"Очерки секретной службы. Из истории разведки" - читать интересную книгу автора (Роуан Ричард Уилмер)

Глава восемнадцатая Синие и серые агенты

Провал балтиморского заговора интересен и важен не только тем, что удалось сохранить жизнь Линкольна, которому суждено было спасти союз американских штатов, но и тем, что он продемонстрировал отличную координацию действий секретной службы и контрразведки. Пинкертон и его сотрудники вернулись в Чикаго; но их совместные операции в критические недели, предшествовавшие вступлению президента в должность 4 марта 1861 года, так зарекомендовали агентство Пинкертона в кругах нового республиканского руководства, что глава агентства и Тимоти Уэбстер были снова вызваны в Вашингтон.

Перед страной встала угроза неизбежной войны. Организованный мятеж охватил девять южных штатов, а у федерального правительства имелась лишь плохо организованная и морально неустойчивая армия. Каждый сколько-нибудь значительный штаб северян кишел шпионами; секретной службы для борьбы с ними у федерального правительства не было и в помине.

В понедельник 15 апреля, после того как мятежные артиллеристы Чарлстона в Южной Каролине прекратили стрельбу по форту Самнер, президент Линкольн объявил первый призыв 75 000 волонтеров. 19 апреля Массачусетский пехотный полк высадился в Балтиморе, чтобы, промаршировав по городу, следовать в Вашингтон. И тут оправдались самые худшие предсказания сыщиков: начались беспорядки и насилия. Агитация Фернандины и его последователей, нескрываемая враждебность местных чиновников, вроде полицейского маршала Кейна, наконец-то нашли себе цель; пехотинцам-»янки», осажденным огромной толпой, подстрекаемой к зверским насилиям, пришлось отстаивать свою жизнь штыками и боевыми патронами.

За этим кровавым бунтом последовала вторая демонстрация, о возможности которой ещё за два месяца предупреждали пинкертоновские агенты. На заре 20 апреля были сожжены мосты у Мелвейла, Рили-Хауза и Кокисвилла, на Гаррисбергской дороге, а также через реки Буш, Ганпаудер и Гаррис-Крик. Сообщение между столицей и Севером было прервано, телеграфные провода перерезаны. Правительство оказалось запертым в Вашингтоне, где оставалось всего несколько батальонов солдат, зато вдвое большее количество хотя и недисциплинированных, но все же деятельных сторонников раскола.

Одним из первых эмиссаров Севера, отправленных на рекогносцировку, был Тимоти Уэбстер. В подкладку его жилета и в воротник пальто миссис Кет Уорн вшила дюжину мелко исписанных посланий от друзей президента. Этот пинкертоновский агент не только весьма спешно доставил их секретарю Линкольна, но и привез с собой устные сообщения, в результате которых был арестован один из видных заговорщиков.

Поимка столь крупной дичи стала обнадеживающим началом; Линкольн послал за Уэбстером, желая лично его поздравить. За каких-нибудь три месяца Тимоти Уэбстер превратился из частного сыщика в секретного агента и шпиона-профессионала, в шпиона-двойника, в разъездного наблюдателя, в правительственного курьера и, наконец, в контрразведчика — все это без предварительной подготовки, но с неизменным успехом. Так он освоил все основные роли в системе секретной службы. Конечно, часть его успехов обусловливалась дезорганизацией, царившей в лагере южан.

Одно из писем Линкольна, спрятанное в выдолбленной трости Уэбстера, было адресовано его начальнику Пинкертону. Президент приглашал Аллана Пинкертона прибыть в столицу и обсудить с ним и членами кабинета вопрос об учреждении в Вашингтоне «отдела секретной службы».

Пинкертон согласился. Тучи агентов Юга без устали следили за приготовлениями Севера к войне. Никто не угрожал им, никто не призывал их к порядку. Если бы существовала контрразведка, которая мешали бы им посылать донесения о приготовлениях Севера, южане вряд ли мобилизовались бы с таким явным ликованием.

Главным руководителем вновь организованной и утвержденной свыше федеральной секретной службы США был назначен Пинкертон — прирожденный контрразведчик, осмотрительный, вдумчивый и осторожный. До этого своего назначения он не сидел сложа руки, а практиковался в искусстве военной разведки в качестве «майора Аллена», офицера при штабе генерала Джорджа Мак-Клеллана.

