"Просторы Многомирья" - читать интересную книгу автора (Щербинин Дмитрий Владимирович)Глава 6Город Светлоград: прекрасный, украшенный дворцами, парками и храмами; город благоухающий, и такой, ещё недавно безмятежный, охватила паника. Нет, конечно, не все его многочисленные обитатели сразу впали именно в панику, сначала был и простой страх, и надежда, что этот кошмар закончится, что добрые волшебники остановят зло, и жизнь войдёт в прежнюю, такую мирную, спокойную колею, но с каждым часом тягостное напряжение только усиливалось. В своей прежней жизни светлоградцы научились не замечать сферу Ой–Чип–она. Она с такого значительного расстояния представлялась лишь безобидным, крошечным пятнышком в небесной лазури, но вот в один из дней от пятнышка этого начали вырастать тёмные отростки. По–началу, простые горожане старались не обращать на это внимания, но оказалось, что один из этих отростков движется в их сторону. Это было исполинское тёмное щупальце, которое неустанно всё вытекало и вытекало из далёкого Ой–Чип–она. Потом и сам Ой–Чип–он оказался закрытым, и простым гражданам уже неизвестно было, что там происходит. На небосводе, прежде лазурном, тёплом, теперь клокотала тьма. И это совсем не похоже было на дождевую тучу – таких тёмных, таких исполинских грозовых туч никогда не видели в Светлограде. Это было похоже на нечто плотное и тяжёлое, что должно было навсегда поглотить их Светлоград, переварить всех их, пока что ещё живых, в своём необъятном чреве… Приближающаяся поверхность этой мглы клокотала, иногда из неё выглядывали некие существа, но кто они такие, светлоградцы пока что не могли разглядеть. И, как казалось светлоградцам, солнце не просто скрылось за этой мглою, а было поглощено ею. Клокочущая стена тьмы ещё не поглотила Светлоград, а уже пала на город глубокая тень. Все яркие цвета померкли, все тени разрослись, углубились, а в воздухе разлилась тяжкая, гнетущая тревога… По улицам Светлоградским быстро двигались самые разные существа: и люди и не люди; но всех их снедала тревога, все они не знали, что делать дальше. – Надо улетать отсюда, пока не поздно!! – так кричали некоторые, но так ли легко улететь от родного дома, где родился, где прошла лучшая часть жизни, где все имущество, где, быть может, ещё остались немощные старики?.. Впрочем, и тех, кто всё же жаждал улететь хватало. И поэтому во всех воздушных портах Светлограда возникла давка. На всех желающих летучих кораблей не хватало, и такие возвращались к своим домам: некоторые из них плакали, некоторые бежали куда–то; многие в ужасе глядели на приближающуюся тьму, и уже слышали, как завывает непривычно холодный ветер. Весьма большая толпа собралась и возле ворот, за которыми возвышался императорский дворец. Это величественное, высокое сооружение казалось самым светлым во всём темнеющем мире. Люди и не люди – жители Светлограда, кричали, требовали, чтобы вышел к ним император Серж Михел V и объяснил, что происходит. Вместо Сержа Михела V говорил один из воинских командиров: – Императору нездоровится. Возвращайтесь по домам и ждите. – Чего ждать–то? – спрашивали горожане, но вразумительного ответа не получали. * * * А в тронной зале дворца проходило заседание. Золотой трон, на котором обычно сидел Серж Михел V, пустовал, и самого императора не было в зале. Ему, человеку привыкшему к мирной, беспечной жизни, последние события показались настолько ужасными, что он просто слёг, и стенал в одном из отдалённых покоев. Там за ним присматривала его жена – императрица и двое лекарей; а в тронной зале заседали люди и не люди, способные хоть к каким–то здравым действиям. Руководил ими придворный советник и маг Дваркин, которого Серж Михел V временно назначил на своё место. Одно из окон в зале было приоткрыто, и можно было видеть, как по небу расползается, заполняя всё и вся порождённая Ой–Чип–оном мгла. Солнце уже скрылось за клубящимися многокилометровыми отрогами, деревья в парке словно бы выцвели, потемнели и смирились со своей скорой смертью. Ветер гудел беспрерывно, ветви деревьев гнулись, а некоторые и ломались, с треском падали на землю. Через приоткрытое окно в залу врывался ледяной ветер, и один из придворных прикрыл его. Напомню, что глава того совета Дваркин не был человеком: посреди его широкого лба выступал проницательный сиреневый глаз; в остальном же он походил на благообразного старца, и его роскошная полутораметровая борода только подчёркивала его высокий статус. Дваркин говорил своим удивительным голосом, который, вроде бы, не был громким, но который отчётливо слышал каждый из присутствующих в зале. Этот голос ещё обладал такой особенностью, что он и успокаивал и побуждал к некоему действию. И вот что говорил этот маг, поставленный во главе армии: – …Никто не ожидал возвращения ЧИПА. Но неизвестный нам преступник вернул его в наше Многомирье. Будучи в долгом изгнании, дух ЧИПА не только не успокоился, но и стал ещё более неистовым, чем прежде… В течении нескольких суток ему удалось разбудить все те сложные