"Зимняя война" - читать интересную книгу автора (Шушаков Олег)

4. И по лесам, по сопкам, по воде… Ладожское озеро, середина декабря 1939 г.

…Численное превосходство, несомненно, является одним из главных условий успешного наступления. Но таки не самым главным…

Потому что врага бьют не числом, а умением. Как учил генералиссимус Суворов. И, кстати, сам неоднократно это проделывал. Одержав все свои победы над численно превосходящим противником. Громя и регулярные части, и народное ополчение. За что и получил от благодарного отечества титул графа Рымникского и князя Италийского.

Не случайно суворовская «Наука побеждать» была переиздана в восемнадцатом году. По прямому указанию товарища Ленина! Огромным, по тем временам, тиражом. И стала настольной книгой каждого красного командира.

Но впрок пошла не всем…

Командованию Карелфронта удалось создать на Сортавальском направлении пятикратное превосходство в живой силе, двадцатикратное - в артиллерии, абсолютное - в бронетанковой технике и авиации. Что, казалось бы, должно было гарантировать полный и безоговорочный успех.

Однако это только казалось.

К концу первой недели наступления неудержимый порыв бойцов пятьдесят шестой и сто пятьдесят пятой стрелковых дивизий первого стрелкового корпуса Восьмой армии наткнулся на ожесточенное сопротивление противника, закрепившегося на заранее подготовленных позициях на рубеже Китиля - Руокоярви - Сюскуярви. И разбился как штормовая волна о гранитный берег. Хотя двум советским дивизиям (шесть стрелковых и шесть артиллерийских полков, более шестисот орудий и минометов, полторы сотни танков и бронеавтомобилей!) противостояло всего два пехотных и один полевой артиллерийский полк белофиннов.

Правда, противостояли они не просто так, а засев в окопах полного профиля, вырубленных в граните. В узких межозерных дефиле и на господствующих высотах. Прикрывшись с фронта противотанковыми рвами, минными полями и многорядными заграждениями из колючей проволоки. А также всяческими водными преградами.

А ведь это была всего лишь первая линия обороны! По данным разведотдела штаба фронта вдоль реки Янисйоки, от берегов Ладоги до озера Янисъярви, протянулся мощный укрепрайон, построенный еще в середине двадцатых годов. Полтора десятка бетонных долговременных огневых точек и несколько десятков деревоземляных…

Севернее, на правом фланге первого корпуса, дела шли еще хуже. Семьдесят пятая стрелковая дивизия и тридцать четвертая легкотанковая бригада застряли, ни туда, ни сюда, между реками Уксунйоки и Лоймоланйоки. Три стрелковых и два артиллерийских полка при поддержке почти трехсот танков и сорока бронеавтомобилей никак не могли преодолеть оборону одного пехотного полка, усиленного артбатареей, двумя егерскими подвижными батальонами и несколькими отрядами шюцкора.

Впрочем, егеря и шюцкоровцы в ДОТах и ДЗОТах не отсиживались. А бегали на лыжах. Прекрасно зная местность, и отлично ориентируясь в родных лесах, сопках и озерах. И наносили внезапные и очень болезненные удары по советским колоннам, растянувшимся вдоль шоссе, зажатого этими самыми лесами, сопками и озерами.

Тяжелее всего пришлось тыловикам - шоферам, ездовым и прочим обозникам, вооруженным одними винтовками и воевать ни разу необученным. Мобилизованные из народного хозяйства вместе с материальной частью (полуторками, лошадьми и повозками), все они надели буденовки лишь месяц-другой назад. Чтобы сразу после бани, строевого смотра и сверхкраткосрочного курса молодого бойца (три патрона в белый свет, как в копеечку) снова взять в руки свои вожжи или сесть за баранку.

Устроив засаду, финны открывали ураганный огонь из пулеметов и минометов. А снайперы тем временем отстреливали комсостав. Прервав движение и посеяв панику, егеря и шюцкоровцы уходили в лес. Как призраки. Оставляя после себя лишь стреляные гильзы, пустые патронные цинки и ящики от мин. Однако вскоре, убедившись в собственной безнаказанности, они перешли от засад и коротких огневых налетов к планомерному рассечению и уничтожению советских колонн по частям.

