"Моему судье" - читать интересную книгу автора (Периссинотто Алессандро)

* * *

Дата: Суббота 22 мая 08.23

Тема: Ответа не будет?

Мне неловко, что я не сдержал слова и беспокою вас в выходные, но я не получил ответа на свой последний мейл, и вы даже не представляете, какая тяжесть у меня на душе. Невероятно, но для человека на перепутье важен даже записанный голос судьи, который его приговорит.

Почему вы не ответили? Я что-то не так сказал? Сделал что-то не то?

Вчера мне казалось, я угадываю причину вашего молчания, потом я подумал: «Нет, быть того не может», но сейчас уже не уверен, ошибаюсь ли я: конец может оказаться совсем близок.

Дело было вчера утром, часов в восемь. Я только встал. Отворил ставни и выглянул в окно посмотреть, какая сегодня погода. Старик из дома напротив уже тут как тут, и окно у него тоже распахнуто. Он высунулся и на что-то указывал, как мне почудилось, в мою сторону. Рядом стоял человек, но мне не удавалось его разглядеть, он словно прятался: в окне отражался только темный костюм и белая рубашка, а лицо за стеклом было не разобрать.

В один миг меня буквально парализовало от страха. В точности как сейчас. Тревога — как прилив, вода подступает и накрывает тебя с головой. Чувствуешь, как прибывает вода, но ничего не можешь поделать. Легким не хватает воздуха, ты его вдыхаешь, пыхтя, как мехи, а твои легкие требуют еще и еще, будто воздух до них не доходит, так бывает, когда пытаешься надуть дырявый мяч. И голова идет кругом. Ты словно раздваиваешься. Твое рациональное «я» смотрит на другое — то, которое боится, — с жалостью, втолковывает ему, что все его страхи выдуманы, но рациональное «я» знает, что в конце концов победит то, второе «я».

Наверное, надо было лечь, успокоиться, делать глубокие вдохи и выдохи, но не тут-то было, паника оказалась сильнее меня, я не мог оторваться от дома напротив и от переулка. Спрятался за занавеской и продолжал смотреть.

Не знаю, сколько прошло времени. Минуты три, максимум пять. Потом улочка наполнилась жандармами, а может, полицией, точно не знаю. Люди в форме разбились на две группы. Одна направилась к дому по соседству с гостиницей, вторая — прямо в бар месье Армана. Я слышал тяжелые шаги на деревянной лестнице и голоса, сурово и отрывисто выкрикивающие приказы.

Рядом в номере распахнулась дверь.

— Ничего нет! — крикнул жандарм.

Дверь хлопнула, закрываясь.

Я окаменел. Рациональное «я» проиграло бой и выбилось из сил, другое же, ликуя, предавалось тревоге. Старый судья меня вычислил, он понял, что у меня взгляд убийцы. У него ведь знакомства, он сумел раздобыть фотографию — снимок, который вы, господин судья, наверняка разослали по всей Европе, взяв с какого-нибудь удостоверения, найденного у меня дома. В предыдущие дни он старательно изучал меня, дабы убедиться, что это действительно я, а потом, решив, что его проницательный взор не ввел его в заблуждение, перешел к делу. И тут же обратился к жандармам, в полицию. И вот они уже здесь, за дверью, — нельзя ни бежать, ни сопротивляться.

Шаги жандармов послышались этажом выше, но я не поддался на их уловку, не стал открывать и выглядывать, что же там происходит, не дался им в руки: если хотят, пусть попробуют взять меня сами. Мне вспомнился один старый фильм с Аленом Делоном. Там он бывший преступник, который начал новую жизнь, однако его продолжает изводить идиот-полицейский и отравляет ему существование. В конце он убивает полицейского, и его приговаривают к смерти. Наступает время вести его на гильотину, и тогда надзиратели разуваются и караулят за дверью, чтобы взять его сонным. Похоже, это типично французский обычай.

Жандармы ботинок не снимали, но я-то знал — они пришли за мной.

Вдруг я услышал звон бьющегося стекла, треск высаживаемых дверей и затем крики — кричали женщина и жандармы.

Опять топот бегущих ног, но на этот раз вниз по лестнице. Двери номеров распахнулись, все, кроме моей. Раздались голоса постояльцев, они спрашивали, отвечали, делали предположения. Голоса испуганные, возмущенные, любопытные, их заглушал голос месье Армана, который всех успокаивал, говорил, что ничего страшного не случилось, не стоит волноваться.

Я вернулся к окну. Переулок опять заполнили люди в мундирах. В штатском были только мужчина в наручниках и в разорванной рубахе и женщина, которая шла, опираясь на женщину в полицейской форме.