механизмы и всю ту древнюю, тёмную магию, которая дремала в недрах Ой–Чип–она, и которую мы не сумели уничтожить… ЧИП знает, что в ближайших областях Многомирья наш Светлоград – это самое опасное для него место, и именно сюда направил свой основной удар… Один из присутствующих вскочил и крикнул: – Если вся эта тьма на небе направлена против нас, то мы обречены! На что Дваркин ответил: – Скорее всего ЧИП не хочет просто уничтожить нас. Он желает поработить нас… – Нам от этого не легче! – Слушайте, друзья мои. Первой и вполне естественной мыслью было собрать нашу, разбросанную по разным мирам армию; ждать подмоги от других империй. Но, как уже известно: ЧИП оказался проворнее нас. Собрать армию воедино не удалось и сейчас части армии отступают… – А мы чего ждём?! – крикнул кто–то из присутствующих. – Поздно бежать… – молвил Дваркин, но в голосе его звучала не только печаль, но и надежда. Все присутствующие замерли, ожидая, что же такое обнадёживающее может сообщить им Дваркин. А он говорил: – Мы сделали то немногое, что было в наших силах: способствовали тому, чтобы в первую очередь Светлград покинули все слабые… Ну а все вы… Вы должны уйти в катакомбы: вы – наделённые силой волшебства и полководческим талантом должны затаиться и ждать. Здесь же, на Светлограде, остаётся и некоторая часть наших войск. И я верю, настанет тот день, когда они смогут открыто поднять мечи и выступить против ЧИПА. Воцарилась относительная тишина. Все молчали, ждали, когда же Дваркин наконец скажет что–то действительно обнадёживающее, а за окнами продолжал завывать ветер, и тени наползали, казалось – пытались ворваться в эту залу. Несмотря на то, что время было дневным, освещение казалось вечерним. И быстро приближалась ночь… – Итак, все вы должны надеяться, – проговорил Дваркин. – На что надеться–то? – нетерпеливо спросил не человек с сиреневой кожей. – На то, что ЧИП будет свержен. Поверьте, дорогие мои, есть и на него управа… – Говори, Дваркин, не темни! Здесь и без твоих недоговорок слишком мрачно… – Меня назначали командующим армией. – Так что же ты?! Командуй!.. – Мы окружены. Путей для отступления нет. А железные слуги ЧИПА слишком быстры и схватят вас, если вы попытаетесь покинуть Светлоград. Оставшаяся здесь часть армии вынуждена будет временно сдаться подавляющей мощи… – Но это же предательство! – Не поддавайтесь чувствам. Подумайте: ведь я пытаюсь спасти хоть кого–то, и говорю о надежде: однажды солнце вновь засияет над Светлоградом. А сейчас верные слуги отведут вас в катакомбы. Там вы сможете скрываться некоторое время… – И всё же мы должны знать: на что именно нам надеяться?! – На то, что я вернусь, и сделаю то, что должен сделать для уничтожения ЧИПА. А теперь – мы должны расстаться. И вот все эти люди и не люди начали переглядываться, говорить недоуменно и не зная, как вести себя дальше. Был бы на месте Дваркина кто–либо другой, так сразу объявили бы его изменником, лазутчиком ЧИПА и арестовали бы, но ведь Дваркина они выбрали общим голосованием, как самого достойного. Все они хорошо знали Дваркина, доверяли ему, и, если бы он приказал им готовиться к битве, даже и к последней, чтобы только поднять против неожиданно могучего ЧИПА меч и тут же погибнуть: то они бы безропотно согласились, а им предлагали отступать, прятаться, ещё до первого сражения. Более того, Дваркин намекал на то, что он покидает их именно в эти страшные минуты. Как это понимать? Наконец, вдоволь нашептавшись, они обернулись к Дваркину, намериваясь потребовать у него дополнительных объяснений. Однако, Дваркина на прежнем месте уже не было. Да и вообще: нигде в зале его не было видно. Зато на месте Дваркина стояло несколько мрачных, но исполнительных и действительно преданных слуг. Они говорили: – Нам приказано проводить вас… Пороптав ещё немного и не придумав ничего лучшего, эти люди и не люди, среди которых были и чародеи и полководцы, поднялись из–за стола и последовали за слугами, вниз и вниз по длинным винтовым лестницам – в катакомбы… Заверения Дваркина о том, что есть какая–то надежда, воспринимались ими как нечто невозможное, и всё же они вспоминали эти его слова, хватались за них, как утопающий за последнее бревнышко, потому что им не на что больше было надеяться в этом темнеющем, стремительно изменяющемся мире… * * * А Дваркин, придворный маг, покинул зал совещаний с тяжестью на сердце. Исчезновения его никто не заметил, потому что он воспользовался магической силой, в которой был большой специалист. Дваркин доверял всем людям и не людей с которыми вынужден был расстаться: иначе бы не присутствовали они на этом последнем совещании, но, если сам Дваркин вызвал у них недоверие,: то он не осуждал их за это. Слишком поспешными, слишком невразумительными были его объяснения. Гораздо больше хотел бы сказать им Дваркин, но сдержался, понимая, что любой из них, или даже все они, могут быть схвачены ЧИПОМ, а потом уж с помощью, если не физического воздействия, то с помощью магии, из них могли выудить всё, что