"Не прячься от судьбы" - читать интересную книгу автора (Нейл Долли)

2

Джон Кью медленно опустил огромную гирю на уровень плеча и вытянул правую руку, затем осторожно поставил груз на пол. В том же медленном темпе повторил упражнение в обратном порядке. Усилия приносили свои плоды: локоть больше не перенапрягался по сравнению с остальными суставами руки. Он согласился на операцию, так как почти зримо замечал, как атрофировались его мускулы. В период реабилитации он в нужный момент начал упражнения, составленные на основе тщательно разработанной программы для травмированных конечностей под неусыпным наблюдением старшего тренера команды Боба Мура. Овчинка стоила выделки. Джон должен был набраться терпения и двигаться не спеша. Способность контролировать каждое движение, смену настроений – сильнейшее оружие игрока, каковым он был. Редко физическая боль, усталость или душевная тревога влияли на выступление Джонни Кью. Его непоколебимая целеустремленность и ледяное спокойствие принесли ему прозвище Джо-бульдог, изобретенное одним журналистом – ведущим спортивной рубрики. Джон использовал эти качества при лечении травмированного локтя и, похоже, добился успеха. Конечно, наверняка не узнаешь, окончательно ли восстановилась работоспособность, пока рука не пройдет проверку при нагрузках и напряжении во время самой игры. Иногда спортсмен не мог окончательно избавиться от боли в травмированном месте. Даже если рана была вылечена, она могла оставаться его ахиллесовой пятой.

Выйдя из тренировочного зала, Кью прошел в сауну. Еще перед началом тренировки он пустил горячую воду в ванну с гидромассажем. Вскипая пузырями, она ждала его. Джо устроился так, чтобы бьющая под напором струя массировала больную руку.

Большой ирландский сеттер вбежал в сауну и, не удержавшись на кафельном полу, заскользил юзом до самого края ванны. Вывалив язык, пес заюлил всем телом и неистово завилял хвостом. Джон принял эти знаки внимания с комической безнадежностью:

– Привет, Рыжик!

Он поднялся из ванны и по бетонированному дворику за пределами дощатого настила направился к большому плавательному бассейну, имевшему прямоугольную форму. Джон нырнул. Пес, до этого радостно прыгавший вокруг, плюхнулся в воду и последовал за ним. Джов настолько привык к такому эскорту, что даже не повернул голову. Сеттер торопливо греб рядом, но на противоположной стороне бассейна по ступенькам выбрался из воды и тщательно отряхнул мокрую шкуру. Положив голову на передние лапы, он улегся, чтобы проследить, как его хозяин закончит водные процедуры.

Эта часть каждодневных утренних занятий по-настоящему нравилась атлету; делая мощные гребки, он плыл с завидной быстротой. Неизъяснимое удовольствие, когда прохладная вода скользит по разгоряченной коже. Джон успел уже трижды пересечь бассейн, когда зазвонил телефон. С недовольной гримасой он выбрался из воды и зашлепал к столику красного дерева. Джон поднял трубку:

– Да?

– Джо? Говорит Томас Мэлдон.

– Да, Том. Как дела?

– В данный момент не так уж и хорошо. Ты был прав. Она не согласна.

– Кто это – она? А, вы имеете в виду миссис By? Вы спросили ее насчет церемонии на стадионе?

– Да. Сегодня утром. Она чуть не выцарапала мне глаза.

– Я предупреждал, что идея ей придется не по вкусу, – мягко напомнил Джо администратору. – Она ненавидит футбол с тех пор, как умер муж.

– Его убил не футбол!

– Верно, но я думаю, вы не должны сердиться на нее. Кто виноват в том, что образовалась та опухоль? Господь Бог? Или сам Рори? Винить некого.

– Но почему надо поносить спорт, которым занимался ее муж. На мой взгляд, это несолидно.

Джон пожал плечами. В его темных глазах вспыхнула искорка.

– Том, вам кажется несолидным все, что противоречит вашим желаниям.

Мэлдон поперхнулся, услышав столь откровенные слова:

– В этом» вы, наверное, правы. Я передаю дело вам. Поговорите с этой женщиной, посмотрим, чего вы сможете добиться.

– Я?! Да вы шутите!

– Вовсе нет. Вы единственный, у кого есть шанс на удачу. Вы были лучшим другом Робина. Вы ей нравитесь, она доверяет вам. Разве не так?