В результате к десятому декабря часть подразделений тридцать четвертой бригады оказалась в тактическом окружении. И заняла круговую оборону. Посреди заснеженной, простреливаемой насквозь дороги. Комбаты один за другим выходили в эфир с просьбой о поддержке. Но штаб бригады, отрезанный от основных сил в узкой лощине между двумя заросшими лесом гребнями, сам нуждался в срочной помощи…

Командир тридцать четвертой легкотанковой бригады им. С.С.Каменева комбриг Кондратьев, несмотря на свой молодой возраст, был опытным боевым командиром. В Испании командовал первым отдельным интернациональным танковым полком. Сражался под Фуэнтес-де-Эбро, Теруэлем и Монт-Альбаном. За мужество и героизм был награжден орденом Красного Знамени и медалью «За отвагу».

После возвращения на Родину «Антонио Льянос» (он же Степан Кондратьев) как и остальные советские добровольцы, отличившиеся в боях с мятежниками - танкисты, летчики и моряки - быстро пошел в гору. Был назначен командиром бригады и получил внеочередное воинское звание. Шагнув из майоров сразу в комбриги.

Впрочем, сам он считал выдвижение «испанцев» на высокие командные должности вполне заслуженным. И своевременным. Красной Армии срочно требовались обстрелянные боевые командиры, имеющие опыт современной войны. Потому что она, эта война, уже стояла на пороге. Столкнувшись в Испании с фашизмом лицом к лицу, Степан ни на минуту в этом не сомневался. И оказался прав.

Испания была всего лишь пробой сил. Перед большой европейской войной. Точнее, была ее началом. Потому что в ней прямо или косвенно участвовали все европейские страны. Одни (Италия и Германия) осуществляли открытую интервенцию против суверенного государства, другие (СССР) оказывали военно-техническую помощь законному правительству, третьи (Великобритания, Франция и прочий еврокомитет по «невмешательству») оказанию этой помощи мешали, как только могли.

Покончив с Испанской республикой, Германия, уже имеющая опыт «мирного» воссоединения с Австрией, также мирно «воссоединилась» с Судетской областью, а затем и со всей остальной Чехословакией. Под аплодисменты англо-французских соглашателей. Полагавших, что тем самым аппетиты фюрера будут утолены. Но сильно просчитавшихся. И оказавшихся в той самой яме, которую они так упорно рыли для Советского Союза. В смысле, в состоянии войны с Германией.

Год назад европейская война полыхала лишь на территории Испании. Потом, прыгая с крыши на крышу как разбушевавшийся пожар, ее пламя перекинулось в Польшу. И вскоре охватило всю Западную Европу и Северную Атлантику. Чтобы в любой момент перекинуться на весь мир.

Так что времени на раскачку у свежеиспеченного комбрига не было. В том числе, еще и потому, что оба его предшественника - комбриг Поляков и полковник Стольник - оказались врагами народа, троцкистскими выкормышами, фашистами и шпионами (такой же «пятой колонной», как и та, из-за подлого предательства которой он потерял столько отличный парней под Фуэнтес-де-Эбро!). И предстояло приложить много усилий, чтобы исправить нанесенный ими вред и выкорчевать насаженные этой мразью плевелы - низкую боеготовность, безынициативность, расхлябанность и пьянство. А еще, и это являлось самым главным, он должен был передать подчиненным свой богатый боевой опыт. И научить их тому, что нужно на войне.

Собственно говоря, ему и самому не помешало бы подучиться. В Военной академии имени товарища Фрунзе, например. Чтобы лучше ориентироваться в вопросах применения крупных бронетанковых соединений и их взаимодействия с остальными родами войск в условиях современного боя. Хотя, с другой стороны, ученого учить - только портить! В Испании он этого современного боя хлебнул с избытком. И взаимодействия тоже. В смысле, отсутствия такового. И отлично понял, что танки без поддержки пехоты, артиллерии и авиации, очень быстро превращаются в братские могилы для своих экипажей.

