опять за юбку… материя трещит! О! подалась!., достаю! Привожу ее в вертикальное положение! Шатается!., совсем на ногах не стоит! садится… дух переводит…

Там в глубине… в полумраке… эти двое продолжают жесточайшую возню! Только и слышно, что «У!.. У!..» да какие «у!» У старика сумочка была!., через плечо висела… выворачивается!., дзинь!.. дзинь!.. дзинь! Посыпалось!., повалилось… лавиной!., раскатилось… звякает повсюду!.. Золотой поток!., монеты!., монеты!.. А эти, знай себе, душат друг друга… сцепились и катятся… прямо по золотишку!., отчаянная схватка… Докатились до клиентки… Опрокинули ее со стулом вместе!.. Снова на нее навалились!.. Она опять под ними!., раздавлена в лепешку!.. И все свое кричит:

— Мистер! Мистер! — умоляет!.. — Дверь!.. The door, please!..

Где там! теперь мне ее уже не вытащить! Они поперек нее оказались… раскатали ее, как тесто!.. К двери ползу я… Их все равно не расцепишь!., воздуха мне!., воздуха!., не могу больше!., подыхаю!.. Только бы вдохнуть… глоточек воздуха! Смилуйтесь! Вот! добрался!.. Уф! толкаю! дверь эту! Ветерок! Чу! старик задохнулся! Хрип чудовищный! Аххрр! Порыв воздуха настиг его посреди очередного раунда состязания! рукопашного боя… там в глубине, во мраке!.. Задохнулся разом!.. Слишком свежим воздух оказался! «Астма! Моя астма!» — кричит он мне, давясь!., до рвоты!.. Ох! того гляди, дуба даст… глаза закатил! И рухнул весь! с кафтаном, шелками, шальварами… Распластался на полу… слюна течет… хрипит… Балахон ему на груди развязываем, а он, черт, корчится, и пена на губах!., ну, точно, концы отдает!., зенки закатились!.. Клиентка от страха — фьюить!.. и вылетела в дверь!., вещи свои, сумочку!., все нам оставила!., облигацию!..

Не успела выйти, другая тащится… Похуже первой будет!.. С порога — в крик… вопит как полоумная! Как только увидела, что паша навзничь лежит… сразу в истерику… С этой Боро знаком. Зовет ее:

— Дельфина! Дельфина!

И поясняет мне… дескать, она тут горничной!.. Откуда она вынырнула?.. Прямо к хозяину бросается… Слезами его поливает, поцелуями осыпает!.. Любит, стало быть, своего господина Титуса… Требует, чтоб он немедленно в себя пришел!., чтоб глаза открыл!.. И Боро тоже старается!.. Тоже оживить его силится!.. Изощряется!.. На карачках ползает, позы чудные принимает… Дышит ему во все места… в уши… в рот… Теперь уж не до драки!.. Теперь это он ему жизнь спасает!.. Руки ему в стороны раскладывает… Поднимает… сгибает… физкультура… Помогло сразу… задышал чуток… сажаем его… спиной к стене прислоняем… подушками со всех сторон подпираем… не держится… сползает… направо завалился… потом налево!.. Требует нюхательной соли… бормочет… стонет… подайте, и все тут… Она в шкафу! на втором этаже! скорей! скорей! скорей!.. Боро бежать наверх не может! ему упражнения останавливать нельзя… Бегу я!., нахожу мигом… флакончик пуст! Час от часу не легче!..

Дельфина, прислуга его, так и завывает!., от отчаяния!.. — Мистер Титус!.. Please! Wake up!.. Проснитесь! Be yourself!.. Придите в себя! Очнитесь!

Вопит душераздирающе!., и подхватывает его… и трясет!.. Чтоб он только в себя пришел! ожил чтобы! На все готова! Что угодно сделать! Исключительная прислуга! пылает вся любовью и рвением!.. Ничего не скажешь! восхитительная особа! А хозяин-то ее ой как плох! Не свежий, что и говорить, вид имеет гиппопотам! Лежит тут в шелках своих! весь облеванный… и булькает!.. Глазами повел… замер… опять закатились… Смотреть страшно!.. Вдруг — раз!.. Багровым сделался!.. Из мертвенного-бледного!.. В горле урчит… полный рот уже… Еще усилие… Полегчало вроде! Она ему голову поддерживает… помогает…

— Хорошо! Мистер Клабен! Good!

У нее от сердца отлегло… Стоит перед ним на коленях, поддерживает его… подбадривает… каждую схватку ласковым словом сопровождает… Наконец-то его вырвало, как следует!.. Она просто счастлива!.. Он снова извергается… желчью… зеленой-презеленой… все вокруг замарал… Боро рядом сидит, смотрит… он тоже порцию получил… Да и мне досталось порядочно… Старику полегчало! Просит переложить его на постель… За ширмой… тут же в лавке… громадная кровать с колоннами… Я ее только сейчас увидел… На ней меха грудами… вместо матрасов… здоровенная куча… и мягкая… Затаскиваем его! раз-два! взяли!.. Он кое-что весит! Подушки ему поправляем… Теперь извольте на него казакин шелковый напялить, желто-сиреневый, и тюрбан непременно! Ишь! кокетство возвратилось! Стало быть, и вправду лучше ему!.. Подавай ему побрякушки его и прочую дребедень, бубенчики, ленты муаровые! и сумочку! и мушкетон!.. Полное облачение! Ну-ну! Чтоб все на постели лежало!., с ним рядом!., сейчас! Требовательный сделался!.. И недоверчивый… лупу ему принеси!., и тросточку резную!.. Все чтоб при нем было!.. А рожа вся разбита… фонарь под глазом!., сине-красный, да еще кровоточит!., левая бровь рассечена!.. А уж Дельфина-то его целует… обнимает, сжимает… ласкает, обожает!.. Очень пылкая служанка!.. И пришла-то как вовремя!.. Она не первой молодости… я плохо вижу в этой гнусной берлоге… окна все закрыты… Только этот гадкий шар отвратительный… да и тот ничего не светит… Все ставни — наглухо! Открыть нельзя, он и слышать об этом не хочет!.. Снова постанывать начал… слабость… Она опять с ласками бросается!.. Врача он не желает… отказывается категорически… Дельфина его баюкает, облизывает… Он требует музыки… Пришел, стало быть, в себя окончательно…

— Боро! Боро! — бормочет болезный… — Боро! «Вальс для милых дам»!..

Вот хочет — и все тут…

Боро на груде мехов рядом с Клабеном лежит пластом, обессиленный… Свалился и заснул… физические упражнения ему на пользу пошли… А то клубок нервов был… Теперь храпит, брюхом кверху… Расталкиваем его… Пусть исполняет!.. Воля больного…

— А ну, вставайте! За пианино! Бездельник толстомясый!.. Дельфина эта мертвого разбудит! Ради любимого хозяина!

— Вставайте!.. — и никуда ему, подлецу, не деться! Вставать немедленно! Давай, давай, артист! «Вальс для милых дам»! Черт побери!.. И так далее!..

Пианино наверху… Пусть поднимается! Он зевает… потягивается… Но идет… Алле гоп! Цепляется за перила… спотыкается… Дельфина не отстает!.. Он ее слушается… А второй толстяк все стонет… Музыки желает, хнычет!.. Задыхаться опять начинает…

Ну, наконец-то!.. Приступили… Вот вам вальс!.. Нота за нотой! будто капельки!.. Настраивается!.. Пошел!.. Дождь!., две трели!., вперед! педаль!., каскады! на три четверти!., разворот!., прелесть что такое!.. Блеск!., нюансы… арпеджио!., плавные торжественные аккорды!..

Ему только начать… а дальше — что угодно… без устали… играет и играет!., вечера напролет… ночи… если пожелаете!., сам хмелеет от музыки… толстый зад на табурете так и подпрыгивает… так и ерзает в такт… очень его самого увлекает.

Я бестолково рассказываю… надо бы по порядку… сначала общее представление… место описать, обстановку… Это я от волнения… теряюсь, сбиваюсь, путаюсь. А надобно не поддаваться!., про дом рассказать… про склады ван Клабена и магазин его, ломбард то есть…

Расположен он дивно был, чуть в стороне от Гринвича, с видом на парк и Темзу вдали… полная панорама, феерическое зрелище… Из окон второго этажа — такелаж как на ладони, весь Индиэн-док, паруса, снасти, апрельские клипера, почтовые австралийские суда… Еще дальше, за Попларом, крашенные охрой трубы, причалы «Пенинсьюла энд Ист компани», бороздящие проливы Индийского океана пакетботы, ослепительно белые, многопалубные…

Эх! Идеальное поистине место для обзора, если кто помышляет о дальних плаваниях, странствиях и перемене мест…

Восхитительно расположен дом был, перед окнами — ну чисто театр: самый большой на свете порт в декорациях из пышной зелени… С наступлением теплых дней тут прямо сказка… одни клумбы чего стоят, безудержное буйство цветов!., всех мастей — желтые, красные, сиреневые, ослепительные — любые разновидности, голова кругом идет и надежды оживают, мечты легкомысленные…

Кто иного мнения — тот просто мрачная скотина!.. В особенности после безжалостной зимы 1915-16 года… Небывалое обновление!.. Умопомрачительная нежность в природе, такая зелень в рощах, что кладбищам лопнуть от зависти и свечам пуститься в пляс!.. Я это видел своими глазами! зря говорить не стану!..

Кощея, о котором, собственно, рассказ, улыбки весны приводили, скорее, в дурное расположение духа… и даже в злобное настроение… Игривого цветения он в упор не видел… Только брюзгливо съеживался в самом дальнем углу своей лавки, затаивался, законопачивался, окна, ставни закрытыми держал, к лучезарной поре недоверчиво относился… Запахов ее не переносил. Запирал магазин в шесть часов вечера. Цветения ломоносов боялся и чар маргариточных; кроме клиентов, ничего знать не желал… кроме торговли, постоянных посетителей, заемщиков… ни птичек не видел, ни роз. Отгораживался наглухо! Чихал он и плевал на буйство природы!.. И только одна вещь его обезоруживала, размягчала, волновала до потери сознания — это музыка… Скряга загребущий, сволочь поганая, ростовщик проклятый, душегуб — а раскисал от банального припевчика, да как!.. Полностью!.. Ни на что не поддавался: ни на баб, ни на девиц, ни на сигары, ни на виски, ни на мужиков, — чурбан бесчувственный ко всему, кроме звуков фортепьяно, их мелодичного полета. При этом на улицу не выходил никогда… ему требовалось, чтоб с доставкой на дом. Не выходил из-за астмы, которая у него от речных туманов, чуть что, обострялась… Сами видели, что получалось… Боро — тот старика насквозь знал, ну и пользовался!.. Когда оказывался без гроша, на нуле, выпотрошенный фараонами или лошадками, приползал сюда из Лондона без предупреждения, ублажал игрой насытившегося Кощея, усыплял его мелодиями… Это надо было видеть!.. Старик нипочем не признался бы, что музыка доставляет ему такое наслаждение. То была его погибель, особенно после обеда. Совершенно, исключительный, между прочим, случай, соединявший многие жизненные обстоятельства, и в том числе их давнишнее, с самой юности, знакомство, иначе разве он позволил бы так зачаровывать себя пронырливому пройдохе, худшему еще, чем он сам… Я в их отношениях постепенно разобрался… из отдельных реплик… сами они мне ничего не объясняли. Боро действовал просто: проходил решительно через лавку насквозь, молча, поднимался нахально наверх, и — за инструмент… Старик чертыхался ему вслед, ругался почем зря, то есть сопротивлялся как мог, называл его шакалом, шантажистом, гнусным, вонючим, жирным сутенером… Боро за словом в карман не лез, отвечал ему той же монетой; премиленькие откровения получались!., но вскоре стихали, однако… В общем-то, это род кокетства у них был… Они радовались друг другу…

На втором этаже под стропилами крыши помещалась целая свалка музыкальных инструментов, все больше струнных — мандолины, сломанные арфы и виолончели, полный шкаф скрипок, обломки гитар и цитр и прочий невероятный хлам… Целый курган кларнетов, гобоев, корнет-а-пистонов, флейт, дудочек цуфоло, сундук, набитый окаринами и всем, во что только можно дуть… а кроме того, экзотические инструменты: два мальгашских барабана, тамтам, три японских балалайки… На чердаке у Кощея хватило бы инструментов, чтоб заставить плясать весь Лондон, аккомпанировать целому континенту, вооружить три дюжины оркестров… то были невостребованные залоги не вернувшихся за ними музыкантов… залежавшийся товар. Старику надлежало от него избавляться, сбывать на Петтикоут — эдаком дворе отбросов, тутошнем «блошином рынке» — и тем самым высвобождать себе место! Но он время тянул, со дня на день перекладывал… Никак не мог решиться, тяжело это ему было… Уж больно любил он свои инструменты… Он даже к имеющимся новые подкупал… особенно рояли и пианино… Последним, к примеру, был «Плейель», отличный кабинетный рояль по дорогой цене, прекрасная модель от Максона — фантазия нашла… Страсть, знаете ли… Музыка глодала его изнутри… И ведь не играл, ни одной ноты извлечь бы не сумел, а инструменты держал, и так они ему нравились, что никак не мог заставить себя их продать… Накапливал арфы и тромбоны грудами, и до того у него наверху беспорядочно завалено все было, что уже и дверь не открывалась, и окна все загромождены были… Уйму денег мог выручить, а ведь до чего прижимистый скаредник был, оттого его Кощеем и звали, дрожал над каждой копейкой, за грош удавиться готов был, рыбьими костями торговать бы стал, если б только спрос нашелся, но музыки ради все забывал…

Боро, заходя, место себе высвобождал, распихивал все направо, налево… ногами… Выхватывал их хаоса скрипочку, саксофон, пикколо или мандолину… теребил струну маленько… так-сяк… вместо прелюдии… вроде как настраивался… самую малость… потом отбрасывал… капризно!.. И давай яростно разгребать подступы к пианино… все крушил… что мешало… весь кавардак тамошний!.. Бам! Бум!., усаживался наконец на табурете, устраивался… и вот он, вальс!., полились арпеджио, трели и прочие прибамбасы!.. на уличный манер… с вариациями распрекраснейшими… жалобными, кричащими, отрывистыми, бесконечными… неотразимо… Такое и крокодила растрогает… Тут манера важна… колдовская… чтоб очаровывать все и вся, любую клоаку по любому пошлому поводу, хоть элегантный салон, хоть убогое празднество среди угрюмой штукатурки, на зловещих перекрестках и в Богом забытых улочках, по кабакам и по случаю причастия, в дни поминовения, истекающие притворными слезами, и на 14 июля!.. Дзинь! ля! ля! и пошло, поехало… и нет никаких преград!., я-то знаю… Позднее, после многих передряг, мне доводилось торговать вместе с Боро этой ярмарочной приправой, этим дрыганьем пианинным… Надо было слышать, как мы лабали в три руки… Моя партия называлась «бас калеки»… У меня было время, много времени… обдумать, в чем секрет очарования… Главное, чтоб оно текло и текло! в этом весь фокус… чтоб не замедлялось и не останавливалось! чтобы сыпались ноты, как секунды, каждая со своей изюминкой, со своей маленькой танцующей душой, и каждая спешит, ведь, черт возьми, следующая на пятки наступает!., вприпрыжку!., трелью наподдает… заботы ваши зазвякивает… заигрывает время, мороки заплясывает, заверчивает и уносит, ах, озорница! ах, шалунья, там-тьям! галопом! нота за нотой!., арпеджио! и снова трель!., лукавый английский мотивчик!., хрупкий ригодончик!.. гул педали! и никаких сбоев… вздохов… остановок!.. Грустно, если подумать… оттого как безудержная нежность ускользает нота за нотой… Надо было видеть Боро в деле! виртуоз, одно слово!

И отправлял наверх… дань неизменную!., на час два-три шиллинга выходило… две-три паузы!.. У Боро характер — ой!.. Нипочем играть не стал бы! никогда!.. Старик сам поднимался наверх, шиллинги отнести!., пыхтел… по лестнице ему тяжело было… Боро у пианино сидел, не двигался… сам бы ни за что не спустился… он еще его мурыжил немного… чтоб тот побесился… зная, как он легко поддается!., делал вид, что ему надоело!., чтоб старик внизу покипятился… понервничал, попросил еще… И тогда только начинал потихоньку… под сурдинку, легонько педалью, жалобно… задумчиво так… в басах арпеджио… перебирал в си миноре и — оп! на тонику! Ага!.. закачалось в ритме… завихляло ригодоном. В том-то вся и хитрость!., чародейство!., утраченная жалобная прелесть!., бом! дзинь! бим!.. пляска маленьких мертвецов… три пальца… пять… и остальные!., аккорд — и понеслось!., ах, шалуны!., ну, дорвались! крикливо! пронзительно!., вот и живые присоединились!., тоже милашки что надо!., отскакали гамму терциями, затянули мотив! пальцы затарабанили!.. рондо… престо!., припев!., и все зашаталось!., подхватили живо!., с налету!.. Дзинь! динь! дон!..

И так до ужина, иной раз по три-четыре часа подряд!., галопом! с наскоку! ре октавами!.. Динь! ля! ля! знай, взбивает, перемалывает! пять! три! четыре! Дзинь!.. дождь диезов!., из тоски да в радость! в ригодон!..

Вот так, на шармачка, Боро с легкостью получал свой фунт за три-четыре часа треньканья!., по пивным, из паба в паб, точно таким же способом… пауза… «деньги, пожалуйста!»… продолжение. Попотеть приходилось, но все поспокойней, чем на улице… Боро же как раз помещений не любил, предпочитал улицу и свежий воздух! Катишь пианино на колесах, и так, прямо стоя, и играешь… Но улица, между прочим, сами понимаете, насчет полиции, — похуже любого паба… Тут вы у них в лапах, можно сказать!., орут, скандалят, донимают, что вы, дескать, проход затрудняете!., как с собаками обращаются!.. И потом, на улице — конкуренция! Менестрели! чумазые! Видели бы вы! визжат как резаные! рожи — что уголь! негритянские пляски! В то время в моде был свинг!., вопят, ровно Джоконда наша!.. Поют, значит!.. Народ в них души не чаял!.. Проходимцы эти с пляжей пришли, с началом войны разрешено стало. Три раза гаркнут — и дело в шляпе. На неделю денег наберут! Оттого-то и лучше в пивных, Боро пришлось смириться…

Однако обстоятельства вынуждали нас зарабатывать на улице и таскать за собой инструмент на колесах!

Кончилось это, понятно, плохо… Я после расскажу…

Горы барахла вокруг Титуса являли фантастическое зрелище. Они так и норовили обвалиться… И чуть что — обваливались, рассыпались лавинами, расстилались долинами, посуда и китайские побрякушки проносились звонкими смерчами сквозь детские коляски и дамские велосипеды, все разлеталось с грохотом, расталкивая матрасы, подушки, одеяла, которыми запросто можно было бы укрыть все четырнадцать доков; курганы корзин для бутылок, чудовищные гекатомбы, пирамиды шляп, веера, каких хватило бы, чтоб на тысяче тропиков закрутить аквилоны и повернуть вспять северные ветры, такое заграждение из пуховиков, что, окажись вы под ним, постигла бы вас верная и неминуемая смерть, мягкое забвение, кома в перьях!.. В чудовищном омуте хлама Титус чувствовал себя как рыба в воде!., тут бился пульс его коммерции… В недрах кратера-свалки он черпал энергию и смысл существования, здесь, за шаром водяной лампы, был его оплот… Нужно было видеть его в деле, никто не мог сравниться с ним в искусстве обескураживать клиента, расстраивать все его ухищрения… по тому только, как он развязывал сверток, как перекладывал из руки в руку под абажуром… гипюр ли… чайный сервиз, хрупкую штуковину, дорогую сердцу безделушку, как он умалял ее взглядом, как дул на нее, становилось очевидно, что она ровным счетом ничего не стоит… что это жалкое барахло, чих комариный… и просто чудо, что сам Титус, такой утонченный и разборчивый, согласился взглянуть на ничтожнейшее дрянцо, грязный плевок, дешевку!.. Взвешивание доставляло ему истинное наслаждение… По тому, как он похлопывал по чашечке весов… становилось очевидно, что вещица не весит ничего… ничегошеньки!.. Тьфу, да и только!.. Кофейник позолоченного серебра… проверял на звук… и ясно делалось, что грош ему цена!.. Затем он спрашивал владельца… Сколько желает? придирчиво, скептически… Сдвигал тюрбан… Затылок почесывал… Ответов он не слышал… От слов всяких и фраз его спасала глухота… Он только тут… под конец осмотра… в минуту вынесения приговора… доставал из-под стола слуховую трубку… хлопал глазами… таращился… присвистывал… Ушам своим не верил!.. Ну и цену заломили!.. Святая наивность! нет, какая наглость!.. Снова прикладывал трубку к уху… Чтоб услышать еще раз!., ошеломляющую сумму!.. Помилуйте!.. Быть того не может! Что я слышу! Он слегка приподнимал веки перед тем, как произнести свое решение… Сколько он даст? Да десятую часть!., и то еще много! И то под вопросом!.. А пока что — вот монета! и все тут! Хотите берите… хотите нет!.. Развязка наступала быстро… Ни слова больше! ни вздоха!.. Настаивать бесполезно… Он откидывался в кресле… Кутался в халат… опускал тюрбан на самые глаза… Больше он ничего не видел!.. И самого его не было видно!..

У него темно было, днем — как ночью, только лампа-шар на столе отбрасывала слабые зеленоватые аквариумные отблески… Ставни открывались на одну минуту перед ужином на время уборки, когда Дельфина приходила, экономка его, «governess»! она требовала, чтоб называли ее так, и никак иначе.

— Зовите меня Дельфина или «governess»! но не «maid»! Дельфина или экономка! Но не служанка! Я вам не служанка!..

Как только вы появлялись в доме, она немедленно извещала вас о том, какое место она здесь занимает, чтоб не получилось с вашей стороны недопонимания, после «здрасьте» сразу сообщала, что она не «maid», a «governess»!.. Самым что ни на есть безапелляционным тоном!.. Так продолжалось уже двадцать лет!..

Уборкой она не надрывалась — собственно, это было бы и невозможно у Клабена, она лишь разгребала середину комнаты, наращивала горы, подравнивала долины, чтоб можно было протиснуться, выход отыскать…

Клабен разговорчивостью не отличался, я имею в виду, с клиентами, — таинственность на себя напускал, бормотал что-то себе под нос и больше на идише, понимать его следовало с полуслова… Поначалу он ошарашивал балахоном своим, как у паши, шароварами желто-сиреневыми, физиономией вислощекого Пьеро, тюрбаном трехэтажным… ставил в тупик… сбивал с толку, если кто робкого десятка… а болтать не любил… Дельфина же, напротив, вопила без умолку… монологи произносила нескончаемые!., по ничтожнейшим поводам!., то ее на улице обидели, то в магазине наглецы попались… ноги ей отдавили там-сям, везде — в трамвае, в автобусе… В общем, сама чувствительность!.. За покупками ездила аж в центр… и даже в Сохо… а заодно билеты покупала… театр ей подавай три раза в неделю, не меньше… Следила, то есть, за всеми новинками! Чай, не горничная!., а прямо-таки леди, «governess»!.. Иногда… впрочем, редко… она исчезала… отсутствовала неделю… возвращалась опухшая, отекшая, разукрашенная в драках с какими-то проходимцами… одежда в клочьях… деньги все пропиты!., и пенсия ее преподавательская, и заработок у Клабена, и еще сбережения, оставшиеся от тетушки… С учительской работы ее увольняли трижды… это я со временем все узнал… из-за жутких сцен, которые она устраивала ученикам по пустячным поводам… невероятной вспыльчивости характер!.. Позже, намного позднее… она поняла, в чем ее истинное пристрастие… призвание… драма ее жизни!., она с удовольствием рассказывала… всем желающим… и не желающим тоже… она им демонстрировала, сколько у нее образования! и сколько чувства!., эмоций! страсти! Незаурядная натура!

В дела Титуса она тоже вмешивалась по всякому поводу И без оного… чего только себе не позволяла!., в разгар торговли по залогу вставляла свое словечко… Клабена ее бесцеремонное вмешательство в бешенство приводило, однако рявкнуть на нее он боялся: она б обиделась и ушла насовсем… А он без нее обойтись не мог… и не то, чтоб она местностью отличалась — она у него без конца всякие мелочи таскала… но другая на ее месте таскала бы еще больше!.. У него тут одни искушения… и притом беспорядок несусветный!.. Он предпочитал держать Дельфину и глядеть за ней в оба… Ссорились они редко, если не считать споров из-за «governess»… дня без них не проходило. Он этого слова терпеть не мог…

— Что же я, по-вашему, Дельфина, в детство впал?..

— I am not your maid either! И я вам не служанка!

Такой вот разговор… День за днем… Занимайся она уборкой в любом другом месте, так непременно б ее горничной звали! Никуда не денешься!..

Позднее, в минуты откровений, она мне признавалась… начистоту выкладывала…

— You understand? Понимаете?.. Between you and I… Между нами говоря… I played! Yes. Я играла! Да!

По секрету сообщала… шепотом…

— Я в театре играла! понимаете?.. Ах! Theater! Yes!..

Она наслаждалась моим изумлением… А вы, часом, не были ли завсегдатаем? Дельфина! Это имя вам ничего не говорит?

Одевалась, между прочим, соответствующе: шляпа, митенки и все такое прочее, всегда при параде, кроме как когда из загулов возвращалась… после пьянки… в чудовищном состоянии…

Она часами в очереди выстаивала, чтобы место получить в «пит», на галерке английской, расфранченная, в перьях, платье шелковом со шлейфом…

У Клабена богатый выбор имелся: шкафы, шкафы и шкафы! этаж целый платьев со шлейфами — кто угодно избалуется… всех цветов, любой материи… она брала попользоваться, приносила обратно; тут было, чем произвести фурор И по всему Гринвичу, и даже на центральных улицах Лондона, и в фойе престижных театров!.. Что она и делала… Ни одной премьеры не пропускала! ни одного мало-мальски заметного театрального события… Ходила пешком туда и обратно… незамеченной не оставалась, туалеты демонстрировала досконально… в антрактах красовалась, первая в фойе выходила, последняя уходила. Из шкафов Клабена она извлекала модные наряды последних столетий, как летние, так и зимние… Понятно, ее разглядывали, дерзкие словечки на ее счет отпускали, бывало, казусы разные случались… но, в целом, проходило хорошо… с достоинством!.. Однажды только в «Олд Вик» она так в раж вошла, что спектакль сорвала…

Давали «Ромео и Джульетту». Она завопила с балкона… приветствуя мисс Глимор — Джульетту… Полиция ее вывела… Она не отступила… Отложила до антракта… Нисколечко ее это не усмирило!.. Пусть со всех двух тысяч мест увидят, что такое настоящий театр!., вдохновение!., жар души!., трепетный голос!.. Она сама сыграла наверху, на заполненном зрителями балконе!., знаменитую сцену из второго акта!..

Какой триумф! Нескончаемые аплодисменты! Разумеется, ее снова вывели! Это полиция!.. А публика была счастлива!.. Вопила от восторга! Стоя!.. Она повторила номер в другом месте… потом еще… из театра в театр… всегда неожиданно!., с балкона!., и весь зал поворачивался к ней… аплодировал! всегда после второго акта…

Она знакомилась с актерами, поднималась к ним в уборные… Личное общение с ними ее нередко разочаровывало… «Одно возбуждение, а души нет! but no soul..» Таков бывал ее приговор! Фотографий актеров не собирала, хоть бы и подписанных, отказывалась наотрез, даже от фотографии самого Бэрримора…

«Poor mortal soul!..» Бедная смертная душа!..

Так она его называла.

К артистам она испытывала жалость, пусть хоть знаменитые-раззнаменитые, считала их всех пигмееями, убогими человечками, затерявшимися средь великих шедевров… раздавленными текстом… Хорошо еще, в ярость не впадала!.. В театральном сезоне она ни одного спектакля не пропускала! На классику, как на работу… первая в очереди на галерку… иногда два-три раза в неделю… понятно, расход большой!.. Однако материально она ни от кого не зависела, что и подчеркивала при случае, ренту имела крошечную и пенсию, правда, вряд ли бы их хватило на удовлетворение всех ее «духовных» запросов и на светскую жизнь!.. Одеваться на них она бы не смогла… Работа «экономкой» у Титуса позволяла ей сводить концы с концами… иметь вечерние платья с выпивкой, не считая прочих прихотей, театров, музыкальных праздников, благотворительных вечеров… Она появлялась повсюду… А с началом войны мероприятий только прибавилось, тут и концерты для раненых, и выступления знаменитых виртуозов…

Она любезно соглашалась выполнять кое-какие поручения… оказывать Титусу разные услуги… Но именно услуги ему лично, она на этом настаивала… отнюдь не в качестве cлужанки!.. Помилуйте, какая же она служанка! Шляпы, вуалетки, перчаток она не снимала никогда, так и уборкой занималась, выряженная с головы до пят! с перьями, лорнетом, корсетом, высокими ботинками, ридикюлем…

— Пусть только прикоснется ко мне какой проходимец!.. — Она приходила в ярость от одной мысли о таких наглецах… выхватывала булавку от шляпы и замахивалась!., как кинжалом!..

Светские манеры не мешали ей все-таки немного подворовывать… самую малость!., сущие пустяки… она перепродавала их в базарные дни на Петтикоут-лейн и выручку пускала на мелкие расходы… на ерунду всякую, безделушки, Обрезки отрезков… Титус все ее подловить хотел… Понятно, он догадывался!.. Получалась вроде как игра… Он подозревал ее уже двадцать лет… При этом они прекрасно ладили… С той минуты, как она входила, он не спускал с нее глаз… до самого ее ухода! Чтоб ни одно ее движение, ни малейшее шевеление от него не ускользнуло, он с другого конца комнаты наблюдал за ней в бинокль, цейсовский, морской. Требовал, чтоб окна были открыты, пока она с мебелью возится, видеть хотел, что происходит, но только в эти минуты… Чтоб не ускользнула она с какой драгоценностью! с вещицей коллекционной. Он поднимался на самый верх лестницы, укутывался от сквозняков в три-четыре плаща… поверх парчи басурманской. Надвигал тюрбан пониже, сидел, скрючившись, на ступеньках с карабином на коленях и не спускал с Дельфины… глаз… бинокля, то есть… Так продолжалось часами…

— Дельфина! Дельфина! Hurry up!.. Поторопитесь! Дельфина!..

Она же нарочно поднимала смерчи, сирокко, ураганы пыли… окутывавшей их с головой. Он кашлял, харкал, задыхался, но не сдавался… Сидел себе на насесте и ругал ее на чем свет стоит…

Дабы высвободить немного места, она принималась утрамбовывать горы барахла, чем провоцировала новые обвалы… все рушилось!.. Ее накрывало лавиной, и начиналась свистопляска! она оказывалась погребенной под завалами… Приходилось вытаскивать ее из-под них… как я тогда клиентку… Кричать друг на друга они уже теперь не могли, задыхались от пыли… Страшнее всего, в смысле веса, была коллекция старинных доспехов, помещавшихся на стене слева, и еще зубоврачебные кресла, вставленные одни в другие… Если завалятся… тогда все! конец… Навопившись, наругавшись, задохнувшись, он решал положить безумию конец!..

— Стоп! Дельфина! Хватит! Я больше не могу!

Передышки просил!.. Тогда она открывала другое окно, в другом тупике, и в помещение врывался ветер… обрушивая все, что не рухнуло раньше!., теперь уже до следующей недели!.. Дельфина торжествовала на развале!..

Столько усилий понапрасну!

Пожалуйте куплетик! А уж довольна-то! Так Титусу и надо!.. Победа за ней!.. Клиентам уже надоедало ждать под дверью… они ворчали, хмурились…

Клабен кричал в сердцах:

— Да поторопитесь же, наконец, Дельфина! Вы же видите, я простужаюсь!..