– Том, мне очень жаль, но я не позволю себе влиять на решение Сесиль By. Я отказываюсь использовать для этого дружбу с ней и с Рори.

Отпор заставил Тома умолкнуть, но только на миг. Не так часто игрок отказывался выполнить просьбу всесильного управляющего. Но Джонни Кью настолько сейчас необходим клубу, что ему это сойдет с рук; он всегда был абсолютно надежен, жил интересами команды и не проявлял строптивости. Томасу даже в голову не приходило, что этот парень может отвергнуть просьбу босса.

– Я не до конца уверен, что понимаю вашу точку зрения, – начал он осторожно. – Вам ведь не надо просить ее сделать что-нибудь незаконное или аморальное.

– Я не собираюсь играть на памяти о моей дружбе с ее покойным мужем, чтобы подъехать к ней, – слова Джона звучали четко и ясно.

– Ну и не занимайтесь этим. Идите к ней как друг. Вы достаточно сделали для нее, чтобы претендовать на право называться им.

Джон сжал переносицу и закрыл глаза. Его мысли были обращены вовнутрь. Его инстинктивная реакция на предложение Томаса – отвращение. Ему не по душе наживать авторитет, используя чувства Сесиль, обращать ее горе в источник выгод для клуба.

– Нет, – голос Джонни звучал бескомпромиссно. – Если я увижусь с ней и случится так, что мы заговорим о вашем деле, я скажу ей, что думаю по этому поводу. Однако навязывать ей свое мнение я не намерен. Вдова имеет право по-своему хранить память о муже.

Томас вздохнул. Ему не нравилось, что Джон слишком уж носится с благородными идеалами. Год, в течение которого Кью исполнял обязанности представителя игроков команды, выпал нелегкий. Если Роби By был смутьяном и иногда доводил руководство до белого каления, он хоть не выступал за принципы. Том лучше понимал людей, движимых собственными интересами, и умел с ними обращаться.

– Ну хорошо. Я знаю, когда с вами спорить уже бессмысленно.

– Прекрасно, – улыбнулся Джон, решив, что надо будет напомнить Тому об этом заявлении в следующий раз, когда будет обсуждаться его контракт.

Джон положил трубку и вернулся к бассейну. Высокий, хорошо сложенный, с узкими бедрами, широкоплечий, он остановился у воды. Его грудь, покрытая завитками черных волос, благодаря твердым, как камень, мускулам выдавалась вперед; руки, налитые силой, представляли полный контраст его изящной фигуре. Это были руки прирожденного игрока защиты: мощные, гибкие, с длинными пальцами. Смуглая кожа, загоревшая почти до темно-коричневого отлива под знойным солнцем Аризоны, черные волосы и глаза выдавали его происхождение: в нем текла кровь луизианских креолов. Лицо Джона было слегка продолговатое, с высокими и широкими скулами и слегка выдающейся вперед нижней челюстью. В его чертах сквозило напряжение, как будто кожа была натянута до предела, хотя выражение лица обычно было безучастным. Его глаза жили своей жизнью, в них было все: и огонь, и холод, и оживление. Когда Джону было смешно, его щеки как бы приподнимались и около рта и глаз появлялись небольшие морщинки. И лишь небольшой шрам, рассекавший его черную бровь на две половины, придавал ему ухарское выражение, нарушая привычно невозмутимый вид.

Джон был привлекательным мужчиной, с этим не приходилось спорить, несмотря на то что не каждый мог выдержать взгляда его черных, проникающих в душу глаз. Состоятельный, прославленный, красивый парень был одним из самых завидных женихов в Аризоне. Он знал: большинство его сограждан изумилось бы, а затем разразилось бы недоверчивым смехом, если бы прознало, что он уже несколько лет тайно влюблен в женщину которую ему никогда не заполучить. Невероятно, но это было правдой.

Однажды Рори вошел в их излюбленный бар, ведя под руку Сесиль, и внутри у Джонни все застонало. Каждый нерв его тела отозвался на ее появление. Сомнений не было: наконец-то Джон встретил настоящую любовь, о которой постоянно толковали другие. И тут же его охватило отчаяние от сознания того, что эту женщину любит его друг – Рори. Последние три недели, в те короткие минуты, что они бывали вместе, Робин не говорил ни о ком, кроме как о ней. Теперь он проводил время только с Сесиль. В конце концов Джонни удалось добиться, чтобы Рори познакомил его с этой прелестной женщиной, договорились, что они встретятся в баре.