За минувший год удалось сделать очень много. Мехводы (за исключением приписных, прибывших в конце сентября) были обучены движению в колонне, движению совместно с пехотой, движению зигзагами с использованием складок местности, коротким остановкам для стрельбы, текущему ремонту и техобслуживанию танков. При этом средний наезд составил более двадцати часов (даже с учетом приписных, которые за два месяца успели наездить лишь по четыре часа). Командиры танков стреляли на «хорошо» и «отлично» (в том числе пополнение, прошедшее краткосрочные курсы младшего комсостава). Подразделения и штабы были сколочены. И, в общем и целом, готовы к выполнению поставленной задачи.

Тридцать четвертая бригада должна была поддержать огнем, броней и гусеницами наступление семьдесят пятой стрелковой дивизии в направлении Суоярви - Лоймола - Маткаселькя и далее на Сортавала, а затем, двигаясь вдоль железной дороги Сортавала - Виипури, окружить финнов, засевших на Карельском перешейке.

Однако окружить финнов пока не удалось. А даже наоборот…

«В районе гибели колонны автобатальона и следовавшей за ним медсанроты установлено следующее: деревья в большинстве своем носят следы двусторонней перестрелки, что свидетельствует о вооруженном сопротивлении колонны. При осмотре установлено, что, несмотря на наличие смертельных ранений, значительная часть погибших носит следы пристреливания в голову и добивания прикладами. На теле младшего политрука Цейтлина во многих местах вырезаны пятиконечные звезды. Военфельдшер Смирнова была обнажена, и между ног у полового органа вставлена наша ручная граната. У большинства командного состава срезаны петлицы и нарукавные знаки. Орден «Знак Почета», имевшийся у командира батальона капитана Петренко, вырван с материей».

Начальник особого отдела тридцать четвертой легкотанковой бригады лейтенант госбезопасности Доронин подписал донесение, аккуратно свернул листок и положил в командирскую сумку. Хотя бойцы все еще продолжали подтаскивать и укладывать трупы. Которых набралось уже более двух сотен. Командир разведроты Шевченко стоял рядом и нервно курил. Час назад, после долгого марша и короткого боя его разведчики отогнали отряд шюцкоровцев, подоспев на выручку атакованной колонне. Но так и не успев. Ее выручить.

Шевченко смотрел на скрюченные, окровавленные тела с разбитыми головами, пулевыми и колото-резаными ранами. С трудом сдерживая бешеную ярость, кипевшую в груди. Слишком многих из них он знал лично. Помнил по именам. Или в лицо. Когда у них еще были лица. Помнил веселых и озорных медсестричек. И их такую же молодую и красивую, но строгую начальницу. В которую был даже чуть-чуть влюблен. И которая лежит сейчас перед ним. В снегу. На обочине. Прикрытая куском брезента. Поруганная и убитая. Финскими изуверами.

Они дорого заплатят за это, пообещал себе комроты. И сжал кулаки до хруста. Они! За это! Дорого! Заплатят! Оч-чень дорого! И оч-чень скоро!..

Такого поворота событий (широкого использования белофиннами бандитской тактики) ни комбриг Кондратьев, ни его штаб, не ожидали. И на какое-то время потеряли управление. Но довольно быстро пришли в себя. И приняли решительные меры по уничтожению бандгрупп противника, просочившихся в наш тыл. Бросив на выполнение этой задачи мотострелковый батальон (вдоль шоссе и железной дороги) и разведбат (на лыжах через лес).

Командир первого корпуса комдив Голубев сначала недооценил возникшую опасность. А потом принялся всячески ее преувеличивать, пытаясь тем самым смягчить собственную вину за большие потери и задержку (фактически, срыв!) наступления.

К чести командующего Восьмой армией Еременко, он довольно быстро разобрался в ситуации, сложившейся на Сортавальском направлении. В смысле, разобрался, что комкор этой ситуацией не управляет. Да и как он мог ей управлять, находясь в Видлице? Более чем в ста двадцати километрах от места событий!

Еременко приказал приготовить связной Р-5 и вылетел в штаб корпуса. Жалея, что не сделал этого раньше. И взял с собой начальника особого отдела армии. Чувствуя, что он понадобится. И не ошибся.

Комдив Голубев к собственной персоне относился с большим пиететом. В царской армии он был всего лишь поручиком. То бишь, «Вашим благородием». Зато, перейдя в стан победившего пролетариата, сумел дослужиться до персонального воинского звания «комдив» (по старому - генерал-лейтенант!). И хотя все титулы были давно отменены, сам себя (про себя, само собой!) он титуловал (в шутку, конечно!) не иначе как «Ваше превосходительство». Как оно и положено согласно табели о рангах. Для третьего классного чина (а выше было только «Ваше высокопревосходительство»!).

