"Медные колокола" - читать интересную книгу автора (Анненкова Ирина)

Глава четвертая

Ванята даже не заметил моего появления. Зайдя в дальнюю комнатку-спаленку, я остолбенела. Моя кровать, его лавка, массивный деревянный стол у окна, ларь у противоположной стены, даже пол были густо уставлены стопками и стопочками книг, вытащенными из наполовину опустевшего бабушкиного шкафа. Темные обложки были повсюду, даже у меня под ногами. Сам нарушитель спокойствия сидел на лоскутном половике и самозабвенно листал внушительный фолиант, не забывая при этом откусывать от пирога, напоминающего своими размерами средний лапоть — Микеша явно решил перевыполнить план по откорму мальчишки домашнего, тощего. Р-р-р!! Увижу хоть одно жирное пятно на страницах — сама всех съем!

Так, а что это мы там читаем? Ага!

Насколько мне было видно, Ванька влюбленными глазами разглядывал невероятной красоты единорога, тщательно нарисованного неизвестным, но очень талантливым художником-графиком. Красавец жеребец был изображен на фоне березовой рощи. Он горделиво взирал на пасущихся поодаль самок с жеребятами. Ниже следовал подробный текст, посвященный анатомическим особенностям, ареалам обитания, пищевым предпочтениям и привычкам редких копытных. Как же, как же, я и сама в свое время выучила эту книгу практически наизусть! Дальше будет про фениксов, химер, грифонов, Сирина с Алконостом, Рарога, Стратима, птицу — Гамаюн, Жар-птицу, Конька-Горбунка. А в последних главах — всё о драконах, от трехглавого Змея Горыныча до змееподобного Линдворма, распространяющего чуму Виверна и живущего в далеких восточных землях Дракона-со-свечой, освещающего небесные врата.

Жаль, что в Черном Лесу и вообще в Синедолии вся эта красота не водится! Только в книжках…. Лет пять назад я, помнится, безрезультатно обыскала все овраги, пытаясь найти хоть одно-единственное огненное жар-перышко, хоть переливающийся жемчужный волосок из хвоста единорога. А бабушка посмеивалась, спрашивая, не боюсь ли я вместо перышка найти чешуйку. Немаленькую такую…. Впрочем, ведунья всегда утешала меня, туманно намекая, что всё ещё впереди, и волшебные встречи с необыкновенными созданиями тоже.

Может быть…

Я подхватила с кровати пухлый том в темной глянцевой обложке и бегло пролистала его. Хорошо, что Ванька увлекся той, другой книгой. Эта тоже была посвящена редким магическим и мифическим животным, однако отличалась от первой примерно так же, как отличается нарядный общительный болтун-всезнайка от молчаливого нелюдимого мудреца. Том, который я держала в руках, изобиловал неточностями и ошибками в классификации и описании видов и подвидов, а также содержал кучу сплетен и легенд. Его авторы явно не утруждали себя проверкой псевдонаучной информации, которую щедро вываливали на читателя, имея крайне смутное представление о такой штуке, как научный подход к изучаемому вопросу.

Зато многочисленные картинки в книге были живые, да к тому же очень красочные. Правда, единороги на них частенько выглядели настолько свирепо, что в голову искушенного читателя закрадывалось смутное подозрение: может, это всё-таки пещерные химеры, известные своим вздорным и неуживчивым нравом? Смущенные грифоны боязливо сторожили кучи золота, а все сто голов Лернейской Гидры, по жизни хищника лютого и неразборчивого, стыдливо улыбались, как деревенские девицы на выданье. Но ведь красиво!

Я вздохнула. Сейчас на рисунке красный колючий дракон неясного подвида с аппетитом харчил вяло сопротивляющуюся девицу, судя по пышным кружевным юбкам и валяющейся рядом короне — настоящую принцессу. Вот ещё, кстати, забавный миф о пристрастии этих магических рептилий к особам королевской крови. На самом деле и это подтверждают все более-менее серьезные источники драконам совершенно всё равно — королева или селянка. Да хоть кузнец! Здесь вопрос диеты и принципов: кто-то ест только мясо домашних животных и дичь, а кто-то и человечинкой не побрезгует.

