Плотникова Александра Игоревна Дитя больших планов

ОЧЕНЬ ДРЕВНИЙ ПРОЛОГ

Вращается Колесо Судьбы. В непознанной, необозримой бесконечности вне реальностей поворачивается огромная ось о восьми спицах. Истертый обод покрыт знаками, которых никогда никому не прочесть. Тянутся от Колеса в бесконечность тысячи тысяч выпрядаемых им нитей-жизней, что звенят, словно тончайшие, но прочные цепи. Их плетения рисуют узоры, сплетаются в клубки, затягиваются в узлы и порождают бесконечное, многомерное полотно, простирающееся в прошлом, настоящем и будущем…

Но и это не важно в сравнении с великой тайной Колеса. С велениями и желаниями Великого Вещего, обвившего Собою Ось. У Него нет имени и нет постоянного зримого облика. Каждый видит то, что хочет или может видеть. Или то, что Вещий пожелает показать.

Он — тот, кто был Началом. Он — тот, кто станет Концом. Он — Великая Память и Великое Забвение, Пожиратель Времени и Само Время. Великий Непознанный — Ось Колеса. Что есть, что было, и что будет отражается в его глазах.

Однажды Великий решил создать мир, совершенно ни на что не похожий, мир-сон. И породил Он еще одну реальность, обернулся огромным Драконом, и прикрыл свои сверкающие глаза, замечтавшись. Виделось Вещему бескрайнее небо, залитое солнцем, и белые облака, и могучие птичьи крылья, и вольные ветра. И родились из дум его Дети Неба — крылатый народ Вемпари. И были они стройны, легки и гибки, чтобы летать, и кожа у них была цвета неба. И день пролетал для них как минута, и жили они многие века. Быстро постигали беззаботные летуны те силы, что скрывает в себе всемогущая природа. И со временем превратились в могучих чародеев и кудесников, силой волшебства строивших прекрасные парящие города и храмы. Посмотрел на это Великий Вещий, и сердце его наполнилось радостью. И упала из правого ока Дракона хрустальная слеза и обернулась она Белым Камнем в руках Вождя Вемпари.

И снова замечтался Великий Вещий, увидев великое множество подземных ходов и галерей, и темные бездонные озера, окруженные сияющими кристаллами, и отраженный на жиле металла свет. И из этих его дум родились Дети Подземий — второй крылатый, но неспособный к полету народ Хир-эн-Алден. Были они бесшумны, тонки и скрытны, чтобы никогда не нарушать тишины подземелий, и зеленоватая кожа их была подобна коже змей. Никогда не были они беззаботными и легкими, как Вемпари. Разум их стремился к постоянству, как металл и кристалл, а потому изучали они всех живых существ и плотский мир вокруг себя, хотя магия тоже была не чужда им. И стали они великими учеными и хранителями всевозможных тайных знаний о мире и обо всем, в нем сущем. Но однажды, не найдя больше ничего нового, Хир-эн-Алден стали менять мир, чтобы им было чем заняться, стали создавать иных существ по своему желанию из уже живущих. И так велико было их умение, что научились они даже возвращать жизнь в уже мертвое тело, из которого призвал душу оборот Колеса. Посмотрел на это Великий Вещий, и сердце его наполнилось скорбью. И упала из левого ока Дракона слеза и обернулась она Черным Камнем в руках Лорэт Хир-эн-Алден.

По-разному воспользовались два народа дарами божества. Стал Белый Камень великим талисманом исцеления и возрождения, плодоносного цветения и установленного Круговорота Жизни. Сиял он в одном из главных храмов в Небесной Столице.

Черный же Камень искажал и преображал все, до чего касались его лучи. И обвили Хир-эн-Алден его железными пуповинами, и энергия мчалась по ним, питая своей силой города. И сиял камень, словно черное солнце, и сама жизнь падала перед ним на колени, искажаясь и извращаясь до неузнаваемости…

И возгордились Хир-эн-Алден. Решили они в гордыне своей, что известно им все в этом мире, и что, подобно творцу, могут они теперь изменить его по своему усмотрению, не задумываясь о плате — не только животных, но и землю, воду, воздух…

И увидев непотребства, чинимые Детьми Подземий, встали на их пути Дети Неба. И разгорелась война.

Много крови принесла она той и другой стороне, много горя миру. С каждым десятилетием все изощренней становилось противостояние, все более могучие силы вызывали и применяли вемпарийские чародеи и кудесники против умельцев Хир-эн-Алден. И дрожала, раскалываясь, земля, и моря выходили из берегов, и воздух норовил покинуть установленные для него пределы. Плач стоял там, где проходили чешуйчатые лапы надменных Хир-эн-Алден. И было так, что казалось, они вот-вот одержат верх… В своем стремлении истребить несогласных с их мнением воззвали к Великому, всепожирающему Ничто. И начала ткань Бытия расползаться, ставя под угрозу само существование мира.

Тогда впервые воочию явили себя Великие Духи, воплощения Стихий, порождения Вещего, и отдали себя, чтобы навсегда запечатать дыру в Ничто. Так явились миру Великие Колонны, огромные белые каменные исполины, что корнями своими проросли в самое сердце земли, а вершины скрыли высоко за облаками, так высоко, что вовек не видел ничей глаз, где они заканчиваются…

Великое Равновесие отныне поддерживало жизнь этого мира, став ключом и замком к дверям в Ничто, и девять самых сильных и умелых магов Вемпари служили ему: Хранитель Огня, носящий в себе дух пламенного дракона, повелевающий всеми огнями, земными и небесными. Хранитель Воды, повелевающий всеми водами мира, душа океанских глубин. Хранитель Земли, тяжелой и неспешной, ласковой и плодородной, а порою гневной. Хранитель Воздуха, всеслышащего и всезнающего, непокорного и переменчивого. Хранитель Жизни, бурной и неостановимой. Хранитель Смерти, той Неназываемой Владычицы, что дарит кому-то покой, кому-то возрождение, а кому-то — вечные скитания во тьме. Хранитель Духа, коему ведомы любые движения живой души и дана власть противостоять чарам силой искренней веры. Хранитель Времени, малая песчинка, скользящая по его запутанным потокам, мудрец, коему ведомо прошлое и часть будущего…

И девятый среди них — Хранитель Равновесия. Могущественный маг, чье сердце стало вместилищем Ключа, чьим рукам повиновалась незримая Арфа Стихий, чья душа стала Душой мира. Звали его Роулом Белым, ибо имел он две пары крыльев вместо одной, и крылья были белее снега.

Сошелся он в бою с Лорэт-Алден Маграйнаром, предводителем Хир-эн-Алден. И величайшим стал тот бой, и Роул вышел победителем. Разлетелся Черный Камень на тысячи осколков, рассеялся по свету, а Хир-эн-Алден навсегда были изгнаны за пределы мира

А из глубин пещер Детей Подземий вышли… люди. Слабые, робкие, беззащитные и почти ничего не знающие рабы. И Вемпари сжалились над ними, и стали учить и передавать свои знания. Шло время. И состарился Роул, пришла ему пора уйти для нового рождения. Передал он свой дар Наследнику, избранному Равновесием, и запретил передавать дальше память о создании Колонн… до тех пор, пока не родится тот, кто, перестав быть человеком, даст миру новую жизнь…

История первая.

Дитя больших планов

Глава первая,

Птенец из дворянского гнезда

В

библиотеке стояла благословенная тишина. В косых лучах утреннего солнца танцевали пылинки, на полу между заполненных книгами стеллажей тикали огромные старые часы. В кресле у высокого стрельчатого окна сидел молодой человек с объемистым гроссбухом на коленях, с разворота которого свисала почти треть исписанного цифрами листка бумаги. Рядом на столе стояли чернильница с торчащим из нее гусиным пером и баночка с песком. Молодой человек задумчиво хмурил брови и ерошил пятерней отросшие до плеч волосы, белые, как кипень. Цифры никак не сходились. То ли в расчеты где-то закралась ошибка по невнимательности, то ли управляющий действительно приворовывал, пользуясь наплевательским отношением своего князя… Хотя, признаться, волновал вовсе не тающий доход семьи, а предстоящая встреча.

Вдруг сонную тишину библиотеки разорвало громыхание двери и тяжелый, печатный шаг привычного к муштре человека. Под сводом пронесся гулкий, раздраженный голос:

— Каинар! — глава семьи, князь Сериоли собственной персоной, изволил изливать гнев на сына во всю мощь солдатских легких. — Ты снова отлыниваешь от занятий?! Снова дышишь пылью?! Отзовись немедленно, не то тебе же будет хуже!

Названный Каинаром вздохнул, нарочито вдумчиво перечитал свои записи, помахал листком, просушивая чернила, вложил его в гроссбух, захлопнув переплет намеренно громко, и только потом поднял спокойный взгляд на отца, стремительно выходившего из-за массивного стеллажа.

— Отец, я, между прочим, не бездельничаю, а счета сверяю. Твой управляющий проворовался вконец, а ты в ус не дуешь.

— Было бы чего воровать! Весь род нищает, потому что кое-кто слишком высокого о себе мнения и слишком ленив, чтобы заниматься чем угодно, кроме того, чтобы сидеть, сутками портя бумагу! Ничего толкового не сделал, а ведь тебе уже не пять и даже не пятнадцать лет! — широкие ладони тяжело бухнулись на стол. Чернильница опасливо подпрыгнула.

— Двадцать три, если быть точным, — пронзительные зеленые глаза спокойно взглянули на мясистое, уже слегка обвисшее лицо князя Сериоли. — И я глава Круга Девяти. Еще десяток лет практики — и я первый маг Назгота. Тебе мало?

— Магия? Опять ты за свою ересь?! Еще раз повторишь при мне это слово и сам выбью из тебя эту дурь, — угрожающе-низко прорычал тот, склоняясь ближе к нерадивому сыну.

Каинар встал и оказался, увы, на голову ниже отца. Хотя даже под свободной рубашкой видно было, что юноша крепок телом и сложением вовсе не похож на книжного червя. Увы, рядом с массивным и тяжелым отцом, горой литых мускулов, он казался худым.

— Лучше бы молчал, вместо того, чтобы говорить о том, в чем не смыслишь, — в голосе молодого чародея прозвенела сталь.

Договорить парень не успел — разгневанный сверх меры дерзким поведением глупого мальчишки, князь просто сгреб его за загривок, больно прихватив за волосы, и приподнял, встряхивая, как нашкодившего котенка.

— А теперь послушай ты, беловолосое чучело! Ты не сумел ничего, слышишь, ничего достичь за эти двадцать три года! Ни уважения при дворе императора, ни выгодного союза, ни даже на плацу себя толком держать не умеешь! Да лучше бы у меня дочка родилась, чем такой… сын!

В юноше закипел гнев. Шипя от боли, он щелкнул пальцами правой руки, спуская с них небольшую шаровую молнию, ударившую в державшую его волосатую лапу. Пальцы мгновенно разжались, и мужчина отступил, выругавшись сквозь зубы.

— Меня пиры при дворе старого маразматика не прельщают! У меня своя служба есть, и она меня вполне устраивает, уразумеешь ты когда-нибудь, или нет? А хочешь дочку, так надо меньше пьянствовать, чтоб мать тебя к себе в постель пускала.

Надо сказать, что отпрыску Сайреса дин Айгур Сериоли подобные скандалы за последние пять лет изрядно поднадоели, ибо начались с того самого дня, как умер старый Рамос дин Вайнард, прежний Хранитель Равновесия. Сегодняшний был еще так, не скандалом — скандальчиком…

— Да как ты смеешь, щенок! — рявкнул глава семейства, аж слюна брызнула с бороды. — Сидит на моей шее, еще что-то мне указывает!.. Сначала добейся чего-нибудь путного в жизни, а потом учи других, молокосос!

Каинар молча подхватил со спинки кресла кафтан, набросил его на плечи и спокойно ответил:

— Хорошо. Раз ты так хочешь, сидеть на твоей шее я больше не буду. Я не нуждаюсь ни в твоих деньгах, ни в твоей «опеке», ни в твоем замке.

Он чопорно поклонился отцу и ровным шагом вышел из библиотеки.

— Каинар! Стой! Куда?! Вернись немедленно, обормот белобрысый!

— Подальше от тебя, — бросил тот через плечо, ускоряя шаг.

Внутренне закипая и стараясь сдерживать ругательства в сторону отца даже мысленно — этак запросто можно проклясть и даже не заметить — Каинар поднялся в свою комнату в малой западной башне замка и плюхнулся на постель. Хорошее настроение напрочь улетучилось, на душе скребли кошки. С одной стороны, терпеть отношение отца-самодура к себе было уже вовсе невозможно, с другой… Бросать привычную жизнь и мать было страшновато, но раз уж высказался сгоряча, придется исполнять… Иначе в глазах отца он упадет окончательно.

В конце концов, кто я? Опора мира… Но что-то пока этого не очень чувствуется. А что я могу? Двигать горы щелчком пальца, ха. Как же. Круг считает меня несмышленышем. Отец — бездарем, мать… мать. Значит, я должен и тем и другим доказать, что я чего-то стою. Вот лет через пять посмотрим, стоит ли возвращаться сюда. А так хоть поживу, как сам хочу.

Он встал, влез в шкаф, вытащив пару седельных сумок, принялся собирать туда какую-то одежду, стараясь выбирать что попроще. Где-то сзади, у самой дальней стенки обнаружился довольно увесистый кошель с деньгами — личные сбережения. Каинар, разумеется, прихватил и его. Последний раз оглядев комнату, он забрал кое-какие личные безделушки вроде пары недоделанных артефактов и вышел.

Он быстро сбежал по винтовой лестнице, закинул сумки на плечо и поспешил по коридорам и переходам в сторону конюшни. Попадавшиеся на пути слуги не останавливали его — ну, мало ли, куда спешит молодой господин, его дело. Тем паче, с таким званием, как у него. Замок жил своей обычной жизнью, даже не заметив ссоры. Еще бы, вспышки хозяйского гнева давно уже не пугали челядь — поорет-поорет, да и успокоится.

Войдя под прохладные каменные своды конюшни, Каинар немного поостыл. Фыркали и переступали ногами кони, конюхи занимались привычным делом. Стоял терпкий лошадиный дух и запах сена.

Юноша прошел в дальнее стойло, к своей любимице — гнедой кобылке по кличке Ягодка. Та хозяина узнала, потянулась к рукам, выпрашивая лакомство. Каинар улыбнулся, выудил из кармана морковку, скормил лошадке.

— Умница ты моя…

— Каинар!

Тот вздохнул.

— Кай, не уходи!

На конюшню влетела женщина, худенькая и болезненная. Очень светлые льняные прядки выбивались из высокой прически, падали на лицо. Длинное пышное бархатное платье зеленого цвета могло бы быть роскошным, если бы не потертости и пара заплат, поставленных, правда, так, что отличить их было почти невозможно. В больших серо-зеленых глазах плескался страх, под ними залегли черные тени.

— Кай, ну он вспылил, ну с кем не бывает!..

— Что-то слишком часто у него это бывает последнее время, — хмуро буркнул молодой чародей, забрасывая потник и седло на спину лошади.

— Но это же не значит, что надо…

— Надо, мама, — Каинар привесил к седлу сумки. — Потому что иначе я не удержусь и его прокляну в один прекрасный день. Потом буду расплачиваться.

Айрис Сериоли шагнула к сыну и умоляюще взяла его за плечо.

— Ну а на что ты будешь жить? Как, где? А если с тобой что-то случится?

Каинар мягко сжал руку матери, потом снял ее с плеча.

— На что и где жить у меня есть, — ответил он. — А случиться со мной ничего не может, просто потому, что никому нет охоты устраивать ради моего убийства конец света.

Он последний раз проверил лошадиную амуницию, подтянул стремена и подпругу, поднялся в седло и направил лошадь к выходу. Айрис, вконец отчаявшись, уже снаружи выпалила:

— Он сказал, что лишит тебя наследства!

Юноша раздраженно фыркнул. Потом молча показал матери на юг, туда где в небе, господствуя над всем окружающим, высились девять белых бесконечных стержней, из-за дальности казавшихся тонкими.

— Не бойся, мама, я тебе буду писать.

Наклонившись, молодой человек поцеловал мать в щеку и пришпорил коня, выезжая за ворота.

Путь до Сердца Мира на резвой хорошей лошади занимал чуть больше недели, но Каинар не спешил. Это было уже второе путешествие к Колоннам за это лето — куда торопиться? Он проехал через деревеньку возле замка, пересек каменный мост через ущелье, на дне которого бежала быстрая речка, по извилистой тропинке спустился с предгорий в собственно владение своего отца — долину Мелфьёрн.

Тропинка расширилась, превратилась в утоптанную широкую немощеную дорогу, ведущую к ближайшей деревне. Стоял конец лета, а точнее, месяц Лесного Волка. В садах уже снимали урожаи, приближалась пора свадеб и больших осенних костров. Признаться, молодой дворянин куда как больше любил общество деревенских с его простой, строгой, но одновременно веселой ясностью нравов и представлений, со все еще таящимися от церкви древними верованиями, привычными ему, как магу Колонн, нежели навязываемый отцом и тут же им самим нарушаемый "дворянский этикет" и вечное нытье служителей Мелетиды. Он запросто заехал в ближайшую деревушку, прикупил там и провизии на дорогу себе, и овса для лошади.

Нет, размышлял молодой человек, дворянами, служилыми людьми, тоже кому-то быть надо. Крестьяне ведь непривычны к оружию и войне, их дело хлеб сеять… Но я-то выбран вовсе не для этого!

Взгляд невольно скользнул к пропадающим в необозримом далеке и высоке сверкающим белым стержням Колонн. По спине пробежали мурашки, как всегда было при взгляде на это чудо. И тут же Хранитель приметил четыре или пять крылатых фигур, быстро летящих на северо-запад четким строем. Они теперь часто пролетали… Иногда по двое-трое, иногда целыми стаями. И всегда строго на северо-запад. Как-то Каинару удалось разговорить Равена Каариса, Хранителя Воздуха. Пожилой Крылатый, похожий на большого взъерошенного ворона, хозяин и симбиот Воздушного Змея Юдара, рассказал, что вемпари покинули последний Небесный Город, чтобы переселиться в более тихое и менее заметное место. Почему — Равен-эрхе говорить отказался.

На второй день пути, проезжая мимо Арки — резного каменного сооружения из черного оникса, покрытого золотыми узорами, Каинар задумался: воспользоваться ею и за три минуты перенестись в лесок неподалеку от Колонн, или же продолжить путь своим ходом? В конце концов, выбор оказался за Аркой. И еда, и лошадиные копыта, и свое время целее будут.

Молодой человек повернул кобылу в рощицу, прикрывающую каменные врата от посторонних взглядов. Проехав пару сотен шагов, он спешился, привязал свою лошадь к ближайшему дереву и подошел к Арке.

На поросшем мхом каменном основании стояла изящная высокая тонкая дуга, в свете пасмурного дня мягко поблескивали полированный камень и металл. По обе стороны от нее пристроились два небольших резных столбика с углублениями. В правом переливалась нежным опаловым свечением хрустальная сфера, в левом лежала небольшая круглая золотая пластинка, покрытая десятками выбитых на ее поверхности значков. Кто-то может спросить: почему к столь ценному сооружению мог свободно подойти всякий, а довольно увесистый кусок золота лежал себе цел-целехонек? Да потому что, стоило Каинару подойти к левому столбику, как из ближайших кустов выскочил небольшой зверек, странная на вид помесь юркой ящерки и куницы. Не стоило даже пытаться взять драгоценный диск с его законного места — маленький охранник моментально откусил бы горе-вору руку. Семейства таких зверюшек обитали возле каждой Арки с тех самых пор, как они были построены и даже не думали выводиться.

Здешнему стражу достался заготовленный заранее кусок пирога с мясом, и только после того, как животное удовлетворенно зафыркало, не спеша, впрочем, удаляться к себе в нору, чародей занялся Аркой. Склонившись над пластиной, молодой человек пробежался пальцами по ее поверхности, выбирая нужный символ, потом с тремя легкими щелчками повернул пластинку, выставляя символы в нужном порядке.

Легкое приятное гудение прошло по камню ворот, заставило их слегка задрожать. С громким треском в округлом проеме проскочил разряд, потом еще один, и Арку заполнило светящееся молочно-белое с опаловыми проблесками марево. Каинар удовлетворенно кивнул сам себе, вернулся к лошади, перепроверил сумки и конскую сбрую, поднялся в седло и шагом пустил кобылу в сияние портала.

Глава вторая

Оборот Колеса

Из дневника Равена Каариса

Год 20 867 от Становления Колонн,

Месяц Белого Льва, день 16

М

еня зовут Равен Каарис. Я — Вемпари, Хранитель Колонны Воздуха. А с недавнего времени — приемный отец химеры по имени Каинар, будущего Владыки мира… В чем я сомневаюсь. Пятую ночь не смыкаю глаз, поэтому решил записать все это, пока воспоминания свежи, как только что нанесенная рана. И сомневаюсь, что вообще когда-нибудь смогу это забыть. Пишу в его комнате, закрывая лампу крылом… потому что без меня он не может спать по ночам. Эти сны… На третью ночь я влетел на дикий крик — а он забился мне под крыло, вылезать напрочь отказался, а у самого глаза как две плошки и горят в темноте желтым. Так и уснул у меня под перьями до утра. Дожили — четвертый ребенок. Хорошо, что днем его память почти полностью спит. Но, увы, днем он кидается на окружающих. Наверное, пройдет. Но я боюсь подпускать к нему Яноса, хотя не мешало бы подлечить это тощее костлявое изуродованное нечто. А был ведь крепкий ладный парень… Больше всего меня пугает необходимость почти каждый день давать ему несколько объемистых фляг с кровью и видеть, как он пьет и урчит от удовольствия. И ведь не нежить же. Ох, Янос, Янос, ты хоть понимаешь, что мы наделали?..

…Ну вот, опять. Еле успокоил, но он хотя бы согласился обойтись одеялом вместо моего крыла. Спи, чадо мое, спи, не бойся. Теуш Одрон утверждал, что ты станешь величайшим из полководцев и правителей. Но пока я вижу ребенка с телом взрослого мужа… И обижать его не дам. Спи.

… А с чего все началось? Да с войны этой треклятой. Последней войны с Хир-эн-Алден, Хильден, как их люди называют. Она закончилась лет пятнадцать назад. Нас осталось всего семь или восемь сотен, если считать женщин и детей. И это из тринадцатитысячного населения всего Города Серебряных Облаков… Последнего Небесного Города. Зеленые все никак смириться не могут с тем, что им здесь больше не жить. Как оказалось, ящероподобные сумели извлечь выгоду из своего нынешнего положения и взять на вооружение то, что дала им их тюрьма — место, лишенное законов логики и почти непригодное для жизни.

Нам удалось увести все бои в сторону от континентов, на безлюдные морские просторы, удалось захлопнуть порталы и истребить большую часть прорвавшихся Хир-эн-Алден. Мы утопили их в горниле ураганов, но заплатили за это высокую цену — чешуйчатые сообразили, как пробивать и ломать броневые перья наших крыльев, и мы умылись кровью.

После той победы, больше похожей на поражение, у нас не было ни сил, ни желания оставаться в городе, где все напоминало о тех, кто погиб. Молодой Янос Одрон предложил бросить Серебряные Облака и поселиться в месте более тихом и спокойном… Я его поддержал, и мы выбрали кряж Нар-Эрири на северо-западе Назготианского материка. Туда и отправились.

Двумя часами позже

Боги, ну что за ночь!.. Пишу почти в темноте, сидя на постели. Тетрадь на колене, чернильница на полу. Каинар сопит под крылом. Уткнулся головой мне в бок и, кажется, даже урчит тихонько. Эх, дите-дите… Во что ты превратился из-за нас. А ведь я мог этому помешать… Не стал. Теперь только и остается, что гладить тебя по белой стриженной, исполосованной шрамами голове, пока ты спишь, и вспоминать.

Лет двести назад, незадолго до смерти, Теуш Одрон, тогдашний наш Вождь и отец молодого Яноса, смог в очередной раз увидеть будущее. Не каждому из нас дано видеть плетения Колеса Судьбы, но уж если мы видим, то видим его четко. В тот раз Теушу показали два пути.

Беда наша в том, что мы вымираем. Еще несколько поколений — и от былой вемпарийской славы и мощи не останется даже следа. Великие Духи давно уже выбирают себе в служители по большей части людей, но это — тупик. Век человека слишком короток, даже несмотря на то, что служение Хранителя увеличивает его почти втрое. Сознание мага-носителя почти никогда не успевает достичь единения с его Элементалем… Исчезни мы — и мир постепенно опустится в болото разложения и медленного умирания.

Но был и другой путь. Нужно было оставить вместо себя иной бессмертный род, представители которого способны жить тысячелетиями.

"Прародитель нового Народа будет Хранителем Равновесия", — сказал тогда Теуш. "Я вижу воина с мечом черного пламени. Волосы его белы, как снег, а глаза горят солнечным золотом. Не человек он, но и не Крылатый — порождение рук отступника! Братом и Наследником Крылатых назовут воителя. Дважды родится и умрет дважды, пройдя через страх, отчаяние и боль, чтобы стать Владыкой мира".

Тот самый меч — двуручный фламберг вороненой стали — стоит, прислоненный к стенке в углу. Янос хороший кузнец. И замечательный чародей.

День семнадцатый месяца Белого Льва

Еще одна ночь… Мне удается иногда поспать днем, поэтому пишу снова, сидя возле его постели. Сегодня он, слава всем Богам, вел себя чуть поспокойнее, даже давал себя накормить, а сейчас крепко спит, закопавшись в одеяла и подушки. Я разрешаю ему не вставать и спать, сколько сам захочет — пусть отлеживается после пещер и горных морозов. Но он по-прежнему почти не говорит и не признает никого кроме меня. Сердце кровью обливается, когда вижу, как он отощал и насколько отвык от нормальной пищи… Когда я нашел его, он почти умирал. Он и сейчас еще жестоко простужен и жалуется иногда на боль в костях. Хотя, я склонен думать, что последнее — следствие остаточных метаморфоз в его организме. Не уверен, я не целитель.

Смотрит на меня снова своими совсем человеческими золотисто-янтарными глазами. Доверчиво так. Чувствую себя скотиной… Спи, спи, чадо. Все хорошо.

Все это… мерзко. Я узнал его, едва он только, совсем еще юнцом, первый раз пришел к Колоннам, как наследник прежнего Хранителя Равновесия. Невозможно было не признать эти слегка растрепанные, абсолютно белые лохмы и зеленые как трава, нездешние глаза при том, что большинство людей Назгота темноволосы и темноглазы. Относиться к нему иначе как к своему собственному ребенку я не мог. Тем более, что Теуш предупреждал — воспитывать будущего Отца Отцов придется мне.

Каинар учился у нас с какой-то остервенелой серьезностью и рвением — как будто это было единственным, чего он хотел в жизни. Или что у него оставалось. Терпеть не мог заговаривать о семье.

Первые ласточки предстоящего перерождения полетели, когда Каинар оставил дом, поссорившись со своим отцом, а человек по имени Мобиус Кейргор, Скользящий-в-Потоках, Хранитель Колонны Времени, был замечен в сношениях с предположительными агентами Хир-эн-Алден и занятиях некромантией — наукой темной и запретной. Каинар, увы, отличался, да и теперь думаю, отличается особой нелюбовью к некромантам. А посему он счел своим прямым долгом предъявить старому магу обвинения. Следует признаться, что сказал ему о махинациях Мобиуса я. И предъявить обвинения тоже посоветовал я, ибо Колонна Времени начинала уже темнеть и проявлять недовольство…

Разумеется, разразился скандал на первом же собрании Круга. Я присутствовал невидимым, завернувшись в потоки воздуха, и наблюдая за тем, как будет держаться юный чародей. И надо сказать, экзамен он держал блестяще, ставя на место, как нашкодивших кутят, почтенных магов в возрасте. Присущая ему властность проявилась уже тогда в полной мере. А я был вынужден смотреть, как Колесо затягивает петлю на шее мальчика и ничего не мог поделать… Вернее, не имел права.

В прозрачном осеннем воздухе плыли невесомые тонкие нити-паутинки. Солнце, проплывая над лесом, обливало золотом осенние кроны деревьев, но грело еще вполне жарко. И трава была зеленой, в ней пестрели последние осенние цветы. Однако, снег на вершинах виднеющихся на севере гор уже начал спускаться ниже по склонам, наращивая ледяной панцирь на долгую зиму…

Там, где горы уступали свое место равнине и лесу, на огромном, поросшем буйными травами лугу, на невероятно огромном беломраморном, с обсидиановой окантовкой основании высились полукругом девять белоснежных исполинов, возносившихся в необозримую высь, в никуда, отмеченные на высоте двух человеческих ростов каждая своим знаком…

У подножия центральной из них сидел, поджав под себя ноги, прямо на камнях, юный Хранитель Равновесия. Одет он был просто и даже скромно, но носил одежду так, что дворянина в нем можно было узнать с полувзгляда. Зеленые глаза смотрели по сторонам немного рассеянно, но подмечать успевали все.

Молодой человек волновался, но ничем этого не выдавал. Он полноправно занял свой пост Хранителя всего несколько месяцев назад, и это было всего второе собрание Круга в его жизни. Знал бы он, сколько их еще будет…

Он дожидался остальных восьмерых Хранителей.

Он сидел почти неподвижно, только пальцы, чуткие, несмотря на то, что загрубели от постоянной работы с оружием, иногда пробегались по незримым для прочих струнам вверенной ему совсем недавно Арфы. Маг должен жить Сердцем, вещал ему его старый слепой наставник, прежняя Ось Равновесия. Как ты отнесешься к Миру, так и Мир отнесется к тебе. Злость… разве уместна она здесь и сейчас? Так тихо и покойно звенят Колонны, незаметно для глаз раскачиваясь под собственным весом, прорастая живыми корнями к самому ядру земли. Вот пальцы прошлись по струнам, и легкий ветерок отозвался, закружив ворох опавших лепестков. Еще один аккорд — и в ручье плеснула вода, а солнечный луч мигнул, следуя взмаху руки…

Один за другим с тихими хлопками на лугу раскрылись семь порталов и выпустили из своих недр семерых магов.

Еще не успев даже поприветствовать мальчи… то есть, конечно же, Хранителя Равновесия, почтенные маги уже недовольно зароптали:

— Чего с Арфой балуешься?

— Это не игрушка!

— Тебе ее защищать дали, а не незнамо чем маяться…

Белая бровь чуть удивленно изогнулась вверх, на магов глянули два острых зеленых драгоценных камня. Пальцы не перестали ласкать незримые струны, у груди как будто затлел огонек.

— Как же можно защищать то, чего не знаешь? — невинно с виду удивился Каинар. — Я полагал, Хранителю должно познать свое место на собственном опыте, разве нет? Если я не дам миру узнать себя, и сам не узнаю его, плохой из меня получится Хранитель. А где, кстати, Мар, Лив, Пирос, Гея и Акулин? Почему я не вижу их с вами, почтенные?

Почтенные маги снова переглянулись. Признавать, что их осадил молодой паренек, который, по их невысказанному, но общему мнению еще не дорос до них, не хотелось жутко. Но и не поспоришь с юнцом — здесь Хранители и впрямь должны быть в сопровождении своих Элементалей.

— Не понимаю в чем причина удивления, Каинар, — после некоторого раздумья выступил вперед сухощавый лысый старик с выцветшими белесо-серыми глазами. Его шаг сопровождался постукиванием увенчанного темным круглым камнем посоха. — Все-таки это не Ритуал, присутствие Великих Духов необязательно, зачем же их беспокоить попусту?

— Беспокоить? — в звучном хорошо поставленном баритоне проскользнула нотка раздражения. — Разве они не часть вас? Разве не для того они вас выбрали, чтобы сделать своим продолжением? Я не имею ввиду вас, господин Мобиус, мне известно, что Время не нуждается в воплощениях.

Руки резко взлетели, изобразив аккорд, и площадка Колонн и сами они вдруг налились гневом.

— Я попросил бы вас, почтенные, призвать Духов. Почтительно призвать!

— Хранителям Равновесия не подобает такая несдержанность, — ровно произнес старик, названный Мобиусом, и оглянулся на остальных.

Те, хоть и колебались, но все же решили подчиниться. Один за другим появились Души Стихий — сейчас маленькие, но все равно грозные, они расселись на плечах своих Хранителей и как по команде уставились на Главу Круга Девяти. Во взглядах их плясало любопытство.

Тот неспешно встал, поклонился им — всем сразу и каждому в отдельности. Он чувствовал себя как никогда на своем месте, единственно верном и правильном. А значит, правильно и то, что он сейчас должен сделать.

— Я бы советовал вам, господин Мобиус, не читать моралей члену Круга, не имея на это права. Взгляните на вашу Колонну.

Белоснежный столп, отмеченный стилизованным знаком песочных часов, вдруг почти резко пошел трещинами и почернел. Звон, похожий на плач сотни разбившихся стеклышек, прокатился по лугу, сбивая с ног всех восьмерых. Колонна медленно и неохотно становилась белой. Совершенно чистой она вновь будет лишь тогда, когда выберет нового Хранителя.

Взбешенный Мобиус рывком вскочил на ноги и неверяще уставился на Колонну, забыв оправить распахнувшееся и разметавшееся балахонистое одеяние. Внезапно его змеиный взгляд метнулся к "виноватому мальчишке":

— Что это значит, Хранитель?!

Остальные старцы медленно поднимались на ноги, переводя ошарашенные взгляды с Колонн и невозмутимого и Хранителя Равновесия на своего только что отторгнутого сотоварища и обратно.

Великие Духи хранили пугающе ледяное спокойствие, рассевшись полукругом и застыв подобно маленьким статуэткам.

— Это не моя воля, — безмятежно ответил Каинар. Безмятежность была лишь видимостью, на самом деле все его существо было напряжено, как струна. — Колонны больше не считают нынешнего Хранителя Времени достойным симбиоза с ними. Мобиус Кейргор, вы были замечены за занятиями некромантией, — голос юноши постепенно начинал звенеть сталью, — лженаукой, попирающей сами основы мироздания и идущей против воли Вещего.

— Клевета! Наглая клевета! — Мобиус выпрямился, глядя на Каинара сверху вниз. На дне глаз, тщательно спрятанная за спокойствием, разгоралась ярость и холодная, расчетливая мстительность. — Чтобы бросаться такими заявлениями, нужно обладать чем-то большим, нежели голые слова!

Однако, старого мага внезапно придавило к земле холодным зеленым взглядом — Каинар взирал на него с высоты тридцати пяти поколений своих предков, чьи имена он мог вспомнить от отца и дальше по всем линиям.

— Колонны отказались от вас, вам этого мало?!

— Мобиус, даже я не позволяю себе нарушать естественный порядок вещей, — Марфайрус, Хранитель Смерти, сухощавый седой старик, всегда носивший траурную маску (как говорят, скрывал следы от черной оспы) — осуждающе покачал головой.

— Я изучал процессы замедления старения, друг мой Марфайрус, — медленно покачал головой тот в ответ, неожиданно устало опираясь на свой посох. Его словно в одночасье покинули все силы. — Я не могу понять — неужели они приравниваются к проклятому учению некромантии? Возможно этого не стоило делать или же в мои исследования закралась ошибка, но так карать за знания, способные принести счастье тысячам…

Он снова замолчал и покачал головой.

Послышался шелест крыльев и гудение ветра, приветственно растрепавшего волосы молодого Каинара. Почти прозрачная морда огромного Змея лизнула его в щеку ветреным языком, и Великий Дух обвился вокруг своей Колонны.

— Ты плохой актер, Мобиус. Мальчик прав, тебе не место среди нас.

Крылатый шел неспешно, мягко ступая босыми ногами по траве. Темно-синюю кожу его лица покрывали морщины, каштановых волос и перьев уже коснулась кое-где седина… Но назвать Равена Каариса стариком не решился бы никто. Он был одним из тех немногих Вемпари, которые еще не отошли от мирских дел.

Мобиус не посмел перечить Великому Змею — только глаза на миг полыхнули злобой, глянув на молодого Хранителя Равновесия, не предвещая ничего хорошего — и он снова стал усталым безвольным стариком.

— Как пожелает Круг, — склонилась в поклоне голова, и он, старчески опираясь на посох развернулся, чтобы идти прочь.

Он не мог ничего сказать в свое оправдание — Юдар-Воздух всегда знает все, что когда-то звучало, звучит или будет звучать в его стихии. Все разговоры, все прочитанные заклятья, все сделки с купцами, доставлявшими магу-отступнику ингридиенты — все это знал Юдар, а значит, и Равен.

— Ты умрешь от пламени в черепе, — внезапно бросил в спину уходящему старику Вемпари, на миг распахивая крылья и тут же снова складывая их за спиной.

— Я потребую, чтобы Конклав Ордена Серафан приглядывал за вашей деятельностью, господин Кейргор, — Каинар устало прислонился к своей Колонне, провожая старика глазами.

Мобиус на миг замер. Затем обернулся через плечо и внимательно посмотрел на крылатого. Затем на Каинара. И пожал плечами.

— От пламени из черепа когда-нибудь погибнем все мы, бывший мой друг Равен. И все же, как бы там ни было, а строчка этого дня надолго въестся в страницы летописей… Впрочем, я и так сказал слишком многое.

— Ты прав, отступник, — пробормотал Вемпари тихо. — Надолго… Очень надолго…

Глава третья

Месть

К

аинару оставалось еще где-то около восьми лет спокойной жизни. Он поселился в доме покойного своего наставника, в лесу неподалеку от Колонн. С родителями своими он старался вообще не видеться, лишь иногда писал матери, что все у него в полном порядке. Однако, долг Хранителя нес исправно — чутко слушал, что творится в окружающем его мире, хотя силенок, прямо скажу, пока еще не хватало, срывался с места, если куда-то вызывали, теребил меня, задавая бесконечные вопросы… Впрочем, я с удовольствием ему отвечал. Парень заслуживал того, чтобы знать историю своей земли, да и не только ее.

К тридцати годам он женился, выбрав (что до зубовного скрежета не понравилось его благородному папеньке) себе девушку по нраву, не знатного, но очень крепкого рода. Он стал зрелым, самостоятельным мужем. Они ждали первенца, и казалось, буря их минует. Я уж было, начал подумывать, не ошиблись ли мы где-то. Как оказалось, ошибался я.

Каинар погонял коня. Несмотря на то, что путь был изрядно сокращен Арками, животное устало и еле переставляло ноги, но честно пыталось послушаться поводьев. Нетерпеливый влюбленный по уши муж спешил к молодой жене, зная, что по всем срокам их первенец должен вот-вот родиться на свет. Поездка была дальней, и молодой маг соскучился настолько, что готов был освоить даже телепортацию, но, увы — ни умений, ни сил на такое пока не хватало.

Колонны виднелись уже так четко, что казалось — протяни руку и коснешься. С широкого наезженного тракта свернула тропинка, ведущая в лес. Ветви сомкнулись над головой, шелестя зеленым кружевом, копыта мягко топали по лесной подстилке. С каждым конским шагом чаща становилась все гуще, деревья — все выше и толще, а яркое переплетение солнечного света и теней сменилось мягким сумраком. Однако, чириканье птиц не смолкало, нахально зудели мошки, норовя залезть то в глаза, то в уши. То тут, то там слышалось шебуршание маленьких лапок лесных обитателей, стрекот крылышек, какой-то плеск… И над всем этим возвышались, невидимые за деревьями, теплые живые Колонны, всегда ждущие своего Хранителя.

К Колоннам Каинар сворачивать не стал. Он, наконец, пустил усталую лошадь шагом, проехав еще чуть дальше. Деревья расступились, открывая взору небольшой ухоженный сад, в глубине которого стоял добротный двухэтажный бревенчатый особняк.

Дом был светел и тих, косые лучи солнца полоскали его в себе, где-то невдалеке щебетали птицы. Но… как-то слишком тихо было вокруг, да и в самом доме тоже. Обычно Эольвин в такие погожие деньки старалась больше находиться на улице, сидеть у крыльца и рукодельничать, негромко напевая что-то себе под нос. Но сегодня ее не было ни видно, ни слышно. Хотя дверь не была заперта, и дом выглядел ухоженным.

Каинар встревожился. Неужели, нездорова? В ее положении все может быть… Он спешился, набросив поводья на столбик на перилах веранды, отворил прозрачные двери в холл — никого, даже горничных, обычно суетящихся то здесь, то там с метелками, нет. На террасе — никого, в гостиной — тоже, в спальне наверху — образцовый порядок. Тут уже у него тревожно заныло в груди.

Зато из столовой доносился тонкий перезвон, переставляемой посуды, и неясное не то тихое пение, не то мурлыканье. Слишком тихое, чтобы узнать голос, а шагов так не было слышно вовсе. Радостно и облегченно выдохнув, маг кинулся туда — как был, не снимая пропылившегося плаща и куртки. Пролетел по пустым светлым комнатам и замер в дверях на пороге.

Стол был накрыт праздничной вышитой скатертью и сервирован серебром — его доставали только по особым случаям. Что же могло случиться особого, пока отсутствовал хозяин дома, что сейчас на столе стыл неожиданный праздничный обед, изысканный и богатый?..

Эольвин стояла спиной к нему, в дальнем конце комнаты у других столов и что-то перебирала, слабый перезвон посуды доносился из-под ее пальцев, когда она мурлыкала под нос странный заунывный мотив необычно тихим и слабым голосом.

— Что такое, радость моя? По какому поводу праздничный обед? Неужели меня так долго не было, что ты соскучилась?

Он, все еще терзаемый сомнениями, шагнул вперед, намереваясь ее обнять, но женщина отступила чуть в сторону, нервным, но медленным движением приглаживая волосы с той стороны лица, которую он не видел, словно хотела начесать их на щеку, что-то спрятать… В глаза бросалась неестественная, почти синеватая бледность.

— Садись лучше, — тихий мягкий голос, словно вытертый холодный бархат. — Не только я соскучилась по тебе, но и еще один… твой очень давний знакомый…

Каинар насторожился, отступил, сел на стул с высокой спинкой. Стала вдруг понятной пустота и тишина, чутье, до того молчавшее, вдруг завопило во весь голос, и след чужой магии и воли стал заметен, как пленка прогорклого масла на чистой воде.

— Что случилось? — ровным и бесцветным голосом спросил он.

— Он предлагает тебе пойти к нему… Вернее, он тебя приглашает к себе. Я лишь передаю его волю… моей у меня уже нет. Прости, милый, непутевую…

И медленно повернулась, поднимая опущенную голову. Левая сторона лица была вполне красивой, только очень бледной и изможденной, темным кругом под глазом и прорезавшимися морщинками. Правая же… Ох, правая… не было ее. На Хранителя Равновесия пусто и печально смотрела пустая глазница голого черепа.

Мир как будто перестал быть. Хранитель протянул к женщине руку, но так и не смог дотянуться, ладонь безвольно упала на колено. Сердце остановилось, дыхание прервалось на несколько долгих мгновений, ставших вечностью.

Потом он встал. И все тот же ровный спокойный голос произнес:

— Прах к праху. Дух к духу. Кость к кости. Плоть к плоти. Колесо повернется, Цепь Судьбы разорвется.

Пальцы быстро вычертили в воздухе сложный пасс, запуская заклятие.

Умертвие — женщина? — благодарно прикрыла оставшийся глаз и чуть-чуть улыбнулась. — Спасибо тебе… не верь тому, что будешь видеть…

Тело начало медленно оседать, рассыпаясь невесомым прахом, тут же покрывшим пол тонким серым слоем, а из безжизненной руки выпал маленький, собранный из тонких костяных пластинок, шарик. Покатился с легким стуком. Каинар молча плюхнулся обратно на стул, а теперь сидел и смотрел на него, не понимая, что происходит. Эольвин мертва? И если мертва, то… А если нет? Тогда кукла? А ведь у нее не было налитого, как полагается беременной, живота… Мыслей не было. Воздуха в легких тоже. Обратиться за советом к кому-то из старших магов? Ну уж дудки, только не к этим снобам. Пойти самому? Так и нарваться недолго. А вдруг там Эольвин?! Он ведь тоже не лыком шит, и маг не слабый, хоть и молодой.

Каинар машинально подхватил со стола наполненный вином кубок и выпил залпом. Вкуса не ощутил никакого. Разве что пепла.

Постепенно вино разогнало оцепенение. Да как он смел, этот заигравшийся старик, вздумавший, что способен стать сродни Творцу?!? На место растерянности пришел гнев. Нет, даже скорее, ледяное бешенство. Он успокоился, нагнувшись, поднял безделушку с пола. Она морозила и покалывала кончики пальцев. Он сморгнул, перестраивая зрение, и вгляделся в переплетение нитей наложенного на шарик заклятья. Одноразовое портальное, в одну сторону, и для запуска достаточно раздавить артефакт в руке, окропив его кровью. Оригинально, надо сказать…

Каинар помедлил. Все-таки, дураком он не был никогда, и сейчас вспоминал боевые и защитные приемы высшей магии. Собрать ауру в плотный, почти осязаемый кокон. Подвесить "на жест" и на кончики пальцев десяток боевых заклинаний. Коротко произнести формулу и сформировать на коконе Драконью Чешую — не слишком мощный, но действенный защитный прием.

Вздох. Хранитель Равновесия встал, даже не собираясь браться за меч — все равно бесполезно — и решительно сжал в ладони шарик, почувствовав лишь короткую острую боль в руке, да мгновенное ощущение смещения.

И тут же его взору предстала… стена. Вполне себе обыкновенная, каменная, неровная, с потеками — естественная пещерная стена. А еще мокрая и поросшая слабо светящимся мхом. Зато стоило обернуться, как в лицо ощерилась темнота тоннеля. То ли дальше мха не было, то ли ход делал крутой поворот — совершенно непонятно. Чтобы узнать, что там, впереди, придется идти дальше.

Каинар предусмотрительно спустил с руки небольшой шарик холодного белого света — мох, это все-таки не освещение, и глаза у него были вовсе не кошачьи. Стояла ватная давящая на уши подземная тишина, только скрипели камушки под сапогами. Попутно он вслушивался в магический фон — все тихо, фон ровный. Коридор петлял, то разветвлялся, то сворачивал, то шел под уклон, уводя все глубже в недра подземья. Воздух становился теплее, в нем появился запашок мертвечины. В таких, наверное, обитали Хильден, — подумалось вдруг.

Вскоре попалась и сама мертвечина — из-за угла неожиданно бесшумно выпрыгнуло некое подобие шестилапой собаки, скрещенной с ящером. Облезшее, с выпирающими из-под тлеющей шкуры костями и длинными сухожилиями, связывающими остатки мышц. Но когти и зубы у него были внушительные… Противно скрежеща толстыми когтями по камням, она понеслась на человека и прыгнула, метя в горло.

Недолго думая, Каинар прищелкнул пальцами, спуская на тварь заряд Тройного Лезвия, пропитанного Огнем. Заклинание ушло в пустоту, не причинив нежити вреда, но сама она, не долетев до жертвы каких-то трех пядей, развеялась и исчезла.

— Тьфу, хильден побери! — сплюнул чародей в сердцах. — Морок… Я идиот.

Однако, дальше он двинулся осторожнее, по-прежнему не зная, правильно ли идет, несмотря на то, что постоянно вчитывался в окружающее пространство, пытаясь уловить ауру некроманта. На него прыгали и кидались из засады еще раз пятнадцать, однако, каждая тварь оказывалась мороком, наваждением. Он успевал либо вбить клин силы в сердце морока и развеять его, либо просто увернуться и дождаться, когда оно само сдохнет. Становилось, чем глубже, тем теплее и зловоннее. Иногда приходилось возвращаться из тупиков, и это только добавляло злости и заставляло ускорять шаг.

Из засады вылетела шестнадцатая тварь — тяжеловесная помесь медведя и незнамо кого — и тоже растаяла ошметками гнилостного тумана, стоило магу отшатнуться и ударить по структуре заклинания. Зато вот когда из неприметного тупичка, в котором он даже, кажется, побывал, метнулось две тени, каждая в полтора раза массивнее его…

Не то перезвери, не то недолюди — неясная помесь человека с чем-то. Да и человека ли? Глядя на звериные тупомордые рыла и маленькие тусклые глазки в это сложно было поверить. Зато сноровка и сила, с которой молодого мага повалили наземь, заставили бы восхититься — не иначе как посмертно. Послышалось злорадное звяканье — горло и запястья сдавил холодный, тяжелый металл, от которого веяло болотной жутью. И тотчас же захотелось завыть от затопившего душу страха. Ноги подкосились, разболелась голова… и ни одно, даже самое плохонькое и слабенькое заклятье не могло сорваться с онемевших пальцев… Хладное болотное железо, никогда не знавшее огня — ужас магов, полностью преградило путь истечению силы.

Каинара грубо вздернули на ноги. Он настолько опешил, что первые несколько мгновений не сопротивлялся. Но ужас и ошеломление быстро сменились яростью, придавшей ему сил. Он извернулся и впечатал кованый каблук в голень одного из ловцов. Тварь хрипло курлыкнула, дернувшись от боли, а вот вторая мгновенно огрела человека по затылку. У Каинара перед глазами расцвело небо в алмазах, он вскрикнул и мешком обвис в лапах слуг некроманта.

Твари перекурлыкнулись меж собой, одна из них подхватила человека и забросила на плечо как мешок, после чего они вдвоем рысцой направились еще глубже, в главный магический зал, где уже сидел, отбивая по подлокотнику кресла вычурный ритм длинными тонкими пальцами сам некромант. Рядом с его тяжелым креслом с одной стороны был стол с фолиантами и рукописями. С другой, прямо на полу, съежившись, сидела женщина в каких-то драных лохмотьях, кажется. некогда бывших платьем. И тоже с ошейником.

Недолюди вволокли пленника в зал и замерли, ожидая нового приказа. Женщина подняла голову и ахнула. Мобиус встал и, не глядя, пнул ее. Наученная горьким опытом, та постаралась даже не всхлипнуть.

— Приведите это в чувство, — коротко бросил он тварям.

Каинара встряхнули и дали по морде — не сильно, но достаточно ощутимо. Тот зашевелился и, помотав тяжелой головой, снова попытался высвободиться из хватки тварей — скорее из вредности, чем надеясь на успех. Перед глазами плясали цветные пятна, никак не желающие собираться в четкую картинку.

— А-а, вот и ты, наконец, я уже заждался. Право слово, не слишком спешил ты к жене, — Мобиус подошел ближе, смыкая пальцы в замок и сцепляя руки перед собой. — Может, чужая женщина и Блюстителя Равновесия целует слаще?

— Отпусти и увидишь! — бешенство сдавило молодому магу горло, мешая внятно говорить и трезво мыслить. — Наглость — второе счастье?

— Ну что же ты, только в гости и тут же буянить. Где твои манеры? И уважение к старшим заодно?

— Значит, то, как ты вломился в мой дом, считается хорошим воспитанием, Мобиус? Не знал, что старшие иногда бывают так плохо воспитаны!

Очень трудно сохранять дворянское достоинство, вися, как куль с мукой, на плече нелюдя. Железо раздражало, тело затекло, а волосы, растрепавшись и упав на лицо, мешали видеть.

— Разве я разрушил твой дом? — наигранно удивился Мобиус, кивая твари, чтобы та сбросила молодчика с плеча и вздернула на ноги. — Разве я хоть что-то в нем тронул? Разве я там вообще был? Именно я?

Некромант вздохнул. Происходящий фарс его забавлял. Злость мальчишки неожиданно льстила, словно показывая разницу между опытным магом и зеленым наглым выскочкой.

— Такой молодой, такой импульсивный и наивный. Право слово, даже жаль, что ты не успеешь поумнеть.

Каинара откровенно болтало из стороны в сторону, ноги подкашивались, но это все лучше, чем висеть мешком. Его взгляд заметался в поисках женщины, нашел, зацепился, и уже не мог оторваться, но слова некроманта неожиданно испугали.

— Ты не посмеешь! Ты знаешь, чем это грозит! — выдохнул он, стараясь скрыть, как похолодело все внутри. — Я не верю, что ты самоубийца!

В ответ Мобиус просто подал знак своим амбалам, и те, легко взвалив пленника на плечи, понесли к широкому каменному… алтарю, не алтарю? Холодный камень был испещрен письменами и бороздками, по полу вокруг тоже вились какие-то узоры. По краям были вделаны скобы и крепления для цепей.

Пленника растянули на спине, туго перемотав цепями и закрепив их у основания каменного ложа. Мобиус обвел Хранителя изучающе-заинтересованным взглядом, задумчиво потирая подбородок.