Впрочем, с таким образованием (Военная академия имени Фрунзе и Академия Генштаба) и послужным списком (член РКП(б) с девятнадцатого, в Гражданскую - комполка, затем - начальник Московской объединенной военной школы имени ВЦИК СССР, командир дивизии, завотделом Управления боевой подготовки РККА) он вполне мог добраться не только до второго класса, то бишь, стать командармом, но и (чем черт не шутит!) до первого. И стать Маршалом! Всего Советского Союза! Так что нынешнее свое назначение воспринимал лишь как очередную ступеньку на пути к этим сияющим высотам. Которые никоим образом не связывал с риском оказаться на передовой! Более того, полагал (и не раз в этом убеждался на примере старших товарищей), что «генеральская» должность означает не только лампасы и дорогое сукно на шинель. Но и все остальное (продукты из спецраспределителя, персональный автомобиль и особняк!). Поэтому и здесь, в действующей армии, устроился, как положено. По чину.

«Командный пункт» Голубева произвел на Еременко неизгладимое впечатление! За два месяца новый командир корпуса (точнее, инженерный батальон по его приказу) сумел соорудить настоящий укрепленный узел площадью в два гектара, обнесенный тремя рядами колючей проволоки и прикрытый несколькими ДЗОТами и зенитной батареей. Посредине этой полевой крепости стоял рубленый пятистенок, украшенный русской резьбой. И отдельный барак для ординарцев, кухни, охраны и прочей обслуги. Кроме того, на территории «КП» находились скотный двор и птичник, в которых содержались коровы (для свежего молока и масла), овцы (для шашлыков), свиньи (для колбас и окороков) и куры. А также небольшой коптильный заводик.

И это в то время, когда (согласно донесению начальника особого отдела) соединения и части корпуса (за исключением штакора и службы тыла, ясное дело!) испытывали серьезную нехватку во всех видах довольствия. А особенно - вещевого (зимнее обмундирование) и продовольственного! Накопленные запасы на складах не соответствовали потребности, а подвоз был крайне недостаточен из-за безобразного состояния дорог и отсутствия необходимого количества транспорта.

Еременко до революции тоже служил в царской армии. Как и Голубев. Но, в отличие от «ихнего благородия», был рядовым. И эту «белую кость» (в смысле, сволочь золотопогонную) ненавидел искренне и люто. И рубил безпощадно. В Первой Конной. Вместе с товарищем Сталиным, Ворошиловым, Буденным и Тимошенко! И военспецам тоже никогда не верил. Потому что, сколько волка ни корми, он все равно по-волчьи выть будет. Пока не издохнет! Не случайно все эти «спецы» (командарм Шапошников - исключение, которое лишь подтверждает правило) оказались врагами народа!

О прибытии командующего Голубеву доложили, как только приземлился самолет. Но было уже поздно.

Во время доклада командир корпуса все время путался и перескакивал с одного на другое, то и дело сбиваясь на скороговорку. У него заметно тряслись руки. И градом катился пот. То ли оттого, что в избе было жарко натоплено. То ли оттого, что весу в нем было девять с лишним пудов (при среднем-то росте!). А может, от страха.

Широкое, квадратное лицо Еременко потемнело. На скулах играли желваки. И без того маленькие, колючие глаза сузились, превратившись в щелки. Было видно, что он едва сдерживается…

Но хватило его ненадолго. Не дождавшись окончания доклада, он подскочил к Голубеву и ударил его кулаком по лицу. С размаху. И еще! И еще раз! И снова!

- Р-р-растреляю! - рычал Еременко. - Твар-рь! Зажр-р-рался тут! Сволочь!

Комдив втянул голову в плечи, даже не пытаясь оказать сопротивление. И только всхлипывал при каждом ударе. Размазывая кровь по разбитой физиономии. А Еременко месил его как грушу. И матерился на чем свет стоит.

Все, кто находился рядом, онемели от неожиданности. Но вмешаться и остановить воспитательный процесс никто не посмел. Даже военком корпуса бригадный комиссар Шабалов. Который справедливо опасался оказаться следующим. Воспитуемым.