Я перевел дыхание, но все еще не мог опомниться. От меня несло кислятиной, так потеют от страха.

Я помылся и, когда суматоха улеглась даже на лестнице и на площадках, сошел вниз.

Там я застал месье Армана, он мокрой тряпкой вытирал следы от ботинок на полу в баре.

— Меры не знают, не знают меры… — говорил он сам с собой, покачивая головой.

Угадав мое присутствие, он обернулся:

— Смотрите, что они натворили. Ну разве так можно? Прямо война в Алжире.

— А что случилось?

— Да ничего, ничего не случилось. Просто они же любят размах.

— Я видел, забрали какого-то мужчину.

— Да, из соседнего дома, с последнего этажа. Он сапожник с улицы Эглиз. И правильно сделали, давно пора. Этот тип колотил жену что ни день, и в будни, и в праздники. Но господи боже мой, зачем столько шуму? Раньше надо было вмешаться, а не ждать, пока дойдет до крайности.

— Да? А что, произошло что-то серьезное?

— Мне сказали, будто в доме напротив кто-то увидел в окно, как сапожник полосует бедную жену ремнем, а потом давай ее душить. Тогда вызвали полицию, и началось это светопреставленье.

Я заподозрил, что полицию вызвал старик, но уточнять не хотелось: происшествие казалось мне странным, было в нем что-то несуразное, в этом, наверное, и таился подвох. И до сих пор я не могу избавиться от этого ощущения.

Потом хозяин взглянул на меня, и думаю, я показался ему бледным как смерть, потому что он тут же постарался меня ободрить:

— Вы слишком впечатлительный, разволновались из-за пустяков. Идемте, я вам налью коньячку, сразу придете в себя.

С верхней зеркальной полки за стойкой бара он достал почти овальную, волнистого стекла, бутылку арманьяка. Я провожал его взглядом и заметил фотографию, которой раньше не видел: Арман в детстве, но несомненно Арман, рядом с плотной женщиной, несомненно матерью, за стойкой на фоне полки: эта же самая стойка и эта же полка, с такими же бутылками, расставленными в точно таком же порядке. Постоянство, надежность, счастье.

Тогда я снова посмотрел на снимки, изображающие чудесное исцеление. Счастье может дать крен, но ангел-хранитель приходит на помощь.

Я вышел и в первом же магазине купил три диска Жака Бреля, все двойные. Могу предположить, господин судья, что вам непонятно, откуда я беру деньги. Все очень просто. Пусть я и не сумел разобраться с вирусом Гуиди, все-таки я бывший хакер. Вот я и снимаю в банкомате деньги с одного заграничного счета, а счет время от времени пополняется благодаря доброхотным даяниям отдельных пользователей — посетителей порносайтов. Пока они загружают какую-нибудь бесплатную страницу, я устанавливаю их IP-код, практически это адрес компьютера, соединенного с Интернетом. Выбираю только постоянные IP, принадлежащие компьютерам, подключенным к сети какого-нибудь предприятия или университета, таким образом легко узнать, кто ими пользуется. Потом направляю бланк для онлайновой оплаты услуг, и на мой счет переводят денежки за несуществующую подписку на какой-нибудь www.суперпорно-сиськихардкор и т. п. Запрашиваемая сумма скромна, и требование уплаты не повторяется. Обычно все раскошеливаются не моргнув глазом. Секрет в том, чтобы не настаивать и не требовать лишнего. Потому я и не смог воспользоваться этой системой для уплаты долгов: большие цифры сразу подведут под монастырь. И потом, тогда я еще не перешел черту. Теперь — другое дело.

«Avec la mer du Nord pour dernier terrain vague / Et des vagues de dunes pour arr#234;ter les vagues… / Avec le vent, de Test #233;coutez-le tenir / Le plat pays qui est le mien…».[13]

Я списал слова, только что прозвучавшие на диске, который играет в компьютере. С вечера я баюкаю себя песнями Бреля и начинаю верить в чудо месье Армана. Тревога возвращается временами, особенно когда вспоминаю, что вы мне не ответили. Но потом верх берет меланхолия, та истома, которая лишает всяких сил, даже сил бояться.

«Les vieux ne r#234;vent plus, leurs livres s'ensomeillent, leurs pianos sont ferm#233;s… / Le petit chat est mort, le muscat du dimanche ne les fait plus chanter…».[14]

И я похож на этих стариков.

«Du lit #224; la fen#234;tre, puis du lit au fauteuil et puis du lit au lit».[15]

У себя в комнате я тоже передвигаюсь от постели к окну, в постель из кресла, по правде сказать, это просто стул, и выходит— от постели к постели. А потом, может, вообще перестану двигаться.