Ей надо было еще поправить постель — немыслимую груду мехов… в самой глубине норы… Он никогда не покидал помещения, никогда не раздевался, ни шаровар не снимал, ни пелеринок, ни тюрбана, так во всем и зарывался под шубы собольи, выдровые, норковые… Сон его был тревожен: грабителей опасался… От сквозняков его защищала гигантская портьера-гобелен, как сейчас ее вижу, необъятную, она разделяла дом пополам, изображен на ней был «Блудный сын»…

Он кхекал, кашлял, хлюпал носом… будто вправду простужается!.. На Дельфину злился… Уборка между тем подходила к концу… оползни товара были кое-как остановлены… дрожащие склоны укреплены… Дельфина закрывала ставни, Титус зажигал шар водяной лампы… и еще курильницу, кадильницу византийскую, раскачивавшуюся под потолком… когда она начинала потрескивать и дымиться, он глубоко втягивал носом… после чего был готов приступить к торговле!.. Клиент усаживался напротив… завязывалась беседа… но тотчас прерывалась… «Оах! кхе! кха!..» — он разражался приступом кашля! «Астма! Астма разыгралась! сидеть вот так на холоде! в пыли!.. Мать честная!..» От астмы он чего только не перепробовал, всевозможные лекарства, все, что удавалось отыскать в рекламных объявлениях… и от эмфиземы тоже… все, что узнавала Дельфина из разговоров в округе с домохозяйками, страдающими этим недугом!., кроме того, средства, которые поставлял Клодовиц, мази, порошки, пузырьки всех размеров и цветов… Всякие новшества!.. Дельфина забегала в госпиталь и непременно возвращалась с каплями, с двумя-тремя ампулами новоизобретенного чудодейственного средства!.. Он все пробовал!.. Диковинные благовония и шарлатанские порошки… все перенюхал… самые одуряющие ароматы, самые гнусные зловония… абсолютно все, что потребляют от астмы… от удушья туманами… Когда прихватывало его! то-то в панику впадал!.. Видели б вы его глаза!., из орбит от ужаса вылезали!.. В критические минуты разогревал разных растений полные тарелки… Однажды сенегальской травы нагрел такой, что едкая вонь с ног сшибала, а на ночь какую-то толченую скорлупу нюхал… которую в трубке тоже курят… Чтоб задобрить его, чтоб он поменьше сквалыжничал насчет продления договора, клиенты чрезвычайную озабоченность его состоянием выказывали, о болезни его с ним заговаривали, расспрашивали о здоровье, сочувствовали, пастилки всякие приносили, таблетки эвкалиптовые, которые с сахаром жечь надо для ингаляций… Тоже вонища невообразимая! Он любым россказням следовал, что бы ни посоветовали, но улучшений не наблюдалось… Скорее, даже ухудшения… В носу у него хлюпало все сильней… особенно после той бомбы, когда ночью цеппелин прилетал; она разорвалось в Милл-Уолл, в полутора километрах от него, меньше даже!., все вокруг дрожало, дом его тряхнуло… он уже думал — конец!., его тогда приподняло из-под мехов, взметнуло в воздух и шмякнуло плашмя всем его весом! Ох! какая встряска! катапультация! Реакция наступила через день, у него сделался приступ, да такой сильный и острый, что, как прихватило его на нижних ступеньках собственной лестницы, так он и остался лежать-хрипеть!., язык на циновку свесил… воздух ртом ловит!., пролежал по меньшей мере двое суток, ни спуститься, ни подняться, ни вообще шевельнуться не мог, ни на помощь позвать… Лавка закрыта, ответить никому не в силах, клиенты ждали, ждали, да и подняли тревогу, соседей позвали, сторожей в парке, пожарных, чтоб те замок выломали, — думали, помер. Такой вот тип был.

У Каскада на него особенно не жаловались, находили, что он не самый большой жулик из себе подобных живоглотов, наживающихся на нищете, кровопийц, вампиров и прочих. Он, конечно, краденым не брезговал, но кто из его алчных собратьев не балуется перекупкой… и от Каскада ему тоже кое-что перепадало, но только по мелочи, безделицы всякие, барахлецо, которое девицы у клиентов лямзили, пустяки… в шутку вроде как… можно сказать, подарки… Каскад их не поощрял… воровок не любил… но поди им запрети… они за должное почитали все карманы обшарить!., там карандашик золотой!., там мундштук!., все что-нибудь приносили… а то даже и часы с цепочкой!.. Каскад этого в доме не терпел!., крик поднимал! Чтоб с глаз долой и немедленно! тотчас!.. Вот для чего нужен был Титус! ох, эквилибрист!.. никогда ни одного вопроса!., в переделку!., и — оп! с концами!.. А после тотчас забывал… И никаких накладок… ни единого обмана!.. А главное, не помнил ничего уже в ту же секунду!., ни предметов, ни девиц, кто принес!.. Все забывал с быстротой молнии! Он даже и с нами такой фокус проделывал!.. В лицо нас не помнил!.. То-то и было в нем привлекательного! память эта молниеносная!.. Через его лавку народу невесть сколько проходило… по пять человек, по десять! разные люди… и скромные, и вызывающие!., скандалисты буйные и жмоты-крохоборы… Беда, она не разбирает… но основу составляли, завсегдатаями у него были люди маленькие, народец разный из кварталов напротив… поденщики, рабочие, мелкие торговцы… Больше с того берега Темзы… Ист-Уолл… Уоппинг… Беклтон… отставников много, подавальщиц, морячек, ремесленников — кто только ни приходил… но немало было и людей с самолюбием, которым не хотелось, чтоб видели, как они тащат свой скарб в ломбард… Конкуренция у него была могучая! В Ист-сайде он не один такой существовал!.. На Майл-Энд ломбардов пруд пруди, в каждом доме по ростовщику, один на другом, дверь в дверь… никак нельзя, чтоб тебя тут в очереди видели. А вот у Клабена местечко укромное!., окон вокруг никаких, исключительно вид на парк… Кроме того, это ж целое путешествие, переправляться надо… И потом… если встретишь кого в аллее… неловкость почувствуешь… проще простого сделать вид… будто приехал погулять… и проходишь себе мимо с достоинством…

Клабен, как я уже сказал, с клиентами много не разговаривал… зато подолгу рассматривал товар, изучал подробнейше… бросал взгляд на пробу… потом поближе подносил и смотрел в толстую лупу… он на нее с такой силой… с такой страстью… налегал обвислой щекой, что валик жира накатывал на самое ухо… Он даже и про астму свою забывал… Хватал другую лупу… больше еще!., огромнейшую… чтобы лучше видеть… и так волновался, пока всматривался, что все кругом сотрясал: стол, лампу водяную, кресло… к тому же шепелявил, говорить членораздельно не мог, каша какая-то… Зубов у него мало осталось, да и то одни обломки, жевать нечем было… Дельфина ему все меленько рубила, особенно мясо, бифштексы по два шиллинга за шесть штук!.. Но клиентам своим он нравился, это факт, — может, из-за маскарада, казакина своего восточного и манер Али-Бабы, благовоний, гобеленов и так далее… Англичане любят, когда иностранец сохраняет самобытность… не играет в джентльмена, а остается, как есть, чудак чудаком… обезьяной, короче… Я ни разу не слышал, чтоб на Клабена кто-нибудь голос повысил, несмотря ни на что, на все поборы и лихоимства, а ведь какой скупердяй был, шакал из шакалов, отвратительный крохобор насчет процентов! Чтоб в долг, так никогда! ни дня не простит… ни пенни единого… жесточайший тиран в том, что касается сроков… должников как липку обдирал… даже тех доходяг, с кого и обдирать было нечего, добивал их и косточки обсасывал!.. И при этом сам же их и оскорблял! ноги об них вытирал за задержку, пусть крошечную! Слышать надо было его шепелявое шипение! Как он из голытьбы душу вытрясал! И нисколько это ему не вредило… напротив!.. Когда с ним тот приступ случился, что он чуть не помер, народу набежало, слетелись с разных концов города о здоровье его осведомиться, все со словами поддержки, с добрыми пожеланиями, цветами и фруктами… Иные из беднейших его клиентов, которых он раздел донага, все забрал — столы, часы, коврики, — все равно приходили его проведать… без обиды, без злобы, да еще новых клиентов приводили, знакомых своих, кто в нужде оказался… Он им даже «спасибо» не говорил… Приезжали издалека, тащились после работы в холод, стужу, дождь, град ради одного только удовольствия видеть, что сидит Кощей в своем логове, хрипит, сопит, ворчит, что не помер еще… Таким вот он магическим очарованием обладал. Говорил он с ними только о деньгах, никогда ни одного приветливого слова… Сказал — и точка… Кто наживается на нищете, пользуется уважением… перед ними заискивают, сюсюкаются с ними, что, дескать, они несчастненьких в гроб вгоняют!.. Бедняка прикончить не зазорно… Попользоваться чужим несчастьем на всю катушку, кровью харкать его заставить — вот в чем искусство, колдовство, высший класс! Остальное — болтовня!

Это что касается Титусова дома и самого хозяина… «Титус ван Клабен и партнер»… гласила цинковая табличка… «Три шара»… «Деньги в рост под залог и на слово»!., прямо на балконе желто-золотая вывеска… Никакого партнера я никогда не видел… сомневаюсь даже, что он существовал… А вот насчет «слова» — точно вранье!

Начинать работать Титус не спешил, открывал лавочку часам к четырем… а то и позже… Чтоб не нервничать, клиенты могли тем временем пройтись по парку… природой полюбоваться… прогуляться по лужайке до деревьев, до больших тополей поодаль… Понятно, в теплое время года.

Тут тебе игры, карусели, детки щебечут стайками!.. Если очень донимать станут, можно спрятаться за павильончиками, там спокойно… Клиенты, ожидая, все подкладки себе ощупывали… не потеряли ли чего… медальон, безделушку… А то и вещи посолиднее, утварь… мельница кофейная… чайник… упаковывали заново… в газету заворачивали…

Когда Титус наконец открывал, они все сразу сбегались…

— Don't hurry! One by one! Не торопитесь! По одному!.. Закройте дверь!.. Не толкаться!

Так вот, значит, пока тот наверху играл, старик немного успокоился… По крайней мере, хрипел не так сильно… Слышно, как Биг Бен одиннадцать часов прозвонил… Баум! Баум! Удары в облаках раскатываются…

Такая вот картинка…

Теперь я, в общем-то, уже ничем особенно не рискую… могу рассказать… как все было… С той поры много воды утекло!.. Еще как много!.. Все прошло!.. Как сон… Остались воспоминания… и воображение!., была потом война тридцать девятого… а потом все остальное, сами знаете… Теперь это уже совсем другой мир… А жаль… Очень жаль… Тех мест я наяву, наверное, больше никогда не увижу… Не пустят меня туда… а это, скажу вам, было бы моим последним желанием. Они меня скорее повесят… Жаль… Отчаянно жаль… Приходится воображать… Ничего, если я прибегну к искусству?.. Вы меня простите… не хочется все сводить к мелодраме… Особенно в моем случае… Представьте себя на моем месте… я бы не хотел, чтоб вам рассказывали всякие небылицы… потом… когда уже ни одного свидетеля… никого в живых не останется… а одни только сплетни… бабьи россказни… ошметки подлых кривотолков… То-то будут надо мной глумиться!.. Грязью мазать вдоль и поперек с наслаждением!.. Обесчестят полностью, если не приму заранее меры предосторожности, не расскажу сегодня, сейчас же, все как было, в подробностях! не откладывая!., все в точности, тщательно, скрупулезнейше!.. Итак, я продолжаю с того места, где остановился… с «Баум! Баум!» и Биг Бена, ну, с ударов, которые раскатываются в облаках… громыхают гулким эхом… все правда… я не пытаюсь вас растрогать… никаких художественных эффектов… Воет сиреной туман… это пароход поднимается по реке… Дышит тяжело, будто рядом совсем… Он и в самом деле близко проходил… Пыхтит, старается… винты молотят в сто оборотов… прямо у берега… вода тихонько бормочет… громадина… Чу! Чу! Чу!.. Прошел…

Боро наверху заснул за «Вальсом для милых дам». Голову на клавиши уронил, на локти… В такой неудобной позе и спит…

Внизу, в лавке, мы с Дельфиной дремлем. Того гляди тоже заснем… Тут старик опять задыхаться начинает… Требует, чтобы мы ему нюхательную соль искали!.. Устраивает нам хорошую жизнь… Дельфина, та уже без сил… сама уже задыхается… Еще б в этой берлоге не задохнуться… чудовищный воздух… и вдобавок непроглядный от курений всяких и прочей пакости антиастматической… Невмоготу уже!., больной! не больной!., а хватит капризничать!

— Hello, Mister Claben! Hello, please! Now you try a utile air!.. Эй, мистер Клабен! Пожалуйста! Давайте пустим немного воздуха!

Умоляет, значит, чтоб позволил… дверь чуточку приоткрыть… в самом деле, подохнуть можно, до того спертая атмосфера, но он против! ни в какую!..

— Что?.. Открыть?.. — бормочет, задыхаясь… И остается лежать с открытым ртом…

— Мистер Клабен! Мистер Клабен! — стонет Дельфина. Но он даже дотронуться до щеколды не позволяет. Гнусный упрямец!..

Иду за бутылкой, смачиваем ему губы…

Соль не нахожу… Крепкое зелье, он рот корчит… Мы с Дельфиной выпиваем по маленькой… Я вообще-то не пью, но в иные минуты оно полезно… Дельфина, она — полезно не полезно, всегда поддает… Передаю бутылку ей, наливает раз… другой… третий… четыре стакана подряд… и тогда ее вдруг осеняет…

— Иду! — говорит. — Не удерживайте меня!.. Don't hold me! Neither of you! Иду за доктором!..

Надумала! Поправляет шляпу, юбки…

— За доктором Клодовицем! непременно!.. A perfect man! Прекрасный человек!

Сообщила решительно… Мысль недурна… даже, я б сказал, превосходна… Но только вы же понимаете, где госпиталь-то!.. Это ж сколько идти! мать честная!.. Сначала до тоннеля… потом на другой берег под рекой… затем через весь Уоппинг пешком, в темноте, одной.

Рискованно… там закоулки опасные — жуть!., и никакого освещения… ну, почти… Ожидали налетов, может, снова цеппелины, поговаривали про самолеты с чудовищными бомбами в брюхе, потому что в Уоппинге много заводов… На улицах ох как небезопасно… Дело не только в цеппелинах!.. Люди разные шлялись, пользуясь темнотой… Но она упорствовала, спасти своего Клабена хотела!.. Сейчас!.. Немедленно!., во что бы то ни стало!.. Ему, и вправду, вроде как хуже стало… Он теперь не красный лежал, как давеча, а мертвенно-бледный, серый почти… При памяти… Постанывал тихонько в промежутке между хрипами… Мы, пока обсуждали, идти ей за Клодовицем или нет, прикончили бутылку, а заодно и вторую… Во второй был коньяк… Мы так расшумелись, что разбудили Боро… Слышим, ворчит… спускается. И сразу к коньяку!.. Старик тоже выпить требует!.. Мням! Мням! говорит… рот раскрывает… а сам шевельнуться совсем не может… глазами только показывает… Мы ему губы смачиваем, только он даже глотать не может… Видя, как он плох, Боро с ним сюсюкаться начинает, улыбки корчит… обнимает его… баюкает… Дельфина тоже вдруг с ласками бросается… Прилив всеобщей любви!.. Это у нее ревность взыграла… поцелуи чтоб только ей одной… В конце концов ложатся все вместе… гладят, тискают наперебой, в клубок сплетаются прямо на кровати несчастного больного… я уж и не знаю, что сказать, что сделать, глядя на такую возню, хотя, впрочем, я тоже неплохо устроился, очень даже, я себе постель соорудил из восточных ковров, ватинов, покрывал, между стеной и шкафом… Совсем недурственно!., мне много не надо… Похоже, будто я конюшню сторожил, но ведь не на навозе, чай! на парче да на плюше! «Вот и прекрасно! — думаю. — Пусть себе забавляются! пусть! Молодо — зелено!» Мне видно было, как они там любезничают… «Сперва как следует высплюсь! после поднимусь на кухню… хоть что-нибудь я там да отыщу… После всего, что было, сначала сон!.. Сначала храпака задать!.. Еда уже второе!»… Мать твою!.. Дельфина в эту самую минуту как завопит! К нам, значит, взывает!..

Что стыда у нас нет, что палачи мы форменные! Не пускаем ее за доктором! Безобразие вопиющее!.. Прямо из себя выходит!..

— Mister Claben! — визжит. — Mister Claben!.. You need a doctor!.. Вам доктор нужен!., доктор!

Старик хоть и лежит без чувств почти, а все начеку!.. С нами двумя оставаться боится!.. Не доверяет нам! Хватает ее за оборку гипюровую!..

— Be а lady!.. Будьте леди!.. — стонет… — Don't go out by night! Не выходите на улицу ночью!..

— But I am a lady, Sir!.. А я леди и есть!.. Леди я!..

Она не леди?!.. Что за вопрос! еще как леди! Самая что ни на есть!., первоклассная!.. Как можно сомневаться! Это оскорбление! Что она и демонстрирует!.. Вмиг митенки нацепила, прическу поправила, шляпу, цветочки, перо страусиное, булавку для вуалетки! и вот она уже наряжена!., готова полностью!.. Полна решимости!

Вперед, Дельфина! Вперед, красавица! Пока! Никто ее не остановит! Только рюмочку!., для храбрости!., для решительности!.. Ура бесстрашной даме!.. Даже Клабен поет, хрипит, вернее! лихой куплет! посошок на дорожку!., все хором!.. Слава храбрым! Она ничего не боится!., ни темноты! ни хулиганов! ни бродяг! ни цеппелинов! какие там цеппелины! Веди нам Клодовица! Дельфина! а! Дельфина! а!

«Потому что славный он парнишка!»

В путь!

И она отправилась! без четверти два ночи, все разодетая, расфранченная!

На улицах, как я уже говорил, тьма, лишь кое-где на перекрестках закамуфлированный рожок.

Ну, а мы себе спать ложимся!.. Окно открыли, чтоб запах немного выветрился, на старика рукой махнули, пусть задыхается, сколько душе угодно!.. Прошло какое-то время… Спать — это, конечно, сильно сказано… Сначала ухо разбудило… в нем гул, щелчки… заснул опять… и снова кошмар… так раза три-четыре подряд просыпался!

Не задалось!., вскинусь! Перевернусь!., уже голова кругом идет… Так проходит два часа… ну, или около того… Тут слышу шум в дверях… Это Дельфина… нас зовет… Явилась не запылилась!.. Чертова кукла!.. Только ее не хватало… Хотел снова уснуть… А она — не в себе совсем!.. Рассказываю все, как есть… Ну, чокнутая!., перепугана!., дрожит вся!., отдышаться не может!., взгляд блуждает!

— Ах! Господа!.. Ах! Господа!..

Больше ничего выдавить из себя не может!.. Дышит тяжело.

— Видели бы вы!

— Что? — спрашиваем.

— Человека!..

— Какого человека? — допытываемся…

— Который мне их дал…

— Что дал?

— Сигареты!..

Разжимает руку… на ладони липкие, склеившиеся сигареты… скрученные из зеленой бумаги… Переводит дух… начинает объяснять… нет еще, не отдышалась… вот, наконец… На выходе из тоннеля, у самой насыпи… около Уоппинга, значит… на нее как снег на голову человек свалился!.. Бух!., сверху! Маленький черный человечек!.. Будто с верхушки фонаря упал! плюх на шляпу… И они вместе покатились в тоннель! Хорошо, он ничего не весил! ну, совсем! Ей больно не было нисколько! К счастью! Повезло!.. Легонький был!.. Кулек с костями!., невесомый!.. Не человек, а мешок костей!.. Кости так и звякали, пока он с ней боролся!., пока она от него отбивалась!.. Они на ноги поднялись и опять сцепились… У типа не руки были, а прямо палки!.. Она это сразу почувствовала… кричать стала! но что толку! Вокруг никого! Тупик Уоппинг! сами понимаете!

Но это еще не все!.. Тип с ней заговорил!.. Фитюлька эта из костей! Она помнила все, что он сказал! чокнутая, да не совсем!.. Она даже голос его копировала!.. Он в нос говорил… с акцентом чудным… шотландским, что ли… не лондонец, короче…

— Не бойтесь меня, прекрасная Дельфина! — так он начал. — Я стану ангелом вашей большой любви!.. Your big love!.. — это собственные его слова. — Я желаю вам всех благ на свете! All the good luck in the world!.. Я хочу спасти вашего дорогого Клабена!.. Дайте ему, голубка моя, покурить вот эти волшебные листья!.. Бесценные листочки завернуты в лепестки цвета речной волны!.. Пусть он подышит тремя элементами!., тремя стихиями!.. Огонь!., ветер!., дым!.. О, пьянящий аромат!.. Бегите! Бегите скорей, любезная Дельфина!.. Возвратитесь к изголовью больного!.. Дальше никуда не ходите! Я небесный лекарь!.. Повелитель душ!.. Я умею возвращать дыхание умирающим!.. Не ходите дальше в город! Заблудитесь! Черт попутает!.. Дьявол очаровывает легкомысленных девиц! Берегитесь, Дельфина! Берегитесь!.. Воздушные чары!.. Хмельной дух!..

И только он это произнес, как сам вдруг съежился, скукожился на тротуаре… прямо у нее на глазах!., улетучился!., только тряпочка под фонарем осталась!., а потом — раз, и вовсе ничего!.. Она руки в ноги… бросилась бежать!.. Он, пока с ней говорил, все время съеживался… она рассказывала, остановиться не могла… скрючивался, сжимался… в конце концов комочек остался!., под газовым рожком!., кучка тряпок!., а после и та пропала!.. Тут уж она раздумывать не стала! побежала прямой дорожкой! юбки подхватила! и почесала! под Темзой на этот берег! через тоннель глубинный!.. Примчалась, значит, запыхавшаяся, без задних ног, чуть жива! Тип тот весь в черном был!.. Больше она ничего не знала… И весь из костей… колючий аж…

Потрясающая история! Как он на нее набросился! бум! с фонаря!., обрушился!., аккурат на выходе из тоннеля!., всем своим весом!., незначительным, понятно! кости одни!., это все чистейшая правда!..

Между прочим, легкий-то легкий, а сильный какой! как она ни отбивалась, в руках ее крепко держал!., костями сжимал!., и при этом еще целовал, целовал! а потом сразу сигареты достал!., пригоршню… «Берите, Дельфина!»… Сигареты, вот они, перед нами!., все точно!., клейкие, липкие, зеленые… Она даже вуалетку подняла, чтобы лучше их видеть, чтоб рассмотреть как следует… тут прямо, на столе… нет, это не бред!.. Она все опомниться не могла… С папиросками вместе даже кусочек кости лежал!., маленькая такая желтая костяшка!.. Неопровержимо!., и потом слова его… «О, Дельфина! ат your friend! Your friend! The Sky Physicien!» Она нам все их повторяла… «Ваш друг!.. Небесный доктор!»… Дословно!..

Стали мы гадать… кто б это мог быть? ну, все втроем, значит… что, если вампир?.. А может, священник? А может, немец какой переоделся?., или плясун канатный? или призрак?., может, просто шутник?.. В общем, терялись в догадках!.. Понюхали сигареты… Пахнут чудно!., на табак совсем не похоже… скорее мед с серой… смесь какая-то… малоаппетитный запах… Старика, однако, он сразу привлек… Оно понятно! учитывая его вкусы!.. Дай ему нюхать еще и еще!.. Весь в них выпачкался!., по лицу развозит и развозит… полные ноздри набивает!.. Пристрастился в минуту… Потом пожевать захотел… похоже, помогло ему… на вкус, я вам скажу, вполне неплохо… Мы тоже попробовали… с каплей коньяка! А вот насчет курения… Черный человек ей так и сказал! Да! предупредил специально и еще повторил несколько раз! курение лечит больных и наповал убивает здоровых!., всех подряд! без исключения! Мы недоумевали, как это так… Пожевали, пожевали, а после пить захотелось страшно… В шкафу еще джин стоял… джином, значит, запили!., когда с водой, он очень освежает… Мы весь пузырь и опустошили! а после целую бутылку сидра! да с вином!., и еще киршем приправили!., тут и старик за стаканом потянулся!.. Ему еще полегчало!.. Ну и разволновались все по-страшному… Спорить стали! решать… курить или не курить папироски диковинные?., сигареты небесные! е-мое!.. Вот задача!..

В конце концов Боро одну разорвал!., набил себе в трубку… зажег… горело неплохо… дым и пах-то приятно… Я тоже решил попробовать… Кощею оно, наверное, на пользу… Мы ж для него старались… в некотором роде на эвкалипт походило… Больной наш… он обычно много эвкалипта курил… Затягиваемся, значит… раз… другой… третий… Старик весь дым вдыхает… глотает… ото всех сразу… втягивает… и в самом деле, ему полегче становится… дышит лучше… отпустило немного!

— Feeling grand, boys!.. Восхитительное ощущение, ребята! Сообщает он нам… А сам доволен… И мне вдруг тоже радостно стало.

— В голову ударяет!., помутилось немного!.. Ох, какое великолепие!..

Это я произнес минут через десять… помню дословно!.. А потом меня подташнивать стало… не сильно, так, чуть-чуть… я сдержался… мутило просто… А что в голову ударяло, это точно… и через глаза выходило… слезами вроде как… У Боро тоже в глазах помутилось, он мне говорит:

— Тебя два!.. Два тебя, придурок!..

А уж Кощей-то как развеселился!.. Он вдыхал больше нашего… так и подпрыгивал на мехах своих… К тому же ему удобней было… он лежал… на него это как-то порочно подействовало… ерзает на кровати… распаляется… несмотря на одышку… Дельфину схватил… Сжал изо всех сил!.. В постель к себе завалил! а сам-то едва дышит… Целует ее взасос… в любви объясняется… и при этом пыхтит, кашляет… Странное зрелище получалось!.. Перевозбудился он от этого запаха!.. Ну, думаю, сдохнет… так он дергался и при этом все кашлял и кашлял… Дельфина же… раскудахталась кокотка!., разыгралась!., то ускользнет от него!., то вернется!..

— Оglo! Oglo!.. please, Mister Claben!.. пожалуйста…

A сама-то в постели извивается… млеет… счастлива прямо… И оба меня курить уговаривают!..

— Smoke utile оnе!.. Покури сигаретку!., покури!..

Меня тошнило… все плыло перед глазами… все мутным сделалось… а ведь я только чуть-чуть затянулся!.. Это точно не табак… Что-то гораздо более сильное!.. Одурманивающее… оглушающее… не шутка вовсе… Боро совсем чудным сделался… за какие-нибудь четверть часа… две-три сигареты, не больше… совсем рехнулся!.. Хочет подняться на второй этаж… вижу, лезет с трудом… за перила цепляется… Подтягивается! подтягивается!., ступенька за ступенькой!.. Добрался до площадки… разворачивается… перекатывается!., и — оп! Летит в пустоту!.. Фантастика!.. И не страшно ему!., нисколько!.. Полетел прямо по воздуху!.. Бум!., приземлился!., в груду барахла… исчез полностью!., среди фарфора! посуды всякой! Глядь — выныривает, счастливый донельзя!.. Фыркает… отряхивается! Выбирается! Трубки не выпустил!., и она не погасла!.. Руки у него слегка в крови… А он еще хочет!.. Лезет снова на второй этаж!., наверх по лестнице… Втащился!., и — оп!.. кувырок!.. Полетел!., еще выше!.. Ухо себе все изорвал!.. Теперь уж весь в крови!.. Титуса это рассмешило!., сел на постели… аплодирует! аплодирует! захлебнулся от смеха!.. Задохнулся совершенно!.. Мочи нет!.. Упал на Дельфину в конвульсиях!.. Ох, как весело!., резвимся, значит!.. Тюрбан слетел!.. Мы его на место водворили… Боро тоже хохочет… весь кровью перемазан… Пьяный — дальше некуда! Э! Думаю… сквозь тошноту… в травках этих, несомненно, яд… Осенило меня!.. Достаточно взглянуть на этих несчастных!., как они орут!., как корчатся!..

— Яд! Яд! — кричу я Дельфине… по-английски!.. — Poison!.. А ей плевать на яд! она, как была в шляпе, вуалетке, перчатках, только юбки задрала… взгромоздилась на Клабе-на! оседлала его!., гарцует! Но! Но! хохочет… напевает… детскую считалочку!..

До чего развеселились!.. У старика слюни текут, по мехам растекаются… А дым такой густой, что я их уже едва различаю… атмосфера — сдохнуть можно… «Надо пробежаться вокруг!» — думаю я себе… Так, вдруг в голову пришло… думаю, получшает!.. вокруг груды мехов, то есть… До этого я на корточках сидел. Тут Боро меня хватает… Здоровый, черт… Поднимает, на руках тащит… я бьюсь, брыкаюсь, кусаю его за запястья… Он не выпускает!.. Силища медвежья… Кидает меня на койку рядом с теми двумя паскудами… Сам на меня ложится… Раздавил… рыгает на меня… чушь всякую несет…

— Я тебя люблю!.. Я тебя люблю!.. Фердинанд, дурья башка!.. — и с ласками пристает!..

Теперь еще и эти двое, Кощей с горничной своей, в штаны мои вцепились!., снять пытаются!., ну, непременно… чтоб «трубочку» мою раскурить!.. Как они говорят!., кричат даже!., вцепились, тянут в разные стороны, катаются по мне… слюни на меня текут… Боро меня держит, не выпускает… задушил совсем!., сильный, гад… Перекатываемся клубком… падаем! бум! бам-барах! с кровати! шлеп!., на пол!., и лежим… я вырываюсь!., выпутываюсь из объятий!., встаю на ноги… кровь мне в голову ударяет… Сейчас я Боро этого убью!.. Вижу ятаган: висит посреди комнаты!., в воздухе болтается… острый-преострый… в темноте блестит… только руку протянуть!., всажу, как в масло войдет! хватаю его!.. Ускользает!.. Вот сука… Я вне себя!..

— Черт! не везет! — говорю я себе… — Привиделось!.. Они все потешаются, глядя на мою клоунаду!.. Возятся там… надо мной смеются!.. Вот каковы! Млеют, наслаждаются!.. Старик задыхаться перестал!.. Ей-ей выздоровел!.. Лапают друг дружку… тузят… и обнимают… поцелуйчики слюнявые… куча мала!..

— Поди-ка сюда! поди сюда, зайчик!.. Поди, задница!.. Кощей меня, значит, подзывает!.. Я близко подходить не хочу… Тут он над столом наклоняется и на шар мне показывает, на лампу водяную…

— Погляди!.. — говорит… — Look!..

Наклоняемся все… глядим… Всматриваемся в глубину… Поначалу ничего не видно…

— Человека видишь!.. Видишь?.. — шепчет он мне в ухо настойчиво…

Я таращусь… нос об стекло раздавил… свет глаза режет… вроде как что и вижу… шевелится там внутри… впрочем, не уверен… наклоняюсь ниже… как могу… Тут Боро меня хватает… пользуется, что я стою, наклонившись… хочет порку мне устроить публично… я ему как врежу ногой промеж глаз… брыкнулся хорошенько… он так назад и отлетел!.. В софу врезался! Плюхнулся и лежит! я на него взбираюсь! на тушу его толстую! и давай его топтать! ботинками! так! сяк! нарочно!

Мы пьяны все в дымину… Дальше некуда!.. Кипим!., того гляди взорвемся!.. И этого не оттого, что мы выпили!.. Спиртное так не действует!.. Я еще кое-что соображаю… Это сигареты с ядом! Да! сигареты! я сразу сказал, как их увидел… Я им всем горло перережу!.. Это во-первых! вопреки всему! Я это точно знаю!., чувствую!., чтобы ложь вся из них наружу вышла!., вся ложь!., из ублюдков!.. Я их спасу вопреки им самим!.. Вижу картину битвы!.. Видение!., как в кино!.. Вот так штука!., я из темноты наблюдаю за трагедией!.. Их всех пожирает дракон!!., задницу откусывает… и кишки… и печенку… Я все это вижу!.. Ай-ай-ай! несчастные! кровища хлещет! в глаза мне брызжет! задний проход отъел! Ай-ай-ай! сочный кусок!.. У дракона этого не клыки, а сабли!., вот сволочь!.. Как вонзает в мясо… каждый раз… чмоканье такое! Чуик!.. Кровь бьет фонтаном!.. Сейчас я тоже силы поднаберусь!.. Я у них весь этот табак выкурю!.. Ага!.. Вот!.. О чудо из чудес!.. Вытаскиваю у Дельфины из сумки сигарету, две, три, четыре!., все липкие, клейкие… минуточку!.. Сейчас увидите, как я их курить буду!.. Извините!., еще одну и еще две!., и еще дюжину!., курю девять штук одновременно!., разом!.. Полный рот набил… все сразу!.. Вот до чего избаловался!.. Прикуриваю все девять от лампы!.. Вглядываюсь хорошенько!.. И вдруг вижу!., что там внутри происходит!.. В самой сердцевине шара!.. И ведь прав был!.. Кощей чертов! Смотрю как завороженный!.. Там моя рожа колышется!.. Тут Боро меня зовет!.. Ищет меня, зараза! Пробирается вслепую… ощупью, от одного предмета к другому…

— Я тебя вижу!.. — кричит он мне!.. — Отлично вижу!.. Вижу, горе мое!.. Вот это да!.. Иди ко мне, голубчик! Иди, что скажу!..

Хватает меня за ухо… Шепчет… Мысль у него! Ха! а у меня сабля! Я вооружен что надо! Вот почему я ему и понадобился!.. Это ему даром не пройдет!.. Саблю я в левой руке держу!.. Левая у меня крепкая, сильная!.. Я непобедим! Я ему, собаке, ноздри вырежу!.. Педерастов не люблю!.. А что, если ему член отрезать?.. То-то будет номер! меня так и подмывает!., да, но вдруг он донесет?.. Пугаюсь не на шутку!.. Трепещу!., чую подвох! о, мерзкое сомнение!.. Боро, он в душе легавый! Двойное дно!.. Из полиции он, вот что!.. О гнусное предчувствие! Вижу его полицейским! Он у меня двоится!., десятерится!.. вижу на нем сразу десять касок! Это даже забавно!.. Нет, не стану его убивать!.. Отступаюсь!.. Тут опять старик возникает!.. Орет, требует! Пианино ему подавай!.. О концерте размечтался!., о музыке фортепьянной! И куколка тоже!.. Вот привязались!., хнычут на два голоса!.. Боро иначе смотрит на вещи!.. Ему фунт задолжали!.. Они давай браниться!.. Деньги прежде всего!.. Титус уступает!.. Он готов на любые жертвы! Он изнемогает! На все готов, лишь бы ему играли!., играли на пианино! волшебство! чары!.. Фунт!., и два, и три!., и десять!., за «Вальс для милых дам»! Аккорды его с ума сводят!.. Он, в общем-то, благодушно настроен… Лежит под Дельфиной, млеет, она его вылизывает, поцелуями хищными впивается… верхом на нем сидит!.. Вдруг выворачивается круто… меня схватить пытается… чтоб со мной позабавиться!.. Боро встревает между нами… А ну, прекратить!.. Подавай ему деньги, и немедленно!., двадцать фунтов!.. Ни мало ни много!.. Ругается!., чертыхается! Ярость обуяла!