Потому что военный комиссар вместе с командиром несет полную ответственность за состояние и боеспособность соединения и за успешность его действий в бою. И обязан участвовать в разработке каждого решения и подписывать все боевые приказы совместно с командиром. И если командир несет единоличную ответственность за оперативное руководство войсками, то военный комиссар отвечает за четкую и безперебойную работу тыла на всех этапах боя.

Так что Шабалов опасался не зря. Но на этот раз обошлось. Все шишки (то бишь, синяки) достались Голубеву. Который был отстранен от должности. И откомандирован. В смысле, этапирован. В Петрозаводск. В распоряжение командующего фронтом. До выяснения. Причастности и степени виновности.

Наведя в корпусе порядок и убедившись, что начштаба комбриг Понеделин, назначенный ВРИД комкора, должным образом осознал и полностью уяснил необходимость немедленного исправления ситуации (в том числе, передислокации штакора в Питкяранта), командарм вылетел в штаб фронта. Для решения вопроса о скорейшей высадке морского (точнее, озерного) десанта в тыл загнанного в угол и озверевшего противника…

Командующий Ладожской военной флотилией капитан первого ранга Трайнин времени даром не терял. Понимая, что еще одного провала ему уже не простят.

За неделю, прошедшую с момента побоища в Саунасаари, Трайнину ни разу не удалось поспать более четырех часов подряд. Зато теперь его флотилия была во много раз сильнее, чем в первый день наступления.

Во-первых, в Шлиссельбург пришли обещанные комфлота корабли. Канонерка «Сестрорецк» (однотипная с «Ораниенбаумом», который был уже снят эпроновцами с камней, отбуксирован и спешно ремонтировался), сторожевой корабль «Пурга» (водоизмещение - шестьсот тридцать тонн, скорость - двадцать один узел, вооружение - трехтрубный торпедный аппарат, два сто и два сорока пяти миллиметровых орудия), два новейших быстроходных тральщика «Шкив» и «Гафель» (водоизмещение - четыреста сорок пять тонн, скорость - восемнадцать с половиной узлов, вооружение - одно сто и одно сорока пяти миллиметровое орудие). И четыре морских охотника.

Особенно командующего радовал тот факт, что все эти корабли (за исключением «Сестрорецка») были специальной постройки, а их экипажи (включая и «Сестрорецк») были укомплектованы настоящими военными моряками.

Во-вторых, морские охотники, получившие повреждения первого декабря, а также тральщики «Москва» и «Видлица», поврежденные второго, были уже отремонтированы и встали в строй. Кроме того, было закончено переоборудование всех остальных мобилизованных судов Северо-Западного речного пароходства. В результате флотилия пополнилась еще шестью тральщиками и тринадцатью сторожевиками. Боевая ценность которых, к сожалению, была невелика. Однако нести сторожевую службу и перевозить десант они могли. А большего от них и не требовалось.

В-третьих, шестого декабря на аэродроме под Шлиссельбургом приземлились девять СБ пятьдесят седьмого скоростного бомбардировочного авиаполка и эскадрилья И-16 пятого иап ВВС КБФ. Которые немедленно приступили к нанесению ударов по финским кораблям и судам. И в базах, и в открытом море (в смысле, озере).

Потому что приказ наркома об уничтожении белофинских Морских сил Ладожского озера надо было выполнять! В том числе, в части, касающейся проведения набеговой операции. Которую было приказано подготовить и провести в трехдневный срок! Задействовав для этого все наличные силы - морскую авиацию, надводные артиллерийские корабли и подлодки. А наличных сил, которые можно было бы задействовать в указанный срок, в наличии не было. Кроме морской авиации.

И подводных лодок.

Которых у Трайнина было целых две! И притом - наиновейших! То бишь, только что вошедших в состав флота. В смысле, только вчера. Вошедших. После ходовых испытаний, проведенных во время перехода из Ленинграда в Шлиссельбург. И уже на следующий день ушедших в свой первый боевой поход.