— Хороший материал…

— Я из тебя материал сделаю, мразь ископаемая! — молодой маг уже почти рычал, стараясь, чтобы страх перерос в гнев. Липкая холодная жуть поднималась из живота, подбиралась к сердцу, заставляя его замирать. — Круг тебя в порошок сотрет!

Мобиус уже перестал слушать его, полностью погружаясь в свои мысли, по-стариковски начиная бормотать под нос и предвкушающее потирать руки.

Скрипнула дверь — два лохматых подмастерья вкатили широкий трехэтажный столик, на котором звенели скальпели, ножи, пилы, иглы, пинцеты, щипцы, и прочие колюще-рещуще-разделочные инструменты, бутылочки и стаканчики с порошками и жидкостями. Некромант злобно усмехнулся, кивая «ученикам», которые подхватили ножницы и принялись ловко срезать одежду с Хранителя Равновесия.

— Круг… Хранители… ничего страшного… — тихо ворчал Мобиус, мешая какую-то смесь в отдельном блюдце, — Никому нет дела до наглого выскочки. Даже Равен пером не пошевелит…

Мысли лихорадочно скакали, сердце глухо колотилось о ребра. Идиот, кругом идиот, дурень, осел! Если бы хоть крупица силы осталась, если бы уделять побольше внимания боевым искусствам… И получается, что отец был прав. А нежитью становиться не хотелось отчаянно, хоть Каинар и понимал прекрасно, что именно такая участь его ожидает. Что из него сделают? Гуля? Слишком низкопробно для такого как Мобиус. Вурдалака? Дрейкара или шептуна?

Оставалось только молиться всем богам, каких знал.

Мобиус, наконец, закончил возню с раствором, один из амбалов подошел ближе, ухватывая лапами лицо Каинара и открывая тому рот, чтобы некромант влил нужное зелье.

— Не волнуйся, — с издевательским сочувствием отозвался бывший Хранитель Времени, — Ты почти ничего не почувствуешь… поначалу.

Мерзкий каркающий смешок раскатился под сводами зала-пещеры.

Вкус был гадкий. Но выбора было всего два — или захлебнуться, ставя под угрозу не только Круг, но и мир и погибнуть донельзя нелепо, или проглотить и потом сдохнуть еще отвратительнее. Инстинкт самосохранения взял верх, и выбор был сделан в пользу второго. Вскоре Каинар почувствовал, как отнимаются внутренности и постепенно немеет все тело. Перед глазами потемнело, но слух, увы, обострился до предела.

— Не смейте! — взявшийся ниоткуда женский визг заставил бы вздрогнуть, кабы это еще моглось.

— Заткнись! А не то язык вырву! — рявкнул некромант, выбирая прямой скальпель и поворачиваясь к Каинару, — А вот что нам с тобой делать?.. Храни-и-итель, как-никак. Это будет сложно — но тем интереснее….

Послышалось гулкое бормотание, тяжелая вязь заклинаний поднималась почти осязаемым коконом, постепенно замедляя время внутри него и скручивая магически токи. Острое лезвие скользнуло к руке Хранителя Равновесия, аккуратным и точным движением разрезая кожу на тыльной стороне ладони, затем на пальцах. Нити силы тут же подцепили края, раскрывая и растягивая кожу, потянувшись к розоватым ниточкам мышц и сосудов, оголяя кости.

— Да-а…человеческие руки порой так слабы, но ими можно сделать такое… — усмехнулся некромант, косясь на плоское блюдо с выложенными на нем разнообразными звериными когтями и не забывая орудовать скальпелем.

— Не рой другому яму, — хрипло закаркал Каинар, пытаясь изобразить саркастический смех. — Сам в нее попадешь. Я тебя и в виде нежити урою — косточек не останется!

— Давай-давай, попробуй… вместе посмеемся, — усмехнулся некромант, присмотрев длинный саблевидный коготь и прикладывая его между вскрытых указательного и среднего пальцев. Кивнув самому себе, перехватил скальпель поудобнее. Кровь текла медленно, тонкие жгуты энергии потянулись с кончиков пальцев Мобиуса, растягивая мелкие ниточки мышц, жил, сосудов, начиная их аккуратно перестраивать. Кости пальцев начинали увеличиваться, уплотняться, и меняться в форме, некромант не забывал добавлять в место превращения черно-белый порошок.

Внезапная боль прострелила руку раскаленной иглой, Каинар, не удержавшись, взвыл. Отчаянно хотелось вырваться, но куда там. Чужая магия медленно и въедливо прогрызала его защитный кокон, усиливая принудительную метаморфозу, с языка сама собой неслась отборнейшая брань — грузчики в порту Мередиана и то ругаются пристойней. Каинар очень надеялся, что у мучителя хотя бы завянут уши.

В ответ послышалось лишь довольное бормотание:

— Неужто больно, выродок? — поинтересовался Мобиус, пристраивая между частично сросшихся костей коготь и протягивая к нему систему жил, подобную кошачьим. Сосуды и мышцы медленно обворачивали новый крупный палец, а некромант занялся оставшимися двумя, начиная их сращивать, примеряя коготь поменьше, — Ничего, потом заменим тебе кровь — эта погань даже упырей кормить не годится — и боль тебе будет не страшна…

Ответом стала очередная порция ругани, хриплого рычания и подвывания. Пока мучитель делал свое дело, на него обрушивалась такая волна бешеной ненависти и проклятий, что, будь Каинар в силе, этот шквал наверняка убил бы старика, если не на месте, так по прошествии нескольких дней точно.

Через полтора часа Мобиус, наконец, закончил левую руку. Конечно, пришлось повозиться с большим пальцем, ведь там не было места для когтя, но все же, он добился своей цели. Рука превратилась в большую трехпалую лапу с втяжными саблевидными когтями. Пока, увы, она выбивалась из общего вида, но это было только начало…

Подмастерья торопливо смыли кровь, опасливо поглядывая на изуродованную руку, забранную ровными швами и заплатами из неизвестно чьей кожи, и уже начинающую чуть подрагивать. Некромант же обошел стол, увлекая за собой инструменты и потирая ладони:

— Самое главное — вторую руку сделать одинаковой, — усмехнулся он, снова перебирая свое пыточное железо.

Со второй рукой он справился быстрее — Хранитель не мешал своими криками и дерганьем, да и приноровился уже…

А Каинар впадал в странное оцепенение. Сознание все еще присутствовало, но он перестал реагировать на замечания и шуточки Мобиуса. Одна-единственная мысль сидела в голове очень крепко и четко — этот подонок — будущий мертвец. И подхлестывала, держала волю, жгучая, едкая как кислота, ярость.

Дело уже шло к утру, когда некромант, наконец, оставил неподвижное тело и в бессилии повалился в кресло. Хранитель поддавался магии тяжелее, чем простые люди и животные, особенно долго пришлось мучиться с ногами. Хотя сейчас это были — человечьи ноги ли? — крепкие гибкие двупалые лапы с расширенной к низу стопой и плотной шкурой, снятой не то со щиторога, не то с молодого дракона. Мобиус переделал суставы в коленях и локтях, из-за чего они стали более крепкими и плотными, хотя и потеряли часть природной гибкости. Что ж, чем-то приходится жертвовать.

Оставив пленника под присмотром охраны, некромант ушел из магического зала — даже ему требовался отдых.

Интерлюдия

Из дневника Равена

Ночь с 18 на 19е Месяца Белого Льва

О

хо-хо… И снова бессонная ночь в этой маленькой комнатушке, снова до рассвета, и снова наедине со своей совестью в те часы, когда мой звереныш спит спокойно и крепко. Инайя, наверное, скоро не пустит меня в нашу спальню. А в том, что Каинар целиком и полностью мой, сомневаться не приходится. Состояние его все так же печально, он болен и почти совершенно безумен. От пережитого ли страха, боли или унижения — не знаю. Наверное, от всего сразу. Если он остается один, то зарывается в гнездо из одеял и лежит так часами, не меняя позы. Если заходят Инайя или Кошка — забивается в самый дальний угол и рычит оттуда, выпуская когти при малейшей попытке подойти. А когти, надо сказать, у него не маленькие, трехдюймовые и очень острые. Даже меня он в первые дни, когда сбивали жар, умудрился зацепить в припадке ярости и порвал мне руку. Однако, теперь он не дается в руки никому кроме меня. Зато со мной напрашивается на ласку, словно ручной котенок, и повадился засыпать под моими перьями, положив голову мне на колени. Я, разумеется, не удерживаюсь и чешу его за ухом, как кота, пока не заснет. Он, удивительное дело, мурлычет в ответ. Признаться, я с трудом привык смотреть в его изуродованное, перекошенное лицо без дрожи. С этим надо что-то делать… Наверное, все-таки придется привести к нему молодого Одрона. А что, напоить снотворным, чтобы смирно лежал, и привести — пусть этот обормот свои ляпы исправляет. Может ли он представить себе, каково это — помнить сильного зрелого красивого молодого мужа, а на руках держать безжалостно изувеченное, почти неразумное существо с сознанием то ли младенца то ли животного и сдерживать жгущие глаза слезы, когда оно перекошенно улыбается тебе, потому что не знает правды?..

Равен сложил крылья, вздохнул, чуть снизившись, покружил над родовым поместьем отца молодого Хранителя, усмехнулся каким-то своим мыслям и, вновь набрав высоту, поймал воздушный поток и понесся дальше на северо-запад. Там, оставив последний Небесный Город пустым парить в вышине облаков, обосновались в системе пещер неприступного горного кряжа Нар-Эрири последние остатки народа Вемпари.

То тут, то там над долинами и перешейками носились крылатые силуэты с голубой кожей и оперенными крыльями самых разных оттенков от угольно-черного до снежно-белого и коричнево-пестрого. Вемпари пытались обжиться на новом месте, привыкнуть к новому существованию почти отшельников.

Пролетая, озабоченный Равен мало с кем здоровался, отвечал на вопросы и пожелания резко или вовсе отмалчивался. Наконец, на одной из самых оживленных строек — это был дом для какой-то семейной пары с грудным ребенком — он обнаружил Люциуса, младшего в уважаемом семействе Одронов.

Приземлившись на узкий каменный карниз Равен махнул ему рукой, подзывая к себе. Люциус быстро что-то сказал одному из помощников и поспешно подлетел к Равену, коротко поклонившись:

— Приветствую, господин Каарис. Что-то случилось? — спросил он, почувствовав напряжение.

— Где твой брат? — без обиняков спросил Ветряник, нервно подергивая седоватыми уже крыльями и теребя пояс туники. — Мне нужно с ним поговорить.

— Янос? Он где-то во внутренних залах, — Люциус указал рукой в сторону небольшого замка, врезанного в тело горы. Младший тревожно огляделся по сторонам, чуть замявшись, — Он сейчас… немного не в себе… еще не пришел в себя после…

— Я знаю, — оборвал его Равен. — И все понимаю. Но у нас случилось кое-что посерьезней. Молодой Каинар исчез.

Люциус вздрогнул, крылья понуро опустились.

— И…что же с ним? Вы же знаете…

— Я-то знаю, а вот Янос, похоже, забыл. Скажи, он закончил меч?

— Я… я не знаю… еще месяц назад он говорил, что закончил, но несколько дней назад он был в кузне — что-то доделывал… Лучше вам у него самого спросить.

Поняв, что более внятного ответа от молодого вемпари не добьется, Равен-Ветряник махнул рукой и камнем ухнул с высокого карниза, только полы длинной туники затрепетали. Уже в падении он распахнул крылья и в три удара набрал высоту, разворачиваясь к замку.

Он довольно долго кружил над башенками и галереями, не находя знакомой понурой лохматой фигуры. В конце концов, ему это надоело, он отыскал нужный балкон, нарочито громко приземлился, хлопая крыльями, и вошел в комнаты, принадлежащие Яносу, прямо так — через окно.

Новоиспеченный — всего двести лет как — Вождь не повел и ухом, продолжая сидеть в кресле, уперев руки в подлокотники и сложив на них голову. Золотая диадема перекосилась, плохо сдерживая длинные взъерошенные волосы, и едва не падала, шитая золотом белая парадная мантия помята, как будто он в ней спал. Он напоминал большого нахохлившегося мрачного ворона.

Равен покачал головой при виде этого зрелища, но все же заговорил:

— Янос, ты не мог бы уделить мне полчаса времени?

Тот поднял голову, вперивая стеклянный взгляд куда-то в сторону, запустил пальцы в свою черную гриву, стаскивая ажурную корону.

— Да, Равен.

Пожилой вемпари вздохнул. Это больно, когда погибают те, кого ты любишь, это очень больно. Но тому, кто стал Вождем, принимая на себя ответственность за весь народ, уже нельзя слишком сильно предаваться боли, а тем более, выставлять ее напоказ. Увы и ах, такова доля правителя. Юный Одрон или усвоит это, или сломается.

— Янос, ты закончил Похититель Душ?

Тот вздрогнул, все-таки выронив диадему. Встав, Янос поднял ее, положил на стол, кивнул в дальний угол, на длинный тщательно перемотанный черной лентой сверток. Черные крылья прижались к плечам, словно Вождь замерз, а на волосах, несмотря на возраст, уже пробивалась легкая седина.

Равен подошел к мечу, но не стал его касаться, только лишь глядя на оружие. Сейчас его скрывала плотная жесткая ткань, но вемпари и так знал, что там. Пламя в черепе, тот самый меч из видения Теуша. Все пророчества мы воплощаем в жизнь сами. Невероятно страшное оружие.

— Не знаю, что бы чувствовал твой отец, а мне стыдно.

Карие глаза Яноса подернулись красноватой дымкой, прогоняя безразличное выражение.

— Не вспоминай моего отца. — Недовольно отозвался он, видимо, все же обижаясь на ныне ушедшего родителя за выбор Вождя, — В конце концов, мы должны это сделать, ты знаешь.

— Юноша уже на алтаре, Янос. Тебе передать все то, что было высказано в адрес некроманта пополам с криками и воем? И боюсь, его сознание уже повреждено. Подумай, к чему это приведет… мы сломали жизнь человеку.

— Обратной дороги уже нет. И когда стоит выбор между судьбой одного человека и судьбой целого Народа… ты сам знаешь, куда склоняется чаша весов, — Янос прикрыл глаза, на мгновение опуская голову. Затем он выпрямился, подходя к свертку.

— Знаю. И все-таки, мы сволочи. Лично мне смотреть ему в глаза будет сложно… Если будет куда смотреть. Надеюсь, дело не дойдет до нежити…

— Раз тебя так мучает совесть — лети туда! Вытащи его с алтаря и лечи до одурения! — уже не выдержав, вскинулся Янос, и с кончиков перьев соскользнули голубые молнии, — И пусть этот мир лишится единственной надежды!

— Заткнись, мальчишка! — гулко хлопнув крыльями, Равен подлетел к Вождю и влепил тому оплеуху. Звонко и больно. — Надеюсь, он, заняв свое место, будет хоть чуть милосерднее тебя. И если твоя совесть спокойна, зная, ЧТО творит эта старая лысая крыса, мне тебя жаль.

Янос дернулся от удара, отступая назад — черные пряди упали на лицо. Глаза, ставшие из карих красными, бешено смотрели на Равена.

— Про свою совесть я не говорил ни слова — ты не можешь знать, спокойна она или нет, — ровным голосом ответил он, — И раз мы больше сделать ничего не можем — приходиться лишь ждать.

— Врешь, можем, — нехорошо усмехнулся старый Хранитель. — Чем меньше времени он проведет в катакомбах Мобиуса после «рождения», тем лучше. Так что ты возьмешь меч и выпустишь его так, чтобы он нашел хозяина. Лично ты. Прямо сейчас.

Янос хмыкнул, хотел было огрызнуться, но передумал. Хоть он и Вождь, но Равена больше слушают, чем его.

— Я к ЭТОМУ больше не прикоснусь! — категорично заявил он, отворачиваясь от свертка и хватаясь за виски, — Ты не представляешь, какая цена плачена за это оружие…

— Знаю, оно для его рук, не для твоих. Но если он его не получит, все это затевалось зря.

Янос вздохнул, вытягивая руку. Сверток поднялся в воздух, завис, на несколько секунд Вождь прикрыл глаза, перемещаясь сознанием в пространстве со скоростью мыслей, вчитываясь, а затем произнес короткое заклинание и сверток исчез.

— Достаточно? — чуть недовольно поинтересовался он.

— Да свершится воля Хозяина Колеса… — тихо проговорил Равен. — Я в Храм. Не буду мешать тебе, Вождь.

После чего официально поклонился и вышел.

Глава четвертая

Перерождение

Г

адкое, душащее забытье, наконец, отпустило. Знобило и очень хотелось пить, в горле пересохло. Тело почти не ощущалось и слушалось с трудом. Дышать что-то мешало. Он захрипел и кое-как разлепил глаза.

Полумрак. Каменные своды над головой, холодный камень под спиной. Попытка пошевелиться окончилась звоном цепей и болью. Ноги будто кто в раскаленную топку сунул, и они горели, очень методично и непрерывно пульсируя. С руками было хуже, ощущения раздваивались, как будто чего-то… не хватало?… — и в то же время все было как всегда… Мутило почему-то.

Рядом послышался приглушенный всхлип и тоже звяканье цепи. Что-то сбоку, не слишком далеко, но и не близко, зашевелилось. Тихий шорох, кажется, ткани. Снова звон цепи: «что-то» встало и подошло ближе к каменному алтарю.

Щеки коснулась холодная дрожащая ладонь, почти не касаясь кожи. Гладила, успокаивала, как маленького котёнка. И будто бы боялась, что даже эти касания могут отозваться болью в измученном теле. Одинокие редкие всхлипы и позвякивания цепей. Без слов пела темнота невысказанный вопрос: "Что же он сделал с тобой?" Но голос тихо прошептал совсем другое. Тихий, почти твёрдый. Она храбрилась, отгоняя ужас от себя и растерзанного перед ней мужа:

— Помнишь солнце, как оно вставало над макушками деревьев? И речку около нашего дома? И травы, шелестящие на ветру? Не может в мире такого света и красоты твориться подобный ужас. Твой мир этого не допустит. Он же твой. Кто-нибудь обязательно найдется, услышит. Вытащит нас. Нужно только дождаться…

Врала, бессовестно врала, и сама это знала. Но не могла иначе. Не могла признать, что видит то, что ни в каких кошмарах матушка-природа не имела права допустить. Но оно творилось, и было хуже смерти. И, не признавая, хотела заставить и его поверить, что всё не так ужасно.

Отчаянно хотелось ей ответить, но пересохшее горло не слушалось и не могло издать ни звука.

"Великие Духи, не оставьте меня, отзовитесь… я никогда и ничего не просил у вас, отзовитесь, помогите хоть малостью…"

Тишина.

А когда бессмысленные слова разорвал очередной придушенный всхлип, она запела. Тихим красивым голосом. Песню во славу солнца и жизни, весны и любви.

И про любовь она пела не чью-нибудь, а ту, о которой знала и чувствовала в эту секунду. Не было ни подземелья, ни ран, ни кошмара реальности.

Шаркающие шаги ножом отрезали тихие напевы. Некромант возвращался продолжить прерванную пытку.

Дверь резко распахнулась, Мобиус глянул на алтарь, мерзко и довольно заулыбавшись:

— Смотри, запоминай… скоро от него ничего не останется…

— За что вы его так? За что? — Эольвин подняла на некроманта заплаканные глаза, но тут же снова повернулась к Каинару, гладя его по голове и лицу. Она вся дрожала как осиновый лист на ветру, коленки едва ли не подламывались.

— За что… если бы весь мир ломал себе голову над вопросами "за что" и "почему"… — старик хрипло засмеялся. В зал вошли все те же подмастерья, таща столик с инструментами и банки с… органами? В зеленоватой жиже плавали какие-то комки сосудов и каналов, куски кожи и прочий малоприятный «материал».

Вот тут Каинара начала бить дрожь. Откровенно так. Было страшно, и страх затапливал почти полностью, потихоньку убивая в… теперь уже, наверное, бывшем человеке, разумное существо.

Вошедшие следом амбалы уволокли женщину в угол, и замерли у изголовья Каинара, ожидая, когда некромант намешает нужное зелье. Буквально через полминуты Мобиус подал красновато-бурое месиво, и недолюди впихнули его в глотку Хранителя Равновесия, не забыв отвесить пару ударов для верности.

Тьма наступила быстро и милосердно, забирая замордованное напрочь сознание с собой…

Но, увы, полное забытье длилось недолго. Сквозь тяжелую, душную, вязкую и липкую темноту пробилась боль. Да такая, что все прежнее казалось по сравнению с этим легкими царапинами излишне игривой кошки. Боль ввинтилась в голову и разорвала ее на части — медленно и методично. Очень медленно, словно специально растянуто во времени. Боль и мертвые, холодные слова кислотным дождем сыпались на некогда чистое и светлое зеркало души и разума и выбивали, прожигали в нем трещины, уходящие куда-то в багровую муть. Душа вздрагивала и ежилась под этими ударами, силясь сохранить хоть какую-то часть себя, но, уже не умея толком сопротивляться. А время тянулось бесконечно медленно, и разум постепенно угасал под непрекращающейся пыткой болью, то ослабевающей, то вновь вгрызающейся с новой силой. Где-то там, в глубине существа тлело знание, что если бы не было снотворного, он уже был бы мертв. А жить все еще что-то заставляло.

Весь день некромант непрерывно работал, не щадя ни себя, ни свою жертву, с каждым часом все больше уродуя и преображая тело, постепенно переставшее быть человеческим.

Он сменил будущей химере зубы и часть мышц на лице и голове. Клыков стало шесть, на верхней челюсти позади главных прибавилась лишняя пара, они были длинными и острыми и вместе смыкались в крепкий — не разожмешь — замок, "драконий прикус". Главные клыки на верхней челюсти стали полыми, теперь через них можно было впрыснуть яд. Мобиус выбирал долго и придирчиво, остановившись в конце концов, на смеси эйфорика, обезболивающего и… вируса. Жертвы не будут чувствовать боль, зато ощутят настоящую эйфорию от укуса, будут подчиняться и желать смерти… Довольно иронично, если подумать. Ну а при определенных условиях жертва сама станет такой же хищной зубастой тварью, как та, что подрагивает под скальпелем. Постоянный голод от нехватки веществ в измененной крови будет заставлять тварь охотиться и убивать, не делая различий между людьми и животными.

Уши вытянулись, заострились и стали по-звериному подвижны, и лучше не видеть, сколькими швами покрылась кожа на голове за ними и вокруг них. Горло теперь было приспособлено для хищного звериного рыка. И напоследок некромант решил пошутить, выбрав для своей жертвы… рога. Череп был слегка вскрыт, и от надбровий к вискам и дальше, вживили короткие рожки, загнутые вверх и назад на драконий манер. Теперь они торчали неуместными костяными выростами… «Дьявол», хихикнул про себя некромант.

На следующий день он приготовился к самому сложному — переделке и замене внутренностей. Подручные приволокли стол, к которому было привязано распластанное тело живого вемпари с висящими до полу безвольными крыльями. Некромант хмыкнул, вспоминая, чего ему стоило достать живого Крылатого и при этом не попасться Равену или кому-то еще…. Но дело того стоило — ведь еще ни одна нежить не получала «части» от светоносного дитя Неба.

И снова несчастная жертва чужой ненависти пришла в себя, но на этот раз болело чуть ли не все, что могло. Что не могло тоже болело. От разума остались жалкие клочки, туманный багрянец полз из трещин некогда светлого серебристого зеркала души… Мрачные своды пещеры давили, пугали, невообразимо хотелось сбежать на волю, и это желание толкнуло рвануться из цепей и… зарычать от гнева. Неожиданно мощный, устращающе-низкий звук, рожденный в глубине груди, прокатился под сводами, заставив все еще сидевшую на цепи неподалеку женщину испуганно съежиться, а Мобиуса — на несколько секунд отпрянуть.

— От как! — опомнившись, некромант довольно потер руки, — Как быстро…

Мобиус подошел ближе, разглядывая свою жертву. На соседнем столе тихо застонали — амбал дернулся, чуть натянув веревки, удерживающие крылатого.

"Да, так, тварь!" — неожиданно ударила в мозг некроманта злобная мысль — звериное быстро набирало силу. "Ты копаешь себе могилу. Теперь я могу перегрызть тебе глотку!"

— Толку от зубов, если мозгов не будет, — хохотнул Мобиус, — Наслаждайся последними часами своего разума, скоро ты его лишишься…

В очередном стакане уже плескалось снотворное зелье, готовое отправить подопытную жертву в тяжелый болезненный сон. Старик подошел к крылатому, примериваясь скальпелем…

"Если некромант идиот, то это на всю жизнь", — язвительно подумал в ответ Каинар, а потом его взгляд упал на распластанного неподалеку вемпари, и он с неким удовлетворением закончил: «оставшуюся».

Мобиус кивнул подмастерью, чтобы тот снова впихнул снотворное Хранителю в глотку. Проверив веревки, маг-отступник полоснул Крылатого по руке, тут же замедляя ход времени в склянке, которую подставил второй слуга.

Подмастерье держал склянку, быстро наполняющуюся темной кровью, со страхом наблюдая, как магия словно замораживает темно-красную жидкость.

— Можешь гордиться собой, Каинар, — тихо произнес Мобиус, — Будешь первой нежитью с частями от вемпари.

Последние остатки разума и гордости разбились вдребезги о страх смерти и того, что хуже нее. Отчаявшись и с невероятной силой забившись в опостылевших цепях, он мысленно закричал, да так, что не услышать мог разве что камень или пень:

— РАВЕН!!! Равен-эрхе, я не хочу умирать! РАВЕН, ХАРНИТЕЛЬ, ХИЛЬДЕН ТЕБЯ ПОБЕРИ!..

Это была последняя осознанная мысль перед тем, как его проглотила тьма.

Мобиус усмехнулся. Все шло идеально. Ну, просто как по писаному. И его почему-то не насторожило, что ни Равен, ни прочие крылатые, судя по всему, не хватились ни своего сородича, ни доживающего последние часы пленника, что никто из них и не пытается прийти на помощь. Увы, он был слишком самоуверен, этот некромант.

И вот уже последний раз вскрыто вдоль и поперек исполосованное тело будущей нежити, последний раз удалено лишнее и пересажено новое. Маг не переставал бормотать формулы и нагло вмешиваться в структуру крови Каинара, смешивая ее с вемпарийской. Последний шов — от них тот походил уже вовсе не поймешь на что — и маг взял в руки свой посох, увенчанный черным камнем. Труп вемпари по его приказу уволокли в отвал.

Некромант прокашлялся и речитативом повел последнее, завершающее заклинание. Раскаленные, но в то же время промораживающе-мертвенные слова падали, намертво впечатываясь в пространство, навсегда искажая и корежа и без того кровоточащие разум и душу, вплавляясь в тело. Камень на посохе пылал черным светом, левая рука мага стала прозрачной и потянулась, проходя сквозь плоть, прямиком к сердцу. Оно, почти единственное, чего некромант не решился тронуть в этом теле, билось неровно и часто, готовое в любой момент остановиться и потянуть весь мир за собой.

Каинар выгнулся в неожиданной судороге, цепи начали лопаться… Но у груди вдруг, постепенно разрастаясь, затлел огонек света. Он гудел, и быстро становился все больше, ярче, мощнее. Он уже слепил глаза и жег призрачную руку, он заливал своим светом все вокруг.

— ТЫ СДЕЛАЛ ТО, ЧТО ОТ ТЕБЯ ТРЕБОВАЛА ВОЛЯ КОЛЕСА, ОТСТУПНИК, А ТЕПЕРЬ УБЕРИ ПРОЧЬ ОТ ДУШИ МИРА СВОИ ГРЯЗНЫЕ ЛАПЫ, А НЕ ТО НЕ ПРОЖИВЕШЬ И ТОЙ МАЛОСТИ, ЧТО ТЕБЕ ОСТАЛАСЬ. ПЛАМЯ В ЧЕРЕПЕ, МОБИУС…

Некромант вскрикнул что-то нечленораздельное, отдергивая руку. Посыпалась ругань, Мобиус отошел в сторону, бормоча проклятия.

— Так, перевяжите эту тварь и оденьте, — махнул он подмастерьям, потянувшись за бурой мазью и натирая ею обожженную кисть, — В клетку его. И эту к нему бросьте — будет что поесть, когда очнется, — он указал на женщину.

Некромант вышел из лаборатории, все еще размышляя, что же пошло не так, и будут ли последствия… Но главное — чтобы он выжил. Пришел в себя, осознал кто он теперь. А дальше? Дальше уже не важно. Сдохнет, так сдохнет. Хотя…

Мобиус вернулся в магический зал, где двое перебинтовывали изуродованное тело того, кто еще недавно был подающим большие надежды молодым чародеем. Он усмехнулся, поднимая руки и быстро вспоминая заклинание подчинения. Ментальная удавка невидимой петлей набросилась на разум, пока лишь чуть-чуть придавливая, но в случае чего она могла сдавить и раздавить, как гнилой орех. Некромант предвкушающе потер руки, наблюдая за манипуляциями подмастерьев, и лишь проводил их взглядом, когда они унесли неподвижное тело.

Было страшно. Когда лязгнул засов, запирающий решетку темницы, Эольвин только вздрогнула и съежилась еще больше, стараясь не смотреть на тюремщиков. Они что-то прорычали, воткнув факел в держатель на стене и скрылись, оставив пленникам кувшин стоялой воды и краюху больше похожего на глину хлеба.

Эольаин несколько минут провожала тварей тупым бессмысленным взглядом. У нее ничего не осталось, совсем ничего. Даже ребенка, так и не родившегося на свет. Остался, правда…

Он неподвижно лежал в углу, больше походя на мумию, с ног до головы в бинтах. И, кажется, даже дышал через раз. Раньше она гордилась им, красивым самостоятельным уверенным в себе магом-Хранителем. А теперь? Кто он теперь, и что с ним будет? Наверное, Великие Духи отвергнут его. Зачем им зверь?

Она перебралась к нему поближе, в дальний угол отгороженной решеткой ниши. Наверное, его еще можно вылечить? Наверное… только не в этой грязной пещере — в постели у очага, с хорошим целителем рядом… лучше кем-то из Вемпари, если откликнутся… А здесь даже тюфяка тощего, и того нет. Ну и ладно, что нет. Она села прямо на камень поудобнее, приподняла тяжелое, горячее, безвольное тело и попыталась устроить у себя на руках. Пальцы скользили по лицу, горячему и влажному, время от времени ловя слабое прерывистое дыхание. Она догадывалась, что, вздумай он умирать, земля бы уже содрогалась в конвульсиях. Но все равно было страшно. Хотелось стиснуть его в объятиях, но она боялась причинить еще больше боли.

Сколько прошло времени — час, два, три? Факел еще горел, когда он дернулся, приходя в себя, и тут же беспомощно захрипел — все тело превратилось в одну сплошную боль.

Женщина встрепенулась и попыталась убаюкать (бывшего?) мужа как могла. Затем придвинула ближе к себе плошку с водой и осторожно смочила Каинару губы. Больше ничего сделать не решалась, вода была грязная, а горло мужа рассекали уродливые багровые рубцы.

В ответ он сумел приоткрыть глаза, и… поначалу мутные, они словно вобрали в себя тусклый свет чадящего факела и разгорелись постепенно в полумраке золотисто-желтым волчьим огнем.

Эольвин горько улыбнулась, чувствуя, как по щекам снова текут упрямые слезы и принялась осторожно гладить новосозданную химеру по лицу.

— Я все равно тебя люблю… что бы он ни сделал… — пальцы невесомо, стараясь не потревожить ни один шов (довольно непростая задача!) скользили по горячей, в испарине коже, стараясь убаюкать боль.

Ответом была слабая попытка поднять руку — лапу? — и погладить по волосам, вот только закончилось это новым приступом боли и забытьем… Долгим.

Глава пятая

Зверь ломает ошейник

М

ы ждали целых полтора года. Мы, что считаем года, словно листья на деревьях и живем по меркам людей почти Вечность — ждали проклятых полтора года и не могли найти себе покоя. И время, словно нарочно остановилось, висело, как ленивец на дереве. А мы ничего не могли поделать — только ждать, когда же меч проявит себя в руке единственного хозяина и подаст голос… Мы знали, что Каинар все еще жив, лишь благодаря тому, что стояли белыми Колонны и мир не спешил разваливаться на части. А еще мы знали, кто на самом деле дергает отступника за ниточки, и кто стоит за болью молодого Хранителя. Хир-эн-Алден и их агенты. В тех разговорах Мобиуса, что слышал Юдар, очень часто проскальзывали намеки на это…

А ждать было невыносимо больно. Потому что все эти полтора года я помнил тот жуткий мысленный крик, до сих пор рвущий мне сознание. И я помню, что рыдал в голос и бился головой о стену, заставляя себя сидеть на месте и не дергаться, не срываться в небо. Я знал, где находится логовище некроманта — далеко на восток, в кольце кряжа Горная Корона. Я до зубовного скрежета хотел отправиться туда — за ним. Пришибить эту лысую тварь, выдрать с алтаря мальчишку, отнести к себе домой, вылечить… нельзя. Потом. Все потом. Только когда меч подаст голос. Каюсь, я чуть не наложил на себя руки.

И, чтобы хоть чем-то отвлечь и занять себя, я начал готовиться встретить его. Встретить так, чтобы прошлое забылось и ушло, уснуло. Даже память о той женщине, которую он любил, ибо я догадывался, какова ее участь. Мы с женой Инайей переселились в тот самый двухэтажный дом в лесу, из которого так злополучно пропали оба супруга, и при помощи всей общины перестроили его, совершенно нетронутыми оставив только внешние и несущие стены. Убрали все, что могло бы разбередить старые воспоминания, по указанию Яноса заменив тем, что было бы удобно молодой химере. Увы, молодой Одрон, унаследовавший от отца дар провидца, почти точно знал, кого мне предстоит встретить, но на все вопросы упрямо молчал. Лишь однажды, чтобы отмахнуться от меня, бросил фразу: "Ты намучаешься с диким ребенком". У меня похолодело внутри.

Все эти полтора года я отслеживал историю Похитителя Душ — оружия, откованного для будущего Владыки. И вот, что мне удалось узнать.

Меч оказался в темном подвале богатого дома, куда буквально через несколько минут проник вор, и, разумеется, не смог пройти мимо столь необычного оружия. Правда, до перекупщика этот вор не дошел — заинтересовавшийся свертком наемный убийца перерезал ему горло. Когда в лавке скупщика краденого новоявленный хозяин развернул окровавленную ткань, то был крайне удивлен. Оружие по всем приметам было боевое — острое как бритва, отлично сбалансированное, но в то же время оно казалось слишком большим и тяжелым для человеческой руки… Гарда была выполнена в виде хмурого оскаленного черепа с нечеловечьими клыками и выступающими по бокам парными шипами, между которых подобно длинному языку вытекало черное змеевидное лезвие, как у сильно увеличенного ритуального атама… От одного его вида мурашки пробегали по спине. Получив горсть монет за сие оружие, убийца ушел, а хозяин поспешно сбыл меч кузнецу, жившему неподалеку.

Однако переделать это громоздкое чудо во что-то толковое кузнецу не удалось — металл напрочь отказывался не только резаться, гнуться или колоться, но даже не раскаливался в печи. (Еще бы Янос позволил кому-то переделывать свое творение, ведь на его создание ушел запас жизненных сил никак не меньше пары десятков лет, и два года времени). И, наверное, оказался бы меч на складе, в куче металлолома, если бы не проезжавший дворянин, изъявивший желание его купить. Конечно, махать им в бою он не собирался, ему привычнее был свой полуторник, но на стене в гостиной грозный черный двуручник смотрелся неплохо.

Самому мечу такое висение на стене в качестве украшения откровенно не нравилось — он был рожден для боев и прекрасно знал это. Иногда в пустых темных глазницах начинали разгораться голубоватые огоньки, меч словно приоткрывал глаза, искал того, кому предназначен, не находил — и все больше наливался гневом…

Стоит ли говорить, что в одно прекрасное утро, получив известие о том, что отряд, везущий в имение золото, попал в засаду разбойников, этот богатый господин схватился именно за Похититель… Стража нашла его семью изрезанной на куски, однако крови не было, словно ее перед этим заботливо выцедили. Сам же богач сошел с ума, и вскоре умер от неизвестных причин, перед смертью что-то бормоча про проклятие и черный меч.

Начальник стражи, проводивший арест сумасшедшего, конфисковал оружие, да и оставил его где-то у себя. И как-то на учениях, решив наказать нерадивого новобранца, выдал ему этот тяжелый меч и заставил стоять в "правильной стойке". Правда, пока стоял к новобранцу спиной и разглагольствовал о правилах, мальчишка не удержал тяжести и клинок опустился на голову военачальника, раскроив череп надвое.

Естественно, новобранец попал под трибунал, а староста посообразительнее сбагрил меч подальше, отдав за бесценок странствующему торговцу. Но, как и водится, караван не дошел до нужного города, и Похититель Душ оказался у атамана разбойничьей шайки. Неизвестно, сколько бы лихой лесной тать игрался страшным оружием, напарывая перепуганных пленников на острие, пока как-то на лес не случилась облава. В бегстве меч был потерян все в той же чаще…

Правда, пролежал он там недолго. Деревенские дети нашли огромное оружие и приволокли в деревню. Староста же заволновался, что диковину потерял кто-то из богатых людей и отправил гонцов ко всей ближайшей знати. Вот тут-то и прознал о нем Мобиус. Совершенно случайно. И решил во что бы то ни стало его получить — такое необычное оружие просто так не появляется…

А я, дуря головы членам Круга и надоедливому князьку Сериоли и поражаясь тому, с каким достойным живого существа упорством Похититель добивается своей цели, ждал со все возрастающим нетерпением. Скоро, скоро…

Зверь жил в багряной мути. Не жил. Существовал. От приказа до приказа. От охоты до охоты. Лишь в моменты, когда клыки впивались в чью-то плоть, пелена спадала, позволяя ощутить все до невероятия четко и ясно. У него не было памяти, не было воли, не было разума. Не было речи — за ненадобностью. Он заменял ее рыком. Он научился видеть в темноте как днем, сутками пропадая в милях каменных туннелей за пределами логова некроманта. Ел крыс и падаль, иногда глубоководных слепых пещерных рыб. От молодого мужчины, полного жизни и сил, остался тощий оборванный грязный свирепый хищник. Не менее, впрочем, живучий. Раны заживали на нем быстрее, чем на собаке, не оставляя следов. Хотя, кто его разберет? Длинные отчетливые следы швов так и остались на шкуре, рассекая ее вдоль и поперек, и среди них под слоем пещерной пыли не разобрать было, где старое, где новое… Волосы давно превратились в нечесаный спутанный колтун, а в глаза ему лучше было не заглядывать… Тот, кто осмеливался на такую глупость, становился мертвым через несколько мгновений. Иногда хозяин притаскивал в пещеры людей и выпускал их побегать в темных лабиринтах. Это бывало весело… Но по большей части зверем владела апатия, а временами накатывали страх и тоска по чему-то, что он никак не мог вспомнить. И тогда зверь выл, силясь прогнать ее. Но тоска все равно приходила.

Однажды хозяин почему-то начал очень сильно и очень много суетиться. Все обитатели лабиринтов, и мертвые, и живые, и не совсем, зашевелились и потянулись из пещер к сторожевой башне, прикрывавшей вход в лабиринт. И Каинар был среди них.

На его счастье, снаружи царила ночь, и жгучее зимнее солнце не ослепило отвыкших от света глаз. Он ковылял через осыпающийся каменный мост в толпе тварей, потому что властный приказ хозяина выдернул его из угла, где он собирался свернуться в клубок и поспать пару часов. Он не знал, чего ждать и не понимал, почему вокруг так страшно холодно. Но — приказ есть приказ…

Мобиус торопливо поднимался на второй этаж башни — наконец-то они его принесли… Ничто другое не способно было бы оторвать некроманта от баловства с новыми тварями в алтарной пещере. Дверь распахнулась, в просторном зале уже толкалась толпа слуг и нелюдей, разглядывая что-то на широком столе.

— А ну прочь! — рявкнул Мобиус и толпа резко прянула в стороны, освобождая дорогу. Бывший Хранитель прошествовал к столу, шелестя складками балахона и замер, заинтересованно разглядывая черный меч. Металл матово переливался всеми цветами радуги в свете факелов, затягивая взгляд в саму Бездну, пустые глазницы недобро смотрели на всех и в никуда одновременно.

— Вот так оружие… кто бы его мог сделать?

Вдруг из дальнего темного угла раздался низкий приглушенный рык, и вспыхнули доселе прикрытые желтые глаза. Зверь, когда-то бывший человеком, поднял голову и взглянул на оружие… и больше глаз не сводил. Вот только приказа шевелиться не было.

Мобиус потоптался вокруг меча, чувствуя странную, незнакомую магию, с которой доселе не приходилось иметь дело. Древнее проклятие? Колдовство? Природу определить было почти невозможно, да и, прощупав кровавый след, тянущийся за мечом, некромант не решился к нему прикоснуться. Вот только если…

— Каинар! — властно позвал он, натягивая невидимую удавку, — Сюда!

Зверь рыкнул, но встал и подошел с хищным цокотом когтей по камням, заученно пригибаясь, как перед прыжком. Движения были угловатыми, резкими, местами кривыми и совершенно неподходящими для такого тела — никто ведь не следил, правильно ли зарастают швы, правильно ли срастаются части в единое слаженное целое.

— Возьми-ка это оружие, — гаденько усмехнулся некромант, — Поглядим, какие на нем проклятия… — Мобиус потер ладони, готовя на всякий случай пару защитных заклинаний и оглядывая своих подчиненных.

Когтистая лапа нерешительно потянулась к обмотанной крепкой кожей рукояти. Потом сомкнулась на ней. Как влитая.

Меч открыл глаза.

Некромант заворожено наблюдал за странным поведением оружия, пока не в состоянии понять, что происходит. А меч тем временем полыхнул глазами, на мгновение опутывая руку Каинара голубыми молниями, врываясь в сознание. "МОЙ. НАШЕЛ. МОЙ… ТУТ ХОЗЯИН!"

Багровый туман безволия был сметен прожегшим разум голосом. Рука увереннее сжалась на рукояти. Каинар выпрямился, вдруг ясно и четко осознав, кто он, где он, и что с ним происходит. Осколочки памяти завертелись в доселе пустом сознании, пытаясь сложиться во внятную картину. Он вспомнил — не все, только малую часть… Всего лишь понял верное положение вещей, но и этого хватило. Он осторожно поднял слегка загудевшее оружие, примериваясь к его тяжести. Улыбнулся криво, показывая в оскале все шесть клыков, и шагнул навстречу некроманту.

— Эй, эй! — дернулся Мобиус, — А ну назад! — пальцы дернули ментальную удавку… но та махнула в пустоту. Глаза колдуна расширись, неверяще смотря на существо, еще мгновение назад бывшее безмозглой марионеткой, — Как ты… как?!

— Я тебя предупреждал? — раздался сдавленный низкий рычащий голос отвыкшего от живой речи существа.

Еще шаг. Меч заливается переливчатой гудящей нотой.

Мобиус попятился назад, в ужасе бормоча заклинания. В Каинара полетело несколько темных сгустков, но черное лезвие проглотило их быстрее, чем он успел понять, что произошло.

— Как такое возможно?! Взять его!

Вот только твари и слуги в ужасе бросились врассыпную, подстегиваемые паническим страхом перед низко и гулко воющим черным мечом.

— Куда?! — отчаянно завопил колдун, оказавшийся прижатым к стене, — Сюда, жалкие твари!

Каинар был уже совсем близко, в нос старикашке ударил запах грязи и крови, глаза хищника пылали не золотом, как обычно, а насыщенным жутковатым багрянцем.

— М-мобиус, — обманчиво-ласково промурлыкал бывший цепной зверь, прижимая некроманта к стене за горло, — ты меня х-хищником сделал. Я есть хочу.

Одно резкое движение головы, челюсти с хрустом впиваются в костлявое горло старика, шесть клыков смыкаются в замок. Мобиус захрипел, конвульсивно дернувшись, скребя пальцами шероховатую стену…. С каждым толчком крови стремительно истаивала Нить бывшего хранителя. Еще несколько мгновений — и тело обмякло, однако в вытаращенных глазах все еще читалось выражение дикого ужаса…

Каинар разжал челюсти, выплюнул измочаленное горло трупа. Облизнулся, подбирая кровь, и еще раз взвесил в руке меч, поднес к лицу, приглядываясь и любовно гладя холодное изогнутое лезвие. Клинок ни дать ни взять, ворковал, пропуская по руке хозяина холодные голубые молнии.

— Сп-пасибо тебе, — улыбнулся Каинар, с трудом выговаривая слова. — Мой. Не отдам никому… Мой. П-пойдем…

Путь на волю не был долгим. Теперь, став свободным и оставшись один, он смутно понимал, что нужно выбираться во внешний мир. Но вот, что будет после этого, и как он станет там выживать, химер не задумывался… Он просто вышел из зала и стал спускаться вниз, к воротам башни.

В узкие окна-бойницы лился яркий солнечный свет. Каинар спотыкался на ступеньках и прикрывал глаза рукой с мечом, казавшимся таким родным. Что-то словно исчезло внутри него, а теперь в душе гулял ветер, завывая в пустоте. Сердце билось ровно, дыхание было привычно тихим и мерным — чтобы не слышал никто, как приближается смерть. Мыслей не было, стремлений — тоже. Каинар не знал и не понимал, что делать со свалившейся на него свободой. Держаться прямо, что греха таить, было трудно, привычка гнула спину вниз. Но он упрямо шел, ориентируясь по потокам свежего воздуха и холоду, пока, наконец, не вышел к воротам.

Ему повезло, одна из створок уже была кем-то выломана и висела на одной петле. Однако, инстинкт тотчас же подал сигнал тревоги — прошедшая здесь тварь была крупной и тяжелой. Если она попадется на дороге, будут неприятности.

Опасливо высунувшись из-за створки ворот, он тут же юркнул обратно, пряча отвыкшие от света, тут же заслезившиеся глаза. И только спустя несколько часов, на закате, рискнул выйти снова.

Снаружи царила зима.

Лютый холод тотчас же пробрал до костей, лохмотья одежды создавали только видимость прикрытия. Но ему было все равно — холод в сравнении с вдруг нахлынувшим пьянящим ощущением абсолютной свободы казался мелочью, не стоящей внимания. Химер долго стоял, дыша полной грудью, и пил морозный воздух, как вино, не подозревая, что совершает сейчас величайшую дурь. Нюх его привык к смраду пещер, и теперь на нюх обрушился целый шквал самых разных запахов, непривычных и сильных.

На свету стало видно, насколько он запущен и страшен, насколько нескладно и гротескно бывшее человеческое тело, не обретшее в мертвых пещерах ни нужных пропорций, ни какой-либо красоты, зато от души «украшенное» шрамами, пещерной пылью и следами ударов.

Его взгляд скользил по расцвеченным закатными красками небесам, по вершинам гор, по белому снегу в долине и веткам пушистых елей, присыпанных снегом… Пока не замер, остановившись на пронзающих небо прямых, почти черных на фоне заката, тонких силуэтах. И больше оторваться не мог.

Не задумываясь, не оглядываясь и не вспоминая, Каинар пошел туда, на запад.

Он неслышно ступал по мягкому леденящему снегу, идя, как пущенная из лука стрела, по прямой. Без остановок и передышек, точно к тем окутанным легкой дымкой сияния силуэтам. К ночи похолодало, и ветер погнал поземку, искрящуюся как алмазная пыль под светом двух лун. А Каинар шел, не останавливаясь. Он не знал, куда он идет и зачем, и зачем вообще куда-то идет… Главное идти. Шаг, шаг, еще шаг, ковыляющий какой-то, неровный. Мороз кусается и подхлестывает. Выпирающую от постоянного недоедания хребтину морозит меч, висящий на кое-как связанном в подобие петли обрывке тряпки. Он скорее, дал бы себя убить, чем отдал это оружие.

Совсем еще молоденький химер сам не понимал, что творит, загоняя себя. Перебирался через скалы и завалы, не огибал оврагов и ям, лишь изредка отвлекался на охоту, ловя и поедая сырьем зазевавшуюся живность. Ох, видел бы сейчас Круг Девяти своего главу… Постепенно его время от времени начал душить кашель, становящийся все более тяжелым, тело плохо слушалось и мерзло, а глаза закрывались сами собой и возникало желание лечь в такой мягкий приветливый снежок, да тут же и заснуть. Однако, он шел с неотступностью и упрямством зомби.

Пока к утру седьмого дня холод все-таки не доконал его. Он зашелся в рвущем нутро приступе кашля, свалился под какой-то елью, свернулся клубком, не выпуская меча из рук, и затих.

Лес был тих и по-зимнему недвижен. Лесная нечисть спала, мелкие птахи и зверьки попрятались. Только хищники, сбившись стаями, прочесывали снежные завалы в поисках зазевавшейся дичи. Снег повалил с затянувшегося серой пеленой туч неба, присыпал собой деревья, коряги, каменные гольцы. Дело близилось к полудню, когда голодная поджарая волчья стая набрела на легкую добычу. Волкам этой зимой пришлось туго, оленьи стада ушли туда, где морозы не так свирепы и можно было как-то прокормиться. Посему волки не брезговали даже мертвечиной.

Существо под елью было почти уже падалью, оно не шевелилось и не стряхивало с себя снег. Крупный вожак с ободранным боком начал осторожно приближаться к будущему обеду, его стая за ним сжимала кольцо. Лапы существа к чему-то примерзли, к чему-то холодному, острому и злому, но волк уже не боялся.

И тут вожаку на нос приземлился комок снега. А когда он, встряхнувшись, едва приподнял голову — в его спину впился набор когтей, а в шею чуть ниже уха — мощные кошачьи челюсти. Тяжесть крупного плотного тела, помноженная на силу прыжка и земную тягу, с хрустом перебила матерому хищнику хребет, стоило лишь немного помочь.

Перед стаей, низко ворча и припадая к земле чуть впереди лежащего химера, оказалась… кошка. Ирсан. Заблудившийся, наверное, так как обычно они горы не покидают. И дурной до безобразия — раз молодая, в общем-то, киска в одиночку полезла на стаю волков ради падали. У этого зверя была роскошнейшая бело-голубоватая шуба, испещренная от носа до хвоста яркими черными пятнами и полосами. Хвост заслуживал отдельного слова — длинный и толстый, длиной он был чуть ли не в две трети самого ирсана.

Разумеется, волки опешили. Вожак верховодил этой стаей не первый год, его и его самку уважали и боялись. Она и сейчас выпрыгнула вперед, скаля зубы, оскорбленная убийством своего супруга. Но подойти не решалась, только перебирала лапами — она не знала противника, не знала, чего ждать. Кошка шипела и рычала, гнула спину и стегала хвостом. Густая шерсть стояла дыбом. когти то и дело впивались в снег, а затем она резко рванулась наперерез волчице, с силой ударив ее лапой по морде, метя выцарапать глаза.

Волчица взвизгнула и отскочила прочь, на морде ее заалели полосы от когтей. Связываться с кошкой не очень хотелось, и к тому же, было что-то странное, не совсем звериное в исходившем от нее запахе. У волчицы зачесался нос, она чихнула и зарычала. Ирсана это не испугало, даже наоборот. Поэтому, взрыкнув еще раз, новая хозяйка стаи предпочла удалиться — поискать добычу полегче. Следом за ней потянулись и остальные волки.

И снова, лес был тих и по-зимнему мертв. Химер потихоньку замерзал, проваливаясь в теплое молоко запретного сна, но замерзнуть ему было не дано: ирсан — странный, неправильный какой-то, не бешеный, но сумасшедший, если звери бывают такими — подошел ближе к столь яростно защищаемой находке. Существо было еще живым, хоть немножко. Может, сумеет доползти до логова, если ему помочь в этом? Там есть еда и шкуры, и тепло… Слишком оно странное, слишком неожиданно родственное, чтобы дать ему замерзнуть. Особенно после взятой под опеку жизни, выкупленной чужой смертью.

Огромная кошка ткнулась Каинару в шею, щекоча теплым дыханием, и легонько толкнула — мол, давай-давай, вставай и пошли, нечего тут валяться.

Он, движимый какой-то почти запредельной живучестью и упрямством в желании жить, попытался отмахнуться, застонал, зашевелился, отталкивая звериную морду, но кошка продолжала его тормошить, даже пустив в ход лапы. В конце концов, он кое-как встал на колени, цепляясь за густейший мех и снова, как магнитом притянутый, развернулся на запад.