Робин представил свою девушку другу. Она улыбнулась и слегка наклонилась, чтобы лучше слышать, что он говорит. Джон сумел совладать с собой. Он научился скрывать свои чувства столь давно, что такая маскировка стала для него привычной. Он успешно применял ее в последовавшие за этой роковой встречей четыре с половиной года – ведь его тайная любовь не угасала. Одного вечера, проведенного в ее обществе, было достаточно, чтобы понять: влечение к ней не сравнимо ни с чем, что он испытывал в прошлом. К моменту свадьбы Сесиль и Роби стала ясна непреложная истина: он безнадежно влюблен в невесту друга.

Как ни абсурдно все это выглядело даже в его собственных глазах, Джон до сих пор продолжал любить ее, хотя прошло столько лет и столько женщин вокруг было готово облегчить муки неразделенной страсти. Джон был лишен даже возможности удалиться от предмета своей любви, что обычно дано большинству отвергнутых влюбленных. Рори был его лучшим другом, поэтому и Сесиль стала тоже его другом. Они часто бывали вместе и делили веселые минуты, забавы и разочарования, как это принято между близкими друзьями. Джон пытался уклоняться от совместных встреч, потому что его сердце истекало кровью, когда друг обнимал и целовал жену, но находиться вдали от любимой женщины оказалось еще хуже. Джонни должен был всегда быть рядом с ней и радоваться пусть самому малому общению с любимой. Он был не из тех, чье чувство способно остыть. У него такое же верное и преданное сердце, как у его отца, в жилах которого смешалась французская и ирландская кровь, такая же страстная и чувствительная душа, как у матери с ее креольскими корнями. С таким наследством всякая попытка забыть свою любовь обречена на неудачу.

Джон сел на край бассейна, опустив ноги в воду и бездумно болтая ими. Если бы на месте Роби оказался любой другой, Джон не колеблясь сделал бы все, чтобы отбить у него любимую женщину. Он привык к победам, борьбе за успех и награду и не смог бы сидеть сложа руки, пока другой женится на женщине, которую он любит. По своей природе, профессии и благодаря многолетней тренировке он – хищник, воин. Однако Рори был одним из тех, на кого Джон не мог поднять руку, – лучшим другом с самых первых дней их совместной жизни в тренировочном лагере.

В команду Джон Кью пришел с биржи игроков, которую были обязаны создавать давно зарекомендовавшие себя клубы. Он был запасным в успешно выступающей команде и стремился выйти из тупиковой ситуации: прозябания в тени футбольной звезды. Человек-легенда Вен Галахер, если с ним ничего не случится, мог преспокойно отыграть еще четыре-пять сезонов до ухода из спорта. Джон в свои двадцать шесть лет, получивший диплом об окончании колледжа пять лет назад, практически никогда не выходил на поле, не считая последних минут в матчах, которые уже были выиграны, или в тех редких случаях, когда Вен получал травму. И Джо, и Рори были счастливы, что на бирже их отобрала команда из Финикса.

Несмотря на разницу характеров, они сразу подружились. На поле их сыгранность поражала. Несколько лет подряд матч за матчем они показывали настоящий класс, обеспечивая кассовые сборы и не раз выручая команду, пока складывался костяк нового коллектива. Как только вокруг них сплотилась сильная команда, остановить ее было практически невозможно, и через полтора года «Мустанги» выиграли суперкубок. Рори и Джо были друзьями и взаимодействовали на поле образцово. Джон не смог бы предать Рори, как собственного брата.

Так они и жили, любя одну и ту же женщину, но ни друг, ни его жена не подозревали, какие чувства испытывал Джон. И вот, в феврале прошлого года, вскоре после того, как они завоевали почетный суперкубок, Робин By заболел и умер. Сесиль стала свободной. Однако, как ни странно, смерть Рори отдалила их еще больше. Сесиль теперь полагалась на дружбу Джона, верила ему, надеялась на него. У него не хватало мужества признаться ей, что он не тот, кем кажется, и что он всегда притворялся. Более того, его терзало чувство вины. Джон не мог простить себе невольный проступок. Когда Сесиль позвонила и сказала ему, что Роби умирает, у него мгновенно возникла лихорадочная, сжавшая горло мысль о том, что теперь она может принадлежать ему. Он подавил в себе этот порыв, но, как бывает всегда, когда люди что-то скрывают и близки к исполнению желания, надежда пронизала его существо, вошла во все его мысли и чувства. В результате он усомнился даже в своем моральном праве утешать и поддерживать вдову.

