"Маска Лафатера" - читать интересную книгу автора (Шпаршу Йенс)Глава втораяПосле встречи в читальном зале я направился обратно в «Лимматхоф» и там, до странности окрыленный, стал набрасывать возможные варианты развития сюжета картины, предоставив полную свободу моей фантазии; на данный момент у меня в распоряжении находилось куда как мало реальных фактов, которые могли бы воспрепятствовать ее полету. В сознании то и дело всплывала эта женщина, что, впрочем, ничуть мне не мешало — наоборот. Свидание было назначено на шесть вечера, и я сосредоточился на работе, чтобы управиться в срок. По дороге позвонил Хафкемайеру из телефонной будки. Мне повезло: я застал его сразу. Доложил о состоянии кинопроекта и многозначительно добавил, что напал на весьма любопытный след. «Хорошо», — одобрил Хафкемайер. Даже весьма хорошо, дескать — в последующие дни он будет в разъездах по различным съемочным площадкам и непременно попытается сделать краткую остановку в Цюрихе. Он и так уже давно хотел познакомиться со мною лично. «Краткую остановку в Цюрихе», — мысленно поразился я (вот он, огромный, бескрайний мир Хафкемайера!) и дал ему телефон Лимматхофа, который прочел на спичечном коробке с рекламой гостиницы, дабы он в случае надобности мог оставить мне сообщение. На месте встречи я появился даже раньше, чем было условлено. Стрелки часов педантично двигались вперед. Подобно бомбе с часовым механизмом. Чем-то все это и впрямь напоминало свидание — то, как я ходил взад-вперед у входа в библиотеку, поглядывая на часы, ждал эту женщину. Зрелище мне самому представилось нелепым, а потому я остановился и, сцепив руки за спиной, принялся ждать в той позе, в какой учитель поджидает своих питомцев. Наверное, она что-то вроде журналистки, размышлял я. Возможно, хочет написать о Лафатере статью. Изучала тему в читальном зале, а заодно, раз уж появилась возможность, решила подобраться к автору, который также пишет о Лафатере. Почему бы и нет? До сих пор, как мне представляется, моя творческая жизнь обходилась без бурь, я не оставлял опустошительного следа в одиноких женских сердцах. — Привет! Миниатюрная, темноволосая, придерживая локтем папку, она стояла передо мной. Только свойственный ей одной искрящийся, манящий взгляд будто обволакивал. — Надеюсь, вы ждали не очень долго? — Ну что вы, — отмахнулся я. — Преступника ведь всегда тянет на место его преступления. Она внимательно разглядывала на меня. Поначалу хотела что-то сказать, но только головой кивнула. Мы прошли бок о бок вниз по Мюле-Гассе, к Лимматской набережной. Шествие в полном молчании. Вскоре мне стало малость не по себе. Надо быть очень близко знакомыми, чтобы так долго и значительно молчать друг с другом. — Итак, — начал я, — я весь внимание. У вас вопросы. К Лафатеру или ко мне? Я готов! Не стесняйтесь. Боже, какая женщина! Чарующая! И этот неповторимый, струящийся взгляд! По идее, следовало отбросить все банальные предварительные церемонии: приглашения на ужин, цветы, звонки. Вместо этого лучше бы сразу спросить: перейдем ли мы к делу? Вы заинтересованы в длительной любовной связи? Я спрашиваю лишь для того, чтобы заранее настроить себя именно на это и сделать соответствующие приготовления. — Давайте оставим ненужную игру в прятки… — прозвучал ее тихий голос. Я замер на месте. И мое сердце тоже. — Что вы подразумеваете под «игрой в прятки»? — Вы ведь знаете — есть причина тому, что мне понадобилось с вами поговорить. — Неужели? — С глазу на глаз, как коллеге с коллегой. Она посмотрела на меня. Я пожал плечами, не на шутку ошарашенный: — Если честно, даже не догадываюсь. Правда. Так чего же вы хотите? — Ну хорошо, раз уж вы спрашиваете: я голодна и собиралась пригласить вас на ужин. А потом спокойно все обсудить. — Все?.. — На лице моем невольно проступила непонимающая улыбка. Что именно эта женщина подразумевала под словом Подобно провинившемуся школьнику, я последовал за ней в китайский ресторан, понятия не имея, к чему все это может привести. Нам принесли большие, красочные меню. Я раскрыл свое, держа его прямо перед глазами. Прячась за ним, я хоть ненадолго почувствовал себя защищенным. Но потом появился официант. Я с потолка назвал ему номера блюд — у китайцев все равно, что бы ты ни ел, вкус один и тот же. Госпожа Сцабо улыбнулась мне и заказала утку. Я набил себе