они знали. Так что лучше им было знать как можно меньше. От всех скрыл Дваркин то, над чем он бился, и что выведал, благодаря своему колдовскому мастерству. Много сил вложил он, рисуя в воздухе чародейские знаки; шепча и выкрикивая такие звуки, какие вряд ли смог бы повторить простой смертный… Если бы кто–то мог заглянуть под внешнюю, уверенную личину Дваркина, то, прежде всего, увидел бы там усталость. После тех сложных заклятий, которые выполнил он, Дваркину необходим был отдых, но отдыхать он не мог, просто не имел на это права. Узнал Дваркин, что с ЧИПОМ, при его нынешней, практически невообразимой силе, не смог бы справиться ни Светлоград, ни другие империи Многомирья, к которым приближался растущий Ой–Чип–он. И всё же управа на ЧИПА была. Не в Многомирье, а в том бесконечно далёком мире, в который во время древней великой войны был выкинут ЧИП, где он забыл о своём прежнем мрачном величии и прожил там, в теле разных людей, много столетий. Дваркин знал, что тот мир зовётся Землей, и что он не был похож ни на один из миров Многомирья. Знал, что последним пристанищем ЧИПА на Земле был город Москва, и что именно в Москве находится ЧИПОВА смерть. В мгновенном озарении, которое стоило ему не меньше года жизни, и долгой режущей боли во всём теле, увидел Дваркин и саму смерть ЧИПА. Это был некий сложный механизм, собранный ЧИПОМ ещё когда он не помнил, кто он на самом деле. Заключённый в человеческое тело ЧИП действовал неосознанно. Он был гениальным, хоть и зловредным изобретателем. Так, к примеру, ЧИП заключил в простую шкатулку самостроящегося шкатулочника, который привёл в Многомирье Степана Вдовия. Но ещё более важным изобретением ЧИПА была некая чёрная сфера, над созданием которой он трудился десять лет. Затем ещё тридцать три года он каждую ночь клал её себе на грудь, и сфера росла, впитывая в себе то, что было смертью ЧИПА, то, что могло в нём быть уничтожено… Наконец, в человеческом теле остался только нечеловеческий дух – могучий и непобедимый. Ни воины, ни колдуны Многомирья ничего не могли сделать с этим духом, а он мог вселяться в любые механизмы, руководить своими армиями. Смерть же его осталась в чёрной сфере, в некоем мрачном, плохо освещённом помещении в городе Москве. Вот до этой сферы, заключающей в себе смерть ЧИПА и должен был добраться Дваркин, который недаром считался наиболее сильным магом Светлограда… * * * Люди и не люди, жители и гости Светлограда – все они оказались слишком маленькими перед надвигающейся бедой. Все попытки организоваться, подготовиться – всё это оказалось слишком ничтожным в сравнении с той мглою, которая поглощала небо. Отряды солдат стояли с мечами и луками, ждали. Но что они могли сделать против стихии? Надвигалась буря. Ледяной ветер бил их по лицам, заставлял вздрагивать, а иногда и пятиться. Прежде не знали в Светлограде, что такое снег, а вот теперь узнали. И это был не белый, мягкий снежок, это были колючие, стремительные снежинки, практически ледышки – маленькие стрелы, которые могли поранить тех, кто не успел укрыться за стенами своих домов. Видимость сразу снизилась до десяти, самое большее – до пятнадцати метров; что происходило за пределами этих метров, можно было только угадывать. А из мрака доносился железный скрежет, двигались там массивные, угловатые контуры и, кажется, кого–то хватали… Укрывшийся тёмным, длинным плащом, шёл по улице Дваркин. Мрачным было его спрятанное под капюшоном лицо и он старался не оглядываться, потому что у него была одна, вполне определённая цель. Он пошёл бы к этой цели раньше, но даже и он, Дваркин, не мог предвидеть, с какой необычайной скоростью будет продвигаться холодная мгла ЧИПА. Цель находилась в доме его старого друга – чародея Толдуса: то был деревянный конь, который способен был летать быстрее любого иного известного в Светлограде зверя или корабля. Конь этот был собран не Толдусом, а его пра–пра–прадедом. Сам же Толдус только внёс в коня некоторые незначительные усовершенствования. Но вот и дом Толдуса – прежде нарядный и светлый, теперь он выглядел словно склеп, в котором поселились злобные духи. Подойдя к двери, Дваркин позвонил в колокольчик и, не дождавшись ответа, несколько раз ударил по двери посохом. Он крикнул: – Толдус! Это я, Дваркин! Открывай!.. Ответа не последовало, и Дваркин покорил себя за то, что действовал он так спонтанно: приходилось надеяться на случайность, а ведь Толдуса могло и дома не оказаться. Кто его знает? Может, он в каком–нибудь тайнике укрылся? Но ведь не Толдуса искал Дваркин. Дваркину нужен был летающий конь, и Дваркин знал, где этот конь находится. Он пошёл вдоль стены дома, и, склонившись над низким, мутным подвальным оконцем, которое уже припорошил снег, дотронулся до него краем посоха и проговорил простое открывающее заклятье (он не применил это заклятье на входной двери, потому что мог сломаться замок, на который уже было наложено обратное, закрывающее заклятье). Оконце распахнулось. Снизу, из подвала раздался некий странный, похожий на