Постепенно Джон пришел к мысли, что судьба никогда не позволит ему добиться большего, чем дружбы с Сесиль. Могут ли они когда-нибудь полюбить друг друга с их общим прошлым? В моменты надежды он убеждал себя, что нужно просто ждать, быть терпеливым, как он терпел боль после операции на руке. В минуты уныния ему думалось: им с Сесиль никогда не быть вместе, никогда не узнать ему тепла ее любви, ничто не заставит ее полюбить лучшего друга умершего мужа.

Со временем он сократил число визитов к ней, заглядывая с каждой неделей все реже и реже. Ей нужно было время, чтобы в одиночестве свыкнуться с фактом смерти Рори. И все же Джон надеялся и считал, что, если бы он находился все время рядом, как в дни болезни друга, Сеси могла бы подумать, что полюбила его из чувства простой признательности за поддержку. Горше этого для Джона ничего не могло быть. Скорбя по другу и ощущая себя виноватым, Джон отказался от общества человека, который был ему нужен больше, чем кто-либо…

Джон снова соскользнул в воду и четырежды проплыл бассейн, затем остановился, ухватившись за выложенный плиткой борт. Его задумчивый взгляд был устремлен на скалистые горы, опаленные безжалостным солнцем. Он думал о том, что с каждой новой встречей становится заметней, что Сесиль преодолевает свое горе. Для нее муж отходил в прошлое, и, если Джон сейчас упустит время, другой мужчина сумеет увлечь ее, а он даже не воспользуется представившимся ему шансом.

Возможно, он родился неудачником и ему придется провести остаток жизни в погоне за призраком, безответно любя женщину, которая никогда не ответит на его чувства; но если есть хоть крупица надежды, что она ответит на его «чувства, то пришло время выяснить это. Впервые за время их знакомства перед ним открылась возможность предпринять то, что он умел делать лучше всего: стремиться к цели и добиваться успеха. Джон выбрался из бассейна и пошел в дом одеваться.

Слезы довели Сесиль до изнеможения, но, как ни странно, успокоили ее. Она поспешила умыться, затем сбросила туфли и избавилась от жакета, сразу почувствовав себя лучше, затем направилась в кухню, чтобы налить холодного чаю со льдом и взять ключ от флигеля.

Домик для гостей был переделан в ее рабочий кабинет. Сесиль любила свое убежище, ей становилось лучше, стоило лишь войти в него. Здесь стояли огромное, уродливое и невероятно удобное кресло, исцарапанный стол, заваленный книгами, на нем светильник. На соседнем столе размещались горы книг, кипы бумаг, блокноты, а в центре возвышалась старая громоздкая пишущая машинка. Обстановку дополняли два приземистых шкафа, набитых книгами, небольшое кресло на роликах для машинистки, высокий металлический сейф для документов.

Войдя в кабинет, Сеси немедленно плюхнулась в кресло и положила голову на спинку. Глаза резало от слез, и она их закрыла. В ее чувствах появилось что-то новое: слезы как бы уносили с собой и Рори, и воспоминания о прошлом. Молодая женщина ощутила… избавление. Странное чувство. Прежде она не понимала, что стала узницей. Некоторое время она размышляла о Роби; вспомнилось, как они веселились, и она улыбнулась, такое случилось с ней впервые за многие дни. Сесиль подумала о муже, не предаваясь скорби! Неужели ее душевные раны начали затягиваться? Пожалуй, взрыв возмущения против Томаса Мэлдона и профессионального футбола помог ей освободиться от остатков горя и гнева.

В дверь постучали. Сесиль удивленно открыла глаза. Очень немногие посещали ее в кабинете. Поэтому, в частности, она и любила этот флигель. Здесь она спасалась и от торговых агентов, и случайных посетителей, которые внезапно появлялись у входной двери дома. Сесиль встала и открыла дверь. Перед ней стоял мужественный и стройный Джон Кью. На нем были голубые джинсы и светло-голубая рубашка. Он с любопытством разглядывал ее малюсенький бассейн. Когда дверь открылась, Джон повернулся лицом к Сесиль и улыбнулся.