Дракон на картинке наконец-то справился со своим обедом, смачно рыгнул, облизнулся и брякнулся на бок — переваривать. Я захлопнула толстый том. Когда бабушка Полеля объяснила мне, глупышке, очарованной оживающими рисунками, разницу между книгами серьезными и несерьезными, я, помнится, была поражена. Зачем же намеренно печатать враки, да ещё и так украшать их?! Нечестно!

— А ты не обижайся на книжку, — посоветовала мне тогда бабушка. — Посмотри, она ведь такая красивая! Просто отнесись к ней как, ну, скажем, к сказке.

— Но это же не сказка! — обиженно насупилась я. Мне было трудно смириться с тем, что на севере Синедолии не водились ни единороги, ни драконы, хотя книга на голубом глазу утверждала обратное. — Зачем тебе эта книжка-врушка? По-моему, ее стоит выкинуть!

— Ты лучше выкинь из головы такие глупости, — строго посоветовала Полеля и пояснила: — Всё имеет право на жизнь, просто надо уметь правильно это оценивать и относиться соответственно. Поняла, малышка?

Я поняла, но очень не скоро. Да, в каждой сказке есть доля сказки, а в каждой правде — доля правды.

— Вань, а Вань! — я взъерошила его чисто промытую русую макушку Варёме вчера пришлось немало потрудиться, чтобы под корень извести неизбежный результат дикой лесной жизни — настойчивую живность, решившую считать своим домом родным Ваняткину голову. — Ванюш, а как мы с тобой теперь это всё на место поставим? Ты помнишь, где что было?

Мальчик оторвался от книги и улыбнулся мне снизу вверх.

— Не волнуйся, Славочка, я всё запомнил. Я потом сам уберу. Можно, я ещё почитаю? Очень интересно про жеребят единорога. Ты знаешь, их, оказывается, можно приручить! Я не знал. У меня дома тоже была книжка про них, но там всё больше сказки. Нет, ну ты знала?! Вот бы приручить одного!

— Читай, малыш. Только дай-ка сюда табуретку, мне надо достать одну книжку вон оттуда.

Унося в руках толстый-претолстый том в черной потертой обложке — бабушкину заветную колдовскую книгу, я обернулась в дверях.

— Ты знаешь, в некоторых книгах пишут много всякой ерунды. Не обижайся на них. Относись к ним как к сказкам, ладно?

Бабушкино волшебное зеркало сегодня решило прикинуться добропорядочным предметом интерьера. В гладкой темноватой поверхности невинно отражались печка, Микеша со скалкой в лапках, я с растрепанной челкой, аккуратно сложенное полотенце на столе, бочонок с водой…. Всё чистенько так, скромненько. Правда, если повнимательнее приглядеться, то можно заметить, что валяющийся под лавкой веник и пучки трав под потолком зеркало проигнорировало. Избирательный, так сказать, подход к восприятию действительности: «найдите десять отличий».

Разложив на выскобленном столе книгу, я принялась освежать в памяти обряд прокола пространства. Так, вода колодезная студеная, полведра, у меня есть. Свеча наговорная обрядовая — тоже, ещё бабушка делала. Свет лунный скоро будет. Ага, теперь травы. Сверяясь с записями, я порылась в берестяных коробочках и придирчиво выбрала засушенные веточки шалфея и очанки, а из старинной резной шкатулки, перешедшей ко мне по наследству, осторожно достала небольшой кусочек драгоценного белого сандала.

Слова заклинания и пассы я помнила хорошо, как, впрочем, и всё то, что мне когда-либо довелось прочесть либо увидеть. Да, не зря бабушка Полеля заставляла меня изучать ее колдовские книги, даром, что на практике полученные знания мне тогда было не применить.

Теперь дело за малым: дождаться вечера и уговорить капризную принцессу.

Вспоминая, как это делала старая вещунья, я поставила перед зеркалом легкий столик и расположила на нем миску с водой, курильницу и свечу. Перед обрядом надо омыть «окно в другой мир».