скрежет звук. Тогда Дваркин ещё раз крикнул: – Эй, Толдус, ты там? Это я – Дваркин. Ответа не было, но зато странный звук повторился. Тогда Дваркин схватился за обледенелый бордюр, и легко и стремительно, словно он был юношей, а не почтенным старцем, спрыгнул вниз… Бесшумно опустился он на выложенный из больших кирпичей пол, быстро огляделся своим единственным, но внимательным глазом, и сразу понял, что в подвале случилась беда. Прежде здесь Толдус хранил всякие диковинки, доставшиеся ему от предков, а также найденные им на других мирах. Большей частью своей коллекции он никогда даже и не пользовался, но всё что было собрано, Толдус хранил в порядке: на полках, в ящиках, в сундуках, в шкафах. Всё было подписано и пронумеровано. Теперь большая часть коллекции Толдуса пребывала в самом плачевном состоянии: лежали на полу разбитые, покорёженные сокровища и предметы, обрывки свитков, осколки сосудов, а из раздробленных шкафов высыпалась их раздавленная начинка. Над одной разбитой колбой извивался в танце призрак крылатой феи из далёкого мира. Но, конечно, не призрачная фея была виновницей этого погрома, она и сказать то ничего не могла. Но зато из соседнего, тоже подвального помещения раздался уже знакомый Дваркину скрежещущий звук. Двигаясь бесшумно, едва прикасаясь стопами к полу, проскользнул к двери Дваркин. Сам выглядывать не стал, но выставил в проём край посоха, и увидел в отражении, что там царит такой же кавардак, а в центре помещения лежит бездыханный, окровавленный Толдус. Над ним возвышался деревянный конь, который водил своими окованными железом тяжёлыми копытами по полу. Именно копыта и порождали неприятный, резкий звук. Но вот засияли багрянцем глаза коня, и придворный маг услышал очень сильный, и, вместе с тем, мелодичный, приятный голос: – Здравствуй, Дваркин. Ты не гневайся на меня, а подчинись неизбежному. Видишь, твой приятель Толдус встал на моём пути и мне пришлось уничтожить его… Ты силён, но сила твоя ничтожна в сравнении с тем, что поглотило Светлоград. Дваркин, понимая, что прятаться дальше бесполезно, сделал шаг и остановился в дверном проёме. Он глядел в пышущие багрянцем глаза механического коня, и говорил: – Я знаю, кто ты… – Вот как? – в голосе послышалась усмешка. – Ты ЧИП. И ты вселился в этот механизм… – Ты почти прав. Почти, потому, что не весь я, а только часть моего духа здесь. Я смог перенестись сюда; потому что начинка этого коня была когда–то сделана в моей империи… Как видно, твой дружок не знал об этом, и поплатился… Но в это же самое время, прямо сейчас, я пребываю и в сфере Ой–Чип–она, и руковожу своей армией. Мощь моя растёт… О–о, я вижу гнев в твоём глазе. Ты хочешь отомстить за своего друга, не так ли?.. Но подумай: ведь у тебя есть хороший выбор – ты можешь служить мне; и вместе с тобой–мы сделаем Многомирье лучше… – Кому ты говоришь это?! Разве я не видел, что ты уже сделал с ещё недавно прекрасным Светлоградом? Всё окутала ледяная мгла; воет ветер, растения и горожане мёрзнут… – Всё это временно, Дваркин. Это делается для того, чтобы показать вам, ещё недавно таким самоуверенным, что вы – ничто в сравнении со мной. Но, если вы подчинитесь – а я уверен, что вы подчинитесь, то я сделаю вас действительно сильными, стремительными и практически бессмертными – такими, как мои Тифмы… Дваркин хотел ответить ещё что–нибудь обличительное, но тут уловил ещё один железный, скрежещущий звук. Вот только источник этого звука был вне дома. Маг оглянулся, и увидел, что на окно, через которое он проник в подвал, теперь пала тень. Тогда Дваркин бросился к двери, ведущей на верхние этажи. Деревянный конь окрикнул его: – Куда же ты, почтенный чародей?.. Ведь мы ещё не закончили нашу увлекательную беседу… – Закончим её в другой раз! – не останавливаясь, крикнул Дваркин, и распахнул дверь. Конь бросился было за ним, но налетел на невидимую преграду. Оказывается, Толдус, уже погибая, успел очертить круг, за пределы которого конь не мог вырваться. Сила удара была такова, что голова и часть туловища коня раскрошились, и стали видны старые механизмы, которые и приютили дух ЧИПА. А Дваркин уже нёсся вверх по лестнице. Он перепрыгивал через две–три ступени и не касался перил. Оказавшись в прихожей и глянув в окно, он увидел, что дом окружён Тифмами. Ещё несколько этих железных созданий спускались с неба. «Надо же, как глупо вышло!» – подумал Дваркин. «Ввязался в разговор с ЧИПОМ, а ему только это и надо было, чтобы подтянуть сюда свои силы. Ведь он знает, кто я, и охотится за мной… Но живым я не дамся…» Дваркин подошёл к двери и распахнул её. Сразу нахлынул стремительный поток колючих снежинок, а к свисту ветра примешались грохочущие голоса Тифм: – Сдавайся! Дваркин прикрыл глаза, установил посох на замёрзшую землю и начал шептать заклятья. Вновь загремели Тифмы: – Колдовство, без разрешения великого ЧИПА, запрещено. Ты должен подчиниться… Дваркин продолжал сосредоточенно нашёптывать заклятье. Это, однако, не помешало увернуться ему от нескольких игл с парализующей