Кошка недовольно заворчала и, не смотря на слабые протесты и навязчивое желание повернуть в ненужную сторону, потащила химеру к логову, рыча на каждую попытку дернуться, куда не надо. Беловолосое нечто все больше напоминало ей — а это была именно она — огромного, ничего не понимающего, грязного и очень тощего котенка.

Так они и дошли — она на своих четырех, он — полуползком, цепляясь за нее, и уже почти ничего не соображая, до пещерки в основании невысокого холма-горушки. Ему упорно хотелось лечь и не вставать, его бил кашель.

Его желание сбылось — но не на снегу под кустом, а в неожиданно просторной и чистой пещерке, в которой был сооружен весьма достойный лежак из шкур и меха, и неожиданно оказался почти прогоревший костерок в специально обложенном камнями месте. В глубине пещеры виднелся низкий узкий лаз куда-то. Вообще, это жилье — даже вход был завешен шкурой! — больше подходил человеку, чем зверю. Кошка исхитрилась доволочь свою ношу до шкур и уронить там, затем в костерок полетели заранее заготовленные ветки — лапами ирсан управлялся немногим хуже, чем человек руками.

Хлынувший в горло теплый воздух вызвал жестокий приступ кашля. Полумертвому химеру оставалось только пережидать, надеясь, что легкие останутся целы. Под конец, совершенно выбившись из сил, он глубже зарылся в мех и провалился в тяжелое подобие сна.

Глава шестая

Детеныш-звереныш

…Я

кинулся на поиски, едва только из пасти Юдара отзвучала последняя нота жуткого низкого воя, так напугавшего нечисть в логове Мобиуса. Честное слово, если бы не жена, я, наверное, сорвался бы в полет, забыв одеться.

Нужно было спешить на восток, спешить изо всех сил, пока не случилось ничего непоправимого. Всадник на хорошей лошади добрался бы до Горной Короны за месяц-полтора по трактам. Мне же предстояло успеть добраться туда и найти Каинара, самое большее, за несколько дней. Смутное ощущение тревоги подсказывало, что дольше он один на свободе не проживет.

Помогли Арки, да славится вовеки тот, кто первым подал идею их построить! В долине я оказался за несколько часов, но вот как искать, где? На что ориентироваться? Тот человек по имени Каинар, которого я знал, умер полтора года назад на алтаре, а тот, кто выжил, оставался Хранителем, но человеком уже не был, и я не знал, как выглядит его разум, чтобы дотянуться. День или полтора я потратил на то, чтобы прочесать долину, то и дело окликая пропавшего Хранителя по имени, но не обнаружил ничего. Так искать — все одно, что иголку выискивать в стоге сена, разбирая его по соломинке. В месяц не уложусь. А время уходило, драгоценное время. Уставший, голодный и злой, я плюхнулся на ствол какого-то дерева. И тут меня осенило: если я не могу найти Каинара, то, возможно, Юдар сможет? Элементали чуют Равновесие везде и всегда, в каком бы теле оно не хранилось…

— Юдар! — позвал я.

Огромная, дымчато-полупрозрачная драконья морда с вьющимися по ветру усами тотчас возникла передо мной из воздуха, слетели откуда-то сверху ветряные кольца длинного тела. Великий Дух вопросительно уставился на меня.

— Ищи Ключ! — почти выкрикнул я, стараясь сдержать отчего-то разыгравшиеся нервы. Наверное, ждать просто уже не было сил…

А Змей фыркнул, поднялся выше, описал надо мной пару кругов и помчался куда-то на север. Мне ничего не оставалось, как только взлететь и отправиться следом.

Юдар искал быстро, но даже ему требовалось время… лишь к утру четвертого дня он спиралью закрутился вокруг какой-то елки и истошно заорал чьим-то голосом. Около дерева снег был перепахан множеством лап, а почти под самыми ветвями валялся волчий труп, от которого врассыпную бросились любители падали. Юдар всем своим видом давал понять, что Каинар был здесь. Ежась от холода, я обошел ель, но, увы — все следы были затоптаны. Разве что… С одной стороны сохранилась половина отпечатка странной двупалой широкой лапы с глубокими следами от загнутых звериных когтей. Сердце екнуло. Я нервно перевел дыхание и пошел следом за сорвавшимся с места Юдаром. Судя по всему, моя цель была уже близко…

Когда глазам открылся вход в пещеру, сердце уже скакало как бешеное, норовя проломить ребра. Дыхания не хватало, в ушах гудело, а ноги будто приросли к земле. Но я одернул себя и, осторожно отодвинув край шкуры, заглянул внутрь. А там…

На обложенном камнями лежбище из шкур в свете неясно мерцавшего костерка лежала огромная кошка с роскошным длинным хвостом и, обнимая лапами, грела собой какое-то существо, чуть ли не с головой накрытое мехами. Шершавый язык старательно и размеренно вылизывал лежащему часть лица и покрытый тонкой пленочкой недавно наросшей кожи рог.

Я вздрогнул. Мысленно я был готов к чему угодно — что вместо человека на меня кинется десятирукое, десятиногое, десятиглазое чудище с тремя ртами, что вылезет нечто вроде зомби, что… да что угодно! Но, ведь, это же Каинар, что бы не… или нет?

Я шагнул в пещеру.

Кошка удивилась — морда ее повернулась ко мне, а глаза мгновенно прищурились. Зверь не ожидал, что его покой нарушат так нагло в его же собственном логовище. Тяжелые губы дернулись, приподнимаясь и обнажая клыки, уши прижались к голове.

Я сделал полшага вперед, показав пустые ладони:

— Я не враг… Я пришел помочь ему…

Глупо. Это ведь всего лишь зверь, и я мог бы запросто отогнать его. Тогда почему я с ним разговариваю? Это было странное животное. Она слушала, уши приподнялись, да и глаза какие-то не те. Не могут быть у зверя такие глаза. Слишком разумные. Казалось, еще немного — и они станут человеческими. Право, ну ведь не Каинар же обустраивал эту пещеру? Медленно и плавно, не делая резких движений, я подошел к лежбищу и, опустившись на колени, потянул в сторону край шкуры. Сердце билось уже чуть ли не в горле, руки дрожали. Для меня во всей пещере царил лишь звук его натужного хриплого, через силу выталкиваемого дыхания.

То, что я увидел, было, пожалуй, даже хуже, чем если бы он превратился в чудовище. Жертва пыточных застенок и то, наверное, выглядела бы лучше. Это был он, я узнал его — но, Великий Вещий, что с ним стало!.. Перекошенное от рубцов лицо, худое, грязное, запущенное, серое… да и весь он, с ног до головы выглядел не лучше. А эти рога… Но он был живым. Живым, я чувствовал жар его тела… и только тут до меня дошло, что он, ко всему, еще и болен.

— Каинар… — еле выдавил я из себя, не решаясь протянуть руку.

Он дернул ухом, раздалось рычание. С трудом открывшись, на меня глянули два слезящихся, ничего не понимающих лихорадочно блестящих желтых глаза. И, увы, человеческого разума в них не было.

— Каинар! — я почувствовал, как что-то жжет мои глаза, и все внезапно поплыло и помутнело. Он зарычал громче, закашлялся, сворачиваясь в клубок. Кошка тут же принялась жалеючи вылизывать ему ухо. А он все смотрел на меня пустым взглядом… Лишь через несколько минут, в мутном янтаре разгорелось узнавание.

— Равен-эрхе… Пришел…

Я скорее угадал, нежели понял эти слова.

— Прости меня, — кое-как придушенно выдавил я. — Прости, что так поздно…

Кошка, не сводившая с меня настороженных глаз, спрятала клыки, но удивленно вытянула шею и попыталась лапой отодвинуть от меня Каинара. "Не тронь моего котенка!" — померещилось вдруг мне. Вот только я уже не обращал на нее внимания — прямо вместе со шкурой приподнял его, подхватив под спину, и накрыл нас троих маленьким порталом. Нужно было его согреть, вымыть и уложить. И уж точно, не здесь. Я не я буду, если не поставлю его на ноги.

Инайя-эрхан была женщиной несуетливой и обстоятельной. Будучи супругой властного мужа, она сама во многом была не такой уж и слабой. Во всяком случае, мужу по уху съездить могла, не задумываясь, если считала, что он в чем-то не прав. Вся ее полноватая фигура прямо-таки излучала спокойствие и доброту, а серебряно-серые волосы и крылья вовсе не были седыми. Она слыла одной из лучших жен и хозяек, каких видел вемпарийский род, а о ее умении загадывать загадки просто-напросто ходили легенды.

Сейчас, однако, госпожа Каарис была несколько недовольна. Она молча наблюдала, как двое молодых вемпари уносят в кладовую одну за другой десятки объемистых плотно запечатанных и особым образом обработанных фляг. В которых, как известно было хозяйке дома, плескалась кровь. Она с самого начала была недовольна затеянной мужчинами авантюрой. И Равену при разговорах наедине порядочно доставалось за сумасбродство — раз уж она не могла себе позволить дать по уху молодому Вождю. Однако, сделанного не воротишь — Равен несколько дней назад отправился на поиски проснувшейся химеры, и до сих пор от него не было ни слуху, ни духу… Она знала, что муж отправился далеко на восток, поэтому волновалась не слишком сильно

Однако, с самого утра ее снедало беспокойство. За все шесть тысяч лет жизни с Равеном она каким-то образом научилась отчетливо чувствовать, если он вот-вот вернется. Поэтому она велела молодцам хорошенько протопить баню, потом спровадила их и села на крыльце перебирать травы. День был ясный, морозец кусался не сильнее, чем на высоте полета вемпари, посему женщина ограничилась теплой шерстяной туникой и подбитой мехом накидкой. Чистый снег приятно холодил босые трехпалые ступни, травки тихонько шуршали в пальцах…

Негромкий хлопок отвлек ее от прерванного занятия, она подняла глаза и в первый миг обмерла.

Неподалеку от крыльца прямо в снегу на коленях стоял ее муж, держа на руках что-то, завернутое в звериные шкуры. Виднелась только грязная лохматая голова с короткими рожками, безвольно упавшая на плечо Равена. Рядом бестолково металась ошарашенная самка ирсана. А сам Равен беззастенчиво плакал.

Инайя всплеснула руками и крыльями, бросила корзинки с травами и в два длинных летящих прыжка, как молодая, оказалась подле супруга, тревожно заглядывая то ему в лицо, то в лицо того, кого он держал на руках. При виде того, во что превратился Каинар, она глухо охнула и, не жалеючи, отвесила мужу подзатыльник крылом.

— Довели ребенка, изверги! Ни стыда у вас, ни совести!..

— Но, Инайя…

— И слушать не хочу! Живо неси в дом.

Разумеется, Равену ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Инайя молча двинулась следом, со вздохом подметив, что химереныш, окончательно доведенный холодом и ознобом, пытается свернуться в клубок прямо на руках у крылатого. А получается только слабое дергание. Между вемпари крутилась кошка, совершенно не понимающая, что вокруг нее творится. Она то и дело мешала Равену идти, поднимаясь на задние лапы, или наоборот старалась «помочь» — в общем, отвязаться от нее было ну никак невозможно.

— Ты зачем ее приволок?

— Она Каинара не отдавала…

Женщина в ответ только фыркнула. И внимательно посмотрела на кошку.

В доме, когда, наконец, химереныша сумели вытащить из шкур, полился новый поток ворчания. И немудрено: он изо всех сил вцепился лапами в ледяной, промерзший насквозь, меч. Стоит ли удивляться, что, несмотря на меха, он дрожал от холода? Меч кое-как вынули из намертво сжатых пальцев, а он в ответ только слабо зарычал. Рык обернулся приступом кашля.

Он лежал среди шкур на полу в гостиной перед жарко пылающим огнем камина. Весь сжался в комок и затравленно озирался больными глазами по сторонам. Черные блестящие когти на руках то и дело выползали и снова втягивались, уши дергались, силясь расслышать опасность. Кошку Равен бесцеремонно отогнал — не до нее сейчас — и она теперь бегала и хрипло низко мяукала за спинами вемпари, присевших рядом с испуганным химеренышем. В руки он даваться не собирался, но ведь нужно же было его как-то отмыть… Со вздохом Инайя отправилась за снотворной настойкой.

На кухне она достала из шкафчика небольшой пузырек темного стекла, подумала и накапала вместо положенных пяти восемь или девять капель в кружку с водой. Вернувшись, вручила ее мужу. Однако, тут, видимо, в разорванной памяти Каинара что-то встало на место, щелкнуло и собралось воедино несколькими обрывочными картинами. Насильно влитая дрянь из кружки, чьи-то лица, руки, голоса… Боль. Едва только Равен придвинулся к нему ближе и вознамерился приподнять, чтобы напоить его, химереныш сдавленно рявкнул, рванулся прочь и по-кошачьи ударил выпущенными когтями по руке, державшей кружку.

Инайя тихо ахнула, Равен, разумеется, кружку выронил и отступил назад, зажимая глубоко оцарапанную руку, а сам Каинар вдруг умолк, вжался в шкуры и весь стал каким-то виноватым, даже уши опустились. Инайя вздохнула, глядя на него, и пошла за тряпкой и метлой — собирать осколки. Он ждал удара, ждал наказания. Хорошо хоть, хотя бы смутно понимал, что натворил что-то не то…

Равен отправился перевязать руку, Инайя же молча орудовала тряпкой, стараясь не приближаться к запуганному зверенышу — не дай боги, кинется. Вернулся ее муж не просто так, а с плотно обмотанной чем-то флягой. Судя по улыбке, он что-то задумал. Остановившись в нескольких шагах от химереныша, он откупорил флягу и на вытянутых руках показал ее.

— Каинар, это кровь. Ты хочешь пить?

Звереныш разлепил один мутный глаз и дернул ухом. Звуки были липкие, тягучие. А краски болезненно резали глаза, кроме разве что самых тусклых. Страх на миг заставил когти выскользнуть из пальцев, но слабость не давала шевелиться. На инстинктивный рывок ушли почти все силы, и пить хотелось до одури. А это огромное сизо-синее нечто, судя по запаху, держало в руках целое сокровище. Сладкое, жидкое, благословенно-алое сокровище, даже само того не осознавая!

Химереныш слабо требовательно заворчал.

— На, возьми, — тихо и ласково продолжал уговаривать крылатый, придвинувшись на полшага. — Она вкусная, я же знаю, что ты хочешь пить.

При этом самого его запах крови заставлял чуть ли не морщить нос. У Инайи нервно подрагивали крылья. Это казалось ей самым жутким во всей затее — разве можно так? И допустил же Вещий…

Каинар явно колебался. Стоило ли ему принимать такую странную помощь? Слишком добрую. Слишком своевременную. Поэтому он заворчал и недовольно прижал уши, кося на слишком знакомую синюю кляксу настороженным золотистым глазом.

— Каинар, ты меня помнишь? — зашел с другой стороны Равен. — Я всегда желал тебе только хорошего.

А вот это было сказано зря. Заявление всколыхнуло былую память, и что-то надсадное, воющее, вырывающееся из груди и глотки когда страх сковывал кровь в ледяных объятиях… Каинар глухо зло рыкнул, прижимая уши и чуть сильнее выпуская когти. Он помнит! Он все помнит! И не каким-то кляксам его переубеждать!..

От уверения несло отчаяньем. Откровенным таким. И обидой.

Крылатый вздохнул, сдерживая внутри опять накатившее чувство вины. Брать силой было нельзя ни в коем случае. Нужно было убедить.

— Каинар, тебе плохо. Ты болеешь. Ведь сляжешь же совсем от голода. Попей, но хоть немножко. Хочешь, я совсем отойду?

Увенчанная не до конца вросшими рожками голова дернулась, явно соглашаясь. Химер настороженно и цепко — насколько мог — следил за расплывающейся кляксой.

Равен со вздохом заткнул горлышко фляги пробкой, положил ее на пол, а сам отошел к жене. Оба они замерли, боясь спугнуть химереныша.

Тот шевельнулся, неловко перебрал пальцами, силясь вцепиться во что-то, чтобы было легче. Но ничего кроме огромного и бестолкового сейчас, пусть и горячо полюбившегося меча рядом не было. Пришлось неловко перевалиться на бок, затем на живот и попытаться встать на четвереньки. Худо-бедно приподняться получилось, но лапы дрожали так, будто готовы были вот-вот не то что подломиться — просто сломаться, как сухие прутики. А потом к букету ощущений добавился кашель, и Каинар просто рухнул ничком, зло шипя и стараясь дышать. Ни о каком "встать и напиться" уже и речи не шло.

Равен на это только хмыкнул. Уже не церемонясь, он опустился на пол рядом с к дрожащим химеренышем… химеренышем? — и, перевернув, помог полусесть так, чтобы тот мог на него опереться спиной. Потом подцепил нитью телекинеза флягу и снова выдернул пробку.

— Вот видишь, я ты меня не слушал.

Тот только недовольно заворчал в ответ и снова закашлялся. Длинное чуткое ухо дергалось, прислушиваясь к манящему плесканью в бурдюке. Слезящийся глаз внимательно — если это вообще возможно в таком состоянии — наблюдал за руками вемпари, хотя, признаться, видел химереныш колбасу. Синюю такую. В крапинки.

Равен поднес горлышко фляги к губам Каинара и теперь смотрел, как тот пьет — с голодной жадностью, захлебываясь и иногда расплескивая алую влагу. Вот только она, попадая на серо-грязную в полосах кожу, тут же впитывалась. Когда сосуд опустел, крылатый отложил его в сторону, прямо на пол, и молча обнял отощавшего от голода Хранителя, стараясь согреть. И плевать, что вонь такая, будто рядом помойку разворошили, что руки чувствуют только кожу да кости под рваным тряпьем, заменявшим одежду.

И химер неожиданно дался. Не забился, не зарычал. Хотя мог бы — после такой порции крови-то. Вместо этого он прикрыл глаза и позволил себя держать, сделав зарубку на память, что эта клякса хоть и сделала когда-то давно нечто крайне неприятное, стоила нынешнего доверия.

— Вот и умница, — проговорил Равен, едва только понял, что подмешанное в кровь снотворное подействовало, и его подопечный засыпает. — Теперь и в божеский вид тебя можно привести…

Он поднялся, подхватывая на руки легкое тело, и зашагал в галерейку, соединявшую дом с баней. Инайя усмехнулась, оценив находчивость мужа, потрепала за ухом присмиревшую кошку и поплыла следом.

В жарко протопленной бане царил неясный полусвет от пары ламп. Супруги Каарис осторожно внесли спящего у них на руках звереныша, раздели и уложили на полок. Инайя, ничтоже сумняшеся, провонявшиеся лохмотья выкинула, потом провела пальцами по спутанным серым лохмам, некогда бывшим густой белой гривой, и без колебаний взяла ножницы, отмахнув их почти по самый затылок со словами "Новые отрастут", пока муж возился с горячей водой, мылом и мочалами.

— Хорошо, что Юдар его быстро нашел… — тихо вздохнул он.

— Да уж, куда как хорошо! — пробурчала вемпари, чуть повернувшись и несильно огрев мужа крылом по уху. — Вы с Яносом два авантюриста без царя в голове — отдать мальчика этой старой крысе! Нет, ну я еще понимаю, Одрон, молодость играет, да корона на патлах, но ты-то… Ты посмотри, рубец на рубце. Там хоть что-то от него самого осталось? Живот к спине прилип… Довели, что я на нем строение скелета детям объяснять могу! Кровью поить… а ну как у него голова больная, и он людоедом станет, вы об этом подумали?

— Это было необходимо, — проворчал Равен, потирая ухо и подтаскивая к Каинару воду, мочала и мыло, — Ты сама знаешь…. Людоедом он не станет… так по крайней мере, наш Вождь…

Вдруг дверь приоткрылась и внутрь опасливо заглянула лохматая девичья голова. Яркие синие глаза стрельнули по бане. — А что со старшим братиком? — голос был тихий и неуверенный.

Пышнотелая вемпари оглянулась, чуть удивленно приподняв бровь — откуда взялось этакое чудо? На крыльях женщины резко встопорщились перья, потом она припомнила странную кошку… Вздохнула, бросив чуть укоризненный взгляд на мужа.

— К плохому колдуну он попал, дитя, — тихо ответила Инайя. — Был человеком, стал… химерой. Иди, подожди снаружи.

Девочка кинула долгий задумчивый взгляд в сторону Каинара, после чего кивнула и скрылась, решив припасти вопросы на потом.

— Где это видано, чтоб взрослый мужчина его сложения весил, как девица? — продолжала тихо бушевать Инайя, смывая грязь с расслабленных лап и поджимая губы при виде каждого нового шрама. — Сегодня ладно, но чтоб завтра же здесь был Янос!

Равен помогал супруге, как мог. Менял воду и держал обмякшее тело, если нужно было, но огрызаться при этом не забывал.

— Будет тебе Янос! Он уже наверняка знает, так что прибудет быстро.

— Не переживай, я и ему по тыкве дам. Ты на лицо посмотри — с такими украшениями ни одна женщина не подойдет, а вы его в прародители чаете! Я надеюсь, он свернул шею старой крысе.

— Так, женщина! — в конце концов, не выдержал ее муж, грозно ероша перья, из-за чего вода взлетела небольшими смерчиками, — Прекращай уже, а то он понаслушается и вообще передумает в себя приходить!

— Он спит, — фыркнула Инайя, — И просыпаться пока даже не думает. А я твоих бурундуков не боюсь, так что поднимай его, вытереть надо.

Равен проворчал что-то еще, но послушно приподнял безвольное тело, попутно подцепив заранее приготовленную чистую одежду с лавки.

Тон его жены резко изменился, став воркующе-ласковым, пока она обихаживала разомлевшего химера. Дыхание у того стало ощутимо спокойнее и уже без лишних страшных звуков.

— А вот теперь можно и под одеяло. А лучше под два, — скомандовала вемпари, оглядев дело рук своих.

Ее муж только кивнул, снова подхватывая Каинара на руки. Легкий, совсем легкий… А ведь, если по костяку судить, это должна быть немаленькая горушка мускулов и жил. Ничего, выходим, решил он, сам себе внушая уверенность в этом по дороге до маленького отгороженного закутка, которому предстояло служить дикому химеренышу убежищем. Там, в уютном углу, занимая почти всю комнатушку целиком, стоял большой низкий топчан, заваленный одеялами и подушками. Равен опустил свою ношу на это мягкое ложе и как можно теплее накрыл, озабоченно вглядываясь в костистое бледное лицо. Дыхание было сиплым и тяжелым.

Послышались легонькие шаги, и в уголок заглянула все та же девочка — едва ли двенадцати лет, тоненькая, одетая как мальчишка, в штаны и длинную теплую рубаху, но с роскошной шкурой ирсана поверх. Из-под нахлобученной на макушку головы шкуры выбивались длинные пепельные пряди. И в довесок ко всему она была босая.

— Крылатый господин, скажи, что со старшим братиком? Он будет жить?

— Будет, будет… — кивнул Равен все еще, напряженно разглядывая исполосованное лицо. Еще только девчонки не хватало для полного счастья! Но ничего, и ей применение найдется.

— Проследи за ним, но будь поосторожнее — не хватало, еще, чтобы он тебя разорвал. Начнет задыхаться или кашлять — позовешь.

И почти вылетел, не в силах больше видеть напоминание о собственной вине. Надо бы жене помочь с уборкой да сборы травяные поискать.

Девочка неловко помялась, присела рядом на топчан и по-кошачьи, не мигая, смотрела на тихо посапывающего химера. Сейчас тот выглядел не в пример лучше, хоть и лишился гривы. А вот лицо, когда зрение стало человеческим, начало казаться страшненьким. Но — старший братик есть старший братик! Родственников не выбирают. Даже если они неожиданные. Вот только имени его она до сих пор так и не знала. Но это ничего. Всегда спросить можно, правда же?..

Поэтому она мурлыкала и гладила его за ухом. Ну не вылизывать же в человеческом облике!

Сон, впрочем, нельзя было назвать спокойным. Химер дергался, иногда рычал, порой заходился в судорожных приступах кашля, пугая кошку. Иногда он при этом открывал глаза и смотрел на нее — невидящим, слезящимся взглядом. И тогда она отлетала к противоположной стене и ждала, пока он снова не забудется, чтобы подойти ближе. Один раз она испугалась достаточно, чтобы снова врасти в шкуру и даже броситься искать Вемпари…

Каинар же метался, то затихая, то снова начиная дрожать и скулить. Боль, отчаянье, удушье, ощущение падения в бездонный колодец — и резко простреливающая все тело судорога, когда спина во сне соприкасалась с дном. Россыпи пятен, ярких и ядовито-тусклых, перемешанных рукой пьяного безумца, которые складывались в неясные картины прошлого и настоящего. Синий, серый, белый… мягкость и спокойствие, снедаемое ощущением затаившейся опасности. Где?!.. Нет, никого… и смех, шипящий старческий смех, растущий из испуганного хрипа — что, когда? Почему болят легкие, словно от крика? Что было — там, за гранью сознания, за невидимым Рубиконом остатков вменяемости?.. Огромная кошка молчала, когда пальцы цеплялись в мягкую шерсть с густым подшерстком. Вылизывала неестественные костяные рожки и бугристые стежки шрамов. Отстранялась только когда видела когти — все же ей тоже хотелось жить.

А потом пришел Равен. Принес горячий еще дымящийся настой, пряный, пахучий. Травы, собранные в нем, могли и успокоить надсадный кашель, и сбить жар, и утихомирить испуганное сознание, и просто прибавить силенок измученному телу. Полтора года Каинар жил на одной лишь только выносливости и звериной злобе, подхлестывавшей его. Сейчас, когда все это пропало, его тело сдалось и отчаянно нуждалось в сторонней поддержке.

Крылатый заставил кошку спрыгнуть с постели, поправил сбившееся на сторону одеяло и снова накрыл им свое новоприобретенное чадо. Присел на край топчана, отведя назад крылья, и долго смотрел в лицо спящему, запоминая каждую черточку. Заново узнавая, заново привыкая. Потом осторожно протянул руку, коснулся горячего лба, погладил по волосам.

— Каинар, просыпайся… Просыпайся, мальчик.

Химер недовольно заворчал и попытался отвернуться, чтобы поспать еще. Чуть кашлянул и постарался отмахнуться от Равена. Ему и так было хорошо. Нюх говорил, что опасности нет, поэтому он не вскинулся от прикосновения.

— Ишь, соня, — усмехнулся Равен, продолжая теребить его. — Просыпайся, лечиться будем.

Химер разлепил один глаз и хмуро посмотрел на приставучего крылатого, словно спрашивал "Ну чего тебе надо?". Равен вздохнул и взял со стоящего неподалеку стола дымящуюся кружку и ложку.

— Раз ты не хочешь просыпаться и пить, как следует — я напою тебя с ложечки.

Каинар вздохнул, прикрыл глаза, словно обдумывая что-то, а затем демонстративно открыл пасть — мол, вызвался? Пои! И, чуть приоткрыв глаз, хитро рассматривал крылатого.

Сердиться на это чучело было ни в коем случае нельзя. Да и, если честно — невозможно. Наоборот, стоило радоваться, что он хоть как-то оживает… Равен, стараясь сохранять плавность движений, подсел поближе и, зачерпнув питье, осторожно поднес ложку к губам химереныша.

— Это целебные травы, Каинар. Тебе от них станет легче, болеть перестанешь.

Пасть с лязгом захлопнулась, едва не откусив ложку по самую середину черенка. Глаза зверя снова стали настороженными, ноздри раздраженно затрепетали. Одно дело дразниться и совсем другое — но настоящему позволять вливать в себя что-нибудь. Равен невольно вздрогнул — эти челюсти вполне спокойно могли перекусить руку ребенку, а его собственную ладонь превратить в фарш. Мобиус, видимо, пытался сделать машину для разделки людей в фарш…

Крылатый убрал погрызенную ложку и сокрушенно покачал головой:

— Этак ничего не выйдет. Ты хочешь болеть и мучиться кашлем? Ты ведь падаешь и даже сидеть не можешь без моей помощи.

Химер заворчал, словно пытаясь переспорить уверенного вемпари, но ворчание превратилось в кашель, Он упрямо смотрел на Равена и рот не спешил открывать. Не верил и точка.

— Вот ты все рычишь, — спокойно сказал вемпари, решив пока плюнуть на безнадежно остывающий отвар, — а разговаривать можешь? Ты же не зверь лесной.

Каинар задумался, словно переваривая ответ, после чего пару раз открыл и закрыл рот, и только потом, с трудом и хрипом выдавил:

— Бо…льно… ч-чшелюс-сти… но могх-ху…

И снова закашлялся.

— Ну, вот видишь, — ободряюще улыбнулся Равен. — Ты хотя бы помнишь, как это делается, уже хорошо. А больно, потому что болеешь. А болеешь, потому что тело усталое. А будешь лечиться — у него будут силы стать правильным и крепким.

Крылатый старался говорить искренне, без малейшего намека на хитрость или лукавство. Если почует — снова закроется, и выцарапать его наружу будет куда сложнее.

Химер думал еще какое-то время, после чего снова заворочал языком:

— С-сно…твфор-рное?..

— Нет, что ты, — мягко улыбнулся вемпари. — Ты и без него спишь за троих, я еле тебя разбудил. Лекарство. От кашля, от жара, от боли. Наверняка ведь голова болит?

Каинар чуть кивнул. И, полежав еще немного, словно смирился с карой небесной:

— Хор-р-рошо… вфыпью…

— Вот и молодец, — легонько потрепал подопечного по белой голове вемпари. — Честное слово, оно даже не противное… Но ты ложку испортил, придется пить так.

Равен усадил Каинара в подушки, придвинулся чуть ближе и принялся неторопливо и осторожно поить его прямо из кружки. Клыки скребли по глине, иногда Каинар снова начинал кашлять, и приходилось делать перерывы. Признаться, поначалу глотал он медленно, с опаской и неохотой, но потом видимо жажда подняла голову, и пил он, уже со вкусом.

Равен выдохнул с явным облегчением, когда посудина опустела, наконец.

— Молодец, — похвалил он, заново помогая химеренышу устроиться а теплом гнезде. — Можешь спать дальше сколько хочешь.

Тот в ответ приглушенно что-то проурчал и, зарывшись глубже, заснул почти тотчас, едва ухо коснулось подушки. Слышалось только тихое посапывание.

Равен уходить не спешил. Так и сидел рядом на постели, гладил коротко стриженную голову, думал. Иногда пальцы невольно задевали острое ухо, соскальзывали почесать. И поднималось в душе знакомое родительское чувство, желание приласкать, утешить, защитить от страшного. А еще была надежда, что сквозь сон он запомнит ласковые руки и больше не будет так недоверчив. Наверное, они прогоняли кошмары, потому что Каинар перестал судорожно вздрагивать и метаться, только иногда вздыхал тихонько. Ребенок и ребенок… Равен осторожно прошелся пальцами по едва прикрытому кожей рогу. Твердый. И… Да, с внутренней стороны в одном месте неплотно прилегает к черепу. Всего на волос, но и это может оказаться опасным… Химеру это прикосновение не понравилось, видимо, причиняло боль, и он, дернувшись, сбросил руку. Но зато проспал спокойно еще несколько часов.

Для Равена наступили трудные дни. Возиться с подопечным он вынужден был только сам — никого другого Каинар подпускать к себе не хотел ни в какую, да и Равена слушал через раз. Буквально все делалось с постоянными уговорами и заманиваниями. К вечеру крылатый просто валился с ног, едва добравшись до своей половины супружеского ложа в одной из верхних комнат дома, а Каинар оставался под присмотром Кошки, которую, как выяснилось, звали Айрене. Выяснять ее историю не хватало времени, да и надобности серьезной не было. Главное, что она не отказывалась ночами сидеть подле спящего или бредящего химереныша, поить его водой или лекарствами…

А вот на третью ночь все совершенно переменилось.

Темнота. Дыхание. Свое и чье-то еще — пульсирующее в такт замирающему сердцу, тяжелое, испуганное. Отдающееся сладкой теплотой в клыках. Кто бы то ни был, он не сопротивлялся. Только тоненькие обломанные ногти слабо скребли по лохмотьям рубахи, но разве зверь обращал на это внимание? Нет. Ни капли. А тоска росла, клубилась, аукалась по хребту морозом вместе с каждым хрипом и всхлипом, в узелки которых сбивалось тоненькая нить дыхания. Все тоньше и тоньше… вот-вот она просто прервется, став слишком слабой, чтобы существовать. Почему-то от этого было страшно. Но зверь метался, зверь хотел еще. Зверь был сильнее, даже настолько ослабленный голодом.

Темнота. Хрип и ощущение железа по коже. Линия за линией, кропотливые и почти любовные. Вязь переплетающихся полос, аккорды снятой шкуры, тонкий визг вскрытой грудной клетки и высокий клекот почти вырвавшейся из нее птицы, бьющей крыльями вместе с натяжным зашкаливающим пульсом. Черный, липкий, укутывающий коконом свет. И боль — лишь она внушает мысль о том, что зверь еще существует.

За гранью кошмара девочка отпрянула назад от постели, испугавшись махнувшей кинжальными остриями когтей руки. Негромкий жалобный то ли стон, то ли вой пытался вырваться меж намертво сцепленными челюстями. Стук сердец и звук дыханий перемешивался странным, отдающим страхом коктейлем, наполнявшим маленькую комнатушку. Тускло мерцала масляная лампа, но это не умаляло его густоты.

Чей-то смех — чужой и ломкий, как страницы слишком старого пергамента, как пересохший осенний лист. Такой же багряный и довольный. Далекий, но близкий. И слова — шипящие, хрипящие, словно конвульсии распятого тела. Запах крови — своей и чужой, неожиданно острый, режущий нёбо как скальпель. Стеклянный треск, раз за разом — все выше и выше тональность. Кажется, сейчас от него лопнут барабанные перепонки. И страх, тысячей раскаленных клыков вонзающийся в душу, слишком маленькую для такого количества орудий пыток…

Он не выдержал. Задыхаясь и хрипя, с бешено колотящимся в горле сердцем, он вскинулся на постели и уставился огромными горящими глазами в темноту угла. Ком страха скрутил желудок, в груди было больно, а из темноты словно тянулись липкие холодные цепкие лапы. И, силясь освободиться от этого, он… не закричал, нет. Завыл изо всех сил, во весь голос, отчаянно, горько и жалобно.

Супруги вемпари подлетели на кровати, как ужаленные. Равен, запутавшись в одеяле, бухнулся на пол, вскочил, и бросился вниз. Сердце запрыгало у самого горла, страх потянул скользкие тонкие лапки — что, как, почему?! Стоило ему влететь в комнатку химереныша, как он увидел в почти полной темноте два огромных от ужаса, пылающих желтых глаза, а уши снова резанул громкий низкий вой. Девчонка вросла в шкуру и забилась куда-то в угол и старалась не высовываться, а вой повторился, уже надорванный, хриплый.

— Каинар, что случилось?! Что с тобой? — Равен разрывался между желанием подскочить и хорошенько встряхнуть невменяемого химера и опасением быть разорванным им же на части. Дрожали руки, но он ждал, когда прекратится жуткий вой, поднявший, наверное, всех волков в округе. А у самого волосы вставали дыбом. Химер умолк минут через десять, когда сорванное горло уже больше не повиновалось ему, и только тогда крылатый подошел к постели и рискнул осторожно погладить зверя. Тот дернулся, шарахаясь в сторону и вжимаясь в стену. Неспособный выть и рычать, он тихо захрипел, словно плакался на свою незавидную судьбу. Ошарашенная кошка, потянувшаяся было мягкой мордой к его щеке, медленно отошла подальше и, сцапав Равена за подол туники, несильно потянула, словно говорила "не надо, сейчас не стоит".

Вемпари отмахнулся от нее. Этот ребенок к утру сойдет с ума окончательно, оставшись без поддержки и защиты. Мало было Мобиусу той смерти, которой он сдох, ох мало! Полуседые крылья негромко зашелестели, распахиваясь в стороны и разгоняя собой липкую темноту, делая ее прозрачной. От фигуры Равена потекло легкое белое свечение, несильное, мягкое и теплое, почти незаметное глазу, но ощутимое.

— Каинар, иди ко мне. Иди сюда, чадо мое, иди, не бойся.

Звереныш на миг замер, а затем быстро юркнул под руку вемпари, прижимаясь к теплому боку и стараясь спрятаться под крылом. Но все же дергался от любого прикосновения, словно ожидал удара. Равен молча сел на постель, заставляя того подползти ближе, обнял, прижал к себе, накрыл крыльями, гладя по спине, плечам и голове.

— Большой химер, а глупый…. Что ж ты делаешь, чадо? Нельзя так выть, видишь, горло сорвал, оно теперь только хуже болеть будет…

Нельзя голосу дрожать, нельзя срываться на крик. Тихо. Ласково. Спокойно.

Звереныш скулил и хрипел, подрагивая от слов и прижимая уши. Он боялся, боялся дико, до одури — всего, что не было им самим. Даже если это был кто-то такой же сдержанный и ласковый как Равен. А крылатый тем временем пытался его успокоить, пряча под крыльями. Велев Айрене принести теплого молока с медом, вемпари целиком сосредоточился на подопечном. Вскоре ритм его дыхания совпал с заполошным ритмом хрипящего химереныша, а потом постепенно начал выравниваться. При этом Равен нашептывал Каинару в ухо точно ту же самую околесицу, которая много веков назад срабатывала с его собственными, теперь уже давно взрослыми детьми.

И постепенно волей-неволей, тот забылся — не сон, но и не бодрствование, а неясная, затертая грань меж реальностью и забытьем. Но, по крайней мере, это уже была не истерика.

Кошка же вернулась быстро — видимо, чуяла серьезность положения и хотела помочь, как могла. Другое дело, что в кошачьем теле ей было крайне сложно, и пришлось бежать за Инайей, которая не могла сомкнуть глаз от волнения, но и помешать боялась. Как бы там ни было, химереныш получил не только теплое молоко, но и ирсана-грелку, которую он словно и не заметил. Казалось, теперь вместо истерики было непонятное, почти летаргическое оцепенение — хотя он дышал, и даже чуть шевелился.

Этого ли мы добивались? — размышлял Равен, с тоской поглядывая в темное окно, пока руки сами отпаивали несчастное забитое существо теплым и сладким. У него нет разума, только инстинкты и страх. Разве может такой владеть целым миром? Разве можно доводить до такого опору мира, ось Колонн? Он больше не способен служить им, он не сможет работать в Круге как раньше.

Равен с трудом разжал лапу звереныша, вцепившуюся ему в плечо, но толку было чуть — пальцы тут же сомкнулись намертво на его ладони, едва не пропарывая когтями кожу. Вемпари и виду не подал, что ему больно.

Когда утром Инайя тихо вошла в комнату, ей оставалось только покачать головой — муж так и сидел на постели, не разжимая рук и пряча под жесткими крыльями своего приемыша. Виднелись только накрытые одеялом ноги-лапы, и то — на них лежала кошка.

Глава седьмая

Выздоровление

У

тро четвертого дня началось вполне мирно. Равен остался сидеть с химеренышем — тот, наконец, заснул крепко и спокойно, пригревшись под крыльями, и вемпари попросту побоялся лишний раз его тревожить, а девочку, наконец выползшую из шкуры ирсана, Инайя забрала на кухню — помогать с завтраком.

В огромной печи уже полыхал огонь, кастрюли и сковородки ждали своего часа, пахло мясом, маслом, мукой и прочим съестным. Инайя-эрхан вручила Айрене кружку молока и вчерашний пирожок, а сама в это время принялась ловко орудовать ножом, разделывая на столе курицу. Теплые полные руки с голубой кожей так и мелькали проворно туда-сюда, мягкие серые крылья были прижаты к спине, поверх платья-туники был надет фартук. Жирные части тушки откладывались в одну сторону, а белое нежное мясо — в другую.

— Ты мне вот что скажи, красота моя писаная, — начала расспросы вемпари, — ты как Каинара нашла? И почему его братом зовешь? Вы не родня.

— Территорию проверяла, в пещеру возвращалась свою, — выдала счастливая Айрене, дожевывая пирожок. Видимо, она не говорила уже давно и была счастлива что-либо рассказать. — Иду себе, нюшу зайчика какого-то, а вдруг вижу — волки вокруг елки толпятся, полакомиться кем-то захотели. Ну, я вожаку шею сломала, отогнала их, гляжу — он лежит в сугробе, съежился весь, железку какую-то в лапах держит. Мне интересно стало, подошла ближе, растормошила как могла… он же как котенок был. Грязный, голодный, испуганный совсем. Котенок и котенок. Зверь зверя чует. А что по виду старше, так то дело наживное. Все равно котенок пока что. Но не называть же его так. Вот и получилось, что старший братец.

— Так, понятно… — куриные потроха были брошены крутившейся под ногами толстой серой полосатой кошке. — А сама почему зверем ходишь?

Девочка задумчиво взлохматила густую шерсть головы барса, лежащей у нее на макушке, и тихо протянула:

— Пришел однажды в деревню один… старик. Тела мертвых требовал. У меня как раз родители померли, выскочила вперед, обрычала… староста за загривок одернуть не успел. Старик скривился, прошипел что-то… не знаю что потом было. Проснулась уже с усами, с хвостом… родня в крик, я и убежала со страху. Вернуться не решилась.

— Давно это было? — насторожилась вемпари. Руки, правда, спокойно продолжали работу, она поставила на огонь кастрюлю с водой.

Айрене задумалась. Крепко так, надолго замолчав. Потом все же ответила:

— Три или четыре зимы назад, кажется. А что?

— Ничего, — ответила женщина. — Наш «котенок» позапрошлым летом на алтаре у этого колдуна такое пережил, что тебе твои усы и хвост благословением покажутся. Я тебе это говорю, чтоб ты при нем чего лишнего болтать не вздумала. Тесто замешивать умеешь?

— Давно умела… могу попробовать заново! — она снова улыбнулась.

— Вот и славно!

Вемпари проверила ларь с хлебной закваской, насыпала в большую миску муки, достала яйца, соль, мед, масло и молоко, подозвала Айрене, велев снять с плеч «лохматость», напомнила, что делают с тестом, а сама бросила варить курицу и занялась пирожками.

— Ты вот что, дорогая. Сама видела, каким он на свободу вышел. Ни о настоящих его родителях, ни о прошлом его расспрашивать не вздумай. Все равно не вспомнит, а вспомнит, так беды не оберешься. Для всех он должен пропасть на время, исчезнуть. Мы с Равеном его и вылечим, и на ноги поставим, и воспитаем заново, а папашу с мамашей отвадим, нечего им здесь делать.

— Значит, теперь ты — его мама? — стрельнула глазами в сторону крылатой та, сдувая с носа непослушную челку. — Его надо учить, это да… Особенно, что нельзя спать на снегу и что всегда идти на запад неправильно.

— Он правильно шел, девочка…

Как раз тут же скрипнула дверь, и в кухню вошел Равен. Огляделся, улыбнулся, аккуратно, по стеночке подходя к жене, чтобы ничего крыльями не задеть:

— Ловко вы тут орудуете… Милая, я должен отлучиться до вечера. Ты же знаешь, маги хотят знать…

— Я надеюсь, ты им не скажешь? — строго взглянула на мужа крылатая. — Еще не хватало, чтобы они видели мальчика в таком состоянии.

— Разумеется, нет. Я поведу его к Колоннам не раньше, чем он оправится и телесно, и духовно… Инайя, посиди с ним, а? Я боюсь оставлять его одного.

Вемпари чмокнула мужа в щеку: — Конечно, иди, раз надо дурить людям головы, чтоб они оставили нас в покое. Мы справимся, правда ведь, Айрене?

Та в ответ энергично закивала. Так что, Равен с относительно спокойной совестью отбыл по делам, а женщины остались одни с диким запуганным зверенком…

Он не спал, когда Добрый и Теплый уходил. Добрый и Теплый думал, что он спит и ушел. А он не спал. Не хотелось отпускать, но ему разжали лапы и уложили в груду мягкого — где-то на краю сознания мелькало слово, которым это мягкое называется, но не могло вспомниться… Он еле слышно заскулил — не уходи, не бросай, не надо! — но Большой ушел куда-то и не возвращался. Стало обидно, и он затих, зарылся в мягкое, прячась от всего. Было плохо, болело горло. В голове кружилась непонятная страшная муть. Больно! Не надо! Не хочу это помнить! Ничего не хочу!

А потом пришли чужие, похожие на Большого Доброго Теплого, но не такие. Он замер, не зная, что делать — то ли заползти и спрятаться подальше, то ли обрычать их… но они не уходят, садятся неподалеку, начинают разговаривать. Ухо не улавливает зла в голосах. Чутье тоже. А он слишком устал бояться и не хотел быть один. Выбрался из-под мягкого и лег, повернувшись лицом к ним — наблюдать. Коротко рыкнул — испугаются или нет? И что станут делать?

Та из них, что помладше обернулась на рык, но скорее удивленно, чем испуганно. Потом подошла ближе прямо на всех четырех лапах, хотя старшая пыталась ее остановить, и присела перед ним, топорща усы. А потом начала мурлыкать. Он долго смотрел на нее, склоняя голову то так, то эдак. Хороший звук. Ему нравился. Он опустил голову на подушку и придвинулся на полшажка ближе, готовый, чуть что, вскочить и отпрянуть. Кошка продолжала мурлыкать и наклонилась чуть ближе, тоже склонив голову набок. На него дохнуло теплом и пряным запахом шерсти. Он повел носом. Теплая. Мягкая. Пушистая. Урчит. И обхватил ее лапами, прижимая к себе, как игрушку, сложив голову на мощный загривок.

Зверюге словно только того и надо было: приобняв в ответ химеренка мягкими лапами, она вывернула шею и принялась вылизывать ему чуть подрагивающее ухо, не прекращая урчать. А то, что ж за дело? Котенок — а не умывается! Тот отчаянно пытался вывернуться и отобрать измусоленное ухо, а старшая, Большая и Тоже Теплая, смеялась. Вот только все равно плохо, когда Большого Доброго нет… Ну где ты?! Не получив ответа, он обиженно отвернулся. Кошка перестала его вылизывать и тихо вопросительно муркнула, опуская уши, словно не могла понять, за что котенок на нее обиделся.

В отчаянии, чувствуя новое приближение липкого страха, он зарычал, вывернулся из рук и лап, забился в угол у дальней стены и сжался там в комок. Весь его вид так и говорил: "Ну, пожалуйста, оставьте меня в покое!"

Женщины вынуждены были уступить. Однако, не уходили, сидели рядом с топчаном, то болтая о том о сем, то занимаясь какими-то мелкими делами. Инайя-эрхан то и дело отлучалась на кухню, следила, чтоб ничего не подгорело, и даже принесла химеру поесть, вот только еду он не взял. Отказался наотрез. Нужно было, хочешь не хочешь, ждать Равена.

Это становилось невыносимым. Еще на подлете к Колоннам я чуть не навернулся вниз, потому что в моей голове вдруг раздался жалобный неоформленный зов. Ему было страшно, пусто и одиноко, ощущение брошенности сверлило меня, не переставая. Хотелось послать их всех к хильден и развернуться назад. Но ради его же безопасности — нельзя.

Я покружил на высоте вокруг Колонн, словно пытаясь отыскать на них отголоски его беды (и, признаться честно, недоумевая, где же они все-таки кончаются) и по-совиному бесшумно приземлился на запорошенное снегом каменное основание. Все вокруг меня было белым — белые Колонны, белый мрамор, белый луг, белый лес, белое небо, белые мухи… Только фигура поджидавшего меня мага казалась черной на фоне снега — темный теплый плащ с накинутым на голову капюшоном и траурная маска. Марфайрус Смертник. С одной стороны хорошо, он умнее прочих и всегда спокоен, с другой, он переставал мне верить. А это уже совсем плохо. И кстати, хотелось бы знать, кто избран был Хранителем Времени…

— Высокого неба, Равен-эрхе, — раздался приглушенный голос Марфайруса.

Хранитель Смерти не был некромантом, как по невежеству считали многие простые люди, никогда не имевшие касательства к Кругу Девяти. Он был, скорее, тем кто Слышит и Видит, кто водит потерявшиеся души за Грань, на Тот свет. Но он никогда не опускался до занятий некромантией, до поднятия мертвых и прочей гадости.

— И тебе привет, Смотрящий во Тьму… — отозвался я столь же официально.

Оба мы прекрасно понимали, что я сейчас скажу ту же самую фразу, которую твердил и твержу на протяжении полутора лет. А дома меня ждет Хранитель-зверенок, которому лучше не показываться на глаза окружающим…

— Ну, что? — спокойно спросил он, разглядывая меня сквозь прорези маски. — Я полагаю, все так же глухо?

Я кивнул, хотя что-то в его тоне мне определенно не понравилось. Безысходность и одиночество все так же сверлили мозг.

— Странно, — хмыкнул Марфайрус. — Ведь Юдар слышит все. Не под воду же он переселился, верно? — раздался легкий глухой смешок.

— Сам удивляюсь… — развел я руками как можно искреннее. — Да и Каинар всегда был человеком обязательным, ты же знаешь.

— Тем более, — прогудело в ответ из-под маски. — Разве он бросил бы Круг?

— Мало ли, что могло случиться, — возразил я, пожав плечами. — Ведь обнаружили же в его доме пепел умертвия. Мы не знаем, что там произошло…

— Года полтора назад, — маг задумчиво стал прохаживаться туда-сюда, — провожал я за Грань дух женщины… Она была напугана и почти перестала понимать, что происходит. Единственное, что мне удалось разобрать, это слова "Меня загрыз мой муж", примерно так. Не знаешь, что бы это могло значить?..

Разумеется, я знал, вернее, очень отчетливо догадывался. И Марфайрус это знал. Вот только я не собирался выдавать, где спрятан мой приемыш.

— Тревожные вести, если это относится к Каинару… я тоже за него волнуюсь, поверь.

— Равен-эрхе, той женщиной была Эольвин, а это наводит на мысли. Ты уверен, что не знаешь, где Каинар? — тон Марфайруса стал несколько угрожающим. Это окончательно вывело меня из себя:

— Если бы я знал, Марфайрус, стоял бы я тут, разговаривая с тобой, перетирая воду в ступе на сотый раз? Этот парень мне как сын, и то, что я не знаю, где он и что с ним, несмотря на всё могущество своей стихии, отнюдь не добавляет мне спокойствия! Будь я хоть на толику слабее, то оставалась бы надежда, а так я даже и предположить боюсь, что с ним стало, если он бесследно исчез даже от Юдара, но не переступил порог смерти.

Я настолько распалился, что сам поверил собственным словам и гневно махнул крыльями. Из-за пазухи Хранителя высунулась пока маленькая черная мордочка Зверя Смерти — Мара. Радужные глазки-бусинки уставились на меня и тут же спрятались.

— Недосуг мне, Марфайрус, лясы точить. Мир велик, Каинар может быть где угодно. И если ты говоришь, что он загрыз кого-то…

Крик души несчастного химеренка стал поистине оглушающим. Подниматься с земли даже нам, летунам, тяжеловато, но меня подхватил Юдар. Я ударил крыльями стылый воздух и умчался в противоположную от нашего дома сторону, чтобы потом дать крюк. Как говорится, для бешеной собаки…

Дневник Равена

20 число Месяца Белого Льва

В тот день я летел домой и понимал, что ждущий меня там приемыш, ребенок в теле взрослого, действительно стал мне родным, и за него я порву кого угодно. Даже если он никогда так и не оправится от душевного недуга. Ну а если оправится, то я выучу и воспитаю его так, чтобы он смог огрызаться этому миру, а если что, то и постоять за себя…

Однако, пока дома меня ждал обиженный химереныш. Когда я, не раздевшись с мороза, влетел к нему, он так и лежал ко мне спиной, даже не повернув головы. Он обиделся за то, что я не пришел, и решил меня наказать — по-своему. Так что, я с полчаса уговаривал его вначале хотя бы повернуться ко мне, а потом поесть. Скажете, бросить, раз не хочет? Да вы что!