трубку и, раскуривая ее, между двумя затяжками произнес: — Вы должны извинить меня, человек я достаточно занятой. В последнее время работаю над сценарием фильма. И если честно, пока не совсем понимаю, о чем мы… Строить из себя — Раз вы занимаетесь Лафатером… — госпожа Сцабо открыла сумочку, протянула мне визитку, — то, полагаю, уже слышали о нас. Я неуверенно глянул на карточку: Принесли суп. — Психофизиогномический конгресс в Глатбурге, в прошлом году, — подсказала она. Я глубокомысленно кивнул, делая вид, будто начинаю что-то смутно припоминать. При этом, однако, попросил ее освежить мою память. Просьбу она выполнила, хоть поначалу и неохотно, закатывая глаза, будто все, о чем идет речь, я давно должен был знать наизусть. Постепенно она все же воодушевилась, и вот что я в результате узнал о «Пер Кон». Оказалось, это консалтинговая фирма, имеющая представительства по всей Европе и Северной Америке. Основной их задачей является помощь частным компаниям в подборе кадров. Как правило, резюме почти всегда приходят на фирмы в виде компьютерных распечаток, и лишь иногда попадаются отпечатанные на пишущих машинках. Личный же почерк, как поддающийся изучению материал, исчезает почти окончательно. Вот почему «Пер Кон» концентрирует свое внимание в основном на фотографиях кандидатов — на их лицах! Выражение лица — своего рода отпечатки пальцев души. Обширное поле для исследования! Так называемый «метод контроля личности», который, разумеется, нуждается в постоянном совершенствовании. Кстати, в настоящее время ведется работа над тем, чтобы взломать крайне сложный Время от времени госпожа Сцабо начинала говорить тише, когда к нам приближался китайский официант, чтобы, улыбаясь, забрать пустые тарелки. Или, например, проблемы, то и дело возникающие в арабском мире! Европейские политики и деловые люди регулярно выражают недовольство в связи с тем, что на Ближнем Востоке, общаясь с людьми, они сплошь и рядом чувствуют себя загнанными в угол. Поначалу высказывались предположения, что причиной тому фундаменталистские настроения! «Пер Кон» занялась этим вопросом, и исследования на месте вскрыли истинную причину: у арабов в процессе диалога традиционно принято смотреть в лицо собеседника с близкого расстояния. Европейцы же ненарочито, однако с неизменным упорством отступают назад, дабы восстановить привычную для них Также «Пер Кон» оказывала посредническую помощь, что-то вроде услуги переводчика. Хотя мимику и жесты можно назвать интернациональными способами общения, несомненно, что и здесь также надобно учитывать национальные особенности и культурную специфику каждой страны. Еще одна, чуть ли не главная задача: консультировать руководство фирм в вопросах приобретения наиболее «продаваемых» лиц. Точно так же это касается телевидения, политических партий и прочих организаций, ориентирующихся на публику и рейтинги. Мы живем в мире пиктограмм, то есть знаков и сигналов. Сегодня над нами властвуют принципы моментального восприятия; как следствие, мы получаем скрытую неграмотность. В связи с этим сложные программы должны быть основательно упрощены — Я задумчиво тыкал палочками в обильную порцию своей острой еды. Глянул на госпожу Сцабо: «Милое мое дитя, чего же ты от меня хочешь? Ты уже прочла целую лекцию, интересную, познавательную, но почему? Чего ради ты мне все это рассказываешь?» — Все это я рассказываю вам лишь затем, чтобы вы поняли — я играю с открытыми картами. — С открытыми картами? Да это ведь и не игра вовсе. Жаль, я-то надеялся, что разговор у нас пойдет в ином ключе. — Что, простите? — Да ничего. Я просто размышлял над тем, что вы сейчас сказали. — У тебя же на лице написано, что ты лжешь, — «уголки его рта предательски дрогнули» и так далее. Зачем обманывать себя и друг друга? Ведь большинство наших понятий о физиогномике не выходит за рамки тривиальных интрижек. Я понял, что краснею, и сделал глоток воды. — Так или иначе, полагаю, вы понимаете, как актуально, как важно изучение Лафатера, учитывая, что визуализация современного общества шагает вперед семимильными шагами. Важно и для политики, и для экономики. Физиогномика давно перестала быть достоянием одних лишь экспертов. Лафатер теперь актуальнее, чем когда-либо. Тут я тщательно вытер губы салфеткой. — Милая госпожа Сцабо! Все, чем вы занимаетесь, несомненно, весьма