— Ах ты, жирная свинья! Двадцать фунтов! слышишь!.. Гони двадцать фунтов, не то прирежу!..

Старик и не думает оскорбляться… напротив!., он вроде как даже доволен… сумочку свою хватает… это он-то, с его скупостью баснословной… когда у него каждый грош железным гвоздем прикован… он мешочек свой, кошелек поясной, на брюхо себе выкладывает… раскрывает широко!.. Запускает в него руку… Это чары действуют!., иного быть не может!., чудеса, да и только!.. Мы рты поразевали!.. А он — сама любезность… Фыркает, хлюпает, а все равно улыбается! харкает слюнями, астму свою откашлять тщится! неимоверным усилием! Еще раз… еще!.. А после выворачивает весь мешок… блямс! на кровать!., динь! динь! динь!.. золото рекой полилось!., по мехам… покрывалам!., по коврам раскатилось!., подпрыгивает!., поблескивает!., позвякивает!.. Я беру руку Боро и погружаю ее в прохладную ослепительную россыпь… а потом золото все вдруг взлетает! у нас на глазах!., все монеты разом!., крутятся блестки! трепыхаются!., порхают сказочные бабочки! по всей комнате!.. Я вижу сотни, тысячи луидоров! маленькие, большие, соверены!., никогда я столько денег не видел!.. То-то мерцают в воздухе! сверкают! подрагивают!., всю лавку освещают!., отсветами золотыми… побрякивают!.. Я обалдел!.. А те знай себе хохочут, на меня глядя!.. Закатываются… блеют… оттого, что я стою, как кретин!.. Старик опять сумку открывает… Растягивает пошире, и все монеты в нее слетаются! исчезают в черной дыре!., точно птички в клетку!.. А он снова ее выворачивает! Все на стол высыпает!., ослепительную гору!.. И мы окунаем в нее руки!.. Втроем — Боро, Дельфина и я — мы погружаемся в золото… Моем, моем руки в сокровищах!.. Ну, чудеса!.. Вот так галлюцинация!.. Тут нам снова покурить захотелось!.. Дельфина нас подзуживает… Не дрейфить! плевать на тошноту!., коль это так чудотворно! Чертова сила сокровища!., о воздух счастья!., пусть видят!., мы не из трусливых!., пусть хоть сто раз стошнит! Пусть все выблюем!.. Последние сигареты!.. Дурман-трава!.. Старик смеется, остановиться не может!.. Хохотом всю лавку сотрясает… Тем более, что он еще и задыхается… и мокрота вся слиплась…

— Стой! шакал! стой! — кричит ему Боро.

А он только пуще веселится! оттого, что его шакалом обозвали! корчится! кудахчет!.. Приступ безумного смеха!.. Мы тоже прыскаем! гогочем… Животами урчим! так что по всему дому эхо раскатывается… Такие вот звуки… Первая Дельфина начала… От сигарет этих чудовищная жажда! все внутри едким огнем горит!.. Пить больше нечего!.. Вот ужас!.. Снова начинаем золото пересчитывать!.. Хохот нас такой странный сотрясает, что чуть не до обморока закатываемся!..

Никто никогда не видел, чтоб Кощей вот так на столе все свое золото раскладывал! сокровища свои!., деньги все!., и чтоб смеялся навзрыд! Я помогал ему монетки шаловливые удерживать!.. Ай-ай-ай!.. постойте!., чтоб они не разбежались! в дверь не выскочили!., ядрена вошь!., в открытую-то!., не утекли бы! не смылись!.. Мы все на них бросились!.. Сгребаем их!.. Давим!.. Сами сверху лежим!., на постели!., плашмя!.. Все втроем!., на шкуре меховой!., друзья-приятели!., счастливы… в деньгах купаемся… по кровати катаемся… в золоте погрязли. Только Боро вдруг озверел… он первый!.. Это факт! Захотелось ему монету съесть!., проглотить!., как есть целехонькую!., полгинеи! Десять шиллингов! Шесть пенсов! а потом десять!., а потом пятнадцать одним махом!., полный рот набил… Старик тут словечко вставил… Тогда Боро от злости побагровел весь, а после позеленел!..

Вмиг!..

Задираться стал…

— Клабен! А ну, давай! алле гоп! давай тоже ешь! Сволочь толстая! Жопа! Дерьмо!..

Обзывать его принялся!..

— А ну, рот открывай!..

Старик от смеха сопротивляться совсем не мог!.. На спину откинулся с открытым ртом… Боро его пичкать начал… засыпать… в глотку заталкивать!., монеты пригоршнями… с силой!.. Старик все глотал! Отдышится секунду!., и тот ему снова запихивает!., еще пригоршню! И приговаривает:

— Давай, папаша! поживей! с сольцой хорошо пойдет!.. Беспощадно!

Дельфина своему любимому голову поддерживала, пока Боро его набивал… И целовала смачно!., чпок! чпок! чпок! в толстые щеки… в валики жировые… У старика аппетит неуемный! Как ни задыхался, а все еще хотел!., больше! больше!., все поглотить… маленькую! еще одну!., и так все до единой!., все монетки на столе!.. Груду всю!., ненасытный!.. Все сжирал! заглатывал!., вот обжора!

— Еще одну!.. Еще!.. — требовал он… А у самого полная глотка… от смеха сотрясается!., в животе трезвон стоит… в штанах позвякивает!., и чем громче звенит, тем больше он веселится!., все брюхо бряцало золотом!

— Еще штучку!.. Еще одну!.. Любимый!.. — подбадривала его Дельфина… чтоб еще пару-тройку заглотил!

На столе уже ничего не осталось… на постели тоже… все слопал… Вывернули сумочку… пошарили внутри… Пусто!.. Ничего не осталось! Все сожрал!., все золото!.. Ах! обжора, жирная свинья!.. Он себе лежит — не нарадуется!., между приступами кашля!.. Хохочет — заливается!.. А кишки бренчат!.. Золотом набиты! Все запасы там внутри!.. Звон-перезвон!.. Ему лучше стало!.. Садится… прихорашиваться начинает, подкрашиваться!.. Губы напомадить хочет!., ресницы!., брови… Ну и кокет!

— Дай-ка я тебя полюблю, разбойник малолетний! маленький дикарь! — завлекает он меня… Сам пыхтит, урчит, слюни-пузыри пускает… Я так шевельнуться не могу… Не то, что он… я точно свинцом налился!.. Голова! ноги! все!., оглоушен вконец!.. Делаю усилие., у-ух!.. переворачиваюсь… скатываюсь с постели… Он меня подхватывает… затаскивает наверх… кладет рядом с ними…

Тут Дельфина осатанела!., в рот мне впилась, взасос!.. Вампирша!.. Еще не хватало! изворачиваюсь, вырываюсь!.. Из последних сил!., лечу!., соскальзываю… спасен!.. Натыкаюсь на карабин!., здоровенный винчестер!., охотничий!., вцепляюсь в него… сжимаю что есть мочи!., а он у меня в руках тает!., ей-богу!., чистая правда!., тает, и все тут!., приклад размягчается, между пальцев вытекает… как тесто!.. К чему ни прикоснусь, все тает!., и все вокруг шара крутится! каруселью… вокруг лампы водяной… А в ней чего только нет! Гирлянды!., цветы!., нарциссы!.. И птицы!., соловей!.. Слышу, как поет!.. Чувствую, что-то тут не так… Говорю это Боро!.. Он лежит между Дельфиной и стариком!.. Они втроем на кровати!., похабничают!.. Тошнит от них!.. Этот вот все деньги сожрал!., и его не тошнит!., все золото, полный мешок!.. И доволен… счастлив!., толстым задом подпрыгивает… повизгивает от радости!..

Боро помрачнел, злиться начинает… Требует двадцать пять фунтов… сейчас… немедленно… twenty five! Гони, толстая гадина, быстро!., нечего кривляться!.. В ярость впал!.. Он в минуту закипает!.. Точно, как мой отец!., глаза свирепые выкатывает, так что из орбит вываливаются!., такая натура.

— Мой фунт! — вопит… — Нет, двадцать пять!.. Нет, тридцать!., на стол, твою мать!

Все больше и больше ему подавай!..

Хватает старика за плащ… за платок… и давай вязать!..

— А ну, скотина, рыгай деньги!..

Дельфина лежит навзничь, урчит во сне… Блюет громогласно… Старик тоже рыгнуть силится… тужится… лает!.. Руками по воздуху бьет… будто гребет… Глаза закатил так что одни белки видим!.. Травануть пытается… и не может!., ни единой монетки золотой не выходит!.. Корчится, давится! только слюна вытекает!., и бульканье слышится… а денег нет как нет!.. Уээ!.. Уээ!.. Надсаживается он понапрасну.

— Вспарывай брюхо!.. Вспарывай, — подло подначивает меня Боро… сам от злости того гляди лопнет. — Вспарывай, не то плакали денежки! давай, живей!.. Держи вора!., потроши его!..

Отличная мысль!.. Превосходная!.. Я воодушевляюсь сходу!

Да! но что скажет Дельфина?.. Разбудить ее сию минуту!.. Я на ее рожу посмотрю! Как ее любимого потрошить будут!.. А ну! расталкиваю куклу!., за волосы таскаю, трясу… чуть что не вырываю… Ничего не помогает! Она ворчит, но не просыпается! Боро тем временем Кощея оседлал, верхом на брюхе у него уселся!

Налегает на него всем весом!., и при этом еще горло ему сжимает… все сильней и сильней!.. Кощей вдруг разом пожелтел… язык наружу высунул… И не дышит! это точно!.. Лежит желтый, будто из воска!.. Смотреть страшно!.. Я не выдерживаю!.. Я так сразу и говорю!.. Не могу я этого видеть!..

— Иди сюда! — подзывает меня Боро… — Он еще и командует!.. Подойди ко мне, горе луковое!.. Помочь надо больному!.. Вот увидишь!.. Как ему полегчает!..

Да, помочь скорее!., славная мысль!.. Я готов!.. Вот я тут!

Хватаем, стало быть, его за ноги… приподнимаем всю огромную тушу!.. Тянем вверх!.. Ох, и весит!.. Тяжеленный!., головой вниз!.. Как если бы быка поднимали! Тянем! приподнимаем! Надорваться можно!.. С меня пот льет!., ручьями!., глаза застилает!.. Подняли! еще раз взяли!., и — плюх!., отпустили!.. Бум! черепом об пол!., дом затрясся!.. Задрожал от удара!., тюрбан слетел… покатился!., поднимаем снова! раз! два! взяли! подналегли!.. Подняли!., и — оп! Бум!! всем весом!.. Выплевывай денежки!.. Как бы не так!.. Не выплевывает! Ничегошеньки!.. Ни одной монеты!.. Поразительно! Мы потрясены!.. Разъярились оттого еще пуще!.. С кровати недостаточно высоко!.. Поднять его выше! На огромную высоту!

Во! Придумали!., затащить его за пелерины головой вниз!., на лестницу!.. На самый верх! О-о! Тянем-потянем! по ступенькам!., на второй этаж! О-о! Тянем! То-то напрягались!., то-то надрывались! Втащили! Отпустили! Баум! Ну и стук! баум! головой-то!., потолок задрожал от удара!., он не вскрикнул!., не вздохнул!., не ахнул!.. Рухнул, и все!.. Нельзя ж его так оставлять!.. Прыгаем ему на пузо… Подпрыгиваем на нем!., чтоб посмотреть, не выскочит ли чего!.. Хрен вам!.. Не охнул даже!., не икнул!.. Нагибаемся на физиономию посмотреть… лампу-шар подносим… глядим, а голова-то раскололась!., ай ай ай!.. дыра аккурат промеж глаз… Трещина!., кровь сгустками течет, нос забила… А ведь не пикнул!.. Сколько головой ни били!.. Боро ему глаза раскрывает… там все мутно-белое… как у рыбы… удивительно все же… Ни звука не издал!.. Ни гроша не выплюнул!., ни соверена!.. Вот скотина! Стойкий!..

— Нет, ты подумай! — говорит мне Боро… — Нет, ты подумай! Какое говно!., не икнул даже!..

Я смотрю на него… ничего не понимаю… Сажусь… Ну и нагрузка, мать честная!.. Ведь тяжесть какая!.. Надорвались!.. Никогда б не подумал!.. Голова кругом идет!.. Даже и Боро выдохся!.. Уж на что силач!.. Садимся оба… Сидим как дураки. Отдыхаем на мехах… На постели этого кретина! Спи, браток! бай! бай!.. Хорошенькое дело!.. Так я Боро и говорю…

Дельфине, ей на все наплевать! спит себе! Похрапывает! К старику привалилась… Закрываю глаза, чтоб убедиться, что я не сплю. Щиплю себя… Не грезится ли?.. Нет, черт побери!., нет, не сон!.. Все так и есть!

— Знаешь?.. — говорю я Боро… — я в себя прийти не могу…

Он тоже никак не опомнится… Я ему говорю:

— Это все спьяну!..

Я имею в виду случившееся…

Он не отвечает… его рвет… Дурно ему.

— Это алкоголь!.. — говорю я ему… — Может, и сигареты…

Ну, конечно же!.. Никаких сомнений!.. Сигареты!., я сразу сказал!.. Это все Дельфина!., плутовка старая!.. Да, но этот на полу?., с черепом!., расколотым!.. Ё-моё!..

Пытаюсь разобраться, что к чему…

— Слышь ты, пьянь! — говорю… — Ты его башку видел? А он в ответ:

— Это ты, задница!.. Твоя работа… и все такое!.. То есть меня же и обвиняет!

Еще чего не хватало!.. Проснулся! Блевать перестал… Теперь, значит, инсинуации!..

— Так! — говорю… — И не совестно тебе, скотина жирная? Разве не ты его шмякнул?.. Не ты его головой об пол бил?..

И показываю, как… А он — свое…

— Это ты!., ты!.. Надо было его на весу держать… Ты же его держал!..

Вы подумайте!., какая подлость!.. Я опомниться не могу от наглой лжи! совести ни на грош!., вот свинья! Он не унимается:

— Это ты!.. Ты!..

— Ах ты, мерзость!.. — говорю… — Кто ж, как не ты, ему голову расквасил?.. Ты видел его бедную голову?..

— Бедную голову!.. Бедную голову!.. Нет, вы только его послушайте!., бедную голову!.. Это он мне говорит!..

Он возмущен моей дерзостью!.. Сраженный моей наглостью, садится на край кровати, задыхается от ярости!.. От бешенства задыхается, захлебывается так, что слова сказать не может!., покачивается… подпрыгивает… Просыпается Дельфина, плачет… ревет, сама не зная почему…

На нас смотрит… от рыданий сотрясается… Я бросаюсь в атаку, объяснение на этом не кончится!.. Оно мне свинцом на сердце легло!..

— Это ты сделал, Боро!.. Это все ты!..

Надо, чтоб он понял… чтоб перестал чушь пороть!..

— Все я?.. Все я?.. — повторяет он отупело… — Что, собственно, я?.. Что я?..

Ничего не соображает.

Снаружи уже чуть брезжит… начинает только… сквозь ставни видно… ночь дрогнула… позеленела… посерела… Необычный рассвет… так я чувствую… Совсем необычный…

— Ты смотри, поосторожней, слышишь!.. — предупреждаю я его с глазу на глаз!.. — сквознячков остерегайся!.. Старика видишь?.. Он от них помер…

Это я пробный шар катнул. Занятный получается разговорчик!., прикольный! прикокошительный!.. Пусть медведь поганый тоже посмеется!

— А что куколка?.. Не колышется?..

Она опять повалилась без сил… опять захныкала!.. Я ее ногой в бок пнул… чтоб только поднялась!.. Она как завоет… Бешеная реакция!.. Глаза еще слипшиеся… трет их, чтоб продрать… и с места в карьер!.. Плюется… ругается… дрянью меня обзывает!.. Хороша, ничего не скажешь!.. При ее-то изысканности!., все свое воспитание позабыла!., а ведь только пнул легонько!

— Ах ты, разбойник!.. — это она про меня!.. — гиена!., холера!..

Ну, знаете, наглость!.. У меня есть, чем ответить!..

— Шлюха ты… — говорю… — и мерзавка!.. Погляди на своего мужика!..

Она его даже не видела!.. Ничего не видела в одурении своем… Хватаю ее за волосы и наклоняю, наклоняю… силой… чтоб видела! Вплотную!.. К носу его!..

— Что скажешь?.. Ну же! Ну!., говори!..

Но в доме слишком темно… она ничего не видит… Подношу поближе лампу… шар водяной… Ага!.. Увидела! разглядела… головой мотнула… и застыла, как окаменела…

— А! о! — говорит… глазам не верит… из оцепенения не выходит… а потом вдруг — оп! «ай!.. ай!» — как завизжит! как заорет! Упала!., бросилась к телу… обхватила его… обняла… целует везде… рот! глаза! улеглась сверху!.. Целует в лоб, в кровь… сама перемазалась!., а потом на нас как закричит:

— Murderers! Murderers!.. Убийцы!.. — пальцем на нас указывает!., вроде как пересчитывает!.. — One!.. Two!.. One! Two murderers.. Один! два убийцы!..

— Да пошла ты!..

Она Боро на нервы действует… «Тсс! тсс!» — говорит он ей… а ей плевать!., она завелась! в транс вошла!.. Наступает, и как!..

— Why, murderers! don 't you know me?.. You don't know who I am? Вы не знаете меня, убийцы? Вы не знаете, кто я?.. Finish your job!.. Доделайте то, что начали!..

В жертву себя предлагает… в мученицы! добровольные! Давайте! не медлите!., провоцирует нас!.. Вызов бросает!..

— One more to kill!.. Убейте еще одну!.. Нате! режьте!.. — и на грудь свою хилую указывает… оголяет ее…

— Finish your job! Доделайте, что начали!.. Лицо возбужденное… дышит прерывисто!..

— I am Marie Stuart! Yes! Я Мария Стюарт! Да!.. am just arrived from France!.. Я приехала из Франции!..

После этого заявления, она снова бросается к телу, молится… склонилась над Клабеном… дрожит вся… откидывает вуалетку… высоко… на перья на шляпе… шею обнажает… подставляет нам!., чтоб рубили… хрупкую шейку…

— Cut!.. Cut!.. Режьте!.. — требует, чтоб мы ей голову отрубили… — Cut!.. Режьте!.. — кричит на последнем издыхании…

Тон повелительный… а потом снова…

— I am Marie Stuart from France!..

Вроде как припев получается!., хватит, черт побери!.. Боро смеется, медведь поганый!.. Нет уж, довольно с меня!.. Он что, не видит? рассвело уже!., ну, почти… Я ему показываю.

— Погляди!.. — говорю… — Погляди!..

Сажусь… сил нет, как устал… а эта дура знай вопит!.. Не могу ж я их всех убить!.. Ох! светло! слишком светло!.. Вот и ятаган тут как тут!.. На столе лежит… теперь вижу!.. Теперь я его возьму!., протягиваю руку!.. Нет!.. Поздно уже… Все сказано!.. И кроме того, холодно!., занимается день… холодный день… что есть, то есть… Холодный и неспокойный… Холод донимает!., я дрожу… в голове проносятся вопросы!., тучи вопросов, настоящих… не дурацких, какие бывают спьяну!., настоящих, с холодком!.. Оргию развязать — это не фокус, главное, как завязать… да как выпутаться!.. Так просто это с рук не сойдет!.. Начинаем понемногу осознавать случившееся!.. Меня рвет… Становится легче… как раз вовремя!.. Боро тоже травит… садимся теперь протрезвевшие!., хватит чепуху молоть!.. Пытаемся соображать!.. Только очень холодно!.. Уже почти совсем светло!.. Дельфина прерывает размышления!..

Вот кретинка!., опять завыла… ревет все громче и громче!., от головной боли… Тут уж не до Марии Стюарт… Ей голову будто тисками сдавило!..

— What a headache!.. какая боль!., как голова болит!.. — и ко мне обращается… — Вы слышите меня, лягушка?.. Froggy?.. Froggy?..

Это она меня, значит, оскорбляет как француза!.. А после — снова спектакль… снова молитвы… на коленях над телом… горючие слезы!., опять требует, чтоб ей голову отрубили!., потому что голова очень болит!., и так далее!..

— Go on, rascals!.. Go on, brutes.. Ну давайте же, мошенники!.. Давайте, сволочи!.. — умоляет она нас… — There is Marie Stuart for you. There is Marie Stuart! The poor little Queen. Перед вами Мария Стюарт!.. Бедная маленькая королева!.. Смелее, скоты!

Надоела!.. Между прочим, надо уходить! Обставить тут все… попытаться, по крайней мере!.. Мне не впервой, я видел трупы… и покровавей!.. куда более изуродованные!., куда страшней!., особенно в Артуа!., под минометами… месиво!.. В определенном смысле я даже спокойнее был, Боро чувствовал себя хуже…

— Ты уверен, что это он?.. — спрашивает он меня. Вроде как сомневается.

Странный вопрос… он даже трогает его, чтоб удостовериться! щупает!.. На живот ему нажимает!.. Заговаривает с ним…

— Слышишь, ты!.. — говорит… — Эй!..

Хочет, чтоб тот ему ответил!.. Тюрбан его подбирает… На голову водружает… Не доходит до него… Думает, быть того не может… А ведь протрезвел уже… и видит ясно… Но не доходит…

Не верит…

— Ты уверен, что это он? Вот болван!

— Да! — говорю. — Уверен!.. Ты сам ему голову и расквасил!..

— Я? Я?

Уставился на меня в изумлении.

— Да!.. Именно!., раскрошил, и как следует!

Хватит ему сомневаться! Пусть знает все, как есть! пора уже, черт возьми! f

— Послушай его, Дельфина! Ты только его послушай!

Дельфину в свидетели призывает, правде в глаза смотреть не хочет!.. Но Дельфина его не слушает… сидит… голову склонила… шею вытянула… подставляет… ничего другого не желает… рубите… и все тут!

Боро яростью пышет, бешенством… против меня!.. Изображает крайнюю степень удрученности!..

— Да что ж это делается!.. Да как не стыдно!.. Мозги мне пудрит, собака!.. На скандал нарывается!..

— У кого-то из нас мозги поехали… — говорит… Ну и наглость!

— У старика! — отвечаю… — Он стукнулся!., с табуретки упал, сам! так тебе нравится?., так тебя устраивает?.. Сам… с табуретки… Вот тебе все и объясняется!., удовлетворен?..

Я даже сам засмеялся… Неплохо придумано, черт возьми! табуретка!..

И все шито-крыто!

Какой я все-таки сообразительный!..

Поднимаюсь… хочу на улицу выглянуть!., воздухом подышать! Снова голова закружилась… сажусь… Обдумываю положение… Но башка трещит!., в ухе после ранения гудит… в руку стреляет… попойка, оргии, сигареты!.. Пытаюсь представить себе, что будет дальше!..Не получается!.. Старик!., вот он тут, никуда не денешься!.. И голова расколота!.. Это факт!.. Вот он, лежит!., в полном облачении!., тюрбан, накидки… все при нем!..

— Надо его вынести!.. — вот что приходит мне в голову… — Надо позвать полицию!..

Озарило!..

— Молчи, дурак!.. Оставь его, где есть!.. Позвать надо Каскада… — отвечает мне Боро.

Хм! Пожалуй, это разумно!.. Я тотчас соглашаюсь… хорошая мысль!.. Я б сам не додумался!.. Меня снова рвет!.. Наступает облегчение! но незначительное… Зову Дельфину выйти… Ее тоже тошнит… но выходить не хочет ни за что… не желает на воздух.

С телом расставаться не желает!.. Видали, какова!

— А ну, давай! иди сюда! пташка!..

Боро хватает ее за волосы и — оп! поднимает!.. Вид у нас троих не слишком свежий… Очень даже скверный вид!.. Я едва на ногах стою… Это была не обычная попойка!.. Ясно, как дважды два!.. Добираемся кое-как до двери… Открываем… В нее врывается дневной свет. Он меня, как молнией, поражает!., да, именно! удар! по глазам! Цепляюсь за стену!.. Что со мной, сам не понимаю!.. Открываю дверь снова!.. Вижу парк!.. А вот крыльцо!., цепляюсь за перила… проясняется понемногу!.. Вон паруса плывут… все серое… сиреневое… рассвет… Который час?.. Боя не слышно!.. Наверное, пять или шесть?.. Так мне кажется… Дельфина стонет… что голова болит… что не пошевельнется больше никогда!.. Напрягается… Встает все-таки… Теперь ломаться начинает.

— Джентльмены! — это она нас так называет… — Джентльмены, это ошибка!.. Пьяный угар!.. Just a mistake!.. Ошибка!..

Шляпку поправляет, перышки, митенки… Улыбочка… развеселилась… «Ах! какая ошибка!.. What a mistake!»… Эдакая светская дама… насмешливая… шутит… Ей смешно видеть нас такими удрученными… расстроенными… ей все это кажется нелепым ребячеством… Она нас шалунишками называет…

— Мальчики! — новое обращение. — Boys! you drank too much! Вы слишком много выпили!.. You're sick!.. Вы больны!..

Встает, подбоченясь!.. Ох, она нам задаст!.. Уму-разуму научит!..

Но тут Боро ее хватает… на руки берет! несет вглубь комнаты!.. На колени ставит! Пусть посмотрит хорошенько! и голову нам больше не морочит! Пусть мертвеца разглядит как следует! в облаках витать перестанет!..

Тыкает ее…

— Смотри!.. Смотри!.. Это кто по-твоему?.. Кто?..

Она вывертывается… ворчит… не понимает ничего… а потом вдруг как заорет!..

— Это тот человек!.. Это же тот человек!.. — вопит… — Это он!.. Дьявол!.. The devil!.. Damned we are all! Мы прокляты! Джентльмены!..

Понесло…

Бежит на крыльцо… Орет… на весь парк… к деревьям взывает!., к воздуху!., к эху!.. Боро ее ловит… Затаскивает в помещение… Она — к покойнику… и давай его целовать!..

— Darling! Дорогой! — и в рот целует!., в рану… вокруг… кровь сосет… все лицо вымазала!..

Боро ее отрывает…

— Иди умойся! — говорит… — Умойся!.. Go wash!.. чтоб тебя!

Тащит ее под кран… отмывает… ополаскивает.

— А ну, давай!., давай живей!..

Держит ее крепко… лицо под воду подставляет!.. Она вопит… сопротивляется…

— But I are Lady Macbeth!.. Я же леди Макбет! Never! Never! Никогда! Я не отмоюсь никогда! Never more!..

Отбивается… но он ее не выпускает!

Надо все-таки решать, что мы делаем дальше?.. Уходим?.. Не уходим?.. Пытаюсь думать!.. Чтоб мнение свое высказать! Но не высказываю!.. Сон одолевает, глаза болят… все плывет… Где право, где лево — не различаю!.. Нет, так не годится!.. Делаю над собой усилие… Выглядываю на улицу… на крыльцо… Вижу, как карабкаются вверх деревья в парке… растут на глазах… прямо у меня перед глазами… все ветки, ветки!., выше! выше!., до умопомрачительной высоты!., а потом все делается маленьким… малюсенькие деревца, крошечные веточки, сжались совсем… в карман мне влезают! деревья целиком!.. Я не верю! Нет!.. Не верю! Меня не проведешь! Это головокружение! мираж! Но я же отчетливо вижу, как они движутся! Вот! вот! вверх поднимаются!.. Это дым!., поднимается аж до обсерватории! Она вся в зелени стоит… Тошнит от этих верхушек качающихся!

А тут еще Боро командует… Провозглашает значительно:

— Вперед!..

Шагаем в свежий ветер… Боро нас ведет… Далеко не уходим… До скамейки только… Усаживаемся… перед нами лужайка… клумба с гелиотропами… я их очень хорошо помню… как сейчас перед глазами стоят!.. В другую сторону — река! берег!., там — дальше — Поплар… серые дома фронтом… баржи на приколе.

Сидим втроем на скамье… размышляем… кто б мог подумать?.. Дельфина посередке… боится, как бы мы не сбежали…

— Что скажешь… голова садовая?., а? Я молчу. Потом говорю:

— Слушай!..

В Лондоне пробило шесть… значит, верно… ровно шесть!.. Я был прав! Баум! Баум!.. неслось над пристанью!., оттуда… издалека!..

— Нет! надо же!.. Нет, надо же!.. Вот все, что я мог сказать!..

— Так ты, паскуда, ничего не знаешь?.. Ты ничего не знаешь?..

Ему надо, чтоб я знал!.. Нет, не знаю, черт возьми!.. Меня завораживают эти «Баум! Баум!»… волнуют… я плыву… под звон колоколов… тем более, что и без того уже все поехало, и без того я не в своей тарелке… Это ж, вашу мать, поэзия! Действует она на меня! струны какие-то задевает!.. Ему, чурбану, не понять!.. Медведю вонючему!

— Плывут!.. — говорю я ему… — Плывут!.. Колокола! слышишь?.. Прислушайся, дубина неотесанная!.. Чурбан! Убийца!..

Как я ему вмазал! Само выскочило!.. Сорвалось!.. Так ему и надо!

— То есть как? — он аж подскочил… — К-к-как! Ну, погоди! подонок!..

Норовит мне в глотку вцепиться… Нет, передумал… остается сидеть…

— Черт!.. — урчит он сквозь зубы… — Черт!..

— Ты что, шутишь, что ли?..

Я не шучу! Мне холодно!.. И все тут!.. Я дрожу!.. Дельфина тоже… От нашей с ней дрожи и скамья трясется… Того гляди опрокинется… Мимо люди идут… ранние пташки… докеры из гавани напротив… Оглядываются на нас… Удивляются… Чего мы так ругаемся? что здесь делаем?.. Надо бы говорить потише… Но это ж он орет, не я!.. Неотесанный!., голос его по парку разносится!., выговор его болгарский…

— Ты что, рожа, смеешься? да? — и каким тоном!.. — Ты мне что сказал?..

— Нет! не смеюсь!..

— Может, скажешь, не ты?..

Так! Он опять за свое!., снова здорово!., упрямый, черт!

— Не ты его уронил, скажешь?.. Может, скажешь, это я напился?

Сколько желчи! Я прямо обалдел! Да как он смеет?

— Все сон! Сон!.. — отвечаю.

Тут он не выдержал… Вскипел прямо!.. И пошла комедия!.. Со скамейки встает… для устрашения, значит… Ошибается, голубчик! Нас от него смех разбирает!.. Изощряется, толстая утроба… восклицания!., жестикуляция!.. Желает, чтоб я сознался непременно! На траве так и подпрыгивает!., от наглости! от ярости!..

— А пошел ты! болван жирный! Сон это! Сон — кричу я ему!.. Я спокоен… Мне просто посмотреть хочется, до чего он допрыгается!..

— Ты нас согреваешь, бегемот!.. Но кофе было б еще лучше!.. — не унимаюсь я…

Я совершенно спокоен!.. Смотрю, как он из себя выходит… это на меня благотворно действует!..

Ой-ой-ой! что тут началось! вопит!., обезумел совсем! истерика!.. Дельфине под стать! Она тоже развеселилась… тоже на сцену вышла… орет!., и смеется!., и скандалит!., на ту же тему: чтоб я признался!., вдвоем за меня взялись! она с хохотком, а он злобой исходит! оттого что я не реагирую!., сижу презрительный и печальный!

Да пусть хоть треснет от злости!.. А я не шевельнусь, пока кофе не выпью!., горячего! и чего-нибудь крепкого! Мы с Дельфиной без этого никуда… Заметано… обнимаем с ней друг друга!., дрожим вместе!., и смеемся!.. Он нас бранью осыпает!., люди оборачиваются…

— А ну, вставай! — решаю тут я… — Пошли!.. Положение глупое получалось.

— Куда пошли?.. — спрашивает он…

— Куда? к Каскаду!., забыл уже?.. Сам же предлагал! Это и в самом деле его идея…

— А старик? ты его так оставишь?.. Тебя это не волнует?., и дверь настежь?..

Обо всем подумал.

Правда… мы ведь даже не закрыли!., все нараспашку!.. Вот беда-то! все от пьянства!.. Дверь эту распахнутую хорошо видно было, отсюда с лавки видно… Надо вернуться и закрыть!.. Это уж как минимум!..

— Ладно! А потом что ты собираешься делать!.. У него, как видно, родилась какая-то идея…

— Мы его спустим!..

— Куда спустим?..

— В подвал!..

— А дальше?..

— Вечером вернемся с мужиками…

— Что ж, — говорю… — не глупо!..

Правда, не глупо… действительно, лучше в подвал…

— Помочь тебе, что ли?..

— Недурно бы!..

Что ж! делаю усилие… приподнимаюсь… ох, не надо было… опять замутило… и сонливость одолела… я снова впал в оцепенение…

— Давай! давай! пошевеливайся!.. — тормошит он меня. Встаю… Беру Дельфину под руку… подходим к дому… дверь распахнута… что верно то верно… все открыто… Заходим… внутри ничего не изменилось… До чего ж все странно… И ведь не пьяные… Идем дальше… Тело лежит, где лежало… лицом вниз… во всех накидках… и шелках… а ковер мокрый, лужа образовалась, и тюрбан в ней плавает…

— Ну, давай, — теребит он меня… — бери за пелерину… А ты за ноги, Дельфина!.. Раз, два! взяли!

