"Из единой любви к отечеству" - читать интересную книгу автора (Сеславин,Пушкин Александр,Валентин)

Библиотека журнала ЦК ВЛКСМ «Молодая Гвардия»

Валентин Пушкин

Борис Костин

ИЗ ЕДИНОЙ ЛЮБВИ К ОТЕЧЕСТВУ

Культурно-исторические очерки

Москва

«Молодая гвардия»

1988

Валентин ПУШКИН окончил музыкально-педагогический институт имени Гнесиных.

В настоящее время — артист Большого театра.

«Александр Сеславин»— первая книга автора.

Борис КОСТИН родился в городе Томске, окончил Рязанское высшее воздушно-десантное училище.

В настоящее время офицер Советской Армии,

Публиковался в журналах «Неман», «Маладосць», «Москва», «Нева», «Дружба».

Знание истории укрепляет человеке веру в бессмертие. Oно, знание это, подобно совести. Потому что если сам всматриваешься в жизнь своих предков, то т вольно почувствуешь, как в твою собственную жизнь всматриваются твои потомки.

И наоборот, отсутствие исторической памяти является причиной вседозволенности, потребительского отношения к жизни. Авторы этого сборника предприняли по пытку рассказать о малоизвестных страницах нашей отечественной истории.

Валентин Пушкин написал о герое партизане 1812 года Александре Сеславине, человеке, которым гордились соотечественники и которому посвящали восторженные стихи лучшие поэты России, а Борис Костин — о женщинах, участницах войны 1812 года. Эти публикации — только лишь часть малая того огромного долга, который мы сегодня все решительнее возвращаем родной земле и тем людям, что твердыми своими руками подняли из тьмы времен историю нашего Отечества.

Подняли и держат так крепко, что не лишне нам сегодня еще и еще раз вспомнить и произнести вслух их имена.

Олег МИХАЙЛОВ.

IV

На этом большаке Федоре была знакома каждая выбоина, каждый поворот, каждый перелесок. Иногда ей казалось, что хаживала она по нему всю жизнь. Еще от отца слышала она, что ведет он в столицу и начинается от самого дворца, где живет император. Только проложил его не ныне здравствующий Александр Павлович, а его бабушка Екатерина II, уважавшая скоропалительные наезды в отдаленные вотчины государства российского, любившая петлять в политике и жизни, но в силу своего происхождения привыкшая к изысканности пейзажей и прямолинейности дорог. Только, как говорил батюшка, обманывали государыню вельможи и придворные холуи, будто стервятники налетавшие в деревни и сгонявшие мужиков на невиданное на селе дело: возить на подводах развесистые липы, вкапывать их по краям дороги с тем, чтобы как только минует их пышная кавалькада, перевезти на новое место, чтобы ласкали они взор императрицы.

Липы так и остались стоять, будто солдаты в шеренгах, немые свидетельницы коварной изворотливости придворных прихвостней.

Еще дважды делала Федора ходки в Полоцк и оба раза возвращалась целая и невредимая. Удача, словно невидимый телохранитель, оберегала ее. Сколько раз ей казалось, что жизнь висит на волоске. Подозрительность французов росла день ото дня, и даже мощные редуты, возведенные вокруг города, не позволяли им чувствовать себя в безопасности. Осень давала ясно понять, что не за горами зима, о которой они столько наслышаны и приближение которой ждали с опасением и тревогой. Зимние квартиры в Полоцке были ненадежны, холодны и голодны. Вокруг города, казалось, все будто вымерло, негде было разжиться провиантом, фуражом, дороги были перерезаны конными русскими отрядами. Приближающаяся расплата как дамоклов меч повисла над корпусом Сен-Сира.