любопытно и познавательно, но не хотите же вы убедить меня, что ваши исследования все еще хоть как-то связаны со стариком Лафатером. Она сощурилась и посмотрела на меня в упор: — С Лафатером они связаны отдаленно, но только потому, что в его науке мы успели шагнуть далеко вперед. Если хотите, все это можно назвать Коперниковым витком физиогномики! — Хорошо, пусть так. Но должны же вы признать, что — не принимая во внимание отдельных случаев — основная проблема все же остается: увязать лицо человека с его характером чаще всего довольно-таки сложно, разве я не прав? И я усмехнулся уголком рта. — Ну так что же? — Вы спрашиваете, — Да, но ведь не в этом дело! Вопрос в другом: как оно Обычно от эксгибиционизма меня тошнит, особенно когда речь идет о мужчинах. Но тут во мне внезапно возникло странное побуждение, глядя прямо в лицо этой женщине, спросить: «А знаете ли вы, умница, кому вы тут рассказываете все это? Совершеннейшему профану, который по чистой случайности напал на след давно забытого самоубийства в доме Лафатера, и чьи прочие познания в этой области фактически равны нулю. Похоже, все это сущее недоразумение! Вы зря забиваете мне голову непонятными психологическими фокусами. Когда мы договаривались о встрече, мои намерения были куда более простыми и скромными. Приятный вечер и все такое». Мысль о том, чтобы прямо так ей все и выложить, блаженно затуманила мой рассудок. Правда уже вертелась на языке, но пришлось сглотнуть ее. — Я знаю, что вы сейчас готовы ответить. Но прошу вас, мне лишь хотелось бы напомнить, что вы в свое время писали относительно «Учения о красках» Гёте… Теперь затуманился уже мой вздор, он стал чуть ли не мрачным. — Как же там говорилось?.. Помнится, одна из цитат Гёте: «Совсем не обязательно познавать природу во всей ее глубине и широте — достаточно придерживаться поверхности естества». По сути, это и наш принцип работы. Мы не изучаем под лупой одежду красного цвета как таковую, а мы лишь наблюдаем за тем, какое — Да, все это прекрасно, но теперь все же давайте начистоту: чем я могу быть вам полезен? Тут же я, дабы подчеркнуть серьезность своего вопроса, мельком глянул на часы. — Мне хотелось бы… Ну, хорошо. Для начала — чего мы Я кивнул как-то замедленно, по-прежнему не понимая, о чем она толкует. — Конечно, я понимаю, Лафатер обожал делать записи, его наследие являет собой ворох бумаг и разрозненных листков. — Совершенно верно, — подтвердил я. — Это я и сам успел заметить. Уже сколько дней ищу приложения к одному из документов и все не найду. — В самом деле? Она удивленно подняла брови; затем достала блокнот и заставила меня в точности написать ей, что именно я искал — приложения «А» и «Б» к документу Ф. А. Лаф. Ед. хранения № 26. — Ну вот, видите, — сказала она. — Думаю, теперь мы найдем путь к взаимопониманию. Она выдержала небольшую паузу. — Наследие Лафатера, как я уже говорила, состоит из кучи бумажек. Иногда то или иное приложение может, скажем так, случайно пропасть. Или тем более какой-нибудь листок, верно? Чего не бывает в слепом-то исследовательском рвении, когда человек себя не помнит… Или просто, к примеру, если кто-то собирает автографы, ну вроде того. Такой маленький листочек. Его чуть ли не машинально суешь в карман, а потом… Потом привести все в порядок довольно мудрено. Почти невозможно. Если кто-то вообще станет этим заниматься. — Ну, так что же? — Ничего. Окончательно запутавшись, я мотнул головой: — Допустим, но почему вы мне все это рассказываете? — Почему? — улыбнулась она, глядя куда-то в сторону. В ответ я тоже начал было растягивать губы в улыбке, но она мгновенно увяла. Я заметил, что на ее лице проступает то выражение, которое преуспевающие писатели легких жанров частенько обозначают ни о чем не говорящим термином — «многозначительное». — Секунду! Уж не думаете ли вы, что я… — Ничего я не думаю. Знаю только, что на прошлой неделе он еще был на месте. Маленький рукописный листок. В той самой папке, которую вы изучали. А теперь его нет. Забавно, не так ли? Смешное совпадение. — Госпожа доктор Сцабо! — Я стиснул подлокотники стула. — Вот это уже совсем не смешно. Можете пойти в библиотеку и, если вам угодно, заявить о пропаже. Я также не против, если вы пойдете в полицию и мою комнату в отеле перевернут сверху донизу. Прошу вас! Никаких