Тяжеленный, не поверите, до чего! Еще тяжелей стал, чем когда на лестницу поднимали!.. Центнер точно весил! Будто из свинца, но только мягкий… Перекатывался прямо… Из рук выскальзывал… дряблыми жирами… Втроем мы его спустили… по ступенькам в подвал… хорошо, люк открыт был… лестница широкая… мы его свезли… в подвале пол песчаный… Положили на песок… ох! до чего ж тяжелый!., темнотища непроглядная! лампа водяная еле-еле светила!..

Подвал большущий… потолок сводчатый… но какой кавардак! хуже еще, чем в лавке! все вверх дном… какой склад хлама! горы, тонны рухляди!., могильники! Чего только нет!

— Все! оставляем тут! Сойдет!..

Сажусь отдышаться, из сил выбился… на лестнице… на ступеньку… в темноте… отдыхаю. Дельфина, та прямо на песок села.

— Дело сделано! — говорю…

Собираемся вылезать… Рассказываю точь-в-точь все, как было.

— Чу! — говорит мне вдруг Боро и за руку хватает… дескать, шум слышит… наверху, в лавке. Настораживаюсь, прислушиваюсь — ничего…

— Тсс! — командует он… — Ни с места, я пойду посмотрю… Там кто-то есть!..

И — оп! Наверх скорее, а нас внизу оставляет… Очень весело… с покойником рядом!.. Сам, значит, поднимается!.. И крышку люка здоровенную над нами закрывает! полная тьма… Ну уж, знаете!.. Чего-то я тут не понимаю! Хм! закрыл нас!

— Э! э! — окликаю я его… — Вот черт! не отвечает… Ни словечка!.. Слышу, ходит, мебель ворочает, ставит что-то нам на голову, на люк то есть… Тут уж я как заору:

— Боро! Боро! Что ты творишь?..

Он, знай себе, таскает… наваливает… все, что можно, на крышку люка… Да он же нас запирает!.. Кроме него, никого не слышу… он в лавке один!.. Что же получается?.. Не может быть!., ну да! конечно! нет сомнений!., он нас запер!., забаррикадировал!..

Я цепляюсь за ступеньки!., колочу в крышку!..

— Боро!.. — кричу… — Боро!.. открой!..

Хрен вам!.. Я тужусь… выгибаюсь… отрыть пытаюсь… Мертво! Что он туда навалил?., предатель чертов!.. Всю лавку стащил!.. Толкаю снова!.. Изо всех сил… У-ух!.. ага!.. подалась чуток, сука!., щелочка приоткрылась… вижу лавку… на секунду только!., становлюсь поудобней… спина у меня крепкая… У-ух! У-ух! еще немного… ага! пошло! сдвинул!., просвет образовался!.. И в эту самую минуту — бац!., камень!., прямо по голове!., прямо в морду! из щели! бац!.. Падаю!., лечу кувырком!., навзничь!., выпускаю крышку!., крышка падает!., захлопывается! Вот бандюга!.. Трах-та-ра-рах!.. оглушительный громовой раскат в темноте!., в подвале!., все одновременно!., что-то феерическое!., я накрыт с головой!., погребен под обломками… Это он свою штуку бросил! Собака поганая… взрыв чудовищный!.. Он, он!., точно!., как тогда в Динги… Ну, конечно!.. Этого следовало ожидать!., меня закружило вихрем щебня и штукатурки!., и все в полной тьме!., подхватило, понесло, шмякнуло! Труха, доски, балки обрушились мне на голову!.. Зову Дельфину… «Дельфина!»… Откликается!.. Она зарыта в песок… воет… но жива… хотя ей на голову чего только не просыпалось!., шарю под горкой деревянных обломков… ощупью… ни зги не видно… нащупал… зацепил!., ее за ботинки… тащу… выдергиваю!.. Она орет… но, представьте, невредима… лежит в песчаной воронке… под грудой поломанных ящиков… Тащу… вытаскиваю!., все в полнейшей темноте…

— Это бомба!.. — объясняю я ей… — Боро бросил!.. Она не понимает… задыхается… Весь подвал… едким дымом заполнился… не сигаретный дым… а настоящий! Из дальнего конца идет… чувствую, гарь! пожар!., сквозь дым… вижу языки пламени… А Дельфина орет… ну точно я ее убиваю!..

— Все в порядке, Дельфина! С вами ничего не случилось!.. Помогите мне! — кричу я… чтоб она мне люк открыть помогла!..

— I am blind!.. — вопит она… — Я ослепла!..

— Да нет! нет! это дым!., и темнота!..

Дельфина мечется… убежать пытается! спрятаться в глубине! где огонь! отлавливаю ее… тащу на ступеньки!..

— Сюда! дура!.. Давай вместе!..

Хочу люк открыть… Последняя попытка!..

— Толкай, голубушка!.. Толкай!.. Push!..

Крышка чуточку приподнималась… и тут же падала! захлопывалась!.. Бум!! На ней же мебель грудой… вся, какая была!.. Ничего у нас не получалось! Там сундуки!., определенно!., буфеты в тонну каждый!..

— Толкай! Push! — кричу я!..

— But I do! А я и толкаю! — отвечает.

Из лавки тоже дым валил!., другой уже!., в щель врывался!., отовсюду дым!., из отверстия!., из глубины подвала! из лавки!.. Клубы окутывали нас… подступали… накатывали… душили!.. Болтушка эта теперь старалась не на шутку! изо всех сил толкала! Все! никаких тебе кривляний! налегает, налегает на створки!.. Умирать теперь уже не собирается!., про Марию Стюарт забыла!., про стенания свои!.. Но крышка, чтоб ее, не поддается! Раз! два! взяли!., и — бум! все зря! Упала снова!., неподъемная!.. Надо что-то другое придумать!.. Я голову не теряю!., хлюпаю, хриплю, кашляю… но не пугаюсь… самообладание сохраняю!., надо найти что-нибудь твердое… да! железку… или что-то такое… шарю в темноте… в обломках… натыкаюсь на металлическую стойку!.. Ощупью упираю ее в крышку… в глазах резь нестерпимая… от дыма… упираю, значит, в крышку и — оп! налегаем вдвоем!., напираем! напираем!., приподнимаем!., лучше уже!.. Раз! два! налегли!., есть! качнулось! полетело! все!., что там навалено было!., опрокинулось! ящики! шкафы!., весь хлам… что он на нас нагромоздил!.. Дверца люка качнулась и открылась! Ура!., победа!.. Ха! как бы не так! Лавка в огне! А дыму-то!., все имущество горит! второй этаж полыхает! Огонь храпит, гудит!., весь дом пламенем охвачен… язычки его лижут, играют, урчат… ай-ай-ай! мамочки родные!.. Уже не язычки, а лавина огня… Чихаем… фыркаем… горло дерет… Невероятно!.. Хуже, чем в подвале!..

— Do something! — кричит мне Дельфина… — Сделай что-нибудь! малыш! дорогой!..

За руки меня хватает!.. Виснет на мне!

— Нет!.. Нет!.. — ору… — давай вместе! еще раз!..

Надо крышку люка откинуть… чтоб выйти можно было… на пол встать… А там бегом!., наружу! сквозь пламя! через дом пробежать! крышку откинули!.. Давай! живей! Нечего сюсюкаться!.. Я вижу дверь… там свет… белый прямоугольник… сквозь дым… туда бежать!., прямо на свет!

— Давай Дельфина! внимание!., вместе! раз! два! три!., прямо!., оп!.. оп!..

Бросаемся… Ба! Я-то не видел!

Плюх! падаю! меня толкают! приподнимают! несут! две руки! десять рук! держат меня!., тащат, как мешок!.. Дым повсюду!.. Я ничего не вижу!.. А там снаружи! снаружи-то! пожарные!., людей полным-полно!.. Мы на улице! спасены!.. Толпа кругом! народу!.. А пожарные-то!., ну, трюкачи! каски! медью блестят! лестницы! струи!., брызжут, кропят! окатывают! Нас снова хватают!., поливают!., водой обдают!.. Я не обгорел!.. Дельфина тоже нет!.. Не важно!., все равно под душ!., в воду окунают, в огромную бадью!.. Вылавливают, встряхивают, растирают, в одеяла заворачивают… Все взволнованы!.. Участвуют в спасении!.. А после — вопросы, слова разные… салам алейкумы! приветствия! рукопожатия! Shake hands! Отважным ура!., объятия! Хэллоу! Hello!.. Они видели, как мы сквозь пламя прорывались!.. Это было потрясающе!.. Спасать — это захватывает! «Восхитительно! Превосходно! Marvellous! Superb! Вот так парень! What a jump! Какой прыжок!.. Вот так девица! Браво, Дельфина!..» Галдят все хором! И вопросы! вопросы! Вопли! «Клабен!.. Клабен!..» Толпа требует Клабена…

Хотят знать, где он! Старик Клабен!.. Что с ним? Клиенты расстроены!.. Клиенты волнуются!.. Подходят к огню… Отступают!.. Теперь уже все горит!

— Там! — указываю я им, с трудом переводя дыхание… изнемогая от усталости… — Там он!.. Там, внутри!.. There!.. There!.. — И указываю на огонь… на гигантский костер… На ревущее, урчащее пламя…

— О! О! — восклицают они. Какой ужас!

— Да! он в лавке спал…

Я бормочу, повторяюсь… сам верить начинаю… ведь должно быть убедительно… на все сто… понятное дело…

— Вы его видели?..

— О! Yes! Yes! Yes!

И никаких сомнений… Чтоб не было в дальнейшем заблуждений на этот счет… Закрыть вопрос!..

Дом трещал и полыхал… снизу доверху!., пожарные сделать ничего не могли… на сто ярдов приблизиться не смели!., барак этот превратился в сплошной костер… безумный, огромный… из всех окон вырывалось пламя… Народу собиралось все больше… должно быть, из разных кварталов набежало… галдеж сливался с ревом огня… все толпились вокруг гигантского пламени… его, поди, издалека заметно… черт знает откуда!.. Вот и стекались толпами!., тучи зевак!.. Спасатели-иоанниты превосходно о нас позаботились… о нас с Дельфиной, то есть… возились с нами… их героическими объектами спасения!., накормили, обогрели… печенье… бренди… горячий кофе!., наконец-то!.. Я, когда увидел, так и сказал Дельфине:

— Coffe! Кофе!

Она уже шляпку поправляла, кокетство к ней вернулось!.. Платье ее шелковое порыжело… во как рисковали… и митенки она потеряла… Мы смотрели, как полыхает дом… дом Клабена… Ни о чем другом я думать не мог!..

Ничто не завораживает так, как пламя, особенно такое, мятущееся, танцующее, устремляющееся в небо… Сидим мы, значит, с Дельфиной бок о бок… на траве… оторопелые… околдованные… смотрим, как оно извивается!., сидим, как дураки, и глазеем…

Вдруг кто-то меня за плечо хватает… трясет, чтоб его! обнимает, душит в объятиях!.. Что за притча?

— Малыш мой!.. Малыш!..

Я подумал, это опять они! Пожарные, то есть!., что опять нас водой заливать будут! операцию по спасению повторить решили! О ужас! я закричал! заголосил! ан нет, не они! я присмотрелся! это не пожарные! это Боро! скотина! собственной персоной! расчувствовался! сука! обнимает! слезу проливает!

— Малыш мой!.. Малыш!..

И целует!., и целует!.. Наш славный друг! как он рад нас видеть!..

— Вы не обгорели?..

От радости прямо голову потерял… Визжит!., плачет!., блеет!..

— Дети мои!.. Ах! дети мои!.. Потрясающая сцена!..

— Дети мои, вы целы и невредимы?..

Люди устремляются к нам… Все жаждут нас обнять… Единодушный прилив чувств… Что я могу сказать… Я его тоже обнимаю… всех обнимаю!., пожарного! спасателя!..

— Ах! дети мои!.. Дети мои!..

Одуматься нам не дает…

— Пошли домой!.. Скорее!..

— Куда это, домой? Где дом?

Он хватает Дельфину за локоть… тащит ее прочь… я тоже пойду… пойду за ними… Смотрю еще раз на дом… а пламя-то куда вознеслось! бушует!., лезет выше… танцует в вышине!., гребешки желтые… красные!.. О, какое пекло!., нельзя здесь оставаться! не то снова сгорю!., я бегу… как могу… догоняю их… Ну, теперь ты нам ответишь, голубчик! Как только заходим за павильон, я на него набрасываюсь!..

— Отвечай, жирная тварь!., отвечай скотина!..

Он молчит… только шагу прибавляет… Каков наглец!..

Дельфину под руку держит, не выпускает! чтоб она пошевеливалась!., поспешала! Она умоляет: «Секундочку!..» не может больше!., в бок вступило!., и туфель!., каблук подворачивается! черта с два!., не дает передышки!., трусит!., трусит! она хромает… «А ну, давай!» щиплет ее… она как взвоет!.. Люди оборачиваются… вся улица!.. Мы быстрей, быстрей… в метро, на станцию Стефам… они вниз… я за ними… он билеты берет… Наконец-то! можно сесть! Уф! вагончик тряский… Я спрашиваю, куда едем.

— Как куда? К Каскаду! Сам знаешь!.. Я раздражаю его своими вопросами… Проехали станцию, другую, третью…

Не тянет меня к Каскаду… нет, не хочу… хватит!.. Что я за ними, как говно, таскаюсь… и потом, сволочь какая!., неслыханно!.. И пусть я вымотан, выжат, потрясен, болен и все такое… к черту! Не поеду с ними!., не поеду!.. Подонок жирный! и эта в митенках! нет, смываюсь!.. Хватит с меня их кривляний!.. Каскад тоже хорош!., и такая меня ярость охватила, вспыхнула разом! Да какой же я кретин! видеть их больше не хочу никогда в жизни! У меня достанет сил, черт побери!., ни тех, ни этих не хочу! В вагоне стук… тряска… на нервы действует… Проезжаем еще станцию… скоро Клапенхэм…

— Ты не сердишься? — спрашивает он…

— О! нет! конечно, нет!.. Очень мило с его стороны…

«Погоди!.. — говорю я себе… — до следующей только станции!.. А там как рвану!.. И поминай, как звали!..»

Клапенхэм! приехали!., настал момент!., свисток!., двери закрываются! Я бросаюсь! раздвигаю их… Оп!.. готово дело!., я на платформе!., успел! как раз! Молодец, малыш! Поезд трогается!.. Надо было видеть их рожи!., как они на меня смотрели! Я не ударился!.. Все отлично! все удачно! уф! сбежал!

— Пока!.. — кричу я им вслед… Готово дело! Теперь — отдых!

Перво-наперво — присесть! на минутку… разобраться, что к чему… на станции это как раз удобно.

Я, стало быть, свободен… таскаюсь два дня… три… Сплю, где придется… В кино хожу… На людях стараюсь поменьше показываться… Центральные районы стороной обхожу… Не встретить бы, кого не следует! Средства экономлю… они, однако, все равно к концу подходят… Осталось уже два-три шиллинга… тогда я себе говорю: надо сидеть на вокзалах… Там тепло, спится хорошо, люди сидят ждут…

Где конкретно, я не знал… думал, думал… и наконец выбрал Ватерлоо… Зал ожидания там самый красивый… И самый людный тоже… Я там скамью одну знал позади калориферов… потаенное местечко… в стороне от входа… а оттуда видно, как люди идут… вся толпа… со всех дальних линий… видимо-невидимо сколько… весь личный состав… нескончаемый поток солдат… все хаки… да хаки!., а у выхода их уже поджидают… профурсетки там так и роятся!., в глазах рябит!.. Чего только не увидишь!., венские каблучки!., боа!., желтые чулки!., красные!., сиреневые!., по тогдашней моде… все на добычу слетаются… охотницы страстные!., днем и ночью!., подхватывают Томми Эткинса! Мохамеда Жуглу! Горговича! всякого проходящего! гуляй, солдатик! доминионы! метрополия! союзнички дорогие! давай по-быстрому!., отстреляемся в ста ярдах отсюда… в тупике слева или на втором этаже… Тюдор-Комменс… Не следовало мне тут садиться… Неосторожно это!.. Скучно мне было!., одно только и оправдывает… Знать я там никого не знал… Мало-помалу задремал… на уголке скамьи… Даже проспал порядочно… Вдруг чувствую… трясет меня кто-то… тормошит…

— Это ты?.. Ты, что ли, рыбка!.. Я вздрагиваю, сажусь…

— Ах! это ты, Неженка?., вот здорово!..

— Ты чего здесь делаешь?.. — спрашивает она… — Тебя в Лестере обыскались!

Предпочитаю не болтать особенно… держусь настороже… бормочу что-то… дескать, прогуляться вышел… Зато она мне новости сообщает… что в «пансионе» все на лад пошло… распри улеглись… все помирились… все до времени устаканилось… Каскад всех баб своих назад собрал… Джоконда вылечилась, из госпиталя вернулась… с задом своим искромсанным… внизу в кухне устроилась… Анжела воссоединилась со своим неблагодарным… новеньких теперь воспитывает… только вот Каскад недоволен, что я слинял по-тихому!.. Ох как недоволен!..

— Ладно болтать, Неженка, — отвечаю… — Я тебе так просто не дамся!.. Вижу, к чему ты клонишь!..

Беспокойство меня вдруг охватило…

— Говори!.. Кто?.. Кто тебя послал?.. Давай! Выкладывай!.. Каскад или Мэтью?

Нечего тут миндальничать!

— Меня? — она так и подскочила… — Да как ты смеешь! Вот тебе слово!..

— Тогда скажи, — спрашиваю я уже потише… — Это из-за Динги?.. Да?., или из-за Клабена?.. А?., не из-за Клабена?

Ох, подозрительно все это…

Я с ней церемониться не стану… Я ее к ногтю прижму… Она на меня смотрит так… будто за чокнутого считает.

— Поцелуй! — говорит… — Поцелуй!.. Ты похож на моего брата-калеку… Ты тоже от войны повредился!.. Только он дома сидит, в Атис-Монсе… Тебе бы тоже выходить не следовало… Пойдем в «Баскет» кофе выпьем… Тебе, я вижу, холодно!.. Я угощаю!

Неженка, она на вокзалах работает… точнее, на подступах… вся улица до кинотеатра… Зарабатывает неплохо, хватило бы на двоих!.. Они бы с Фернандой могли жить замечательно… у них пара, это известно… только стерва она, Фернанда… с Брюханом не расстается!., отсюда ревность и прочие осложнения!.. Большего бездельника, чем этот Брюхан, и придумать невозможно!.. Сутенер в чистом виде!.. Ему плевать, если его баба на кого еще работает, лишь бы ему деньги платила!.. Он хотел бы получать с двух!., и с трех, и с десятерых! С запросами господин!.. А Неженка, она оттого и злится! она желает содержать одну Фернанду!.. Она меня там, на лавке, не просто так растолкала!.. Она мне рассказать хотела!., новость из новостей!.. Брюхана призывают!.. Так-то! Разыскивают его из консульства!.. А он, похоже, не рад!.. Этот не из добровольцев! сачок из сачков!..

Неженка любила наслаждение… у нее были красивые зеленые, как у кошки, глаза… чуть раскосые… с искоркой лукавства… и бездной плутовства!..

Сидим мы, значит, за чашкой кофе в «Баскете», она мне пакости рассказывает про этого жирного кота… Как она его выносить больше не может… и какая он скотина!., как она ждет не дождется, чтоб его забрали!., и подыхать отправили!.. Она уже давно мечтала!., что это было бы неплохо!.. Не одну свечку ставила!.. Он, черт, из Монтобана!.. Она южан не любит!., говорят, он в прошлом тенор!., до сих пор откашливается… хотя уже десять лет не поет!.. «Мудак! Это надо же, какой мудак!..» Фернанду она совсем не понимает!., и почему она, Неженка, должна их содержать!., и уже сколько лет! Миленько! а?.. А вообще-то Фернанда — ангел!.. Но теперь с этим будет покончено!.. До чего ж она рада, что его заберут!.. Теперь-то они заживут!., вдвоем!.. «А как я работать стану!.. Сейчас это все безделки!.. Хотя, между прочим, зарабатываю!.. Я хочу, чтоб женушка моя счастлива была!.. Так-то, старик!.. Сейчас это все ерунда!.. Увидишь, как заживем!.. Как у меня дела пойдут!.. Тут ведь народищу!.. Народищу!..»

Она кивнула в сторону вокзала… улицы!..

— Оденемся!.. А сам-то как?.. — спохватилась она. — Ты, слушай, плохо выглядишь!.. Похудел!.. Почему ты к Каскаду не возвращаешься?.. Это хороший дом!.. Он не жадный… Тем более, ты ж нездоров!.. Им лишний рот не помеха!.. При такой-то семье!.. Здоровье бы все-таки поправил!.. А то как все!.. Языком только болтаешь!.. Сам не знаешь, чего тебе надо!.. В этом твоя беда!..

Они на квартире жили, Неженка, Брюхан и Фернанда, неподалеку от мюзик-холла «Эмпайр»… на Уодоу… У них такие потасовки случались от пьяной ревности, что они потом по два-три дня лежали с примочками и компрессами… Вот что значит страсть! теперь все будет по-другому! Брюхан вещмешок за плечи — и пошел!.. Ах, как она счастлива!., слов нет!

— Как ты думаешь? Его убьют?..

Ему повезло, что он в артиллерии!.. Может, и вернется! я ей так честно и сказал…

А она, дрянь такая, на меня же и набросилась:

— Слушай, а ты сам почему на войну не возвращаешься?..

— Да ты что?.. — говорю… — Да ты что?.. Я ж только оттуда!., только что!..

— А ведь ты еще ничего, дорогуша!.. Еще живые места остались!..

Не любила она мужиков!..

— Война, это так красиво!.. Погляди-ка!..

Мимо окон как раз взвод проходил цвета хаки… а позади еще оркестр!., караульный, значит, к Букингемскому дворцу! Смена караула.

— Гляди, какие красавцы! Ой, сейчас кончу!.. А у тебя рука все еще болит?..

Я ей про ранения свои рассказывал…

— А голова? Тебя пулей что ли?..

— Ага! махонькой!..

— Ах ты, хитрюга!.. — вдруг ей это забавным показалось до крайности!., и она давай смеяться над пулей у меня в голове, да так визгливо и пронзительно, что все оборачиваться стали… клиенты за стойкой.

— Дай-ка я тебя поцелую, рыбка ты моя жареная!.. Надо ж, не повезло! Опоздал ты!..

Так, стало быть, она считает!

— Ты, в сущности, такой же придурок, как Брюхан! Работать — не работаешь! Разве что претензий меньше!.. Почему ты к Каскаду не возвращаешься?.. Хороший дом!..

Все время она вокруг да около.

— Он бы тебе бабу дал!.. — продолжает, значит, товар лицом выставляет!.. — Представляешь!., чтоб на тебя одного работала!.. Глядишь, избаловался бы!.. Ему ж их девать некуда!.. Зарабатывал бы… все путем! Он разве против тебя что имел?.. Вы что, поругались?.. Может, ты у него Анжелу увести хотел? Может, правда? Да она тебе в бабушки годится!.. Она таких, как ты, знаешь, сколько повидала!., от Бастилии до Рио! То-то работы было! Да еще по гарнизонам! С Нуга… первым своим мужиком!.. Э-э, братец! разбитная баба!.. Железный сейф! Так ее называли в Ля Реоль!.. тому уж двенадцать лет!.. Я, правда, тоже без дела не сидела! Так тебе прямо и скажу!.. Мне жаловаться не на что!.. Что верно, то верно! У меня с этим делом в порядке! Мужиков не боюсь! Хотя предпочитаю, понятно, женщин!.. Чего не переношу, так это уколов! Ох, ненавижу! Новарсенол этот! Я их всех убить готова была!.. Сорок четыре укола подряд! И от каждого на стенку лезешь!.. Думала, сдохну!.. Как вспомню, так вздрогну!.. Как ты думаешь, сифилис вылечивается?..

Англичанки, которые за чаем сидели, приезжие, провинциалочки, брезгливо морщили носы… Подозрительной им казалась эта француженка… Неженка им подмигивала, и они тут же отворачивались… В вокзальных буфетах-закусочных… особенно на Ватерлоо, народу всякого разного видимо-невидимо проходит… а сверх того, понятно, военные… которые во Фландрию и обратно!.. Реки цвета хаки текут!.. Неженка, она все про свою бабу думала…

— Фернанда, она тоже без работы не сидит!.. Особенно сейчас, в «Эмпайр»… Ох, как мы заживем! Одни, вдвоем!.. Брюхану будем деньги почтой посылать, кусками! Ай-ай-ай, голубчик! Трубадурчик!.. То-то будет, не жизнь — малина!

— Надо же, чтоб он там кормился! А у него аппетит!.. Я хочу, чтоб он сдох, но не от голода… И потом, понимаешь, она его все еще любит! Я и помыслить о таком не могу!., с его-то ряхой!.. А она с ним поет хором! Слышал бы ты!

Ах, ваши нежные глаза!

— Не знаю, что она в нем находит?.. Он до меня только дотрагивается, мне уже больно делается… Я же не привереда какая!.. Но этот! Тошнит от него!.. Потому что это ее мужик! Фернанды! Ревность, значит! Ну да! Все от этого!.. Оно понятно!.. Ты не ревнив?..

Признаюсь, что не очень!.. Ей это не нравится. Даже оскорбляет ее! Так что ж я такое? Глядит на меня… рассматривает… Противен я ей становлюсь!..

— Уходи!.. — гонит меня, стало быть!.. — Убирайся, — говорит, — мудак!..

Видеть меня больше не желает!

— Та! та! Та! — произносит вдруг, сидя на табурете… увидела что-то на улице… окликает через дверь… там солдатик слоняется без дела… бежит за ним… вприпрыжку… Наконец я снова один… пробую улыбнуться… девушкам за стойкой… все зря… их привлекает летчик… хихикают, курочки… ну и отлично!., пойду за столик сяду… пока я здесь… Подумаю немного… Заказываю кофе… потом еще… сижу… отупело… Вижу, кто-то мне с улицы машет через стекло… Не узнаю… плохо видно… Э! да это ж Коротышка Лу Сороконожка… Засек меня.

— По вокзалам работаешь?

Ему смешно, что он меня тут увидел… Голова у него только до стола достает… Он почти карлик… И ноги колесом…

— Скверное дело!.. Ты не в курсе?.. В Лестере о тебе говорят!.. «Миррор» не читал?..

Нет, не читал…

— Елки-палки!.. Дай-ка мне пенни!..

Уходит… приносит «Миррор»… Там во всю страницу фотография… Ай-ай-ай! дом старика!., то, что от него осталось!.. И название: «Трагедия в Гринвиче»… громадными буквами… дым… руины… балки… все, в общем.

— Ух ты! жуть какая!

Странно, но я как будто не понимал! все смотрел, смотрел… ущипнул себя даже… Мне все не верилось.

— Ты думаешь, правда? — спрашиваю… — Думаешь, да?

— Читай!.. Написано!..

— Я не умею…

— По-английски не читаешь?..

Он-то читал прекрасно…

— Слыхали? Не понимает! — заключает он…

Говорим о другом… Он поваром работал у Бороды на Сохо-сквер и еще в «Ройяле» подрабатывал… «член профсоюза», понимаете ли… постоянная работа!., а главное, карлик наш в картах специалист был!.. Это его первейшее дело! волшебник прямо!.. С картами что хотел, то и вытворял!.. Как «член» вхож был повсюду… С шефами на «ты»… во всех клубах Лондона… Штучки им всякие показывал… в покер! в вист! в трик-трак! непобедим при любом раскладе!.. Никто не видел, как он входит и выходит… Так, партию на ходу!.. Вперед, господа! Сам не выше стола!., карлик… Ему подушки подкладывали, чтоб он нормально сидеть мог… Танцовщицы его любили… любезный такой, обходительный… и еще на бегах мастер! осведомленность! ну, папа римский! бесподобно! В Дерби всегда на трех ставил!., это самое меньшее!.. Уже восемнадцать лет, как в Лондоне! и сбережения имел!.. От армии освобожден из-за ножек своих коротких и ручек… никогда ни дня не служил!

— Зато пальцы у меня годные! Это в нашем деле самое главное!..

Умный, и не скрывает этого.

Что пальцами вытворял! из одной колоды на глазах у вас десять делал! высший пилотаж!.. Играл только с клиентами, с друзьями никогда!.. Нет уж! вне конкуренции!..

Когда он в Лестерском пансионе появлялся, сразу крик раздавался: «Сороконожка, на кухню!»… И он — никаких кривляний! тотчас — раз! ас по жареной картошке!., и насчет суфле бесподобен!..

— Сороконожка! К плите!.. — кричали сверху донизу… все девицы хором!.. — Мы тебя за это полюбим!..

Он, и в самом деле, всех их бесплатно имел за один только пирог воздушный!.. Ему все позволяли, и мужчины согласны были, потому что жареный картофель — общая слабость!.. Действительно чудо, если с сальцем и с рассольчиком!.. Говорили, это даже лучше устриц по рецепту Сороконожки!.. Если вдуматься… картофель фри — это единственный специфически французский порок!.. Картофель — красивый, мягкий, подрумяненный, подсоленный, но не слишком, чтоб не пересушенный и не слишком жирный, и с глоточком белого… Коротышка готовил так, что пальчики оближешь!.. Гигантские тарелки уминали под нескончаемые «ура»… весь дом по швам трещал… мужиков по десять-двенадцать человек за стол пожрать набивалось… не считая, понятно, баб!..

— Да… — говорит он мне, значит, это я к рассказу возвращаюсь, — в скверную ты, бедолага, влип историю!..

Разглядываем фотографии… Читаем вместе эту дребедень… «Тело известного ростовщика Титуса Джерома ван Клабена было обнаружено вчера в пять часов пополудни…» А я-то и не знал, что его кроме Титуса звали еще и Джеромом… «сильно изувеченным и полностью обгорелым»…

Язык статьи сложностью не отличался.

«Пожар уничтожил строение полностью и еще два соседних дома… Пожара такой силы не наблюдалось на Уигмор-аллее нашего замечательного Гринвич-парка с 1768 года. Судебный пристав, ведущий расследование, отказался поделиться с нами своим мнением о причинах трагедии, которые, по утверждению некоторых специалистов, могут объясняться злонамеренностью. Частная жизнь Титуса Джерома ван Клабена не вполне соответствовала общепринятым нормам… Кроме лиц, составлявших его клиентуру, Титуса ван Клабена нередко посещали порочные и подозрительные элементы… хорошо известные, впрочем, служащим Скотланд Ярда… Среди окрестных жителей трагедия продолжает широко обсуждаться… Поговаривают, что ван Клабен любил переодеваться в восточные костюмы и курить гашиш, подолгу слушал фортепьянную музыку, увлекался непритязательной французской игрой лото… Разыскивается женщина средних лет по имени Дельфина, в прошлом учительница, занимавшаяся хозяйством в его доме…»

— В лото не играли!.. Никогда в лото не играли!.. Чистейшая ложь!..

Я так и подскочил!

— Ну да! Да ты ж сам там был?..

— Откуда ты знаешь?..

В самом деле, откуда он знал?..

Перечитываю снова гнусную статейку… и меня снова трясти начинает… вот так прямо: смотрю на газетенку и трясусь… ну и нагнали на меня страху журналисты эти пронырливые… дрожу совсем, как утром… как в парке с Дельфиной.

— Подумать только!.. Ну и везет!.. А ты-то, коротышка, откуда знаешь?..

— Так из Лестера!.. Они пришли третьего дня! Боро с Дельфиной… Перво-наперво на жратву накинулись!.. Как оголодали, мамочки мои!.. Невиданно!.. Все уминали!

— И что сказали?.. Мне надо было знать.

— Каскад сказал, что он от тебя такого никогда не ожидал!..

— Значит, они все рассказали?..

— Все выложили!

— И куда ушли?

— Поди знай!.. Но тебя-то как заложили!..

— Меня заложили?.. Что за шутки?

— Поливали тебя, как могли! А чего? нормально!.. Тебя ж там не было!.. Сходи к Каскаду!..

Ara! я чувствовал, к чему он клонит… Погоди, голубчик!.. Я вроде как молчу… Дурачком прикидываюсь… Выхожу с ним из бистро… В некотором смысле я рискую… но была не была!.. Выходим, значит, идем рядышком… Коротышка семенит скоренько… в сторону Букингема… Я к обстановке приглядываюсь… у меня свой план… вон там подъезд… чуть подальше, метров двести… Я его — цап за шиворот… А то хитрый больно!., и в угол его, тепленького!., одной левой!

— Говори, Сороконожка! — тут я его встряхнул хорошенько, — тебе кто заплатил?..

— Мне?.. заплатил?.. Да ты что? — бьется, извивается… вопит…

— Разве тебя не Каскад прислал?.. Опускаю его на землю.

— Каскад никогда никого не присылает!.. Запомни это, идиот!.. Он сам вопросы решает!.. Только вот тебе его слова: «Фердинанд оказался не тем, что я думал!.. Я к нему с доверием отнесся!., за серьезного парня держал… А он нас обманул!., пришел, другом представился!., дескать, от Рауля!., бедняга Рауль!.. И повел себя, как подонок!.. А ведь от Рауля!..» Ему это как ножом по сердцу… «Вроде бы свой, от Рауля!., а повел себя как подонок!..»

Сороконожка, видно, правду говорил.