– Джо! – воскликнула она, внезапно покрывшись румянцем.

– Привет, Сес. Может, я не вовремя?

– Да ты что! Я не работала, просто сидела и мечтала. – Сесиль жестом пригласила его войти. – Садись. Я так рада тебя видеть. Ты уже сто лет здесь не был.

Джон вошел за ней и устроился в огромном мягком кресле. Сама хозяйка села в рабочее кресло, лицом к гостю, поджав под себя ноги. Джон любовался ее грациозными движениями, горло его неожиданно пересохло. Как только он не видел Сеси хотя бы несколько дней, Джон терял реальное представление о ее красоте и привлекательности. Зато каждый раз, встречая ее вновь, он испытывал вспышку любви и страсти, острое желание коснуться ее каштаново-рыжих волос, дотронуться до гладкой стройной ноги. К счастью, его влечение к ней подавлялось почти автоматически. Он был уверен, что у него на лице не отражалось ничего, кроме умеренного интереса и удовольствия по поводу встречи с ней как с другом.

– Ты, должно быть, ясновидящий, – сказала с улыбкой Сесиль.

– Почему?

– Я чуть не заехала к тебе сегодня утром.

– Правда? Почему же ты не навестила меня?

– Единственная причина: я не была уверена, что моя машина одолеет дорогу в твои горы, – заявила, поддразнивая его, Сесиль и была вознаграждена за свои усилия почти незаметной улыбкой, тронувшей утолки его рта.

На лице Джона так прочно застыла маска безразличия, что ее радовало, когда удавалось вызвать у него улыбку.

– Кроме того, я сочла, что ты уже достаточно наслышан о моих бедах.

– Дорогая!..

– Я знаю, знаю. – Она вытянула руку с поднятой ладонью, не давая ему говорить. – Ты собираешься сказать, что я тебе никогда не в тягость, что ты всегда готов выслушать меня с моими проблемами. Но, честно говоря, я слишком долго злоупотребляла твоей добротой. – Сесиль на секунду умолкла, затем продолжила шутливым тоном: – Но раз уж ты здесь…

Джон отозвался улыбкой:

– Да?

– Я была сегодня не в себе после встречи с Томасом Мэлдоном.

Она мысленно вернулась к сегодняшнему утру.

– Столько печальных воспоминаний!

Джон наклонился и взял ее за руку.

– Очень жаль, что ты так расстроилась.

– Нет, на самом деле это пошло мне на пользу. По пути домой я все время думала о муже и его смерти. Затем припомнила, как мы встретились с ним, и долго плакала. Но теперь уже все по-другому. Все кончилось головной болью и красными глазами, но я обнаружила, что моя душа больше не надрывается. Я гадала, может быть, пришла пора перестать оплакивать Рори. Печаль осталась, но нежная, которая не режет, как нож. Думаю, в конце концов я свыкнусь с его смертью.

Замкнутое лицо Джонни не отразило внезапную волну чувств, поднявшуюся у него внутри, он снял ладони с ее руки, чтобы не выдать своих переживаний.

– Ты не кривишь душой, дорогая? Тогда почему ты так болезненно реагировала на предложение Томаса, чтобы тебе официально вручили мемориальную медаль от имени нового фонда?

Брови Сесиль взлетели.

– Откуда ты об этом знаешь?

– Том звонил мне после твоего ухода. Он хотел, чтобы я уговорил тебя принять предложение.

– Так с этой целью ты и приехал? – Сеси вскочила на ноги. Ее выразительные глаза потемнели от обиды. – Чтобы уговорить меня одобрить шоу, которое устраивает Томас Мэлдон?

– Нет. Конечно нет. Я сказал ему, чтобы он на меня не рассчитывал. Однако разговор с ним обратил мои мысли к тебе, и я решил, что надо заехать, проведать тебя.

– Ах так! – Она вновь опустилась в кресло, несколько успокоившись. – Но ты считаешь, что я должна дать согласие, не так ли?

Джон пожал плечами.

– Я не понимаю, почему ты не желаешь принять медаль.