Поэтому, я его все-таки уговорил на меня не обижаться, накормил и даже соблазнил флягой с кровью — после того, как пообещал, что буду проводить все время с ним. Придется исполнять… У Колонн назревала буря, но его она ни в коем случае не должна коснуться — по крайней мере, до тех пор, пока химеренок не превратится во взрослого достаточно умного химера…

Так дни и потекли. Ночью я берег его сны и взялся за дневник, днем часами рассказывал ему что-нибудь — так, чтобы он мог слушать и понимать, о чем речь. Увы, его разум был смутен и навряд ли готов к серьезным урокам и беседам, так что я ограничивался сказками и притчами из тех, которые у нас рассказывают детям… Но зато отрадно было видеть, как золотистый взгляд становится внимательным и цепким, хотя пока он просто запоминал то, что слышал, как птенец пригревшись у меня под крылом. А то, что память у него осталась тренированной памятью мага, я не сомневался. Вместо подозрительности просыпалась ласковость, как у поверившего котенка, он потихоньку отъедался на простой и сытной пище — Инайя кормила щедро, от души, и казалось, ей доставляло удовольствие делать это с ложки — в какой-то момент он подпустил ее к себе. Вот только по-прежнему еле шевелился и почти не говорил — отступник схалтурил, и лицевые мышцы перекосило. А еще он постоянно ручейками тянул из нас силу, сам того не понимая, неосознанно, но, тем не менее, с непроходящим упорством. Потом я научу его следить за собой, но пока ему это было жизненно важно — в отличие от него, я видел, как то, что он брал, плотными витками ложится вокруг уже не столь жутко тощего тела и образует основу кокона Силы. Такого, какой сплел бы опытный маг, владеющий приемом не первый год. Глубины его разума все помнили… а это давало надежду. Он будет воспитан, как вемпари и сможет дать нашей культуре вторую жизнь. Я надеюсь.

А когда к концу второй недели, наконец, отступила простуда, и он стал следом за мной выбираться из своего убежища и робко и коряво бродить по дому, наблюдая за нашими делами и впитывая, как губка, все, что видел и слышал, я решил, что пора звать Яноса.

Ранним утром, пока еще не показалось солнце, Равен сидел на пороге дома, вяло рисуя прутиком на свежевыпавшем снегу. Это были те редкие минуты, когда можно было отойти от спящего Каинара и побыть наедине с собой. Хоть немного подумать о том, как быть дальше.

Солнце, наконец, показало тонкую кромку на горизонте, бросая на белоснежные сугробы алые отблески, заставляя снег блестеть и переливаться словно бриллианты. Равен плотнее закутался с меховой плащ, поднимая взгляд вверх, где только он мог увидеть в потоках воздуха своего Элементаля. Юдар свистнул и мгновенно оказался внизу, подняв снежную пыль и обсыпав ею Хранителя:

— Юдар! Прекра… — прикрикнул было Равен, но осекся, поняв, что может кого-нибудь разбудить.

В ответ Элементаль коротко зафыркал — смеялся. Однако через мгновение резко поднял мохнатую голову и открыл пасть с тихим шипением, указывая, что сюда кто-то летит.

— Наконец-то, — буркнул Равен, вставая и отряхиваясь.

Сверху спускался Янос Одрон собственной персоной. Выглядел он несколько комично — в простых теплых штанах и куртке на меху, и с золотой короной на взлохмаченных волосах. Что поделать, традиция. Вождь плюхнулся наземь, подняв крыльями тучу снега, водрузил корону на свои патлы как надо и двинулся к Равену.

— Доброе утро… — кивнул он, махнув ладонью Юдару, свивающему кольца над домом. — Где он?

— Пойдем.

Равен впустил гостя в спящий дом, и тихонько провел Яноса в комнату Каинара. Там царил утренний полумрак, а сам химер мирно спал, вольно раскинувшись на постели. Только когти чуть подрагивали, то втягиваясь, то выползая. Янос шумно выдохнул, поняв, что забыл дышать. То, что представало ему в видениях ни в какое сравнение не шло с изуродованным тощим существом, каким был сейчас Каинар. Да и четких картин никогда не бывало…

— Боги… И это… тот, кого целый народ будет называть Владыкой? Поистине, никогда не знаешь, как повернется Колесо…

Равен в ответ только фыркнул.

От звука чужого голоса спящий зашевелился, по-звериному заворчал, потянулся, явно ленясь вылезать из-под теплого одеяла, но потом все-таки открыл глаза и приподнялся. На Яноса внимательно и настороженно уставились два светящихся золотых огонька. В их взгляде к чужаку никакого доверия не было.

Янос мимолетно глянул на Равена и почти беззвучно спросил:

— Насколько все серьезно?

— Живого места нет. Одни шрамы и швы, — хмуро отозвался Хранитель, подходя ближе к Каинару.

Желтые глаза продолжали следить за чужаком, уши развернулись, ловя звук шагов Равена. Химер на секунду оскалился, давая понять, что слишком близко лучше не подходить.

Равен вздохнул и опустился на колено, чтобы заглянуть приемышу в глаза.

— Каинар, это Янос… он пришел, чтобы тебя подлечить. Он поможет тебе…

Янос же так и стоял у порога, предпочитая не провоцировать хищника на нападение. Однако, светящиеся глаза уперлись прямо в него, чуть сузились и в них зажегся вызов. Химер вполне себе осознанно начал подтягивать к себе стекающие с кокона Яноса в окружающее пространство излишки силы, и начал подбираться к самому кокону. Мол, что ты на это ответишь, чужак?

Минуты три Вождь молча наблюдал за этой наглостью, а потом плеснул в направлении Каинара толстым потоком чистой силы — бери, не жалко! Тот, не ожидав такого и не успев толком среагировать, задохнулся и свалился на бок.

— Поч-чхему я долж-жен верить… он чужой!

Химер редко заговаривал вслух, и голос у него был почти непригодный для речи — низкий, рычащий, сдавленный. Вдобавок, челюсти повиновались с трудом.

— Может, потому что он хочет стать своим? — Равен встал так, чтобы звереныш почувствовал себя защищенным.

Янос чуть шагнул вперед, ментально почти полностью открываясь — "была не была". Пусть ударит, если хочет. Пусть проверит, если боится.

Тут же звереныш зарычал угрожающе, скаля жуткие острющие клыки, донельзя нелепо выглядевшие на изуродованном человеческом лице. Увернулся от рук Равена и почти прыгнул, по-кошачьи норовя ударить. Где-то он смутно понимал, что за убийство — а он мог убить даже сейчас — по головке его не погладят и он навсегда лишится Доброго и Теплого. Поэтому страшные крючья метили не в лицо, а всего лишь в складки одежды — напугать, заставить отшагнуть. Ну, может, выдрать несколько перьев, чтоб знал.

Янос не пошевелился, продолжая смотреть спокойными и чуть уставшими темно-карими глазами. Когти свистнули рядом, цепляя одежду и вроде где-то порвав-таки кожу, но вемпари только поднял руку:

— Хочешь укусить?

Химер подался назад, рычание затихло от неожиданности, потом снова набрало силу. "Я тебя не боюсь!" — отчаянно старался он показать всем своим видом. "Бойся ты меня!"

Янос, думай, что предлагаешь, — мысленно вмешался Равен. Он при мне перекусил металлическую ложку пополам. Лишишься руки.

— Да верю я тебе, верю… — отозвался тот, мягко улыбнувшись и глядя в глаза химереныша, — Но лечить-то тебя надо? Шрамы перестанут болеть, спать будет спокойней…

Желтые глаза, не мигая, смотрели в карие, ища подвох. Разум, дикий, но от этого не менее напористый, старался понять, где чужак врет. И не находил лжи. Чужак верил. Чужак хотел помочь. И было еще что-то, чего звереныш не понимал…

Медленно, очень медленно, то и дело вздрагивая и озираясь, Каинар лег. Но так сжал когти на краях одеяла, что послышался треск ткани.

Янос так же медленно, держа руки на виду, шагнул к кровати:

— Никаких настоев и прочей гадости… я тебя буду лечить по-другому. Равен, ну подойди же, пусть перестанет нервничать.

Старший крылатый шагнул к изголовью и мягко опустил руку, погладив перепуганного до остолбенелого состояния звереныша по голове, а потом привычным уже жестом переместив пальцы за ухо.

— Каинар, я здесь. При мне ты согласен доверять Яносу?

Химереныш слабо муркнул горлом в ответ, что, наверное, означало «да».

Вождь тихо хмыкнул, вспоминая, как обычно приходиться лечить детей, и присел на край кровати.

— Так… давай посмотрим, что у тебя тут…

Теплая ладонь коснулась плеча химера, другая рука остановилась над сердцем, словно отслеживая неровный ритм.

Тот удивленно замер. Руки непонятного чужака были теплыми, даже горячими и, несомненно, наполненными Силой. Силу он всегда чувствовал хорошо. Довериться еще кому-то было сложно и страшно, а с другой стороны…

— Эт-то вс-се не м-мое… Кости н-ноют… Ф-фсе пере… путалось…

— Ничего… придется привыкать, — вздохнул Янос, аккуратно протягивая тоненькие жгутики силы к болезненным связкам, начиная их выравнивать, вытягивая боль. Руки медленно прошлись по исполосованным груди и животу, оценивая сложность предстоящей работы. М-да. С одновременным устранением всех недостатков придет и полное срастание всех частей и превращение его в единый и почти совершенный организм… Способный выжить почти в любой передряге.

Химер постепенно успокоился и лежал более менее смирно, даже лапы разжались. Он пристально вглядывался в лицо склонившегося над ним вемпари — увы, Яносу придется потерпеть, ибо разум химереныша с невероятной скоростью впитывал всех и все, что его окружало, чтобы заново заполнить дыры, пробитые некромантом…

Равен же так и стоял осуждающим столпом, поглаживая голову своего приемыша. А Янос продолжал нащупывать черные сгустки чужеродной магии, разгоняя застоявшуюся кровь, и вытягивая боль кончиками пальцев. Изредка он тихо вздыхал, что-то бормоча под нос на вемпарийском, поднимая голову и встречаясь взглядом с Каинаром. Ему случалось уже видеть эти золотистые глаза, когда на него накатывали видения — не круглые, полные перемешанного с полудетским страхом вызова от постоянного ожидания удара и гадости, как сейчас, а спокойные, уверенные и мудрые глаза существа, живущего не первую тысячу лет. Что бы там ни бурчал себе Равен по поводу чужой сломанной жизни, а этого властителя мир запомнит навсегда — в этом Янос готов был поклясться на Колесе.

Разомлевший под руками целителя химер, наконец, успокоился окончательно и тихо-тихо заурчал — а почему, в самом деле, не выразить благодарность тому, у кого такие теплые и добрые руки?.. Янос негромко хмыкнул и, дождавшись, пока Каинар задремлет, мурлыча, как ленивый сонный кот, встал.

— На сегодня с него хватит, — негромко сказал он. — С меня, пожалуй, тоже.

Равен в ответ молча кивнул, заново набросив одеяло на засыпающего звереныша, и крылатые тихо вышли. С него на сегодня хватит впечатлений. Пусть побудет один, сам с собой.

По кухне плыли умопомрачительные ароматы. Запахи готовящегося мяса, сладких булочек и пирожков, свежего хлеба перемешивались до того густо, что двое мужчин-вемпари не устояли и явились, ведомые нюхом, причем молодой вождь жутко смущался, и на вождя даже в короне перестал походить окончательно. Янос, рассыпаясь в приветствиях, устроился на дальнем краю стола, правда, умудрился снести крылом кружку, кинулся поднимать, и уронил еще и корзинку, к счастью пока что без хлеба. Вождь смутился еще сильнее, пытаясь помочь, но Инайя, рассмеявшись, усадила его и поставила перед ним медовых булочек и кружку ароматного чая. Равен тихо посмеивался над неловкостью Яноса, подумывая о том, насколько молодой Одрон отвык от женской заботы и ласки.

Хозяйка дома, пошутив и посмеявшись немного с гостем, ушла баловать химеренка вкусненьким, девчонка увязалась за ней. Мужчины остались вдвоем.

Равен какое-то время разглядывал Яноса, с довольным видом уплетающего уже вторую булочку, вспоминая, каким он был еще пару тысяч лет назад…

Ходячее крылатое стихийное бедствие, наказание семьи Одронов! Одни только его занятия магией заканчивались обрушением моста, башни или просто погромом. Весь Воздушный замок с содроганием ждал утра — тогда и начинались обнаружения всех тех пакостей, какие только мог выдумать коварный ум старшенького сына Вождя…

— Его сильно изменили? — наконец прервал он молчание.

— Хм… сильно, — подумав, ответил Янос, — Даже кости — и то перестроены. Поэтому он и жалуется, что они болят.

Хранитель опустил голову, ероша пальцами седоватые пряди:

— Боги, что же мы наделали… так… так сломать человеку жизнь!

Вождь задумчиво замер, глотнул чая, бросая взгляд в окно, где на поляне невидимый Элементаль вспахивал сугробы.

— Равен… уже поздно что-то менять, поздно сожалеть о содеянном. Прошлое в прошлом.

— Может, и поздно. Вот только, ты его всего пару часов видишь, а я с ним — сутки напролет! И, между прочим, нужно что-то сделать с магами. В последний раз, когда я отлучился приклеивать перья хильден, Марфайрус Смертник чуть не прижал меня к стенке. Каинар загрыз собственную жену, а Смертник провожал ее дух!

Ветряник гневно фыркнул.

— Не кипятись, Равен, в следующий раз я сам слетаю к Колоннам.

Янос допил чай, дожевал третью булочку и вздохнул. Уж больно вкусные они у хозяйки…

— Не разнеси Колонны, когда будешь на магов орать, — хихикнул старший вемпари.

— Да ла-адно… молниями покидаюсь, покричу чуть-чуть — людям нужна встряска.

— Ну да. А тебе развлечение.

Янос покраснел. То есть вернее, это человек бы покраснел. А вемпари сделался темно-синим от смущения.

В этот момент на кухню решительным шагом вошла Инайя.

— Иди к нему, — зыркнула она в сторону мужа. — Он тебя ждет.

Что еще оставалось Равену?..

Интерлюдия. Логово некроманта.

Т

е пещеры и лабиринты, в которых еще недавно обитал зверь по имени Каинар, теперь выглядели печально. Населявшие их разнообразные твари частью расползлись наружу, частью же перегрызли друг друга и ушли вглубь пещер. Они и раньше-то выглядели нежилыми, носящими следы запустения, а теперь и вовсе омертвели, превратившись в рассадник всяческой заразы. Жуткое место. Только ветер гулял среди переходов сторожевой башни, да завывал в передних пещерах лабиринта.

На втором этаже башни, в зале, где недавно произошло убийство, лежал труп, наполовину поеденный падальщиками. Окостеневшая рука все еще сжимала посох с черным камнем в навершии, невидящие белесые глаза уставились в потолок. Трети лица не было — съели вездесущие крысы. Но кроме крыс его никто не смел трогать — боялись.

По коридорам поплыл тихий, почти бестелесный шелест. Казалось, кто-то шел, но толком никого не было видно, кроме неясных искажений, скользящих вдоль стен. Искажений, в которых, если присмотреться и остаться при этом в живых, можно было угадать чьи-то силуэты.

Они направлялись к трупу. И, едва искажения замерли над ним, с коротким мерцанием на месте прозрачно-стеклянных теней возвысились четыре существа.

Были они высокими, тонкими и, казалось, полностью состояли из костей, жил и чуть чешуйчатой кожи. Их ноги были больше похожи на звериные лапы, а за спиной покачивались слишком маленькие и от того непригодные к полету крылья, похожие на крылья летучих мышей — кабы не всего один-единственный палец в них и всего одна перепонка. Головы существ венчали шипастые, короноподобные гребнистые наросты, черты лиц у них были тонкие, острые и надменные, в огромных глазницах пылали изумрудной зеленью пристальные немигающие змеиные глаза с узкими зрачками.

Высокая тонкая женщина в одеянии из странной ткани очень ярких цветов — у ее спутников одежды из той же ткани были куда как тусклее, а сухощавые тела прикрывали кое-где пластины брони, испещренной зеленовато светящимися знаками — приблизилась к мертвецу и присела над ним, пристально и пронзительно разглядывая.

— Он оплошал. Ничтожество.

Ели бы кто-то услышал этот говор сейчас, не понял бы ни слова., ибо это был язык Хир-эн-Алден.

Женщина простерла над телом тонкую сухую кисть, с которой падали густые черные капли Силы. Они беззвучно ложились на труп, впитывались в мясо и одежду, растекались причудливыми узорами, а следом падали тягучие, какие-то омерзительно-вязкие слова, гортанное пение-подвывание, от которого у постороннего слушателя волосы встали бы дыбом. Слова рвали ткань Бытия, истончали Грань меж Миром живых и Миром мертвых, куда уходят неприкаянные духи. Слова властно призывали вернуться назад и ответить, и беспрекословно подчиниться…

Некромантка удовлетворенно прикрыла мерцающие глаза и завершающим пассом буквально вколотила последний приказ в бывшего Мобиуса Кейргора. У нее на привязи, визжа и поскуливая от страха, билась душа. А тело в этот момент задергалось, захрипело и как-то деревянно село. Словно его кто за ниточки дернул. Однако, некромантка не спешила приступать собственно к делу. Чего-то ждала.

— Ашша-Алден, нам бы следовало поторопиться, — подал голос один из воинов, сопровождавших ее. Он нервно крутил в пальцах правой руки шоковое копье, играясь с опасным лезвием-наконечником. — Этим делом интересуется лично Лорэт-Алден, и…

— Помолчи! — шикнула на него некромантка. — не то я тебя на ингредиенты пущу.

Становиться ингредиентами не хотелось не только дерзнувшему заговорить, посему воцарилась тишина. Наконец, спустя какое-то время, в проходах гулко зашуршала, заклубилась темнота, и с разных сторон к жрице подлетели три Тени-ищейки. Это были сгустки черноты, у которых по бокам «росли» две длинные когтистые лапы, а на куцых подобиях голов горели по два зеленых огонька глаз без зрачков и радужниц. Ищейки закружились, оставляя причудливые извивы дымных шлейфов, составляя причудливые фигуры, быстро сменявшие одна другую. Некромантка склоняла голову то на один бок, то на другой, внимательно наблюдала за быстрыми движениями… Тонкие губы ее вдруг сжались в ниточку, крылья носа затрепетали гневно:

— Что значит, химеры здесь нет?! Вы уверены?

Тени в ответ закружились еще быстрее, а воины занервничали — провал задания означал для них один-единственный исход.

— Ашша-Алден…

— Молчать! — некромантка в гневе повернулась к неподвижно сидящему трупу. — Где химера, ничтожество?

— Ушёл, — бесцветно ответила кукла, хоть душа и пыталась ещё вырваться из цепких лап.

— Что значит, ушел? Как ты посмел его выпустить? — привязь дернулась, тиски сжались сильнее, причиняя боль скулящей душе.

— Он сам ушёл. Не спрашивая. Порвал поводок — отчеканило тело, делая большие перерывы в словах в такт метаниям духа.

Некромантка вздохнула и заставила себя успокоиться. Трупы обычно отвечают только на то, на что им велено ответить. Так она ничего не добьется. Это еще не провал. И не надо глупой порывистостью ронять свой авторитет перед подчиненными. Начнем с начала.

— Ты исполнил заказ так, как мы договаривались?

— Я исполнял приказ как договаривались, — монотонно ответило тело, ровно на столько, насколько спросили.

— Что ты получил в результате?

— Свою смерть, — издевался он что ли?.. Жрица решила зайти с другой стороны.

— Опиши полученное тобой в результате операций существо.

— Недочеловек. Недозверь. Боевая химера. Три пальца с когтями на руках. Два на ногах. Рога на лице. Скелет и внутренности адаптированы к боевым условиям, — душа всё ещё бессильно трепыхалась, хоть уже и заметно сдавала напор, смиряясь со своей участью.

— Рога, — хмыкнула Ашша, даже не рассчитывая на реакцию трупа. Забавно. — Были ли какие-либо осложнения?

— Были, — ответил труп, и душа заметно дёрнулась.

— Опиши, — пока еще Алден сдерживала раздражение.

— На последнем этапе операции был взрыв. Завершить не удалось, — монотонно отвечало тело. Его бывшему владельцу воспоминание явно не доставляло удовольствия судя по возобновившимся попыткам удрать.

— Что значит, взрыв?! — вспылила Ашша, дернув привязь изо всей силы. — выражайся яснее, нежить! Почему тогда эту тварь не разнесло на кусочки?

— Не знаю, — прохрипело тело, почти заглушённое визгом бывшего Мобиуса.

Трупы не могут лгать. Это тоже неписаное правило.

— Хорошо. Что ты сделал с ним потом?

— Использовал как и остальных слуг, — усталая душа на время притихла.

— Ты использовал бойцовую химеру в качестве собачки?!

— Да, — просто ответил труп.

— Идиот.

— Нет, — что ж сделаешь, трупы не врут…

— Ты гасил его разум? Он подчинялся тебе?

— Да.

— Тогда какого вемпарийского дьявола он от тебя сбежал?!? — некромантка вспылила и стегнула душу изо всех сил привязью, на которой держала.

— Он порвал поводок, — неясно пробулькал труп, пока душа пищала, согласная уже расстаться с кусками себя, лишь бы избавиться от этой пытки, но кто спрашивал её желание?

— Как порвал? — жрица не спешила давать провинившемуся роздых.

— Не знаю, — отозвался труп.

Женщина вздохнула и жестом отпустила труп. Все, что можно из него вытянуть, она вытянула. Душу же… Зачем выбрасывать сломанный инструмент, если можно его подправить, и он еще послужит? Она не собиралась этого делать.

— Имей ввиду, Мобиус, — улыбнулась она душе, — тебя накажут за провал.

Душа жалобно запищала, но ее никто не слушал. Ашша велела равнодушно стоявшим неподалеку спутникам поднять мертвое тело. И четверо Хир-эн-Алден удалились, так же быстро, тихо и незаметно, как и пришли. Куда?..

Глава седьмая

(продолжение)

О

н был один. В комнате стояла прозрачная темнота, разбавляемая только светом двух лун, льющимся в окно. Лампу он попросил убрать — яркий свет резал глаза. Ни страха, ни волнения не было — его чуткие уши ясно слышали, что Отец неподалеку за стеной болтает о чем-то с гостем. Поэтому он спокойно сидел на своей постели, подобрав под себя ноги и… нет, не думал.

Новое слово, обозначающее Доброго и Теплого, всплыло в памяти только вчера. Они теперь часто всплывали, эти новые забытые слова. Вот только почему Добрый и Теплый так удивился, когда он назвал его этим словом? Непонятно. Зато теперь не болят кости. Это все гость — тоже добрый. За добрые руки его нужно умурчать. И еще он сделал так, что не болит голова. И челюсти тоже.

Химеренок завернулся в одеяло, внезапно — нет, не вспомнив — шкурой ощутив память о том, как жил в пещерах, как шел по холодному снегу. Он не хотел вообще ничего помнить, существуя только настоящим. А в настоящем было уютно и хорошо…

Дверь тихо скрипнула, и в комнатку-ночлежку к химеру тихонько скользнула приснопамятная девчушка со шкурой ирсана на хрупких плечах. Яркие синие глаза, казалось, чуть светились в темноте.

— Старший братик? — тихо позвала она, не зная, спит тот или нет. — Можно к тебе, старший братик?

На нее из угла зыркнули два светящихся золотом глаза. Но он не зарычал, как обычно, только передвинулся куда-то в угол поудобнее и снова запахнулся в толстую шерсть, то ли пытаясь согреться, то ли спрятаться.

Она тихонько вздохнула, подходя чуть-чуть ближе.

— Старший братик… почему ты так себя ведешь? Я ведь… — Айрене снова вздохнула и помотала головой, обрывая мысль.

Каинар посмотрел на нее чуть удивленно и растерянно: мол, откуда же я могу знать, почему?

— Не помню… — неожиданно для себя выдал он, разглядывая собственную лапу.

— Что не помнишь? — присела перед топчаном девочка.

— Ты спрашиваешь — почему, — выражение лица химера не изменилось, зато опустились уши. — Я не помню — почему…

— Это не страшно, — улыбнулась она. — Не помнишь — и не надо. А хочешь научиться заново?

— Чему? — нет, определенно, нужно было учиться сдерживать порывы собственных ушей. А то теперь они встали торчком и выдавали с головой.

— Всему чему захочешь, — она тихо рассмеялась. — И как вести себя со всеми кроме твоего папы тоже. Ты же старший братик, верно?

Вот тут он удивился окончательно и даже подался ближе к ней.

— Старший братик? Но у меня не было… Откуда я тебя знаю?

— А ты не помнишь? Кошку? Большую, вот такого цвета? — она стащила с себя шкуру и показала ему. — Я нашла тебя в снегу, старший братик. Наверное, когда-то очень давно мы потерялись. Но я точно знаю, что ты братик.

Химер нерешительно тронул мертвую шкуру ирсана, потеребил недоверчиво густой мех, потом принюхался к запаху девочки и кивнул, принимая как должное. Его нисколько не удивило оборотничество. Откуда-то он знал, что так бывает.

— Значит, мне можно остаться? — немного неловко улыбнулась она, возвращая шкуру на место. — Ты не будешь против?

— Нет. А как ты… как тебя зовут?

— Айрене, — снова улыбнулась она. — А ты — Каинар, верно же?

— В-верно…

Он не помнил даже, почему его зовут именно так. Было же что-то там, за гранью самолично выстроенной стены. Было, но не хотелось об этом знать… Кроме одного, очень важного, звавшего и тянувшего к нему сотни тонких звенящих нитей… Он почему-то боялся спрашивать об этом, как будто это что-то изменит. Длил эту мягкую неизвестность, сгустившуюся вокруг.

— У тебя красивое имя, — она устроилась поудобнее. — И ты сам тоже!

— Врешь, — фыркнул химер в ответ. — Рогатое чучело красивым не бывает.

— Почему чучело? Ты красивый, правда, — она осторожно коснулась его руки. — Ты особенный, и красота у тебя особенная. Но врать мне незачем. Честно. Так что я не вру.

Каинар вздохнул. Не очень верил, наверное. Посмотрел на детскую ладошку, лежащую на его лапе.

— А расскажи что-нибудь, — вдруг попросил он.

— Про что, например?

— Ну-у… На что похож большой мир? Я… Я и этого не помню…

— Ну… — она замялась. — Я и сама-то была не очень много где… Есть горы, это я точно знаю. Они высокие, выше даже чем сосны, которые растут вокруг, если взять десяток и поставить одну на другую. И они покрыты снегом, в который проваливаются лапы. Но они красивые, хотя опасные и дикие. Есть… равнины, я видела их издалека. Они зеленые и блестящие, как бутылочное стекло. Там часто стоят деревушки, в которых живут люди…

— Люди? Я тоже, наверное, был этим… людем… Человеком.

Его передернуло. Был людем, а теперь кто?

— Быть человеком невесело, — авторитетно заявила девушка. — Живешь мало и большей частью скучно. И мы бы так не встретились! И была бы я без старшего братика. Нет, не хочу. Лучше в шкуре и с братом, чем без шкуры и без брата, да!

— А где ты жила? — химеру неожиданно стало интересно. Если не вспоминать, так хоть заново все узнать.

— В одной деревушке, с родственниками, седьмым ребенком. Признаться, я не знаю где она сейчас, и есть ли вообще, у кошек время идет иначе. Да и твой отец что-то сделал… как вспышка света — и мы оказались здесь, — она задумчиво почесала себя за ухом. — Помню, что она была большая, домов тридцать, может больше. Людно, шумно… собак много, да. И постоянно много работы, обязательств, требований… Нет, это невесело, кошкой быть лучше.

— Обязательства, — Каинар чуть запнулся на слове, словно вспоминая, как его произнести. — Есть у всех. Я… — он тряхнул головой, удивляясь, откуда что всплывает, — сам служил… Чему-то. А жить без обязанностей это как… не знаю. Неправильно это.

— Нет, я же не говорю — совсем без обязательств. Это непорядочно, — кошка кивнула, радуясь, что у нее появился собеседник. — Но иногда тебе навязывают чужие обязательства. А это уже тяготит. Не волнуйся, старший братик, — она потрепала его по лапе. — Ты все вспомнишь, когда будет нужно. Главное, что ты знаешь, что правильно, а что нет. Вот тут знаешь, — тонкие пальцы мягко коснулись груди напротив сердца.

Он слегка вздрагивал от ее непривычных прикосновений, но не отстранялся. Постепенно страх, туманящий разбитый разум, прятался, уходил вглубь. И было какое-то даже удовольствие в том, чтобы сидеть в темноте и болтать ни о чем. Вернее, болтала Айрене. Он по большей части слушал — только уши подрагивали…

Тем временем в гостиной расположились вемпари. Жилище, выстроенное по человеческим меркам, было им не очень привычно — вемпари жили в просторных и высоких домах, где запросто можно было летать. Но в камине пылал жаркий огонь, пол устилали меха, пахло сдобой и травами. Красота, да и только. Мужчины замерли в креслах, свесив крылья по бокам, Инайя-эрхан неслышно ходила вокруг них, мягко ступая босыми ногами по толстым шкурам.

— Как скоро он поправится? — поинтересовался Равен, грея ладони о кружку с горячим чаем.

— Я закончу лечение завтра или послезавтра, потом ему нужно будет только время. С его естественной регенерацией — через месяц будет как новый… — отозвался Вождь, неотрывно глядя в огонь почти немигающим взглядом.

— А я не за тело волнуюсь, а за душу и разум, — подала голос Инайя. — Это же дите несмышленое, звереныш, куда его такого? Отзовется ли Арфа…

— Со временем восстановится. Он ведь, в конце концов, не всегда взрослым был, — чуть усмехнулся Янос, — Конечно, некоторое время будут странности, но это пройдет…

Равен удобнее устроился в кресле:

— По крайней мере, он хотя бы отчасти пытается есть сам, и стал намного спокойнее, и то вперед. А его силы вернутся…

Янос кивнул, откидываясь назад и прикрывая глаза. Пальцы сами по себе пробежались по невидимым струнам, пока беззвучно, словно что-то вспоминая. Он не играл с тех пор, как погибли его родные — жена и дочь. Просто некому было. Да и сейчас на сердце лежала тяжесть. Вроде удалось, получилось, вот он, Хранитель, будущий Отец Отцов, но… где-то что-то щемило, плохое предчувствие не давало спокойно спать и думать.

Инайя вздохнула, взяла корзинку с рукоделием и устроилась прямо на полу на шкуре, поджав под себя ноги. Ее руки сноровисто что-то плели, легкое, ажурное, сходу и не поймешь, что это такое будет… То ли дерево, то ли диковинная птица.

— Янос, сыграй, а? — тихонько попросила она. — Хоть не так тоскливо будет.

Тот на мгновение растерялся, похлопал глазами, крылья неловко дернулись. И все же, он вздохнул, пальцы сплели причудливый узор из нитей Воздуха, и в его руках появился инструмент — ажурные перегибы удерживали тончайшие струны, отзывающиеся на прикосновения разноголосыми перезвонами. Пальцы Вождя пробежались по серебристым нитям, осторожно составляя тихую мелодию, в которой слышался и шелест ветра, и течение воды, вплетался треск огня и далекие раскаты подземных движений…. Музыка становилась сильнее и увереннее, собирая в себя новые звуки и ноты, а потом в нее влился и голос Яноса.

Он звучал тихо, но отнюдь не слабо. Так звучат отдаленные сполохи приближающейся грозы, страшной, но в то же время прекрасной в своем буйстве стихии… Песня поначалу лилась неторопливо, постепенно набирая силу.

Равен прикрыл глаза, слушая Яноса. Вождь не пел уже давно, и сейчас, похоже, на ходу вспоминал заброшенное занятие, словно заново осознавая и ощущая сие искусство…

Заслушавшись, они не заметили, как среди них возник еще один слушатель — химер. Заслышав аккорды, он не удержался, любопытство пересилило страх. И теперь он тоже сидел здесь, стараясь держаться понезаметнее. Однако, видно было, что он чутко ловит каждый звук, а в золотистом мерцании глаз угадывалось узнавание… Следом за ним тихонько вошла самка белого ирсана, улеглась рядом, положив широкую круглую голову на лапы.

К изумлению Яноса его мелодию поддержала тень тени аккордов, эхо звуков, словно пугающихся самих себя и потому не решающихся сорваться в полет… а пальцы химера, вроде бы, такие неуклюжие, тонко и чутко подрагивали, словно кончики когтей слегка задевали невидимые струны.

Вождь на короткий миг прервал мелодию, но тут же продолжил, сделав вид, что все так и должно быть.

"Пусть вспоминает…".

Пальцы перебирали полупрозрачные струны ветряной арфы, голос вплетался в звуки, переплетаясь, теряясь или перекрывая, продолжая задумчивую песню… Огонь в камине вздрогнул от мгновенно пробежавшего ветра — Равен, сидящий спиной к химеру, остался неподвижен, боясь спугнуть Каинара неосторожным движением.

…Когда стих последний аккорд и наступила тишина, Каинар встрепенулся, словно очнувшись, и недоумевающее огляделся, пытаясь сообразить, как же это он тут оказался. Его рвало напополам — одна часть существа хотела сбежать и спрятаться, второй было отчаянно любопытно и хотелось все-таки показать себя существом разумным. Поэтому он застыл на месте, не зная, в какую сторону податься.

— Да проходи уж, никто тебя не тронет, — тихо произнес Равен, — Проголодался, небось?

С полминуты Каинар думал, а стоит ли принимать приглашение… Приглашение принять стоило, и он молча юркнул под жесткое теплое Равеново крыло, зыркнув на Яноса довольным желтым глазом. Равен усмехнулся, вздохнул и сгреб приемыша поближе к себе. Янос придержал вздох, наблюдая, как инструмент истаивает в руках, и поднял взгляд на Каинара. Тот довольно ухмыльнулся — мол, а мне можно! — и громко заурчал. Инайя мягко улыбнулась ему, кошка подобралась поближе и нагло улеглась на ноги Равену. Янос исподтишка разглядывал химера, о чем-то размышляя и примечая для себя, чем еще надо будет заняться назавтра. Инайя, подумав, встала и принесла с кухни булочек, велев "съесть, чтоб к утру не зачерствели". В результате под смешки супругов Каинар, Янос и кошка честно исполняли наказ.

Вождь, устроившийся на полу рядом с остальными, улыбался, глядя, как ирсан втихушку стащила булку прямо из-под лапы химера и с урчанием принялась ее есть. Он хотел было что-то сказать, но передумал, стягивая с лохматых волос корону и укладывая ее на ковер рядом с камином. Безделица удостоилась одного любопытного взгляда химера и чуть приподнятого в недоумении уха — зачем эта штука, мол, нужна?..

Разошлись они только тогда, когда уж совсем прогорели угли в очаге, а химер начал отчаянно клевать носом, упорно не признаваясь, что засыпает. Смятение и неуверенность, наконец, оставили его, сменившись ощущением надежной защищенности и домашнего покоя. Он так и заснул у приемного отца на плече, до постели пришлось нести. Янос почему-то грустно качал головой…

Зато на следующее утро морозную тишину Шейенского леса разорвал громкий свист Воздушного Элементаля, стучащего в окна и двери, и крайне обиженного тем, что все проснулись, но на него никто не обращает внимания. Чета Каарис хлопотала на кухне, кошка упорно вертелась под ногами, а Янос заканчивал лечение Каинара.

Под чуткими пальцами шрамы стягивались, дурная кровь и остатки черных проклятий исчезали, пропадала боль и напряжение, и вместе с тем разрозненные части своего-не-своего тела срастались вместе в единое целое. Вемпари в последний раз осмотрел раны, переправляя в ослабевшее тело теплые потоки живых сил, пробуждая дремлющее естество. Особо внимательно руки целителя пробежались по лицу, проверяя, все ли ровно, не перекашивают, не уродуют ли его рубцы.

— Вот так… — тихо произнес Янос, отсаживаясь от Каинара, — Теперь нужно лишь время.

— Благодарю, — тихо отозвался химер. Что еще сказать, он не знал. Его затапливало чувство цельности и легкости существа, внешнее наконец-то соответствовало внутреннему, потому как эфирное тело Янос тоже поправил, как умел.

Каинар сел и как можно дальше отстранился от вемпари. Почему-то сейчас это казалось ему важным, хотя понять, с чего бы, он не мог. Желтые глаза, не мигая, смотрели в темно-карие, и несложно было уразуметь, что он ищет ответов на вопросы. Янос терпеливо ждал. Только жесткие, пахнущие грозой угольно-черные крылья чуть подрагивали.

— Скажи мне, — медленно и не совсем уверенно обратился Каинар к вемпари, — что я такое? Ты целитель, ты должен знать, что я. И как мне теперь жить…

— Ну, прежде всего, не что, а кто, — ответил крылатый. — Ты же не вещь. И бояться себя тебе тоже определенно не стоит, несмотря на то, что ты теперь больше не человек.

— Не человек… — эхом отозвался Каинар. — А кто?

— Как это ни прискорбно, в твоем теле очень мало что осталось от тебя прежнего, — вздохнул вемпари. — У тебя даже сложение было иным. Ты не зверь, но и не человек… Очень многое в тебе от нас, вемпари, причем в прямом смысле. Даже кровь. Так что ты, в какой-то мере, наш родич теперь. Ты химера. Ну, или… химер, если говорить о мужском роде.

Янос спокойно смотрел в золотые требовательные глаза. Они могли напоминать кошачьи, если бы не были настолько человеческими — яркого искристого, как драконье вино, золотого оттенка, с разбегающимися от зрачков к ободку радужниц янтарно-красноватыми лучиками.

— А кровь? — требовательно и настойчиво спросил химер. — Кровь? Голод? Объясни, почему?!

— Будь спокойнее, Каинар, — вскинул жилистую руку Вождь. — Тебя пытались сделать нежитью, даром такое не проходит. В твоей крови не хватает некоторых элементов, и я не смог это исправить… Тело будет требовать восполнять их, и расход жизненных сил тоже. Проще всего для тебя будет сделать это через кровь. И совсем не обязательно человеческую. С этим можно только смириться, пожалуй…

Тот в ответ вздохнул, выглядя совсем уж потерянным.

— Нежить? Но тогда… Наверное, у меня теперь нет души, раз…

Вот тут Янос вытаращился на Каинара, едва не замахнувшись для оплеухи:

— Ты не умирал! Если хочешь знать, когда тебя пытались сделать нежитью — весь мир вздрогнул! Что-то помешало этому случиться! И впредь не смей даже тени мысли допускать о подобном!..

Вемпари фыркнул.

— А тогда, что это такое? — химер весь подался вперед, гневно раздувая ноздри и шипя. — Это что?..

Волна багряной мути едва не затопила плавающее на самой поверхности сознание, и он отчаянно и совершенно неумело потянулся к разуму крылатого, силясь затащить того внутрь и показать тот кошмар, в который превратилось его исковерканное «я». Получилось грубо и резко…

Серебристые осколки стекла, плавающие по поверхности грязной туманной жижи из страха, ненависти, отчаяния, боли, гнева, звериных инстинктов, обрывков памяти, чужих криков, визга, смятения и разочарования. Руины когда-то белого города, превращенного в изуродованные остовы мертвых зданий, и бродящие по ним твари, порожденные все той же памятью и ужасом перед ней…

Янос вздрогнул, на мгновение касаясь пальцами виска и переводя удивленный взгляд на напряженного, как натянутая струна, Каинара. В глазах крылатого мелькнули страх и тревога:

— Это… это ты?

— Это то, что от меня осталось. Там…

Вемпари судорожно вздохнул:

— Я плохо умею лечить такое, но могу попробовать… Хотя единственное, что с таким справляется — это время. Раны души заживают гораздо медленнее и хуже, чем телесные. Тебе придется с этим жить какое-то время.

Янос придвинулся ближе, касаясь ладонями висков Каинара, осторожно и неуверенно потянувшись к сознанию, разбитому на сотни осколков.

Внутренний кокон был исполосован, смят, изуродован до неузнаваемости. Крылатый поежился, ощущая непривычный холод. Не похожий ни на что холод. Даже не могильный, скорее… холод бездны. Легкие нити потянулись к особенно жутким на вид повреждениям, пытаясь как-то стянуть края раны, вытянуть кроваво-черную муть, но ее было так много, что все действия казались переливанием из пустого в порожнее. Яносу с трудом удалось соединить несколько частей сознания, срастить, притянуть осколки… однако туман лишь стал менее плотным, и по-прежнему окутывал все окружающее.

— Тяжело… — выдохнул крылатый, отдергивая руки и помотав головой, будто прогоняя видение. — Это просто… я не понимаю…

— Не важно, — встряхнул головой понурившийся химер, — все равно толку с этого не будет. Зачем миру такое черти что, как я, если я только и умею, что убивать и желать крови?..

Янос шумно выдохнул, ероша перья на крыльях, и собираясь уже всерьез выбранить чересчур мнительного Хранителя. Однако не успел он и слова сказать, как все тело пронзила резкая боль, голова закружилась, и глаза помутнели, слепо уставившись куда-то вовнутрь… Очередное видение настигло вемпари, и тот едва не рухнул на пол. Оно было, как всегда, болезненным и неожиданным. И вгрызалось в сознание, как сверло. Крылья Вождя бессильно дергались, черные перья то заострялись, превращаясь в жесткое подобие стальных лезвий, то снова становились мягкими. Напуганный химер разрывался между голосом инстинкта, что требовал держаться подальше от возможной опасности, и внезапным желанием хоть чем-то помочь. Янос, прикрыв глаза, что-то беззвучно шептал одними губами.

— Каинар! — глаза провидца неожиданно распахнулись и стеклянно уставились на химера. — Ты… должен найти… молодого воина… дракона с человеческим телом. Почти мальчик… Смертельная рана… Спасет его яд, запомни! Он станет первым… Старшим, лучшим из лучших! Глаза цвета червонного золота… Сгинет во снах смерти и вернется с той стороны…

Тут тело вемпари обмякло, и он свалился бы на пол, если б ошарашенный химер его не поймал. Он отчаянно потянулся к разуму отца, призывая помочь.

Послышались торопливые шаги, и в комнату влетел взъерошенный Равен:

— Янос!

— Что с ним? — Каинар был встревожен не на шутку. — Может, он зря со мной возился?

— Да ты тут ни при чем! — отмахнулся Равен, хватая Яноса за ворот и чуть встряхивая, заглядывая в мутные глаза, — Он — провидец, у него снова видение. Что он сказал? К кому обращался?

Тот же продолжал что-то бормотать, но все тише и тише, будто на ходу засыпая.

— Ко мне… — несколько озадаченно ответил химер. — Говорил что-то о мальчике, воине и драконе, об укусе и Той стороне. Странно…

Равен внимательно посмотрел на приемного сына, нахмурился:

— Лучше бы тебе это запомнить. На всякий случай.

Янос зашевелился, крылья скребанули по полу. Глаза все еще были мутными, но стеклянность постепенно пропадала из них, он встал на ноги потверже.

— Что случилось? — растерянно спросил он, оглядываясь и вжимая голову в плечи, словно мог получить подзатыльник.

— Пророчество, — неуверенно отозвался Каинар. — Для меня.

Янос похлопал глазами, потом вздохнул, сделал пару шагов, опираясь на плечо Равена:

— Опять, наверное, цирк устроил… — тихо произнес он, почесав затылок и, чуть покачиваясь, дошел до двери, — Кстати, Равен, я решил… я ухожу к Хозяину Колеса.

Старший вемпари смерил его удивленным взглядом.

— Ты уверен? Если тебе не хватит духа — ты оттуда не вернешься.

— Знаю. Пусть решит Великий Вещий… — Янос поклонился Равену. Затем отдал учтивый поклон Каинару, отчего тот удивленно моргнул, и вышел вместе с ветряником, оставив химера размышлять над всем услышанным.

Впоследствии судьба сложилась так, что Владыка Назготианский и Вождь народа вемпари встретились снова только многие-многие века спустя.

Глава восьмая

Ученик Вемпари

Дневник Равена Каариса

День третий Месяца Синей Пантеры

Н

у вот, уже весна. Снег начинает подтаивать, с крыши капает. И воздух потеплел, пахнет иначе, птицы распелись. Прошло чуть больше месяца, а мне кажется — год или два. Столько всего… теперь вся жизнь делится на «до» и «после». Как будто посреди яркого дня налетел черный ураган, снес все до основания, а теперь снова выглянуло солнце… Вот только сил радоваться почему-то нет. Хочется, как после того урагана, спрятаться куда-нибудь, лечь и спать, спать, спать… Жена ругается, что я почти ничего не ем, сын — а иначе как сыном я его назвать не могу — извелся, почему со мной что-то не так.

А я просто устал… Телом и духом. Кто не знает, как выматывают дети, особенно с душевным расстройством, тот меня не поймет. И не важно, что чадо выше меня ростом и гораздо шире в плечах. Я отдавал ему все свои силы, лишь бы только он оправился, и вот теперь, кажется, расплачиваюсь. Хотя, имейся у меня возможность все перерешить и сделать выбор иначе, я поступил бы точно так же. Стоит мне на него взглянуть, и на сердце теплеет. В нем, наконец, уснуло звериное начало и вернулся прежний разум. За исключением памяти, но это даже к лучшему… Я с некоторым страхом жду того дня, когда он начнет задавать вопросы о своем прошлом.

Разумеется, я не позволил Инайе чересчур его разнежить. Еще не хватало баловать бездельем этакого детинушку! Семь шкур с него спущу, а за себя постоять не только умом, но и телом научу, решил я. При этом я не намерен был заниматься муштрой, как это обычно делают человеческие воеводы, стремясь обучить бойцов. Прежде, чем учиться боевому искусству, он должен был обрести крепость тела, а по моему глубочайшему убеждению ничто так не укрепляет мускулы, как работа по хозяйству. А посему, едва только его перестало шатать от слабости и корежить при каждом движении, я погнал его на задний двор не просто лесным воздухом подышать, а еще и дров наколоть, не дожидаясь, пока моя милая, уперев руки в боки красноречиво укажет взглядом на пустеющую поленницу.

К моему изумлению с работой Каинар справляется почти играючи, если вспоминает, что и как делается. Еще будучи мальчишкой-человеком, он обладал деятельной натурой и терпеть не мог сидеть без дела. И вот теперь к пытливому уму, постоянно требовавшему познавать все и вся, добавилась хлещущая через край энергия уже нечеловеческого тела, постепенно набирающего крепость и силу, обрастающего жестким мясом чуть ли не на глазах. И мне приходится находить все новые и новые пути для того, чтобы его неуемный норов выплескивался наружу безвредно и даже с пользой.

Спасибо Яносу, перед тем, как уйти, он позаботился о нашей безопасности и скрытности: наврал столько, что на новые крылья хватит. С собой взял пару Небесных Воинов, для пафоса и солидности… Один из них мне все и пересказал потом в красках. Явился наш Вождь перед магами, весь величественный, в короне и парадной мантии, перья на крыльях от гнева звенят, сам глазами сверкает, только что молниями не швыряется. Члены Круга дел с ним никогда не имели, поэтому, само собой, в первую минуту опешили. А Яносу только того и надо было — он накинулся на них, как ястреб на полевую мышь. Юдар, мол, был в шаге от того, чтобы найти Каинара, а вы своим поведением чуть Равена в могилу не свели, лежит ни жив, ни мертв! Заболел, мол, простудился, по свету колеся, перенервничал, и вообще! Дармоеды-охламоны, палец о палец сами не ударили, только и знаете, что силу от Колонн тянуть на свои нужды!..

В общем, пристыдил он их знатно, да и улетел… Готовиться к Погружению, скорее всего. Без этого настоящим Вождем ему не стать. Без этого его просто слушать никто не станет. Толковый, в общем-то, парень, цены ему не будет, когда совсем в возраст войдет…

Ох, нет, больше не могу. Спать! Что-нибудь придумывать будем завтра.

Равен проснулся с первыми лучами солнца — как и полагается любому уважающему себя магу. Тихонько, чтобы не разбудить супругу, оделся и спустился на первый этаж, аккуратно распуская тоненькие путы воздуха, поглощающие лишние звуки, и вышел на улицу. Вдохнул свежий весенний воздух, наполненный запахами талого снега, влажной земли и свежего дерева… Перед домом валялись сваленные в кучи поленья и чурки, колун лежал рядом — видимо Каинар забыл его убрать. Рядом тут же зашелестел Юдар, поднимая рябь на лужах и взметнув с земли мелкие щепки.

— Тебя тоже с добрым утром… Слушай, принеси-ка мне пару яблок.

Элементаль удивленно присвистнул, но тут же скрылся, и через несколько мгновений бросил в ладони вемпари два красных яблока с мелкими капельками воды на глянцевой блестящей кожице.

Равен загадочно улыбнулся, потом вдруг тихо рассмеялся своим замыслам. Росший вокруг лес — тщательно укрытый и оплетенный защитными мороками и воздушными завесами от чужих глаз — был, в основном, хвойным. Шутка должна вполне удаться здесь.

Пока крылатый осуществлял свою задумку, его воспитанник, совершенно ничего не подозревающий о коварстве приемного батюшки, успел проснуться и огласить дом довольным не слишком громким рыком, по-кошачьи выгибаясь всем телом. Ни спать, ни тем более валяться под одеялом не хотелось ни капельки — пока проваляешься, слишком много интересного можно упустить. Например, выпроситься у отца в лес… Так что, подскочив как пружина, потрепав по голубовато-белому густому меху дремавшую рядом кошку и наскоро приведя в порядок свое лежбище, Каинар тихо юркнул из дома на крыльцо — не дай боги, проснется мать, от завтрака не отвертеться. Они еще и спорить с отцом начнут по поводу того, стоит ли "ребенку съесть лишнюю птичью ножку". Химер фыркнул. Он, конечно, мог после очередного уморительного дня за ужином наесться за троих, но терпеть не мог, когда его начинали закармливать специально.

Равен бродил перед домом, задумчиво улыбаясь и наблюдая за метаниями своего Элементаля. Он обернулся, коротко глянув на Каинара, чуть усмехнулся:

— Заспался ты сегодня…

— Снилось что-то, не помню, — отозвался тот, одним прыжком соскакивая с крыльца и бесшумно приземляясь на ноги. Подле отца он оказался в три шага. На влажной земле остались глубокие вмятины от когтей.

Равен огляделся как бы невзначай, пожал плечами.

— Ну, раз ты встал, то у меня к тебе есть дело… Юдар у меня ключ от кладовой стащил, мать узнает — нагоняя не миновать. Помоги забрать.

Где-то неподалеку коварно захихикал Элементаль, мотнув в пасти тяжелый ключ. Зашипев, и все еще похихикивая — смех он откопал какой-то донельзя противный — Юдар пихнул Каинара в спину, едва не повалив в грязь. Химер на ногах удержался и отскочил в сторону.

— А почему он его сам не отдает?

— Распустился, — горестно вздохнул Равен, состроив трагическое лицо, — Ну что, ты мне, старику, прикажешь за ним бегать?

— Я ему распущусь, что он у меня станет облачком! — пригрозил Каинар. — Юдар, быстро ключ отдай!

— Тысяча хильден! Треклятый ветер не даст нам дойти до бухты! — прокаркал Юдар, копируя голос, видимо, какого-то моряка, и снова тихо засмеялся, потом показал язык и сиганул за дом, выглядывая из-за угла и начиная корчить рожи химеру.

— Ах, не да-а-ашь? — тот упер лапы в бедра и изобразил самую грозную физиономию, на какую только был способен.

— Нет, нет, нет! Убери руки! — уже женский голос, чуть приглушенный, с добавлением шелеста травы.

Равен хмыкнул, подавив смех приступом кашля, а Элементаль свил несколько колец длинным телом и показал полупрозрачный язык с ключом на нем.

Каинар попробовал надвинуться на змея. Тот отлетел подальше и, не прекращая гримасничать, зашипел, зафыркал — засмеялся. Пришлось Каинару рысью кинуться за угол дома, надеясь, что он успеет опередить верткого Юдара.

Однако Элементаль каждый раз оказывался в полудюйме от химера, но не давал выхватить ключ, только дразнился, пихался и пытался куснуть за пальцы. Потом он отлетел дальше, к другому углу дома, подкидывая и ловя ключ пастью. Каинар решил пойти на хитрость. Может, получится обойти Змея сзади? Он вознамерился обогнуть дом с другой стороны, так, чтобы Змей его не видел. Пригнувшись, он медленно и осторожно попытался подкрасться хотя бы сбоку.

— Ага! Попался, ворюга! Держи, держи! Арргрх! — выдал Элементаль хриплым голосом с южным акцентом, оказываясь над домом. Сиганув в сторону леса, он поднял хвостом древесную пыль, — Мечи, кинжа-а-алы! Недорого, подходи! Мечи, кинжа-а-алы!..

Вот тут Каинар не то чтобы разозлился… у него лопнуло терпение, и он рванулся следом за Змеем, норовя если не напугать, то хотя бы остановить внушительным рыком. Элементаль кружил вокруг деревьев, выписывая немыслимые петли и узлы, то взлетая на высоту, то прижимаясь к самой земле. Химер пытался срезать углы, обманывать, временами даже прыгал, но все без толку. Ветер был слишком верток для него.