Часто обмакивая домотканое льняное полотенце в миску, я скупыми движениями начала протирать гладкую холодную поверхность. Три плавных круговых движения посолонь — заклинание — три движения осолонь — заклинание, и так трижды три раза. Моя рука как будто стирала изображение — сперва смазались и исчезли мелкие предметы, потом стол с печью, затем растворились и стены, и на меня глянула слепая пустота. Уф-ф! Вроде, с этим всё.

Однако, отчитав положенные заклинания, я вновь намочила полотенце и продолжила обряд, только вместо колдовских формул стала говорить с артефактом сама — как чувствовала, как верила.

Зеркальце, свет мой, прошу тебя, услышь меня, послушай, покорись, помоги, исполни просьбу мою. Не серчай на меня, неумелую, бесталанную. Смерть бродит вокруг нашего леса, нашего дома, нашего мира! Покажи мне города и села, горы и веси, близкие и далекие. Не любопытствую по-пустому, но узнать хочу, что в большом мире творится. Прости меня, глупую, неразумную, вразуми от своей мудрости.

Полотенце в моих руках потемнело, подернулось нездоровым налетом, обжигающим кожу. Всё, больше не могу его держать! Может, хватит?

Я осторожно сложила ткань в миску, плеснула туда отвара княженики и задвинула под лавку. Пусть стоит, попозже запарю стебелёк-другой борца, щепотку чистотела и вымочу лён, вобравший в себя всё чуждое и недоброе, что могло прийти ко мне из Зазеркалья.

Потом березовой лучинкой зажгла свечу, в курильницу уложила малый докрасна раскаленный уголек, а на него — подготовленные травы и сандал. Ароматные завитки дыма неторопливо поползли по комнате. Уставившись немигающим взглядом в глубокий провал за стеклом и держа кисти рук перед собой локти согнуты под прямым углом, пальцы сложены «бабочкой» и обращены друг к другу, я начала выплетать заклинание. Формула была длинной, и произнести ее необходимо звучно, чётко и на одном дыхании. Но я не боялась задохнуться и сбиться, чудесная уверенность в собственных силах наконец-то явилась мне. Как это произошло, благодаря чему? Наверняка я этого не знала, но чувствовала, что слёзы, пришедшие ко мне в вымороченной деревне, и смертельная схватка с нежитью, из которой мне удалось выйти победительницей, изменили и укрепили мою слабую и несмелую душу.

Так, первое заклинание произнесено. Пока стекло по-прежнему оставалось тёмным и безучастным, не отражая даже моего лица. Наоборот, появилось такое ощущение, будто наш мир начал по каплям просачиваться в иное пространство, уплывать в Зазеркалье.

Ничего. Не страшно.

Вру! Страшно, да ещё как!

Я плавно поднялась, шагнула к окну, одним движением отдернула плотную льняную занавеску, расшитую охранными рунами и настежь распахнула мелкоячеистую оконницу. Лунный свет яростно ворвался в комнату и хлынул, клубясь, через глухую поверхность зеркала, заполняя собой его тёмную бездну.

Второе заклинание далось мне куда тяжелее. Не хватало воздуха, слова норовили застрять на языке, голос начал слабеть и подрагивать. Отчаянным усилием воли я довела до конца магическую формулу, при этом плавно сближая пальцы рук. С последним звуком я резко развела руки в стороны, одновременно поворачивая их ладонями к темному стеклу и направляя на него бурлящую — я явственно ощущала это! — силу, скопившуюся на моих пальцах.

Медленно, очень медленно, словно нехотя безликий мрак иномирья начал складываться в некое подобие тоннеля, стены которого удерживала текущая с моих рук магическая сила. Сперва эти стены казались сотканными из тумана, из лунного света, но постепенно они приобретали плотность и текстуру, на место изменчивости и прозрачности приходила уверенность и устойчивость.

Я слегка пошевелила руками. Переливчатый тоннель стал чуть шире, потолок пошел вверх, и в глубине зеркала вспыхнула яркая точка и начала разрастаться, приближаясь.