– Если они действительно хотят почтить память Робина и заняться благотворительностью, они могут сделать это и без шумихи. На мой взгляд, великолепно, что они собрали деньги. Горжусь тем, что создается фонд борьбы против рака его имени. Но мне не пристало получать мемориальную медаль перед объективами телекамер в присутствии шестидесяти тысяч болельщиков ради того, чтобы они учредили фонд. Это – рекламный трюк, придуманный Томасом, чтобы придать респектабельность футбольному клубу. Он спекулирует на смерти Рори, я отказываюсь с ним сотрудничать.

– Милая, это будет первая игра сезона. Трансляция по телевидению не предусмотрена. Стадион даже не будет заполнен, и большинство зрителей в перерыве между таймами займутся пивом и бутербродами. Для рекламы такой матч значения не имеет. Только в газете появится репортаж и фотография, вот и все. «Мустанги» получат больше от благотворительности во время следующей игры, от которой все сборы пойдут на постройку детского гимнастического центра. Понятно, Томас хотел бы выжать из зрителей побольше симпатий и на первом выступлении команды, но это не является главной целью предстоящей церемонии.

– Разве? – голосом, полным скептицизма, спросила Сесиль. – Если не это, тогда что же?

– Прежде всего, моя цинично настроенная леди, они хотят почтить память твоего мужа. Ты, вероятно, не знаешь, что когда Рори был еще холост, он был довольно дружен с Чаком Расби. Несколько раз по приглашению Чака он приезжал погостить и покататься на горных лыжах на виллу братьев в штате Юта. Потом их пути разошлись, помнить?

– Да, помню. Что ж, они дружили, и Чак хочет как-то почтить память друга. Но неужели для этого нужна такая шумиха?

– Но обычно так и поступают. Братья не придумали ничего нового. Так делают многие: присваивают чье-то имя организации, верно. Общественность узнает имя достойного человека, и люди помнят его. А как еще отметить память выдающегося человека? Еще одна причина, почему устраивают церемонию: хотят придать известность новой организации – Ассоциации жен спортсменов. Они здорово потрудились, собирая деньги, особенно отличилась Синди Фенн. Но никто никогда не слышал, что они на самом деле делают. Люди считают, что дамы из Ассоциации ничем не заняты, а лишь собираются вместе, чтобы подсчитать доходы мужей да посплетничать. А всем нужно, чтобы их иногда одобрительно погладили по спинке. Для Ассоциации жен эта церемония означает именно такой жест.

– Мне не приходило это в голову, – сокрушенно сказала Сесиль.

Может быть, она слишком поторопилась с отказом сегодня утром. Конечно, Томас не объяснил, зачем затевается вручение, но все же… она сама, можно сказать, лишила его такой возможности. Надо признать: она заранее ополчилась на эту идею просто потому, что они с мужем не любили Тома Мэлдона.

Сесиль сообразила, что с этой точки зрения ее подход выглядит не столько морально обоснованным, сколько вызванным обыкновенной неблагодарностью. Естественно, Сесиль не имела желания действовать по указке Мэлдона, но главное – ей казалось отвратительным получать медаль фонда на глазах у тысячи зевак. А теперь она не хотела, чтобы страх и неприязнь встали у нее на пути.

Она с раскаянием взглянула на Джона.

– Как человек, который приехал сюда не для того, чтобы убеждать меня, ты чертовски преуспел.

Джон тяжело вздохнул:

– Я не говорил, что не буду убеждать тебя. Я лишь сказал, что не буду делать это ради Тома и его компании.

– Ладно, я приму мемориальную медаль. – Внезапно она почувствовала облегчение и вскочила, одарив его улыбкой. – А теперь давай забудем Томаса Мэлдона и команду хоть на время, согласен?

– Никаких возражений.

– Как насчет обеда? Я что-нибудь сочиню, если хочешь.

Джон тоже поднялся.

– Я – с удовольствием.

Он пошел за Сесиль из флигеля, не спуская глаз с ее изящной фигуры. Ее длинные каштановые с рыжинкой волосы разметались по обнаженным плечам, вызывая у Джона мучительное желание прикоснуться к ним. Он подумал, что Сесиль по-прежнему волнует все его существо – его мысли, чувства, желания – и никогда он не будет счастлив без нее. Как бы ни было трудно преодолеть прошлое, он не пожалеет силы, чтобы завоевать ее любовь.