— Боро — он на тебя все свалил!.. Тебя ж не было!.. Так что за милую душу!.. «Вы совершенно правы, Каскад!..» Ну, и под разными соусами! маленький преступник!.. Это все про тебя!.. «Он убил несчастного Клабена!.. Деньги все заграбастал!.. Дом поджег!.. И смылся!.. Чудовище!..» Точные их слова!..

— Подумать только!..

Меня трясет аж! Злодеи! я задыхаюсь!

— Как? Как они смели, сволочи?.. Скоты, предатели!.. Ну, пусть только они мне попадутся!.. Неужели так прямо и говорили?..

— Да, и при всех!.. Нечего и сомневаться.

— А ты, говнюк?.. — спрашиваю я его… И за горло опять беру…

— Ты зачем мне это рассказываешь?..

Мы еще в подъезде были… Он изворачивается, невинность из себя разыгрывает.

— Вот те слово сутенера!.. — хрипит… — Я тебе лгать не стану, Фердинанд!..

Вырывается… стонет… жалуется…

— Я знаю, Фердинанд, ты калека! увечный! Я не хочу тебя обижать!.. Никогда не хотел!., клянусь тебе!., я тебе зла не желаю!.. Я для твоей же пользы!.. В Лестере на тебя сердиты!.. Смотри, как бы… Зуб они на тебя имеют!..

— Как бы — что?..

— Не знаю… Не знаю…

Хорошо, ладно! я его отпускаю… Идем дальше вдоль магазинов… Я себе молчу… Однако бдительность не теряю… Я ему, подлецу, не доверяю… Погоди, думаю, парниша!.. Размышляю… В рай все равно ничего с собой не возьмешь!.. Прикинусь, что согласен!., чтоб без шума…

— Послушай, Сороконожка! — говорю я ему… — я тебе верю!., я все обдумал… ты прав… тысячу раз прав!.. Я возвращаюсь!.. Я хочу их увидеть!., договорились!.. Ты уверен, что они зла не держат?.. Гарантируешь?.. Ты знаешь, я человек честный и откровенный!.. Врать не люблю!.. Посмотри мне в глаза!..

Он для этого ростом не вышел.

Приподнимаю его от земли… чтоб он хорошенько в глаза глянул… Он смотрит… я ему говорю:

— Послушай меня, Сороконожка! Я денег не брал нисколько! Понимаешь? Можешь мне верить! и старика не убивал!.. Ты мне веришь? веришь?

— Э! — весь ответ… И с лица побелел!

Не верит… сомневается… чувствую, неприятно ему это… он предпочел бы, чтоб я виновен был…

— Я только два соверена подобрал, которые из сумки выпали! Это было, признаюсь, а больше ничего!.. Так им и скажи!.. Это проще простого!

Опускаю его на землю.

Он меня снова под руку берет… А сам доволен… Я вижу… он счастлив, что ведет меня с собой… что несмотря ни на что… я согласился вернуться в Лестер.

Ох, подозрителен он мне!..

— Скажи, а как ты меня нашел?.. — спрашиваю.

— Да так, знаешь… случай!.. Мимо проходил!..

Ну-ну! думаю я себе… погоди, малявка! я тебе другой случай устрою!

Он у меня на руке висит, махонький совсем… Идем, значит… Он мне сплетни по дороге рассказывает… новости лестерские… что еще два мужика слиняли… Филипп и Жюльен… в Дюнкерке в ряды влились… еще двух девок оставили… что деньги сами в руки идут… и Анжела уже не знает, куда их девать… уже купила себе семь голубых песцов и два собольих полупальто… И что он, Сороконожка, не собирается всю жизнь по кухням в клубах толкаться!.. Нет уж!., и картами баловаться тоже!.. Пусть другие развлекаются!.. Но не он!.. Он тоже делом займется!., потому что на этом в нынешние времена в два счета состояние можно сколотить! Он уже и с Каскадом говорил насчет какой-то сестрички!., закинул удочку… сказал, что у него есть, чем заплатить… Тот ни да, ни нет не сказал… И чтоб не очень страшную, чтоб зарабатывала хорошо…

Тут я не удержался и вставил:

— Больно маленький сутенерчик получится!.. Под койкой прятаться будешь!..

Он подскочил!..

— Maленький! маленький!.. Слушай ты, балда! Что я, хуже других, что ли? Да здравствует постель!.. На войне как на войне!

Тут он твердо был уверен!

— Сейчас только этим местом и зарабатывать!

Так-то! В порыве энтузиазма он подпрыгивал, повисая у меня на руке… от радужной перспективы!., в предвкушении светлого будущего!..

— Деньги на бочку!..

А потом еще вдовы появятся!.. Это ж понятно… Каскад ему так и говорил… Он на это рассчитывал… Вдову!., лучше двух!., жалование!.. Такого бума никогда не бывало!.. Это по нынешним временам лучший заработок!., работы завались!., сказка!

Чертов карапуз!

Так, за разговором, добрались мы до Молл-стрит, самой большой улицы перед дворцом… перед Букингемским… аллеи для верховой езды… Сели на скамейку… под деревом… поглазеть, как люди гуляют…

— Видишь? — говорит он мне, — там король! Запомнилась мне эта его фраза.

— Лувр лучше! — отвечаю.

— Кому что нравится, Фердинанд!.. Лондон — не Париж!.. Поспорили немного по этому поводу.

— Наши тоже неплохо жили… Уж я-то Лувр видел!.. Я стоял на своем! Что наш Лувр лучше!

— Я, слышишь ты, Лувр знаю! Там картин! картин! миллионы рядами висят!

— А нашего-то последнего как звали? — спрашивает он меня. — Все забываю!

— Людовик XVI! — отвечаю не задумываясь.

— Ишь, образованный какой! — воскликнул он и вроде как оскорбился. — Образование — это еще не все! так и запомни! В жизни главное — природный ум!.. И у меня он есть! тут уж не сомневайся! А это главное! Я, слышишь ты, женщин встречал, которые по пять-шесть языков знали! ну, так они мне и в горничные не нужны!., одни только претензии! и больше ничего!.. Развлекаются на полную катушку!.. Вот хоть на клиентов посмотри… среди них ведь часто образованные встречаются!.. Больших мудаков я в жизни не видал!.. Взять хоть клубы… ты только погляди, чем они там занимаются!.. Я ж вижу!.. Играют! проигрывают! а я выигрываю!.. Я их ни в грош не ставлю!.. А король? король как развлекается?.. «Я иду воевать!.. — заявляет… а дальше… — Я мигом вернусь!.. Умирать за меня будут другие!..» Прибывает он туда к полудню!.. Подкрепляется преспокойненько в палатке, упрятанной в чаще леса… И — на передовую!., фотографы, понятно, кругом! снимают его за едой! верхом! в коляске!., и домой!.. Приветствую вас, дамы-господа! Ах! Его Величество прекрасен! триста залпов в его честь! Готово! Вот он во всех журналах!.. Так-то! и «Боже, храни короля!»… Как ты думаешь, он пидор? Мне кажется, да!.. Как без этого! Больно легко им живется! Я б сам на его месте раком становился!.. И ты бы тоже!.. Когда б катался, как они, точно сыр в масле!.. Ты бы тоже задницей работал! это естественно! будь ты королем!..

Он говорил один… Я молчал… Вдруг он меня спрашивает:

— Ты Брюхана знаешь?.. Слышал, как он иной раз у Каскада поет?.. «Если б был я королем!»… Здорово поет, да?..

Я его больше не слушал… он меня утомлял… на меня снова усталость накатила… голова особенно… Столько всего за две недели!.. Это ж концы отдать можно, учитывая мое состояние…

— Фердинанд, ты что, здесь оставаться собираешься?.. Ты ж сказал, что идешь со мной!.. Уж не передумал ли?.. Давай, пошли!

В сущности, он прав был…

— Пошли!.. Поедем на метро! А то ты, того гляди, скопытишься!..

Это точно.

— Погляди!.. — и на лужайки зеленые мне указывает… — хорошо воробышкам… Всюду лафа… Всюду зернышки!.. Вот она, жизнь воробьиная!.. Не сравнить с нашей!.. Я, знаешь, пташек люблю!.. Будь я богат, я б вольер завел! как в зоопарке! Ты ихний видел, зоопарк-то?., какаду всякие! всех цветов радуги!.. Ох, красотища! Покрасивей будет твоих картин в Лувре!., ну, чисто радуги!.. Давай быстрее!.. А то уйдут все!..

— Послушай! — говорю я ему… — Ты думаешь, это дело… чтоб я вот так прямо в Лестер вернулся?.. Может, лучше мне туда не соваться?..

— Осторожней, Фердинанд!.. Каскад — он славный малый!., но если только он почует, что ты его за нос водишь!., встречи с ним избегаешь!.. Он подумает, что дело неладно! И тогда хана!.. Рассердится старик! Боро и кукла эта, они его голыми руками возьмут! Они ж тебя с дерьмом смешивают! За глаза-то!

Он требовал, чтоб я с ним ехал… чтоб мы вместе в метро вошли… привязался, и все тут… Ох, надоел, голова от него болит… Уже возле самой станции я снова засомневался…

— Слушай, — говорю, — Сороконожка! Не поеду я!.. Передумал, стало быть.

— Зря ты так, Фердинанд!.. Зря!..

Не по нутру ему мое упрямство!.. По роже его насупленной видно… Я вроде как поддаюсь… Прохожу два-три шага… Останавливаюсь… На нас люди смотрят… как мы с коротышкой спорим, значит… Заходим в метро… Я еще рта раскрыть не успел… а он уже у кассы…

— Давай, Фердинанд!., поехали!.. Пользуйся случаем!.. Так лучше будет!.. Тебе же спокойнее!.. Не раздумывай!.. Пошли!..

Плетусь за ним… тащусь… я так устал, что мне уже все равно… Станция Бейкер-стрит… Он берет билеты… Людской поток засасывает нас в лифт… и душит, душит… а меня вдруг снова беспокойство охватывает!.. И так уже сердце будто галопом скакало… со вчерашнего дня… с утра, то есть… с тех пор, как там, в Гринвиче… а теперь еще пуще припустило! в коробке этой запертой! Трепыхается! трепыхается! Страшная душегубка!

— Послушай, коротышка! — говорю я ему… — Ты точно уверен?..

Лифт опускается, опускается…

— Не валяй дурака! Фердинанд!.. Объяснишь им, как дело было!.. А не придешь, они всему поверят!., и тогда — ой, плохо будет!..

Стоим в клетке, сдавленные! Высаживаемся наконец прямо на платформу… он меня за локоть держит.

— Нам бы тут друг друга не потерять! — говорит… Ждем, стало быть, поезд… а народ все прибывает… Не знаю, что такое… душат они меня все!., не могу дышать!.. Напирают со всех сторон! Расталкиваю… высвобождаюсь!., делаю три шага вперед… к рельсам вплотную… И тут напротив… кого же я вижу? кто же там стоит?., на той стороне?., е-мое! У меня глаза на лоб полезли!.. Его пальто-реглан!., его шляпа!., и рожа его!.. Это ж Мэтью! Мэтью здесь! на другой платформе!.. Мэтью смотрит на нас в упор!.. Я так и охнул!.. Дыханье сперло!., стою не двигаюсь… точно загипнотизированный… смотрю на него!.. И он на меня смотрит! Но мысль все-таки работает!.. И мысль простая!.. «Это же коротышка!., вот этот самый!.. Стукач!.. Так!.. Так!.. Так!..» Созрело все само собой!., я сосредотачиваюсь… сосредотачиваюсь… бровью не веду… полнейшее хладнокровие… Вокруг люди разговаривают… Тоже поезд ждут… Слышно, как он погромыхивает… приближается!., там, в темноте… в дыре черной… справа… Так!.. Так!.. Так!., ближе! ближе! Грохот растет, ширится… Бррр! Брррум!.. Так! Так! Так!.. Совсем близко уже… Гляжу на Мэтью… и коротышку рядом чувствую… в руку мне вцепился… потерять боится!.. БРРР!.. выкатывает локомотив… Фьюу!.. ФьюУУУ! свистит… Бац! наподдаю задом! коротышку! он летит!.. Налетает гром, прокатывается по нему! Свистит! Еще! Еще!.. Все вокруг воют! свод воем заполняется!.. Я подаюсь назад! Меня тянет! ровно магнитом!., да!., приподнимает!.. Я невесом! меня несет!., неудержимо! К выходу!., всасываюсь в лестницу! Лечу!.. Это инстинкт! Спасаюсь бегством!.. Всю винтовую лестницу! все четыре этажа!., я их вихрем пролетаю! Я их не замечаю!., руки в ноги!., меня засасывает!.. Я не касаюсь ступенек, так я легок!.. Я птица страха!.. Выпархиваю из клетки на улицу!.. Бегу!.. Бегу!.. Мчусь!.. Перебегаю одну улицу… другую!., третью!., окрыленный паническим страхом!.. Лечу стрелой!.. Еще улица… сквер… проспект… сад… поворот… петляю… едва касаюсь земли… едва касаюсь… молния!., метеор!.. Я сбиваю людей!.. еще сквер!., обегаю его кругом… замедляюсь… уф!., останавливаюсь… Язык на плече… Все! конец!.. Сейчас упаду!.. Нет, не падаю!.. Сажусь на каменный бордюр!., под деревом!.. Озираюсь… не выслеживает ли меня кто?.. Нет! они меня потеряли!.. Поднимаю глаза на табличку!., читаю: «Беркли-сквер»… Красивый район… лимузины, ландо… Времени, наверное, около шести… людный час… Это дорога на Риджент-стрит. Публика элегантная… Отдышавшись, оправляюсь немного… и снова беспокойство на меня находит… думаю… и снова к сердцу подступает!., новый приступ… оно о грудную клеть так и бьется… и еще голову дергает… какой тут отдых…. внутри все гудит, звенит, кипит… сознание пошатнулось, поплыло… Я ничего не вижу… потом опять все вижу!.. Я не я!.. Потом снова я!.. Швырнул я коротышку поганого!., подкинул в воздух!., в воздух!.. Черт возьми!., черт возьми! он теперь в месиво превратился! Бррруа! поезд! и Мэтью напротив! глядел! во все глаза!.. Как сейчас гада вижу!., зонтик и все такое!.. А зенки-то вылупил!.. Он не случайно тут оказался!.. Это уж как пить дать!.. Сороконожка — падаль мерзкая! жулье, махинатор! Тсс! Тсс! ни слова больше! Черт! Каскад еще!.. Теперь все на меня! И Клабена тоже! Нет! невозможно! Все застилается туманом!.. Огонь!., голова пылает!., гудит!., как горящий дом! Я в огне!.. А задом на камне сижу, холодном как лед!.. Все, как там! О, провидение! Я спасен! мне лучше! от камня! Да здравствуют спасатели-иоанниты! Да здравствуют пожарные! но только это ненадолго!.. Скверное начало!.. Вспоминаю стариков своих!., мать там, во Франции, в лавке своей кружева чинит… Как представил, так больно в голове стало… сидит, глаза себе портит под газовым рожком… а клиентки всегда недовольны… Я б им врезал, клиенткам этим!.. Я б их манерам научил!.. Отец в своей «Божьей коровке» адреса переписывает!., и нет им конца!., коллеги, сволочи, скандалят, не унимаются!.. А я здесь сижу убийцей! черт!.. Все это снова у меня перед глазами вставало, всплывало, голову мутило… аж пошевельнуться не мог… Фердинанд! — говорю я себе… — Ты жертва заговора!., ясно как день: на тебя порчу напустили!., особенно на голову!.. Честен ли ты?.. Вот вопрос, который меня волнует… Клабен тебе сделал что-нибудь плохое?.. Значит, ты его обокрал просто, чтобы выпить? Доказательств ни у кого нет!.. И у Сороконожки тоже!.. Он теперь под поездом!.. Еще меньше стал!.. Будет знать, как безобразничать!.. Все это чудовищно!.. Фердинанд, ты за все заплатишь!.. Правда на стороне Мэтью!.. Он на службе!.. Нет сомнений! Он разыскивает тебя… имеет право!.. Он облечен силой полиции!.. Он на посту!., это его работа! терзания преступника! наказание и т. п.! Эх, парень! все правильно!., и снова прошлое не дает мне покоя! достает меня! мучает! все в голове сконцентрировалось! будоражит меня! люди из пассажа! увольнения! Соседи разные! «еще и не то будет!» Они меня обвиняют! во что они меня втягивают? наглость! «еще и не то будет!» Суд совести!.. «Увидишь… люди на твою мать и смотреть не захотят!., она все глаза себе выплачет!.. Он дезертир, мадам! такой никому не нужен!.. Да он просто чудовище!.. Бандит!.. Несчастный отец!.. Он должен был его в свое время в тюрьму отправить!., в Рокетт!.. в тюрьму с разбойниками! На пользу бы пошло!.. Он дезертировал в Лондон!.. Ранен был!.. Он псих!.. Пьяница!.. Сатир!.. Лжец!., онанизмом занимался по углам!., сколько раз его застукивали… У него были гнусные наклонности! Аттестат три раза проваливал!.. А круги под глазами!., это все помнят!.. Как он с матерью говорил!.. Они его слишком жалели!.. Он три булочки украл!.. Они ради него всего себя лишали!.. Было бы ради чего!.. Он хозяина обокрал!.. А потом в армию подался!.. Там он поначалу мужество проявлял!.. В сентябре ушел… трижды благодарность в приказе объявляли!., и потом медаль получил!.. Начал отважно… но его ненадолго хватило… после он все растерял!., храбрость и остальное! все благие намерения!.. Умирать ему расхотелось!.. Беспутный мальчонка, как был, так и остался!.. Я это всегда говорил!., медаль за отвагу!., ранение в голову!., но сущность — преступная!.. В Лондоне его взяли!.. Посадили!.. Пытали его там!.. И поделом! Он совсем голову потерял!.. Во всем признался!.. Они ему глаза вырвали!., они его хорошо знали! достал он их своими преступными наклонностями!..» Голоса эти доносились из-за ограды сквера!., поднимались со всех сторон… оглушали!.. Откуда им взяться на Беркли-сквер! Я только их и слышал… Даже машин не слышал… Голоса были настоящие… некоторые звучали по-английски… с акцентом… «Watch your step! Осторожно! Кровавый убийца! Bloody murder!..» Они тихонько вкрадывались среди других!., и еще немного музыки среди уличного шума… Убийца! Убийца! Итак, надо действовать быстро!.. Плохие дела, Фердинанд!.. Они тебя сцапают!.. Свалятся на голову, как на Дельфину в туннеле…

Нет! не дамся!.. Ядрена вошь!.. Я знаю все их штучки! как они войну ведут не на жизнь, а на смерть! засады строят! Черта с два! Я тихонько встаю… легко-легко… и — оп!.. припускаю!.. На противоположный тротуар… быстрее!., бегу!., вдоль стен!., на Бонд-стрит!.. Мэрилборн!.. Я знаю, куда бежать!.. Сердце колотится!.. Барабанная дробь!., но дух не сломлен!.. «А ну, веселей!..» — слышу я голос полковника… «Кавалеристы! шашки наголо!» Голос полковника Антре!.. «Вперед!., гало-о-оп!.. В ата-а-аку!» Я откликаюсь на призыв!.. Прибавляю ходу!.. Мчусь!., несусь!., лечу в атаку!.. Фенчеч-стрит!.. Уодоу!.. Авеню Страфтсбери!.. Я знаю, куда бегу!.. Вперед!..

За родину!.. Маршрут известен! Я не заблужусь в сердце Лондона! На всем скаку! закусив удила!.. Гип-гип! Ура! ну и скачки! вихрь! Вперед! Веселей!.. Доблестней!.. Только победа!.. Виктория!.. Тоттенхэм-Корт-роуд!.. Меняю ход!., ниже шею!., натянуть удила!., пришпориваю!.. Нападаю на автобус!., на все стадо! мастодонтов! жирных! трепещущих! урчащих! рычащих! в двадцать пять моторов!., замерли притворно! красные все… морды низко опустили… сжались упрямо… дрожат от нетерпения!., задом пыхтят! пфт! пфт… буйволы кровавые!.. Они мне нипочем!., я тоже фыркать умею!., бррр!.. брр… бр… ры!.. В атаку! молнией! маневр! прорезаю стадо!., просачиваюсь сквозь!., стрелой! ускользаю!., аккурат на перекрестке!., перед гигантской чайной… «Лайонз»… круглосуточной… «Night and Day»… Храбрец! герой!.. Смотрите-ка! полисмены мне свистят!.. Свистят!., свистят!.. Напрасно! Я гарцую еще выше!.. Спасайся, кто может… На бешеной скорости мчусь вдоль стен!.. Ноги в руки, так сказать… Там! впереди! вдалеке! Бедфорд-сквер! Принюхиваюсь!., все верно!., устремляюсь дальше!.. Цель близка!., деревья вижу! это Y.V.C.F.!.. Молодежная Христианская Ассоциация!., смоковницы по периметру площади!., дубы!., консульство!., я его вижу!., оп! оп! дружочек!.. Скачи!., лети!., еще рывочек! У-у-уй! дождь! проливной! как из ведра! Я мокну!., истекаю! струюсь на лету! Ныряю под зонтики… спотыкаюсь!., падаю!.. Хоп! встали!., мчусь!., не чувствуя себя!.. Бедфорд-сквер! консульство!., мое?.. нет! русское!., ошибочка!., еще немного!.. Скорость у меня слишком велика!., сбавить надо чуток!., осадить!., мелкий галоп!., рысь!.. Их тут, консульств этих, с дюжину будет, не меньше… всех стран… вокруг сквера… манеж прямо!., бок о бок стоят!.. Вот это! русское! самое громадное! Здания три-четыре занимает… Перед дверьми давка… Врезаюсь в гущу… прорываюсь!., пихаюсь… меня оттесняют!.. Не выдерживаю напора!., падаю в гущу русских!.. Они кипятятся… плюются!., ругаются!.. Затормозили-таки… Я — поврежденный метеорит!.. Я оседаю!.. Я сдавлен, сжат, перемолот телами!.. Толпе этой нет конца!.. Очередь трижды вокруг сквера обвивается! Они тут топчутся днями! неделями!., кашляют… харкают… в солнце… в дождь… дверь конторы закрыта… Иногда она чуть-чуть приоткрывается… они забирают по двое… и держат их часами… сутками… по поводу виз!.. Все скопище вшами кишит!., вычесываются все усиленно!., я тоже чесаться начинаю!.. Кого тут только нет! Мешанина полная… Стоит двери приоткрыться, все глаза — на нее… сборище разномастное… пихаются между решеток… скребутся — вшей ищут… вгрызаются… щекочутся… все вперемешку… кокеток образчики… крупные торговцы и мужики!., всего много… самодовольные господа в плащах… профессора в пенсне… крестьяночки с платочками… теснятся, ноги друг другу отдавливая, чтобы продвинуться на миллиметр… Мне нужно сквозь них пробиться!., нет! ничего не выйдет! Консульство мое французское! вон оно! удаляется! меня относит в сторону! влево! я собираюсь с силами! высвобождаюсь! опрокидываю евреев в кепочках… целую компанию!., с пейсами и в толстых очках… Два попа стоят с крестами на животах… плотно пригнаны друг к другу. Врезаюсь в толщу мясного паштета… разрубаю!., прорываюсь вперед к моей колоннаде… к моему консульству… на французскую землю!.. Тут тоже густо!., закупорили вход… пищат яростно на франко-русско-бельгийской смеси, кто во что горазд!., зычногласая тарабарщина… перебранка… трескотня горничных… артисты… знакомый мне официант-грек… пышечка какая-то речь держит… с тулузским акцентом… Ждут открытия… в восемь открывают снова для виз на вечерний поезд…

Я спешу больше их всех!., я им, сволочам, так и кричу!.. Меня следует принять немедленно! Я не для того пришел, чтобы тут ждать!., мне нужно видеть консула лично!.. Собственной персоной!., незамедлительно!.. Я ору поверх голов… «Господин генеральный консул!..» Это еще что!.. Я вот пиджак порвал… он в лохмотья превратился… так меня за него дергали!.. Клочьями сзади висит!., мой пиджак-реглан… Я приветствую флаг над дверью!., и герб!., наш славный триколор!.. «Смирно!» — командую я… гаркаю в толпу… «Смирно!»… В дверь барабаню… Войти хочу… Бабы вокруг, учительницы французского, шалопаем меня обзывают, бандитом, грабителем… Я им не отвечаю… я стучу… сильнее!., я эту дверь высадить готов!., дубасю изо всех сил!., ногами!.. Приоткрывают наконец-то!., щелочку… я врываюсь! сокрушаю… швейцара!., привратника!., я внутри!., победа!.. Но тут сердце мое не выдержало! ноги подкосились!., я осел на пол!.. Перенапрягся!..

— Сударь! Сударь!.. Мистер! — заявляю я… — Долг превыше всего!.. «Вперед, сыны отчизны!»… — выкрикиваю я!., сил не жалею!., холуя этого оскорбляю!..

Он отвечает по-английски:

— Go away!.. I am the Commissionar!.. — убирайся, дескать, вон, я швейцар, то есть род лакея в ливрее, каких нанимают по часам, по неделям оберегать прихожие, конторы и всякие служебные помещения!..

— Консула Франции!.. — требую я… — Мне нужно видеть консула Франции!.. Господина Генерального консула!..

Вот, наконец-то, служащий… Настоящий, в люстрине… аза ним еще три!., потом еще десять!., все в люстрине, в пенсне и с целлулоидными воротничками… я обомлел! Ох уж мне эти воротнички!., они меня совсем с толку сбили! В первый раз в Лондоне увидел!., обалдел прямо! Смотрю как завороженный! У всех галстук бабочкой!., на резинках специальных!., мать честная!.. Это ж юность моя!.. Я на галстуки эти вытаращился, все глаза проглядел!., оторваться не могу!.. Это ж детство мое!., ученичество! Первые шаги!.. Пассаж Веродода!.. Быть того не может! На каждом по галстуку… все одинаковые! в точности, как у отца!., на резинке!., и полоски зигзагом, как у него! черные и белые… У меня слезы выступили!..

— Господа! Господа! — обращаюсь я к ним… — Простите мне!., мою слабость!.. Это голод!.. Легкий обморок!..

— Вы голодны?.. — спрашивают они в один голос… Изо рта у них воняет… В нос мне дышат… Зубы их гнилые вижу…

— Вам требуется помощь, молодой человек?.. Помощь?.. Утром в десять!.. Приходите завтра!..

Гонят меня, стало быть.

— Помощь?.. Помощь?.. Ах, они, хамы!.. Я вне себя!..

— Я в армию хочу, сволочи!.. Я на войну хочу! Родину спасать!.. Сучьи потрохи!.. У меня и документы фальшивые при себе! — так прямо им и заявляю! кричу в лицо.

Вижу, они думают, что у меня крыша поехала… Знаки друг другу делают.

— Пойдемте с нами, молодой человек!.. Пойдемте с нами!.. Поднимайтесь осторожно… с нами… осторожно…

Ведут меня… сопровождают… Окружили плотно… Чтоб не сбежал… Ишь, хитрые!.. Видали мы таких!..

Поднимаемся на второй этаж… проходим насквозь два… три… четыре кабинета анфиладой… все машинисточками заполненные… дурнушки бледнолицые… все на меня косятся… одна горбунья…

Там в глубине — «Военный отдел»… на двери обитой написано… далее: «Военный врач»… Вваливаемся всем скопом… втискиваемся… н машинисточки все за нами!., хихикают, поганки… Провожают меня… шагу ступить не дают!..

Давненько я врачей в форме не видел… с самого госпиталя!.. Это на меня сразу подействовало!.. Госпиталь тот в Хазбруке был, во Фландрии…

— Смирно!.. — кричу я… — Смирно!.. Все хохочут… ха! ха! ха!

— Ваши документы, молодой человек!.. Предъявите документы!..

Разрываю внутренний зашитый карман пиджака… карман этот целехоньким сохранился!.. Протягиваю документы врачу… Список мой послужной… упоминания в приказах!..

— Фальшивые!.. — так его сразу и предупреждаю… — Целиком и полностью!..

Заявляю об этом во весь голос!.. Настаиваю.

— Фальшивые от корки до корки!..

Он меня усаживает. Вот и отлично!.. Пусть изучает вволю!.. Устраиваюсь поудобней в самом большом кресле… Пусть полюбуется… Пусть порадуется… А я погляжу на клубы тумана… они плывут за окном… танцуют… в оборках все… будто балет!., пока он там бумажки изучает… Я даже песенку замурлыкал!.. Это после дождя… балет туманный… Вот он уже уплывает… невесомый уносится ввысь… к святому Олбани… Церковь вся черная стоит!., а шпиль на солнце золотом сверкает! Поразительное зрелище!.. Облака рассеиваются… Да! я подвержен мечтательности!.. Забываюсь запросто!., грежу по всякому пустяку… надо ему тоже сказать… я ему сообщаю, доктору, то есть… уведомляю вежливо…

— В воздухе, — говорю, — чудеса творятся… Так просто, соображение высказал.

Пусть знает.

— Подойдите ко мне, молодой человек!.. — отвечает он любезно, но твердо. — Раздевайтесь!.. А вы, там! выйдите за дверь!

Все выходят.

Разглядывает руку мою… шрамы…

— Смирно!.. — ору я, что есть мочи… — Смирно!..

Он мне ноги ощупывает, ягодицы, мошонку… везде потрогал… слушает… опять щупает!., пройти заставляет… вперед… назад…

Головой качает… Вижу, сейчас откажет…

— Я хочу на фронт, господин военный врач!.. Я хочу на фронт!., умоляю вас… не откажите!.. Я должен ехать!.. Они за мной гонятся!..

И тут я ему все выложил…

— Я убийца! господин военный врач! я убил десять человек!., нет, сто!., нет, тысячу!.. А в следующий раз я их всех убью!.. Господин военный врач, отправьте меня!., мое место на войне!., на фронте!..

— Посмотрим!.. Посмотрим!.. — отвечает он спокойно… — Одевайтесь!..

Он мне трех слов не сказал… По-моему, это оскорбительно… Натягиваю штаны, повязку, рубашку, изорванную в клочья… Он на меня смотрит… И головой все качает… С бородкой, упитанный такой, пузатый, щеки круглые, пенсне то снимет, то наденет… На нем краги, шпоры, здоровенная кобура… интересно, зачем?.. Чем он рискует у себя в кабинете?.. Вызывает еще одного в пенсне… потом швейцаров… и еще лакеев!., тех, что меня в дверях встретили… вслед за ними еще народ набежал… из всех кабинетов… весь персонал… все консульство!., машинисточки с пучками! то-то будет зрелище! Я окружен!.. Все перешептываются!., мой случай обсуждают!., перемигиваются!..

— Вы можете идти, мой мальчик!.. Вы можете идти!.. Таково его решение!..

Нет! Это возмутительно!..

— На войну!.. — кричу я!.. — на фронт!.. Иначе как на войну я отсюда не уйду!.. Направление должно быть подписано немедленно! здесь и сейчас!., без проволочек!.. Я требую!.. Выбирайте!.. Жизнь или смерть!..

Они не отвечают.

— На войну! — твержу я им!.. — На фронт! как Пьеро Короткоручка!.. как Рене Гвоздь!.. Как Жожо Поцелуйчик!.. как Люсьен Волокита!..

— Но вы уже вернулись с фронта, молодой человек!.. Вы выполнили ваш долг!.. Вы получите пенсию!..

Ха! знаем мы эти сказочки!.. Умилостивить меня хочет!.. Болтун поганый!.. Я — воплощенная совесть!.. Успокоить хочет мои терзания!.. Мизер недоделанный!., гнусный!.. Уж я слов не пожалею!..

— Долг этот я плохо исполнил!.. Вы что, не видели?.. За мной еще множество долгов тянется!.. А как у вас с долгами?.. Расскажите-ка!.. Пенсию?.. Нет у меня пенсии!.. И не будет никогда!..

Так им и сказал!..

Он не рассердился, опять меня урезонивать стал… Ласково так…

— Будет!.. Будет!., обязательно!.. Вы ее получите!., вы инвалид войны!., вы получили тяжелое ранение!.. Вы один из наших доблестных воинов!.. У вас восемьдесят процентов!.. Требуйте прибавки!.. Восемьдесят процентов — это хорошо!.. Две тысячи франков в год!..

А я только больше распаляюсь!..

— Я же убийца, господа!.. Убийца!.. Вы меня слышите?.. Я обращаюсь ко всем сразу… ору!., реву во всю глотку!..

Никакого взаимопонимания!.. Вид у них печальный такой… Человек тридцать, в кружок выстроились, все в люстрине, окружили со всех сторон… рты поразевали… и смотрят! А потом опять как загалдят!., как затрещат!., забалабонят!.. и еще хихикают потихоньку…

— Я двоих убил!.. — талдычу им снова… — десятерых!., куда там! больше!.. И убью еще больше!.. Послушайте меня, господин военный врач!..

Я умоляю… бросаюсь перед ним на колени!.. Он непреклонен! Я его раздражаю!

— Вы освобождены от воинской повинности, мой мальчик!.. Ваши бумаги! документы ваши в полном порядке!.. Безупречны!.. Вы освобождены от военной службы!.. Понимаете?.. У вас восемьдесят процентов нетрудоспособности!.. Вы проходили призывные комиссии! В Дюнкерке! Бетюне! Ля Рапе!.. Помните?.. Теперь ждите пенсии! Ее оформляют!.. Вы в Лондоне у родных живете?..