М-96 под командованием старшего лейтенанта Маринеско отправилась в район Сортавала, а М-97 под командованием старшего лейтенанта Мыльникова - в район Лахденпохья. Помимо отработки учебно-боевых задач в соответствии с планом боевой подготовки, лодки должны были обеспечить рекогносцировку подходов к вражеским базам, а также высадить на финский берег разведгруппы…

Малые подводные лодки типа «М» при всех своих недостатках (ограниченная мореходность, малая автономность и слабое вооружение) были неплохими боевыми кораблями. При использовании по прямому назначению. Для обороны военно-морских баз от внезапных ударов тяжелых кораблей противника. А их «недостатки» являлись оборотной стороной важнейшего достоинства - малых габаритов (длина - сорок четыре метра, ширина - три с небольшим), благодаря которым «малютки» можно было перевозить по железной дороге в собранном виде (снимались только прочная рубка с ограждением, перископ, аккумуляторная батарея и якоря). Из-за отсутствия кораблестроительной базы на Дальнем Востоке пополнение возрождающегося Тихоокеанского флота могло осуществляться только этим способом. Пока не был освоен Северный морской путь.

Вслед за ТОФ малые подлодки получили все остальные флоты. И даже ЛВФ. Но если на Тихом океане, Балтике, Черном или Баренцевом морях, где имелись средние и большие подводные лодки, к «малюткам» относились без должного почтения, то на Ладоге картина была иной. Потому что они полностью соответствовали условиям данного морского театра.

Ограниченная мореходность (лодка могла находиться в крейсерском положении при ветре силой не более семи баллов) и автономность (десять суток) тут не имели значения, позволяя «малютке» пересечь озеро из конца в конец, даже не всплывая. А вооружение (сорокапятка и два торпедных аппарата) было вполне достаточным для того, чтобы справиться с любой посудиной, имеющейся у финнов. При этом она могла принять на борт до девяти тонн груза. Семь тонн топлива. Или десять бойцов с личным оружием. И незаметно доставить их в любую точку на берегу…

Прежнее командование КБФ преступным образом недооценило военно-морские силы и береговую оборону Финляндии, которые считало не заслуживающими внимания. За что и было недавно арестовано (а надо было бы уже давно!).

Командование Ладожской флотилии, глядя на вышестоящее руководство, тоже относилось к финнам весьма легкомысленно. До недавнего времени. Пока на собственном опыте не убедилось, что финские артиллеристы стрелять умеют. Поэтому при подготовке предстоящей десантной операции, директива о проведении которой поступила утром одиннадцатого декабря, особое внимание уделило разведке.

В ходе нескольких набегов, в которых участвовали «Сестрорецк», «Пурга», «Шкив» и «Гафель», были уточнены позиции белофинских береговых батарей на островах Хейнясенма, Мюкериккю, Валаам, Ристисари, Мантсинсаари и полуострове Уксалонпя. Все они имели по два шестидюймовых морских орудия (дальность стрельбы до семидесяти кабельтовых), сектора обстрела которых, перекрывая друг друга, прикрывали весь северный берег Ладоги. Наибольшую опасность представляли батареи Ристисари, Мантсинсаари и Уксалонпя, контролирующие пролив между Валаамским архипелагом и восточным берегом озера. Две последние все еще продолжали действовать, несмотря на то, что к этому времени уже находились в глубоком тылу наступающих советских войск. Командир первого корпуса преступным образом оставил их без внимания. За что и был недавно арестован (собственно говоря, не только за это, но и за это тоже, в том числе).

Так или иначе, теперь надо было эти батареи уничтожить! Любой ценой! Иначе пароходы и баржи с десантом дойти до Сортавала не имели никаких шансов…

Первые колонны сотой стрелковой дивизии, назначенной для проведения десантной операции, начали прибывать в Шлиссельбург к вечеру двенадцатого. А уже сутки спустя началась переброска в Видлицу восемьдесят пятого стрелкового полка. Один из батальонов которого после марш-броска до Карку должен был выбить финнов с Мантсинсаари, а остальные той же ночью выйти из Видлицы с тем, чтобы на рассвете четырнадцатого при поддержке кораблей Ладожской флотилии высадиться на островах Валаамского архипелага. Потому что ночью шестнадцатого мимо них пойдут основные силы десанта. На Сортавала.

Поэтому батареи должны быть уничтожены! Во что бы то ни стало! Потому что приказ о высадке никто отменять не будет. Ни при каких обстоятельствах!