Когда он стал бегать медленнее, а дышать намного тяжелее, Равен, довольно усмехнувшись, незаметно кивнул Юдару. Элементаль тут же поддался, выпустив ключ…

Когда Каинар добрался, наконец, со своим трофеем до Равена, вид у него был измочаленный и донельзя грязный. Но довольный. Отдышавшись, он вручил ключ отцу.

— Вот… Зар-раза.

— Есть малость… — отозвался Равен, вдруг странно усмехнувшись, — Каинар…а ты уже завтракал?

— Нет, не хочу… Спят все. А что?

— Да думал тебя за яблочками отправить на дерево.

Уши у химера изумленно встали торчком:

— На какое дерево? Весна же только-только, — он посмотрел на вемпари несколько встревоженно.

— Да вот туда, на елочку, — улыбнулся Равен, указывая на высоченную сизую ель рядом с домом. — Я там как раз парочку видел…

Уши поникли. Весь вид химера обиженно вопрошал: "Издеваешься, да?"

— Ты мне не веришь? — вскинул бровь Равен, обиженно дернув крыльями, и изо всех сил изобразил оскорбленную невинность.

— Я же не совсем все забыл, — фыркнул Каинар. — Яблоки на яблонях растут, летом.

— Да можем поспорить — слазай на елку и найдешь яблоки. Или ты настолько сомневаешься в словах вемпари?

Уверенность химера несколько поколебалась — все-таки он привык, что Равен никогда не лжет. А с другой стороны, ну не могут расти яблоки на елке и все тут.

— Где они там растут-то? — может, "проверка на вшивость" сработает?

— Да вон там, на верхушке, только вчера видел, — вемпари сделал совершенно честные глаза и взмахнул крыльями, подняв облачко древесной пыли.

Решив про себя, что смертельно обидится, если заверения отца окажутся розыгрышем, Каинар с видом "а вот посмотрим, кто будет прав!" двинулся к елке. Нижние ветки были довольно высоко, химеру пришлось подпрыгнуть, чтобы уцепиться. Он вскарабкался на самую нижнюю ветку и огляделся, высматривая следующую, поудобнее. Таковых было не очень много, сидеть на елке ему не нравилось. И тут он впервые взглянул на свои когти. Задумчиво выпустил один из пальца, чиркнул им по шершавой коре… коготь увяз. Каинар хмыкнул и с размаху всадил лапу в ствол, потом вторую, выше, подтянулся и… В считанные минуты забрался почти на самый верх дерева с ловкостью молодого кота.

— Ну, есть там что? — полюбопытствовал Равен, с трудом подавляя желание улыбнуться и делая серьезное лицо. Юдар рядом с ним тоже внимательно смотрел на Каинара.

В ответ ему в лоб полетело сочное красное яблоко. Второе следом отправилось в морду Юдару. Сообразить, что они там всего-навсего прицеплены, много ума не потребовалось.

— Я знал! Знал! Это твой обман, колдунишка! — завопил Юдар сорванным голоском, бухнувшись на землю и закатившись заливистым смехом. Потом взвился вверх, и крутанулся над домом.

Равен лишь чуть отклонился назад, невозмутимо пропустив мимо плод. Он глядел на Каинара и улыбался так, что казалось, сейчас рот за ушами сойдется. Раздосадованный Каинар коротко обиженно рыкнул и единым махом спрыгнул наземь с вершины дерева… не совсем правильно, конечно, на пятки. И только спустя некоторое время, когда он, горя праведным возмущением, уже направлялся к Равену, до него дошло, что же он только что учудил. Химер как на стену налетел, замерев на полушаге, обернулся, посмотрел на ель, прикидывая ее высоту и вероятность переломать ноги при прыжке с такой вышины… выражение лица у него при этом сделалось деревянное.

— Неплохо для начала, — довольно кивнул вемпари, — Но старайся приземляться мягче, и… руки вытягивай вперед — мало ли. Ничего, потом научишься и со зданий прыгать. Только надо будет гасить скорость на определенных моментах…

Все еще ошарашенный и обиженный химер шлепал по талому снегу следом за крылатым. У него преизрядно разыгрался аппетит, и одна лишняя куриная ножка казалась ему сейчас даже не легким перекусом, чтобы червячка заморить — маковой росинкой, которой и ребенку не хватит. Доносившиеся из дома запахи будоражили нюх и воображение, и он уже совсем было собрался снисходительно забыть розыгрыш с яблоками, как вдруг на крыльце дома возникла мать. Она стояла, уперев руки в боки и взъерошив перья на крыльях, и хмуро рассматривала Каинара с ног до головы. Из-за ее спины с широким зевком — аж во все клыки — осуждающе выглянула Кошка.

— Это что за вид? Вы что устроили с утра пораньше? Бессовестные оба!

— Ну, так, утренняя пробежка, — пожал плечами Равен.

— Этак никакой одежды не напасешься с вашими пробежками, — фыркнула вемпари. — Живо бегом отмываться! И отстирывать тоже будешь сам. И никакого завтрака, пока не отмоешься.

Инайя величаво уплыла в дом. Кошка сочувственно покивала и побежала в лес — видать, охотиться. А химеру пришлось уныло плестись на задний двор под ехидное похихикивание отца.

Впрочем, Каинар особо не удивлялся и не обижался на такое «наказание» — он уже привык жить по правилу "не сделаешь сам — никто за тебя не сделает". Так что, лениться было попросту некогда, да и не хотелось. Вставал он затемно, ложился далеко за полночь, и этого отдыха ему вполне хватало. Если отец не находил для него какого-нибудь задания или не устраивал трепку под видом "учебы рукопашному бою" или "учебы владению оружием", или "учебы еще чему-нибудь", Каинар любил уходить вглубь леса. Он инстинктивно старался не сворачивать на тропы, ведущие к людским селениям. Наоборот, уходил в самую чащу, и мог с рассвета до заката бродить в зеленом полумраке, слушая болтовню лесных духов и обитателей, бывшую для него на удивление понятной. Он даже не удивлялся тому, что видел их. Он стал иногда охотиться в чащах, когда приходило чувство Голода — чтобы не так обременять семью добычей крови. Местные волки соседство оценили: какому же хищнику не придется по душе просто прийти и забрать тушу, оставшуюся от охоты странного «кота», берущего только кровь? Огромную белую кошку, что время от времени ходила с ним, трогать боялись — а вдруг оторвет за нее голову ненароком?..

Лес приучает к молчанию и созерцанию, лес не терпит болтунов и слишком шумливых. Лес убивает тех, кто суетлив излишне. И Каинар сделался немногословен и скуп на движения. Казалось, прежде, чем что-то сказать, он несколько раз обдумывал, а стоит ли ронять слова в воздух. Он сделался похож на лес — то замирающий в обманчивой неподвижности, а то вдруг стремительно-изменчивый. Он научился молчать и наблюдать, застывая и таясь, чтобы в нужный миг сорваться с места и нанести удар. Так мог бы вести себя зверь-охотник — но не Каинар. В его голове под вечно растрепанной отрастающей гривой волос скрывался сильный разум, в ловких руках способный стать грозным оружием. Он слышал шепот окружающего мира, его дыхание — от шелеста листвы и посвиста птиц до мерного дыхания Земли под вечно босыми ногами. Он впитывал то, что звучало вокруг — и сотни, тысячи вопросов роились в сознании, требуя немедленных ответов. Но лес никогда ничего не спрашивал — не спрашивал и Каинар. Он думал сам, стараясь найти ответ в себе или окружающем. И только если загадка становилась для него неразрешимой, если противоречие было слишком сильно — он шел за ответом к отцу.

Равен на вопросы отвечал, но в пространные объяснения не пускался, давая ученику лишь ровно то знание, которое требовалось, чтобы мысль пустилась дальше сама. Это часто выливалось в долгие беседы, в которых химер излагал то, что рождалось в его голове, а вемпари слушал. Он согласно кивал головой, если Каинар был прав, либо вопросами и намеками выправлял ошибочный вывод, либо же просто пытался понять ход мыслей названного сына.

Тело набирало силу столь же быстро. Химер был приучен жить в постоянном труде и телесной строгости, а посему обладал закаленным железным здоровьем, помноженным на привитую стойкость. Ежедневные уроки Равена добавляли к этому умелость и ловкость, правда, порой не так быстро, как хотелось бы, несмотря на то, что часть учебы вемпари превращал в игру с Юдаром.

Первое такое «занятие» химер запомнил надолго, и дня три у него ныла каждая косточка. Напал он тогда привычным для себя образом — низко, по-звериному пригибаясь, ринулся на противника, норовя зацепить когтями либо свалить на землю весом тела. Смутная память подсказывала, что в пещерах это срабатывало.

Но находились они, увы, не в пещерах — Равен просто переместился чуть в сторону и вперед, рука поднырнула под лапы Каинара, ударив ребром ладони аккурат под дых, отчего химер резко, с хрипом выдохнул и перекувыркнулся, улетев мордой в молодую травку. Поднявшись, он ошалело помотал головой, пытаясь сообразить, что же произошло. Вспоминалось только нечто твердое. Он что, налетел животом на жердь? Отец спокойно стоял на своем месте, синей статуей посреди зеленой травки, полуседые крылья были сложены за спиной. Коротко рыкнув, химер прыгнул еще раз — и снова оказался на земле. Крылатый оставался каменно-спокоен. После третьей или четвертой попытки Каинар поднялся, недоуменно и чуть обиженно глядя на вемпари. Уши подрагивали.

— Так и будешь прыгать? Будь у меня оружие — ты был бы убит четыре раза.

— Раньше я всегда так убивал! — вскинулся Каинар. — Никто не жаловался.

— Ра-аньше… раньше у меня крылья рыжие были, — усмехнулся Равен. — А сейчас тебе с твоими поскакушками вспорют брюхо — и тут уже Янос не вылечит!

— Тогда объясни, как! — требовательно тряхнул лохматой головой химер.

— Что — как? Как тебе брюхо вспорют? — продолжал улыбаться Равен, — Обыкновенно. Вот так, так и вверх.

И он показал, как именно, прочертив воображаемым ножом несколько движений в воздухе. Каинар вздохнул, гася раздражение, и попытался выразить мысль иначе:

— Покажи, как правильно напасть, чтобы не вспороли брюхо!

— А, вот это уже другой разговор, — довольно кивнул вемпари. — Смотри — начнем с ошибок. Во-первых — ты горбишься. Этого делать нельзя. Выпрями спину и расправь плечи.

Химер послушно исполнил указание и замер, ожидая продолжения объяснений. Глаза его так и впились в отца.

— Вот. Запомни — энергия мира входит в нас, как в Колонны, — Равен повел рукой в сторону белых исполинов на горизонте. — И посмотри — Колонны прямы, а не перекошены, как это делаешь ты. То есть, они берут силу из земли и отдают небу, берут с неба и передают земле… И они стоят, не падают. Таким же должен быть и ты.

Химер оглянулся на бесконечное белое сверкание у себя за спиной, задержал на нем взгляд и медленно кивнул сам себе.

— А дальше? — спросил он с оттенком нетерпения в голосе.

— Что дальше? — снова округлил глаза вемпари.

— А что, так и стоять? — уши приподнялись, выражая удивление.

— Не стоять — перемещаться. С прямой спиной, — пояснил Равен. — А то пока ты там кукситься будешь — огреют по загривку, и не заметишь. Так, второе — эти твои прыжки…

— А что с ними не так? — Каинар снова послушался и постарался «перемещаться», как велел учитель — ну то есть, двигаться так же текуче, как он.

— Пока ты прыгаешь — теряешь опору. И атака полновесная не получится, и увернуться не сумеешь, и защититься! И ноги не разбрасывай. А то шагаешь, кружишься — оттяпают пятку.

Химер честно постарался "не разбрасывать". В самом деле, ему с его лапами обуви, а тем более доспехов на стопе, никогда не носить. Ну, разве что поножи какие изобразить. Так что, учитель был от начала и до конца прав. Как всегда.

— Так… — вемпари поднял с землю палку, подошел, очертив ею небольшой, где-то на ширину плеч, круг вокруг химера. — Вот, дальше не заступать. Будешь выставлять ноги — отрубят! Теперь попробуй напасть.

По счастью, вемпари не отошел далеко, не то пришлось бы его ученику сильно удивляться и долго соображать, как же исполнить задание. Быстро шагнув строго до линии круга — получилось коротко, можно сказать, мелко — Каинар выбросил вперед руку с убранными когтями, стараясь или ударить открытой ладонью (ну не знал он, как приспособить свои лапы к чему-то, кроме вспарывания чужой плоти!) — или ухватить противника за плечо.

Правда, его тут же схватили за пальцы, резко ударили по боку и дернули запястье так, что всю руку прострелило болью. Он невольно рухнул на бок. Равен уже стоял рядом, убрав руки за спину и загадочно улыбаясь.

С четверть минуты химер приходил в себя и пытался понять, как его одолели. Потом встал, отряхнулся и вопросительно уставился на крылатого.

— Покажи еще раз, что это было?

— Да пожалуйста, мне не жалко, — вемпари развернулся лицом к химеру. — Нападай.

И тот напал. И снова оказался на земле таким же быстрым и малопонятным образом. А потом еще несколько раз. После чего раздался вопрос:

— Почему я не могу тебя ударить?

— Потому что нападаешь неправильно, — последовал ответ.

— А как нужно нападать правильно?

— Хм-м… — задумчиво протянул Равен. — Давай начнем…

Он снова поднял палку, подошел к Каинару, начав ставить его в правильную исходную стойку. Одна нога чуть впереди, другая чуть в стороне; корпус развернут вперед, руки подобраны и слегка согнуты.

— Так… а теперь смотри: ты замахиваешься лапой, отводя руку в сторону — и тут получается дыра. Куда и проникает атака. Но если ты будешь нападать прямо, по линии корпуса…

Равен встал рядом в такую же стойку, показывая, как нужно бить, возвращаться, уходить с линии атаки. Химер слушал. Старался запомнить и повторить. Летел на землю, иногда подвывая от боли в невообразимо вывернутой конечности, поднимался, встряхивался, просил повторить, объяснить, показать, и снова летел на землю. К вечеру, голодный, изрядно побитый и уставший, он едва стоял на ногах. Войдя в дом, он сглотнул свой ужин и тут же свалился спать. Разумеется, утром встать не смог. Но, если он ожидал, что ему дадут отлежаться, то здорово просчитался — ни свет ни заря отец и наставник снова погнал его на двор и продержал там до вечера. И ьак продолжалось несколько недель кряду, пока химер не взбунтовался, требуя передышки. Но зато тело больше не болело и не ныло по утрам.

Время от времени полоса успехов сменялась неудачами, бунтами и срывами, и в такие дни химер в пух и перья способен был разругаться с кем угодно. Равен встречал такие истерики с невозмутимым спокойствием и отвечал всегда одно: "Хочешь уйти — уходи. Вот только для начал забери у Юдара яблоко". Змей с хохотом начинал носиться по лесу, дразня Каинара зеленым плодом, и химер отчаянно старался им завладеть… Но увы, преимущество всегда оставалось за Элементалем. Выдохшись, химер надолго уходил в лес и не возвращался, пока злость не проходила совсем. А возвращаясь, снова брался за оружие.

Бывали и срывы, да такие, что весь дом стоял вверх жном, Айрене спешно пряталась куда подальше, а Инайя предпочитала отправиться в гости к подруге. "Зачем мне это издевательство, если я маг?!" — гремел по округе гневный рык. "Ну, и где твоя хваленая магия?" — ехидно спрашивал Равен, в очередной раз сидя верхом на уткнувшемся носом в утоптанную землю Каинаре, способном думать только о немилосердной боли в вывернутой под невообразимым углом и накрепко зажатой в пальцах вемпари руке. Химер мысленно бранился, на чем свет стоит, и остервенело продолжал укрощать строптивые боевые навыки. На сей раз, из принципа и желания однажды вот так же посидеть верхом на отце. В отместку.

Не один день ушел и на то, чтобы выучиться владеть различным оружием, и черным фламбергом, что с зимы стоял в углу рядом с топчаном и, казалось, следил за своим хозяином — время от времени Каинар замечал, как в темных глазницах кованого черепа начинает мерцать голубоватое свечение, словно меч изредка поглядывал на него. Может, хотел убедиться, что хозяин на месте и никуда не денется?.. В тот день, когда химер впервые после возвращения домой взял оружие в руки и вышел с ним на двор, меч, ни дать ни взять, урчал и гудел от удовольствия и предвкушения забавы.

Каинар долго молча рассматривал матово поблескивающее черное лезвие, примеривался к его тяжести и балансировке, к ощущению шершавой кожаной обмотки рукояти в руке… А потом с сожалением признал, что даже не представляет, как с ним обращаться.

— Не страшно, — ответил на это Равен. — Научишься со временем. Думаю, он тебе поможет.

— А он… Разумен? Мне кажется, он иногда на меня смотрит.

— Это очень древний меч, — сделал честные глаза вемпари. — Старайся быть очень осмотрительным, убивая им.

Химер удивился:

— Почему? И почему я вообще должен кого-то убивать, кроме как… для еды?

— Каинар… — вемпари вздохнул, не зная, как объяснить привыкшему к тихой спокойной жизни химеру, что от него потребуется в будущем, — понимаешь… Люди не понимают то, чего боятся и боятся того, чего не понимают. Они теперь будут тебя бояться, и… В общем, мало ли охотников до чужой крови. А меч этот очень опасен. Он зовется Похитителем Душ. И если им ранить какое-то существо… он выпьет его душу. Раз он выбрал тебя, то больше никогда не будет подчиняться никому другому. Но ты и сам постарайся быть осторожнее.

Это заставило юного химера надолго задуматься об отношениях с людьми. Но, поскольку он их еще ни разу за все время жизни в новой семье не видел, выводы делать было покуда рано.

Равен помогал ему вспоминать и прочие премудрости вроде письма, чтения или владения языками и точными науками. С книгами и наречиями бед не было, однако, гусиное перышко никак не давалось в крупные и неловкие пальцы Каинара — ломалось в когтях. Другой бы кто на его месте забросил утомительное занятие… Он же, устав ломать голову и перья, однажды попросил отца раздобыть кисть из тех, какими рисуют каллиграфы, и черную тушь. Затея удалась. Толстое прочное древко кисти удобно улеглось в трехпалой руке, и волосяной кончик начал, пусть и немного неуверенно, порхать по бумаге, выписывая руну за руной. Разумеется, написание отличалось от общепринятого, но знаки прекрасно читались, и этого было достаточно.

Айрене во время этих занятий, казалось, просто сидела неподалеку и наблюдала за учителем и учеником, заняв руки порученным Инайей-эрхан делом… До тех пор, пока однажды вечером девочка не пришла в комнату к названному брату и, жутко смущаясь, не попросила научить и ее "хоть немножко читать". Наверное, сурового Равена-эрхе она просить о таком боялась. Брат подумал и согласился.

С тех пор свободного времени у Каинара почти не осталось. Поручения по хозяйству, занятия и тренировки до седьмого пота, попытки вспомнить азы волшебства, лесные охоты, а по вечерам — уроки чтения с жутко стесняющейся Айрене. Ему некогда было лениться и предаваться праздным мыслям. Дни пролетали один за другим, как ворох ярких цветных сновидений, оставляя лишь чувство беззаботности. Время шло быстро, и к исходу лета Каинар уже не был тем нескладным, заморенным, всего боящимся детенышем в теле взрослого, которого нашел Равен. Его тело обрело законченные очертания, а облик стал гармоничен тем совершенством, что присуще хищникам. Ветряник не признавался себе в этом, но иногда его брала оторопь при приближении сына — еще бы не оробеть, когда на тебя под цокот когтей мягко плывет этот зверь, ставший раза в два массивнее, чем прежде, и видно, как под загорелой кожей перекатываются тугие переплетения жестких, как подметка, мускулов. А зверь начинает требовательно урчать и подставляет голову, чтобы почесали за ухом… Прежнего Каинара в нем теперь можно было узнать с большим трудом, только по некоторым чертам лица да по быстро отрастающей белой гриве…

За всеми этими переменами никто, даже он сам, не заметил, что тот страшный провал, который затаился в глубине его существа, жуткая смрадная трещина, калечащая разум и душу, начала потихоньку зарастать. Резкие сколы понемногу сглаживались, мутный багровый туман и грязь рассеивались или уползали вглубь. Хрустальная сердцевина его «Я» зарубцовывалась шрамом, пока еще нежным и хрупким.

Но, чем больше прояснялась душа, тем сильнее становился Зов.

Странный шепот стал вкрадываться в сны Каинара. Он не был враждебен или чужд химеру, но он и не был похож ни на голоса лесных духов, ни на мысли обитавших в лесу животных, ни на странные суетливые мысли людей… Вообще ни на что. Мягкий переливчатый хрустальный звон, нежный, терпко-сладкий и холодный, как родниковая вода, перебор струн арфы и шум нечеловеческих голосов будоражили воображение, заставляли просыпаться ночью и до самого рассвета вслушиваться в темноту и тишину в надежде уловить еще хоть отголосок.

И вот однажды на границе лета и осени, когда дни все еще длиннее ночей, но к утру трава покрывается росным инеем, странный Зов сделался непереносимо сильным. Может, виной тому были луны? Обе были полные, обе почти стояли в зените, и на землю потоком изливался нежный тонкий свет, смешение персикового и голубого оттенков. Может, это он поднял Каинара той ночью с постели и заставил полуодетым выскользнуть из дома? И вот теперь химер стоял перед домом, на плотной жесткой земле двора, служившего им с отцом для тренировок, и не понимал, что же ему нужно здесь.

Что происходит? Лунный свет с неба, токи сил земли под ногами, странное, больно тянущее все мускулы напряжение и этот постоянный, неумолкающий звон в голове. Силясь хоть как-то выплеснуть все это, чтобы не разорваться на мелкие ошметки, он поднял глаза к небу и завыл.

А взгляд его был уставлен прямо на девять нежно светящихся в осенней темноте стержней Колонн.

Всласть повыть ему не дали. Кто-то невидимый захихикал очень противным скрипучим голоском, подвыл, передразнивая, а потом резко и сильно дунул прямо в лицо. Очередная рулада захлебнулась на самой душевной ноте. Химер закашлялся.

— Юдар! А ну, живо прекрати!

— Это ты прекрати мешать мне спать, — с крыльца уже спускался Равен, сонный, взъерошенный, в одной тунике и с подушкой в обнимку. — Чего развылся, весь дом перебудил.

Уши химера тотчас виновато поникли. В неясном ночном свете невозможно было судить наверняка, покраснел он или нет.

— Прости… Я не хотел никого будить, честное слово! Я…

— А ну как щас повоспитываю, да по тому месту, на котором сидят! — Равен грозно нахмурил брови, встопорщил перья и надвинулся на сына. Тот предпочел отступить подальше, но испуганным не выглядел. Скорее, он выглядел готовым дать сдачи. — Ишь, не хотел он! Вот как будешь мне завтра от завтрака и до ужина баллады на вемпарийском читать!..

— Не надо баллад! — шарахнулся подальше химер. — Все, что угодно, только не этот кошмар!

Равен подленько похихикал:

— Ладно-ладно, зато теперь я знаю, чем тебя напугать, — он попристальнее всмотрелся в глаза воспитанника, проследил взгляд. — Что, зовут?

Каинар молча кивнул, взглядом умоляя отпустить.

— Ладно уж, иди, раз прижало! — махнул рукой Равен. — Только оденься, как следует. А я спать пошел.

Обрадованный химер просиял и в три прыжка оказался на крыльце и скрылся в доме. Вемпари вздохнул, покачал головой, перехватил подушку поудобнее и тоже пошел в дом — досыпать.

Глава девятая

Провинность

К

аинаром владело веселое возбуждение. Как будто разрешение отца выбило заглушку где-то в душе, и все напряжение схлынуло в дыру, оставив лишь предвкушение чего-то непередаваемо радостного. Он бесшумно пробрался к себе в комнату, прошел мимо спящей прямо на полу сестры-кошки, быстро надел рубашку и куртку, подумал, наспех пригладил гребнем лохматые, едва прикрывшие шею и плечи, волосы и снова ринулся из дома.

Вылетев под открытое небо, он снова замер, вдыхая холодный воздух и стараясь успокоить скачущие, как табун бешеных лошадей, мысли. Впереди, севернее, маячили Колонны.

Это единственное, что оставалось от той, прошлой жизни. Эта ниточка, вышедшая из мутного полумрака в первый месяц новой жизни, блестя ярким перламутром, тянулась туда, в непроницаемый серый туман, плотно укутывающий большую часть памяти. Она не позволяла совсем оторваться от прошлого, она помогала вытаскивать на поверхность осколки знаний и умений и составлять из них подобие целой картины.

Хранитель Равновесия… Он плохо помнил, что это значит на самом деле, вне красивых слов, которые чуть ли не с младенчества известны всем и каждому, дескать, великий маг, хранящий в сердце ключ от мира и так далее и тому подобное… Но как это? Что это значит?..

С этими мыслями химер бежал через лес. Легкая рысь с когтей на пятку была бесшумна, уже не летняя темнота холодной ночи прозрачна для светящихся золотом глаз. Впереди маячил свет Колонн. Чем ближе, тем сильнее колотилось сердце о ребра. Каинар невольно замедлил шаг и на луг вышел так осторожно, будто ступал по тонкому хрупкому ледку.

Ночь полнилась почти неосязаемым светом, висевшим в воздухе тонкой вуалью, тихим перезвоном, шепотом и всплесками дремлющей здесь силы. Сам воздух был густым, холодным и пряным. Ошарашенный и оглушенный Каинар стоял почти на самом краю луга и, не мигая, смотрел вверх, хмелея от бесконечности.

За ночной величественностью Колонн он не сразу заметил лежащую у основания огромную шевелящуюся тушу. Точнее, не просто тушу, а дракона, мирно дремавшего, положив рогатую голову на мраморное основание и небрежно разбросав крылья. Он медленно и шумно втягивал воздух, приподнимая круглое брюхо, в темноте кажущееся буро-желтым, и хрипло выдыхал, выпуская из ноздрей две тоненьких струйки дыма. Дракон вдруг зашевелился, подобрал лапы и бухнулся на другой бок, после чего с рыком и завыванием зевнул, обнажая длинные зубы.

Каинар застыл, боясь даже дышать, и во все глаза рассматривал незнакомое чудовище. Память подсказывала, что он и раньше никогда не видел настоящего, живого дракона, а тут глазам предстал этот чешуйчатый великан. По спине бежали мурашки, но страха не было, только благоговейное любопытство. Сам того не замечая, химер подходил все ближе, и уже когти зацокали по узорчатому пандусу, ведущему на круглую мраморную площадку Колонн

В темноте блеснул ярко-красный глаз с тонкой нитью зрачка и замер, спокойно и неотрывно глядя на крадущегося химера. Затем сухо прошелестела полузасохшая осенняя трава, когда дракон нарочито замедленно поднял голову и по-кошачьи подобрал лапы, продолжая лежать на земле. Длинный хвост стегнул по краю какой-то Колонны.

Каинар замер, лихорадочно пытаясь вспомнить, что он знает о драконах. Получалось до безобразия мало. Например, что они очень своенравны, живут очень далеко на востоке, с людьми почти не связываются и в мирские дела не лезут. Что они мастера словесных игр и могут запутать кого угодно, что они коварны и злы, или наоборот, непосредственны, как дети, что им ни в коем случае нельзя смотреть в глаза, а то заколдуют… Вот же закон подлости, смотреть в глаза нельзя, а поневоле пялишься! А что поделать, если этот глаз такой огромный?

— Доброго дня… э-э, то есть, вече… нет, не вечера, ночи, ну… Доброго чего-нибудь в общем, — Каинар готов был провалиться сквозь землю. Великий Вещий, разве так вообще положено себя вести Хранителю? Но дракон большой, а химер маленький. И вообще, его сейчас поняли, или нет?

— Приветствую, — прогудел дракон, чуть склонив голову набок и внимательно разглядывая Каинара, — Погода нынче хорошая стоит… — задумчиво произнес он, удобнее умостив крылья и глянув в небо. — Еще один день, а потом дожди…

От неожиданности Каинар опешил. Дракон, которому абсолютно все равно, с кем он разговаривает, да еще о погоде? Странно… Химер подошел к полукружью Колонн, замер возле выдающейся вперед центральной, не решаясь дотронуться до камня.

— Погода, да… Но ведь… осень же. Только я не люблю когда мокро. От этого лапы все время грязные.

Дракон тихо хмыкнул, слегка кашлянув облачком дыма с мелкими искорками, потом переложил лапы, устроив одну на основании Колонн, и снова посмотрел на Каинара, уже более пристально.

— Значит, вот оно — пророчество Вещего… — негромко произнес Дингар, и красные глаза коротко сверкнули, — Что ж… не нам пытаться изменить ход движения Колеса Судьбы.

От этих слов химер резко развернулся и во все глаза уставился на дракона, плюнув на любые приличия. Кроме них двоих тут никого больше не было, и дракон говорил явно не о себе.

— Какое еще пророчество?

— Ну, такое… пророческое! — вдруг хихикнул дракон, вставая, и оказываясь еще больше и выше. — Я слышал о нем, а сути… не знаю. Только всех драконов предупредили о… возможном появлении Хранителя Равновесия… в непривычном для всех виде.

Дингар снова усмехнулся и принялся медленно вышагивать по траве, обходя Колонны и слегка касаясь белого камня краем крыла и хвостом.

Поняв, что есть его не собираются, Каинар несколько осмелел. Он выпрямился, скрестил руки на груди и стал медленно поворачиваться вслед за драконом, который, к слову, так и не представился. Уши выражали заинтересованность.

— А что такого необычного во внешнем виде Хранителя Равновесия? Господин дракон тоже весьма необычно выглядит для этих мест.

— Необычно? Кхм… возможно… — отозвался из-за Колонн тот, блеснув глазами. — Но… за время вашего отсутствия… все уже привыкли. Теперь я, Дингар Малахит Красное Око, являюсь Хранителем Колонны Времени, столь неожиданно выбравшей меня. А что до вас…

Когти скребанули по мрамору, и морда Дингара оказалась совсем рядом с химером:

— Лично меня… больше радует ЭТОТ вид, нежели… вид бесхвостого голокожего, — казалось, дракон очень тщательно выбирает слова, которые следует сказать. От него пахло дымом, огнем и отчасти металлом.

Каинар набрался наглости и тюкнул дракона по носу кончиком выпущенного среднего когтя на правой руке. До смерти хотелось потрогать чешую на ощупь, но он не решался. Все-таки, это не мелкая лесная ящерка или змейка, это, как говорят, одно из воплощений самого Вещего.

— Приятно познакомиться, меня зовут… Каинаром. Как звали раньше, не помню. А хвоста, предположим, у меня до сих пор нет. И, наверное, не надо, а то в штанах дырки делать придется, а это неудобно, смею заметить.

Дингар хихикнул, чуть повернул голову, давая себя погладить, и хитро прищурился:

— Проблема ли — хвост завести? — он отошел назад, садясь на задние лапы и оглядываясь по сторонам:

— Хм-м…кстати, как там господин Равен поживает?

Каинар вспомнил последнюю сегодняшнюю отцову трепку и поежился. Бок, плечо и… ну, скажем, спина, все еще ныли.

— Прекрасно поживает… Новое исследование затеял, что-то о временах Великой Войны. Господин Дингар, а вы теперь поселитесь где-то здесь?

— Зачем? Я могу быть здесь… и там, и тут… и где захочется. И когда захочется.

Дракон чуть отшагнул назад, крылья встрепенулись, скрывая за собой стремительно уменьшающегося владельца. Последним взмахом крыло неуловимым движением превратилось в мягкую ткань просторной одежды на высоком человеке с неизменными ярко-красными драконьими глазами.

Превращение привело юного химера в полный восторг, и ему понадобилась вся его выдержка, чтобы это скрыть. Однако, глаза все равно засверкали. Теперь он готов был ловить каждое слово дракона. Дингар тряхнул лохматыми русыми волосами, неловко поправил мешковатую мантию и неторопливо зашагал по основанию Колонн, стуча каблуками по светлому камню. В ночной тишине этот звук отзывался звонким эхом.

— Мда… хитер вемпари, хитер… Но правильно сделал все-таки… — тихо, словно обращаясь к самому себе пробормотал Дингар, глядя вверх, на звезды.

— Что правильно? — шагам дракона вторил цокот когтей, Каинар медленно подошел к своей колонне и прижался к ее камню лбом, провел ладонью по неожиданно теплому мрамору. Ждал. Чего? Наверное, решения — отвергнут его, или примут. Вокруг клубилась тишина. Она тихо звенела на десятки ладов, светилась и дышала. Она старалась проникнуть всюду, заполнить собой все тело от кончиков когтей до кончиков ушей. Во всем мире была только она — и бесконечная Сила, льющаяся в этом месте через край мира. Только протяни руку, коснись — и она войдет в тебя через камень, и ты станешь частью ее. И когда вдруг прошла вся неуверенность, когда исчез страх, как будто их смыло водой, он понял, что не дышит уже третью минуту и с шумом выпустил воздух. Его не отвергли. И стало вдруг так хорошо, как не бывает даже под крылом у отца.

— Скрыл от Хранителей. Люди… они… как дети — излишне скоропалительны в выводах и решениях… — медленно протянул Дингар, все это время молча и понимающе наблюдавший за химером. Потом перевел задумчивый взгляд на светлеющее небо у горизонта. — Тебе нужно возвращаться. Утром сюда частенько наведываются Хранители Огня и Жизни.

Химер на миг прижал уши и оскалился. Инстинкт подсказывал, что добра от этой встречи будет мало и запишут его, скорее всего, в чудовища.

— Не хочу их видеть! — неожиданно прошипел он. — Пока не могу указать им их место, не хочу видеть! — при этом он больше напоминал рассерженно-испуганного кота, нежели человека.

— И мне бы не хотелось, чтоб ты с ними встретился. Давай я тебя до дома подвезу? — пожал плечами Дингар.

Каинарова физиономия из злобной мгновенно сделалась изумленной, а глаза округлились:

— Это как? Верхом, что ли?.. Так я… наверное, чешуя не очень сочетается с моей, прошу прощения, задницей…

— Верхом будешь ездить на лошадях и своих детях! — обиженно отозвался дракон. — Я в лапах донесу.

— Какие лошади, какие дети… — пробурчал Каинар, радуясь втайне, что его седалищное место избежало встречи с драконьей чешуей. — И те и другие от моей рожи шарахаться будут.

— Поживем — увидим, — неопределенно махнул рукой Дингар, снова взметнув полы одежды, быстро превращающиеся в крылья. Дракон возвращался в привычный вид. — Так домой?

Каинар снова засмотрелся на красавца дракона, потом перевел взгляд на светлеющее небо… Подумал, что он об этом потом, наверное, раз сто пожалеет, и спросил:

— А можно… Ну, посмотреть сверху?

— Конечно, — хмыкнул Дингар, шагнув к химеру, аккуратно перехватывая его лапами поперек тела и смыкая когти в крепкий замок, — Полетели!

Дракон оттолкнулся от земли, громко хлопнув крыльями, и взмыл вверх, резкими толчками набирая высоту.

Душа неожиданно ухнула вниз, дыхание сперло, а сердце заколотилось сильнее. Земля резко ушла из-под ног и стала удаляться — вот уже и мраморная площадка показалась размером с блюдце, а Колонны все так же тянулись вверх и пропадали где-то там… Над головой работали могучие крылья и слышались мерное дыхание и стук сердца. Дракон был горячим как раскаленная печь, пахло дымом и металлом. Деревья внизу становились игрушечными, а Дингар все поднимался и поднимался. Когда вокруг стало холодать, а тучи немного приблизились, дракон сложил крылья. На мгновение все замерло, и Дингара вместе с Каинаром всего лишь мягко перевернуло вниз головой… А потом в ушах заревел ветер — земля начала стремительно приближаться. Дракон распахнул крылья и вывернул рулевые гребни, закручиваясь вокруг своей оси и входя в штопор.

…Вы когда-нибудь слышали, как орет кот, которому прищемили хвост дверью? А кот размером со взрослого человека? Нет? А Дингар слышал. Переживания захлестнули Каинара с такой силой, что выразить их иначе он не мог. Хорошо, что тот, кто, возможно мог бы это слышать, все равно ничего не понял бы. Дингар подло захихикал, резко вывернувшись и направляя полет над верхушками деревьев, мечась в разные стороны, уворачиваясь от особенно высоких елей. В конце концов, он начал сбавлять скорость, высматривая нужную поляну с деревянным домом.

Каинар невнятно что-то простонал и мешком обвис в когтях дракона, тихонько подвывая то ли от облегчения, то ли от восторга, то ли еще от чего.

Я же знал, что пожалею об этом…

Дингар описал круг над поляной, и начал мягко спускаться по спирали, почти не шевеля при этом крыльями. Приземлившись, он аккуратно прислонил свою ношу к бревенчатой стене дома, резонно полагая, что ноги ее не держат, вежливо, но несколько ехидно осведомился, понравился ли полет, и получив от сползающего по стенке осоловевшего химера утвердительный кивок, с усмешкой отбыл восвояси. Каинар же, шальной от пережитого, кое-как перебрался на забытый возле дома чурбачок, да так и остался там, будучи не в силах ни стоять, ни толком соображать, что к чему и куда. Мир вокруг него кружился, как волчок.

Минут через пять на крыльцо, украдкой зевая и по-кошачьи потягиваясь, вышла заспанная и немного помятая Айрене. Казалось, что она не спала всю ночь. Но, едва заметив «котенка», девушка встрепенулась и кинулась к нему со всех ног.

— Братик!..

Тот даже головы не повернул. Потому что повернуть сумел только ухо. А на лице у него читалась смесь ошеломления, восторга, неверия, радости, испуга и еще десятка разных чувств. Глаза были совсем отрешенные.

— Братик, — беспомощно повторила кошка, осторожно касаясь его руки. Выражение его лица ей почему-то совсем не нравилось. Но услышал, вроде бы. Уже хорошо. — Что ж случилось с тобой, старший братец? Где ты был?

Вряд ли ответит, конечно, но когда она волновалась, то порой неосознанно говорила вслух, даже если не хотела.

Продолжая где-то витать, химер поднял на нее все еще нездешние мечтательно-испуганные глаза:

— А меня приняли… А дракон настоящий был…

— Погоди, кто принял? Куда? Какой дракон? — удивленно моргнула кошка.

— Приняли Колонны… А дракон малахитовый, — все так же улыбаясь неизвестно чему, ответил Каинар. — Он меня полетал.

— Колонны? Так ты… Хранитель? Ты один из тех, Великих? — Айрене как-то странно склонила голову набок и чуть нахмурилась. Ну не понимала она, не понимала и все тут.

— Ну, да, — Каинар слегка удивился, и взгляд его стал куда осмысленнее. — С рождения. Я Хранитель Равновесия, а ты не знала?

— Честно? Я не знала, совсем-совсем нет, — она смешно помотала головой, сразу теряя лет пять возраста.

— Конечно, честно, — ответил химер. — Разве с такими вещами шутят? Только вот, я не двигаю гор мановением пальца и не осушаю океанов одним глотком…

— А что делаешь? — с любопытством подошла ближе она, присаживаясь перед химером на корточки.

— Не знаю… — тот задумался. — Я почти не помню, как это. Это как… Слушать мир, и слышать, что он отвечает. Понимать все его живые души. Знать, когда и где ему больно и идти туда, чтобы… помочь. Ты становишься частью мира и пребываешь сразу везде и нигде. Я плохо помню…

— Но ты же рассказываешь — белозубо улыбнулась кошка — Значит не так уж и плохо как тебе кажется!

— Ну… наверное. Знаешь, я боюсь людей. Не знаю, как быть и что сказать. Они ведь не поймут, — он вдохнул свежий утренний воздух и с силой выдохнул, чтобы унять головокружение и мельтешение перед глазами.

— Люди часто не понимают. Они даже людей не понимают, не говоря уж о лесе или химерах… — она пожала плечами и усмехнулась. — Или оборотнях. Как по мне, ты красивый и умный, разве мало?

— Это я для тебя красивый и умный, а маги старые, противные и склочные, — фыркнул химер.

— Ну и дураки, — авторитетно заявила Айрене. — Ты их перевоспитаешь, я уверена.

В ответ Каинар улыбнулся чуть ли не во все тридцать четыре зуба:

— Пойдем сегодня на охоту, если отец отпустит?

— А на кого? — тут же подобралась девочка, напоминая игривого котенка.

— Ну не на медведя же! — рассмеялся химер. — Я-то, может, и завалю его, да зачем нам медведь? Косули какой-нибудь хватит. Я хочу подальше в лес сходить, посмотреть. Может, интересное попадется?

— Косуля? Ску-у-учно, — заныла Айрене. — Я скоро на мышей перейду из-за отсутствия практики. Давай все же на кого-то поинтереснее?

— Это на кого тебе поинтереснее надо, егоза? — Каинар встал, чувствуя, что мир уже не так шатается под ногами, а эйфория от ночной встречи и полета прошла. — Пошли завтракать!

На кухню оба влетели чуть ли не бегом, влекомые запахом готовящейся снеди. Животы у обоих урчали с громогласностью рыцарского сигнального горна, а по физиономии химера растекалась довольная улыбка во все тридцать четыре зуба.

— Ата, а я дракона видел… У Колонн.

— Это Дингара что ли? — приподнял бровь Равен, ставя перед сыном тарелку с кашей.

— Угу, его, — кивнул тот, принюхиваясь к запаху и вздрагивая от воспоминаний. — Он меня полетал…

— Вот как, — хмыкнул крылатый. — И как тебе в небе?

Каинара передернуло:

— Страшно. Не хочу туда больше, все внутренности переворачиваются.

Инайя, хихикнув, потрепала химера по лохматой голове:

— Эх, ты, а мы уже много лет летаем, и ничего.

— Ну не для полетов я…

— Ха, не для полетов он… а как крылья как-нибудь прорежутся — что делать будешь? Только от пинка взлетать? — с ехидцей улыбнулся Равен.

— Вообще взлетать не буду! — категорично заявил химер. — Откуда у меня крылья-то?

— Ну, кто у тебя папа, и кто мама? Вы-ы-ырастут обязательно!

— Ну, вот когда вырастут, тогда и буду думать, — нашелся Каинар. Отпусти в лес на охоту, а? — и он красноречиво щелкнул зубами.

— Кашу съешь сначала.

Пришлось есть кашу…

Зато, спустя меньше, чем полчаса оба хищника были отпущены в лес на охоту. День выдался изумительно солнечным и теплым, изредка проглядывающие среди елей, сосен и кедров лиственные деревья красовались золотыми и багряными кронами, разнообразя своей россыпью хвойную зелень. Все еще по-летнему чирикали птицы и паутинки скользили во воздухе тонкими серебристыми промельками. Даже мошки еще жужжали, норовя влезть в уши.

Химер и ирсан бежали легкой рысью через знакомые лесные дебри бок о бок. Оба могли пройти здесь в глухую полночь с закрытыми глазами, оба знали эти места, как свои не совсем пять пальцев, обоим было скучно здесь.

Ирсан то и дело припадала к земле, бесшумно скользя в лесу, а то и шутливо наскакивала на братца, чтобы тот не расслаблялся, и норовила дотянуться до роскошных подрагивающих ушей, недлинных, но подвижных. А что тут такого? Они давненько уже не играли вместе — все дела, дела да учеба. Химер в долгу не оставался, уворачивался и пихал кошку в мягкий бок лапой с убранными когтями. Сделав сестрице лапкой, он рванулся со всех ног, петляя между деревьев, то и дело замирая и подпуская ее поближе, потом снова срываясь на бег, удаляясь все дальше от знакомой части леса. Айрене недовольно рявкала, и наконец, исхитрившись сбить химера с ног, принялась излишне настойчиво вылизывать ему лицо, громко довольно урча. И, как казалось, она даже смеялась. Он, весело хохоча, отбивался от снежно-белой зверюги и старался перевернуться, чтобы прижать ее к земле. Вот только, ему попался склон поросшей травой ложбинки, в которую оба и полетели кувырком с криками, хохотом и рыком. Ложок был залит солнечным светом и порос мелкой кудрявой травкой, из которой облаком поднялись семена на легких пушистых зонтиках. С еще большим шумом и весельем названные брат и сестра принялись отбиваться и отряхиваться от назойливых семян, и в итоге улетели кувырком в самый дальний ее конец.

…Странный легкий звук прокатился в воздухе, заставив стаю мурашек пробежаться по спине — и все стало как обычно. Ирсан и химера, играясь, не замечали и не слышали ничего вокруг. А зря, как оказалось.

Пять пар внимательных зеленых змеиных глаз наблюдали за шутливой возней из-за деревьев, дожидаясь удобного момента. Гибкие, верткие зеленоваты тела наблюдателей выглядели под солнцем этого мира странно и чуждо, но, тем не менее, они прекрасно слились с лесной зеленью, несмотря на металлический отблеск доспехов и трепетание ярких цветных лоскутов странной ткани. Они подбирались все ближе и ближе, окружая низину со всех сторон и готовясь к выстрелу. Все должно было получиться как нельзя более удачно…

Первой дернулась ирсан, ощутив жжение в загривке, следом за ней и Каинар почувствовал, как тонкое металлическое острие пробивает кожу на его шее.

Тотчас же оба с рыком взвились на ноги, подпрыгнув, как мячики, и заметались, высматривая того, кто мог выстрелить. Каинар выдернул и отбросил стрелу, сначала свою, потом ту, что засела в шкуре кошки, выпустил когти и зарычал, мягко переступая по траве. Кем бы ни был невидимый враг, он запросто сможет выпустить ему кишки. Вестимо, лишние, раз посмел нахал напасть на сытую сильную химеру.

Но неожиданно его качнуло в сторону, и он, чудом устояв на ногах, ощутил наплыв слабости и боли. Зрение помутилось, превратившись в ворох расплывчатых пятен. Где Рен?… Вместо нее он видел сейчас белое пятно, слабо шевелящееся, и пытающееся, наверное, собрать в кучу непослушные лапы. Что-то с шумом и шелестом приземлилось рядом, обдало странным холодным запахом… Наверное, это все-таки был кто-то, потому что химера тут же огрели по затылку, вывернули руки за спину и сцепили их чем-то массивным, металлическим и холодным. Не способного сопротивляться химера вскинули на облитые металлом плечи и понесли куда-то. Что стало с Рен, Каинар не видел, да и видеть, откровенно говоря, уже не мог. Двигались споро, тренированно. И даже не смотря на немалый вес Каинара, тащили его довольно быстро. Пытаясь хоть как-то помешать этим тварям, химер вяло шевелился и рычал, но все без толку. Волнами накатывала слабость, ни с того ни с сего бросило в жар.

Яд, — промелькнуло в голове. Ну почему, почему он не прислушивался к лесу?.. Ведь это же беспечность. Дурень, а теперь что будет? Кто они такие? Что им надо?.. Они переговаривались странными гортанными лающими голосами, кто-то отдавал приказы, что-то звенело, щелкало и потрескивало…

Ушей достиг отдаленный резкий хлопок воздуха, как после раскрытия портала, а потом шум крыльев и бешеный птичий клекот. Волной накрыл знакомый родной запах полуседых перьев, резкий и свежий, небесный. А потом накрыла темнота.

Пять бойцов касты А-нон-Ран четкой рысью неслись через лес вместе со своей ношей. Все получилось как нельзя более удачно, двойная доза яда быстро свалила экспериментальную химеру. Увы, животное, с которым она игралась, скорее всего, не выдержит передозировки. Что поделать, эта химера слишком важна для Лорэт-Алден, и рисковать было нельзя. Воины не стали церемониться с кошачьим полутрупом, оттащили в сторону, да и бросили, а сами двинулись к временному лагерю, где их уже поджидала Ашша-Алден, жрица касты А-нон-Тек, ответственная за выполнение операции. Она терпеливо ждала все эти восемь месяцев, разыскивала, собирала отряд по два, по три бойца, незаметно проводя его к границе поля защиты, поставленного вемпарийским чародеем. Скольких трудов стоило проделать это все незаметно для него!.. Тем более, то тут, то там постоянно крутились бойцы крылатых. Но им удалось оцепить поле наблюдателями и устроить в самой глухой части леса временный подземный лагерь, незаметный с воздуха. Они почти добрались до места, когда налетел разгневанный вемпари…

Равен мысленно возблагодарил Вещего за то, что ветер не мешал ему лететь. Когда защитное заклятье жалобным звоном оповестило своего создателя о том, что Каинар пересек его грань, у Ветряника и его жены чуть не случился сердечный приступ. Равен сорвался на сигнал мгновенно. И теперь, зависнув над хильден, гулко хлопнул крыльями, сразу оценив положение. Рука метнулась вперед:

— Юдар!

Тут же возникшая в воздухе драконья морда оглушительно рыкнула и рванулась вниз, за ней на лету разматывались кольца тела. Равен недобро сузил глаза — седые перья мгновенно заострились и лязгнули металлом. Однако бить вемпари не спешил — Каинар был слишком близко к хильденским отродьям.

Юдар со свистом и скрежетом налетел на ближайших хильден, отбросив их в стороны, и теперь лязгал длинной пастью, поспешно закрывая свалившегося на землю химера своим телом. Рывок, свист — несколько рептилий оказались пригвождены к земле острыми зазубренными перьями. Однако, из-за деревьев им на помощь вынырнули их собратья, пара десятков воинов, вооруженных щитами, метательными дротиками, короткими, похожими на крестьянские косы, мечами. На поясе у каждого красовалась сумка, забитая светящимися зеленью шариками. Среди них стояла сама Ашша, в чем-то даже, наверное, красивая. Огромные зеленые глаза ее смотрели насмешливо и снисходительно.

Равен тихо зашипел, кивнув Юдару и мягко приземлившись. Элементаль сгреб почти бездыханного неподвижного Каинара и аккуратно уложил за спиной крылатого.

— Зря, очень зря… — тихо произнес Хранитель, с лязгом ощетинив крылья и собирая ветряной щит. Юдар метнулся из-за плеча, скаля полупрозрачные зубы и рыча неведомым зверем.

— Что зря, крылатый? Мы пришли забрать экспериментальный образец, заказанный нами еще десять лет назад здешнему мастеру, а ты препятствуешь этому. Отойди, и я позволю тебе дожить свой век, старик.

Некромантка была надменна, как особа королевских кровей на приеме.

— Кому образец, кому дите… — зло хмыкнул вемпари, взмахнув крыльями.

Юдар свился вокруг него кольцами, снова приподнимая хозяина над землей. Движения вемпари сопровождались тихими раскатами грома — похоже, он рассердился не на шутку… Небо разом потемнело, поднявшийся ветер подхватил пыль, грязь, листья и ветки, собираясь в небольшие смерчики.

— Я мог бы предложить вам убраться восвояси, но я не столь добр, как вы… — прошипел крылатый. В нем клокотала старая непроходящая ненависть к этим бездушным существам. А кто на его месте чувствовал бы иначе? По милости этих тварей остатки рода Вемпари загнаны в глушь и потеряли почти все, что имели. Не было семьи, в которой не погиб бы кто-то от лап Хир-эн-Алден… и вот теперь они тянут лапы еще и к химеру, последней надежде вымирающего рода! Равен походил на ураганную тучу.

Первая молния ударила в ближайшего хильден, оставив кучку пепла. Элементаль взвыл дурным голосом, бросаясь на врагов.

— Он не может быть твоим ребенком, он человек, — отмахнулась Ашша, безучастно глядя, как пытаются одолеть воздух ее бойцы, — Не мели ерунды, вемпари. Впрочем, вы вечно возитесь с этими рабами, что с вас взять.

В ложбинке вдруг ощутимо запахло Смертью, хильден пролаяла короткую фразу, и что-то незримое, похожее на огромную когтистую лапу, попыталось оттяпать кусок кокона ауры Равена.

Вемпари дернулся в сторону, грозно встопорщив перья и став еще больше и внушительнее. Он взмахнул обеими руками, собирая шаровую молнию и отправляя ее в некромантку. Юдар, вынырнув перед хильден, вцепился в ближайшую тварь, и за один присест перекусил пополам.

А дальше… дальше было много крови. Взбесившийся Змей пощады не давал, из безобидного воздушного призрака превратившись в чудовище, плотное и осязаемое. Некромантке удавалось отражать удары Равена и творить новые лапы в попытке лишить его кокона ауры. Хватило сил даже на Хлыст Праха, и теперь тугой серый шнур вился по поляне, норовя обжечь вемпари.

Равен снова махнул крыльями, отправляя в полет несколько перьев-шипов. Затем… вемпари немного устало вздохнул. Весь этот балаган уже порядком надоел. Он коротким взмахом отмахнулся от атаки хильден и качнулся вперед, растворившись в воздухе. И через мгновение появился уже за спиной некромантки, подняв крылья, маховые перья на которых сильно удлинились…

Она успела почуять неладное и обернуться, замахиваясь на Хранителя рукой с длинными накладными стальными когтями.