Что-то он разлюбопытствовался не в меру!.. Запугать меня хочет! Я чувствую, куда он клонит! отвратить меня от исполнения долга хочет!.. Ай-ай-ай! негодник!..

— Я дюжину убил! — кричу!.. — Нет! сотню!.. И это еще не все!.. Я хочу назад! Я хочу убить тысячу! Вину свою искупить!.. Я в строй хочу!., в шестнадцатый полк!., шестнадцатый кирасирский!

Дальше опять беседа потекла… Он меня образумить пытается… Сочувствия преисполнен… С лестью подкатывается!.. Величает меня «Герой!.. Герой!..» При этих словах все писаки тамошние… и барышни канцелярские от смеха скрючились…

— Вы награждены медалью!..

— Я дюжину убил, господин военный врач!.. Я тут всех перебью!.. Я хочу во взвод!.. Разжалуйте меня!., разжалуйте! Я служить хочу!., сейчас прямо!.. Во второй кавалерийский пойду, если надо!.. — упорствую я…

— Послушайте, дружок!.. Что вы так волнуетесь?.. Вы исполнили ваш долг!.. Полностью исполнили!.. Вы хотите вернуться во Францию?.. Хотите видеть консула?.. У вас нет средств к существованию?.. Мы вас репатриируем!.. Кто вы по специальности?..

Вконец измучил балабон несчастный!

— Довольно!.. Хватит!.. — говорю я ему… — Хватит сюсюкать!.. Я хочу вернуться в строй!.. Слышали?.. Я хочу исполнить свой долг еще раз!.. Однозначно! Один исполню, если надо!.. Всех убью!.. Берегитесь, господин военный врач!., так дело не пойдет!.. Я не хочу возвращаться в Париж!.. Я на фронт хочу!., как Люсьен Волокита!., как Бенуа Усач!..

— Но вы не можете, дружок! У вас восемьдесят процентов!..

— Тогда я вас убью!.. — парирую я. — Где моя сабля?.. И — раз! хватаю кочергу… тут же рядом, в ведре с углем…

Я его насквозь проткну!., на бороденку не посмотрю!..

Тогда они на меня вчетвером набрасываются!.. Валят!.. Скручивают!.. Я ногами отбиваюсь!.. Кусаюсь!.. Они меня тащат… волоком… рвут на части! Пол мною натирают!., за руки, за ноги… Проезжаем мимо открытой двери… за ней большой неосвещенный зал!.. И кого бы, вы думали, я вижу?., там, в глубине… бледные, как призраки… на черном совершенно фоне?.. «Чур-чура!»… кричу я грубиянам этим… подлецам, которые меня четвертовать пытаются…

— Эй! Смирно! Я вижу их!.. Всех вижу!.. Там! в глубине!.. Все старые друзья! стоят на черном фоне!., вытянулись!.. Все вместе, один… два… три… пять… шесть!., в стойке! «Привет! — кричу я им! — Привет! Э-ге-ге! Приветствую вас!.. Так держать!..» Я их ясно видел! Совершенно отчетливо! Стоят навытяжку! В самой глубине Нестор… отрезанную голову в руках держит!., перед собой!., это один из лестерских!.. ушел на прошлой неделе!.. И Брюхан рядом!.. И Фред Мотоцикл!.. И Пьеро Короткоручка!.. И Жожо Поцелуйчик!.. И Рене Гвоздь!., у этого живот вспорот!.. Все кровью истекают!.. Вот что интересно!.. И Люсьен Волокита, и Ландыш там!.. Мухобой в форме морского пехотинца!.. Лу Морковка — артиллеристом!.. Выстроены все в шеренгу в глубине зала! где всего темней… Все молчат!., стоят в обмундировании, но с непокрытыми головами… А бледны-то как!., белые… совершенно белые… будто подсвечены изнутри…

— Э-ге-ге! мужики! — зову я их! — Э-ге-ге! Привет, олухи!.. Эй, земляки!.. Как дела?..

Они не отвечают… Не шелохнутся!..

— Окаменели, черт побери!..

Я всех за собой тащу!.. Хочу поговорить с теми, в зале! Поближе подойти!., лицом к лицу, так сказать… Эти в меня вцепились!., но куда там! я сильнее всех! Они мне руки выкручивают!., я вою!., их штук четырнадцать, бюрократов!., и две-три старые девы!., за всякие места меня ловят!., силы мои удваиваются!., тащу всех на себе! весь персонал!., со швейцарами!., всю ораву!., в глубину!., в черноту!., с корешами поговорить хочу!., которые там окровавленные стоят!., бледные!., по стойке смирно… Дотронуться до них хочу!.. Ага!.. Сейчас дотронусь!.. Ан, а их и нет!.. Это ж черт знает, что такое!.. Я кричу об этом во весь голос!.. Надувательство!.. Хрен знает, что такое!.. Сбежали!., испарились!.. Им же хуже! Чтоб им пусто было! Они за это заплатят!.. Они в Большой Дыре никого не найдут!.. Пушечное мясо!.. Я их всех узнал!.. Все лестерские!.. Они меня тоже видели!.. И слиняли!., в темноту зала… кишки свои вокруг пояса обмотав!..

— А ну! Вниз!.. Вниз!.. Уведите его отсюда!..

Вот как со мной обращаются! Так-то швейцары свой долг исполняют! Они мне войну объявили! А я хочу остаться тут на полу, полежать, подумать. Я — раз! под лавку. Они меня настигли, тянут, дергают, рвут на части. Озверели совсем! Довел я их до крайности! Даже доктора, а ведь какой добродушный… Терпение потеряли полностью!.. Набросились на меня все одновременно!.. Все служащие консульства!.. Разъяренные мужчины, женщины, барышни!.. Падаю! качусь! лечу!.. Приземляюсь внизу лестницы!.. И все-таки кричу: «Да здравствует Франция!.. Да здравствует консул!.. Да здравствует Бедфорд-сквер!.. Да здравствует Англия!..»

— Вон!.. Вон!.. — орут они!.. Вот как мне отвечают!.. Рвут меня на куски!., с остервенением!., еще клок от пиджака оторвали!., швейцары, секретари, начальник канцелярии и сам консул!..

— Я консул! — сообщает он мне.

У, злодей!.. У него пенсне, как у прочих!.. Явился, чтоб меня оскорбить!..

— Убирайтесь вон, проходимец!.. Грубее некуда.

— Вы невежа!.. — отвечаю я ему… — Да здравствует французская армия!..

Хм! ему это не нравится! он брыкается! топочет! ярится!., подпрыгивает аж на месте!..

— Уведите его… Уведите!.. — говорит он четырем швейцарам, что дверь сторожат… Крепкие ребята, богатыри!.. Отрывают меня от пола!.. Дверь раскрыта!., на улицу!.. Вылетаю по параболе!.. Снарядом!.. Высоко лечу!., надо всем!.. Ракета!.. Над тротуаром… новый вид оружия… по-над толпой!., и — плям!!. плюхаюсь в гущу!., в толщу русских… в месиво!.. Встречают меня звериным рыком!.. Я пять штук разом укокошил!., лежат! все пятеро!., бабы за меня взялись!., обрывают остатки одежды!.. Скольжу по животам… эмигранток в платочках, крестьянок, что в Америку подаются… На меня ополчился целый народ!.. Ноги застревают среди сплетенных конечностей. Снова ступаю по телам… мы все топчем друг друга… Тела честят меня почем зря на русском, итальянском и чешском… Самым злобным, самым скандальным из тех, кто там под ногами лежал, был маленький китаец, человечек в сером шелковом балахоне с большущим свитком папируса, который он собой придавил, громадным папирусом с печатями!., он имущество свое собирает, встает… зонтик у него, широкополая артистическая шляпа… эдакая сковорода для каштанов… галстук-бант поправляет!., и обращается ко мне!., заговаривает со мной!.. Ей-богу, он француз!., ни малейшего акцента… а одет китайцем!..

Я поначалу обалдел… потом опомнился… спуску ему не дал!..

— Молчать!., дрянь такая!.. — во как рубанул. Он в ответ:

— Вандал! Дикарь! Папуас!.. Я ему:

— Да вы знаете, с кем говорите? А он:

— Со скотом!., с убийцей!.. А я ему той же монетой!

— Правильно, — говорю, — сударь! — и на этом не останавливаюсь!.. Я горжусь тем, что я убийца!.. Он в точку попал! Убивал ли я?., может не сомневаться!., еще как убивал!..

О! я в ударе!.. Я ему все излагаю!.. Я десять человек убил!., какое там! тысячу!.. Я с неба упал!.. Вы сами видели! Своими глазами, китаеза поддельный!.. Ну, уж я и натешился!.. Ну и номер!.. Дрянь паршивая!.. Я орал на весь Бедфорд-сквер!.. То-то веселье!.. Не я один веселился… вся толпа!..

Тут я этого склочника получше рассмотрел… По размышлении, он показался мне меньшим кретином, нежели остальные… Я его цап! хоп! тащу за собой!., за рукав… Инициатива перешла в мои руки!.. Мне надо было ему кое-что сказать!.. Нас снова закружило!., сдавило… сплющило… прокатило… и выпихнуло, наконец!.. Он снова стал шляпу свою поправлять… с полями широченными… Мне надо было ему объяснить… исповедаться в подробностях!.. Такая вот неожиданная потребность!., род извинения, что ли!., посвятить его во все… все, что со мной случилось… ведь такое не каждый день бывает!., объяснить, отчего все неприятности!., чтоб не носить все в себе… Он бант свой перевязал!., тщательно так… Мы сели с ним на камни в сквере под смоковницей…

«Хм!.. Хм!..» — хмыкал он, пока я рассказывал… с оттенком недоверия, я же видел!.. Не совсем верил тому, что я говорил… Вот, думал, фанфаронит парень! рисуется… старику пыль в глаза пускает! Но я его убедить хотел! Упорствовал! Начал с самого начала!.. Как в госпитале, в Хазбруке, чуть до ампутации не дошло, до того с ногой неладно было… и с рукой одновременно!., схлопотал, в общем, как следует… плюс голова… менингит… осколок в левом ухе… такое, в общем, состояние и жар, что уже и не знали… так вот, на краю бездны, одной, можно сказать, ногой в могиле, я подружился по-настоящему с одним парнем, в палате госпитальной в Хазбруке… Палата святого Евстахия!.. так она называлась!.. Фарси Рауль, ранен в левую руку… Фарси Рауль из Второго африканского… Со мной в одной палате… через койку!.. Палата святого Евстахия… Ему руку оперировали… После операции он все кричать продолжал… гангрена началась… сорок дней продолжалась… У нас было достаточно времени, чтобы поговорить… Я ему приглянулся… Мы планы всякие чудесные строили. Он мне ровесник… «Поедем вместе в Лондон!..» На том и порешили!.. Имелось в виду, когда выпишут!.. Как он предполагал, к зиме!..

— Увидишь у дяди Каскада!., как у него все поставлено!.. Жизнь увидишь!., заведение!.. Он отличный мужик, дядюшка Каскад!

Он без конца о своем Каскаде говорил… Наконец-то мне начали приоткрываться какие-то горизонты!.. Планы заманчивые вырисовываться!.. Я в них нуждался… Состояние у меня было хреновое!.. Я сдавал и сдавал!.. Ох, уж эта палата святого Евстахия!.. Они мне трижды латали плечевую кость, и берцовую, и я все это вынес… А после — боль адская! Потом еще дренажи, фитили, гипсы… кости по кусочкам склеивали… болело так, что я выл почти все ночи напролет… В конечном итоге меня Рауль к жизни вернул, потихонечку, помаленечку планами своими разными на будущее!., дух он во мне укрепил, вот в чем все дело! Это мне больше всего нужно было!

— Ты, парень, не тревожься!., в голову не бери!.. — так он со мной говорил. — Мы сюда не вернемся!.. Лондон посмотришь!., приживешься!.. Погоди, вот выпишут!

Внимательный ко мне был.

И я сквозь швы и струпья духом немного воспрянул… А уж сколько всего натерпелся!.. Можете мне поверить… И вдруг — трах-тара-рах!.. рухнуло все!.. Однажды утром за Раулем Фарси пришли!.. Он как раз из перевязочной выходил… Жандармы его забрали, увели с собой!., в наручниках!..

— Ты куда? — вырвалось у меня…

— Смерть легавым!.. — крикнул он в ответ… — Смерть легавым!.. — прямо при всем госпитале… А потом еще напутствовал меня издали уже… пока они его тащили: — Каскад! слышишь!.. Каскад!.. Давай! обязательно! Смерть легавым!.. — Это его слова!., последние, какие я слышал… В тот же вечер мы узнали подробности… он под трибунал попал!.. Два дня спустя они его судили!.. Фарси Рауль… умышленное членовредительство!.. Второй африканский дисциплинарный батальон!.. Правда это или нет?.. Они что хотят, то и делают!., выяснениями не утруждаются… Там отряд был из выздоравливающих, они перед телом строем прошли… Его расстреляли на рассвете, во дворе, во дворе Барнабе, по названию военной тюрьмы. Он не дрогнул… «Смерть легавым!!» — крикнул он, когда уже они стреляли. И все.

О! Это был для меня удар!.. Меня мало что трогает… Меня, маленького человека по рождению, сына своих родителей, добросовестных тружеников, покорных, любезных, услужливых… меня Рауль просветил, глаза мне открыл, признаюсь, мне его не хватало… Рауль… он писать не очень умел… за него я письма строчил… левой рукой… я писал в Лондон его дяде Каскаду… Фарси Каскаду… по два письма в неделю… Фарси Каскад, Лестер-стрит… все было договорено… Он ждал нас обоих… с распростертыми объятиями!.. Насчет увольнительной у нас все одинаково было, женаты… оба… на англичанках! случайное совпадение!., документы, разрешения, все!., все предусмотрено!., все в ажуре!., подделано отменно!.. И тут — бац!.. Рауль! Такая история!.. А я только чуть поправляться стал… во всяком случае, перестал подыхать!.. Черт! ладно!.. Хватит!., пишу, значит, дяде! Фарси Каскад, Лестер-стрит…

Он мне сразу отвечает: «Приезжай. Приезжай, хочу с тобой поговорить»! А ведь он меня только по письмам знал!.. А я Раулевой болезнью заболел… страх животный он мне свой передал… отвращение к войне!.. «Домой не возвращайся!..» — крикнул он еще в последнюю минуту… «Сцапают!.. Погляди!.. Они ж всех подбирают, кто остался!»… Это он о себе…

— Поезжай в Лондон!.. Не забудь про Каскада!.. — так и сказал!.. Эти слова у меня в ушах звучали! последние его слова!..

Между тем я поправлялся… Я упорно шел к цели… «Приезжай!.. Приезжай!..» Я уже ни о чем, кроме Лондона, думать не мог!.. Получил три месяца на поправку… и не спасовал, отправился за море. Меня приглашают! Я воспользуюсь! самое время! подфартило!

Приезжаю!.. О радушие!.. Я встречаю настоящих братьев… корешей по крови… именно!.. Сразу расспросы… Объясняю Каскаду про Рауля… Уж как он горевал!.. Раз десять, не меньше, повторить меня заставил!.. Не верил все!.. Никак не мог поверить!.. Ему не надоедало меня слушать!., просил, чтоб я снова начал!., еще!., и еще!., он его как сына любил!.. Рауля Фарси… Потрясло это его… Так вот я приехал в Лондон!., случай, провидение… повезло, что я с Раулем познакомился, с беднягой Раулем и дядей его Каскадом…

Рассказываю я, значит, свою повесть китайцу, сидя с ним на каменном бордюре… Захотелось мне его во все посвятить… мне от этого легче делалось…

— Вот вам мои похождения!., теперь ваша очередь!.. Расскажите мне свою историю!.. Я вам остальное после доскажу!.. У меня еще много осталось!.. Все сразу не могу!.. И так свалился вам на голову!., с исповедью своей!

Ох! до чего все странно получалось!.. Обхохочешься!..

— Понимаете, — говорю я еще, — ему хотелось все Раулю передать… заведение свое… все дела… весь Лестер… А самому на юг податься… так он планировал, Каскад то есть… выращивать гвоздики… такая вот идея… Лестер — это вам не что-нибудь! работа и днем и ночью… не всякий выдержит!.. Командовать всем…

Китаец мой не отвечал!..

Он начинал меня раздражать…

— Не больно-то вы разговорчивы! — заметил я ему. — Вы, часом, заложить меня не собираетесь?

Гаденыш этот беспокоить меня начал… Не слишком ли я разболтался?..

— Успокойтесь, молодой человек!.. Я слишком занят собственными делами! С меня своих забот хватает, мне недосуг чинить вам неприятности!.. Я уже не мальчик! как вы, возможно, заметили… Игрушка страстей!., жертва увлечений! Слава Богу, нет! Я уже не птенец! не пылкий юнец! не плясун канатный, выделывающий пируэты, холодея от страха! Ай-ай-ай!.. Будем смотреть правде в глаза! Клобук стоит монаха!..

Китаец хорохорился.

— Вы вот давеча о достоинствах говорили? Хе! хе! насчет людей этих!.. Вы ни малейшего понятия не имеете… Я сразу увидел!.. Вы меня получше узнаете!., может быть!..

Все это с улыбкой превосходства…

— Я не собираюсь вас запугивать!.. Нет, нисколько!.. Ослеплять вас своими титулами! научными, дворянскими!.. Разумеется, нет!.. Слабость! Старческая слабость, скажете вы? — он задумался. — Используете ли вы ваш шанс, молодой человек?.. Хм! Вы, кажется, герой войны… Так вы утверждали!.. Хм! Герой!.. Легкая добыча!.. Героическая игрушка!.. Ребенок!..

Я его задел.

— В вашем возрасте все позволено!.. Храбрость! Храбрость!.. Что до меня, зарубите это себе на носу, у меня есть дела поважней, чем бросаться под танки!.. Я все испытал!.. Все!.. Война — это пустая пальба! Жизнь коротка!.. Развлечения?.. Что от них останется?

И в ухо мне шипит:

— Ничего! А?

Наслаждается произведенным эффектом… Одним движением смахнул все мои излияния…

— В сущности, вы мне ничего нового не сказали!.. С гонором.

— Послушайте меня! Вам еще учиться и учиться! Вы обучаемы?..

Обучаем?..

— Кто я такой?.. Вам это известно?.. Я вас влеку… Вы поверяете мне свои секреты… Почему? Дело в платье?.. Нет! Вы поддались воздействию моих флюидов!., так скоро?..

Я выглядел идиотом.

— Француз? Разумеется, я француз! И, прошу прощения!., хорошего рода! Чем и горжусь! без чванства! Да, да! просто заслуженная гордость!.. Но посвященный — это другое дело!.. И в этом все! Я много сделал для родины! Да, я!.. Я исследователь, мой юный друг… Исследователь… И что же, мне умереть?.. Посмотрите на мой костюм!.. Я посвящен, молодой человек!.. Посвящен!..

Он пододвинулся ко мне еще ближе, он шептал… страстно! торопливо…

— Тибет! Ах, Тибет! Я ведь думал… Да!., думал!., сознаюсь… в преступлении… по первому зову рога!.. Стрелком в пехоту… Пехотинцем!.. Я, офицер запаса!., вернуться на действительную службу!., на пятьдесят седьмом году!.. Вы увидите мой послужной список!., бежать в распоряжение Гальени… Я знал его!.. По Политехническому!.. А потом, понимаете ли… по размышлении… Для меня есть лучшее применение! с моими способностями!.. Моими трудами!., погибнуть в ту самую минуту, когда мрак начал разверзаться?.. Об этом узнаете позже!.. Исполнить банальный долг!., это было бы самоубийством!., и каким!.. Узнаете, возможно, когда-нибудь… Итак!.. Внимание!., к фактам!., вот он я!.. И карточку мне свою протягивает.

Эрве Состен де Роденкур горный изыскатель, исследователь оккультных ареалов, посвященный инженер

— Это имя вам ничего не говорит? Ну, разумеется!..

Я только рот раскрыл…

— Я так и думал… Юный невежда!.. Этим все сказано!.. Одно с другим связано!.. Тибет, сударь, это я!.. Знания Тибета? Все знания Тибета? Они здесь!.. Вы слышите?.. Здесь!

Он стукнул себя по лбу.

— Вы не следили за экспедицией Бонвалло?.. Нет?.. Вам ничего не известно?..

Он испепелял меня взглядом.

— Бонвалло?.. Странно!.. Странно!.. Затем он вдруг изменил тон.

— На самом деле, оно так и лучше!.. — и продолжил мне на ухо: — Бонвалло — шарлатан!.. Каналья!.. И больше ничего!.. Только между нами!.. Шут!.. Он Тибета никогда и в глаза не видел! Бахвал!.. И Гауризанкара тем более! Ха-ха-ха! — ему смешно сделалось! как только вспомнил о Бонвалло! прыснул, расхохотался… — А увидел, принял бы за Золотую гору! Бонвалло! Какой мошенник!.. Да будь он проклят!.. Он английский агент!., заслан трестами!.. Высочайшего класса интернациональный бандит! Гауризанкар! 7022 метра!., этим все объясняется! Бонвалло купили!.. Каков предатель!..

Я отвечаю ему в тон. Соглашаюсь… хихикаю…

— О-ля-ля! какой прохвост! какая мерзость этот Бонвалло!.. Бонвалло ему, как видно, крепко досадил, он уже ни о чем другом не говорил! У него даже взгляд нехороший сделался, взгляд убийцы!., от разговоров одних об этом чудовищном Бонвалло!.. уж я-то во взглядах понимаю!..

— Вам интересно? Или вам скучно?.. Скажите мне откровенно!.. Вам, наверное, девочки нужны? Вы ж не бесплотны? Вас влекут прелестные округлости?.. Сладострастие!.. Вздохи!

Ой-ой-ой! как же я ему противен сделался! так вдруг сразу!.. Тьфу! он даже плюнул!.. Я ничуть не лучше Бонвалло! Одним миром мазаны!.. Один другого гнуснее! И между прочим, пальцем в небо! Чего-чего, а сладострастия во мне ни на грош!

Так за разговором мы обошли сквер кругом и снова очутились перед консульством… где мы встретились… точнее врезались друг в друга!., перед царским консульством… Огромный флаг с черным орлом развевался над толпой… кишащей, мычащей… в ожидании виз. Целая армия чешущаяся, воняющая, проклинающая! Так, что гул стоит…

— Вам никогда не доводилось исследовать? — снизошел он наконец до вопроса.

— Нет… не особенно… — отвечаю.

— Вы, в самом деле, ищете работу?..

— О да! Еще как ищу!..

— Вы умеете ездить верхом? Что за вопрос!

— О-ля-ля! тут можете мне поверить! можете не сомневаться! я умею делать все, что касается лошадей!.. Я умею их перевязывать! умею седлать! поить! пускать их рысью и галопом! заставлять прыгать и вальсировать!.. Все, что пожелаете!.. Рекомендации имеются! пять лет!., я спал с лошадьми! ел с ними! навоз их ел! до сих пор вкус во рту ощущаю! Да что там говорить! Я до сих пор еще встаю на дыбы и лягаюсь! Я почти лошадь! Это между нами! больше, чем наполовину!.. Так уж получилось! Вам этого достаточно?

— Посмотрим! Посмотрим!

Я издаю громкое ржание, чтоб он слышал, чтоб не воображал, будто я сочиняю. Произвело впечатление!

— Думаю, подойдет…

Кивает. Потом снова принимает озабоченный вид.

— Да, но вы из простонародья… Новый поворот! Ему не угодишь…

— Кто вы по рождению? — он особым образом выделил слово «рождение»… — У вас, поди, нет ни капли благородной крови?

Простонародье? Чего-то я тут не понимал… Какое ему дело?..

— Ваши отец и мать?., простолюдины?.. Каков наглец!

— А ваши из другого теста, что ли?..

— Спокойно! Спокойно! Без оскорблений!.. Вы не понимаете, как это важно…

Ну, слушаю…

— Видите ли, предки… для меня это культ!.. Миф… Культ крови!., культ мертвых! Понимаете?

Пытаюсь понять… Я всегда пытаюсь…

— Но осторожно! Не следует слишком увлекаться! Надо проявлять разборчивость! В этом трагедия Китая! Культ без разбору! Всех подряд! Всех предков! Ай-ай-ай! Скопом! В одну кучу!.. Божий дар с яичницей!.. Нет, только дискриминация!.. Или катастрофа!

Глаза страшные выкатил.

— Вы что, не знаете? Я ничего не знаю…

— Они там, в Китае, почитают всех мертвых! любых предков! Это страшная ошибка! Мерзость!..

Ну и чудаки, эти китайцы! Надо же, какие дураки!..

— Китай обречен!., обречен, молодой человек! Я знаю! Все-то он знает.

— Любых мертвецов без разбору! Они их всех почитают! Как просто! Всех! Нет, вы подумайте! Я вам так скажу! у них не небо, а бордель! Вот к чему это приводит…

Разумеется…

— Катастрофа! неизбежная! Да вы только представьте себе!.. Они поклоняются своим горничным, жрицам, королевам, богиням, шлюхам — все вперемешку! подлецам! героям! Будь то крестьянин от сохи или генерал! все в одну кучу! Могильщики и жандармы, банкиры и судьи! Ученые, которых рикши носят! И что же получается? Небытие! друг мой! небытие!

О! В самом деле, мешанина эта чудовищная выводила его из себя! он размашисто жестикулировал, люди на нас оглядывались…

Его это нисколько не трогало! Его уже ничего не могло остановить! Он вошел в раж!

— Нет, друг мой! Необходим избирательный подход! Поверьте мне!., простолюдины умирают и остаются мертвыми! Этого требует справедливость!.. Это необходимо!.. Иначе — торжество мерзости!.. Вы меня понимаете?.. Возьмем, к примеру, вашу бабку! Надо полагать, простушку без роду и племени! Она умерла и останется мертвой!., целиком и полностью!.. Она не занимает места! не засоряет собой Град! Вышний Град Памяти!.. С другой стороны, возьмем моего деда! которого я по справедливости почитаю! Он жив во мне! Жизнь, исполненная славы! служенья королю!.. Его кровь возрождается во мне!., и это замечательно! Он жив во мне!.. Понимаете? Я его обожествляю!.. Я ему поклоняюсь!.. Происхождение не лжет!.. Культ!.. Со всеми обрядами!.. Он служит мне… Я служу ему!.. Я его продолжаю!.. Он делает меня знаменитым!.. Я его обожествляю!.. Я повсюду ношу его с собой! Культ умершего!.. Я вам скоро его покажу!., его мистическую персону! Он у меня дома с моей женой!.. Он объехал с нами вокруг света! в своем походном кенотафе!..

Он проворно огляделся по сторонам… остерегаясь прохожих!

— Мумифицирован безупречно! полная сохранность! Увидите своими глазами!..

Многообещающе.

— В Китае я черпаю то, что нужно!.. Но не все… — подытожил он.

И то хорошо!..

— Итак, вернемся к вам, дитя мое!.. Вы нашли то, что искали!.. Вас небо послало!..

Как будто дело идет на лад…

— Человек-конь!.. Кентавр!.. Посмотрим, кто кого! Плебей, конечно! ничего не поделаешь! Перекроите себя под дворянина! Вот и все! Нет достойных предков? Что ж, примем меры! Будете почитать моего! Я вам передам от него… немного… того, что нужно!.. Я вам одолжу несколько колечек от его кольчуги!., кольчуга знатная! Ахилл Норбер! двадцать шесть колен родословной!.. Несколько волокон! Я вам одолжу несколько волокон моего древа!.. Вот именно! волокон!.. Я сделаю вас рыцарем! Вы понесете мой флаг!., но только не с такой физиономией!.. Что за гримаса!.. Да здравствует Вера! молодой человек! За Веру!..

Эти слова он выкрикивает во весь голос… «За Веру!»

— Наш девиз! «За Веру! Роденкур!» Собор в Пуату! 1114!.. Мы не вчера родились!..

Я рад за него!..

— Посмотрим кто кого! — хватает меня за плечо… — «За Веру!» … Я вас использую! в будущей моей миссии! В великом деянии!.. Величайшем!.. Мне нужна целая кавалерия!.. Понимаете! тридцать носильщиков! Сто пятьдесят лошадей! Представляете, какие это деньги!.. Двести тысяч пиастров! по меньшей мере!., не важно!.. Мы средств не пожалеем!., цель оправдывает жертвы!.. Разумеется!.. Когда вы узнаете!.. Что это за экспедиция!..

Ничего себе планы!

— О! Вы можете на меня рассчитывать!., днем и ночью!.. Лошади у меня в крови!.. Мне есть, чем похвалиться!.. Верховые!., упряжные!., конвойные!

Я тоже не лыком шит.

— Легкая кавалерия!.. Лошади в узде! жеребцы-производители!., бизань! парад!.. Я всем владею безупречно!.. Во всем Китае я не узнаю ничего нового о лошадях, рыцарстве, об их копытах, подковах и прочем! Я это ремесло шкурой знаю, я тысячи раз падал с лошади!..

— Молодой человек! я назначаю вас щитоносцем! Знаменосцем моего каравана! Нет, точки еще не расставлены!.. У варваров существует свой бог! Ваша глупость бросила вас в руки судьбы! Ко мне в руки, молодой человек! Ко мне!

Он немного отступил, чтобы рассмотреть меня получше…

— Что это у вас на голове?..

На голове у меня ничего не было.

— На голове! Знак судьбы! нимб! ореол! Великолепно! аура! я вижу ее!., вот она! Какой приятный сюрприз! Не двигайтесь!

Он и вправду ее видел! Руками в воздухе описывал! эдакий кружок над головой!..

— Знак судьбы!., и какой!.. О! вам не понять! Мутноватый, конечно! мутноватый! Но сияющий!..

Кажется, я его снова огорчил! Ему тяжело было выносить зрелище стольких даров, растраченных понапрасну на такую дурацкую башку!..

— Одарен поразительно! это факт!..

Повторял он… Все видел!.. Удивлению его не было предела!..

Пора, однако, было заканчивать, итоги подводить!

— Так что? решили, сударь? договорено! заметано! называйте день! час?

Мне было невтерпеж… соловья баснями не кормят! к делу! жизнь или смерть! с ореолом или без!..

— Да что ж вы так нервничаете, молодой человек! Потише! Полегче!., голову не надо терять! Тсс! Тишe! Мне кажется, нас подслушивают! выслеживают! Повсюду подкупленные предатели!..

— Кем подкупленные?

— Ах! Дитя! Дитя!

Он посмотрел на меня с сожалением.

— Знаете ли вы, что на свете происходят вещи, о которых вы даже не подозреваете?..

— О! Я вам верю!.. Охотно верю!..

Он показывает мне знаком, чтоб я молчал.

Нас снова засосала толпа… толчея околоконсульская… расплющила о решетку… народ вокруг кипел яростью… в ожидании виз… все перекошенные, друг в друга вдавленные!., все подыскивали подходящие словосочетания, чтоб излить на других свой бешеный бред, оттого что их месили, как тесто, и рубили на кусочки… Но не находили!.. Уж больно из отдаленных уголков света занесло их сюда! из слишком далеких и непохожих друг на друга стран… Ни одного общего ругательства не знали… такого, чтоб попоганей, по-грязней, посмачней, похлестче, позвонче. Они препирались на невнятной тарабарщине, крючились и хрипели от натуги!.. Но слов не находили! Между тем мы с ним молча приближались к двери… нас выносило к ней волной!.. Вот-вот должна был настать и наша очередь… еще два-три прилива и отлива…

— Как мне вас называть? Спрашивает он вдруг.

— Зовите меня Фердинандом!..

— Так вот, Фердинанд, друг мой, мы вернемся в другой раз!..

— Да ведь близко уже, сударь! Иначе мы очередь пропустим!

— Пропустим? пропустим? нет, вы только его послушайте!.. Да знаете ли вы, жокей, сколько стоит виза? наша виза?

— Нет, не знаю!.. Какой же я дурак!

— Мадрапур через Киев? Таганрог? Кабул? Монголию?..

— Понятия не имею!

— Двадцать семь фунтов! по меньшей мере! У вас есть такая сумма?

— Нет, сударь.

— Вот и у меня тоже!

От ворот поворот! все рушится! Выбираемся из толпы! Да с каким трудом! Чтоб такое разочарование!

Но он! Нисколько не смущен!., ни капли не обескуражен!..

— Молодой человек, мы вошли в контакт! Мы приобщились! это главное!

Он в экстазе.

— Соприкосновение с волнами, Фердинанд! подход! Подступ! Вот что главное!.. Разве вы не ощущаете уже здесь призывные флюиды Тибета? Его ласковое дыхание? начиная от ограды консульства?., исходящее от этих людей?.. Они источают его, уверяю вас! Источают! повернитесь к ним!..

Разворачивает меня… сам разворачивается… Я ровным счетом ничего не ощущаю!..

— Вы непроницаемы!., пока еще!.. Это пройдет!.. Вздыхает… Все-таки я продолжаю его разочаровывать.

— Ничего не поделаешь!., пойдемте отсюда! вернемся в более благоприятном расположении! Вернемся в другой раз! А покамест я вас приобщу! Идите сюда!., в сторону!., чтоб вы хоть знали, где мы находимся!., я вам объясню!.. Вы же ничего не знаете!.. А надобно знать!

Мы пошли прочь, удаляясь от толпы, в сторону Тоттенхэма. В своем наряде китайского болванчика он вынужден был передвигаться мелкими шажками. На ходу он раскрыл зонт, а немного погодя закрыл…

— Звездное излучение! — пояснил он… — Именно в это время! Ровно через тридцать семь минут после захода солнца!