жидкостью, которыми стрельнули в него Тифмы. А покрытая снегом земля зашевелилась. Подчиняясь заклятью Дваркина, выползали из неё корни деревьев, обхватывали Тифм, сжимали их, протискивались через отверстия внутрь, крошили механизмы. Конечно, и Тифмы сопротивлялись – они рубили деревья, рвали корни, пытались вырваться. Пока что сражение проходило с переменным успехом, но, если учесть то, что на подходе была целая армия Тифм, то эти корни были обречены. И всё же Дваркин выиграл какое–то, пусть даже и совсем небольшое время. Он снова накинул на голову чёрный капюшон, и, пригибаясь к побелевшей земле, бросился прочь из сада. За несколько секунд он добрался до забора, перемахнул через него и оказался на узкой, боковой улочке. Здесь уже выросли большие сугробы, ну а воздух был тёмен от множества летящих в нём снежинок… По улочкам и переулкам бежал Дваркин. И со стороны трудно было определить: кто–то живой это движется или же ещё один вихрь. Ибо он, волшебник, и метель ЧИПА использовал на своё благо. Часть снежинок беспрерывно вихрилась вокруг него, защищая от стороннего внимания… Ещё недавно по этим улицам бегали перепуганные, охваченные паникой люди и не люди, теперь же только ветер свистел; да ещё иногда наверху, в сумраке, пролетали угловатые контуры Тифм. И, всякий раз, когда приближалась очередная Тифма, Дваркин вжимался в стену дома, в забор, в обледенелое дерево, или просто пригибался к мостовой… И всё это время Дваркин думал о том, как ему покинуть Светлоград. Обычные корабли улетели, и, скорее всего, теперь уже были настигнуты мглой ЧИПА. Если же и найдётся какое–то обычное средство передвижения, то его всё равно остановят Тифмы… Дваркин ругал себя за то, что не покинул Светлоград раньше, но также понимал, что ЧИП не оставил ему на это никаких шансов. Только недавно узнал Дваркин, где спрятана его смерть ЧИПА и вот уже Светлоград захвачен… Маг решил, что пока лучше где–нибудь укрыться, оглядеться, и уж потом, при первой возможности, прорываться к миру Ован–Тульбук, к воротам меж мирами. На мостовой, вжавшись в стену дома, лежала некая фигура. Склонился Дваркин и провёл ладонью по припорошённым снегом волосам, прошептал несколько тёплых слов. И вот приподнялась, взглянула на него девочка лет семи или восьми. Спросила дрожащим голосом: * * * – Дедушка, кто ты? – Я – добрый волшебник, – ответил Дваркин. – Холодно, очень холодно… – захныкала девочка. Дваркин провёл над ней ладонями, прошептал несколько слов, и девочка почувствовала тепло. Тем ни менее, она продолжала хныкать. Тогда Дваркин поймал в ладони крупную снежинку, шепнул ещё что–то, дунул на неё, и снежинка преобразилась в белую, изящную розу. Этот цветок чародей протянул девочке. Та, улыбнулась, вытерла слёзы, приняла цветок, осторожно понюхала его и прошептала: – Хорошо пахнет… – Ну вот и замечательно. А как тебя зовут? – Светой. – А где ты живёшь, Света? – Недалеко отсюда. Я до дома не добежала, потому что голова закружилась, в глазах темно стало… и ничего не было, пока ты не разбудил меня. – Проведёшь меня до своего дома? – Да, конечно. Девочка обрадовалась тому, что ей придётся идти по этим, ставшим чужим улицам, не одной, а с таким сильным волшебником. * * * В дверях их встречала заплаканная, испуганная старушка. Увидев Свету, она заключила её в объятия и, всхлипывая, произнесла: – Вернулась, внученька… Девочка воскликнула, указывая на Дваркина: – Бабушка, а вот этот добрый волшебник спас меня! Если бы не он, то замёрзла бы я… – Спасибо вам! – воскликнула старушка. – Вы проходите скорее!.. – Да, конечно… – кивнул Дваркин, и прошёл в этот обычный для Светлограда домик. Внутри всё было просто, красиво и опрятно, но уже проник туда холод, так как Светлоградские дома строились без расчета на зимнюю погоду, да раньше и не знали в Светлограде, что такое зима. Но всё же в доме имелась небольшая печка, предназначенная не для того, чтобы согревать дом, а чтобы готовить еду. В печке горел огонь и варилась похлёбка. Усадив Свету и Дваркина за стол, старушка достала эту похлёбку, и разлила её в тарелки. Погладив Свету по голове, произнесла: – Ты кушай–согревайся, доченька… И Дваркину сказала: – Вы тоже кушайте. – Спасибо… Несмотря на то, что есть ему не хотелось, Дваркин не стал отказываться, и начал кушать. Похлёбка оказалась на удивление вкусной, даже и во дворце ему не доводилось кушать ничего такого аппетитного. Старушка тоже уселась за стол, и спросила: – А когда этот кошмар закончится? Она кивнула на окно, за которым всё свистел и неистовствовал ветер. Дваркин помолчал, потом тихо ответил: – Закончится… точно закончится… Вы только терпенья наберитесь и верьте, что в один прекрасный день из мглы выглянет солнце… – А во что же нам ещё верить, милый человек?.. – вздохнула старушка. Света спросила у бабушки: – А где папа с мамой? Та ответила: – Ведь папа с тобой был… – Да… Но нас такая здоровая толпа неслась! Все они бежали, кричали и остановиться не могли… Вот подхватило нас с папкой и понесло, и больше я папку