1 октября Витгенштейн принял решение штурмовать Полоцк, главнокомандующий просил его поспешить. 5 октября было решено начать атаку города с трех сторон. Корпус делился на две колонны и шел на сближение с французами в места, указанные Федорой Мироновой. По левому берегу Двины на помощь Вигенштейну двигался граф Штейнгель с Финляндским корпусом. Но тут вмешалась непогода. Дождь начался нерешительно, как бы выискивая место, куда бы обрушиться со всей силой. Люди поглядывали на небо в надежде, что вот-вот прояснеет и прекратится этот холодный, безжалостный поток воды, от которого не спасали палатки, деревья и телеги. Лесные дороги превратились в сплошное месиво, по которому, высоко поднимая ноги, с трудом вытаскивая их из тяжелой, не отпускающей грязи, шли полки, батальоны, дружины. Но люди шли, шли… Не было на лицах ни озлобления, не слышны были ругательства, все делали молча, зная, что надо не только дойти, но сохранить силы для боя.

Федора ехала с детьми в обозе.

У села Белого Витгенштейн приказал оставить подводы. Войска ушли, Федора спрыгнула с телеги, прислушалась. Невдалеке прозвучала барабанная дробь, раздались призывные звуки боевого рожка, а затем будто крупный град забарабанил по крыше, началась нестройная перестрелка, в которой изредка надрывно ухали орудия. "Найдут ли правильный путь?" — волновалась Федора. На левом фланге ударили пушки. Бой разгорелся.

К вечеру перестрелка стала удаляться. "Нет, не могу оставаться здесь, когда наших, поди, и раненых и искалеченных вдоволь, — подумала Федора и обратилась к вознице, седобородому мужику:

— Побудь с ребятишками… — И побежала на звук орудий.

Через пару верст она оказалась там, где еще недавно шел бой. Всюду лежали убитые. У многих отсутствовали головы, руки, ноги, струилась из ран кровь. Но вот Федора услышала слабый стон и увидела, как дружинник пытается скинуть навалившегося на него всей тяжестью мертвого француза. Она подбежала и с трудом отвалила эту тяжелую ношу. У дружинника оказалось простреленным насквозь плечо и чуть выше колена зиял рубец. Вот еще стон, еще одна перевязка, еще одна спасенная жизнь. Федора трудилась до самой темноты, пока наконец к полю сражения пробились подводы, на которые стали собирать раненых.

— Спасибо, Федорушка, — слабым голосом поблагодарил ее дружинник. — Век тебя не забуду.

Между тем события разворачивались следующим образом. Вытесненные изо всех предместий французы, предприняв несколько безуспешных контратак, вошли в город и укрылись за его стенами. Властов не раз мысленно вспоминал Федору: бой за предместья был выигран малою кровью.

Теперь впереди Полоцк. Вот он, совсем рядышком, опоясанный рекой Полотой, топкими берегами и неприступным валом, окруженным двойным палисадом, мостом, соединяющим берега реки…

К ночи 7 октября артиллерийские батареи, расположенные в несколько ярусов на валу, стрелки в окопах замолчали, видимо, рассудив, что главные события должны развернуться поутру. Но здесь вступил в силу азарт боя, внесший расстройство в планы оборонявшихся и наступавших. Русские войска двумя колоннами, не давая французам опомниться, начали штурм города в два часа ночи.

Русскими управляло стремление побыстрее ворваться в укрепления, французам, обойденным со всех сторон, они были последней защитой.

Степан Железное, одним из первых взобравшись на вал, давно отбросил ружье, которым так и не научился толком владеть, орудовал тесаком и кулаками.

— Вот тебе, мусье, за Россию, за Питер, за Полоцк, — приговаривал он. — Прими и за Федору, за дитяток ее горемычных.

К утру французы бросились бежать по мостам, наведенным через Двину, которые тотчас сожгли.

Рассвет поднимался над Полоцком. Город дымился в руинах, потрескивали догоравшие дома, возле пепелищ выли собаки, окна домов зияли пугающей пустотой, из дверей церкви доносились запахи конского пота и прелого сена, повсюду валялись обезображенные людские тела и трупы лошадей, стенания перекликались с радостными восклицаниями.

Федора подошла к дому тетки, но увидела только обгорелую печь.