Перед витринами «Селфиджа» — лотки цепочкой… Он то и дело оборачивался… и девушкам подмигивал… не очень-то прилично на улице…

— Милое дитя!.. Милое дитя!.. Улыбка земли! Улыбка небесная!.. Мне бы ваши годы!..

Эдаким балагуром вдруг сделался.

Он уверял, что ему пятьдесят семь… Определенно преуменьшал… Волосы, видать, нубийской черной красил, носил их длинными на артистический манер, взгляд, однако, живой и решительный… Живописный его наряд сильно мешал ему при ходьбе! он мелко семенил! Особенно, когда ручейки, неудобно… задирать подол приходилось! Мы прошли всю Оксфорд-стрит, а потом и Шафтсбери… все вдоль витрин… Он болтал о том о сем… Я не все понимал… Меня подмывало его бросить, смущал меня этот маскарад… Люди оборачивались… Однако я шел за ним… Еще сохранялась слабая надежда, что его отъезд в Китай — не полная туфта!., что он меня с собой возьмет!., что, может, хоть тут повезет!

На перекрестках мне было не по себе… из-за торговцев газетных… Они продолжали рекламировать все тот же специальный выпуск, утренний… Про «Трагедию» в Гринвиче!.. Запоздали они со своими новостями!.. Я с тех пор почище отколол! черт побери!.. На четверо суток опоздали!., они уже даже и о войне не говорили, до того возбудила их «Гринвичская трагедия»… Ну и ну! Всё это болью отдавалось у меня в голове… да как сильно! Под конец я уже не понимал ничего, кроме того, что у меня голова болит!.. Перебор получился! волноваться сильнее я уже не мог…

Чудак мой все продолжал болтать!.. В толпе он не оставался незамеченным!.. Удивительно только, что документов у него никто не спрашивал… пацаны, девицы, солдаты бежали за ним вдогонку, дергали за полы и всячески проказничали!.. Дракона его трогали, щипали за платье и за ягодицы… Он зонтиком отбивался!., весело, без обид… Отшагали мы таким образом всю Риджент-стрит и Тоттен… весь почти театральный квартал… Потом, как и следовало ожидать, пошли кварталы с проститутками!.. Сначала, перед «Твистом» наткнулись на Нини, ее участок между Уодоу и Мраморной Аркой… Она меня заметила… взглянула подозрительно. А Берта Деревянная Нога, работавшая в галерее, отловила меня перед «Дези»… И как затрубит:

— Ба!.. Да ты что, из цирка?.. Ура клоуну! Фердин!.. А, Фердин!

Я не отвечаю.

Она за нами… ток и ток деревянной ногой!.. Я не хотел с ней разговаривать… она давай браниться!..

— Ах ты, дрянь!.. — кричит. Бешеная баба.

Запахло скандалом.

— Куда ты его ведешь? — вопила она мне… Истеричка.

Я скорей-скорей, прибавляю шагу, ускользаем в улочку… отрываемся от Берты… Его такого рода пустяки нисколько не беспокоили… Ему, гаду, поди, не впервой от преследования уходить… Он продолжал улыбаться… Мало наряда его дурацкого, так он еще и вести себя на публике не умел… девицам, как я уже говорил, глазки строил, держался вызывающе, разговаривал громко.

— До чего же эти люди дурно одеваются! Фердинанд!.. — это его особенно поражало… — прямо могильщики!., кругом могильщики!., вы только посмотрите, как они выглядят! мрачнее не придумаешь!.. По-вашему, эти люди могут выиграть войну?., расскажите это кому-нибудь другому! Смех, да и только!.. А надобно бы плакать! Ничего они не выиграют!.. Они уже сами себя хоронят! в землю зарывают!., в траншеи!! Уже в черное оделись! как на похоронах! Надо бы их сжечь!.. Кремировать! попомните мое слово!.. Бомбами! Они смердят! Все! И рожи, как у покойников!

Гримаса отвращения!!

— Несчастные люди!.. Полчища тараканов!..

Я, знаете ли, не люблю, когда со мной говорят о бомбах, огне, пожаре! Нет уж! извините! Я его болтовню разом пресек!..

— Вы слишком много говорите, господин Состен!.. на мой взгляд… и ничего не слушаете! Подите-ка сюда, уважаемый метр!

Затаскиваю его в подъезд, чтоб он меня выслушал, черт возьми! болтун проклятый!.. А то думает, он один такой интересный!

— Меня разыскивают!.. Вы слышите?.. Разыскивают меня!., господин Состен!..

Сообщаю ему с глазу на глаз…

— Меня разыскивают, вы понимаете?., гонятся по пятам, дорогой Учитель!., господин китаец! понятно вам наконец? Убийца я!., убийца! Я должен скрываться!.. Меня ищут!

— Вас?.. Вас разыскивают?

Ха! Он покатывается со смеху! Вот потеха! То-то развеселил!.. Захлебывается от смеха.

— Да вы пьяны, молодой человек! Несомненно! Пьяный бред… Ах! поэт! поэт! вы пьяны!.. Вам же хуже! вам же хуже!

Вот и весь ответ.

— Я ничего не пил!., и ничего не ел!..

Я возмущен! Если кто-нибудь из нас бредит, так это он!

— Тем более!.. Тем более!.. Слушайте меня! Теперь он меня тащит. В подъезде оставаться не желает. На улице он сразу припустил… семенит ногами под сутаной… бегом почти что!.. Стрэнд… Чаринг… От вокзала вниз по Вильерс-стрит… которая к Темзе спускается… Вокзал Чаринг-Кросс аккурат над ней… Бары цепочкой один за другим… весь склон в кабаках… «Джинджа»… «Три лебедя»… «Стар»… «Веллингтон»… все бок о бок, аркада перед каждым… Он устремляется в «Сингапур», салун перед самым туннелем… Заведение это у меня, как сейчас, перед глазами, кремовое все с мозаичным орнаментом… потолок в гирляндах… светящиеся искусственные цветы… и здоровенное пианино механическое, завывающее, как ураганный ветер, не смолкающее ни днем, ни ночью, громыхающее на всю Риджент-стрит до самого берега, тормоша и сотрясая всех пьянчуг за стойками, а те откликаются цимбалами рыганий, ракетами икоты, высыпают, пританцовывая, выкатываются вон, и пошло-поехало! раскачиваются, поклоны отвешивают от тротуара к тротуару! Тротуары липкие, кругом смола и копоть, асфальт черный осклизлый… не видать ни зги… пьянчуга растворяется в тумане. Он с реки накатывает, душит… в кабаке тоже муть непроглядная, освещение требуется ярчайшее… стойка с электрической подсветкой, донышки бутылок горят… Все приходится освещать!.. Официантки и те освещены, в волосах у них лампочки махонькие… Состен тут, сразу видно, завсегдатай… здоровается направо и налево.

Усаживаемся за столик под самой большой люстрой… Хм! гляжу, он снова нахмурился… Что-то не так…

— Осторожно! — говорит… — Официантка!.. Подозрения его обуревают. Заказывает:

— Две содовых, красотка!

— Два пенса! — отвечает она.

— Одолжите два пенса!..

По счастью, они у меня есть! Он меняет тему разговора.

— Я, знаете, по-английски, как свинья, говорю!.. Тут я вам уступаю, согласен!., никак не могу эти их звуки межзубные выцедить…

Его английский напоминал мне Каскада, тому тоже эти «the» не давались!

— И заметьте, молодой человек! дело не в отсутствии практики! Я без малого тридцать пять лет с англичанами общаюсь!., со всякими без разбору!.. С добрыми! с несносными! с распрекрасными! богатыми! богатейшими! веселыми! грустными! набобами! бродягами и все такое прочее!., под разными небесами! на всех широтах! и все они мне тычут свое «the»!.. Это уж не сомневайтесь! Хоть в Индии! хоть в Китае! хоть в Малайзии! хоть здесь!.. И что ж? твою мать! хоть тресни!.. Ни «thou»!.. Ни «the»!

— Я думаю по-французски и произношу по-французски!.. Я говорю только по-французски!.. Любите меня таким, какой я есть! ничего не попишешь!.. Я никогда их языка не выучу!.. Он со мной не в ладах!.. Да!.. Не в ладах!.. То ли дело хинди! Тут уж извините! Я преклоняюсь перед ним! это матерь всех языков! Это совсем другое дело! Это предок… Хотел бы я, чтоб вы меня послушали!.. У меня санскритская душа!., фибры санскритские!.. Я посвященный!.. Это совсем другое дело! ах! как я говорю на хинди! будто на родном!

Он наклоняется к самому моему уху, чтоб никто не слышал, но орет при этом трубно — из-за пианино… которое, думаю, с улицы слышно было!., играло оно «Вальс для милых дам»… цимбалы и гроза! громовые раскаты! Мотивчик огромной популярностью пользовался!.. Признания китайца я понимал с трудом, пианино заглушало… они вступили в единоборство…

— Полезна, молодой человек, только вода!.. Вы смотрите на меня… Я вас изумляю!.. Запомните хорошенько!.. Только вода благоприятна для великого зова волн!.. Пейте больше воды!.. Как я!.. Все мы родились от Амфитриты! Стало быть, мы рыбы! Разумеется, рыбы! Рыбы и наездники одновременно!.. Ну, конечно же! Дельфины! господин Фердинанд! Разумеется, дельфины!..

Он был пьян.

— Горные дельфины!., дельфины сиреневых туманов!., дельфины Тибета!.. Я вижу вас! вообразите! я вас вижу!

Я ему грезы навевал… видения…

— А могли бы вы? Вообразите! Гарцевать дельфином пива! Клейким эльфом портера! Разумеется, нет!

Прерывается. Кричит:

— Портера! Maid! Two beers! Девушка! Два пива! Только между нами! да? какой ужас!..

Опять понесло…

— Какая ересь! нелепое чудище! Он удручен.

— Не удивляйтесь больше ничему!.. Мир увязает в грязи, все прахом идет из-за крепкого портера! Да, именно!.. Скверное вино, гадость, распутство!.. Те же, кто пьют воду, напротив, гарцуют по вселенной! Это я вам точно говорю! можете не сомневаться! Взгляните на меня! Я Состен! Рыцарь Волн! пять, шесть раз вокруг света! Я пью воду! ваш покорный слуга!..

— Девушка! Еще одно!

Девушка ничего не приносила, она его хорошо знала… на болтовню его внимания не обращала.

— Я не шучу!.. Обратите внимание! Чтобы не было недоразумений! Омовение — это совсем другое! Моюсь я редко…

Я так и предполагал.

— Я вам сейчас объясню… Ахилл Норбер, к примеру, мылся всего два раза за всю свою жизнь! а прожил он сто два года! Вы прочтете об этом в его письмах! Я их гербами скрепил! Начальник королевской артиллерии! Я вам объясню!.. Тут нечего стыдиться! Вода! О, да! Intus? Для внутреннего, то есть, употребления? Идет! отлично! Но для наружного? Извините! это совсем другое дело!

Затем его отвлекают другие заботы, другая навязчивая идея! Он цепляется к дождю! к отвратительной погоде на улице… когда и дождь, и туман в одно и тоже время! и в трех ярдах ничего не видно! С него довольно! он идет высказать это небу! и проклясть его! дверь настежь распахивает! обращается к небесам!

— Город мрачный и сернистый! Город мокрого дьявола! Город-демон для слабых! но я-то силен! благодарю тебя, Ахилл!

Посетители издают вопль протеста! Он закрывает дверь, возвращается за столик.

— Все великие мечты рождаются в Лондоне, молодой человек! Запомните это! вы не знаете Лондона! Из зеркала его серых вод!., там внизу, по прихоти Реки… О! это бесспорный факт! Вы не знали?.. Вы ничего не знаете! Блистательная «Вега» недвусмысленно говорит об этом! песнь четырнадцатая! стих девятый… Очарование!..

Наклоняется к моему уху.

— Вы ничего не знаете?

— Нет.

— Индия…

Расписываюсь в незнании…

— Значит, ничегошеньки! Я так и предполагал!.. Хм! Хм! Вам придется тяжко!..

Скверный оборот.

— О! Да, конечно!..

— Дьявол? Понимаете?

— Я верю вам…

— Вы следите за моей мыслью?

— Разумеется…

Алкаши горланят за стойкой, перекрикивая пианино!.. Он мне в самое ухо орет… суть, так сказать, своей тайны…

— Тибетский Армадалис? Цветок Тара-Тое?.. Вы о нем не слышали?.. Совсем ничего?..

Смотрит на меня в упор: не дрогну ли… подозрение его гложет…

— Нет, сударь! клянусь! нет!

— Цветок Магов?

— Да нет же, честное слово!..

— Так вот, а я знаю! я знаю, где он находится! путь к храму!..

Я совсем обалдел!

— Это еще не все! Слушайте меня внимательно! Я подходил! вы слышите! три раза подряд подходил к тибетскому Армадалису! Да! к Тара-Тое!.. Он совсем не там, где принято думать!.. Ничего общего! абсолютно! Нет! нет! и нет!..

Ну, надо же!

— Это чтоб запутать дураков! вот вы, к примеру, думаете, он где? в монастыре Артампаджар? Ха-ха-ха! пальцем в небо! тьфу! расскажите это кому-нибудь еще!

Я ему смешон.

— А вот я знаю, где они прячут Армадалис тибетский!.. Изучая ртутные кварцы для подлецов из Калькутты… для «Джем просидинг компани»… Ох! кровопийцы! жуткие кровопийцы! Но, в сущности, они мне пригодились!.. Я открыл! Случайно! Пусть так!.. Тайну Вещей!..

Потрясающе! я восхищен. Все путем! Это ж как дважды два! я ему верю. Мы его запросто добудем, коль он уже все открыл! Я глядел на него во все глаза.

— Я дам вам почитать! Стихи двадцать пятый и сорок второй из тайной «Беги»!., сейчас пока тсс!., недоступно! Но когда мы окажемся под Мае… это маленький порт, подверженный муссонам!., там я вам все открою!.. Мае! и Карикал, конечно же! Мисс! Мисс! пожалуйста! «Басе»! Две порции! Тупо!

Он заказал еще два пива… Должно быть, у него кружилась голова… глаза блестели… щеки раскраснелись… под действием воображения… Он хмелел от сельтерской, служанка не приносила ни портера, ни «Басе»! мы пили только газировку.

— Итак, как я уже сказал, мы сделаем остановку под Мае, затем Дели! Представляете теперь?., весь размах! Там маленький лама Равпидор!.. какая, скажу вам, сволочь! какой хитрюга! Весь интерес в пятидесяти процентах!.. Жаден!., до чего ж жаден!.. Но я его перехитрю!.. Я его потом в дураках оставлю!..

Все складно выстраивалось.

— А дальше… вся экспедиция! все! Вы, конвой! Носильщики! в путь! И Тара-Тое наш! Друг мой! Под носом у всего света! Иначе не скажешь!.. На сегодняшний день там работают по меньшей мере двадцать экспедиций!.. Понимаете?.. Это факт!.. Исключительно секретных! безупречных! Поверьте мне! Самые стойкие из посвященных! Вот сейчас прямо они там рыщут! шарят! Тибет перепахивают! во всех направлениях с севера и с юга! Все монастыри вверх дном переворачивают! И все зря! Ни слова больше! Иначе я все испорчу! нет! больше я вам ничего не скажу!.. Тсс! Вообразите, «Джем просидинг компани» должна мне по меньшей мере двадцать пять тысяч долларов!.. За одни только кварцы! я не говорю уже об изумрудах! ни об эбонитах! Целое состояние! ни о ртутных изоценах!.. И это только отходы моих изысканий! если бы я представил счет полностью!.. Словом!., фантастическая подлость!.. Мы еще к этому вернемся!.. У меня все подсчитано!..

Шарит под сутаной… Извлекает толстый свиток… Разворачивает передо мной на столе… все сплошь колонки цифр!., сложение! сложение! сложение!., головокружительно!

— Кредит!.. Мой кредит! Читай вот здесь! красным!.. 25 000!., правильно? еще 25 000!., а сверх того 75 000!., долларов! долларов! и еще! кредит! пиастры индусские!.. Этим все сказано!., и еще стерлинги!.. А мое преимущественное право! и это все пустяки!., даже десятой доли не составит! Мелочи! Чувствуете, чем тут пахнет?.. Если «Джем просидинг компани» узнает о моем возвращении?., тогда дело швах! Тысяча чертей!., жертва воскресла?.. Если эти господа узнают!.. Они, сволочи, тут же примут меры!..

На ухо мне:

— Они все считают, что я умер!., давно в могиле!.. Хе! дружочек!..

Стучит себя в грудь… получается звучно…

— Незамедлительно! Они пошлют по нашим следам самых проворных убийц!.. Они отравят нам колодцы!.. Все источники!.. На всем пути!.. Я их знаю! они на все способны! Мы будем убиты!., прежде чем доберемся до места!.. Не достигнув водопадов Мадрюпур!.. Из засады! Фьюить!.. И нету!.. Кончено!.. Эти люди ни перед чем не остановятся!.. Я знаю, с кем имею дело!.. Вице-король! Ха!.. тоже из банды! Он, разумеется, на все закроет глаза! трусливые воришки! Вот! Поглядите, друг мой…

Ищет еще что-то… сомневается… Думает, предъявлять ли мне подлинное доказательство… важности великой тайны!., убедительнейшее!..

— Браминские консистории, понимаете, Фердинанд, готовы прямо сейчас предложить мне все золото мира!.. Слышите? Все золото мира! а это немало! за мои чертежи… наброски маршрута по вершинам!.. Дудки-с! я их всех пошлю к ядреной фене!.. Что поделаешь!., молчок!.. Вот! понимаете, какие дела?..

Действительно, дело серьезное… Тут им снова овладело беспокойство… опять нахмурился… все эти люди вокруг… входят, выходят… как это неудобно! голоса пьянчуг, разговоры их… Он ощупал еще один карман, за другой подкладкой… Решился все-таки… еще один свиток… Разворачивает… на столе прямо!., большой лист пергамента… Отодвигает стаканы… Это обширный план… отметки высоты, съемка местности, параллельные линии… горы, горы… широкая река… глубокие впадины… черные пропасти…

— Здесь! — и пальцем указывает… — красный крестик!., здесь!., синий крестик!., вот!.. Это все этапы пути!..

Что ж! отлично!.. Это отправная точка!

— Вы понимаете?

Еще б не понимать!.. В картах я дока! Только стоп! что-то я разгорячился, разговорился… Если лишнего сболтну, так все испорчу… не возьмет! Он снова копается за подкладкой… извлекает кусок картона… раскрашенный прямоугольник…

— Здесь монастырь!.. Слышите вы?.. Монастырь!..

— О! Да! Да! Да!

Я со всем соглашаюсь.

— Магическое место! Наклоняюсь, чтоб рассмотреть получше.

— Ага! Прекрасно!

Таращусь.

— Мы у цели!.. Никаких сомнений.

Шепчет:

— Тара-Тое!..

Он вне себя от счастья!

— О! Цветок Тайны!.. Я тоже рад.

— Москва!.. Лхаса!.. — перебирал он… Проговаривал снова весь наш маршрут!., проникновенно, прочувствованно… — Слушайте меня! Москва — Лхаса!., не менее двадцати семи дней!.. Лхаса — Мае!., следующий переезд… займет две недели… побережье! Сбор!., гужевой транспорт!., проводники!., рекомендательные письма!.. Наем пони!.. Вы займетесь фуражом!., эти хлопоты я перекладываю на вас!.. Сам отлучаюсь!.. Отъезжаю!., на несколько дней в Своболи, провинция Пенвейн!.. Пагода с нефритами-лазуритами! Простое омовение! Подписываю соглашение с Гоупуром, браминским ламой… Это сущий вампир!., отвожу ему мои молитвенные свитки… они — само совершенство… молитвенная мельница моего изобретения… тридцать семь молитв разом!., автоматически!.. Подписываю эксклюзивный договор!.. Он жадный — жуть!.. Вся клиентура со всех Плато!.. Он всех хочет! чтоб его были! чтоб ему одному!.. Такие запросы!.. Вся Крыша Мира!.. Чтоб каждый брахман стал его клиентом!.. Он нас пропускает!.. Снабжает нас провиантом!., баш на баш!.. Я ему — мельницы!.. Он нам — маниоку!.. Обмен! нам без него никак!..

Когда услышите его имя! Гоупур Равпидор… Три поклона! На север! на юг! на юго-восток!

Показывает… Я повторяю за ним… Кланяюсь… раз… два… три!..

Он продолжает.

— Вы командуете нашим обозом!.. Это дело решенное!.. Подхватываете меня по пути!.. Я очищен!.. Равпидор сопровождает нас некоторое время… Три перехода!., может, два… Представляет нас своим головорезам… грабителям, их главарю-палачу, чтоб они нас пропустили… Взятки, поклоны, подарки… добрались! Потом двенадцать дней подъема!., мы готовы к самому главному!.. Позади остаются мхи… а затем и вереск…

Мы подходим к мистическому склону… к отвесным стенам великого Масванпура!.. Тут-то и начинаются испытания!.. Лазурными скалами!.. Слушайте внимательно!.. Перед нами — участки Великого пути… Мы внемлем Ветрам Мира!.. Наш монастырь уже не за горами! Мы стоим на Крыше Мира!.. Внимание!.. Вы покидаете меня на три недели!., ну, может, две… Вы незаметно удаляетесь… тайно! совершенно один!., без всякой пищи! Вас содержат духи!., кормят вас!.. Духи снегов!.. На вершине Испытаний!., где дуют Ветры Мира! Шквалы подхватывают вас! швыряют, терзают! отрывают от скалистых гребней! отбрасывают дальше! Вы цепляетесь! висите над пропастью!.. Передвигаетесь на четвереньках!.. Прилепляетесь к склону… О Сила! Ураганы повергают вас ниц! не жалуйтесь! Да здравствует Вера! Да здравствует Сила!.. Больше Силы! в гуще Ураганов Мира! Вы трепещете вместе с миром! Вы должны в одиночку добраться до Великого монастыря Великого Покрова! Верховного монастыря… Вы понимаете меня? Мертвым или живым!..

Я согласен… Сколько угодно! «Да здравствует Вера!» Я повторял за ним. Говорил его словами… Мертвым или живым!

Но он на этом не останавливается!

— Тара-Тое! сорок второй стих! вы видите его! Наконец! Он перед вами!.. Что вам еще сказать? Он у вас перед глазами!., только руку протянуть!.. Вы созерцаете его!.. Вы выдержали испытания!.. Пусть ужасающие! жестокие! что ж!., быть может, смертельные!.. Но зато какая радость!.. Вы прикасаетесь к нему!.. Вы проникаете в святую святых!., здесь!.. Не где-нибудь!.. Несомненно!.. Вам открывается Великое Гнездо!.. Послушайте, какое название!.. «Гнездо Истины под Крышей Мира»! под Крышей Снегов!., это дословный перевод… Воупагу Санскут! «Под Балками Крыши Мира!» Гнездо Снежных Ласточек!.. Вивополджи!.. а в том гнезде?

Он спохватился! остановился на полуслове! Чуть было не выболтал! о! неосторожность!

— Я лишнего не скажу.

Испепеляет меня взглядом, недоверчиво, подозрительно.

Между прочим, я ни о чем его не спрашивал!

Но уже в следующую секунду он продолжает! Так, облачко набежало! Продолжает еще с большим пылом! с большей уверенностью!

— Тара-Тое, Цветок Грез!.. Цветик-семицветик!.. Радуга!.. Семь лепестков!.. Семь цветов!., ровно семь! Цифра «Беги» — 72… Запомните хорошенько!.. Магический Тара-Тое! Цветок раскрывается у вас на ладони! Всеми лепестками! от вашего тепла! от вашей веры! какое еще нужно доказательство? Разве недостаточно?

Да я так много и не просил.

— Тайна?.. Семь лепестков!.. Семь цветов!.. Осторожно! Семь грехов! Какой цвет вашей души?..

Он мог торжествовать!.. Я понятия не имел!.. Он как с цепи сорвался.

— Ах, вы не знаете!.. Так как же быть?., какой вы выберете лепесток?!.. Зеленый? Желтый? Синий? Индиго?..

Ну и дела! Он меня за плечи схватил и давай терзать, душу вытрясать, как Ветры Мира!

— Это еще не все! Тара-Тое! Чары Бытия!.. Тело ваше лишается веса!.. Вы взяли цветок!.. Волны подхватывают вас, поднимают! уносят!., переносят вас!., куда захотите!

Ну и ну!..

— Вы летите!., вы путешествуете в атмосфере многие месяцы, если пожелаете… Силы тяготения для вас больше не существует! Вы вступили…

Он не решился закончить… его обуял страх… это слишком опасно!.. Я его успокаиваю… Тогда он шепчет тихо-тихо… чтоб только мне одному… но я его не слышу!.. Ничего не слышу… из-за пианино механического! Приходится ему орать…

— …в четвертое измерение!.. Ого! Вот это здорово!

— Никто не может вас тронуть!.. Добраться до вас!.. В тюрьму посадить!.. Вы свободны!.. «Свободный человек Волн!»… обласканный аккордами мира! Проще говоря, вы — музыка!., гармония!..

Потрясающе!.. О! я в восторге!

— Лучше не придумаешь!.. Но, послушайте, мы же пока не на Тибете! — замечаю я…

Может, он слишком увлекся?

— Пока нет, молодой человек!., но только пока… Глядит на меня злобно! чего это я сомневаюсь?.. Я — скорей на мировую, энтузиазмом преисполняюсь!

— Да я готов ехать хоть сейчас!..

Заверяю его всячески! Ничто меня не удерживает! Вперед, за Веру!., при этом я думал о Мэтью: тот мешкать не собирался… без колебаний за решетку бы нас упрятал! О! я был на все согласен, лишь бы уехать подальше и поскорее!., далеко-далеко!., как можно дальше!., не теряя ни дня!.. Чтоб на Мэтью не напороться!., для меня это было главным!.. С Цветком или без… в Китай!., к черту!., куда угодно!.. Но, елки-палки, только бы уехать!

— Так что? едем?.. — спрашиваю я снова… Я, вообще-то, терпелив, но этот начинал меня раздражать.

— Тсс! Тсс!..

Он меня по затылку поглаживает… успокаивает, как собаку.

— Тише!.. Тише!., пылкий юноша!., не говорите ерунды! вы слишком волнуетесь!..

Он еще не готов! Опять отсрочка! опять ломанье! я, видите ли, импульсивен не в меру… галстуком своим занялся сосредоточенно… с бантом запутался… ему еще подумать надо… а насчет меня у него есть идея!

— Вот, кстати, замечательное дело! Выучите-ка мне к завтрашнему дню!.. Я преподам вам урок… Не теряйте ни минуты… Готовьтесь к испытаниям… Мы скоро увидимся… Выучите-ка мне наизусть… повторите раз пятьсот-шестьсот и без придыхания! Тара-Тое!.. Мавдрапур!.. Армантала!.. Орполи!.. Орполи!.. это самое употребительное!.. А потом вглядывайтесь мысленно, изо всех сил!., но только изо всех сил! Сосредоточьтесь! на зеленом цвете! изумрудно-зеленом! Сколько сможете!.. Это хорошее начало!.. А потом снова, особенно ночью!.. Это первые шаги!.. И если станет вырисовываться какая-то форма… не торопитесь! никаких резких движений… Сосредотачивайтесь!.. Только и всего! Нюхайте ваш первый лепесток! закрыв глаза!.. Армантала Орполи!.. повторяйте шепотом… Орполи! Орполи! только и всего… сначала произносите шепотом! Позднее будете провозглашать во всеуслышание! сосредотачивайтесь!

И вдруг — хлоп себя по лбу! Забыл! совсем забыл!

— Я вынужден вас покинуть! У меня же дела! Ох! балда я, балда! не ходите за мной! я исчезаю! задержитесь здесь на несколько минут! я улизну! исчезну! И никому, прошу вас, ни слова!..

И улыбается мне сердечно так.

— Тсс!

Палец к губам приложил!.. Сама таинственность!..

Я хотел его спросить, стоит ли мне рассчитывать и насколько он это все серьезно…

Он мне рта раскрыть не дал!.. Карточку свою визитную протянул с адресом… и никаких разговоров!

Ушел на цыпочках… Дойдя до стойки, спохватился! развернулся! снова в ухо мне зашептал:

— Главное — не говорите про Ахилла!., никому!.. Ахилл Норбер! Вы слышите? Никому! культ мертвых!.. Это тайна тайн!.. Только между нами… Завистники замучат!

Заверяю, что я — могила.

— Но скажите мне! где я вас увижу?.. — спрашиваю я его. — Когда? В котором часу?

Уклоняется.

— Духи приведут вас!..

Ну и наглец! И без лишних слов… Разворот!.. Легкий поклон всем сразу! Кивок даже!.. Семенит рысцой через зал… Будто дракон на заднице его подгоняет… И в дверь… Народ за стойкой покатывается… Шуточки отпускает… Я бровью не веду… никакого на них внимания… продолжаю сидеть… жду, чтоб он подальше отошел.

В общем, промотался я еще дня два-три… Не хотел ему докучать… Адресок у меня, однако, имелся… Ротерхайт… Рядом с Попларом… Но я не торопился… Подумать еще хотел… нет ли другого способа… Но болтаться целыми днями тоже не дело… по тротуарам взад-вперед… того гляди на легавых нарвешься… Нашел в итоге комнатенку на Беклтон-лейн. Ложусь… засыпаю… просыпаюсь… Порядок!., принял решение!.. Стоп! говорю я себе… это твоя единственная надежда!.. Я его в постели сцапаю! Прыгаю, значит, в автобус… семнадцатый номер… Хату нахожу в два счета… в двух шагах от остановки… Ротерхайт-Меншнз, 34. Дом как дом… Читаю на почтовых ящиках… Нахожу фамилию: Роденкур, пятый этаж… пятый!., звоню… Взлетаю… предстаю!..

В дверь выглядывает женская головка…

— Вам чего?..

— Это я! Фердинанд!.. — отвечаю… — К господину Состену!

— Прочь!.. Уходите!., господин Состен спит!

Ишь! несговорчивая! И дверь захлопывает! резко!.. Нет, извините!., не пойдет!.. Стучу… головка появляется снова… говорит по-французски, но с акцентом… с американским…

— Что вам надо?

— Мне надо видеть Состена… Господина Состена!..

— Я вам сказала…

— Я конник господина Состена!.. — настаиваю я… — Он мой хозяин!., я его знаменосец!

Пусть знает!..

Смотрим друг другу в лицо… Она уже не первой молодости… Мордашка еще ничего!.. Была, видать, хорошенькой… Кое-что еще осталось… но штукатурки на ней!.. Пудры рисовой! щеки кармином пылают… волосы огнем горят, могучая грива прядями распадается… белыми… желтыми… лицо накрывает…

— Откуда вы? — спрашивает. Дверь приоткрытой держит. В руке швабра. Хозяйством занималась… Я ей объясняю, что к чему… Завязывается разговор… Она помаленьку смягчается… но в квартиру не впускает. Задом слегка покачивает в проеме дверном… кокетничает…

Слово за слово — признается, что его нет дома… что ушел спозаранку… вопреки обыкновению…

Слова сквозь зубы цедит, утомила прямо… разговаривает, как Состен… доверительным шепотом… он ее обучил…

— Вы американка? — спрашиваю.

— Да! Да! Oh! Yes!.. Миннесота! И смеется.

Я хочу кое-что уточнить… чтоб она мне о путешествиях рассказала… коль они так много ездили… Она швабру отставляет.

— Он что, правда, Китай знает? и Индию, как он рассказывал? Сдается мне, что он меня надувает.

— О! да! будьте спокойны! знает прекрасно!

С тем испускает глубокий вздох!., ох! душераздирающий!

И — хоп! бросается мне на шею!.. Никак не ожидал!.. Воспламенил я ее! Да я ж, мать твою, не за тем пришел!

Я ее отталкиваю… она изворачивается… вцепляется в меня…

— Я тебе расскажу!.. Я тебе расскажу, красавчик! Я тебе все расскажу!

Чтоб только я ее поцеловал… привязалась… и тогда она мне все расскажет… Изменница.

— Never believe him! Не верьте ему никогда!.. Так! это уже интересно!..

Слушаю.

Садимся на кровать… Просторное оштукатуренное помещение под самой крышей… кругом все чемоданы… сундуки… плетеные… деревянные… кованые… гигантские… маленькие, всех видов и размеров… Дальше еще сундуки… открытые… закрытые… одни на других… и еще ткани повсюду… платья китайские… вазы… и потом книги, книги… свитки… пергаменты… все валяется… беспорядок чудовищный… почти как у Клабена… Я встаю с постели… Предпочитаю кресло… расшитое химерами и лотосами… тут еще сундуки… свитки через край вываливаются… по полу раскатываются…

Она снова за уборку взялась… В шкафу роется.

Я ее спрашиваю издали:

— Так значит, вы много путешествуете?

Мне ж интересно.

— Скажите лучше, не молчите! Never stops!

Она снова глубоко вздыхает, волосы на лицо падают… Принимается подметать… Вздымает густое облако пыли… чихает! все! устала… садится…

— You are from Paris? Вы из Парижа?.. Спрашивает еще!

Хихикает, забавно ей, что я из Парижа… Думает, я похабник…

— Вы хорошенький мальчик! — говорит… — Good looking! Вот сучка! Я настороже, перевожу разговор на другую тему…

— Вы его давно знаете?..