не видела… А мама где? – А она тебя искать пошла. Должна скоро вернуться… – ответила старушка и, пристально посмотрев на Дваркина, молвила. – Ведь вернётся? – Вернётся… – кивнул Дваркин и опустил голову. * * * Возвращения родителей Светы ждали и бабушка, и Света, и Дваркин вместе с ним. Но прошёл час, и два, и три, а родителей всё не было. А за окнами без устали выл ветер и летели колючие снежные армии. На улице было сумрачно, но эти тени сгущались ещё больше, и уже почти ничего невозможно было разглядеть, когда пролетали над крышами домов Тифмы. Иногда раздавался железный скрежет, иногда гудели отдалённые угрожающие голоса этих механических созданий… Кого–то они ловили… Ну а Дваркин знал, что и его тоже ищут… Дваркин сидел, опустив голову и думал, что же ему делать дальше. Подошла Света, молвила: – Опять холодно… Поколдуйте, пожалуйста… – Ах, да… – произнёс Дваркин, сделал несколько движений руками и прочитал несложное заклятье. В помещении стало теплее. Приунывшие было бабушка и Света улыбнулись. Бабушка сказала: – Вот так вы нас согревать будете, пока это безобразие на улице не закончится. А, быть может, и где родители Светы вы своим колдовством узнать можете? – Да, могу, но на это потребуется время… Отойдите пожалуйста… Бабушка и Света отошли к дальней стене, и уселись на скамейку. Оттуда испуганными глазами глядели на Дваркина. В отличии от простого согревающего заклятья, то, что теперь предстояло Дваркину, относилось к сложному колдовству, на которое были способны немногие Светлоградские колдуны. А если учесть, сколько сил Дваркин потратил на то, чтобы узнать, где искать смерть ЧИПА, то становилось ясным, что, соглашаясь помочь Свете и её бабушке, Дваркин мог остаться совсем обессиленным и беззащитным перед слугами ЧИПА. Но и отказать приютившим его людям Дваркин не мог… Долго выкрикивал и шептал причудливые звукосочетания Дваркин, и движения его рук становились то стремительными, то медленными. Он то застывал, то вихрем кружился на месте… И вот его единственный глаз закрылся, и он осел на стол… Света бросилась было к нему, но бабушка поймала её за руку, сказала: – Постой. Может, он сейчас скажет что–нибудь хорошее… Но вряд ли Дваркин мог сказать им что–то хорошее. Дух его высвободился из тела, и перенёсся к глубокой канаве. За несколько часов до этого на дно этой канавы ураганный ветер сбил маму Светы, снег замёл её, и она умерла там… Дальше понёсся печальный дух Дваркина, и увидел, как механические, железные лапы хватают обнаруженных на улицах Светлограда людей и не людей. Этих перепуганных, тщетно пытающихся вырваться горожан помещали в утробы слуг ЧИПА и везли куда–то. Среди пойманных оказался и отец Светы. Только дух Дваркина хотел приблизиться к этому человеку, внушить ему нечто ободряющие, как почувствовал он на себе чей–то пристальный взгляд. Догадался, что это ЧИП, пользуясь своей магией, нашёл его. Теперь надо было как можно скорее возвращаться, но ещё на несколько мгновений замешкался дух Дваркина. Увидел он, что на окраине Светлограда, там где поднимались холмы, лежал, источая слабое изумрудное сияние корабль Крылов. По–видимому, страшная буря совсем недавно прибила его к этому месту… После этого дух Дваркина вернулся в тело. Одноглазый чародей встрепенулся, поднял голову со стола. К нему бросилась Света, но остановившись в шаге и спросила звонким голосом: – Ну что – ты видел моих маму и папу? Голова Дваркина кружилась и словно незримая тяжесть навалилась на его плечи. В то же время он чувствовал слабость во всём теле: как и следовало ожидать, это колдовство дорого ему стоило. Но расслабляться было некогда… – Ты видел их?! – воскликнула Света, и в глазах её заблестели слёзы. Дваркин молча кивнул. – Ну, как они? Скоро вернуться? – Да… вернутся… вы, главное, ждите. Верьте в хорошее… Дваркин, опираясь на свой посох, поднялся, и шагнул к двери. – Вы бы не уходили. Будете нас согревать. А то страшно нам без такого хорошего волшебника–то! – взмолилась бабушка. – Нет. Я только навлекаю на вас беду… Меня ищут, и, если я останусь, то придут сюда. Так что: прощайте… И он вышел на улицу. * * * Оказывается, снежная буря прекратилась. Но за прошедшие часы намело уже достаточно снега: тут и там высились сугробы, а где не было сугробов, там покрывал мостовую лёд. На стенах домов, на деревьях, на различных городских украшениях – повсюду лежал снег… Метрах в трёхсот над Светлоградом куполом нависло угрюмое, тёмно–серое марево, которое волновалось, из которого иногда вылетали Тифмы. Воздух был морозным, и в нём ещё проносились отдельные, запоздалые снежинки… Накинув на голову тёмный капюшон, спешил Дваркин туда, где должен был лежать корабль Крылов. Он помнил, что ЧИП обнаружил его, и должен был послать за ним Тифм. Оглянувшись, увидел Дваркин, что над домом, в котором жила Света и её бабушка, зависла Тифма. Железная лапа усердно отдирала крышу… Вот из дома выбежали фигурки Светы и бабушки, но Тифма не обращала на них внимания, так как у нёе было указание: во чтобы то ни стало