Передо мной простиралась широкая пустошь. Лунный свет заливал ее, а магическое стекло подхватывало серебристый поток и так усиливало его, что было непонятно, то ли это светит невозможно яркая луна, то ли тусклое солнце из последних сил пробивается через тучи. В этом мертвенном освещении была видна каждая прошлогодняя сухая былинка, каждый ком непаханой земли. На ветвях одиноко растущего дерева сидели две вороны, а в неглубоком овражке возилась какая-то нечисть — можно было даже распознать ее тусклую, неживую ауру.

Уверенно удерживая тоннель, я попросила:

— Покажи мне Синий Луг!

В окнах домов самого большого и многолюдного из наших окрестных сел не светилось ни огонька. Да, конечно, в деревнях ложатся рано, но не настолько же! Вон, Ванька мой до сих пор читает, сидя в спаленке под присмотром Микеши а чтобы не сунулся ко мне посередине обряда!

Печально знакомая картина…. Не воркуют в тени плетней парочки, не брешут собаки, нигде не возится на насесте неугомонный петух. Тишина. Только поскрипывают на ветру открытые нараспашку двери изб, да створки незапертых деревенских ворот изредка хлопают друг об друга, словно челюсти голодного великана, пытающегося ухватить добычу.

— Теперь покажи мне Березовку… Сосновку… Долгие Бороды… Селец…

Окрест Черного леса не осталось никого. Везде лишь опустевшие улицы, темные заброшенные дома, безмолвие, безлюдье да распахнутые настежь двери и ворота. Ни человека, ни зверя.

Да! Нежити, кстати, я тоже почти не обнаружила — кроме той одинокой, что возилась в овражке, мне на глаза попались лишь пара-тройка вялых упырей у старого буевища, да праздно шатающийся по полю волкодлак. Маловато как-то будет для обычной синедолийской местности!

Борясь с подступающими слезами, я попросила:

— Зеркальце, милое, а покажи мне теперь столицу нашу Преславицу.

Уф-ф! Хвала богам, стольный город был полон жизни. Несмотря на не ранний час, по улицам болталось довольно много народа. Двери харчевни «Монах и Подкова» постоянно хлопали, впуская и выпуская клиентов. Вывеска, натуралистично изображающая толстого стриженного кружком монаха с гигантской подковой в могучей руке, выразительно подрагивала, намекая на свое заветное желание дать кому-нибудь по голове. В луже у низенького заборчика, огораживающего харчевню, нежилась упитанная свинья.

Я переместилась к одним из городских ворот. И тут всё спокойно. Зачинив на ночь ворота и заложив их здоровенным брусом, удалые стражи порядка слегка расслаблялись, запивая принесенный из дому женами либо детишками ужин мутным бесцветным напитком, добытым явно в ближайшей корчме. Объемистая бутыль с пойлом ходила по кругу. Сидевший в углу хитроглазый стражник уже неспешно перетасовывал новенькую колоду карт — вечер собирался продолжиться на мажорной ноте. Было совсем не похоже, чтобы в городе ощущалась тревога, или что войска приведены в состояние повышенной боеготовности. Напротив, в поведении людей чувствовалась привычная сытая расслабленность.

Великокняжеские палаты сияли огнями, к парадным ажурным воротам то и дело подъезжали нарядные крытые возки и богато одетые всадники на породистых конях в дорогой сбруе. Бал? Прием заморского посольства? Может быть.

Потом вместе с зеркалом я побывала в Березани-городке и в Сторожце, охраняющем порубежье Синедолии с юго-востока. Везде мир, порядок, благодать. Не чувствовалось беспокойства и в крепостях Перепутье и Городень, а также в попавшихся нам на глаза деревеньках.

Будто два разных мира стояли друг против друга — мертвый север с Черным Лесом на краю и вся остальная Синедолия. Нас словно накрыло зловещим пятном, убившим все, до чего оно сумело дотянуться. Выстоял лишь наш лес, что-то ему помогло, защитило.