Но Равен, уже порядком разозлившийся, медлил лишь мгновение — шипы дернулись вперед и вниз, протыкая хильден насквозь. Юдар, скаля вымазанную в зеленоватой крови морду, раскидал последних хильден и рванулся к Каинару, крутанувшись сверху и аккуратно приподнимая над землей…

Тот висел безвольной тушей, разве что дыхание было слишком частым и горячим. Равен с тревогой вгляделся в его лицо, а потом вспомнил, что с ним уходила и Айрене. Вздохнув и ругнувшись, вемпари пошел ее искать, попутно осматривая истерзанные тела убитых Хир-эн-Алден в поисках ключа от кандалов, которыми сковали лапы химеру. Ключ он обнаружил быстро, а вот кошка… Она лежала там, где на них напали — в траве на склоне лога. Нет… Не кошка — худенькая девочка-подросток с густыми пепельными волосами, наполовину укутанная в шкуру снежно-белого зверя. Полузакрытые глаза ее невидяще смотрели в никуда, дыхания не было, сердце не билось. Она умерла быстро и без мучений, не заметив, как ушла на Колесо. Сердце не выдержало слишком большой, рассчитанной не на нее дозы яда.

Равен подозвал Юдара, отомкнул замок кандалов и выкинул их с таким отвращением, будто держал в руках не кусок металла, а незнамо какую вонючую гадость. Потом он некоторое время оглядывал поле боя, мысленно ругая последними словами и себя, и Каинарову беспечность, и хильден… Посмотрел на лежащую неподвижно девочку, кивнул Юдару. Элементаль подхватил крошечное тельце и ринулся в сторону дома. Вемпари отправился следом, уже не заботясь ни о трупах хильден, ни о возможно оставшихся в живых бойцах этого отряда. Увы, Каинар вынесет из этой стычки очень жестокий урок. Однако, сейчас следовало, прежде всего позаботиться о его здоровье… и о погребальном обряде для ни в чем не повинной девочки.

Дома Инайя металась раненой птицей, не находя себе места. Она боялась возвращаться в дом, боялась проглядеть, когда вернется Равен. Она не могла ничего толком делать, все валилось из рук и сердце тревожно ныло и замирало, предвещая беду.

При виде угрюмого, мрачного, злого мужа, обморочного сына и мертвой девочки она глухо охнула и осела на землю прямо там, где стояла, возле бочки с дождевой водой. Лицо женщины из голубого сделалось серым.

— Что случилось?..

— Хильден… — глухо рыкнул Равен, знаком велев Юдару, чтобы положил Каинара у порога, а тело Айрене — в стороне, под навесом. — Найди противоядие. Общее, самое сильное.

Сам вемпари отошел подальше, прикрикнув на Элементаля — и тот сиганул собирать костер…

Женщина опустошенно кивнула и поднялась.

— Девочку-то за что… Воистину, ни совести у них, ни стыда…

Как-то сразу сгорбившись и прибавив несколько сот лет возраста, она ушла в дом, стараясь не смотреть по сторонам. Химер еле слышно скулил и дрожал, как осиновый лист. Цветом лица он стал напоминать зеленеющий труп. Инайя вернулась через несколько минут, взбалтывая в кружке жидкость странного розоватого цвета.

— Равен, — позвала она, — помоги его подержать, будет мутить. Сильно.

Вемпари отвлекся от мрачного созерцания будущего костра и подошел к Каинару и супруге, присев рядом и сложив крылья. Тотчас же химер изо всех сил вцепился в руки отца, стараясь подняться, но пальцы разжимались и соскальзывали. Его подхватили под спину, придержали голову и силком в четыре руки заставили выпить гадость из кружки. Эффект наступил почти сразу, внутренности бедняги запросились наружу так, словно им захотелось погулять всем сразу. А почти час мучений спустя, он лежал на земле тряпкой, свесив голову с колен Равена, взмокший, дрожащий, беспомощный… и наотрез отказывался отпускать отцовы руки.

Равен устало вздохнул — бой отнял много сил, все-таки, годы уже не те. Все, что он мог — это тихонько поглаживать одной рукой слипшиеся белые волосы непутевого химера.

— Эх, дурень ты наш…

Дурень не шевелился, даже уши не дергались. Казалось, ему было абсолютно все равно, где он и что с ним, брось его — и он так и останется валяться на пыльной утоптанной земле двора. Разве что, его колотило, как в ознобе.

— Давай донесем его до постели… — тихо предложила Инайя.

Вдвоем супруги довольно легко донесли обмякшего и оттого вдвойне тяжеловесного химера до его топчана, помогли переодеться и укутали с ног до головы парой теплых пледов. Понурая Инайя села рядом с сыном, а Равен ушел на двор — подготовить все для костра, а потом унести вместе с девочкой и сжечь тело подальше от дома. Незачем Каинару сейчас срываться с постели.

Глава десятая

Хранитель

Три месяца спустя. Конец Месяца Белого Тигра

У

тро ранней зимы выдалось морозное. Солнце еще не взошло, обозначив лишь тонкую полоску предутренней сери на востоке. Но вот деревья были очерчены так четко, словно их вывел тонкой кистью неведомый мастер. Воздух был столь чист, что казалось, будто он и вовсе пропал, оставив прозрачный полумрак преддверья зимнего рассвета.

Дверь дома четы Каарис — и ведь как-то уже совсем не вспоминалось, что больше двух лет назад здесь еще жил человек по имени Каинар дин Сайрес Сериоли со своей женой Эольвин — тихонько скрипнула, открываясь. В темноте засветились золотом два огонька глаз, и на крыльцо бесшумно выскользнул химер. Из одежды на нем присутствовали только штаны. В руках он держал Похитителя Душ. Бережно, как ребенка. Отросшие чуть ниже плеч густые белые волосы, как всегда свободно лохматились. Взгляд был отрешенно-жесткий, ничего не выражающий.

В два длинных прыжка химер вылетел на девственный нетронутый снег.

Замер. Прислушался и огляделся, потянул носом воздух. Несколько раз глубоко вздохнул полной грудью, мощной и широкой. Перехватил меч наизготовку, принимая исходную стойку. Холодный снег щекотал босые ступни, холодный воздух закручивался вокруг полунагого тела. Химер не чувствовал холода. Он на пару мгновений прикрыл глаза, а потом сделал первый легкий шаг и первый взмах клинком в пустоту. Похититель легонько загудел, распарывая плотный холодный воздух.

Он перестал быть ребенком в тот день, когда, очнувшись в теплом коконе из одеял, заплетающимся языком спросил, куда подевалась Айрене, а в ответ получил короткое: «Умерла». Его удержали только благодаря отравлению — из-за чудовищной слабости он с трудом мог оторвать голову от подушки. Он помнил, как это слово ударило его не хуже кузнечного молота прямо в лоб, а потом добила тишина. Вкупе с осознанием того, что этой маленькой смешной доброй девчонки-кошки больше нет. И нет как раз по его вине. Ведь это он в запале игры в салочки забрел в такие места, куда Равен строго-настрого запрещал ходить обоим — а значит, это его безответственность сгубила сестричку. Он лежал, слушал строго-сокрушенную, даже гневную местами нотацию Равена, и ему было наплевать — никакая нотация не могла сравниться с виной, которой он сам себя наказал. Из них двоих именно он, Каинар, был старше, сильнее, и все-таки опытнее. Ему полагалось защищать младшую сестренку, а он что? вместо этого он своей беспечностью убил ее. Не спасало даже знание того, что смерть есть всего лишь шаг к новому существованию и новому рождению. Он перестал разговаривать с отцом и матерью, на любой вопрос отвечая рыком. Хорошо еще, не бранью.

Подавленный и мрачный, Каинар недели полторы лежал пластом и наотрез отказывался от еды — нутро не принимало ничего, кроме положенной Голодом крови, воды и разбавленного молока, которое мать вливала в него чуть ли не силой. Ну а когда химер встал, то поведение его отнюдь не стало лучше, он был зол и язвителен. Родителям только и оставалось, что стоически терпеть и ждать, пока он преодолеет свое горе. Но зато он без конца выпытывал у отца все, что тот знал о Хир-эн-Алден — в том числе и то, как их можно выследить и убить. Равен, конечно, отвечал, но при этом упрашивал быть осмотрительнее, и не кидаться с головой в планы мести рептилиям.

Похититель в руках со свистом и воем разрывал воздух, при этом глазницы черепа в гарде разбрасывали голубоватые отсветы. Все движения тренированного тела были точны и лаконичны — ни одного лишнего финта или выверта, ни одного прыжка. Только неширокие скользящие шаги по снегу, да четкие удары и выпады тяжелого меча. Мыслей быть не должно. Нигде. Ни о чем. Никаких. Только тело и оружие.

Но сосредоточения и спокойствия добиться никак не удавалось — оно разбивалось о ворох мыслей и воспоминаний с высоким хрустальным звоном. Слишком много. Но он усердно продолжал скользить по двору, желая, чтобы тело запросило пощады… Получалось не очень. Химерье тело часами способно было метаться по двору в пляске с оружием. Разогревшись, он не чувствовал даже мороза. Час, два, три… Уже встало солнце. Пару раз на крыльце появлялась мать — не иначе, позвать завтракать, но, видя его увлеченность и отрешенную строгость, не решалась окликнуть и уходила.

Человека он заметил еще до того, как тот попал в поле зрения. Он услышал тихие шаги и дыхание. Он учуял плотную собранную в тугой комок силу вокруг пришельца. Но — даже не соизволил повернуть головы в его сторону, продолжая исполнять четкий воинский танец. Поглазеет любопытный, да сам уйдет от греха подальше. Каинару нисколько не хотелось тратить свое время и внимание на праздного зеваку. Однако, человек отчего-то уходить не спешил, взгляд его становился все настойчивее, все назойливее. А еще от него веяло растерянностью и страхом.

Солнце поднялось уже довольно высоко, когда химеру это надоело: пристальный взгляд незнакомца шершаво елозил по нему и невероятно раздражал. Каинар завершил очередную связку, ласково погладил клинок, и только тогда обернулся, устремив холодный равнодушный взгляд прямо на стоявшего за деревьями незнакомца.

Не решавшийся все это время показываться из-за деревьев Марфайрус вздрогнул, встретившись взглядом с желтыми глазами неизвестного ему существа. Мысли, до сего момента растерянно мечущиеся, замерли, оставляя торжественную тишину. Он пришел сюда, потому что его все больше и больше снедали подозрения касаемо честности Равена Каариса, пришел, потому что провожал недавно девочку, говорившую о братике… Вот теперь он видит это существо, зверя в получеловеческом обличье, и шевелится в памяти что-то неясное, пытается узнать то, что видит, и не может…

"Великий Вещий…что это?"

Странное существо выглядело одновременно притягательным и пугающим. Плавно-четкая очерченность движений хищника, сытого, сильного, уверенного в себе, быстрая легкость и в то же время несуетная неспешность… Золотисто-смуглая от солнца кожа, покрытая сетью тонких, почти незаметных шрамов, и огромные когти, ухоженно блестящие черным глянцем. Странные рога от висков, глаза, светящиеся ярким золотом, отрешенные, холодные и смотрящие в упор.

Марфайрус уже хотел было развернуться и уйти, чувствуя, как мурашки толпой бегут по спине, но вдруг из дома вышел Равен Каарис — немного сонный, взъерошенный, в свободной тунике — спокойно подошел к зверю, встал, скрестил руки на груди и что-то тихо проговорил.

Существо чуть повернуло в сторону Ветряника заостренное подвижное ухо, скосило янтарно-золотой глаз и неслышно ответило. А потом кривой черный коготь уперся прямо в Марфайруса. Существо что-то проговорило, и его уши вопросительно встали торчком.

Равен вздохнул, повернулся к Хранителю Смерти. Он, давно уже знал о его присутствии и по пути все измышлял, как лучше объяснить и с чего начать…

— Марфайрус… Ну, проходи, раз уж пришел.

Старый маг шагнул вперед, неторопливо приблизившись. Незнакомое существо, своим присутствием теребившее какие-то закоулки памяти, отступило на пару шагов назад и вскинуло меч на плечо.

— Кто это, ата? Твой знакомый?

— Это…Марфайрус, Каинар. Хранитель Смерти, — кивнул вемпари.

— А-а, — равнодушно сказало существо. — Понятно. Мне идти к Колоннам?

Бедняга маг задохнулся от неожиданности и отшагнул назад, чуть не запутавшись в собственном одеянии. Испуга и изумления не могла скрыть даже всегдашняя холодная траурная маска.

— К-Каинар?.. Но… Как? Не… невозможно!

Равен шевельнул крыльями:

— Иди-иди, только недолго… — он шагнул к хранителю. — Марфайрус… это… действительно Каинар. Точнее, таким его сделал Мобиус… но Колонны не отвергли его — он остался нашим Хранителем Равновесия.

Существо презрительно-насмешливо фыркнуло, ощерив в, так сказать, улыбке, все шесть жутковатого вида клыков, кивнуло Равену и скрылось в доме. С пару минут Марфайрус потрясенно молчал, а потом накинулся на крылатого:

— Какого хильден, Равен?! Ты все это время все знал и молчал?!

— А что мне оставалось делать? Когда я его нашел — он умирал, и был уже… в таком состоянии. Как я мог его показать Кругу? Подумай сам…

— И ты молчал и врал, — сцепил руки на животе Хранитель Смерти. — А мы уже больше двух лет «ищем». Очень хорошо.

Равен тихо зашипел, постепенно выходя из себя — у его плеча объявилась длинная драконья морда Юдара. Элементаль открыл пасть и выдал тонким женским голосом:

— Ненавижу! Ненавижу! Убить-убить!

— Марфайрус…

— И что теперь такое это существо? Ты не боишься, что оно перегрызать глотки начнет тем, кому обязано служить? — гнев заклубился вокруг старого мага плотным облаком.

— Это химер, — невозмутимо отозвался вемпари, — И… он станет родоначальником нового народа, что придет на смену нам, крылатым, ибо мы скоро исчезнем с лица земли!

— Еще не лучше, — склонил голову набок человек. — Вы уже и судьбу его распланировали. Что еще готовите, синие интриганы? Ты, и этот твой обалдуй в короне.

— Не ты видишь будущее, Марфайрус, и не тебе решать, что будет дальше.

Юдар рыкнул и сиганул в лес, пролетев мимо Хранителя Смерти.

Марфайрус утратил обычную свою невозмутимость, разозлившись не на шутку.

— Никак людей со свету сжить вздумали?

— Люди никуда не исчезнут — они будут всегда, — невозмутимо ответил вемпари. — За них можешь не волноваться. Они с химерами будут жить в мире, — Равен недовольно дернул крыльями, пустив мелкие колючие смерчики.

— Ну-ну. Посмотрим. Когда ты на нас своего цепного пса…

Он осекся, когда химер, уже одетый как положено по зимнему времени, вдруг вырос прямо перед ним, решительно задвинув Равена себе за спину. Он зарычал, негромко, но с такой силой, что дрожь пробрала до костей.

— Каинар, все хорошо, — Ветряник положил руку на плечо сына, — Не пугай Марфайруса…

Только эта рука, казалось, сдерживала и без того озлобленного вот уже три месяца химера.

— Перестань лаять моего отца, — раздельно произнес Каинар. — Ты пахнешь, как та тварь.

— Он о Мобиусе… — тихонько пояснил Равен, шагнув вперед и коснувшись плеча приемного сына мягким крылом. — Вот видишь… А ты хотел, чтобы я сразу рассказал обо всем Кругу? Да ты, маг, самый здравомыслящий Хранитель — и то не в состоянии понять и принять…

— Если ты судишь только по когтям и клыкам, я не хочу иметь с тобой ничего общего, — Каинар отступил под опеку родного крыла, понимая, что сдерживается только благодаря грозовому запаху перьев и вемпарийскому теплу. — Если все люди таковы — мне стоит гордиться, что я химера.

Марфайрус замер, все еще не в силах прийти в себя. Все происходящее все сильнее расшатывало привычную картину мира, голова кружилась, а от одного только вида этого самого химера становилось жутко.

— …Как… это — и сможет жить в мире?.. — с трудом выдавил он, невольно отшатнувшись на ватных ногах.

— Поверь — он не только сможет жить, но и нести на себе всю ношу Хранителя Равновесия. Его выбрали Колонны и не отказались, — спокойно произнес Равен. — И тебе придется принять волю Вещего.

Каинар опасно закаменел лицом, руки напряглись, из пальцев выскользнули на всю длину когти. Он почти вжался в бок и крыло Равена, стараясь сдержать себя. Выдержка, воспитание… Как мало они значат, оказывается, когда незаслуженно и зло обижает какой-то сторонний зевака, решивший, что имеет право судить?

— Человече… У меня имя есть.

Хранитель Смерти снова отступил, искоса глянув на Равена:

— Раз уж так решил Вещий… И… Каинара приняли Колонны, — человек все-таки посмотрел на химера, — то мне остается лишь подчиниться его воле. Если уж я сую голову в петлю… Что ж… я знаю, что ждет меня за Гранью Яви.

Равен усмехнулся, кивнул куда-то в сторону — и рядом бесшумно выплыл Юдар с зеленым яблоком в зубах. Элементаль выдал какой-то нечленораздельный звук и пихнул яблоко Каинару, обдав волной влажного воздуха.

Химер растерянно принял плод, показавшийся маленьким в широкой когтистой лапе. Была б его воля, он, наверное, вовсе бы спрятался под отцовым крылом. Внутри клокотала обида на незаслуженное оскорбление, но он не хотел ее показывать — еще не хватало, перед этим отвратительно пахнущим старостью и смертью человеком. Может быть, он и Хранитель, но запах… Запах поднимал в душе осевшую было багровую муть ужаса.

— Я приду к Колоннам, человек. Но только потому, что я тот, кто есть. Уйди отсюда и не беспокой больше ни меня, ни моих родных.

Марфайрус нахмурился, как-то странно глянув на Равена, и неторопливо отступил назад — сходу повернуться спиной к химеру он не рискнул. А потом поспешно скрылся за деревьями.

— Эх, чудо ты зубастое, — беззлобно усмехнулся вемпари, пихнув Каинара крылом.

В ответ "зубастое чудо", даром, что выше отца ростом, молча уткнулось головой ему в плечо и замерло, дыша знакомым теплым запахом.

Крылатый вздохнул, запустив пальцы в белую гриву и чуть потрепав химера по загривку:

— Ты чего это? Хандра прошла?

— Объясни, почему, — поднял глаза на отца химер. — Почему так? Разве Хранителю не положено знать и понимать больше других? Разве он не знает, чем оборачивается ложное представление?

— Потому что это просто люди. Они всегда боятся непонятного. А еще боятся, что кто-то их подвинет, — усмехнулся крылатый. — Даже Хранители. Но не стоит из-за этого беспокоиться — пройдет время — и они поймут…

Каинар громко благодарно муркнул и потерся теплым, покрытым кожей рогом о ладонь.

В тот день он никуда не пошел. Он остался дома и предпочел провести весь день с отцом и матерью, и впервые за все это время они слышали его смех. Он отчаянно и настойчиво ластился к обоим родителям, мурлыкал, как огромный кот, и даже вздумал носить на руках нелегонькую Инайю. Равен на это дело расхохотался, заявив, что сам на такие подвиги уже не бросится. За это супруга запустила в него полотенцем, весело хохоча.

Рычащий баритон химера раздавался то здесь, то там, раскатываясь по дому гулким эхом — то он что-то напевал, а то вдруг принимался на ходу сочинять стишки-нескладушки, попутно шастая по дому и выискивая, где что поломалось или попортилось. Чтобы починить. Из него потоком хлестало какое-то бесшабашное веселье. Ближе к вечеру он в закоулках чердака откопал небольшую арфу, и глаза его разгорелись. Каинар провозился с колками и струнами больше часа, но инструмент настроил.

Боль потери не прошла совсем, как могло показаться, нет. Каинар по-прежнему часто вспоминал свою маленькую сестричку-кошку, жалея, что она не видит всего того, что видит он. Но рана зарубцевалась, перестав кровоточить — не пристало тому, кто несет на себе груз благополучия мира, долго предаваться скорби, ведь все живое отзывается так легко и быстро… Поэтому вечером, когда все собрались в гостиной перед очагом, Каинар взял в руки арфу. Крупные и неуклюжие с виду пальцы легко перебирали струны, кончики когтей рождали мелодичные переборы, вторившие негромкому сильному и хорошо поставленному, как у всех чародеев, голосу, несмотря на проскакивающие рыки, напевающему какую-то старую балладу. И все бы хорошо, кабы не уловили чуткие уши гам, внезапно раздавшийся на дворе. Химер вздрогнул и настороженно замер, оборвав песню.

Каково же было его удивление, когда в дом вошли… Нет, не вошли. Ввалились с гамом и визгом, раз, два, три, четы… девять вемпари, четверо из которых — маленькие. Все они галдели, хихикали, пререкались, шутили, смеялись… От пестроты перьев рябило в глазах, шум ударил по ушам, и они прижались к голове. Все они были невысоки, худы и удивительно похожи на Ветряника и его жену чертами.

Равен и сам удивился. Все его дети — Аштай, Контар и младшая дочь Ламисса — все были здесь, сыновья еще и с женами. Насколько он успел разглядеть — внуки пришли не все, видимо, с собой взяли только самых маленьких…

— Великий Вещий — почему вы не предупредили?! — подскочила Инайя, всплеснув руками и крыльями. — Я бы хоть… приготовила чего…

— Бабушка! Дедушка! — радостно запищали дети, бросаясь к супругам Каарис, облепляя их и просясь на ручки. Правда, заметив незнакомое им существо, тут же смущенно попрятались, выглядывая из-за родителей и с любопытством рассматривая Каинара.

Тот, в свою очередь, смутившись, сделал вид, что всецело занят инструментом. Он сидел на полу возле камина, поджав одну ногу, и тихонько перебирал струны арфы. Перед родными детьми Равена ему вдруг сделалось неловко.

Некоторое время многочисленное семейство вемпари о чем-то радостно шумело, болтало, толкалось крыльями в тесноватой для такого столпотворения гостиной, пока Равен громкими хлопками не прервал общую болтовню.

— Так! Хочу кое-что сказать… У нас пополнение. Каинар, иди сюда.

Все взгляды устремились к химеру.

Бережно отложив арфу, тот поднялся и подошел к остальным, но так, чтобы оказаться поближе к приемному отцу. Под чужими взглядами двигался он скованно.

— Дети, это Каинар. Ваш новый братик… — улыбнулся Равен.

Дети, до сего момента смущенно прятавшиеся от незнакомца, вылетели из-за спин родителей и набросились на «братика» с радостным визгом.

Химер в первые мгновения опешил, не зная, как себя вести, теряясь от такой бурной радости, и даже пару раз коротко негромко рыкнул на вемпарят — те каким-то чудом сумели доволочь его до стоявшей в углу тахты, закиданной подушками, взобрались повыше и теперь вовсю таскали несчастного Каинара за уши, волосы и лапы. Химер только и мог, что беспомощно порыкивать. Родители попытались было урезонить неугомонных чад, но куда там! Крылатая малышня окончательно завалила химера, облепив со всех сторон так, что он не знал, как и отбиться от них. Не когти же выпускать, право слово. В конце концов, на них гаркнул Равен, не в силах больше смотреть в жалобные глаза химера. Детки порскнули в разные стороны и попрятались. Благодарный до глубины души Каинар, наконец, сумел подняться. Выглядел он теперь донельзя растрепанным.

Аштай, спихнув расшалившегося ребенка супруге, внимательней присмотрелся к Каинару:

— Ты ведь Хранитель Равновесия? — он покосился на Равена, сгребшего на руки кого-то из внуков, — Он тебя сильно гоняет?

— Уже нет, — ответил Каинар, пригладив волосы. — Я сам себя гоняю. Но не гоняй он, остался бы я двуногим зверем…

— Значит все же раньше, — хмыкнул Аштай, — М-да, как на него похоже. За столько времени он нисколько не изменился. И мать, наверное, тоже, а? — хитро подмигнул он. — Все те же споры на тему "что ты не кормишь ребенка"?

— Слава всем Богам, прекратились, — фыркнул Каинар. — Но если подумать, это не так уж плохо. Таких родителей еще поискать надо… Жаль, не помню, но что-то мне подсказывает, что кровные мои родители такими отнюдь не были.

Аштай смущенно замолчал, потом тихо произнес:

— Есть вещи, которые нам знать не стоит…

— Есть, — согласился химер. — Очень даже есть.

Он помнил, какими были его первые дни в этом доме, как страшно было забитому замученному зверю в ласковых и добрых руках. Как он ждал наказания даже за мало-мальски косой взгляд, за каждый рык или неповиновение. А память шевелилась и подсказывала, что до этого было еще хуже. Что в пещерах среди нежити била не теплая ладонь легким шлепком по загривку или пониже спины — хлестал гудящей змеей черный хлыст мрака, впивался в сердце, вынимал душу.

Теперь все не так. Теперь он здесь полноправный член семьи, у него есть дом, отец, мать и будущее. И внезапно химер увидел себя со стороны — странным, непонятным созданием, несостоявшейся нежитью с кошачьей натурой, лишившимся, казалось бы, всего — и внезапно получившим все сполна, и еще намного больше. За что, за какие заслуги? Непонятно. Но, может, в долг? В таком случае, он этот долг выплатит, а надежды — оправдает.

Каинар вспомнил Хранителя Смерти, его ужас, непонимание, неверие, чуть ли не дошедшее до отвращения… И плюнул на все это с высокой колокольни. У него есть семья, он навсегда свой среди этой шумной и веселой компании, так зачем больше? Возможно, когда-нибудь у него появятся свои дети. Сыновья и дочери. Правда, он пока еще не представлял, как, когда и с кем, да и не чувствовал себя готовым к ораве сорванцов, таких же неугомонных, как Равеновы внуки, но… Никто ведь не запрещает немного помечтать, верно?

Усевшись в уголке, химер снова взялся за арфу, наигрывая что-то феерически-легкое… Ему виделся черно-золотой дракон. Он танцевал на острие иглы, взмахивая шелком огромных мягких крыльев, роняя блики с чешуи цвета обсидиана и золотистой бронзы. Извивались усы в гагатовых шишечках на узкой, украшенной роговым клювом морде, мерцали серебром огромные глаза под короной рогов. Хлыстом щелкал длинный гребнистый хвост, а тонкие, с виду жилистые лапы перебирали острие…

Вечер выдался веселым. Было много баек, шуток-прибауток, новостей из горного дома Вемпари. Дети, в конце концов, поладили с химером, и он уволок их играть на улицу, чтобы взрослые могли спокойно поговорить. Так что, со двора то и дело слышался визг, писк, рык, хохот и еще множество всяких звуков, возвещающих о полном бедламе. Вернулась эта компания часа через три, уже в полнейшей темноте, в снегу с ног до головы. Инайя выбила мокротень с гуляк веником, после чего вручила им по кружке горячего чая с булочками. Гости отбыли домой порталом уже поздно ночью, притом малышню пришлось отрывать от Каинара чуть ли не силой с обещаниями, что они обязательно придут в гости еще.

Дом спал. Стояла живая ночная тишина. Поскрипывало дерево, где-то капала вода, и раздавался мягкий топоток домашнего духа, пришедшего к своему блюдцу с молоком. Где-то шуршали мыши. В конец вымотавшийся Каинар сидел на полутемной кухне, освещенной всего одной масляной лампой, слушал тишь, и пил чай, перебивая привкус выпитой меньше получаса назад крови. Солено-металлический вкус ему нравился куда меньше ароматного чайного букета, но куда деваться, если внутренности начинают есть сами себя, изводя неприятной жгучей резью? Химер вздохнул и лениво вытянулся на стуле.

— Опять не спишь? — тихо спросил Равен, прошелестев крыльями у входа на кухню.

— А не хочу, — мурлыкнул Каинар, отпивая из чашки. — После такого гама как-то не получается.

— А вот представь, каково было мне, когда те трое моих были маленькими. Тут уж их домой не отправишь…

— В таком случае, ты герой. Чай будешь?

— Нет, спасибо, — Равен присел на стул рядом с Каинаром, поставив локти на стол и устало подперев голову. — Герой… Героем был Теуш Одрон… с его-то дикаренком.

— Отец Яноса Одрона? Мне Янос показался рассудительным. Хотя, он… странный немного, это есть.

Химер держал фарфоровую чашку в кончиках выпущенных когтей, изредка делая глоток-другой — исключительно ради удовольствия от вкуса напитка. Движения лап при этом смотрелись на удивление изящно.

— Лучше тебе не знать, что там вообще творилось… — хмыкнул вемпари, удобнее умостив седые крылья. — И кстати… Каинар, — медленно начал он, — скоро Ритуал Равновесия…

— А какое нынче число? — внешне химер невозмутимости не утратил, но леность из позы и движений пропала.

— Двадцать восьмое, Месяц Белого Тигра, — отозвался Равен, — И тебе придется явиться к Кругу и выполнить Ритуал.

Каинар скривился: — Придется. Хранители все такие, как этот Смотрящий-во-Тьму?

— Нет, не все. Хотя бы потому, что есть Дингар. А Марфайрус… не обращай на него внимания.

Равен порылся в складках туники, извлекая оттуда круглый медальон, и протянул его химеру: — Держи. Это твое.

Химер отставил чашку и принял вещицу. На ладонь Каинару лег увесистый кругляш золота на тонкой, но прочной цепочке. На блестящей поверхности был отчеканен узор — пронзенный от углов к центру восемью спицами восьмигранник, рядом с каждой из граней которого красовался символ одной из Стихий. Огонь, Вода, Земля, Воздух, Жизнь, Смерть, Дух и Время. В центре восьмигранника была выбита маленькая звездочка о восьми лучах. Медальон Хранителей Равновесия, по слухам, принадлежавший еще самому Роулу Белому.

— Я что, потерял его? — химер с некоторым усилием совладал с замочком и застегнул его у себя на шее.

— Оставил… — ответил Равен. — К счастью, мы его нашли до Мобиуса. И хранили, ожидая тебя.

— Спасибо, — прикрыл глаза Каинар. — А что было там… До пещер? Кем я был, в какой семье родился?

Золотые глаза светились вроде бы и мягко, но он ждал правдивого ответа.

— Ты… вырос в дворянской семье и был избран Хранителем, — вемпари тщательно подбирал слова. — Но… отец был против твоей… должности и ты ушел, постигая высшую магию самостоятельно.

— Уж не у тебя ли? — улыбнулся Каинар, показывая кончики верхних передних клыков. — А почему он был против? Мне кажется, это глупо.

— Ну, когда у меня, когда у других… а почему был против — не знаю. Не считал он магов кем-то существенным.

— Значит, я дворянин, — хмыкнул Каинар. — Со всеми вытекающими из этого гадостями… Родовитый, или так себе?

— Я в ваших династиях плохо разбираюсь, — махнул рукой вемпари. — Вроде и что-то от королевской было, но вроде и не сильно влиятельная… А может просто разорившаяся со временем.

— Понятно, — химер посмотрел в пустую чашку, передумал наливать чай снова, потом хитро посмотрел на отца. — Ата, скажи честно, — голос его был вкрадчив, как никогда, — что ты задумал на мой счет?

— Я? — изобразил удивление тот, — Ты избран Хранителем Равновесия, и я хочу, чтобы ты им стал. А со временем… Ты сам решишь, что делать дальше и как распоряжаться своей судьбой.

— Ой ли? — хихикнул Каинар в ответ. — А то я постоянно слышу: ты нет-нет, да обмолвишься о "прародителе народа" да "владыке мира". Это к чему?

— Ну, сам подумай — ты химер, один пока что. А потом будут у тебя дети, и у них будут дети, — Равен объяснял, как маленькому ребенку. — И все будут химерами. Потом и появиться новый народ!

Каинар в ответ хрюкнул что-то нечленораздельное о гаремах и подобрался, собираясь встать.

— Пойду, пожалуй, все-таки лягу, а то до утра всего ничего… Ты не мог бы помочь мне вспомнить, что к чему, пока до Ритуала есть время?

— Конечно, Каинар. Сейчас иди, отдыхай, завтра начнем.

На том они и разошлись. А на следующее утро внезапно разыгралась такая непогода, что ни о каком утреннем танце с оружием не могло быть и речи. Зима решила вступить в свои права и нагнала вьюгу, да такую, что по утру невозможно было открыть ни двери ни окна первого этажа. Счастлив метели был только Юдар, с дикими воплями и визгом нарезающий круги в снеговой свистопляске.

Каинар позволил себе подремать утром лишних два часа и поднялся поздно, когда родители уже давно позавтракали. Но, несмотря на огромное рвение к занятиям, для начала Равен все-таки заставил сына съесть завтрак. И только после этого они вдвоем уселись в гостиной, под веселое потрескивание огня в камине в полной ватной тишине занесенного снегом дома поведя разговор.

— Колонны, Каинар, — вещал вемпари, начав подбираться к делу издалека, а заодно решив напомнить молодому химеру парочку очевидных истин — вреда не будет, — есть не только то, что мы всегда видим на горизонте. Они создавались, как скрепа ткани нашей реальности, как защита от Великого Ничто, а посему они тройственны. Одна часть их — это то, что мы видим в явном мире, живые тела, что освещают наш континент. Корни Колонн уходят в самую земную глубь, к раскаленному нутру, к сердцевине — чтобы там погрузиться в глубины мира духов и демонов, откуда к нам приходит всяческое зло.

— Хир-эн-Алден тоже? — спросил Каинар, теребя в когтях цепочку с медальоном.

— Нет, эти заперты в реальности, параллельной нашей, но со своими законами… Так вот, не перебивай меня! Вершины Колонн теряются высоко в небе, там, куда не летаем даже мы и драконы. Никто не видел, где они кончаются, и кончаются ли вообще где-то… Но, думается мне, они растворяются, чтобы прорасти там, где обитают Боги и предки. И они пропускают через себя силы всех трех миров в обе стороны, создавая два потока невероятной напряженности и мощи. Вот почему не-Хранители не могут к ним приближаться — не выдерживают.

Мимо проплыла Инайя, пахнущая молоком, свежим хлебом и теплыми перьями, посмотрела на своих мужчин и, тихо умилившись, скрылась наверху. Оба были увлечены разговором, поэтому так ничего и не заметили.

— Однако, время от времени Великое Ничто снова стремится прорвать ткань нашей реальности, и скрепа слабеет, расшатывается баланс удерживающих ее Стихий. За которым следишь как раз ты.

Взгляд химера сделался цепким и пристальным.

— Тебе на сей раз предстоит работа, с которой ты, как Хранитель, не сталкивался ни разу — Большой Ритуал. Ты, как носитель Ключа должен будешь взять на себя силы всех трех миров и залатать прореху. Это сложно и тяжело, но необходимо… — Равен вздохнул. — У тебя есть месяц, чтобы хотя бы отчасти привыкнуть выдерживать нагрузки, подобные этой. И учти, это — на всю твою о-очень долгую жизнь.

— Как будто, у меня есть выбор, — ухмыльнулся химер в ответ.

С этого дня снова начались изматывающие занятия, но, на сей раз, по основам хранительства. Перво-наперво Равен взялся за выравнивание ауры. Внешний кокон Каинара был похож на что угодно, кроме нормальной оболочки мага — торчал в разные стороны, словно ежиные иглы, бугрился, топорщился и к тому же, не достигал нужной плотности. "Сосуд Силы должен быть чист и ровен!" — заявил вемпари, порхая руками вокруг неподвижно сидящего Каинара, но не касаясь его — так что тот мог ощущать лишь мощный ток тепла от ладоней крылатого. Равен при этом ворчал, не переставая, что-то о неучах, которые совершенно не следят за оболочкой и цепляют на нее что попало без разбору. Через полчаса в теле у химера образовалась приятная воздушная легкость, а потом начало ощутимо потряхивать. Едва только отец отступил в сторону, Каинар попытался встать, и его ощутимо повело, так что пришлось сесть обратно.

— Вот, до чего небрежность доводит! — назидательно поднял палец Равен. — И чтоб кокон у тебя всегда пребывал в таком вот идеально чистом и ровном виде, понял?

— Куда уж понятнее…

Так и пошло время день за днем — в непрерывных уроках. Равен старался вернуть ученику не только чувствительность к потокам и струнам стихийной силы, пронизывающей все живое вокруг, но и натаскать его направлять их по своему усмотрению, плести в сложные сети, добиваясь необходимой цели. Учил выдерживать мощные потоки без вреда для тела и духа, правил слишком по-звериному прирыкивающий голос, чтобы в нужный день он зазвучал чисто и ясно, выплетая вязь священного волшебства. Каинару это напоминало бесконечную круговерть похожих друг на друга дней, заполненных медитациями, практиками, распевками, объяснениями, снова медитациями, чисткой кокона… И так без конца по кругу.

Но вот на исходе года, когда до дня зимнего солнцестояния оставалось времени — кот наплакал, Равен велел химеру хорошенько отдохнуть и как следует выспаться.

Через пару дней им предстояло идти к Колоннам, чтобы… ну, что греха таить, выяснить отношения с Кругом Девяти — маги наверняка уже обо всем знают от старого Марфайруса и трясут бородами в ожидании скандала. Грызня должна будет утихнуть до наступления точки Поворота — и тогда Хранителю Равновесия придется показать себя.

В нужный день Равен проснулся еще до восхода солнца. Осторожно, чтобы не разбудить домашних, спустился вниз и вышел на улицу, вдыхая морозный воздух и наблюдая за неторопливым танцем снежинок. Даже Юдар, обычно носящийся с разномастными воями и визгами, сейчас тихонько кружил у самой земли, съежившись в крошечную змейку и поднимая мелкую ледяную крупу. Заметив своего Хранителя, Элементаль тут же бросился к нему на шею, слегка взъерошив перья и волосы, и устроился на плечах, вопросительно поглядывая на Колонны на фоне светлеющего неба.

— Сегодня. Да, сегодня все изменится… — тихо произнес Равен.

Вемпари расправил крылья, легко поднимаясь вверх с потоками ветра. И только оказавшись над деревьями, он позволил себе захлопать крыльями, набирая высоту. Далеко он не стал улетать, лишь поднялся повыше, разглядывая окрестности. Рядом носился выросший в полный свой размер Юдар, хлопая полупрозрачной пастью и смеясь всеми голосами мира. Равен улыбнулся — спокойно и счастливо. Да, все же правду говорят — для неба никогда не состаришься, оно никогда не надоест…

Покружив еще немного, он сложил крылья, стремительно возвращаясь назад, к сонному домику на лесной опушке. Мягко приземлился, глуша звуки кольцами Юдара. Снова глянув на горизонт, где уже показался краешек солнца, отправил Элементаля будить Каинара.

Юдар мгновенно съежился до размеров мелкого зверька и скрылся в доме. Едва оказавшись в комнате химера, он с шелестом вспрыгнул на край топчана и подул в лицо Каинара.

Тот в то же мгновение подскочил, словно в нем кто-то спустил стальную сжатую пружину. Он спал вполглаза всю ночь, то и дело вскидываясь — не опоздал ли, не поздно ли?.. Одевшись меньше, чем за минуту, пригладив гребнем лохматые волосы и потрепав Юдара по загривку, химер спустился вниз и вышел на крыльцо. Медальон холодил кожу под рубашкой, сердце прыгало полоумным зайцем. Каинар заметно нервничал.

— Успокойся… сейчас же, — тихо произнес Равен. Он стоял, скрестив руки на груди и неотрывно глядя на встающее солнце.

— А если они откажутся?..

— Они? Откажутся? — усмехнулся вемпари, — Вряд ли. Хоть они и глупы, но не самоубийцы… Не волнуйся на этот счет. Лучше попей воды и приготовься.

Каинар прошелся по двору, стараясь дышать ровнее и спокойнее, позволяя зимнему морозу охладить пыл волнения. Ведь, в конце концов, никто не посмеет лишить его того, что он имеет. Это прочие Хранители могут оставаться в Круге или быть отвергнуты им, а маг Равновесия остается навсегда, от рождения и до смерти. Так что…

Каинар бросил себе в лицо горсть снега из ближайшего сугроба и вернулся к отцу, как ни в чем не бывало.

— Пошли?..

Вемпари кивнул, спокойным шагом двинувшись в сторону Колонн. Прогулка не повредит.

Как ни странно, но в этот день члены Круга девяти прибыли очень рано. Почти все Хранители были здесь, оживленно обсуждая предстоящий Ритуал.

— Ну и как ты себе это представляешь, Марфайрус?! Это чистое безумие! — беленился Фотис, хранитель огня — его Элементаль Пирос сидел на Колонне, бросая шипящие искры.

— Я — никак, — отозвался хранитель смерти, — Но в любом случае… нужно подождать и потом решить, что делать.

— Чего тут ждать, скажите мне на милость? — встрял в разговор Аквис, Хранитель Воды. — Ты сказал, что у нас есть Хранитель Равновесия, так? Значит, Ритуал должен состояться!

— Ты хочешь доверить такое какому-то чудовищу?! — подскочил Фотис.

Остальные Хранители возмущенно зароптали, поддерживая Хранителя Огня. Невозмутимым и даже немного апатичным оставался только один — сидящий прямо на холодном камне высокий человек в зеленых одеждах. Он зевал, кутаясь в безразмерные одежды, и искоса поглядывал на беснующихся людей красным глазом.

— Вам еще не надоело? — тихо, но резко произнес он — разговоры стихли и все взгляды устремились к нему.

— Что значит — «надоело», господин Дингар? — сузил глаза Хранитель Земли Гайюс, — Неужели вы не понимаете, чем нам может грозить все это?

— Сейчас важен ритуал, — вздохнул дракон, — Взгляните на Колонну Равновесия — она бела, а значит, Великий Вещий принял и ждет своего Хранителя. Что бы не думали вы, Гайюс, и остальные….

На мгновение маги затихли, удивленно переглядываясь, и, недовольно ворча, разошлись к своим Колоннам.

— Хорошо. Подождем еще немного. Авось, явится… Каинар, — скривился на последнем слова Аквис.

Ждать им пришлось совсем недолго. Не прошло и четверти часа, как из-за деревьев показались две фигуры, неспешным степенным шагом идущие прямо к основанию Колонн. В одной, невысокой, худой и крылатой, собравшиеся маги без труда узнали Равена, другая же… Люди потрясенно замерли. Все это время молчавшая молоденькая ведьма Талиана, Хранительница Жизни, заступившая на свой пост всего месяц или полтора назад, испуганно пискнула и юркнула за Колонну, чтобы тут же высунуться оттуда с любопытством.

Он шел, как хозяин. Легкая, мягкая, чуть танцующая походка, присущая кошкам, спокойный и сосредоточенный взгляд золотых глаз, горделиво прямая спина, даже полуулыбка на губах оставшегося почти прежним лица… Он с цокотом когтей ступил на пандус, пропустив вперед вемпари — и поклонился всем сразу. Так кланяется радушный хозяин своим гостям.

Равен прошествовал до своей Колонны, на которой уже свил прозрачные кольца Юдар, и спокойно встал, тряхнув крыльями и пустив мелкие смерчики по мрамору…

— Господин Каарис — как это понимать?! — опомнившись, возмутился Фотис, — Что это… Почему вы ничего не говорили нам?!

— Не считал нужным. Однако сейчас есть более важные дела — Ритуал например.

Хранители зароптали, невольно отступая к своим Колоннам и косясь на Каинара. Только Дингар, спокойно шагнул вперед, приветственно поклонившись химеру:

— Рад снова видеть, Белая Химера, Хранитель Ключа и Великого Равновесия…

— Мое взаимное почтение, Дингар Малахит Красное Око, — раскатился над лугом низкий голос. Магов пробрало до костей, новенькая ведьма снова пискнула. — И вам доброго здравия, господа маги, и множества сил.

Он по-прежнему держался среди них полным хозяином положения. Ни один человек не испытывал желания ссориться и скандалить сейчас с этим существом, столь властно пригвоздившим их к земле своей улыбкой о шести клыках. Две пары черных блестящих когтей негромко цокали по стылому камню, пока он прохаживался от одного чародея к другому, лично осведомляясь у каждого, готов ли он к действу, и улыбался. Мило так. Дойдя до Талианы, Каинар галантнейшим образом поцеловал ее тонкую холеную ручку. Ведьмочка зарделась от смущения, но испугалась куда как меньше, чем можно было бы предположить.

Солнце поднялось уже довольно высоко, когда все страсти, наконец, улеглись, так толком и не начавшись. На древних камнях целиком и полностью царил Каинар.

Он стоял возле своей Колонны, окруженный слетевшимися Элементалями, играющими и кружащимися Великими Духами. Два зверька, голубовато-серебристый и черный, духи Жизни и Смерти, сидели у него на плечах, о ноги ласкался, не обжигая, Пирос. Огромная Гея, вспахав покров сугробов, высунулась из земли и положила каменную голову на мрамор, прося внимания. Акулин, водяная фурия, блестя прозрачным водяным телом — и как не леденела на морозе? — удобно устроилась у химера на руках и что-то тихо журчала ему… Юдар гордо сидел на своей Колонне, громогласно пообещав Каинару, что "потискает дома". Маги смотрели на сие зрелище не то что круглыми — квадратными глазами.

Но постепенно и это оживление прошло. К полудню девять фигур неподвижно замерли полукругом возле своих Колонн, рядом с ними дрожащим маревом застыли Духи. И без того плотный воздух постепенно начал наливаться напряжением сил.

В тишине раздался первый дробный перестук когтей. Шаг — клац, звенит струна Силы. Шаг — клац, звенит еще одна струна. Шаг — клац, взлетают руки и подхватывают потоки. Шаг, шаг, шаг, и голос раздается первой нотой древнейшей песни, а сознание внезапно покидает пределы тела, становясь больше, выше, дальше… Голос ведет мелодию, и к нему присоединяются другие голоса. Первый, второй, третий, четвертый… Вот уже все восемь влились в общий хор, вторя девятому, каждый со своей Песней, рожденной, как часть единого целого. И вот уже древние камни отзываются на них, и сила течет сквозь Колонны, давая мощь духам и втекая в тела магов. Сверху, снизу, справа, слева, со всех сторон. Шаг, шаг, шаг, шаг, по рисунку, который помнит не повседневный разум, но глубинная часть его и само тело. А голоса льются, и восемь потоков подхватывает Белая Химера, свивая их тугим жгутом. Сознание стремится все шире ввысь, все дальше вглубь, и ликует от собственной мощи, зная, что никогда прежде не бывало так раньше. И кажется, что напор Стихий разорвет хрупкую плоть, но нет. Летящая душа легко несет бьющийся жгут потоков, что начинаются где-то там, от восьми фигурок внизу, и видит мутную прореху в сверкающем полотне реальности перед собой…

Шаг, шаг, шаг, шаг, взмах рук, последние, взвившиеся птицами ноты, ярчайшая вспышка от земли и до неба — и ставшая вдруг маленькой фигурка Хранителя с ярким огоньком у груди напротив сердца беспомощно валится на стылые камни.

Но Ритуал закончен.

…Равен шевельнул крыльями и поднялся на ноги — от последнего аккорда всех свалило на камни — только Дингар стоял на ногах, точнее, на лапах, видимо, решив, что четыре опоры и хвост надежнее человечьих культяпок. Дракон поднял голову и внимательно осмотрел окружающих.

— Давно не было такой хорошей встряски, а, господин Каарис?

— Это точно, — довольно усмехнулся вемпари, подходя к лежащему Каинару: — А ну вставай, Хранитель! Отморозишь себе чего на холодном камне!

В ответ послышалось невнятное хрипение, и химер зашевелился, пытаясь хотя бы сесть. Увы, полное опустошение упорно валило его обратно, и он мог только тихо скулить, стискивая лапами разламывающуюся от любого движения голову.

— У-у-у… Первый ритуал? — сочувственно протянул Дингар, процокав когтями по мрамору, потом оглядел лежащих и тихо постанывающих Хранителей-людей. — Ну, кое-кому сейчас похуже… Господин Каарис, давайте я вам его донесу до дома?

— Если не затруднит, — отозвался крылатый, аккуратно приподнимая и придерживая за плечи окончательно ухнувшего в обморок сына. — Только вот, этих кто по домам растащит?

— А ну их, сами расползутся, — махнул лапой Дингар, аккуратно поддевая когтями бесчувственного химера. — А вы домой идите, отдыхайте. Я принесу…

Равен хмыкнул и расправил крылья, взмывая вверх — рядом привычно колыхнул воздух Юдар, басовито посмеиваясь и поддерживая своего хозяина. Дракон со своей ношей неспешно двинулся следом.

…Кто вам сказал, что приходить в себя после обморока есть хорошо и приятно? Бессовестно и нагло врут! Ну, предположим, мягкая постель, да. Предположим, тепло. Но тело вяло-непослушное, будто его ватой набили, а голова болит так, что хоть топор проси. На голове, кстати, мокрое холодное полотенце. И кто тот святой, скажите, пожалуйста?.. Если разлепить глаза, то видно что-то сине-серое, сидящее рядом. От него, кстати, исходит знакомый теплый запах.

Каинар вяло зашевелился и попробовал сказать «спасибо», однако, голоса не обнаружил почему-то. Равен вздохнул, положив прохладную ладонь ему на лоб. Рядом тихо пискнул, известив о своем присутствии Юдар, и сочувственно подул свежим морским ветром на лицо химера.

— Ты отдыхай, отдыхай… Сейчас мать чай сделает с травами.

— По… — он закашлялся и умолк, поняв, что связки сорваны. Потом все-таки набрался храбрости и сиплым шепотом выдал: — Получилось?..

— Получилось, получилось, сынок, — почти счастливо выдохнул Равен, потрепав химера по лохматой голове. — Всех магов — как крылом прибил! Долго они будут вспоминать такой Ритуал.

— Что этот мальчиш-шка творит? — прошелестел Юдар, изображая чей-то голос. В уменьшенной версии Элементаля он звучал слегка пискляво, — Силы-то, силы-то немеряно!

— Мррр… — тихонько отозвался химер.

— Кто тут болтает, когда ему молчать положено? — вплыла в комнату Инайя. Лицо ее в желтом свете лампы, несмотря на строгий тон, так и лучилось улыбкой. — Допелся, герой, теперь несколько дней у меня молчать и одно горячее молоко пить будешь. На, — она вручила горячую кружку с чаем мужу, — поухаживай за сыном, он заслужил.

Равен улыбнулся, аккуратно приподнял Каинару голову. Юдар мгновенно поддел лапками подушку, поднимая ее выше — и крылатый протянул сыну чай.

— Давай, за папу, за маму, за Юдара…

В золотых глазах заиграли искорки смеха пополам со смущением, но химер сдержался и послушно позволил поить себя вкусным чаем. Голова, вроде бы, болела уже не так зверски, хотя, свет все равно раздражал и мешал. Поэтому Каинар, наконец собравшись с силами, сумел вывернуться из-под пледа и переползти под крыло к Равену, уютно умостив лохматую влажную от воды голову ему на колени. Вемпари не стал его выпихивать — только запустил пальцы в белую гриву, почесывая за ухом. Сегодня можно. Мальчик справился, с первого раза, да еще и такой Поток поднял — всех стариков опрокинуло. Но он довел до конца, несмотря ни на что…

Каинар только урчал, да подставлял голову под ласковые руки отца и матери, присевшей рядом. Он устал, но было так хорошо, что даже усталость не казалась чем-то страшным. В конце концов, он уснул, убаюканный запахом перьев, шелестом дыханий и стуком сердец.

Глава одиннадцатая

Наследство

Дневник Равена Каариса

Год 20 869 от Сотворения Колонн

Начало лета, день третий Месяца Огненного Солнца

Н

у, вот и все… Мой сын стал взрослым. Уехал вчера поутру одвуконь, при броне и оружии, серьезный и странно задумчивый. Наверное, строил планы. Так странно… Вчера я впервые действительно увидел в нем будущего правителя, полководца. Крупные широкогрудые кони, верховой и заводной, хорошие дорогие доспехи, откованные нашими лучшими мастерами точно по мерке, меч за плечами на широком крепком ремне… и вечно лохматящиеся волосы, которые он не собирает в хвост нарочно, так что белые пряди все время треплет ветер. Он и сам не подозревал, насколько выглядел в тот момент величественно. Несмотря на то, что отпускал я его всего лишь к владельцу Мелфьернского лена, то бишь к князю Сериоли, на душе все равно тревожно. Мало того, что это его отец-пьяница — хотя, за это я не волнуюсь, Каинар его и, будучи человеком, не особо-то жаловал, а сейчас и подавно — но, мало ли что… Сайрес Сериоли, как мне говорили, спился после смерти жены, не выдержавшей пропажи сына, забросил хозяйство, замок, гарнизон и крестьян. А сейчас у них случилась какая-то напасть, почти подчистую сожравшая три или четыре деревни в долине, и люди не выдержали, обратившись — ну да, к кому же еще, как не к нам — за помощью. Узнав об этом, Каинар с полдня что-то обдумывал. И, судя по тому, как разгорелись его глаза, в голове у него выстроился некий план. Делиться им он не спешил, но зато спросил у меня позволения заняться этим делом лично.