проблем! Делайте, что считаете нужным. Она кивнула: — Ну да, конечно. А бумажка, возможно, тем временем в ста метрах отсюда, в каком-нибудь банковском сейфе. Необходимо сдержаться, взять себя в руки. Сложнее всего было справиться с указательным пальцем! Он как раз собрался взмыть к моему виску, но по дороге опомнился и предостерегающе замер в воздухе. То был момент, когда по идее, наверное, следовало бы встать и захлопнуть за собой все двери. Она нагнулась ко мне вперед, через стол: — Но ведь так мы ничего не добьемся. Почему бы нам не… поработать вместе? — Итак, — мне хотелось прервать наконец эту дурацкую игру в жмурки, — я вас слушаю. Что вам нужно? — Пропавший листок, ничего больше. Отдайте его нам или, если уж иначе не можете, хотя бы копию. Работайте с нами. Она нервно перевела дыхание. Я откинулся на спинку стула, больше ничего не говоря. — Ну, так как? Надо выиграть время! Я по крайней мере должен узнать, что это за таинственный листок, который моя собеседница ищет столь ревностно и фанатично. — Мы могли бы, — загадочно ответил я, — все обсудить подробнее. — Понимаю, — сказала госпожа Сцабо. — Вы хотите денег. — Не обязательно. Госпожа Сцабо с заметным облегчением откинулась назад и бросила в свой чай кусочек сахара. — Могу ли я спросить вас, госпожа Сцабо… — Разумеется, я слушаю! — Этот… хм… листок. Я хочу сказать, что на нем написано? — В «Физиогномических фрагментах» — помните, станина, в которую зажимали голову испытуемого? Прибор для измерения лба. Поначалу я и сама ничего толком не знала. Но потом… Все это до боли напоминает нынешние, уже компьютеризированные приборы. — И на этом пропавшем листке, — продолжал я с некоторой иронией, — изображен тот самый, как вы его назвали, прибор для измерения лба. Верно? — Нет. Вовсе нет. Существуют негативные изображения этого прибора, так что само по себе это не представляет особого интереса. Госпожа Сцабо отхлебнула глоток чаю и осторожно поставила чашку на место. — Мы измеряем лица. Мы их сканируем. Загружаем в компьютер, вытягиваем, расширяем их, придаем различные формы. Мы комбинируем отдельные части разных лиц. Это ведь все несложно. Недавно наши дизайнеры — думаю, вам это будет небезынтересно — даже раскусили «Систему лицевых кодов» Экмана. Вы слышали об Экмане? По идее должны бы! Он работает в Калифорнии. Кажется, в университете Сан-Франциско. Его кодировка, о чем вы наверняка уже слышали, это нечто вроде мимической азбуки… — Надеюсь, вы в курсе… — …Состоящей из сорока четырех основных возможных с точки зрения анатомии выражений лица, единиц мимической активности, из совокупности которых оно складывается. — Полагаю, вам известно, — настаивал я, желая, пусть со второй попытки, все же продемонстрировать свои скудные познания в отношении обсуждаемой темы, — что Лафатер не так уж интересовался мимикой. Для него, если я правильно понимаю, куда важнее… Нет, госпожа Сцабо, я это говорю без всякой иронии, я ведь и сам не более чем исследователь, не так ли? Так вот, как я уже сказал, насколько мне представляется, Лафатера занимало в основном то, что изменениям не поддается. То есть овал лица, объем лба, разрез глаз и тому подобное. — Совершенно верно. Нас тоже интересует именно это! Глаза у нее почти закрылись — на лице отражаюсь предельная сосредоточенность. — Среднестатистические черты лица — так их у нас называют — служат своего рода вехами, ограничивающими то сценическое пространство, на котором и разыгрывается физиономический спектакль. Она понизила голос: — Наверняка вы знаете, что Лафатер шифровал все, имевшее для него особую важность, — это было настоящей манией. Несколько недель назад я держала в руках папку, которую потом изучали вы, и обратила внимание на тот листок. На нем даже не было регистрационного номера. Только справа, в уголке, крохотная пометка: «Приложение ко второму фрагменту IV тома». А потом — наспех приписанная криптограмма: пара букв, знаки, числа. — И что же дальше? — спросил я. — Хм. Дальше появились вы. Я даже копию сделать не успела. — Мне правда очень жаль. — Затем я полистала четвертый том. Именно в нем Лафатер описывает измеритель лба! Она поглядела на меня в упор: — После всего, что мне удалось выяснить, я подозреваю, что Лафатер всю свою жизнь посвятил выведению формулы лица. Чего-то вроде В ее голосе зазвучали призывные нотки: — Для нас это могло бы стать отправной точкой. Фундаментом, если хотите. Таким образом, исходя из параметров лица, можно было бы, во-первых, оптимизировать его выражение и, во-вторых, уже руководствуясь им, формировать его мимические возможности. Нечто наподобие… Я заметил, что она ищет моего взгляда. Но она его не находила — я успел углубиться в изучение красной лампочки с изображением золотого дракона, кусавшего свой собственный хвост. — Я ведь уже говорила вам: круг изучаемых нами вопросов весьма широк. Но пока лишь на эмпирическом уровне. Однако сейчас — этого я уж, по идее, никак не вправе рассказывать вам — мы работаем над новым проектом. Имя Зорро вам о чем-нибудь говорит? — А как же! — Мне стоило большого труда не скорчить рожу. — Человек в железной маске. — Верно. А если точнее, это программа, в которую возможно ввести более тысячи отличительных признаков лица. Кстати, на двести больше, чем в программу «Фантомас», которая и по сей день остается ведущей на мировом рынке. Она может найти применение в полиции или, скажем, выполнять функции электронного привратника. И в связи с этим стало ясно, что нам не обойтись без теории. Требуется определить что-то вроде идеальной формы человеческого лица, в сравнении с которой особенности каждой отдельно взятой физиономии считались бы отклонениями от нормы. Понимаете? Да, теперь до меня хоть приблизительно стало доходить, о чем идет речь. — Ведь человеческое лицо способно Она упорно ловила мой взгляд. — И тогда возникают трудности. — Да, — подтвердила она. — Тогда приходится туго. Вероятно, они ночи напролет двигали взад и вперед носы, брови, скулы и все остальное, что у нас там еще есть между шеей и волосами. Они без конца стряпали из отдельных запчастей новые лица, но даже не пытались приоткрыть завесу их тайны. Теперь же их компьютерная азбука себя исчерпала, и тут-то средоточием их надежд стала некая мракобесная формула лица — разрешение всех проблем. Все это я понимал. Неясным оставался вопрос, как бы теперь поэлегантнее пойти на попятный. Со всей искренностью, на какую только был способен, я объяснил госпоже Сцабо, что на самом деле понятия не имею, где может находиться пропавший листок. — Уверяю вас! У меня его нет! — воскликнул я и для пущей убедительности шутливо помахала в воздухе пустыми ладонями. Она, впрочем, на шутку не отреагировала и вновь заговорила о том, что я-де должен понять, как важен для нее этот пропавший клочок бумаги. Возможно, я соглашусь поменять его на какую-нибудь другую из лафатеровских бумаг. Я лишь покачал головой. Только тогда она, похоже, смирилась. Зато после этого я аккуратно засунул в бумажник ее визитку, активнейшим образом кивая. Непременно, заверил я ее, непременно свяжусь с ней, если мне вдруг удастся наткнуться на что-то, интересное для нее. Она осталась весьма недовольна, это было видно невооруженным глазом. И вскоре выяснилось почему. Дело в том, что до нее дошли сведения о других компаниях — в перечислении, кстати, промелькнули названия нескольких крайне сомнительных, осознавших огромное значение — Могу я теперь задать вам один очень личный вопрос? — Да, — сказал я, — разумеется. — Как вы относитесь к проблеме перпендикулярной линии лба? Я высоко поднял брови. Как я отношусь к проблеме перпендикулярной линии лба? Вопрос, конечно, интересный… — Думаю, вы понимаете, что, трактуя подобную тему, в одно предложение не уложишься. Она кивнула: — Да, я почему-то предполагала, что вы ответите именно так. С улыбкой, но заметно разочарованная, она взяла свою сумочку. Тощий китайский официант принес счет на чуть треснутой фарфоровой тарелке, поставил ее передо мной. Я медленно полез за бумажником, но госпожа Сцабо придвинула тарелку к себе и выложила на стол свою кредитку. — «Пер Кон», — напомнила она. — Спасибо, — поблагодарил я. Китаец изобразил приторно-кислую улыбку и исчез вместе с кредитной карточкой. На тарелке также лежали два кренделька со свернутыми листочками в качестве начинки. — Что написано у вас? — полюбопытствовала г-жа Сцабо. — «В сомнениях, — прочел я, дожевывая, — сокрыта жизнь». А у вас? Она покачала головой: — Видите ли, мы, кажется, случайно поменялись выпечкой. У меня ваш листок… Она через стол протянула мне бумажку, и я развернул ее: «Сейчас позднее, чем ты думаешь». — Кстати, меня зовут Магда. |
||
|