А в мире живых о нашей беде, похоже, и не подозревали. Хотя… колокола исчезли повсюду! Я тщательно осмотрела все храмы — лишь кое-где на осиротевших колокольнях можно было обнаружить звон-другой — и это вместо привычного многозвонья-то!

— Зеркало, зеркало, покажи мне того, кто может справиться с этой напастью! — взмолилась я. В ответ артефакт сердито замигал, и изображение начало медленно тускнеть. А не задавай таких вопросов!

Спохватившись, я довела обряд до конца, ещё раз согласно ритуалу омыла студеной колодезной водой нравное стекло, прочла запирающее заклинание и устало сгорбилась на табурете, опустив голову на руки. С непривычки и от усталости у меня дрожала даже спина, слегка подташнивало; душа болезненно корчилась от ужаса, жалости и непонимания, но отчаяния не было.

Пожалуй, сегодня я впервые ощутила свою силу. Я смогла!

Тяжело поднявшись на ноги, я потянулась к зеркалу и прижалась лицом к его гладкой полированной раме: «Спасибо тебе, что помогло, не отказало, не побрезговало».

Зеркало возмущенно замигало, — что за вольности, что за панибратство?! — пошло радужными пятнами, а затем на нем появилось моё изображение.

С зелеными раскидистыми рогами и пышными усами.

Ну, всё! Где там у Микеши скалка лежит?!!!

— Значит, говоришь, окрест леса нашего никого не осталось?

Мы с лешим голова к голове склонились над большой картой Синедолии, красиво исполненной на мягкой светлой коже. По краям карта была изукрашена искусными рисунками: загадочные свитки, пухлые младенцы, дующие в трубы, щекастые ладьи с тугими парусами и развевающимися флагами. На местах расположения городов красовались замки с островерхими башенками на крыше, дороги змеились во все стороны, старательно опутывая пространство и бросая вызов времени. На месте болота сидела очень живописная лягушка размером с хорошего вола.

Словом, прекрасная карта! Жаль только, она пролежала в бабушкином шкафу никак не меньше ста лет. А может, и всех двухсот!

Лягушкино болото давно осушили, добывая торф. На месте деревеньки Преславицы вырос одноименный стольный град. Там же, где были нарисованы горделивые башенки, зачастую не осталось не только городов, но и собственно замков, одни развалины, да и те растащили практичные селяне — в хозяйстве, чай, всё пригодится! Часть лесов свели, а освободившуюся землю распахали под лён и гречу. Эти новости краеведенья поведал образованный Горыныч, в отличие от нас изредка всё-таки вылетавший за границы Черного Леса. Грач выглядел крайне сконфуженным: он ничего не знал про мор в соседних деревнях, и был крайне недоволен своей неосведомленностью.

А в остальном — карта как карта. Горы на западе и на востоке, причём те, что на востоке — крутые, скалистые; западные же невысокие, пологие, густо поросшие лесом, изобилующим дичью и нежитью, что и было отражено неизвестным картографом. На севере — глухие леса на сотню верст. С юга же и юго-запада граница Синедолии проходит по высокому берегу могучей реки Светлой. Дальше к югу лежат просторные степи, населенные какими-то не очень дружелюбными кочевыми народами.

— Похоже, никого не осталось, дедушка, — вздохнула я и отчеркнула остро отточенным ногтем полосу на мягкой коже. — Вот отсюда и кверху — пусто. Ниже — живут себе люди как ни в чем не бывало.

— Слетать, что ли? — проскрипел Горыныч, переминаясь с лапы на лапу. — Хоть посмотрю сам, разведаю.

— Да что тебе неймется? — строго одернул его леший. — Славка вон уж съездила на разведку, едва ноги унесла. Теперь и ты хочешь поискать, не порхает ли там чего зубастого, с добрыми такими глазами? Или ты думаешь, что увидишь больше, чем ей показало зерцало магическое? Ну, это вряд ли.

Грач сверкнул глазом и обиженно надулся.

— Дедушка, — сменила тему я, — а почему Черный Лес не пострадал? Что его защитило?