Позволение такое я, разумеется, дал, чай, не маленький уже. Но Юдару следить приказал днем и ночью, и беречь пуще глаза. Мало ли, что.

Три дня спустя

Наезженная, хорошо утоптанная дорога легко ложилась под копыта коней. Серого цвета в яблоках жеребец и заводной гнедой шли ходкой рысью почти прямо на север. Химер, прикрыв глаза и навострив уши, покачивался в седле серого, подремывая под бряцанье собственных доспехов. По его личному мнению, которое, само собой, спросить отец не удосужился, когда делал мастерам заказ, броня получилась чересчур роскошной. Можно было и попроще изобразить.

Любование окрестными видами, цветущими полями, пашнями, деревьями и прочими прелестями, давно прискучило химеру. Тем более, что кругом было как-то подозрительно пусто — ни людей, ни животных. Ни тебе пасущихся стад, отар и табунов, ни крестьян, вечно занятых работой, ни детворы. От самой Арки, через которую Каинар прошел два с половиной дня назад, он не встретил почти никого. А ведь, самое время вовсю работать на будущую зиму.

Зато попались две абсолютно пустых деревни. Настолько пустых, что, будь у химера на загривке шерсть, она бы стояла дыбом. На молчаливых улицах не попадалось даже крыс, кошек или птиц, что уж говорить о людях. И всюду стоял странный, чужой, холодный запах смерти. Сколько не осматривал Каинар улицы, дома, дворы и хозяйственные клети, он не нашел ничего. Только изредка попадались пятна крови да обрывки одежды. Поэтому, химер осмотрительно старался не снимать брони даже на отдыхе, а ремень Похитителя Душ держать так, чтобы было удобнее вытащить меч, в случае чего.

Но вот дорога свернула на запад и стала подниматься в гору, показался замок. Спустя час, химер пересек старый каменный мост через ущелье и вступил в пределы деревеньки, ютившейся под стенами крепости. Несмотря на каменные стены замка рядом, деревня была обнесена собственным частоколом, из-за которого то тут, то там торчали какие-то сооружения.

Привратник, судя по роже и явно с чужого плеча кожаным доспехам, простой ополченец, вытаращился на всадника во все глаза и неуклюже выставил перед собой пику.

— Стоять! Ты кто такой, морда зверолюдная?!

— Хозяин здешний! — рявкнул Каинар, мгновенно окрысившись. — Князь Сериоли, чтоб ты знал. Пшел вон!

Резко дернув пику опешившего мужика в сторону, химер пустил коней быстрым шагом, на ходу за цепочку выуживая на свет Божий медальон Хранителя и оставив его позванивать поверх узорчатого нагрудника. Авось так от него отстанут. Сбежавшихся ополченцев он разогнал, многозначительно потянувшись к рукояти фламберга, торчащей над правым плечом.

Люди отстали, конечно. Но зато они с испугом и трепетом косились на него, даже тыкая пальцами, пока он проезжал по деревенским улицам к замку. Молча провожали взглядами, оттаскивали детей, если тем хотелось потрогать странного рыцаря или подержаться за стремя. Каинару было на такой прием плевать, по крайней мере, внешне. Он не знал или не помнил этих людей, чтобы считать себя задетым их поведением. Ему важнее было подметить, как выглядит деревня, чтобы понять, какова напасть.

…Не было ни звука, ни тени — ничего, что могло бы выдать охотника раньше времени. Молодое, но уже вечноголодное существо беззвучным мороком перемахнуло частокол, цепляясь за шершавую кору обоюдоострыми когтями. Короткие крылья были прижаты к длинному, змеевидному телу, а все шесть лап работали слаженно и быстро. Хищники — они всегда такие сноровистые, даже в шальной молодости.

Один единственный прыжок — и на песок осело первое безголовое тело. Но даже прежде, чем его заметили, стоящий рядом человек успел лишиться плеча — и вот тогда, ответом на его захлебывающийся крик, началась паника. Слишком отвлекшиеся люди теперь разбегались, кто куда, как испуганные цыплята, не видя врага. Под Каинаром взвилась на дыбы лошадь, и ему едва удалось ее успокоить. Заводной конь вырвал повод и убежал со страшным, каким-то не лошадиным криком. Химеру пришлось спрыгнуть наземь и шлепком по крупу отослать в закоулки между домами серого, надеясь, что обе животины останутся целы.

— А ну, прекратить панику! — рявкнул он во весь голос, неожиданно громко раскатившийся над деревенской площадью.

Но разве же его кто-то слушал?..

Все бегали, стараясь спасти свои жизни, и падали, падали, падали, захлебываясь криком и хрипом. Или же беззвучно — кому особо не повезло. Впрочем, смерть от потери крови и заражения едва ли была более предпочтительной участью. Меж людей и домов носилось что-то хлесткое, верткое, приземистое. Безумное чувство вседозволенности окрыляло — но не лишало разума. Зверь видел зверя. Но подходить не спешил. До поры ему нравилось играть со старыми игрушками.

Запах крови ударил химеру в ноздри, заставив их затрепетать. Но он решительно не понимал, почему для людей не откроют ворота замка, почему не дадут переждать опасность?.. Меч тихо скользнул из-за плеча в ладонь и взвыл, готовясь впервые отведать крови в руке хозяина. Каинар видел, как на стенах появляются солдаты гарнизона, но они не спешили что-то делать. Уши дернулись, ловя в разноголосом гаме шелест непонятной невидимой твари.

Шелеста определенно становилось больше: вторя беззвучному довольному рыку хищника, такие же, как он сам — молодые и горячие — подбирались к стенам. Впрочем, их покуда видно не было. Рисковать своей шкурой… зачем, если один дурак уже сунулся вперед? Если он победит, станет матерым и получит еще шесть лап — со временем. Если погибнет… что ж. Будет повод вернуться и наконец, смести эту каменную ракушку, устроив в ней отличное логово.

Впрочем, даже будучи молодым, зверь знал правила охоты. Кто сильнее тот и прав. Кто знает о враге больше, тот и выиграл. Нельзя недооценивать странное существо, пахнущее иначе, чем этот скот в ограде из собственного частокола.

Опасность становилась все более и более осязаемой, почти вещественной. Каинар шкурой чуял ее вокруг. Текучим шагом двигаясь среди трупов, раненых и умирающих — вот девочка, какая она маленькая и худенькая… была — Каинар вслушивался, всматривался, принюхивался, ловя странный запах. Уходить с площади на улицы, где терялась свобода маневра, было ни в коем случае нельзя, но и играть в кошки-мышки с невидимкой становилось неудобно — сколько это могло продолжаться?..

Еще несколько минут кружения — и Каинар попросту остановился и замер, уперев меч острием в землю перед собой.

Хлесткое черное тело выдало себя лишь в последний миг, в стелющемся прыжке затрепетав кожистыми крыльями. Тварь атаковала сбоку и чуть снизу, как змея, метя не то в грудь, не то в живот, странно и как-то неправильно для зверя. Непонятная, раскрывающаяся тремя лепестками пасть, усеянная тонкими похожими на иглы зубами, уже предчувствовала вкус нового мяса, но — ни звука, ни крика. Словно кто-то выдернул голос из чешуйчатого тела. За ненадобностью.

Химер ждал и вслушивался. А поэтому, был готов. И скользящим шагом ушел в сторону с линии броска почти перед самым носом твари, вывернув руку с оружием и приложив ее гардой меча по голове где-то возле шеи. Кость, к его удивлению, не хрустнула. Они вообще были крепкими — кости у этой твари. Как и чешуя на хвосте, которым она, как плетью, огрела Каинара по руке, проносясь мимо. Как и гордость. Задетая гордость…

Беззвучно, в который раз беззвучно она крутанулась на месте, разрывая утоптанную пыль лезвиями когтей, и метнулась назад, метя уже в горло. Чтобы наверняка.

Руку от серьезной раны спас наруч — он же латная перчатка под химерью когтистую лапу — но боль от удара все же оказалась ощутимой, и Каинар отшагнул, крепче сжимая рукоять Похитителя. А тварь уже неслась на него. Снова в последний момент отклонившись с линии атаки, химер выпустил когти и ударил в шею, проверяя шкуру зверя на прочность — он хотел понять, что такое эта странная тварь. Зубастая морда пронеслась совсем рядом, обдало запахом тления.

Чешуя ломаными осколками брызнула в стороны — тварь все же была слишком молода. Но лап, увы, у нее было шесть, и двумя передними она зацепила химера, увлекая его за собой и сбивая с ног. И снова — ни звука. Ни шипения, ни крика — несмотря на то, что рана была болезненной.

Меч пришлось выпустить, но завалить себя химер не дал — выучка Равена не прошла даром. Падая, он собрал мускулы в тугой комок, а когти выпустил на всю длину, всаживая их в тело твари и намертво сжимая руки. Толкнуться от земли, развернуть противника, и, пользуясь разгоном его же собственного тела, припечатать оземь, до боли в пальцах удерживая хват когтей… В химере проснулся азарт хищника и он впервые за все это время зарычал. Где-то наверху, на стенах замка началось шевеление, бойцы высыпали наружу все, прослышав о странном существе, взявшемся одолеть зверюг. Хотя, вся стычка длилась не больше трех минут.

Уверенная в своей безнаказанности тварь беззвучно распахнула трехлепестковую пасть, словно хотела закричать от боли и забилась, стараясь подмять противника под свое немаленькое тело. Хвост, изогнувшись огрел химера поперек спины, но Каинар лап не разжимал, наоборот, старался еще глубже всадить когти в шею зверюги и сделать хватку огненной, наплевав на ожоги. Он прекрасно понимал, что стоит ему разжать пальцы, чтобы попробовать вернуть себе меч, его завалят и сожрут, невзирая на броню. Оставалась только магия…

И тут торжествующая тварь все-таки перевернулась, придавливая Каинара к земле. Еще чуть-чуть, и пасть, удерживаемая только напряженными руками химера, схлопнется на его голове, а лапы вспорют доспех, как скорлупу…

— Maar Taim, Maar Narai!

Слова смерти сорвались с языка сами, приказ сдохнуть и оставить своим присутствием этот мир. Хищная ярость химера подхлестнула, наполнила звуки силой, придала им направление и цель.

Изумленная тварь сначала замерла, чувствуя, что жизнь покидает ее, стремительно, неостановимо и слишком быстро. Как же так? Разве она не сильнее этого маленького странного мяса? Разве не быстрее, не ловчее, не проворней?.. Но жизнь уходила и тело слабело. И скоро Каинар легко спихнул ее с себя, вскочил на ноги, подхватывая предвкушающее взвывшего Похитителя и всадил клинок в горло вяло шевелящейся твари, пока еще трепещущей короткими крылышками… Меч загудел, полыхнув глазницами черепа, по изогнутому лезвию потек легкий полупрозрачный дымок — и когда Каинар выдернул матово блеснувшее острие из тлеющей на глазах плоти, зверюга была безвозвратно мертва.

Оставшиеся незримые хищники тихо соскользнули с частокола и растворились там, откуда пришли. Зачем раньше времени выдавать себя этому существу, способному один на один перебить их? Уж лучше отступить, подумать… Пока.

А Каинар, отблагодарив оружие, отправил его за спину, щелкнув креплением на ремне, и огляделся — из закоулков потихоньку показывались те, кто сумел выжить, почти все так или иначе были ранены. Они смотрели на него с немым благоговением и ждали. Химер поднял голову, хлестнув взглядом глазеющих со стены замка вояк, и рявкнул во весь неслабый голос:

— Эй, вы там, сборище пыльным хвостом по голове стукнутых, может, откроете людям ворота?! Или самому мне прикажете?

Только тут он почуял, что сильно обжег ладони, пока пытался с рук поджарить зверюгу, и что на спине к вечеру явно расплывется неприятный кровоподтек от удара жестким хвостом. Люди на стенах шустро бросились открывать ворота. А из-за домов показались те, кто выжил — безмолвные, с огромными и стеклянными от пережитого страха глазами, почти все ранены, кто тяжело, кто не очень. Женщины несли на руках детей, таких же бессловесных и перепуганных, или же плачущих навзрыд. Кто-то додумался поймать и привести обоих коней химера, до которых твари попросту, видимо, не было дела, и теперь трясущейся рукой протягивал ему поводья. Люди смотрели и ждали.

К воротам быстрыми шагами бросился распорядитель замка, высматривая в толпе высокую беловолосую фигуру. Увы, Сайрес дин Айгур Сериоли не так давно умер — потому войска и пребывали в столь плачевном состоянии, как потерянные цыплята. За всем приглядывал управляющий, единственный оставшийся верным господину. Правда, на днях должен был приехать имперский чиновник и решить судьбу оставшихся без наследника земель и народа… Управляющий, продираясь ко входу, попутно раздавал указания людям — куда идти, что делать и где располагаться, шикал на охрану — мало ли, вдруг вылезет еще одна тварь?

Мало кто обратил внимание, что через ворота прошмыгнула большущая черная собака, глядящая на людей яркими желтыми глазами. Кто-то шарахнулся, один из стражников удивленно проводил ее взглядом, но пес шагал так уверенно и целенаправленно, что он махнул рукой — ну вдруг хозяин где-то там?..

Каинар молча поджидал человека, протискивающегося через толчею прямиком к нему. Под описание князя мужчина не подходил совершенно, но, судя по манере держаться, отдавать приказы привык. Значит, управляющий или кто-то в этом роде. Что ж, тем лучше, распорядители чаще всего о делах знают больше хозяев. Невысокий, седой, взъерошенный и шустрый в растрепанном кафтане, он напоминал воробья. Человек подошел к Каинару невольно замер, внимательнее вглядываясь в отдаленно знакомое лицо:

— Приветствую вас в замке, уважаемый. Управляющий Ринген Фаркан, к вашим услугам. Позвольте выразить благодарность — кабы не вы — не дожили бы до рассвета…

— Не за что благодарить, это моя работа, — отозвался химер, отпихивая ткнувшуюся в плечо конскую морду. — Но, позвольте и мне спросить, почему селяне остались вне стен замка? Почему вы не дали им защиту?

— Да мы… как князь умер — так не хватает на все времени, не успеваю я… — замялся человек, виновато разводя руками.

— Так много времени нужно, чтобы сказать пару слов стражникам… — возвел очи горе Каинар, — но ладно, поверю. Когда умер прежний хозяин?

А про себя подумал: "Мне же легче будет".

— Неделю назад… Перепил в очередной раз, — чуть скривился управляющий.

Рядом неуверенно топтались стражники и жители замка, разглядывая незнакомца и тихо перешептываясь. Они, вроде бы, и узнавали его, но и боялись высказать догадку. Ведь, это же не может быть пропавший сын хозяина, верно?

— Да возродит Колесо его душу в… более достойном воплощении, — химер понадеялся, что заминки никто не заметил. Он сам не знал, откуда у него это раздражение по отношению к покойному князю. — Что ж, в таком случае, хозяином здесь буду я, если вы не против.

Тон при этом был такой, что сомнений не возникало: против люди или нет, а хозяином он все равно будет.

Ринген растерялся и отступил назад, удивленно хлопая глазами. Как же это так? Он отправлял письмо магам Круга Девяти больше полумесяца назад, когда еще был жив господин Сайрес. Маги обещали помочь, и вот является это странное, определенно хищное существо и заявляет, что оно тут главное. Может, это Вемпари, Древний? Но у него нет крыльев и он не синий. Ринген помнил, что, по слухам, вроде бы пропавший сын Сайреса был членом Круга, но ведь это же не он? Ринген не знал, потому что нанялся в замок помощником распорядителя всего полгода назад или около того, а ни обитатели замка, ни спивающийся хозяин о молодом Каинаре не говорили…

Тут из-за угла вышел розовощекий толстяк, уверенно зашагав прямиком к гостю. Он был невысок ростом, с короткими черными волосами и густыми вставшими дыбом усами и бородой, в темных мятых одеждах, и вид имел крайне неопрятный. Он поминутно охал, вытирая полное лицо серым платком и щуря странные желтовато-карие глаза. Не дойдя до воина пяти шагов, он остановился и развел руки, склоняясь в шутовском реверансе:

— Доброго дня вам, Хранитель Равновесия!

— А такой день может быть добрым? — Каинар покосился на труп многоножки. — И вам здравствовать… — он поневоле принюхался к странному человеку и ощутил знакомый запах, совершенно людям несвойственный: пахло огнем, дымом, металлом и, совсем чуть-чуть — змеиной чешуей. Разумеется, учуять такое мог только химер с его звериным нюхом. Сомнений не возникло — перед ним дракон.

Среди людей снова побежал шепоток, а толстяк шагнул ближе:

— Ну, вы ведь живы, здоровы, к тому же вернулись домой, получив законное наследство! Разве это плохо, господин Каинар Сериоли?

Разговоры на мгновение ошарашено стихли, а затем волной поднялись снова — "Каинар! Каинар вернулся!" Люди сдвинулись еще более плотным кольцом, стремясь разглядеть его поближе. Нынче им было все равно, как он выглядит, единственное, чего они хотели — жить.

Заостренное ухо дернулось, выражая недоумение. Домой, законное наследство? Его дом там, где живут отец и мать, а это не его дом. Но, раз так нужно…

— Ну, раз вы так утверждаете, то, наверное, нет, — отвесил ответный поклон химер. — Но, я могу хотя бы узнать ваше имя?

Толстяк широко улыбнулся, снова поклонился, тряхнув лохмами:

— Ах, да! Как же, я забыл представиться! Айфир Обсидиан Многоликий Странник, Первый Советник Старейшины Брендомара Агата Белые Крылья, прибывший по приказу — к вашим услугам и в вашем распоряжении, Хранитель! — на одном дыхании выдал он.

Народ охнул, а Каинар удивился. Почему драконьи старейшины так благоволят ему? Странно. Но — с этим можно разобраться потом.

— В таком случае, для меня честь принимать вас в своем доме, господин Айфир, будьте гостем.

Стоявший рядом управляющий мгновенно рассыпался в заверениях и приглашениях. Пострадавших уже успела увести замковая челядь, так что перед воротами теперь толпились только любопытные. Какой-то мальчишка-конюх подскочил к новому хозяину забрать лошадей, и Ринген повел гостей в замок.

Изнутри он производил гнетущее впечатление — было видно, что прежний хозяин изрядно запустил хозяйство, несмотря, на то, что замок был не так уж и велик. Внешние стены, и укрепления обветшали, кое-где выпадали камни, все постройки разваливались. Господский дом, огромный каменный особняк со множеством башенок и галерей, пребывал в столь же плачевном виде. Однако, Каинар, проходя через запущенный холл, не слишком обращал внимание на запустение, он больше строил планы и думал. И почему-то ему казалось, сто он где-то свалял дурака. По-крупному так свалял, впору старшим уши подставлять, для огребания подзатыльников. Но людям об этом знать не обязательно.

— Ринген, как обстоят дела?

— Ну, если без прикрас — то плохо, — честно признался управляющий. — С гарнизоном беда, урожай в прошлом году был неважный, падеж…

— Стой-стой, человече! — встрял в разговор идущий поодаль Айфир, — Тебя послушай — так впору панихиду собирать!

— Панихиды пусть храмовые священники собирают, — фыркнул Каинар, поднимаясь по одной из двух широких, плавно огибающих холл, лестниц. — А я собираюсь этот замок на ноги поднять. Деньги есть? И кстати, как часто нападают эти твари?

— Есть, еще осталось в запасах… А твари?.. Ну как снег сошел — так они и вылезли невесть из какой преисподней… — поежился Ринген. — Нападают раз в три-четыре дня…

— …Их еще пять штук, — вставил дракон.

— Давайте так, Ринген, — остановился химер, оглядывая обсыпающийся холл с высоты балкона и задумчиво потирая кончиками пальцев правый рог, — я сегодня приведу себя в божеский вид, а завтра поутру вы мне предоставите полный и желательно не сумбурный отчет обо всем, что здесь творится, хорошо?

Управляющий кивнул и тут же поднял суету. Кликнул нескольких горничных, велел привести в порядок хозяйские покои, растопить хорошенько баню, расшевелить всю кухонную прислугу…. Старый замок загомонил, как пчелиный улей — молодой Каинар вернулся! То, что вернулся он в несколько странном обличье, волновало людей не так сильно, главное, что у них появилась с его приходом возможность выжить. Управляющий самолично помогал хозяину избавляться от надоевшего за дни пути хуже горькой редьки боевого железа прямо в гостиной. Дракон отошел куда-то в уголок понезаметнее, и вскоре углы зала уже обнюхивал давешний черный пес. Вот только…

— Ринген, покуда мясо разделывают, будь любезен, вели кухаркам слить кровь отдельно и потом принести мне. Теплую!

Не поняв подвоха — ну мало ли, для каких целей хозяину-мвгу кровь понадобилась — человек кивнул:

— Как скажете, господин Каинар.

И доспехи, и меч (причем меч трогать кому-то кроме самого молодого господина было строжайше запрещено) вскоре красовались на стойках, а химера поджидала жарко растопленная баня, сделанная по всем правилам. Предвкушая разнеживающий влажный жар и мечтая привести в порядок ноющую и просящую пощады от каждого неосторожного прикосновения спину, он раздевался у входа во влажное горнило, когда в предбанник влетел взъерошенный пес.

— Что случилось, господин Айфир? — насторожился Каинар досадливо. Вот же незадача, нападение что ли?.. А он стоит, в чем некромант переделывал.

— Да ничего, просто думал, не успею… Я тоже в баню! — важно отозвался дракон.

Каинар откровенно опешил:

— В собачьем виде?

— Что значит — в собачьем?! — обиделся Айфир, — Что вы вообще понимаете в видах…

Он деловито поддел лапой дверь и шмыгнул в баню, запрыгнув на одну из полок. Химер непонимающе пожал плечами — мол, а что я такого сказал-то? — и нырнул следом, мгновенно окунувшись в горячий пар. Плюхнувшись пузом на соседний полок, химер блаженно растянулся во весь рост.

…Через два часа они, в конце концов, вывалились из бани, разомлевшие, но довольные. Каинара поджидали чистая одежда и слуга с приглашением к ужину.

В столовой слуги навели лоск, как могли — стерли пыль, расставили свечи, отполировали мебель, явно знававшую лучшие времена, до блеска начистили столовое серебро, вымыли хрусталь и даже натерли потемневший паркет. Когда хозяин вошел, его поджидал почти роскошный ужин. Запеченная дичь, овощи, сдоба, даже, пусть и подувядшие и раздобытые невесть как, но фрукты, вино. А рядом с хозяйским прибором, как велено было, стояла объемистая, плотно накрытая чаша.

Ринген сиял.

— Великий Вещий, да куда столько?! — изумился Каинар. — Вовсе не нужно было ради меня так разоряться!

Вслед за новоиспеченным хозяином прошмыгнул черный пес, деловито прошествовал до стола, закинул лапы на стул, глянул на стол. Подумав, улегся рядом с хозяйским креслом.

— А это… ваш? — растерянно спросил человек.

Химер мельком глянул на пса и кивнул, садясь в кресло:

— Мой. Разделите со мной ужин, Ринген. Не хочется быть настолько свином, чтобы вся эта роскошь досталась мне одному. Я столько не съем в любом случае, — и он улыбнулся. Слегка, до кончиков клыков.

Ринген смущенно помялся, но потом, дождавшись, когда хозяин устроится за столом, сел рядом.

— Странно… — пробормотал он, — Что-то сгинул куда-то тот толстяк, с которым вы говорили тогда… Или все в порядке?

Айфир на полу выразительно фыркнул, встал и положил голову на колени химеру, глядя большими и очень голодными глазами на кусок жаркого.

— У магов свои пути, — загадочно улыбнулся Каинар… подманивая соседнюю со своей чистую тарелку. Тарелка подумала, потом приподнялась и подплыла к химеру по мановению когтя. Тот положил на нее вожделенный псом кусок, после чего вторым жестом отправил тарелку по плавной дуге на пол.

Ринген проводил взглядом сии манипуляции, но промолчал — уже, видимо, смирившись с тем, что такое при господине-маге придется просто терпеть, а лучше всего, не обращать внимания.

— А как там… ваша жена поживает? — вежливо поинтересовался управляющий.

— Какая жена?

Химер удивленно двинул ушами, перестав разделывать жареную тушку перепелки у себя на тарелке. — Я все это время жил с приемными отцом и матерью, и брать жену пока не собираюсь…

Это была еще одна частица прошлого, поднявшаяся с покрытого илом забытья дна. В голове забили тревогу колокольчики, разум заметался, отгораживаясь от неугодной памяти. Не сметь думать на эту тему! Не было никакой жены, и все тут!

— Ну, я это… думал… — замялся Ринген, — ну как скажете — ваше дело хозяйское.

Айфир, на мгновение оторвавшись от поедания мяса, искоса глянул на человека желтым глазом, потом перевел взгляд на молчавшего Каинара. Химер пригубил вино из своего кубка, оно ему совершенно не понравилось, и он со вздохом занялся очередной птичкой. Ну не собирался он сейчас, так быстро, вываливать всю правду на головы здешних обитателей! Но, видимо, придется. Каинар вздохнул и взялся за закрытую чашу, под крышкой которой нюх безошибочно узнавал солоновато-металлический запах.

— Ринген… вам, наверное, известно, что членом Круга Девяти быть достаточно опасно, не так ли?

— А, ну… да, наверное… — вконец растерялся тот, косясь на чашу. — А это вы… к чему?

— К правде о себе. Вы же видите, что я не человек, из деликатности молчите. Так вот, это следствие… скажем так, рабочего конфликта с одним из магов. Вам следует считать меня… химерой, сотворенной не совсем здоровым на голову магом.

Каинар взял чашу, снял с нее крышку и поднес к губам: — Ваше здоровье.

За тостом последовал глоток.

Ринген поперхнулся куском мяса, вытаращившись на хозяина круглыми глазами. Наверное, только выдержка и опытность удержала его от возможных скоропалительных выводов. Пока химер пил, человек не мог отвести от него глаз

— Вы… из-за этого вам… а как же люди?..

— Успокойтесь, я не пью человеческую кровь, — Каинар отставил опустевшую посудину и принялся за овощи и кусок жаркого. — Телу вполне хватает свиной, но… это необходимо раз в несколько дней, иначе начнется… Это сложно объяснить, в общем, будет плохо.

На колени Каинару снова бухнулась лобастая собачья голова с большими и голодными влажными глазами. Для пущей убедительности Айфир тихо заскулил.

— Ну, мы это… если уж так… придумаем чего. Людям-то говорить все равно не стоит, — задумался Ринген.

— Верно, не стоит, разве что, двум-трем самым надежным, — Каинар потрепал пса по загривку и скормил ему птичью косточку. — Вот только хочу предупредить, не спрашивайте меня о прошлом, все равно бесполезно… Я его просто не помню. Может, и была жена… А может, еще что-то.

Ринген закивал и затих, решив с расспросами не соваться.

Остаток вечера прошел в молчании. Каинар к разговорам был не склонен, а управляющий не решался тревожить хозяина. Для Айфира настало полное раздолье — химер баловал его вкусными кусочками и косточками, чему собаковидный дракон искренне радовался. Ему даже достался кусок яблочного пирога. К вину химер за весь вечер не притронулся ни разу, попросив заменить его водой либо чаем. Управляющий про себя приятно обрадовался такому желанию — вечно пьяная обрюзгшая рожа Сайреса Сериоли в последнее время вызывала у него стойкое отвращение. И Ринген, несмотря на потрясение от увиденного, понадеялся, что жизнь в замке и окрестностях при новом хозяине наладится.

Однако, ужин кончился, и химер с человеком раскланялись. Каинар в сопровождении слуги отправился в выбранную для него комнату, Айфир потрусил за ним, изображая верного пса.

Хозяйская спальня оказалась большим залом с камином, холодным каменным полом и стенами, увешанными гобеленами. Возле камина стояло старое вытертое кресло, перед креслом лежала столь же вытертая шкура, непонятно уже, чья. В дальнем конце, на возвышении стояло этакое кроватное чудище с балдахином, благо, постель оказалась свежей. Слуги не поленились расставить лампы и вычистить покой до блеска, придав ему весь возможный при столь бедственном положении дел уют. Даже чресседельные сумки с вещами аккуратно стояли в углу. Когда-то, наверное, комната была обставлена более богато, а может и роскошно, но время и пристрастие старого князя к крепким напиткам сделали свое дело. Слуга осведомился, не нужно ли чего хозяину, и, получив ответ «нет», с поклоном удалился.

Каинар гляделся и тяжело вздохнул:

— За что мне это, кто мне скажет…

Но сказать, никто, увы, не мог. Каинар плюхнулся в кресло и уставился немигающим взглядом в огонь. Теперь все казалось намного серьезнее, чем неделю назад, когда он только собирался сюда, а то ли еще будет… Обстановка и отношение людей были совершенно непривычны, и было бы куда хуже, если бы оказался жив Сайрес дин Айгур Сериоли. Каинар совершенно не представлял, как пришлось бы держаться с кровным отцом, чье имя придется носить среди людей. А ведь он с куда большей охотой назвался бы Каарисом…

Айфир, собака собакой, свернулся в клубок у ног и самозабвенно дрых. Так что и поговорить не с кем было.

— Юдар! — тихо позвал химер, зная, что Змей услышит.

Рядом зашипело, сначала проскользнул небольшой ветерок, несмотря на закрытые окна. Потом огонь в камине задрожал и вывернулся, и у плеча химера возникла маленькая прозрачная змеиная мордочка, украшенная мехом вокруг шеи.

Химер погладил наполовину плотного духа когтем по загривку.

— Ты это видел, а? Нет, как все-таки странно живут люди…

— Кто в это мире без странностей? — вдруг выдал Элементаль голосом Равена.

— Ты прав, никто, наверное, — усмехнулся Каинар. — И мне с ними жить… Ладно, тварей видел?

— Ай-ай! Какой ужас! — засвистел Юдар. — Фу, мерзость! — он свистнул в ухо химеру и взъерошил ему волосы, давно успевшие высохнуть после бани.

— Вот именно, ужас, — химер отклонился от ветра и принялся играть пальцем с духом, стараясь вовремя отдернуть коготь от крошечных челюстей. — А я, между прочим, еще и дурак.

— Дурак, дурак, дурак! — тут же повторил Юдар более тонким голосом, но интонацию передал точно. — Зачем меч? Куда меч? Магия! Магия! Магия!

— Знаю, но я просто не знал, что оно такое, хотел проверить.

Элементаль фыркнул, чихнул, потом все-таки поймал коготь химера, шутливо впиваясь в него мелкими зубками и грозно урча. Решив, что коготь невкусный, выпустил:

— Кхе-кхе… фу! Это тоже плохо…

— А ты что предлагаешь? — Каинар ухитрился поймать Юдара и пересадить его к себе на колени, поглаживая упруго-воздушную спинку. — Завтра пойду в обход замка, смотреть, что и как, хочу поставить защиту, пока есть время.

Юдар свернулся калачиком, моргая прозрачными глазками:

— Дракон, дракон… большой пятнистый…

— Пятнистый дракон? О чем ты?

Тут во сне заворочался и засопел Айфир, странно дергая лапами, как будто куда-то бежал. Каинар оглянулся на него и усмехнулся — дракон настолько старался казаться собакой, что почти преуспел в этом деле. Хотелось подойти и почесать его за ухом, а потом попросить дать лапу и кинуть палочку.

— Наверное, ты прав. Если он согласится, конечно.

Элементаль поелозил на коленях, устраиваясь поудобнее, и затих. А Каинар невидимой мысленной нитью подхватил полено из кучки в углу и подбросил его в затухающий камин. Мысли роились и гудели в голове, как пчелы. Прежняя жизнь настойчиво стучалась в дверь, несмотря на то, что он ее забыл. Он так же настойчиво не хотел ее вспоминать. Потому что тогда неизбежно вернется жуткая память о рождении химеры, и неизвестно, что из этого выйдет и каким боком. Здешние беды грозили засосать очень надолго, но, раз уж сам взялся за это дело, будь добр идти до конца. Еще бы знать, по какой такой причине ему вообще взбрело в голову ввязаться в это дело с "будущим домом для химер". Откуда они родятся, химеры-то? Какая здравомыслящая девица за такого замуж пойдет? И что ему, для возникновения народа детей десятками плодить, что ли? Ересь какая.

Учудил батюшка, сказанул, тоже мне. Еще и замок с мерзостью этой… Ты с самого начала знал, на что идешь, нечего канючить! Но зачем ему вообще понадобилось говорить о толпе химер? Странно.

Перед глазами почему-то все время стоял черно-золотистый небольшой изящный дракон, танцующий на игле.

…Чувствуя, что чуть ли не на ходу засыпает, и мысли путаются, отказываясь выстраиваться стройными рядами, химер спихнул с колен Змея, кое-как доплелся до кровати, разделся с закрытыми глазами и рухнул, забыв даже про одеяло.

Глава двенадцатая

Мой дом — моя Крепость

День седьмой Месяца Огненного Солнца

У

тро следующего дня началось престраннейшим образом. Проснувшись, как всегда, незадолго до рассвета, Каинар обнаружил себя придавленным к постели собачьей тушей. Или все-таки драконьей? Туша изо всех сил старалась казаться собачьей, но весила что-то подозрительно тяжко, и валялась на ногах чересчур уж нагло-привольно. Зато, и это несказанно радовало, битая толстым хвостом спина почти не ныла. Вот, что значит родство с вемпари!

— Эй! — попытался пнуть ее химер. — Что за наглость такая? Обязательно спать на мне?

— Ну а как же? Мне ж положено!.. И вообще — скажите спасибо, что я спросонок обратно не превратился!

— Ну и драконы пошли… — проворчал Каинар себе под нос, пытаясь вылезти из-под туши. — Нет, ну можно хотя бы слезть с меня?!

Дракон обиделся смертельно, фыркнул и, задравши хвост, соскочил с кровати, всем своим видом изображая оскорбленную невинность. Химер на это внимания не обратил и быстро встал, пока своенравному псовому дракону — или драконовому псу? — не пришло в голову плюхнуться на него снова. Быстро оделся и уже затягивал ремешки на высоких поножах из мягкой кожи, заменявших ему обувь, когда в дверь постучали. Робко так.

— Входите, не сплю.

Дверь приоткрылась, и в спальню нерешительно заглянул вчерашний слуга. Он где-то слышал, что маги имеют обыкновение вставать очень рано, и решил проверить сие утверждение. На свой страх и риск. Надо же было выяснить привычки хозяина и узнать, чего он изволит откушать на завтрак — ибо, увы, в замке уже не осталось тех, кто помнил молодого княжича Каинара десять лет назад.

Хозяин изволил заявить, что он противник излишеств, а посему обойдется пищей самой простой, ну и, если можно, молоком с медом и травами. Опытный челядинец взял обмолвку на заметку — ага, любимое лакомство. Что ж, не самая странная слабость. Собачке мяса? Господин как-то странно переглянулся с собачкой и кивнул — да, мол, мяса. А потом добавил: "Моему другу господину Айфиру Обсидиану будьте любезны приготовить его любимую молочную кашу с сыром, он сегодня прибудет к завтраку. Завтрак, кстати, через два часа. Слуга поклонился и вышел, еле сдержавшись, чтобы не передернуться — от взгляда светящихся в предутреннем полумраке глаз по спине пробежали мурашки.

А за эти два часа обитатели замка отчетливо поняли, что им придется привыкать к совершенно новым порядкам.

Каково было изумление людей, когда господин Каинар вместе со своим псом буквально вылетел, как арбалетный болт, на внутренний двор крепости и, скинув на каменную скамью под деревом кафтан и рубашку, принялся задорно носиться взапуски с этой черной зверюгой. Псина радостно лаяла невероятным мощным басом, старалась повалить химера наземь, прыгала и всячески радовалась жизни. Когда дело дошло до тренировочного оружия — и верно, не устрашающим же боевым мечом поутру во дворе размахивать — сбежались поглазеть все, кто мог. Сайрес Сериоли хоть и был рыцарем, но воинское дело в последние годы забросил совсем, предпочтение отдавая крепкому вину и самогону. Пара-тройка ветеранов, помнивших господина Каинара десять лет назад, только и могла, что головами качать — эк жизнь человека изменила!.. К тому же, он не остался равнодушен к судьбе селян, поинтересовавшись, многие ли выжили за эту ночь. Оказалось — не слишком, и настроение было подпорчено. Каинар велел собирать погребальный костер. Люди на это возразить ничего не посмели — свой-то, местный священник, служитель Матери Мелетиды, давно уж пошел тварям на съедение, да и Хранитель, хоть и закоренелый язычник, а все ж таки птица поважнее старичка в церковном балахоне будет. К слову сказать, люди в большинстве своем уже давно не чтили Колесо Судьбы, оставив его лишь присловьем, а молитвы свои и желания возносили Пресветлой Мелетиде — для кого-то грозной боевой вдохновительнице, для кого-то матери-заступнице… Но за серьезной помощью, чуть что, бежали к магам Круга.

Едва слуга с поклоном известил его, что завтрак готов, химер, неплохо размявшийся за это время, поплескался у колодца, в шутку окатил водой собаку, и оба отправились завтракать. Причем, Кину было очень любопытно, каким же образом дракон выкрутится из собачьего облика и не вызовет при этом подозрений.

На сей раз стол был накрыт куда как скромнее, нежели накануне вечером, но кухарка рискнула добавить от себя блины с топленым маслом. Приборов было два, в тарелке по правую руку от Каинара дымилась пресловутая каша с сыром, а на полу возле хозяйского кресла пребывала миска с собачьим завтраком. Неподалеку, возле шпалеры на стене, стоял Ринген.

— Доброе утро, мой господин, — поклонился он. — Хорошо, я надеюсь, отдохнули?

— Да, вполне, благодарю.

Про себя химер взвыл: он-то привык к куда более простому обхождению безо всяческих словесных выкрутасов. Люди, увы, привычны к другому… Вдруг пес с громким лаем сорвался с места и выбежал из столовой куда-то, чтобы через минуту вернуться в сопровождении Айфира Обсидиана собственной персоной — все в том же мешковатом одеянии, с торчащими в разные стороны усами. Каинар только чуть усмехнулся и слегка дрогнул левым ухом — он-то видел, где здесь морок.

Управляющий с едва заметным вздохом — нет, определенно, когда живешь рядом с магом, скучать не приходится! — откланялся и вышел, пожелав приятного аппетита, а химер и дракон устроились завтракать.

— Могу я нагло спросить, — ухмыльнулся Каинар, расправляясь с содержимым своей тарелки, — Зачем вы все-таки забрались в такую глушь, господин Айфир?

Признаться, химер был рад хотя бы на время избавиться от официоза. Не то эак с ума от ненужного этикета сойдешь и не заметишь.

— А решили меня вам подарить, — отозвался дракон, уплетая кашу. — Так сказать, в знак одобрения выбора Колонн. Ну и еще — чтобы быть в курсе событий на материке…

— По… Чего?! — Хранитель поперхнулся молоком.

— По-да-ри-ли, — невозмутимо, по слогам, будто Каинар мог его не понять, отозвался Айфир. — Меня. Вам. Драконы.

Химер в замешательстве потер левый рог у виска. Это становилось привычкой, причем вредной. — Но подарить можно вещь. Или стихи. Или животное. Или… Раба на худой конец! А вы ни то, ни другое, ни третье и уж тем более, не четвертое. Или я ничего в этой жизни не понимаю…

— Это точно, — покладисто согласился Айфир, покосившись на собаку-морок. Животина лежала под столом, сопела и усердно делала вид, что грызет мозговую кость.

— Ну, раз подарили, — ехидно хихикнул Каинар, — то перевяжу шелковой розовой ленточкой и поставлю под стекло, чтобы пыли не было, — и он улыбнулся во все тридцать четыре зуба.

— …А потом я выйду, превратюсь обратно и устрою кучу под окном — неделю убирать будете, — все так же спокойно заявил Айфир, пихнув за щеку еще один кусок сыра.

Каинар прыснул.

— Лучше это многоножкам под нос сделать. Может, им не понравится, и они сбегут отсюда сами.

— А с многоножками придется отдельно разбираться… — Айфир прищурил желто-карий глаз. — Вы убили только детеныша, остальные пять основали небольшое гнездо в заброшенных катакомбах в стороне от замка.

— А вы уверены, что их пять? — химер поболтал кружкой с остатками молока, потом все-таки выпил залпом.

— По крайней мере, видел пятерых, — отозвался дракон

В конце концов, они решили покуда заняться более насущными делами. То есть, это Каинар занялся делами, а дракон снова обернулся собакой, развеяв морок, и воодушевленно бегал за «хозяином» этаким хвостиком.

Каинар наведывался то в один, то в другой угол замка, словно собрался приглядеть зорким хозяйским оком сразу за всем — и за тем, все ли нужное есть у раненых, и за тем, готов ли к бою гарнизон замка и подновляют ли старые стены, и прочее, прочее. Люди уж и позабыть успели, когда последний раз прежний хозяин учинял подобную проверку, да и учинял ли вообще. На самом же деле Каинара больше интересовал подробный план замка, а еще больше — многочисленные бреши в его обороне. Придя вместе с собакой в очередной уголок крепости, он изводил людей подробными расспросами, хмыкал и удалялся, бурча себе под нос какие-то формулы. Наткнувшись в один прекрасный момент на Рингена Фархана, Каинар не отпустил и его, а потребовал, как было обещано, подробного отчета. Который, увы, не порадовал — денег оставалось не так уж много, и как раз приближался срок сбора очередной имперской подати. Прошлогодний урожай подходил к концу, а новых посевов из-за тварей не было. Чуть ли не пол Мелфьёрна из-за них, окаянных, вымерло. А слухи ползут быстро, наверняка и торговцы в этом году предпочтут свернуть в другую сторону… Гарнизон был прежде раза в полтора больше, да многие из-за пьянства прежнего князя и постоянного безденежья разбежались… Замок нуждается в ремонте, а кое-где, и в полной перестройке. Крестьянам платить положенную десятину нечем.

Каинар помрачнел и задумался еще крепче.

Желание молодого господина отправиться в деревню по каким-то надобностям было встречено бурей негодования, и стражники попросту отказались открывать ворота. Он хмыкнул "Вот как" и поднялся на стену… чтобы перемахнуть через парапет наружу. Рванувшие следом за ним вояки успели увидеть лишь конец прыжка — химер перед самой землей чуть замедлил падение и мягко опустился на ноги. Одно слово — маг. Встряхнувшись, он зашагал по улицам прямо на главную площадь деревеньки, туда, где все еще лежал под солнцем до странности быстро высыхающий труп твари.

Каинар брезгливо поморщился при виде резко пахнущей стерви, но все же подошел поближе и наклонился рассмотреть. Детеныш… Если это детеныш, значит, остальные твари будут крупнее и при помощи когтей их уже не завалишь, тут действительно нужна магия… Но первым делом — замок. Подумав, он достал из сумки на поясе пару скляночек. В одну, подцепив когтем, набрал спекшейся черной крови, в другую сковырнул несколько чешуек, потом подумал, и выломал один клык из пасти, отправив его в ту же сумку. После чего вытер руки лопухом, небрежным взмахом кисти сотворил небольшой очаг Огня, подпалил труп и отправился обратно в замок, надеясь, что у стражи достанет ума открыть ворота, и по дороге раздумывая, сможет ли он достать все нужные травы.

Добротно оплетать всю крепость защитными чарами нет времени, силы тратить тоже не с руки, придется довольствоваться предметным колдовством… Хильден побери, где взять жидкое серебро?.. Придется еще и на реагенты тратиться, чтоб его!

Серебра в жидком виде, само собой, не нашлось. Зато у кухарки, по счастью, обнаружились почти все нужные травы, кроме серебрянки головчатой (для обычных хозяек — сорняк сорняком), и достаточно ненужной посуды. Впрочем, за недостающим растеньицем Каинар отрядил пару деревенских мальчишек, дав им в охранники Айфира. Подростки, все еще не пришедшие в себя от испуга, поначалу артачились и отказывались. Пришлось показательно наложить на них "самые сильные защитные чары" и расписать множество достоинств черного волкодава, а уж потом выпроводить за травкой.

Сам же Каинар, велев под страхом смерти его не беспокоить, уединился в одной из заброшенных комнат с горой бумаги, кистей, туши, собранных ингредиентов и собственных мыслей. Времени, по уверениям обитателей замка у него оставалось дня два, и нужно было успеть.

Спустя час или полтора, дверь приоткрыла черная лапа, и в комнату просунулась морда Айфира с пучком травы в зубах. Дети не пожалели — для верности напихали полную пасть — вдруг собачка половину сжует по дороге?… Дракон прошествовал до стола и с кашлем вывалил на пол искомое растение:

— Тьфу, какая пакость! — заявил Айфир, — Чтоб я еще раз!..

— А я еще раз и не прошу, пока и этого хватит… — пробубнил химер, не оборачиваясь, и одной рукой энергично орудуя пестиком в ступке — растирал в пыль высушенные травки — а второй то и дело поводя над посудиной. — И даже с избытком.

— Уже радует… — фыркнул Айфир и, забравшись под стол, лег на ноги химера, с шумом и рыком вздохнув.

Тот вздохнул ответным эхом: в самом деле, ну что за привычка постоянно заваливаться на ноги? Выдравшись из-под тяжелой туши, Каинар нагнулся и принялся собирать с пола измусоленную слюнявой пастью травку, стараясь не помять раньше времени серебристые толстые стебли.

— Что такое "мальчик в теле дракона"? — внезапно спросил он.

— Кхм… наверное, мальчик, которого съел дракон. Целиком. — задумчиво отозвался из-под стола Айфир.

— Ой, тьфу ты! Я хотел сказать наоборот — дракон в теле мальчика… Совсем замотался с людьми, — Каинар вздохнул и принялся сцеживать в небольшую глиняную чашку серебристый млечный сок с мясистых стеблей. Чего нечисть всяческая особенно боится, так это серебрянки головчатой. Грех не воспользоваться.

— Тогда наоборот… — еще более задумчиво ответил Айфир, — Только… мальчик должен быть большим, а дракон… очень маленьким!

— Просто… в бытность мою… несмышленым зверенком около двух лет назад я имел честь познакомиться с Яносом Одроном, Вождем Вемпари. И он… предрек мое будущее.

— О, старший Одрон? Знаем, знаем такого… И он предрек появление "дракона в теле мальчика"?

— Да. Сказал, что я непременно должен буду его найти. Вот я и спрашиваю, что это может означать, — сок серебрянки отправился в ступку, чтобы смешаться там с травяной трухой.

— Хм… — прогудел Айфир, высунувшись из-под стола. — Может, он имел ввиду полукровку? Или заколдованного дракона? Хотя, заколдованного — вряд ли, мы бы знали…

— А бывают полукровки? — отставив ступку в сторону, химер взялся за бумагу, кисть и тушь, начал что-то вычерчивать и подписывать, время от времени задумчиво замирая. В тонких линиях можно было узнать руны, причудливо заплетенные в вязь.

— Бывают. Когда драконы в человечьем обличии вступают в связь с человеческими женщинами… — протянул дракон, потерев лапой морду, — Но не понимаю я такого… сомнительное удовольствия…

— Он еще сказал, что этот мальчик станет первым, старшим. Каким первым?.. Честно говоря, плохо понимаю.

— Первым… не знаю. Может быть, наследником, может быть, жертвой… Мне-то откуда знать?

— Ладно, — отмахнулся химер, — потом. Сейчас наговорю на эту бурду, что положено, и пойдем замок обрабатывать.

Он уселся на табурет, держа в руках ступку, в которой перекатывалась пахучая серебристо-зеленая каша, и зашептал в нее слова защитного наговора, быстро-быстро и монотонно, держа строго определенную вибрацию. Через четверть часа, когда наговор отзвучал положенных девять раз, химер поднялся.

— Если я над этим умру — считайте меня хильден! — изрек он, и двинулся к двери.

— А если нет, — подскочил Айфир, потрусив за химером, — Будем считать… кхм… зловредным кусакой!

— Ну, почему кусакой, понятно, а почему зловредным?

— Как почему? Зловредных правителей лучше запоминают, чем добрых и тихих!

— Да что вы все заладили, правитель, правитель… — возмутился Каинар. — Мне вообще по должности светская власть не положена!

— Поживем — увидим, — хитро прищурился дракон, протиснувшись вперед и, вывалив язык и честно изображая собаку, побежал вперед.

Провозились они до вечера. Вернее сказать, это Каинар провозился, а дракон бегал следом и, как самая настоящая собака, совал нос во все углы. В самом деле, только с виду кажется, что это легко — прогуляться по всему замку, не забыв даже самый маленький и занюханный его закоулочек, и нанести, бормоча соответствующие наговоры, вязь защитных рун. Притихшие люди не высовывались, и только наблюдали за действом, творимым их хозяином, уважение к которому с каждым часом все возрастало, а странности внешности отступали в тень. Они уже и не боялись его светящихся золотом глаз.

Поздним вечером, уже в темноте, при свечах, Каинар, едва переставляя ноги, доплелся до столовой и рухнул в свое кресло. С отвращением посмотрев на блюда на столе, ограничился булочкой с молоком и поплелся к себе, совершенно вымотавшийся и злой. И впервые возблагодарил всех богов, что есть на свете такое явление, как слуги, а то он свалился бы на так и не разобранную постель. Он сумел раздеться и забраться под одеяло, но вот, что было потом, не помнил, благополучно уснув головой на загривке нагло забравшегося к нему под бок Айфира.

…Поутру предстояло приступить к самому главному, но, вот незадача — еще с ночи зарядил такой ливень, что высовывать нос наружу не хотелось совершенно. Посему Каинар остался дома и с самого утра обосновался в библиотеке, намереваясь хорошенько покопаться в книгах. Знакомых, должно быть, с детства?.. Химер не знал. И знать не хотел. Радовал горячий пунш в кубке на столе, немаленький кусок сладкого пирога на тарелке рядом — и откуда кухарка успела прознать, что он любит сладкое? — огонь в камине и толстенький фолиант с любопытными новеллами. Ну да, и, как всегда, пес на ногах, да снующий по углам домовой дух, очень удивившийся тому, что новый хозяин налил ему молока в плошку и позвал угощаться — это что, всегда теперь так будет?.. Поразмыслив, дух решил, что всегда — хозяин-то не человек…

Приятное уединение Каинара прервал Ринген. Химер долго слушал, как человек петляет по обширному залу меж стеллажей, потом все-таки отложил книгу, встал и вышел из своего уютного уголка у камина.

— Что случилось, Ринген?

— Там в холле ждет… посыльный от императорского наместника. По поводу замка.

— Что, так неймется заграбастать ничейное имение себе? — коротко рассмеялся химер. — Хильден с два, не выйдет!

Пес лениво посмотрел снизу вверх на хозяина и зевнул во всю пасть, показывая, что он вставать с уютного коврика совсем даже не собирается и пусть хозяин разбирается с надоедливыми людьми сам. Каинар наклонился, потрепал собаку по загривку, потом подхватил со спинки кресла кафтан из простой темной шерсти и, набросив его на плечи, с непреклонно-серьезным видом отправился встречать незваного и нежеланного гостя.

Гость скандалил. Мало того, что по дороге в эту дыру холодный противный дождь промочил его до нитки, мало того, что глухомань несусветная, какими-то тварями загаженная, так еще местные смерды ерепенятся! Они, видишь ли, в господский дом пустить не могут, покуда хозяину не доложат! Тонкий человек, похожий в своем дорогом, но изрядно промоченном костюме на взъерошенного крикливого петуха, расхаживал взад и вперед по холлу и орал почем зря на челядь и охрану.

— Какой тут вообще к хильден хозяин?.. Бред, сдох ваш хозяин! Здесь что, вообще все допились до белой горячки?! — ворчал имперский гонец, меряя шагами зал.

— Дык, — разводили руками челядинцы, — то прежний хозяин сдох. А новый и не пьет вовсе, вину молоко предпочитает…

— Да какой новый?! — вскинулся гость, — Кого вы тут отыскали, если не было наследников у Сайреса?! Совсем что ли с ума посходили?!

— Как же не было, — улыбались стражники, — когда сын у него есть родной, Каинар. Что ж он, без батиного участия на свет появился?..