схватить Дваркина, парализовать его, и в таком виде доставить в Ой–Чип–он… Дваркин метнулся на соседнюю улочку. Так как мостовая обледенела, пришлось ему упереться посохом в лёд, иначе бы он поскользнулся и упал. А когда выбежал на ту улицу, то увидел, что из одного подвала выходят Светлоградские воины. Они переждали снежную бурю, и теперь озирались. Разные чувства можно было прочитать в их глазах: и изумление, и испуг, и ненависть к врагу, который так исказил их мир… Но вот они увидели Дваркина. А он, первый придворный маг и советник, был личностью в Светлограде известной, поэтому они приветствовали его радостными криками: – Дваркин! Здравствуй, достопочтенный! С тобой–то мы точно не пропадём!.. Ведь можешь ты уничтожить всё это?!.. Сделать мир таким, каким он был прежде?! И на это ответил Дваркин: – Вы переоцениваете мои силы. Если бы я был таким всесильным, как полагаете вы, то не спасался бы сейчас бегством… – Но что же нам делать? – спрашивали они. – Спасайте свои жизни! – громко проговорил Дваркин. Из–за крыши соседнего дома вылетела Тифма, зависла над солдатами. Её прямоугольная голова вращалась, выискивая Дваркина. А маг бросился в подворотню… Те солдаты, у которым были луки, начали стрелять в механическое чудище, но стрелы только отскакивали от железных бортов. Тем ни менее, в задачу Тифму входило подавлять всякое сопротивление, поэтому из неё полетели иглы с парализующим раствором. Солдаты падали, а железные лапы хватали их, спешно помещали в железную утробу. Дваркин не мог оставаться безучастным. Ведь и так ему казалось, что в этот день он слишком много спасался бегством, вместо того, чтобы помогать… И вот он воткнул свой посох в промёрзшую землю, прикрыл глаза, начал шептать заклятья. Дваркину было тяжело: ведь уже много сил он потратил… Тем ни менее – заклятье удалось. Росшее возле улицы большое, старое дерево зашевелилось, обхватило Тифму, резко дёрнуло её, а потом, изогнувшись, со страшной силой грохнуло её об мостовую. В результате, Тифма раскололась на несколько частей. Солдаты закричали радостно: – Дваркин!.. Когда с нами Дваркин все враги бегут!.. Но Дваркин, выступив из подворотни и, прикрыв единственный глаз, проговорил устало: – Сейчас – прячьтесь, кто где может… Если хотите вредить врагам, то делайте это осторожно. И верьте: солнце вновь засияет над Светлоградом… Тут и Дваркин, и солдаты увидели не менее дюжины Тифм. Все они стремились к этому месту. – Прячьтесь, где можете! – посоветовал Дваркин и поспешил дальше – на окраину города, туда, где должен был лежать Крылов… И всё же теперь маг был замечен Тифмами. Они слетались на Дваркина, словно пчёлы на мёд. Маг пробегал переулками; он, словно резвый юноша, перепрыгивал через заборы, он то и дело использовал магию… Вот ударил Дваркин посохом по мостовой, и плохо закреплённая гранитная глыба, весом в полтонны, кузнечиком подпрыгнула и снесла голову Тифмы. Вот, пробегая возле ограды, чародей простучал по ней, и сорвались острые наконечники, вышибли красные глаза ещё двум Тифмам. Но всё это были мелкие победы, которые не причиняли сколько–нибудь заметного урона армии ЧИПА. Со всех сторон слетались новые чудища. Дваркин тяжело дышал, капли пота выступали на его золотистой коже. Чувствовал, что долго ему не продержится в таком сумасшедшем ритме, и всё же понимал, что каким–то чудом должен продержаться, потому что, если не он, то кто же достигнет иного мира и найдёт там смерть ЧИПА?.. Увернувшись от иглы с парализующим раствором, Дваркин вжался в обледенелую стену дома. Над ним нависал скат крыши, и преследовавшие его Тифмы на время упустили его из вида. А вот Дваркин увидел, что впереди согнулся обледенелый яблоневый сад. А за этим садом, метрах в трёхстах впереди высились холмы. На этих холмах лежал Крылов. Теперь этот живой корабль разросся до громадных размеров. Ни разу ещё к Светлограду не прилетало столь крупное судно. От его носа до кормы было не менее сотни метров. Но зато тот изумрудный свет, который Крылов прежде источал столь щедро, теперь проистекал из него совсем слабо. На Крылова ЧИП направил ещё большую часть своей армии, чем на Дваркина. Десятки Тифм кружили над ним, но не решались спуститься ближе… Вот над головой Дваркина затрещала черепица, пробивая её, вниз устремилась лапа Тифмы, а маг едва успел увернуться от неё… Совсем недалеко оставалось до Крылова, и всё же Дваркин понимал, что преодолеть эти последние метры ему едва ли удастся. Слишком много здесь было врагов… Тогда, вцепившись руками в посох, Дваркин закричал. Оглушительным был тот вопль: ни человек, ни зверь не мог кричать столь громко. Сила волшебства заключалась в этом зове. Сломались пальцы Дваркина, но всё же раскрошили посох, и струя ослепительного, жаркого пламени перекинулась от него к Крылову. Все силы, которые ещё оставались в нём, передавал чародей живому кораблю. И уже падая на снег, прохрипел: – Лети сюда!.. Друг!!.. Непроглядная тьма заполнила его единственный глаз и больше уже ничего не видел Дваркин. * * * Постепенно