За исключением погодных. Поскольку три четверти боевых кораблей флотилии (не говоря уже о баржах!) при свежем ветре (не говоря уже о крепком!) никуда не дойдут. Ни до Сортавала. Ни до Валаама. Ни до Видлицы. А разве что, до Кобоны.

В конце концов, когда ветер начал свежеть, именно так и пришлось поступить. В смысле, идти в Кобону. А затем по Староладожскому и Новоладожскому каналам в Свирицу. И уже там дожидаться погоды.

К счастью, долго дожидаться не пришлось. Операция была перенесена лишь на сутки. Которые командир сотой дивизии комбриг Ермаков использовал для тренировки своих подразделений. В посадке-высадке. И не пожалел. Потому что в ходе погрузки выяснилось, что рожденная в недрах штаба ЛВФ «Ведомость посадки», согласно которой его бойцы рассаживались на корабли и баржи, была отпечатана неразборчиво. Да еще и с ошибками. Вследствие чего, вместо группы первого броска при высадке первыми у трапов оказывались санитары.

Документ срочно переделали. После чего посадку повторили. Еще два раза. В результате каждый боец точно знал, на какой причал бежать, у какого трапа строиться, в каком порядке грузиться, где размещаться и в каком порядке выгружаться.

Потирая синяки и шишки, набитые в узких корабельных проходах, красноармейцы вовсю костерили начальство, которое никак не хотело угомониться. Но костерили беззлобно. Так как в глубине души понимали его правоту. Потому что выгружаться, скорее всего, придется под огнем противника. И будет дорога каждая секунда.

Гораздо больше неприятностей выпало на долю «малюток», застигнутых штормом в открытом озере.

Следуя каждая своим курсом, подлодки вели разведку и отрабатывали различные учебно-боевые задачи. Подойдя к Валааму и та, и другая погрузились на перископную глубину и дальше шли, уже не высовываясь. Пока окончательно не стемнело.

По данным воздушной разведки на подходах к Сортавала у финнов имелось несколько береговых батарей (на островах Мунатсунсари, Мустасари, Хонкасало и Хавус). Но вполне возможно были и другие. О которых разведка ничего не знала. Вот почему срочно требовался язык. Хорошо информированный. И разговорчивый.

Помначштаба флотилии капитан-лейтенант Слизкий, будучи старшим на борту, приказал командиру М-96 старшему лейтенанту Маринеско высадить разведгруппу на острове Хонкасало. Как можно ближе к берегу.

И сто раз уже пожалел об этом! Потому что приказ высадить «как можно ближе» старший лейтенант Маринеско понял буквально. И подбираясь к острову, буквально полз по дну на брюхе. Неоднократно задевая камни и подводные скалы, и переваливая через каменные гряды на киле. Капитан-лейтенант, до этого вообще ни разу в жизни не ходивший на подлодке, едва не поседел от ужаса. Из-за жуткого скрежета. А у Маринеско ни один мускул на лице не дрогнул.

Потому что бояться Маринеско не умел! Как оно и положено потомственному моряку. Штурману дальнего плавания. И настоящему одесситу.

В мореходке, во время пятимесячной учебной практики, Саша Маринеско нес вахту на брамселях первой грот-мачты знаменитого на весь мир учебного парусника «Товарищ». И однажды, на спор, сделал стойку на руках на марсовой площадке. На двадцатиметровой высоте! Хотя даже обычная вахта на такой высоте (не говоря уже об уборке парусов в шторм, когда корабль ложится на один борт, чтобы тут же, взмахнув клотиками, перелечь на другой) требовала истинного мужества!

Осенью тридцать третьего Александр был призван по спецнабору во флот. Спустившись с просоленного всеми ветрами мостика в тесную утробу подлодки. Но не только потому, что растущему флоту требовались опытные моряки. А еще и потому, что командование ВМС РККА считало (и было абсолютно право!), что из штурманов торговых судов, получаются отличные охотники за этими судами.

Год назад Маринеско окончил высшие курсы комсостава при Краснознамённом учебном отряде подплава имени С.М.Кирова и был назначен старпомом на подводный минзаг «Ленинец», а в мае стал командиром строящейся М-96. Которую за полгода изучил вдоль и поперек. И мог ей управлять с закрытыми глазами. В смысле, без перископа. С помощью счисления. И командирской интуиции.