Леший укоризненно посмотрел на меня.

— Это всё Полелюшку благодарить надо. Сумела она лес наш от чар враждебных сокрыть, охрану колдовскую сплести. Как ей удалось это сделать — ума не приложу! Ведь обычно со смертью мага рассыпаются и все наложенные им заклятья. А тут — на тебе! Всё стоит целым — целехонько. Многого ей эта ворожба стоила, на крови, чай, пришлось обряд творить, да ещё и собирать в узел тайные силы огня, воды, земли да воздуха, укланивать их! Только я про то мало чего знаю. Так — догадываюсь …

Дедок пригорюнился.

— Только знаешь что, девонька, лес-то наш, вроде, нынче и не пострадал, это хорошо, да только в другой раз сеть охранная удара никак не выдюжит. Никак! — он строго поднял палец. — Ходил я всё последние дни, смотрел — совсем она истончилась, кое-где едва держится, а где-то уже и вовсе ее нет.

— А ее что, можно увидеть? — осторожно спросила я. Ничего себе!

— Можно, конечно, только смотреть надо правильно.

— А это как?

— Ну-у, это, как сказать-то? — леший поскреб в мшистом затылке. — Ну, этим, как его… колдовским зрением воспользоваться надо, во как!

М-да, очень понятно. Ладно, разберусь!

— Колдовское зрение — это когда ты можешь видеть магическую сущность всего, что тебя окружает: птиц, животных, людей, растений, и даже вещей. Увидишь сущности — сможешь увидеть и силы, их связывающие, — а это уже Горыныч, глядя на моё ошеломленное и растерянное лицо, прервал своё укоризненное молчание и снизошел до пояснения.

А ведь верно! Только теперь до меня дошло, что каждый раз, подъезжая к нашему лесу, я замечала исходящий от него приглушенный радужный отсвет. Прежде я не придавала этому явлению особого значения, считая его чем-то самим собою разумеющимся. Ну, мерцает себе, и мерцает, что ж такого?

А накануне, когда мы с Тинкой возвращались из Мутных Бродов, привычная переливающаяся дымка была почти незаметна…

— Так что же, дедушка, теперь, выходит, в Черный Лес любая нежить пробраться может? — вдруг дошло до меня.

— Нежить, нежить, — заворчал лесовик, — а что ты всё на нас валишь?!

Я смутилась. А и правда, ведь по большей части меня окружает именно нежить, от которой я ничего кроме добра и не видела. Не то, что от скандальной Манефы или вороватого Степки!

— Прости меня, дедушка, я не хотела никого обидеть. Ты же понимаешь, я не про вас, я про хищников, ну, вроде тех хлопцев, что меня сегодня в Мутных Бродах с хлебом-солью встречать вышли!

Леший похмыкал, повертел головой, да и раздумал дуться.

— Ты, Славка, за лес не боись! — он лихо глянул на меня и широким жестом бывалого вояки подкрутил зелененькую травку, по идее изображавшую ус. Та такого обращения не снесла и отвалилась. Старикан ничуть этим обстоятельством не смутился и быстренько приляпал растительность на место. — А я на что?! Да чтобы я свой лес от жмурья разного не оборонил?! А что ты думаешь? И обороню! Тут иного пастись надо… — усы опять печально обвисли: один, как и положено, вниз, а второй, приляпанный, как-то так вкривь и наискось.

Я вопросительно посмотрела на лешака.

— Не понимаешь? — раздосадовано спросил он, и пояснил: — Тот, кто это черное дело замыслил, вряд ли успокоится и оставит нас восвояси. Я так думаю, это он так силы свои попробовал, проверил, как да что получится.

— Ничего себе, проба пера! — возмутилась я. — Столько народу угробил!

— Да, Славушка, — вздохнул старичок, — пока он только лишь попробовал, чую я. А вот теперь этот гад всерьёз за дело возьмется! И тогда нам всем крышка. Мои чары против такой ворожбы не помогут, а Полелюшкиной сеточки охранной у нас, считай, больше и нет. Рассыплется она вовсе после первого же нового заклятья, точно тебе говорю! Погибнет Черный Лес!