Федеральная секретная служба под руководством Пинкертона сняла для своего штаба дом на 1-й улице. После разгрома у Манассаса стало ясно, что перед правительством стоит серьезная проблема подавления шпионов Юга. Но генералу Мак-Клелланну хотелось, чтобы Аллан Пинкертон сопровождал его в качестве штабного офицера и руководителя новой секретной службы. Вероятно, штаб Мак-Клеллана притягивал к себе шпионов, как магнит. Однако Вашингтон оставался более опасной зоной, где обнаружить шпионов было ещё труднее и где они могли принести больше вреда. Если не сам Пинкертон, то главнокомандующий должен был это понимать.

Вскоре новая федеральная секретная служба показала все свои возможности в отношении одного весьма опасного агента Конфедерации. Тогдашний помощник военного министра Скотт посетил Пинкертона, чтобы указать ему на враждебную деятельность миссис Розы Гринхау, проживавшей в столице на углу 13-й и 1-й улиц. Вдова, слывшая богатой женщиной, была агентом мятежников, причем даже не пыталась прикрыть свое сочувствие Югу хотя бы показным нейтралитетом.

В одном из многочисленных докладов генералу Мак-Клеллану Пинкертон говорил о подозрительных лицах, имеющих «доступ в золоченый салон аристократических предателей». Столь презрительно охарактеризованная привилегия принадлежала миссис Гринхау по естественному праву и базировалась на её получившей широкую известность фразе, что она «не любит и не почитает старого звездно-полосатого флага», а видит в нем лишь символ «аболиционизма — убийств, грабежа, угнетения и позора».

Свою шпионскую деятельность она начала в апреле 1861 года, а в ноябре того же года военное министерство и Аллан Пинкертон были сильно обеспокоены её непрерывным пребыванием в столице. Помощник министра Скотт утверждал, что Роза Гринхау — опаснейшая шпионка, легкомысленно пренебрегающая маскировкой своих откровенных высказываний. И как только Аллан Пинкертон и некоторые его агенты начали вести наблюдение за этой дамой, они обнаружили не только справедливость этого утверждения, но и неопровержимые доказательства измены одного федерального чиновника, которого она открыто старалась завербовать.

Окна квартиры Гринхау были расположены слишком высоко, поэтому, чтобы что-нибудь увидеть с тротуара, сыщики Пинкертона обычно снимали обувь и становились на плечи друг другу. Слежка, проводимая по такому «гимнастическому» методу, принесла обильные плоды, и в скором времени миссис Гринхау угодила в тюрьму Олд-Кэпитал.

Аллан Пинкертон попытался использовать фешенебельную квартиру миссис Гринхау как ловушку. К его большому удивлению, в день ареста миссис Гринхау на её квартиру не пришел ни один человек, хотя бы сколько-нибудь замешанный в интригах Юга. Агенты секретной службы, томясь в засаде, тщетно дожидались их появления, ибо восьмилетняя дочь миссис Гринхау залезла на дерево и оттуда кричала всем знакомым ей лицам: «Маму арестовали!.. Мама арестована!..».

Благодаря давлению, оказанному многочисленными друзьями, Розе Гринхау удалось избежать военного суда или даже длительного заточения. Напротив, вскоре ей разрешили отбыть в Ричмонд на пароходе, защищенном флагом перемирия.

Тем временем Тимоти Уэбстер состязался с Алланом Пинкертоном в подвигах контрразведки: он ещё глубже проник в ряды сторонников Юга в Мэриленде, которые чувствовали себя «отрезанными» от своих южных единомышленников. Разыгрывая из себя заядлого мятежника, Уэбстер изображал каждую из своих дерзких поездок в Виргинию как подвиг, совершенный в пользу Юга и его приверженцев. Когда рьяный федеральный сыщик Мак-Фейл добился ареста Уэбстера в Балтиморе, Пинкертон лично допросил столь «подозрительного субъекта». Во время этой встречи было условлено, что Уэбстера, как мятежника, препроводят в форт Мак-Генри. Там ему дадут возможность бежать из-под стражи, а караульные солдаты получат приказ стрелять в воздух.

Так и произошло. Уэбстер вернулся в Балтимору глухой ночью, был встречен ликованием, оставался среди мятежников трое суток, а затем снова улизнул для доклада Аллану Пинкертону.