Петра Климова она нашла повешенным на коньке своей хаты. Лицо его было в ссадинах и кровоподтеках, губы искусаны в кровь, сквозь изорванную в клочья рубаху и порты виднелись грубые черные шрамы, беспомощно повисла на ремнях деревянная культя.

Не дожил до победы старый солдат.

Федора схоронила Климова возле дома, из которого он еще недавно ее провожал.

8 октября в Полоцк торжественно въехал Витгенштейн. Войска и дружины, построенные на городской площади, под звуки встречного марша дружно грянули "Ура!".

"Ну вот и все, — подумала Федора. — Теперь я им не нужна более. Теперь им прямая дорога на Францию".

— Слушай, на кра-ул! — донеслась до ее слуха команда: — Приказ его сиятельства командира и кавалера графа Витгенштейна:

"Герои! Всевышний внял мольбе нашей, и Полоцк свободен. Вы пожали новые лавры на поле Марса, и среди самого жарчайшего сражения противу миллиона смертей, летавших из адских укреплений, на деле доказали, что может преодолеть истинная вера и любовь к Отечеству и чего достигает рвение к славе и чувство чести. Корпусный командир с приятнейшим удовольствием изъявляет искреннейшую благодарность свою как всем регулярным войскам, в деле бывшим, так особенно и дружинам Санкт-Петербургского ополчения, которые, подняв в первой оружие, показали чудеса храбрости и мужества, оправдали надежду соотечественников и заслужили лестное наименование защитников России".

Опустела площадь, разошлись по бивуакам полки и дружины, заполыхали костры, зазвучали песни.

Федора побрела по дороге к обозу. Никогда она не чувствовала себя такой одинокой, как в этот победный день. Никто не подошел к ней, никто ни о чем не спросил. Рябинин пал у рва, она видела, как двое спешенных гроднёнцев бережно несли штабс-капитана, будто опасаясь потревожить его вечный сон. Его кудри сбились на лбу, и из них ручейком стекала тонкая струйка крови.

Федора вздрогнула, услышав за спиной тяжелое дыхание, оглянулась.

Это был Степан Железной. Федора вскинула руки и обвила его шею.

— Жив?!

— Господь миловал на сей раз. Ну, а ты как? Понятна обида твоя. Не до тебя нонче. Помышляют командиры за Двину гнать француза, а между нами разговор идет, что и Москву наши назад у Наполеона отбили. Вот ведь каково образовалось. Теперь наш черед их гнать в землю ихнюю.

— Жаль, что без меня завершат войну, — вздохнула Федора. — А я бы сгодилась еще. Я ведь за ранеными могла бы ходить. По хозяйству военному услужила бы.

— Что ж поделать, война — она для мужиков, — принялся утешать женщину Степан. — Но ничего! Как только добьем француза, приезжай в Питер. Спросишь на Литейном Железновых. Нас там всяк знает. Да вот еще, возьми от меня деньжонок малость, авось пригодятся, я без них обойдусь. Жив буду, заработаю.

— Спасибо тебе за доброту. Надеялась я за труды свои свободу обрести, но, видать, не судьбина.

— Погоди плакаться. Войну докончим, государь не обойдет в доброте своей народ.

— Дай тому господь!

— Что же ты станешь делать?

— Пойду с ребятишками в Погирщину, барин там добрый, в обиду не давал, да и жилось мне у; него не худо… Ну, прощевай. Храни тебя господь.

— Прощай, Федорушка.

Еще три дня пробыл корпус Витгенштейна в Полоцке и после торжественного молебна выступил из города по наведенным через Двину мостам.

Федора с ребятишками стояла на берегу и наблюдала, как один за другим подходили к переправе батальоны, дружинники, конники, артиллерия. И вдруг услышала песню. Сказывал ей Степан, что на взятие Полоцка в их дружине сочинили слова и тут же подобрали мотив, задорный, удалой, с присвистом.

Федора стояла на берегу до тех пор, пока последняя обозная повозка, неуклюже переваливаясь с боку на бок, не переехала по мосту,