Поэтому воспротивился, когда старший на борту вскоре после высадки разведгруппы потребовал отойти мористее. Едва задул ветер.

Александр сам не раз ходил на шлюпке в свежую погоду и понимал, что каждый метр обратного пути в утлых надувных лодочках покажется разведчикам целой милей. Но был вынужден подчиниться, получив категорический приказ.

И дал себе слово. Что больше. Ни разу в жизни! На своем корабле. Ни чьим дурацким приказам (даже письменным!) подчиняться не станет!

Потому что дело кончилось не так, как он предполагал. То есть, плохо. А гораздо хуже! Удачно завершив поиск и захватив языка, разведчики потеряли его во время возвращения. Всего в полусотне метров от спасительного борта «малютки»! Когда ледяная ладожская волна захлестнула, а потом перевернула надувную лодку. И все кто в ней находился (пленный офицер и трое разведчиков) погибли…

Подобрав остальных бойцов, промокших до нитки и совершенно подавленных этой трагедией, Маринеско взял курс на юг. Демонстративно игнорируя присутствие «старшего на борту». А несчастный кап-лей забился в командирский закуток, да так и сидел за шторкой до конца похода.

Впрочем, вскоре все про него забыли. Когда сигнальщик обнаружил в ночной тьме финскую грузовую лайбу. Водоизмещением до тысячи тонн. Которая, пользуясь погодой, шла в Ляскеля. Тяжело переваливаясь с волны на волну. И это было именно то, что нужно! Чтобы отвести душу.

Душу они отводили около часа. Сначала догоняли эту лайбу. И пытались привести обледеневшую сорокапятку в боеготовое состояние. Обливая ее кипятком из ведер, которые, рискуя обвариться, передавали с камбуза. Потом стреляли. Выпустив полторы сотни снарядов. Пока эта лайба не соизволила, наконец, пойти ко дну.

Поход М-97 также изобиловал приключениями. Но, в конце концов, завершился вполне благополучно. Взятый разведчиками язык был доставлен на базу в целости и сохранности, хотя сама лодка и получила некоторые повреждения, когда во время всплытия оказалась лагом к волне и сильно накренилась. В результате чего расплескался электролит, и вышла из строя аккумуляторная батарея…

К полудню шестнадцатого ветер стих до умеренного (четыре балла по шкале Бофорта), а к вечеру - до слабого (три балла, легкое волнение). И началось!

Первыми отдали швартовы тральщики (бывшие буксиры) с баржами. В охранении сторожевиков (бывших речных пароходов). Забитые бойцами сотой дивизии под завязку. Идти до места высадки им предстояло более суток. Даже из Свирицы.

Одновременно с ними из Шлиссельбурга ушли подводные лодки. На борту М-96 находились сигнальщики, которые должны были светом ацетиленовых фонарей обозначить узости и опасные места пролива Маркатсимансалми. А разведгруппа, находящаяся на М-97 - вывести из строя два шестидюймовых орудия, расположенных на острове Мустасари.

В полночь от причалов главной базы ЛВФ под брейд-вымпелом командующего флотилией отвалили корабли отряда артиллерийской поддержки (КЛ «Сестрорецк» и «Ораниенбаум», СКР «Пурга», БТЩ «Шкив» и «Гафель», шесть морских охотников и шесть сторожевых катеров). Отряд должен был прорваться в пролив и высадить первую волну десанта прямо на Сортавальские пристани. После чего частью сил (БТЩ и катера) оказать Ермакову огневую поддержку в городе, а частью (КЛ и СКР) привести к молчанию батареи Мунатсунсари и Ристисари. До того как подойдет Свирицкий отряд.

Авиационную поддержку десанта осуществляли ВВС Восьмой армии (сто сорок пятый истребительный, восемнадцатый и сорок восьмой скоростные бомбардировочные авиаполки), а воздушное прикрытие на переходе - ВВС Ладожской военной флотилии.

Несмотря на короткий срок, отпущенный на подготовку, план операции был разработан до мелочей.

Впрочем, давно известно, что на войне никогда и ничего не идет по плану…