— Разве он не пропал без вести? — недоверчиво отозвался чиновник.

— Никуда я не пропадал, милейший. Дела Круга, знаете ли…

Ушей чиновника достиг сухой костяной цокот. Звук когтей по камню. А негромкий низкий голос заставил неподобающе подпрыгнуть и обернуться. По правой лестнице неторопливо спускалось… Спускался… Человек замер с округлившимися глазами, разглядывая неизвестное ему существо. А потом вдруг опомнился:

— Да точно с ума сошли!!! Откопали какую-то нечисть, она вас околдовала!

— А вот грубить не надо, милейший, не стоит, — с кошачьей ленцой улыбнулся химер. — Не то я не буду столь радушен, как вам бы того хотелось. Каинар дин Сайрес Сериоли, глава Круга Девяти, Хранитель Равновесия, к вашим услугам.

— Значит, Каинар… — протянул посланник, тут же меняя манеру поведения. — Впрочем, это неважно. Раз уж есть, кому отвечать — ответьте — почему за прошлый год мы так и дождались обещанного налога? "Привезут, привезут" — и как не было, так и нет?

— К вашему сведению, сударь, я вынужден был покинуть Мелфьёрн в связи с делами Круга Девяти и вернулся домой только два дня назад. Посему за провинности Сайреса Сериоли перед короной ответственности не несу, — золотые глаза, в мягком пасмурном полумраке холла мерцавшие двумя огоньками, смотрели на человека со снисходительной ироничностью. — Вам не кажется, что прежде, чем говорить о делах, вам следует обсушиться? Не то простудитесь, заболеете, не доедете до наместника…

Возможно, это был намек. Улыбка, демонстрирующая кончики передних верхних клыков, говорила, что очень даже возможно. А возможно и нет… Поди разбери его, нелюдя.

— Так что же вы — не Сериоли разве? Мне не важно, Сайрес или Каинар — но налоги должны быть уплачены, — гонец сердито отмахнулся от слуги, хотевшего было забрать его мокрый плащ.

— Должны? С какой стати? — химер сошел с лестницы и на несколько мягких текучих шагов приблизился к человеку. — Насколько мне известно, налоги тянуть империя тянет, а помогать не спешит. Когда здесь последний раз видели имперские войска?.. Денег, сударь мой, нет, и не предвидится. Мор выкосил больше половины деревень. Платить нечем, и императору придется смириться с этим. Чай, не обеднеет.

На губах играла все та же улыбка.

— Мой господин, мало того, что неизвестно, законно ли ваше присутствие здесь — Сайрес Сериоли конечно любил выпить, но чтобы до такой степени… так вы ещё и недвусмысленно бросаете вызов Его Величеству, — человек, не соизволивший даже представиться, уже вошел в привычную для себя колею поведения — надменное превосходство вышестоящей власти. — Ваше поведение ставит вас в невыгодное положение и заставляет думать… Не самые добрые мысли о почтенных Сериоли, если вы, конечно, имеете хоть какое-нибудь отношение к их роду, — человек как мог старался сохранить присущее его должности самообладание перед представшим… существом.

— Первое, — ласково мурлыкнул Каинар, не переставая улыбаться — да, улыбайтесь, это так раздражает окружающих! — Маг Круга имеет право выглядеть так, как хочет, и вас это касаться не должно ни коим образом. Второе — служители Колонн никогда светской власти не подчинялись и подчиняться не будут. Третье — о моем покойном отце можете думать, что вам угодно, мне на это совершенно плевать, ибо я считаюсь родичем вемпари. А денег нет, сударь. Платить нечем, и точка. Или вы хотите, чтобы я пустил по миру вверившихся мне людей, мм?

— Конечно же, сударь, не мне вникать в мотивы и силу магов. Уж природой не дано, иначе бы вы меня сейчас не видели перед собой, — уверенность, что его обманывают, угрожают и дурят, крепла в госте. — Но вы сами сказали — вы относите себя к вемпари. И Каинар Сериоли пропал на некоторое, довольно продолжительное, надо сказать, время. По делам Круга как вы заметили. И, ссылаясь на обстоятельства, отказываетесь соблюдать закон. Вы благородный… отпрыск уважаемого рода по вашим словам, и, думаю, понимаете, что я вынужден подвергнуть сомнению законность получения вами наследства. И к тому же, усугубляющееся природой, а в по закону — невыплатой налогов.

— О-о, вот как? — приподнял ухо химер. — И что же вы сделаете, если налогов я не выплачу? Лапу даю на отсечение, что мои деньги до императорской казны все равно не дойдут… не так ли? — и он улыбнулся еще шире.

— Вы всего лишь лишитесь того, что, скорее всего, незаконно получили. Я сейчас разговариваю с вами не как с магом Круга, а как с подданым Его Величества, по чьим законам вы здесь и находитесь… пока. Если же вы неоднократно отвергаете закон, то он может обернуться против вас. Законы созданы оберегать людей от хаоса — почти та же цель, что и у магов Круга, разве нет? — и вы являетесь его нарушителем. И долг служителей закона — как и ваш? — предотвратить распространение беззаконности. Даже если вы, сударь, все-таки принадлежите к роду Сериоли, ваш пример может легко заразить остальных неповиновением. Что можно одному, то можно и всем. И больше империи не будет. Будет хаос. И я не уверен, что маги в таком случае смогут удержать мир от падения — он погрязнет во тьме прямо отсюда. Вы уважаемый гражданин государства, и должны беречь его благополучие ничуть не меньше ваших драгоценных Колонн.

Каинар эту тираду выслушал, не перебивая, только чуть склонил набок голову и по-кошачьи прищурился, играя когтями. Ему было откровенно смешно, а все доводы казались глупыми.

— Как много понавешано красивостей, и как мало в них смысла, — хмыкнул он. — И ни одной действительно настоящей угрозы. А вы ведь надеетесь, что по доброте душевной наместник отпишет замок на вас. Так вот, не видать вам моего дома, как своих ушей. А положенный налог — если я захочу — будет выплачен тогда, когда Мелфьёрн оправится от мора. Я надеюсь, вам ясно?

— Во-первых, я в свою очередь надеюсь что хозяин по доброте сознательной докажет своё право на эту землю, — не отступал от своего гость.

— И чем же? — химер все так же спокойно и мило улыбался.

— Вот мне бы тоже хотелось посмотреть, можете ли вы, сударь, хоть чем-нибудь доказать законность своего присутствия здесь и решения платить или не платить налоги.

— Наглый вы человек, сударь, — фыркнул химер. — А ведь даже не соизволили представиться… ладно, будут вам доказательства. Вот только вы, прошу прощения напустили лужу в холле моего дома, и стоите в мокром виде. Не желаете ли обсушиться перед тем, как я вас размажу? Ибо доказательства из тех, которые не оспариваются.

— Нет, премного благодарен. Дела в первую очередь, — память у человека была отличная, особенно на оскорбления. И он не верил, что это творение незнамо какого дьявола имело отношение к роду человеческому вообще и роду Сериоли в частности. И потому, не моргнув глазом, продолжил. — И к тому же с почтенным Каинаром Сериоли мы не раз встречались. Но, видимо, как я не узнаю вас, так и моя забывчивость передалась вам. Просто мистика, не правда ли?

— Как будет угодно, — изобразил шутливый поклон Каинар, все так же улыбаясь, теперь уже во все шесть клыков. — Но уж, извините, химера вследствие преображения не помнит о том, что касалось человека, ставшего ею. Вас не смущает, к примеру, цвет волос?

— Вы сами сказали: неисповедимы пути магов, — парировал чиновник.

— Очень хорошо. Ринген!

Управляющий тотчас отделился от стены, возле которой стоял незаметной тенью, и быстро подошел к своему господину.

— Да, мой господин?

— В архивах оставались какие-либо бумаги, подписанные мной десять лет назад или больше?

— Должны были…

— Разыщи, будь любезен, — и, уже обратившись к назойливому гостю, химер вопросительно вскинул ухо: — Сверение почерка вас устроит?

— Ну, в зависимости от результатов, — уклончиво ответил человек, рассматривая хозяина замка.

— Без зависимости от результата я вышвырну вас вон, — заверил Каинар наглеца. — Можете стоять в луже, а я проведу время у камина, пока Ринген найдет бумаги.

И химер, развернувшись прочь, шагнул на лестницу.

Челядь покатилась со смеху.

Человек на мгновение зло ожег спину химера взглядом, сделал шаг в сторону из лужи и замер, ожидая предоставления доказательств.

— Буравить таким взглядом спину мага — чистой воды самоубийство, — хихикнул Каинар, не оборачиваясь.

— Тяжело же вам, магам живётся. Особенно если ещё и с… доброжелательностью чуть-чуть не повезло. Но что же, талантлив в одном, в чём-то повезло меньше, — пожал плечами гость, лениво раглядывая причудливую резьбу на потолке, будто бы и вовсе ему не было дела до разногласий с хозяином, и он рассказывал о погоде на прошлой неделе.

Хозяин замка величественно изволил не услышать замечание и удалился.

Ожидание затянулось, Ринген провозился в библиотеке часа два. Каинар за это время успел спокойно расправиться со своим пирогом и пуншем, повозиться с собакой и прикрыть глаза на полчаса. Чиновник простоял на ногах на том же месте около получаса под приглушённое хихиканье снующих по своим делам слуг, потом не выдержал, снял дорожный плащ и уселся на одну из скамей, дожидаясь возвращения хозяина с доказательствами.

Наконец, его ожидание закончилось. Ринген появился на лестнице с тонким кожаным планшетом под мышкой и маленьким письменным прибором в руках. Следом шествовал и улыбался — опять! — химер.

— Ну, что, сударь, не замерзли здесь, в промокшей одежде сидючи? Вон с вас еще одна лужа натекла, — эта наглая белоголовая зараза улыбался самым поганейшим образом — то есть очень мило.

— Нет, что вы, всё в порядке, — так же лучезарно улыбнулся чиновник, уже немного привыкнув к виду противника. — Надеюсь, мы можем приступить к делу?

— Ну, разумеется, — до противности приторно отозвался Каинар. Забрав у Рингена планшет, он вытащил из кожаного нутра одну из бумаг и протянул ее имперскому лизоблюду. — Ознакомьтесь, будьте любезны.

Человек взял бумагу мелко дрожащей от холода и сырости рукой и начал читать. Ничего особенного, один из сотен совершенно типичных никому не интересных приказов владельца земель, написанный собственноручно сыном хозяина. Снизу значилась подпись: Каинар дин Сайрес Сериоли, князь Мелфьёрнский. Чиновник поднял глаза на химера.

Тот невозмутимо извлек следом чистый лист бумаги, взял толстый и жесткий угольный карандаш и, мельком глянув на исходный документ, присел и принялся быстро переписывать тот же текст, пристроив планшет с листом на колено. Движения руки были странными, несколько угловатыми — в самом деле, с тремя крупными пальцами писать не столь удобно, как с пятью человечьими — но быстрыми и уверенными. Он нарочно не воспользовался кистью, мягкий кончик требовал удобного стола и к тому же, почерк сильно менялся. В конце химер заглянул в исходную бумагу еще раз и повторил свою же подпись десятилетней давности… вот только добавил к ней вензель в виде кошачьей головы вместо прежнего герба.

Получив бумагу, человек с каждой строчкой всё больше мрачнел. Отрицать сходство не приходилось. И хотя новый документ чуть отличался увеличившимся размером букв, но, тем не менее, имел те же завитки и пропуски, ту же четкость. Рука была та же самая, что и писавшая старый документ. Минут десять имперец гневно раздувал тонкие ноздри, пытаясь высмотреть, к чему бы придраться, но не нашел и вернул обе бумаги Рингену. Сквозь подобающую государственному человеку невозмутимость явно просвечивала злоба.

— Что ж, сударь, ваш почерк удивительно похож на тот, что принадлежал Каинару дин Сайрес Сериоли, если, конечно, вы не написали его намедни. Но мне, простому служителю закона, ничего не остается, кроме как довериться вашим словам. Надеюсь, как только появится возможность, вы рассчитаетесь с долгом?

В ответ хозяин замка показал все шесть клыков и зарычал. ЗАРЫЧАЛ. Низкий и мощный звук родился даже не в горле — в глубине груди, заворочался там и потек горлом, раскатываясь под сводами зала и отражаясь многократным эхом. Слуги благоговейно замерли, чувствуя, как от этого голоса волосы у них на теле встают дыбом.

Чиновник тут же завалился на спину, пополз назад и, едва совладав с перепутавшимися ногами, поднялся и бросился наутёк, истерично взвизгнув, чтобы седлалил его лошадь. На скамье одиноко темнел забытый мокрый плащ.

Едва человек скрылся с глаз долой, химер мгновенно умолк и сделался спокоен и даже добродушен. Посмеиваясь, он шутливо пригрозил слугам поперекусать их за филейные части тела, если те так и будут стоять по углам да таращиться на него. И, между прочим, на нем узоров нету, цветы не растут и райские птички не щебечут. Брысь! Кстати, вон ту мокрую тряпку со скамьи приберите, пригодится полы вытирать. И удалился в библиотеку — веселить Айфира пересказом происшествия.

День девятый Месяца Огненного Солнца

Парило, и было душно — после дождя накануне солнце припекало вовсю, и в воздухе колыхалось зыбкое жаркое марево. Не самое подходящее время для полного боевого доспеха, затянутого поверх полагающегося мягкого войлока. Но — приходилось терпеть. Каинар сомневался, что даже при помощи кукол сможет с первого раза укокошить всех пятерых тварей. Меч лежал рядом. На всякий случай. Дракон крутился тут же, с любопытством заглядывая через плечо.

Химер сидел на деревенской площади подле небольшого костерка, разложив перед собой все необходимое — смешанную с кровью тварей глину, осколки чешуи и кусочки клыка, пять острых стальных хорошо прокаленных игл. Расчет был прост — выманить эту мразь из логова при помощи боли, а потом вместе с Айфиром свалить всех разом. Заодно было очень любопытно, как же на самом деле дракон выглядит в своем настоящем обличии.

Глину Каинар разделил на пять кусков, каждый заговорил на несколько раз. Затем придал им форму длинных колбасок, приделал по несколько пар ножек из прутиков. В каждую куклу впихнул по чешуйке и по паре осколков клыка. Получилось вполне неплохо. Осталось только одно.

Он еще раз прокалил на огне первую иглу и с подобающим словом всадил ее в первую куклу. Потом так же неторопливо и обстоятельно проткнул оставшиеся четыре, поднял меч на колени и стал ждать.

— Как думаете, придут или так сдохнут? — спросил он дракона.

— Эт вам не сколопендры сарайные, — фыркнул Айфир, — Просто так не помрут. Зато заелозят, как по шилу в мягкое место получимши…

— Значит, будем ждать… — вздохнул Каинар. И замер, полностью расслабившись. Только уши шевелились, подрагивая и ловя самые тихие звуки вроде шороха чешуи и шелеста жестких крыльев.

Главным было по такой жаре и духоте — не задремать. Не то это могло плохо кончиться. Впрочем, дремать нельзя, конечно, но кто сказал, что нельзя притвориться и немного сбить врага с толку? Каинар склонил голову, качнулся и сделал вид, что засыпает, сложив руки на оружии. Пес последовал его примеру и растянулся на земле, притворившись внешне разомлевшим. Подходите, берите голыми руками.

Может, твари были ленивы лезть к замку, может, не почуяли подвоха и были слишком самоуверенны, а может, их лишила полузвериного рассудка боль, причиняемая иглами, но они напали.

Сонную тишь, разбавленную только стрекотом кузнечиков, разорвал негромкий шипящий шелест, и пять длинных вертких жестких тел рванулись к столь беззаботной с виду добыче: трое на собаку, двое — все-таки обилие стали их смущало — на химера, уже чуть ли не падающего с бревнышка, на котором сидел. Отпора они никак не ожидали.

Пес, до этого вроде бы спавший, с гулким рыком вскочил и скакнул в сторону, чтобы в свалке дать место Каинару — и, уводя за собой три длинные змеевидные туши, помчался за деревенскую околицу. Твари, мчась за ним по улицам, сносили все, что мешало на пути, в том числе и углы домов. Загрохотали падающие балки и камни — и хорошо, если на тварей…

Химер со своей стороны, взлетая на ноги, вскинул фламберг так, чтобы лезвие впечаталось в пасть одной зверюге — в сущности, уже мертвой. Меч выл на кошмарной ноте, полыхал глазами, требовал крови — только что не извивался. Но пока насаженное головой на клинок тело билось в судороге, вторая тварь без зазрений совести впилась химеру в спину. От мгновенной смерти спасла броня — не то валяться бы Хранителю Равновесия с выдранным из тела куском. Но его с силой сбило с ног.

— Юдар! — успел крикнуть он, заваливаясь вперед вместе с мертвой тушей. Затылок жгло горячим дыханием второй обезумевшей твари. Развернуться на спину и всадить меч ей в глотку времени не было.

Змей явился тут же, прямо из воздуха, накрыв Каинара собой, как воздушной подушкой. Полупрозрачная пасть лязгнула перед носом нечисти, та отпрянула от неожиданности. А Юдару только того и надо — обвил ее кольцами своего тела и прянул в небо, пронзительно хохоча чьим-то донельзя противным голосом. Надо думать, сбросит ее где-нибудь с такой высоты, чтоб расшиблась в лепешку.

Каинар с трудом встал, шипя и стараясь не потерять сознание от боли в спине — неужели, все-таки сломана пара-тройка ребер? Паршиво, если так. Та зараза ударила его в спину с разгону, со всей дури. Похититель так и остался в руке… Это хорошо. Он огляделся.

И площадь, и улицы там, куда ускакал, уводя тварей, дракон, были перепаханы, от костерка и пяти кукол вовсе ничего не осталось, ноздри щекотал странный нездешний, очень неприятный запах. Стояла все та же тишь, только где-то на окраине деревни, или даже вовсе за ней слышались рыки и грохот — это Айфир расправлялся с тремя многоножками. Мелькнула мысль отправиться дракону на помощь, но химер обозвал себя дурнеем и отогнал ее: с него сейчас там толку, как с козла молока. Небось, Айфир Обсидиан, в отличие от него, в драках не новичок зеленый, справится. Каинар махнул на это дело рукой и опустился наземь. Где-то на краю деревни занялось пламя, запахло паленым мясом. Рядом валялась и, кажется, уже начала потихоньку тлеть — а не слишком ли быстро, даже на солнце? — мертвая туша.

Надо пару чешуек сковырнуть и крови, — подумал химер и вознамерился встать, но тут же охнул и зарекся дергаться. Все-таки ребра…

Айфир явился довольно скоро — и четверти часа не прошло. Он опять трусил собакой по развороченной земле, вывалив язык, отплевываясь от чего-то и фыркая и ворча: "Да вот сколопендры подбулыжниковые! Тьфу, пакость!"

Каинар тряхнул головой и уставился на дракона осоловевшими глазами, все еще продолжая сидеть на земле.

— Сдохли?..

— Ага. И завещания не оставили… — Айфир бухнулся на пузо, — Какая жалость — я рассчитывал хотя бы на голову-трофей для каминного зала!

— Да ну… мерзость какая, — отмахнулся химер. — И воняет странно… Интересно, что люди про погром подумают?..

— Хм… — дракон задумался. — Скажете, мол, собачка побегала — не поверят…

— Они подумают, что побегал я, — вздохнул химер, стараясь говорить потише. — Причем так, что ребра пересчитал об угол какой-нибудь…

Айфир глухо захихикал, вставая, и потрусил в сторону замка:

— Ну вот, передавили насекомых — пора и пообедать!

— Стойте, Айфир! — Каинар еще раз дернулся, пытаясь встать. — Помогите дойти, не то, чую, спина отвалится…

— Хм… ладно, помогу, — дракон вернулся, подныривая химеру под руку, — А то потом неудобно будет и вас, и отдельно спину отвалившуюся тащить.

— Вот именно, она мне самому еще нужна…

Химер все-таки встал, опираясь на Похититель, но при этом дракону довелось услышать такой забористый мат, что, дойди сия рулада до ушей Равена — тот непременно съездил бы сыну по уху.

Так они и доковыляли до замка. Каинар еле полз, поддерживаемый с двух сторон Айфиром и Юдаром, и являл собой весьма скособоченное взлохмаченное чучело. Стражники ждали, несмотря на то, что было велено сидеть и не высовываться, и когда тяжелая латная перчатка грохнула в створ ворот, открыли почти сразу.

Слухи пойдут… — подумал Каинар, с облегчением опираясь на плечи людей. Россказни всякие…

И в самом деле, пока стража довела хозяина до дома, пока челядь во главе с Рингеном помогала ему избавиться от доспехов, умыться и лечь в постель, не в силах удержаться от расспросов, истребление тварей внезапно обросло множеством подробностей, превратившись из небольшой, в общем-то, стычки в эпическое сражение великого чародея с гнусными демонами из самых глубин пекла. Можно было не сомневаться, что в скором времени слухи о Белой Химере расползутся по всей округе, как тараканы.

Каинару, откровенно говоря, было все равно. А люди больше не боялись своего странного хозяина, и до спальни несли его на руках, не слушая никаких возражений.

Глава тринадцатая

Будущее ждет

— А

й!

— Что "ай"?!

— Больно же!

— О, поглядите-ка, больно ему! А как вопить хильден знает что — уши сарвийской ракушкой скручиваются!

— А это не тебе было сказано, и вообще!.. У-у, Юдар, предатель!

Дело было на следующий день. Каинар отлеживался "после вчерашнего" с тугой повязкой на боках — к счастью, переломов не обнаружилось, но вот несколько неприятных трещин… Отец и мать сидели с двух сторон от него. И, как и предполагал химер, ему только что прилетело по уху. За сквернословие.

Он, конечно, не слишком обиделся на подзатыльник и таскание за уши — что поделаешь, не умел он обижаться на родителей, зато беззастенчиво урчать — всегда пожалуйста. Поэтому он нагло подставил лохматую голову под руку отца — почеши, мол, за ушком?..

Равен усмехнулся, запуская пальцы в белые лохмы и почесывая Каинара за ухом. Инайя и вовсе рассмеялась, глядя на сию идиллию. Наградой им был громкий довольный мурлык.

В это время в замке вовсю царил праздник пополам со всеобщей — официально разрешенной приказом хозяина! — пьянкой. Люди радовались как дети просто потому, что они живы. А деревня… а что деревня, пустяк на самом деле, ее отстроить можно лучше прежнего. И разговоры, разговоры… бесконечные разговоры: о хозяине, о тварях, о прилетевших вемпари, о разрушенной деревне.

— Слушь, а наш господин точно там один этих зверюг завалил? Мальчишки на пепелищах видели следы драконьи…

— Типун тебе на язык!

— Точно-точно, драконьи!..

— Так, что ты хошь, он же маг, вот и превратился в дракона…

— А вы крылатых видели?! Видели какие они?

— Видели, конечно! А что если старый пьяница и не отец нашему хозяину? А то смотри, синие с ним, как с родным…

— Он же говорил этому петуху, что он родич вемпари!

— Так хозяин тогда тоже был бы синим.

И прочее в том же духе. Но бояться они больше не боялись.

А хозяин в это время самым наглым образом умостил голову на коленях у отца, подставляя не только уши, но и всю голову, шею и плечи.

— Не хочу жить среди людей… — проурчал он в теплые колени Равена. — они какие-то ненормальные…

— А ты живи среди химер, — ответил на это старый крылатый. — Найди способ жить со своим народом…

— Опять смеешься? — поднял голову Каинар.

— Нет, — потрепал его по загривку вемпари. — Жди, время все решит. А жизнь у тебя впереди дли-и-инная. Люди и забыть успеют, откуда ты появился и кем ты был.

— Да ты погоди на будущее загадывать, — махнула на мужа рукой Инайя и тоже подсела поближе — потеребить сына за ушами. — надо помочь ему сначала на ноги встать, развалину эту поднять. А то так и будут всякие хлыщи придворные наезжать да требовать.

Каинару такая ласка была только в радость. В самом деле, редко кому достаются родители, всегда готовые поделиться теплом. А ведь он, считая себя взрослым, редко когда напрашивался на ласку — разве что, если настроение было совсем уж устало-тусклым, вот как сейчас. Да и руки родительские, как ни крути, унимали боль. С отцом, например, химер вообще предпочитал ранним росным утром полетать по двору лесного дома, перепахивая мордой свежую травку, чтоб потом каждая косточка о пощаде взмолилась. А ведь было как-то дело — и ему удалось усесться на крылатом верхом, противно похихикивая и торжествуя долгожданную победу.

— Помочь? — хмыкнул Равен. — Ну что ж, можно, если тебе не нужно все то золото, что хранится в Горном Доме. Как раз и налог выплатит, раз уж с него требуют.

— Да сдалось мне это золото… — фыркнула женщина. — Ну что, сынок, берешь вемпарийские безделушки?

— Спасибо, — химер с ойком перевернулся на спину. — Что бы я без вас делал?..

На том и порешили, к вечеру чета Каарис отбыла к себе, а через несколько дней вемпари-посыльный из Горного Дома вызвал всеобщую сумятицу, приземлившись прямо посреди главного двора крепости и потребовав к себе князя Каинара. Тот ждать себя не заставил, встретил гостя, как подобает. Вемпари остаться на ужин отказался, вручил химеру две тяжелые массивные шкатулки и улетел.

В шкатулках оказалось обещанное родителями и вожделенное людьми золото — кольца с драгоценными самоцветами, ожерелья, медальоны, браслеты, цепочки, пара штук бриллиантов в оправе и записка, написанная матерью: "Надеюсь, этот ювелирный хлам тебе пригодится больше, чем мне".

Хлам очень даже пригодился. Надобностей было несколько: во-первых, заново отстроить разваливающийся замок и увеличить гарнизон, во-вторых закупить провизию на всех, кто уцелел, в-третьих, выплатить этот проклятущий налог. Оставшиеся средства Каинар планировал пустить в ход так, чтобы они принесли Мелфьёрну прибыток. Как — предстояло подумать.

Поднять учетные книги и выяснить, насколько велик долг, труда не составило, а вот для оценки украшений пришлось вызывать мастера-ювелира из Денри, городка у восточных границ Мелфьёрна, в котором жил наместник. Ювелир, оправившись от потрясения при виде князя Сериоли, посмотрел, поцокал языком и заявил, что пары бриллиантов и одного ожерелья хватит на выплату долга с лихвой. Каинар долго не думал, отправил украшения к наместнику с ним же, снабдив сопроводительным письмом т охранными чарами — на всякий случай.

Позже часть украшений Ринген (разумеется, под сильной охраной и по настоянию хозяина, в сопровождении черной собаки) отвез к тому же ювелиру в Денри и продал. На вырученные немалые деньги он закупил у приезжих торговцев, слетевшихся на вести о море, как мухи на мед, почти все, что нужно, даже полтора десятка молочных коров умудрился отыскать. Заплатив авансом, Ринген собрал артель каменщиков — при виде денег те быстро отмели всяческие нехорошие и странные слухи, долетавшие с запада. (Правда, для этого пришлось ехать еще дальше на восток, аж чуть ли не до берегов Безымянной). Но зато в начале осени управляющий вернулся весьма довольный собой — недаром же исполнил все наказы хозяина.

Каинар тоже времени даром не терял. Он за это время успел вникнуть во все дела своего имения и показать себя хозяином рачительным и крепким. Двух своих породистых жеребцов, раздобытых Равеном где-то на югах, он велел сводить с самыми лучшими кобылицами округи, буде таковые еще оставались, чтобы потомство можно было потом тщательно отобрать. Он успел исходить все окрестности и даже забраться в горы в поисках трав и ингредиентов, всегда нужных магу в хозяйстве — будь ты хоть трижды Высшим, а случиться может всякое, и прикладное колдовство запросто жизнь спасет там, где Высшя магия бессильна. Ему нравилось мастерить что-нибудь из дерева или камня, а потом превращать безделушку в оберег, боевой амулет или забавную волшебную игрушку. Несколько раз он и детишек баловал ходячими лошадками, летающими птичками и тому подобными игрушками, за что они его просто обожали. Взрослые, однако, больше ценили хозяина за то, что он не чурался людей, с которыми жил под одной крышей, и не делился с ними на знать и простолюдинов, хотя и соблюдал определенную дистанцию.

Занялся он и гарнизоном замка, причем лично. Лентяи и лоботрясы отправились вон с первой же тренировки. Остальные, даже ветераны, уползали со двора к вечеру, не чуя рук и ног, но зато уважать своего господина стали безмерно — им такая выучка и не снилась. Чтобы сделать из простых крестьян-ополченцев хороших воинов, требуется не один месяц, так что Каинар не спешил возвращаться к родителям (невзирая на то, что очень хотелось), а продолжал безбожно гонять вояк, попутно присматривая за тем, как работают каменщики. Едва выпал снег и дали о себе знать холода, все работы встали, и парни, чтоб не маяться бездельем до весны, присоединились к замковым воинам. Силушки-то у них было хоть отбавляй. Каинар на это хмыкнул и не без оснований подумал, что дюжие молодцы никуда отсюда не уедут и после того, как закончат работу — останутся, девок в жены возьмут, помогут деревню отстроить. Те, что старше, может, и семьи свои приведут…

Зимы у подножья хребта Нар-Эрири суровы, и иногда бывали дни, когда вьюга загоняла всех под кров, и делать было решительно нечего. В такое время Каинар устраивался в полюбившемся кресле возле одного из трех каминов в Каминном зале, прятал ноги в густой шерсти своего волкодава, которого все без исключения звали не иначе как Мордой, за неискоренимую тягу эту морду совать куда ни попадя, и развлекал собравшихся вместе обитателей замка игрой на арфе — обычном инструменте, а не Великой Арфе Стихий, разумеется — или пересказом старинных вемпарийских баллад. Или же просто упражнялся в мысленной речи с жившими у Колонн родителями, краем уха слушая, о чем судачат люди. Они, между прочим, успели привыкнуть даже к тому, что господин время от времени пьет поросячью или телячью кровь, а уж зубастой улыбки перестали бояться и подавно. Посмеиваясь, за глаза называли Котом и подшучивали над его любовью к молоку в любом виде кроме простокваши. Само собой, они знали, что он все знает, но обе стороны делали вид, что так и надо.

А потом подошел канун нового, 20 870 года. По церковным канонам служителей Матери Мелетиды благочестивым верующим следовало проводить время в постах и молитвах, и бдениях, посвященных Богнне, но… Последнего священника, который мог напомнить заблудшим душам о благочестии, съели. А кому нужен новый, когда есть хозяин, который не только потворствует веселым праздничным кострам, пляскам и хмельному меду, но и сам — Жрец Колеса, как говорят. Вот и готовились люди праздновать от души. Готовили яства на неделю, доставали из подвалов и клетей бочки с вином, медом и пивом, перетряхивали сундуки с нарядами, украшали дома и деревья яркими цветными ленточками: повернется вечная Ось, и солнце пойдет из суровой зимы в жаркое лето. Проснутся духи, пойдут резвиться и хулиганить, незлобные, но шкодливые, требуя себе хоть толику человеческого внимания. Как же не встретить поворот солнца?..

Изумлению людей не было предела, когда над замком с гиканьем закружилась стая. С десяток вемпари, гулко хлопая крыльями, вопил и свистел на разные голоса:

— Хозяин, пусти птиц упасть!

— Каинар, кошачья морда, гостей принимаешь?

— Кай, обормот, открывай, родня прилетела!

Они нарезали круги, давая людям собой налюбоваться вдоволь, и медленно спускались на двор по одному. Кое у кого сидели на руках дети с еще мягкими пушистыми перышками на слабеньких пока крыльях. Так что, когда на земле оказались все, набралось полтора десятка "синих птиц". У людей зарябило в глазах от пестроты перьев и праздничных одежд, по всему замку поднялся возбужденный гомон и гвалт. Возглавляли гостей, конечно же, Равен и Инайя — весь без исключения род Каарис явился по приглашению химера на праздник.

— Конечно, принимаю! — Каинар уже спускался с крыльца особняка, поверх кафтана были наброшены теплая куртка и плащ на меху. Следом трусил волкодав с рожей, довольной безмерно — небось, опять удачно сунул нос, куда не надо. — Чтобы в этом доме, да не были рады родичам? Милости прошу под мой кров.

Дети тут же с радостным визгом облепили и химера, и собаку, так что, в дом Каинар вошел похожим на виноградную гроздь — двое вемпарят висели у него под мышками, один зацепился сзади за пояс, а еще двое висели на Айфире. Следом увязалась стайка замковых ребятишек, предвкушающих какой-нибудь подарок от дяди Кая. Взрослые последовали за ними не менее радостной толпой, причем все — и люди, и крылатые. Следом проскользнул из какого-то неприметного угла человек в зеленых одеждах и приветливо раскланялся с хозяином.

В доме повсюду горели огни, причем некоторые, чтобы зря не переводить дров и свечей, были волшебными, зажженными лично Каинаром. Кто-то взялся за инструменты — дудочки, лютни, свистульки… Право перебирать струны арфы единодушно оставили за хозяином дома.

А тот, собрав повисших на нем детей в каминном зале, велел Морде принести большой мешок из своей комнаты. Пес гавкнул и умчался, чтобы через десять минут приволочь подозрительно брякающий мешок за ленточку. Внутри оказались сладости и игрушки. Да не простые игрушки, а волшебные. Малышня пришла в полный восторг — каждый получил именно то, что хотел, да еще по большой конфете впридачу. Племяннички на радостях тут же кинулись таскать дядю за уши. Взрослые посмеивались. Ребятня, быстро передружившись между собой, умчалась играть. Каинар, сидевший перед детьми на коленях, встал и повернулся к Равену:

— Ясной ли будет сегодня полночь, ата?

— Какой Юдару прикажу — такой и будет, — важно ответил вемпари, гулко передернув крыльями.

— В таком случае, мы должны выбрать Государыню Землю и Государя Солнце, — обратился он к собравшимся. — Кто, по-вашему, больше всего достоин?

Под смешки и шуточки замковые вытолкнули вперед молодого красивого парня с вихрастой шевелюрой цвета спелой пшеницы. Айфир тут же притащил откуда-то подобие солнечной короны, Каинар накинул парню на плечи поверх простого шерстяного кафтана кусок золотой ткани.

— Не гневайся, Государь Солнышко, дозволь Государыню Землю самому мне выбрать.

И химер с поклоном подошел к своей матери, вручая ей сплетенный из коричнево-зеленых ветвей венец. Инайя-эрхан с улыбкой приняла дар и в ответ наградила сына поцелуем.

Ночь стояла тихая, звездная, лунная. Оба ночных светила лили на плотно утоптанный снег перемешанное персиково-голубое сияние. На южном склоне неба нежно светились Колонны.

На широком крепостном дворе горели костры. В центре был водружен огромный тяжелый округлый валун с плоской вершиной — алтарный камень, застеленный черным покрывалом, а сверху — платком из золотистой ткани. По обе стороны алтаря стояли две свечи — черная, уже зажженная, и золотая. Между ними расположились маленькая горящая свеча, глиняная миска, чашечка с медом, небольшой каравай хлеба и ритуальный нож. Рядом с алтарем стояли три сосредоточенные фигуры: Каинар с распущенными по плечам и спине белыми волосами, Государыня Земля в зеленой накидке и Государь Солнце в золотой. И гости, и обитатели замка сомкнули большой круг, отгораживая священное действо от прочего внешнего мира. Ох и не понравилось бы это служителям воинственной Богини-единоличницы… Но священников здесь не было. Да и не посмели бы они перечить вемпари.

Каинар вскинул руки, заставляя шелест шепотков в круге утихнуть, и замер. Он давал собравшимся время, чтобы проникнуться именно этим мигом. Этой ночью, этим воздухом, этим снегом и этими звездами. Чтобы позабыли про дела насущные, и увидели красоту лунного света, услышали все звуки зимней ночи… И лишь когда тишина начала звенеть от наполнивших ее ощущений, химер шагнул на восточную сторону круга замкнутой силы и заговорил. Его звучный голос заставлял мурашки бежать по спинам собравшихся.

— Стражи востока, лучами зари рожденные, оседлайте ветра буйные, изготовьте луки и стрелы меткие. Станьте на защиту Круга! Пусть ничто чуждое в него не проникнет ни по земле, ни по воде, ни по воздуху, ни телом, ни духом, ни мыслями своими. Да будет так!

Начертив в воздухе вспыхнувший светлячком защитный знак, химер шагнул на южную сторону:

— Стражи юга, рожденные в горниле полдня, надевайте латы, золотом горящие, пусть мечи ваши огненные выйдут из ножен. Станьте на защиту Круга! Пусть ничто чуждое в него не проникнет ни по земле, ни по воде, ни по воздуху, ни телом, ни духом, ни мыслями своими. Да будет так!

Вновь вспыхнул закрепляющий знак, и Каинар шагнул на запад.

— Стражи запада, рожденные в свете заката, поднимите пучину морскую, пусть волнами вокруг разойдется. Станьте на защиту Круга! Пусть ничто чуждое в него не проникнет ни по земле, ни по воде, ни по воздуху, ни телом, ни духом, ни мыслями своими. Да будет так!

Опять родилась вспышка, и вот, снег под босыми химерьими лапами заскрипел с севера.

— Стражи севера, рожденные холодом ночи, поднимите щиты каменные, пусть стеной неприступной сомкнутся. Станьте на защиту Круга! Пусть ничто чуждое в него не проникнет ни по земле, ни по воде, ни по воздуху, ни телом, ни духом, ни мыслями своими. Да будет так!

Каинар последний раз взмахнул рукой, полностью замыкая защитный круг, и прошел туда, откуда начал — на восточную сторону. Взяв маленькую свечку, химер осторожно подпалил фитиль черной свечи. Заговорил нараспев, и на этот раз в его голосе не было властного приказа, но скорее, почтение.

— О, Великая Царица Мрака, хозяйка смерти, в честь тебя свечу возжигаю Дыхание твое холодней ветров северных, глаза твои мрачны пустотой бездонною. Тяжело покрывало твое, землю укрывшее. Но в долину твою я иду, не убоявшись, ибо на исходе время Силы твоей и власти. Пришла пора Солнцу вернуться! Не с пустыми руками к тебе пришел. Вот дары мои… — шагнув вперед, Государыня Земля молча подала с алтаря каравай хлеба и нож, — хлеб — священный плод жизни…

В отблесках огня сверкнула сталь, и лезвие вспороло хрустящую корочку и душистую мякоть, а Государь Солнце тотчас протянул Каинару мед.

— …Мед — священный нектар силы! Жертвую их тебе со всем уважением.

Каинар задержал свое подношение над зажженной черной свечой, чтобы потом торжественно опустить его на камень.

— Прими дары мои и отступись! Дай Солнцу родиться! В царство теней свое воротись, забери мрак и холод с собою, пусть новый Круг Жизни начнется! Пусть силу набирает и плоды зарождает, зародив — растит, а вырастив — оставляет. А когда оставит, вновь время твое придет. И выйдешь ты из тени, и соберешь жатву свою. И нам велишь взять плоды свои, сладкие и горькие. И в этом велика Мудрость твоя. И накроешь ты мир покрывалом своим, и дашь смерть всему отжившему, всему старому. Ибо только через смерть старого может прийти в мир новое! Да повернется Колесо!

Каинар умолк, вглядываясь в лица, в глаза, чуткими ушами ловя десятки дыханий и слыша биение сердец. Сладкая дрожь охватила весь круг, словно все разом попали в таинственную волшебную сказку. И взгляды взрослых счастливо светились не хуже, чем у детей, которым среди серых будней внезапно подарили праздник. И голос химера снова зазвучал, уже торжествующе

— Светило родное, Солнце златое, из тьмы возродись, в Жизни мир возвратись! Воссияй теплом и радостью! Приди с добром и светом, с приплодом приди и с доходом! Злато Солнышко, из тьмы появись, вверх на горку покатись, Круг Жизни обернись! Радость в мир спустилась, Солнце вновь народилось! Да повернется Колесо!

И Каинар запалил золотую свечу, а голос его с каждым словом все набирал силу:

— Прими, Солнце, наш дар! Мы его от тебя самого получили. Ночью мрачной радовались ему, и силу твою хранили. Теперь силу эту тебе возвращаем. Воссияй же огнем жарким! Всем на радость, всем на счастье, всем на благо и добро!

Тут люди и вемпари, стоящие в круге, взялись за руки и дружно двинулись посолонь, все быстрее и быстрее под шорох ног и крыльев, разгоняясь и превращаясь почти в бег.

— Пусть будет новое лето щедрым! — заклинал Каинар, сверкая золотыми глазами. — Пусть удачным будет и богатым! Пусть красотой земля расцветает, и обильный урожай нам дарит! Пусть сильным и добрым Солнце будет, и с теплом его счастье в наш дом прибудет! Повернулось Колесо!

С последней фразой быстрое кружение замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Люди и крылатые улыбались и не могли отдышаться.

— А ну, у кого заветное желание есть? — звонко выкрикнула Государыня Земля, подхватывая с алтаря глиняную чашу, доселе стоявшую ненужной. — Кто загадать хочет, мне кидайте, мигом Солнцу отнесу!

Она пошла по кругу, каждому протягивая свою чашу, и каждый кидал в нее заранее приготовленный клочок бумаги с заветным пожеланием — самым-самым значимым в жизни. Равен в этой цепочке тоже не стал исключением. Коротко переглянувшись с женой, он опустил в чашу свою записку, наверное, общую на двоих. Женщина улыбнулась и подошла к пареньку-Солнцу, передавая ему заветные желания. Юноша принял чашу на вытянутые руки через полы своего золотого плаща, чтобы не так жглось, и с поклоном повернулся к Каинару, уже стоявшему с золотой свечой наготове.

— Расти, Злато Солнышко, умножай свою силу. И как сила твоя умножается, так пусть и воля наша исполняется! Круг Жизни вращается, ты, Солнышко, на горку поднимаешься. Так возьми с собой волю нашу! — с этими словами химер подпалил тонкие, тут же ярко вспыхнувшие клочки бумаги, бересты, или просто ткани. — Как время придет тебе с землей слиться, так пусть в нее и воля наша ложится. А в землю упав, пусть прорастает, пусть силой твоей питается, и в мире пусть разрастается! Как сказано, так тому и быть!

Ярко полыхающее пламя освещало его почти совершенно человеческое лицо, не казавшееся сейчас никому странным или чуждым. На нем застыло точно такое же ощущение взлета, как и у всех, и янтарно-золотые солнечные глаза горели ярко и задорно. Казалось, еще немного, и у Каинара за спиной распахнутся крылья, точь-в-точь как у его вемпарийской родни… Но вот в чаше остался только пепел, и Государь Солнце осторожно поставил ее на алтарь. Пришла пора завершать обряд.

Каинар поклонился в пояс на все четыре стороны света, благодаря стражей за защиту и помощь, а после разомкнул Круг Силы, стерев выставленные в начале знаки, и торжественно развеял пепел из чаши по ветру. Все было кончено, всех ждало богатое пиршество в главных залах замка. Высокие свечи останутся зажженными до тех пор, пока не выгорят дотла, и можно было быть уверенным — ни одна живая душа не тронет камень, ни одно дуновение ветерка не погасит пламя.

Столы ломились от яств — женщины накануне постарались на славу. Ароматы плыли такие, что у всех поневоле забурчало в животах. Хозяин восседал во главе стола в главном зале, окруженный своим семейством и ближайшей челядью, и с легкой затаенной улыбкой наблюдал. О да, ему неожиданно нравилось быть хозяином. И не потому, что все здесь принадлежало ему, вовсе нет — он легко относился к богатству или его отсутствию. А потому что, будучи хозяином, он мог вот так запросто подарить людям праздник, мог почти во всем помочь им или открыто добиться процветания этого края… У ног под столом сидел Айфир-волкодав, положив морду на колени, и выпрашивал кусочки повкуснее. Химер, посмеиваясь, кормил собакодракона, перешучивался со старшими названными братьями, то и дело делая глоток-другой из своего кубка с вином… да, вином. Впервые химеру понравилось что-то хмельное — золотистое драконье вино с острова Сантека. Бутылку из-под полы своего длинного одеяния выудил Дингар Малахит, и с хитрым видом предложив Хранителям ознакомиться с ее содержимым. Равен почему-то подленько похихикивал, подливая вино Каинару, и на укоризненные взгляды жены внимания не обращал. Вино было сладким, чуть терпковатым, легким и искристым. Голова от него была ясной и звонкой, все краски стали ярче, а звуки резче. Хотелось смеяться и летать. И внезапно…

Каинар увидел еще шестерых… химер? Да, химер. Ошибиться было невозможно. Золотистые глаза, заостренные уши, раздвоенные стопы и трехпалые руки, черные когти и зубастые улыбки. Кошачья повадка, богатые, шитые золотом цветные плащи с жесткими воротниками, белые гербы на них. Но отчего вдруг они такие разные, словно сошлись из разных концов мира? Один, словно присыпанный пеплом, сидел в углу с книгой. Двое, бронзовый от солнца житель степей с черной косицей на бритом черепе и рыжий сухощавый уроженец Мередиена, играли в "кошкину колыбельку"… паутиной. Смуглый, худой, как щепка, верткий парень-подросток, выходец откуда-то с дальних островов, в одних штанах и безрукавке раскачивался, вися на люстре вниз головой и подметая праздничную скатерть и жаркое на блюде длинным смоляным хвостом волос. У дальней стены стояли еще двое мужчин… Огромный, как скала, лохматый кузнец с темно-русой кудрявой гривой и жженой горнилом шкурой молча слушал высокого юношу. Червонного золота глаза, небрежно собранные в хвост смоляные волосы, спокойное лицо аристократа, чуть надменная полуулыбка, совершенно не кошачья манера держаться… И за спиной, укрывая ее плащом, были сложены два перепончатых драконьих крыла.

И вот тут словно все встало на место. Юноша чуть шевельнул крыльями, и слова, сказанные когда-то в самом начале Яносом Одроном о мальчике-драконе, стали понятны. Первый. Полукровка… Каинар смотрел во все глаза, понимая, что это всего лишь видения. Они оборачивались и улыбались ему, а рыжий даже отвесил почтительный поклон, взмахнув полой дорогого плаща.

— Ты бы нашел нас, отец, — вдруг сказал крылатый юноша. — А то, знаешь, без тебя скучно прозябать на Колесе…

— Да, правда, ата, — хихикнул висящий вниз головой парнишка. — Найди нас, а? Ну, чего тебе стоит?

— Найди, не пожалеешь, — прогудел кузнец.

— Найди, найди, найди…

…Все испортила оплеуха. Шестеро химер пропали, как не бывало, зато в глаза озабоченно вглядывался Аштай Каарис.

— По-моему, ты переборщил, ата. Драконье вино, конечно, штука хорошая, но с непривычки… С него явно хватит.

— Да со мной все в порядке! — возмутился было Каинар, оглядывая озабоченные лица родичей. — Даже голова ясная…

— Голова у него ясная, — хихикнул Равен. — когда вино пьешь, есть больше надо.

Химер не обратил внимания на подначку — перед глазами все еще стояли лица шестерых мужчин, назвавших его отцом. Но как это возможно? Как найти то, чего еще нет? И если он должен их найти, значит, они не будут ему родными… Как тогда они станут химерами? Вот загадка из загадок… Нужно было встать и выйти на воздух, проветрить голову, встряхнуть сытое нутро. Но встать он не сумел, ноги не слушались. Отец продолжал веселиться, глядя на его попытки подняться, амть укоризненно качала головой — и не поймешь, кому предназначался укор, то ли Каинару за то, что выпил без меры, то ли мужу, за то, что подшутил над ним. В конце концов, Контар и Ламисса не выдержали и со смехом увели названного брата отдыхать. Следом, разумеется, потрусил Айфир, напоследок прихватив со стола кусок пирога с рыбой.

Всю оставшуюся ночь Каинар не мог сомкнуть глаз. Просто лежал в своей постели и слушал, как шумит веселье за стенами его покоев — даже камень не был особой преградой чутким подвижным ушам. И все думал, думал, думал. Поначалу, ему казалось, что это действительно виновато вино, которым он слишком увлекся. Но чем чаще он повторял перед мысленным взором то, что видел, тем меньше оно походило на пьяный бред и тем больше — на прямое указание Колеса Судьбы. Спьяну только зеленые чертики примерещиться могут. Интересно, как зовут или будут звать того юношу-дракона? Как зовут их всех? Как их найти?.. Ответов не было. На ногах тяжелым грузом валялся Айфир и шумно сопел. Счастливец, его такие вопросы не терзают. Интересно, а почему среди них ни одной дочки нет?

Но на самом деле Каинар уже все решил для себя. Он наладит хозяйство замка, поможет людям снова расселиться в долине, поможет все отстроить и аладить прибыток звонкой монеты в сундуки, чтобы было чем откупаться от ленивой и сытой Назготианской Империи, а потом уедет. Куда? Этого химер еще не знал, хотя, его уже сейчас тянуло собрать вещи и оседлать коней.

Однако, химер предполагает, а Вещий располагает. Чтобы осуществить все задуманное, Каинару пришлось задержаться в Мелфьёрне до лета 20 873 года. Ему к тому времени по человеческому счету исполнилось тридцать семь лет, но как химера, он только-только начинал свою жизнь. Замок был полностью отстроен, хозяйство крепко. От двух хозяйских жеребцов народились неплохие жеребята, крепкие, красивые, обещавшие в будущем стать выносливыми скакунами, пригодными даже рыцарям Ордена Светлейшей. Как только поголовье вырастет достаточно, Ринген грозился часть его отвести на торг в Денри.

Священники и монахи-пилигримы в Мелфьёрне долго не задерживались: наезжали в деревню какую-нибудь, а то и в замок, начинали проповедь, а тут им люди и заявляли, что князем у них нынче Белая Химера, глава Круга Девяти, вот. Благочестивые мужи тут же как-то быстренько улетучивались — земля, она слухами полнится…

Зато над главной башней замка теперь развевалось знамя — огромное полотнище алого шелка, на котором, словно бы оседлав ветер, метался распахнувший оперенные крылья белый тигр с золотыми глазами и оскаленной пастью о шести клыках.

— Хороша нынче погодка, как по-твоему, Айфир? — спросил Каинар, подтягивая поводья своего серого в яблоках и осаживая его, чтобы не задирал заводного.

— В самый раз, — фыркнул черный пес, рысцой бежавший за лошадьми по пыльной дороге.

— Найдем ли, как думаешь?

— А куда он денется? Найдем, знамо дело. От Колеса не спрячешься…

Они удалялись прочь от Мелфьёрна, на восток, широкий наезженный тракт вот-вот грозился превратиться в мощенную камнем дорогу. Поклажи при химере и драконе всего-то и было, что доспехи и оружие Каинара, да самые необходимые в пути вещи. Солнце стояло высоко и жарило немилосердно. Путников это отнюдь не беспокоило. Жизнь впереди была долгая, поиск — тоже. Дорога — так и вовсе бесконечна.

Скучно не будет, — решил про себя Каинар и пришпорил коня, пуская его аллюром.

ЭПИЛОГ

Вращается Колесо Судьбы. В непознанной, необозримой бесконечности вне реальностей поворачивается огромная ось о восьми спицах. Истертый обод покрыт знаками, которых никогда никому не прочесть. Тянутся от Колеса в бесконечность тысячи тысяч выпрядаемых им нитей-жизней, что звенят, словно тончайшие, но прочные цепи. Их плетения рисуют узоры, сплетаются в клубки, затягиваются в узлы и порождают бесконечное, многомерное полотно, простирающееся в прошлом, настоящем и будущем…

Великий Дракон обвил Собою Ось. Медленно-медленно его длинное сверкающее тело поворачивалось вместе с вращением Колеса. Медленно извивались длинные гибкие усы, усеянные драгоценными камнями. Медленно шевелилась грива, словно от легкого ветерка. Приподняв голову, Великий Дракон лениво перебирал одной лапой шесть цепочек-жизней, выбранных из бесконечного множества тех, которым еще только предстоит Быть. Другой лапой он осторожно держал седьмую — золотую. Немного поразмыслив, Великий Дракон усмехнулся и одним движением накрепко — не разорвать! — сплел все семь цепей вместе. Навсегда

Хороший Народ нынче родится… — подумал Великий Дракон. Славный Народ.

Конец первой книги

5 декабря 2009го — 12 мая 2010го.

Новосибирск

То же, что "вешать лапшу на уши", "пудрить мозги"

Фигуральное вемпарийское выражение, присловье

Вемпарийское наречие, язык заклинаний и вообще любого волшебства в пределах мира.

Сам обряд и тексты к нему взяты из книги Елены Степановой "Магия годового круга"