Лесовик совсем сгорбился, тоскливо поморгал морщинистыми веками без ресниц и подозрительно хлюпнул носом.

Мы сидели на бревне у забора — на двор леший, по его словам, «взойти не мог».

«Не положено» ему, вот как!

Нас многое связывало. После бабушкиной смерти он сразу взялся опекать меня, заплаканную, растерянную, вновь осиротевшую. Мы и хоронили старую вещунью вместе, вдвоем.

Бабушка Полеля умерла неожиданно. Конечно, она была очень и очень стара, однако крепка и моложава. Я и не упомню, чтобы она когда-нибудь чем-либо болела. С раннего утра и до позднего вечера она оставалась на ногах, всегда при деле: собирала растения, готовила целебные сборы, варила зелья и снадобья, лечила людей и зверьё — помогала всем, кто бы ни обратился за подмогой; холила свой аптекарский огородик, где под ее присмотром росли многие необходимые в знахарском деле травки. Занималась со мной, не жалея сил и времени, чтобы научить меня всему, что знала сама ну, почти всему…. Да и по ночам ей частенько было не до сна — многие обряды и ритуалы предпочитали лунный свет солнечному.

И каждый день бабушка была бодра, собрана и полна энергии. Казалось, так будет всегда.

Теперь я думаю, что могучая опытная колдунья заранее знала день и час своего ухода из этого мира.

В то утро я спозаранку возилась в кладовой, разбирая остатки заготовленных с лета трав. Зима выдалась студеной, вьюжной. К нам часто привозили помороженных купцов, дровосеков и охотников — тех, чей труд сопряжен с разъездами и долгим пребыванием вдали от тепла очагов. Было немало случаев грудной лихорадки. В двух деревнях случился падеж скотины. Со всеми этими напастями мы справились, хвала богам, однако зелий потребовалось немало, и наши запасы подходили к концу — в отличие от зимы. И вот я старательно делала пометки на куске бересты, прикидывая, удастся ли нам дотянуть до нового сбора, и соображая, что же делать, если каких-либо травок всё-таки не хватит. По весне, конечно, кое-какую молодую поросль пощипать уже довольно скоро будет можно, однако большую часть трав собирают летом, дождавшись их цветения.

Я перебрала пузатые склянки темного стекла. Ну, точно! Вот ведь и росы, собранной с цветущих лесных полян в разное и строго определенное! время суток, почти не осталось! А ведь ее целебные свойства были совершенно незаменимы при приготовлении некоторых сильных и сложных зелий. Ох-хо-хонюшки!

— Славушка! Поднимись-ка ко мне, милая!

Войдя в комнату, я удивленно остановилась. Впервые мне довелось застать бабушку поздним утром в постели. Старая колдунья лежала, откинувшись на пышные, высоко взбитые подушки, и пристально смотрела на меня.

— Что случилось, бабушка Полеля?

— Присядь-ка, детонька, — она похлопала по кровати рядом с собой.

Я осторожно села на самый край, с недоумением разглядывая ведунью. Теперь я заметила, что на ней была надето новое льняное платье с вышитыми по вороту и манжетам незнакомыми мне рунами. Вьющиеся седые волосы тщательно расчесаны и серебристыми волнами лежат на плечах и груди. На лбу — расшитая темными знаками повязка.

Бабушка немного помолчала, вглядываясь мне в лицо. Я терпеливо ждала.

— Славочка, я сегодня ухожу, — наконец промолвила она.

— Далеко? — удивилась я. Полеля нечасто покидала Черный Лес, и одна из ее редких поездок завершилась как раз третьего дня.

— Да уж не близко, — слегка усмехнулась старая женщина. — Туда, — и она махнула рукой куда-то в пространство. Потом участливо поглядела на меня и спокойно пояснила: — Моё время пришло, доченька. Я должна покинуть этот мир.

И видя, что я не понимаю ее, пояснила:

— Я сегодня умру.