во тьме начало проступать изумрудное свечение, и вот Дваркин открыл глаз и, ещё ничего толком не понимая, проговорил: – …Ещё жив… А в ответ услышал благодарственный голос: – И я, благодаря тебе, жив… Магический посох был сломан, и не на что было опереться Дваркину, чтобы подняться с пола. Но тут само образовалось, подняло его мягкое сиденье. Теперь Дваркин видел, что он находится в помещении, в стенах которого беспрерывно и в разных направлениях перетекали самые разные оттенки зелёного цвета. Самым же ярким местом было двухметровое сердце, которое пульсировало, разгоняя по живому кораблю горячую, живительную силу. Дваркин спросил: – Где мы сейчас находимся? – Всё ещё возле Светлограда. Лежим на холме… – Но как же ты тогда схватил меня? – О, это было совсем несложно. После того, как ты передал мне свою силу, я смог отрастить нить, достаточно длинную, чтобы дотянуться до тебя. Мне, правда, пытались помешать Тифмы, но нескольких из них я поглотил, а нескольких – отогнал… – Я знал, что в тебе заключена великая сила, но не знал, что ты способен заглатывать Тифм. – Способен… Но это очень болезненный процесс. Каждый раз я перебарываю заключенный в них холод, разрастаюсь, но и теряю свою жизненную силу… О, если бы здесь светило Солнце, то никакие Тифмы не были бы мне страшны!.. Как я истосковался по тёплым солнечным лучам… Передав свою силу, ты помог мне, но надолго ли? Я даже не знаю, где искать солнце. Не знаю, долечу ли. Вот лежу на этих холмах и думаю: что делать дальше?.. Свет, который ты видишь здесь, я не источаю наружу, и, возможно, ЧИП не знает, насколько я ещё силён. Что ж: для него будет сюрпризом, когда я вступлю в последнюю схватку… – Звучит пессимистично, – молвил Дваркин. – Но на что надеяться, когда ЧИП оказался настолько сильным… И Винд… – Этот тот юноша, которого я видел через окно магической связи? – Да… – Ведь он был твоим капитаном? – Да, он был моим капитаном и другом… Так проговорил Крылов, а затем другой, более женственный голос добавил: – И возлюбленным? – Возлюбленным? – удивившись, переспросил Дваркин. – Да… Возлюбленным. Сияние двухметрового сердца стало настолько ярким, что Дваркин вынужден был прикрыть глаз, а когда открыл его, то обнаружил, что перед ним стоит девушка. Не только её волосы, но и кожа имела зеленоватый оттенок. Причём этот зелёный свет передвигался по ней также, как и по стенам корабля. – Кто ты? – спросил Дваркин. – Я – Эльрика, – ответила девушка. – Но ведь ты не всегда была такой, какой я вижу тебя сейчас? – Ты прав, волшебник. Ещё не так давно, я была подругой Винда, и я любила его… Но мгла поглотила моего возлюбленного, и я не знаю, жив ли он сейчас… Когда Крылов умирал, мне пришлось слиться с его сердцем, иначе – он не долетел бы и до Светлограда. – И ты теперь часть корабля? – О да, – ответила Эльрика. – Я чувствую, тоже, что чувствует он; я – сливаюсь с его стенами и выхожу из них; я – не могу отойти от него дальше, чем расползаются его нити… Я уже никогда не буду прежней, и нет надежды на счастье… – А я говорю: мы ещё увидим солнечный свет, – произнёс Дваркин. А после этого он рассказал всё, что знал об смерти ЧИПА… После того, как его рассказ был закончен, ярче прежнего засияло сердце Крылова, и Эльрика стала похожа на горящую изумрудную свечу. Девушка сказала: – Так теперь появилась цель: мир Ован–Тульбук, где находится проход между мирами… В этом её стремление совпадало с мыслями Крылова, но всё же живой корабль чувствовал и ещё кое–что другое. Он заявил: – Между нами и Ован–Тульбуком – только лишь мгла ледяная. И я не знаю: хватит ли у меня сил, чтобы долететь до туда. – И всё же… – начал было Дваркин. Но Крылов прервал его. Он заговорил очень громко: – И всё же я должен лететь! Что тут лежать?! Это последний шанс!! Так вперёд!!! И он стремительно взмыл над Светлоградскими холмами. На его пути попались несколько Тифм. Крылов схватил их нитями, втянул в свои борта, начал переваривать… Протяжный стон сотряс внутренности корабля, стены потемнели, сердце померкло, а Эльрика вскрикнула, пригнулась к полу и задрожала. Дваркин поднялся с выращенного для него кресла, обнял девушку за плечи и проговорил нежно: – Ты справишься… ты сильная… Вскоре сияние вернулось в стены, а двухметровое сердце вновь засияло. Эльрика же, с благодарностью глядя в глаз Дваркина, произнесла: – Мне… то есть Крылову… но я сейчас говорю от его имени… Мне не следовало глотать этих Тифм. Они не дают силы, а только позволяют разрастаться, но всё же, надеюсь, это покажет ЧИПУ, что ко мне лучше не соваться, а позволить лететь, куда я лечу… Но Тифмы меня не так страшат, как тот, другой, в ком заключено изумрудное сердце, подобное моему… – Кто же он? – спросил Дваркин. – Я знаю, что когда–то он был человеком, но ЧИП исказил его, сделал своим слугой. У него новое тело, которому не страшно обычное оружие… Он унёс моего Винда… – Не печалься, милая Эльрика. Не так–то легко уничтожить в человеке всё человеческое. Быть может, ЧИП забыл об этом, а вот я – нет. |
|
|