— С тех пор как мы поженились!.. What a joke! Хорошенькая шутка! Тридцать два года будет на Рождество! Не со вчерашнего дня!.. Not yesterday!..

— Значит, вы стран-то сколько видели!.. Только это меня и волнует…

— Идите сюда, красавчик!..

Зовет, стало быть, сесть с ней рядом.

— Я вам все расскажу!.. Что ж, ладно!..

— Ты тоже хорошенькая штучка!..

Сама руками поигрывает!.. Я на ласки не отвечаю… мне подробности подавай про Индию и все такое.

— Стало быть, он в отъезд собирается?..

— Oh! Yes! Yes! Darling! Да! Да! Дорогой!

Кровать от нее скрипит… она елозит… трется о край!.. Фартук свой снимает… швыряет в воздух! вот как разволновалась! Убегает припудриться… Возвращается… Надоела, честное слово…

И еще недовольна, что на тисканья ее не отвечаю. В шею мне дует, в глаза чмокает… Сдерживаю ее, как могу… но она уже мной овладела… обвила всего… накрыла собой…

— Ах ты, охальник!.. — упрекает она меня… — Ох! ну прямо, как Состен! Соблазняем женщину и тут же бросить готовы!., оп!.. Ах! негодник!.. Ах! плут!..

Это уже семейная сцена!.. Четверти часа с ней не знаком! Успокаиваю ее кое-как… целую прямо в грим, в кармин на щеке…

— Тебе со мной скучно? скажи, мой ласковый принц!

Что тут ответишь!

Ну, я, значит, давай ее целовать! сцен мне не нужно!

— Мучай меня! терзай!.. — шепчет она мне страстно… Мне совершенно неохота ее терзать!..

— Вы тоже страдали?.. Я читаю это в ваших глазах!..

Оттягивает и приподнимает мне веки… чтоб белки рассмотреть… больно, между прочим!., а она от этого в транс входит! до чего же пылкая особа! бьется вся, лиф расшнуровывает, ускользает!..

— Я приготовлю вам чай, сердце мое! my heart!.. Самовар поставлю!..

Исчезает… копошится там, в глубине… шебаршится… в углу за перегородкой… кастрюлями гремит… Я пока комнату разглядываю… кругом все китайское, индийское… ибисы… еще бумаги, чемоданы набитые… сундуки… Будды… ковер весь в лотосах… и еще оружие… дротики…

— Он скоро придет?.. — кричу я ей.

— Вам скучно?.. — звучит в ответ.

Появляется, самоваром балансирует… Снова в кухню ныряет… туда-сюда, в общем! Кричит из-за перегородки:

— Я ведь еще недурна собой, не правда ли?.. Он вам мои программы показывал?., я играла роль волшебного Цветка!., двадцать лет кряду!.. Он вам говорил?..

Вернулась… прямо ко мне на колени! Жеманничает.

— Меня похитили! умыкнули! взяли силой!., понимаете?.. rapped!..

— И кто же? Состен?

— Да!.. Вздохи.

Сейчас я все узнаю. Я ее тискаю… тискаю…

— Он плыл со своей труппой на австралийском клипере… на гигантском пакетботе «Конкордия»… Возвращался триумфально с Чикагской ярмарки!., все пассажирки были от него без ума!.. Если б ты его видел!., с его труппой браминов!.. Ты и представить себе не можешь, до чего он был красив!..

И — оп! обрушивается на меня с поцелуями!., в щеки, в глаза… веки мне обсасывает!.. Вот ненасытная!., в ноздри меня кусает!..

— Как ты!.. Да, как ты!.. В точности, как ты!..

Быть красивым, как Состен! Сомнительный комплимент!., судя по тому, что я видел!..

Однако ее это воспламеняет!..

— Дорогой!.. Дорогой!.. Sweetie!

И снова давай меня вылизывать…

— А вы что делали на том корабле?

— Маникюршей работала, сокровище мое! Покажите-ка мне ваши руки! Ах! какие руки!.. Как они прекрасны!..

И снова экстаз! Ее всякая мелочь возбуждает!., мнет ладонь мне… поворачивает, рассматривает…

— Ах, я несчастная! — кричит. — У вас нет сердца! Ну, ни капельки!..

Надо же, сразу разглядела!

Льнет, дрожит!., обвилась вокруг меня с ласками своими!

— Возьми, — говорит, — Цветок Сан-Франциско!.. Цветы на меня так и сыплются!

Предлагает мне себя, стало быть.

На колени мне улеглась, выгнулась вся! Что делать?

Вдруг снова встает… выбегает… Приносит пачку фотографий!.. Вот она в облегающем трико, 1901 год!., программа… дата! восседает на колеснице из роз… «Фея Бьютифул»! аттракцион!

— Чикагская Ярмарка! Chicago World Fair! — поясняет она мне.

Это вам не хухры-мухры! «Фея Бьютифул»! И снова давай меня тискать.

— Ты что, любить не умеешь?.. Я ее огорчаю.

Целует меня, трясет, растормошить пытается.

— Совсем?..

Мне и впрямь не до любви… я принадлежу скорее к разряду любопытных… Спрашиваю, зачем столько чемоданов?.. Снаряжение все это?., драконы?.. Будды?..

— Ты не знаешь про волшебный сундук? Она поражена.

— Это его открытие! как? неужели ты не знал?.. Секрет волшебного сундука?.. Это же настоящее чудо! Вот увидишь!.. «Волшебный сундук»… Внутри — ничего!.. Открываешь… пусто!.. Тогда он вызывает Духов!.. И появляются розы! понимаешь!., охапками! со дна поднимаются!.. Да!., а аромат какой!.. Будто сон!.. Чудо!., настоящее чудо!., а потом — фея Бьютифул! Это я!

Она заходилась восторгом от воспоминаний.

— Это он придумал! Я его так любила! с первого дня! сразу! Это мы вместе придумали!., понимаешь?.. Я привязалась к нему навсегда!.. Он выкрал меня для своей труппы… Пересадил на другой пакетбот… В Брисбейне мы поженились!.. Он меня любит… Я его люблю!.. Мы садимся на другой корабль… Это понятно… На «Корриган Твид»!., четырех-мачтовый!.. О! я не жалела ни о чем! Из любви ко мне он сделал меня цветком сундука!.. Состен!.. какая любовь!.. Какие годы!.. Двадцать лет подряд я была Королевой Магии! я рождалась из роз!., вот так! Spring out! Дух, явись! фьюить! к чемодану обращаясь! Вот так! фьюить!.. по слову Состена! Роза Сан-Франциско! Погляди! вот! повсюду напечатано!..

И снова давай вырезки мне показывать… она в облегающем трико… Целый альбом! И только она! никого другого! все она да она!., на колеснице!., без колесницы!., томная… торжествующая! в паланкине!., на колясочке!., и всегда с улыбкой!..

— Публика меня обожала! Ты себе не представляешь как!.. Называла меня прекраснейшей из роз!.. Потом в Каире!., потом в Ницце!., а потом Борнео!.. Суматра!.. Зондские острова!.. Индия!., потом Гамбург!.. А смотри — здесь, в Лондоне… «Эмпайр»! видишь, 1906 год!.. «Хрустальный дворец»! потом Париж!.. «Олимпия»!., а потом в Индию вернулись… снова! И тут на него безумие нашло! на Состена! дорогого! dear! Решил все бросить! всем пожертвовать! контракты все разорвать! со мной, это ж горы денег!.. На все ангажементы наплевать! Безумие, в общем!.. А ведь как нас хорошо принимали с нашими браминами!.. Какие подарки, золото мое!., это ему голову вскружило!., бешеный сделался! Если б ты его видел!.. Уж я ли не отказывала поклонникам! Бриллиантами пренебрегала!.. Они все требовали, чтоб я развелась! раджа Солавкоди!.. этот хотел построить для меня, для меня одной храм из опалового стекла!.. Ты знаешь, милый, что такое опаловое стекло?.. Ах! я тебя обожаю! держи меня крепче! Почему ты такой усталый?.. Что я мог ответить?

— Маленький опаловый храм!., представляешь?..

Она залилась звонким смехом!., сияла вся от воспоминаний… Целую красавицу! чтоб только она продолжала!..

— Состен, как я тебе сказала, совсем обезумел!

— Отчего?

Я не очень внимательно слушал…

— От ревности! золото мое!.. От ревности! Он меня по-прежнему любил, и еще как! Ревность, милый!.. Рехнулся!. Спать перестал из-за раджи!., съесть не мог даже бутерброда!., и не спал!.. Только любовью занимался беспрерывно!. Мучить меня стал!.. Нарочно!.. Мало ему цветов!.. Ему магию смерти подавай!.. Ты не знаешь, что это такое?..

Нет, я не знал!

— Он погружал меня в глубокий сон… в каталепсию!.. глумился, как мог!., чего только не делал!., чтоб я страдала! чтоб страдала все сильней и сильней! ему все мало было!. Постоянная неудовлетворенность!.. Он меня своим браминам одалживал!., на целую ночь для их черной магии!., и еще дравидам бенгальским!., для оргий их!., с ожогами и все такое прочее!., под утро я мертвая возвращалась… Я видела, что он не в себе!.. И любила его от этого только сильней!.. Как тебя! Вот именно, как тебя, дорогой! Sweetie!.. О! любовь моя, будь чуточку понежней!.. Ты что, ласкать не умеешь?..

— Рассказывай!

— Он в меня иголки втыкал!.. Во время выступлений!.. У меня кровь из ран текла! Он ее сосал! Вот так! Цу! цу! цу! На ноги мне наступал! А я ведь чувствительная!.. В номере с чемоданом запирал меня взаправду!., так что я задыхалась!.. Он еще лучше придумал!.. Фокус свой гениальный… Он мне каждый вечер голову отпиливал… и еще два раза утром… Я от страха чуть сознание не теряла!.. Он меня тогда к себе в уборную уносил… И брал там! В Рангуне я, правда, чуть не умерла!., голову мне пилой отрезал… понимаешь! дррр!.. дррр!.. дррр!.. кровь в оркестр стекала!., зрители в обморок падали!.. А он глаза страшенные выкатывал!..

И показывает, какие… злобные!., жуть! умрешь от страха!

— Потом на сцену меня возвращал!.. Брамины на носилках выносили! Зато какой триумф! Еще бы!.. А когда в гостиницу возвращались, он со мной любовью занимался! но как! Душил легонько!.. Я снова от страха дрожала!.. Помешался из-за храма! Знаешь, сделай мне так же!..

Шея у нее была дряблая, морщинистая… Я чуточку надавил.

— Дави, зайчик!.. Дави!.. Язык!.. Язык давай!..

Чтоб я еще одновременно и язык высунул!.. Это было непросто… Я старался.

— Скажи, а потом, что было?., потом? Я хотел все знать!..

— Еще дважды вокруг света объехали!.. Два месяца в Берлине!.. Шесть месяцев в Нью-Йорке!.. Он так изменился, что я его сама не узнавала!., грубым сделался, злобным со всеми почти… Он прежде такой любезный был, разговаривал изысканно… А тут в Копенгагене одной даме дал пощечину… в Гамбурге — дирижеру… потом менеджеру… Скандалы нам сильно повредили!., импрессарио стали рвать с нами контракты… в черный список нас занесли… Никто нас больше видеть не хотел!., с сундуком нашим волшебным… В Сингапуре мы остались совсем без средств… я так отощала, что в трико уже показываться не могла!., когда он меня бил, так прямо стук раздавался!., точно по скелету колотил!., соседи жаловались!.. Нас из гостиниц выгонять стали!.. Мы опять в Индию подались… И тут потерпели окончательное фиаско!..

Он, никогда не игравший в карты… пускается вдруг во все тяжкие! играет по-черному!.. Играет во все подряд!.. Бес вселился!.. На скачках играет! в орел и решку! в вист!., в рулетку!., во все без разбору! проигрывает!.. Выигрывает!.. Ночи напролет!.. Любовью больше не занимается!.. Забыл меня совсем!., потом вспомнил!., набросился!., яростный! дикий! тигр!., сосок мне оторвал! На, посмотри! Вот!..

Раскрывает грудь… И правда, сосок отрезан!

— Так прямо и откусил!.. Не желал больше, чтоб я на сцене появлялась!.. Всех дирижеров перецарапал! видеть их не хотел!., и остались мы ни с чем…

Остановилась… печальные воспоминания… рассказывать дальше не может… надо, чтоб я разделся… такой вот вдруг каприз!.. Раздевайся и все тут!., грудь ей покажи!

Снимаю только пиджак… чтоб она продолжала.

— Деньги, те, что остались, он все вложил в компанию одну! понимаешь, горная разведка!.. А поскольку дело продвигалось медленно!., на его, по крайней мере, взгляд… и поскольку он боялся, как бы они нас не обокрали!.. Как-никак двадцать лет копили, пока в театре работали! Он решил, что разведкой займемся мы сами… сделаем себе состояние колоссальное на изумрудах… лазуритах… не знаю, на чем еще!.. Это называлось «Джем просидинг компани»…

Ага! Про это я слыхал! что есть, то есть!..

— Ах! милый! сколько я натерпелась!.. Сколько я намерзлась в этих горах!.. Мы искали жилы!.. Последние деньги на это ушли!.. Он мне сцены устраивал даже наверху!., на плато тибетских!.. Все из ревности!., из-за того раджи… «Я тебе покажу опаловый храм!» Бил меня прямо при носильщиках! Хуже, чем с собакой обращался в минуты ревности!.. Но расставаться с ним я не хотела!.. — Хочешь, я печку затоплю?

— Нет! спасибо!

— Я, видишь ли, привыкла к роскоши, а тут спать приходилось у диких монголов! вши сплошняком!.. А стоило мне только чуть-чуть пожаловаться!.. Сразу оскорбления!., побои!.. ужасы всякие!., истерика… Храм! Опаловый храм! просто мания какая-то!.. Раджа! никак забыть не мог! Безумел совершенно!..

Чтобы спуститься, вернуться в Дели, мы заняли денег, двенадцать пиастров, держись, не падай, у католической миссии!.. Представляешь, до чего дошли!.. Ладно!.. Но тут он еще кое-что придумал! Новая идея… «Пепе! Пепе! Я понял! понял, чего нам не хватает! — озарение нашло! — Для успеха!..» — «И чего же?» — спрашиваю. «Предка!..» Почему, думаю, предка?., что за блажь?., втемяшилось ему, значит, пока он по монастырям шатался, с монахами размышлял… говорил с ними на «белуджи», язык там такой. Ну, думаю, это будет бесподобно!., и точно! предка мы заполучили!., во Францию за ним возвращались!., в Индию его привезли! таскали за собой тело! сюда! повсюду!., он, кстати, здесь! Его из склепа извлекли… денег нам стоило! уйму!..

И в угол мне показывает… рядом со шкафом… под самой крышей… плетеный сундук с предком… длинный, плоский.

Но меня интересовал Состен.

— Так он собирается ехать? Я прощупывал почву.

— На какие деньги, милый? По счастью, у нас ничего не осталось!

Хоть какое-то облегчение! успокоение! для нее, понятно! они вынуждены оставаться в Лондоне! В Тибет ее нисколечки не тянуло!

— Обними меня крепче!.. Крепче!.. И ты тоже, куда ж ты от меня денешься? Куда?.. Вот, смотри! здесь! Чувствуешь?

Чтоб я щупал, значит!., шею, там, где он ее резал, где рубец остался… по всей окружности… Однако он не возвращался.

Интересно, где он шляется, китаец несчастный!.. А если он неделю не придет? месяц?., что мне, здесь ночевать, что ли? она между тем продолжала меня завлекать…

— Видишь, милый, я для тебя напудрилась!., для тебя!.. Я, знаешь, могла бы и так обойтись!.. Потрогай мою кожу… Чувствуешь, какая нежная… Это он требовал, чтоб я пудрилась!., белым!., белым!., все белей и белей!., так я ему больше нравилась!.. «Пепе, моя мертвая возлюбленная!»… так он меня называл!., после того случая с пилой, когда я чуть и вправду… Видел бы этот номер!.. Я и сейчас, как ты заметил, недурна собой!.. Но в Мельбурне!., видел бы ты!.. Я была хороша, как никогда!.. Все брамины на сцене, уж на что привычные, а и то рты поразевали, когда меня увидели!.. Они крышку сундука мне вскрывали… где я вроде как мертвая лежала!.. И я вдруг появлялась!., среди роз!.. Нескончаемые аплодисменты!., иногда по двадцать минут хлопали!.. В Сиднее один раз — сорок пять!.. Весь зал стоял и улюлюкал, до того прекрасной я им казалась!.. Скажи! Хорошо я целуюсь?.. Хочешь полюбить меня среди цветов?.. Видишь вон тот сундук?., под форточкой… он и по сей день полон роз!., искусственных… но, знаешь, потрясающих! Ты таких никогда не видел!., таких красивых!., ты овладеешь мной в розах!.. Ты таких никогда не видел!.. Они из Малайзии, из Бонгсора… Ты представить себе не можешь!., чего они только из лепестков не делают… бархатные все! настоящие цветы, высушенные муссонами!.. Нет, ты только посмотри!..

Разжимает объятия… и — скок! к сундуку… окунается в него!., выбрасывает розы!., облако лепестков! рассыпаются повсюду! везде!.. Охапка!., другая!., дождь лепестков!., и все это в тучах пыли!.. Чихаем с ней вместе!., хохочем!.. Весело, в общем!..

Тук! Тук!., стучат в дверь! колотят даже… Она юбки оправляет… Быстро-быстро ноги в туфли… Появляется толстощекий мальчишка с бутылкой молока…

— Спасибо!.. Thank you!..

И поцелуй ему сладкий… Еще один! третий, еще слаще! dear little one!., дорогая крошка!., и — цап его! враз обласкала, ощупала, облизала всего, нежностями окутала! не сходя с половика! стоя прямо!., малютку посыльного!.. Вот сученок!.. Извивается, хихикает!.. Ему, должно быть, не впервой!.. Он, наверное, любит приносить дамочке молоко!.. Меня нисколько не стесняются!.. Я сижу на кровати как дурак… Ну, сильна!.. А если кто придет?.. По-моему, она не в себе… До чего ж охочая сука!.. Как бы опять скандала не вышло!., хороши мы будем, если кто поднимется!., лучше я дверь запру… На мне, черт возьми! и так много чего висит!.. Не хватало группового разврата!., и так легавые на хвосте! теперь еще эта оторва! Не надо мне! встаю! нет! остаюсь сидеть! баста! не могу пошевельнуться! ноги, как свинцом налиты… пусть сами разбираются! в гробу я их всех видал! я еще от беготни по улицам не очухался!., ноги все себе оттоптал со вчерашнего дня… выдохся!., а она знай себе елозит-трепыхается! Вся на нервах! Что она пупсика лапает!., обжимается с ним! это, может, тоже я виноват? Я во всем виноват!.. Сейчас как выкину их к такой-то матери! обоих! опротивели! через перила!., спущу! головой вперед!.. То-то захихикают! погодите ужо!

Встаю! направляюсь к ним! в эту самую минуту вопль раздается… снизу.

— Мерзавка ты эдакая!.. — с улицы прямо… — Да уберешься ты или нет! Хоть бы спряталась!.. — с самого низа…

Я уже и не знаю, куда деваться!..

— Оставишь ты ребенка в покое или нет?..

Пацан — кубарем!., башмаками — бум! бум! Смывается!.. Она разворачивается! и на меня бросается! в объятия ко мне!., рыдает, от страха голову совсем потеряла!., в дверях появляется Состен… на половичке стоит… На нас глядит…

— Выслушайте!.. — начал было я… — Выслушайте!.. Он меня обрывает.

— И так понятно!..

Входит… вид оскорбленный! Руки моей не принимает… Потом покачивается, ноги его подкашиваются, падает на край кровати… выдохся… урчит… задыхается… откашливается…

— Ой-ой-ой! ой-ой-ой! — только и повторяет… Платье на нем китайское, но узор другой… это — желтое с красным… и с ибисами… Снимает широкополую шляпу… сидит в прострации… только «ой-ой-ой!» да «ой-ой-ой!» А после снова яростью вскипает… встает, гневом пышет… набрасывается на бабенку! ай-ай-ай! зонтиком размахивает! она — бух к его ногам!., ползет на брюхе… извивается…

— Встань! Пепе!.. Мне за тебя стыдно!..

— Знаю! обожаемый!.. Знаю!..

Целует ему край платья, туфли… падает ниц… корчится в угрызениях!..

— Му gouf!.. my gouf!.. gouffy!.. Глупый ты мой! глупый!., дурачок!.. Жизнь моя!..

Так она его называет.

— Встань!.. Встань!., несчастная!..

— О! да, несчастная! да! проклятие на мне! ты прав! — отвечает… а сама сотрясается! в рыданиях!..

Душераздирающе… невыносимо…

— А ну, повернись!., проси прощения!

Она послушно плюхается в другую сторону… Он ей подол задирает.

— Поглядите на этот зад! какая гнусность! молодой человек!

Меня, стало быть, в свидетели призывает… Пацан тоже вернулся.

Она бедрами колышет… плывет будто… крупом потрясает…

— О! мерзкий зад!.. Не правда ли, сударь, он мерзок?

Это он меня спрашивает.

И бац! бац!., зонтиком!., и — оп! ногой с размаху!.. Она в розы так и отлетела!.. Реветь ревет, но уже потише, всхлипывает только…

Он скорей-скорей выбегает, копошится… за перегородкой… кран отворачивает… воду пускает…

— Coming!.. Coming!.. Иду!.. Иду!.. — сообщает… врывается!., стремительно! Юбки опять задирает… и полное ведро! плюх! сверху на нее опрокидывает!.. Уходит… возвращается и еще раз!., она лежит ничком… с голым задом…

— Deary! Deary! Дорогой! — умоляет она!.. Дурачок ты мой!

— Огонь у нее там!.. Огонь!.. Вон, гляди!.. Еще горит!.. Поливает! Забрызгал все вокруг!., на полу лужа!., месиво грязное… под ногами хлюпает… она в луже корчится… он поскальзывается… оступается… Ба-ам!.. летит!., с ведром!., со всем! со шляпой!., на нее падает!.. То-то взбеленился!., а она давай хохотать!.. Вот шлюха!.. Он пытается подняться!., не тут-то было! падает снова!., в платье запутался!.. А она знай себе заливается! Что тут началось!., он от бешенства сам не свой!.. Срывает с себя все!., платье!., балахон… прыгает голый!., в чем мать родила!., скачет на месте! вне себя!

— Она меня с ума сведет!.. Она меня с ума сведет!..

Кричит, стало быть.

— Уходи!.. Убирайся!.. — выгоняет ее… — Уходи!., и никогда не возвращайся!.. Она встает веселая такая… мальчонку подхватывает… и к двери… со свежими силами, хихикать не перестает!., стерва! уходит с пупсиком!

— Good day!.. — кричит нам… — До свидания!.. Он садится, хнычет, страдает…

— Видали, молодой человек?.. Разве ж это жизнь? Нет, вы видели эту сумасшедшую?..

Идет, надевает брюки… Возвращается… Вздыхает, вздыхает… Я, между прочим, хотел бы кое-что уточнить… Сцены сценами… А хорошо бы немного ясности…

— Так что Китай? накрылся? — спрашиваю.

— Китай! Китай! конечно же, нет! особенно теперь! Воодушевлен! уверен в себе!

Испепеляет меня взглядом.

— Вы думаете, я тут время зря терял? Ничуть! Поистине, я ничего не смыслю!

— Прежде всего — цифры!.. Все мои расчеты — там!.. И указывает на сундук… под окошком…

— Итак!., двадцать пять тысяч фунтов, по меньшей мере!.. Окончательно выясним в Калькутте!.. Допустим, тысяч тридцать! чтоб без неожиданностей!..

Прерывается. Зовет:

— Пепе! Пепе!.. И шепотом мне:

— Она под дверьми подслушивает!.. Остерегайтесь!., остерегайтесь женщин, особенно иностранок!.. — совет такой… — Тсс! Тсс!.. Никогда не женитесь на американке!..

Копается опять в лохмотьях своих… за подкладками… наряд его весь в клочья разорван… вытаскивает пачку газет… вижу среди них «Миррор»… «Скетч»… Ну, думаю, крышка!., смотрю на фотографии… заголовки… пробегаю… тут ничего!., и тут ничего… и там тоже!., одни только военные снимки… наступление на Сомме… пленные, колючая проволока, Вильгельм II, горящие немецкие самолеты и все такое прочее… Про нас ни слова! Удивительное дело!., пропал интерес… так вдруг сразу!., перестали нами интересоваться!., напрочь! как по мановению! Состен, он не фотографии смотрит, а объявления… с карандашом в руках… рубрику ищет… это не то… то не то… все не то! вижу, раздражается… нервничает… тычет не туда… объявления, короче, не знает, где искать…

— Это ж не китайская грамота! — говорю я с превосходством. — Давайте помогу!

Искать-то надо в «Таймc»! в «Таймc»! Он опять роется, роется, извлекает «Таймc» из-под полы платья, которое на диване… Ага!.. наконец-то!.. В «Таймc» всегда не менее десяти страниц объявлений! мелко! убористо! есть, чем поживиться! только что он ищет? он же мне не сказал… Колонки, колонки… «Свадьбы»… «Вакансии»… «Работа»… «Ищу работу»… Удивительное разнообразие!

— Что вы ищете? место?..

— «Инвестиции»!..

Оказывается, он ищет «Инвестиции»… Капиталы… Ага! отмечает… каждую строчку отмечает… волнуется… крестики, крестики… записывает суммы, распаляется… 25 000 фунтов!.. 40 000!., еще тысячи и тысячи… «Партнерство»… Так! это уже лучше!.. Партнеры! вот! нашли! он рад до смерти!., вот!., вот!., горячится! пытается читать строчками… Царапает бумагу!.. Мне это лучше давалось… Я потихоньку, полегоньку… Он ищет некое объявление в разделе «Партнерство»… Он точно знает! ему, оказывается, кто-то сказал… Спрос огромный!., определенное совершенно объявление… «Надо столбцы просматривать»… уткнулись носом… тщательно! «Партнерство!» Компаньоны по соскам… роскошным автомобилям, эластичным матрасам… легкой и садовой мебели… детским игрушкам… продажа сундучков на экспорт… fountain-pens, автоматические ручки, то есть… по руководству кинотеатром, по крайней мере, сотня!., спортивные товары! двенадцать пивных… Ага! вот! вот! есть! целая серия «противогазы»… Значит, противогазы! Вот оно что! «Gaz Masks Engineers. Wanted promptly young engineer…» Инженер по противогазам ищет, стало быть, срочно молодого инженера… вот! вот, что нам нужно!.. Он дрожит от радости… прямо специально для нас!.. «For trial perfect gaz masks!..» для испытания «совершенных» противогазов. «… Very large profits expected… immediat premium 1 500 livres!.. Partnership granted…» Очень большие доходы в перспективе!.. Партнерство гарантируется… премия в полторы тысячи фунтов немедленно! «War Departament Order…» Заказ военного министерства!.. Ну, прямо то, что нам надо!.. «Полковник Д. Ф. С. О'Коллогем, 22 Уайлсден-Меншнз В. В. И.» Немедленная премия…

— Звезды к нам благоволят!

Я ему верю! Верю полностью! Заражаюсь его уверенностью! Так вот сразу! Я духом воспрянул! Наконец что-то стоящее!

Таким веселым я его еще не видел! таким окрыленным! самодовольным! чтение объявлений ему на пользу! мне тоже! Мы просто счастливы!

— Мы входим в созвездие Близнецов!

Вот оно что, оказывается! Балагурит, насвистывает!

— Но, чу!.. Надо действовать!.. Счастливое расположение звезд длится иной раз не более двух секунд! Надо действовать!

Я ж только того и жду!

— Тсс! Тсс! Еще тайна!

— Надо остерегаться женщин! они всегда все карты смешивают! тончайшие наши флюиды спутывают! Судьбу нашу с толку сбивают! Я свою жену запру! Как только появится!.. Дрянная баба!..

Теперь я в курсе… Это совсем другое дело!.. Но полковник этот, О'Коллогем с его противогазами?.. Зачем он нам понадобился?., деньги у него забрать?.. Компаньонами заделаться? в новую историю впутаемся! Состен между тем размышлял… В кресле откинулся. Глядел на меня откуда-то издалека…

— Сударь!., снова отважился я… — Так что, с Тибетом покончено?

— Наоборот, все только начинается… И подскакивает.

— Дурень малолетний! молчите при жене! До чего же вы болтливы!.. — снова за наставления взялся…

— Знаете что! принесите-ка мне чай!., подайте мне его!..

Теперь я субреткой.

— Чай остыл, Учитель!.. Холодный совсем!..

Иду к плите… копошусь там… грею… Я уже начинаю осваиваться у них на чердачке!.. Вот только вонь стояла тошнотворная с самого его прихода… Ноги у него пахли чудовищно… Я уже и раньше заметил… Это из-за сырости на улицах… В Лондоне с ногами катастрофа!., я тоже, должно быть, вонял… хуже даже, чем на фронте… Ботинки тут же в губку превращаются!.. В буфете ветчина нашлась, низенький такой буфетик… Делаю бутерброд… сначала себе… угощаюсь! Тук!., тук!., тук!., стучат…

Иду открываю.

Пепе! кто ж еще! ку-ку!

— Котик мой! Любовь моя!.. Мой ангел!..

В два прыжка она уже на Состене! И пошло! любовь! объятия! поцелуи! бессчетные!.. Отправляются миловаться на диван… Она еды приволокла… еще ветчина! мозги! сардины свежие! я как раз не прочь!.. Очень даже вовремя! предвкушаю обед! если еще в масле обжарить! Пока жарится, осматриваюсь… помещение оглядываю, обстановку всю… сундуки… там еще сундуки… позолоченные… черные… Предок, стало быть, в этом углу?.. Культ мертвых?.. Я что? я не против!., эти там на диване резвятся! полный мир! Кругом безделушки разные… штучки китайские… маски… рожи… синие, красные… транспаранты со знаками таинственными… еще сундуки… продавленные… треснувшие… из них свитки вываливаются… книги… кругом по полулежат… Помещение меньше, чем у Клабена, но кавардак не меньший!..

Итак, порядок!., чай, закуска! несу! тут все для поддержания духа! Подаю господам!

В своем роде я незаменим! Я умею мирить семьи! То-то тешатся, голубчики! Нежности — дальше некуда! А как на сардины набросились! Насчет пожарить я мастер! Пир любви! Я разделяю их радость! Мне приятно! Всякий раз, как он ее к себе прижимает, она мне подмигивает, поизвивается и опять глазки состроит! при каждом поцелуе! бес у нее, чертовки, в одном месте!

— Давайте!.. — поторапливаю я его. — Пошли! И правда, пора уже!

— Да! Да!.. Вы правы!.. Вперед! молодой человек! я за вами! Ну, действительно! Не вечно ж им тут тискаться!

— Пепе! зеленое платье!.. — командует он.

Как она вскочит! За платьем побежала… оно в сундуке… переливающийся фай, мелкими мимозами усеянный… роется, извлекает, надевает на него, пудрит, разукрашивает… шляпу!., зонтик!..

Готово!

— Напомните-ка мне адрес!

Забыли уже! ищу обрывок «Таймc». Переписываю… он повторяет медленно… «О'Коллогем! Полковник!.. Уайлсден Грин, 41… Уайлсден-Меншнз…»

Вот так! Старается хорошенько запомнить!

— Так! Так!..

Потом оглядывает меня.

— Ваши ботинки отвратительны!.. Что верно то верно… Вздыхает…

— Надо же следить за собой!

Я его огорчаю.

Кидает мне ткань… чтоб я тоже вид имел… полотнище кимоно…

— Надо уметь себя подать, молодой человек! Готово.

— И еще!.. — вспомнил, значит… — говорить буду я!.. Вы меня не перебивайте!..

Что вы, что вы, ни в коем случае!., обещаю с чистым сердцем!

Пепе снова виснет у него на шее… последний поцелуй!

— Ну! Живее! в путь!

Отталкивает ее… Не время, дескать… Устремляется вниз по лестнице… я следом… поспешаю! Быстрей! быстрей!

Но Пепе это не по вкусу! Она за нами! хнычет! мяукает! одна оставаться не желает! возьмите ее с собой!..

— Эх! надо было ее запереть!.. Поздно уже!

На улице сразу народ собрался… опять скандал… одни скандалы! пререкаемся с Пепе! она специально шум поднимает, чтобы люди на нас смотрели! слушать ничего не хочет! уговариваем ее, Состен ее целует… ничего не слушает… мол, мы насчет противогазов!., уразумела кое-как… отпускает, но с условием! чтоб сначала ее побаловали!., полакомиться хочет!.. Состен знает, что ей надо… она идет с нами… до угла… Альдесгейт-стрит… до трамвайной остановки. Вот сюда!., «табак-конфеты»!., и чтоб купили ей все, что пожелает!., сладости, какие ей заблагорассудятся… от витрины переходим к прилавку… сначала леденцов, потом гаванские сигары… потом три кулька маршмеллоу, потом флакон одеколону… Вроде бы все… Нет! ей еще карамель подавай… ненасытная!.. Чтоб расплатиться, выкладываем последнее! все деньги, какие есть! у Состена и у меня! и едва хватило! Она у меня последние пенни забрала! Уф! согласилась наконец-то пойти домой… Но еще и недовольна… надулась… даже не попрощалась…

Автобус! двадцать девятый! наш! давай! жми! он подол подобрал!., впрыгиваем!