Я ошеломленно уставилась на нее. В груди образовалась сосущая пустота, такая же, как когда-то в детстве, когда я на спор с братом спрыгнула с крыши избы. Тогда ощущение падения в бездонную пропасть через пару мгновений благополучно завершилось растянутой лодыжкой, ушибленным локтем, крепким подзатыльником от отца и трехдневным домашним арестом в назидание остальным любителям острых ощущений. Теперь же полет в бесконечность и не думал прекращаться, пока бабушка крепкою рукою не встряхнула меня за плечо.

— Нет, нет, ты что, этого не может быть, это нельзя, — я отчаянно замотала головой. Как это так — умру? Я не понимала, не хотела, не могла понимать. Вот же она, бабушка Полеля, рядом со мною, как всегда спокойная, собранная, сжимает мою руку сильными пальцами. Какое отношение к ней может иметь непонятная далекая смерть?!

— Веслава, успокойся, возьми себя в руки, — строго, но вместе с тем ласково попросила колдунья. — Пойми, так надо. Пришло время. И в этом нет ничего страшного, уж я-то знаю, поверь мне. Но понадобится твоя помощь. Без тебя мне будет очень трудно, почти невозможно пройти весь путь так, как его следует проходить. Ты мне поможешь?

Она знала, чем привести меня в чувство. Сознание того, что без моей помощи бабушке будет тяжело и плохо, на время отодвинули в дальний угол сознания страх и боль. Усилием воли я заставила высохнуть брызнувшие было слезы. Это потом, много позже, я дам им волю; пока же я быстро переоделась в платье, как две капли воды похожее на то, что было на умирающей колдунье, повязала лоб темной лентой и снова присела на ее постель.

— Спасибо, милая, — улыбнулась мне Полеля. Её спокойствие и умиротворенность действовали на меня завораживающе, позволяя краем сознания надеяться на нереальность происходящего. Этого просто не может быть, не может быть, не может…

Бабушка умерла на закате. Всё это время я просидела с ней рука в руку, глаза в глаза, пока с последними лучами солнца она не отдала мне свой последний взгляд, последнюю улыбку и последний вздох, неожиданно сильно толкнувший меня в грудь.

Теперь мне требовалось выполнить ее последние распоряжения. Ещё до полуночи погребальный костер должен был превратить в прах ее тело, оставленное душой.

Всё это я должна была сделать сама, не прибегая к помощи других людей.

Но леший — не человек. Он ждал меня за воротами, и в огне и дыме высокого костра, сложенного нами вместе, бабушка Полеля унеслась к богам.

Потом мы вместе ели несолёные поминальные пироги, испеченные зарёванным Микешей, и я долго плакала, уткнувшись распухшим носом в корявый мшистый обрубок дерева — в тот день леший остался в своем истинном облике.

И вот теперь мой лесной дедок уныло хлюпал носом, тоскуя и страшась неведомой напасти, угрожающей убить его лес. И помощи было ждать неоткуда.

Неоткуда? Ну, это мы ещё посмотрим!

— Дедушка, а не слыхал ли ты, где и как можно было бы сильного мага отыскать? Ну, может, говорил кто? Или на хвосте принес? — я покосилась на нахохлившегося Горыныча.

— Где же ты его отыщешь? — грустно махнул лапкой леший. — Где-то они водятся, эти маги, а вот где? Мне ведь знать про такое не положено.

На слове «водятся» я чуть не подавилась.

— А в городах? В городах они могут быть?

— И в городах могут, и в селах, — неожиданно каркнул Горыныч. — Только слышал я, что настоящего чародея надо искать в Западных Горах. Там у них самое что ни на есть волшебственное место!

— А откуда ты знаешь? — я живо обернулась к нему.

— Так…знаю, и всё тут. Мы, птицы, многое знаем. То один чего чирикнет, то другой свистнет.

Надувшийся от важности грач с таинственным видом топтался у бревна.

— Свистнет, говоришь? — я призадумалась, изучая старинную карту. Это хорошо, коли свистнут. А мы возьмем, да и послушаем…