В начале второго года гражданской войны Тимоти Уэбстер достиг полного расцвета своей карьеры. Когда молодой человек по фамилии Камилер, известный сторонник Юга в округе Леонардстаун, рискнул пересечь реку Потомак, его тотчас же арестовали по подозрению в шпионаже. Одного слова Уэбстера, сказанного начальнику тюрьмы, куда посадили Камилера, было вполне достаточно для его освобождения.

Здоровье Уэбстера к тому времени пошатнулось; одно время он болел ревматизмом, приступы которого долго его мучили.

Вскоре должен был начаться поход Мак-Клеллана на полуостров. Секретная служба бросила все свои силы для выяснения численности гарнизона и системы обороны Ричмонда. Уэбстер внезапно замолчал — от него не поступало никаких сведений, хотя срок получения очередного донесения давно миновал. И Аллан Пинкертон принял решение, которое привело к гибели Уэбстера. Два федеральных агента. Прайс Льюис и Джон Скалли, вызвались проникнуть в Ричмонд и попытаться наладить связь с Уэбстером.

В это время тяжело больной Уэбстер находился в Ричмонде; он страдал острым суставным ревматизмом и не мог даже встать с постели. Скалли и Льюис увиделись с ним в гостинице, где за ним нежно ухаживала миссис Лоутон и заботилось местное население. Новоприбывшие, как и опасался Уэбстер, были немедленно взяты под наблюдение. Обоих агентов Аллана Пинкертона заподозрили в шпионаже, внезапно заключили под стражу и пригрозили им виселицей.

Под влиянием сильнейшего давления, а также необходимости сделать выбор между повешением и полным признанием, Скалли сломался. После этого решил быть откровенным с начальником полиции и Льюис. Оба они стали главными свидетелями на процессе Уэбстера. Накидывая своими показаниями петлю на шею Уэбстера, они спасали от смертной казни себя. В итоге к повешению был приговорен только Уэбстер.

Генерал Мак-Клеллан был сильно взволнован, получив известие о постигшей Уэбстера судьбе. По предложению Мак-Клеллана Аллан Пинкертон спешно выехал в Вашингтон, чтобы любым видом официального вмешательства побудить Ричмонд отсрочить казнь. Президент Линкольн согласился созвать заседание кабинета министров и попытаться что-то сделать для человека, которому правительство было столь многим обязано. Военный министр Стэнтон заявил, что применит все имеющиеся в его распоряжении средства для спасения Уэбстера; что касается Скалли и Льюиса, предавших Уэбстера ради спасения собственной шкуры, они не заслуживают официального заступничества.

Решено было отправить телеграфом и на специальном судне обращение к руководителям южан, в котором указывалось на снисходительное отношение федеральных властей к их сторонникам и напоминалось, что многие из них, вроде миссис Розы Гринхау, после недолгого заключения были освобождены; что никто из обвинявшихся в шпионаже в пользу южан не был судим как за преступление, наказуемое смертной казнью, и не приговаривался к смерти. Южанам давалось понять, что если они казнят Уэбстера, федеральное правительство за него отомстит.

В это время все тюрьмы на Севере были переполнены сторонниками Юга; строгий военный режим в отношении мятежников дал бы президенту южан Дэвису Джефферсону представление о конкретных репрессивных мерах, которые правительство предпримет против мятежников, если Уэбстера, Скалли и Льюиса повесят. Но сообщение военного министра было составлено в таких дипломатичных выражениях, что политические руководители мятежников истолковали его как разрешение следовать по намеченному ими пути без особой опаски, в полном соответствии с тактикой их генералов. Так они и поступали до тех пор, пока борьбу против них не возглавили смелые полководцы Грант и Шерман.

Тем временем Мак-Клеллан медленно продвигался к Ричмонду и был всего в 4 милях от него, когда десант Гаррисона вынудил его отступить. Мак-Клеллан был американским наблюдателем в Крымской войне 1854–1855 годов. Видимо, та война и научила Клеллана осторожности.

Решение Пинкертона отправить Скалли и Льюиса на поиски Тимоти Уэбстера стоило американцам жизни этого даровитейшего работника секретной службы. Но внезапная отставка Пинкертона с должности начальника секретной службы не имела никакого отношения к гибели Уэбстера. Дело в том, что после победы правительственных войск у Антитама командование армией было вверено Амброзу Бернсайду. И Пинкертон резко осудил президента Линкольна, демонстративно отказавшись руководить шпионажем и контрразведкой для нового командующего, сменившего обожаемого им генерала Мак-Клеллана.