"Игра без правил" - читать интересную книгу автора (Гальяно Энтони)

Глава 03

Я проснулся затемно и оделся, не зажигая свет. Усталость все еще чувствовалась, но я почти пришел в форму. Я разбудил Вивиан. Она перекатилась на спину, обиженно заморгала, и тут я вспомнил, что, как большинство полуночников, по утрам она бывает не в духе. Она села на кровати и огляделась.

— Где мы? — спросила она.

— В Голливуде. В гостинице «Холидей». Твой брат в соседнем номере.

— Который час?

— Полшестого.

Тут она заметила, что я одет.

— Ты куда?

— Не я один. Мы едем в особняк за диском.

Она зевнула.

— Это не диск. Это флэшка.

— Неважно. Его надо забрать. Одевайся.

— Еще слишком рано. Ложись обратно.

— Вставай.

— А как же Ник? — спросила она.

— Пусть спит. Заберем его на обратном пути.

— Мне нужно помыться. От меня пахнет сексом.

— Потом. Давай быстрее.

— Ты еще хуже, чем Уильямс.

— А что делать? Ты хуже, чем мы оба, вместе взятые.

Я присел на край кровати и смотрел, как она одевается. Это было почти так же увлекательно, как и обратный процесс. Много времени ей не потребовалось, путешествовала она налегке: стринги, никакого лифчика и черное вечернее платье, столь неуместное в невинном утреннем свете. Вивиан наблюдала за мной с улыбкой суккуба.[20] Она наслаждалась своим телом, как богач — золотой монетой. Гладкая кожа, груди словно купола минаретов, волнистый ряд ребер, плоский живот с чуть выступающими мышцами. Она через голову надела черное платье и покачала бедрами, чтобы оно соскользнуло.

«Возможно, она права, — подумал я. — Возможно, еще рановато».

Было воскресенье, и на юг шел сравнительно небольшой поток машин. На востоке, в дымке перистых облаков, лениво всходило красноглазое солнце, словно сомневаясь, стоит ли грядущий день таких усилий. Вивиан уговорила меня остановиться, чтобы выпить кофе. Я заехал на ту же автозаправку, что и вчера вечером, и купил навынос гигантский стакан, пока Вивиан дремала на переднем сиденье.

Мы доехали до Сансет-Бич за двадцать минут. Навстречу нам вышел молодой невыспавшийся охранник в униформе с золотым галуном на плече. В его будке на столике рядом с термосом мерцал небольшой телевизор. Парень, придерживая планшет и ручку, наклонился к водительскому окну.

— Привет, Реджи, — сказала Вивиан. — Долгая ночь?

— Других не бывает, мисс Паттерсон. Во всяком случае, для меня.

— Ты случайно не знаешь, Уильямс дома? — спросила она.

— Не видел мистера Уильямса уже два или три дня, с тех пор, как уехал ваш отец.

— Спасибо, Реджи.

В глазах Вивиан сверкнуло обещание, которое она и не собиралась выполнять.

— Слушай, сделай одолжение. Если придет мистер Уильямс, позвони мне, пожалуйста.

— Конечно.

— Буду весьма признательна.

Я собрался нажать на газ.

— Да, забыл сказать: тут вчера вечером приходили трое, — сказал охранник.

— Кто? — спросил я.

— Они не сказали, но, понимаете, у них был такой официальный вид. Я ответил, что никого нет дома.

— Похожи на полицейских? — уточнил я.

Охранник скептически оглядел меня. Кто я такой, чтобы задавать ему вопросы?

— Это мой телохранитель, — пришла мне на выручку Вивиан.

— Может, и полицейские, — сказал Реджинальд. — Вообще похожи. Ах да, они же оставили визитку. Подождите.

Он ушел обратно в будку. Мы с Вивиан переглянулись. Солнце по-прежнему смотрело красным глазом, но уже повеселело, сбросив белый облачный покров. Я отхлебнул кофе. Реджи вернулся, протянул руку мимо меня и вручил Вивиан визитную карточку. По выражению его лица было ясно, что он прочел ее, но усиленно старается выглядеть так, словно все в порядке. Пока мы отъезжали от ворот, Вивиан изучала карточку, а я в зеркало заднего вида наблюдал за охранником, размышляя, не собирается ли он позвонить по указанному телефону. Наконец Вивиан положила визитку на приборную доску.

— Агент Хакбарт, — произнесла она. — ФБР. Вот сука. И что теперь?

— То же, что и раньше, — ответил я. — Только быстрее. Я хочу, чтобы мы уложились в десять минут. Приготовь ключ.

— Я не хочу в тюрьму, Джек.

— Почему? Я думал, ты любишь девочек.

Вивиан промолчала. Она наклонилась вперед и смотрела прямо перед собой, словно мы на полной скорости неслись по американским горкам.

Стеклянный особняк, освещенный первыми лучами солнца, безмятежно сверкал обращенным к морю фасадом. Флагшток по-прежнему был пуст, а «бентли» все так же стоял у гаража, покрытый капельками росы. Я оглянулся на небольшой гостевой домик, где жил Домингес, шофер полковника. Его маленькой белой «тойоты» тоже не было видно, а окна оказались закрыты противоураганными ставнями.

Я объехал обширный гараж и выключил двигатель, после чего достал из-под сиденья пистолет Космонавта. Вивиан не отрываясь смотрела на оружие. На всякий случай я проверил обойму и снова вставил ее на место. Несмотря на пистолет, меня не покидало ощущение безоружности, и выходить из машины не хотелось.

— Давай воспользуемся задней дверью, — предложил я. — Той, что у бассейна.

Вивиан последовала за мной, стуча каблучками по плиткам. Мы быстро прошли вдоль дома по дорожке, обрамленной кустами роз, и оказались на заднем дворе. Я вдруг остановился.

— Что такое? — спросила Вивиан.

Я ожидал увидеть благородно-голубую гладь воды, такую, как несколько дней назад, но бассейн был пуст. Его осушили.

— Видимо, твой отец в ближайшее время плавать не собирается, — заметил я.

Через стеклянные двери мы попали в дом. Сердце отплясывало фанданго. Я взял Вивиан за руку, приложил палец к губам и прислушался, но кругом стояла тишина. Крадучись, как воры, мы быстро прошли по коридору, ведущему к главной лестнице, и я опять вспомнил ту историю, когда поднимался по ступеням с пистолетом в руке. На этот раз было гораздо светлее, но по-своему так же темно. Я подумал, что в жизни ничего не меняется.

Я отогнал эту мысль и повернулся к Вивиан. В ее темных глазах стоял страх. Цоканье каблучков по мрамору действовало мне на нервы.

— Сними туфли, — велел я. — Ты ужасно шумишь.

— Я боюсь твоего пистолета, — напряженно прошептала она. — Ты бы убрал его. Здесь никого нет.

— Извини, но я не верю в спрятанное оружие. Эффект не тот.

Люди на картинах наблюдали, как мы через весь коридор идем к комнате Вивиан. Вроде бы дом пустой, но при таких размерах здания уверенным быть невозможно. Пока Вивиан отпирала дверь, я осматривался.

Мы вошли. Вивиан закрыла дверь, и я обежал глазами помещение, держа пистолет наготове. Дверь шкафа была распахнута, все ящики выдвинуты, повсюду валялись груды одежды. Уильямс, несомненно, обыскивал комнату, а в остальном она выглядела как и несколько дней назад: плюшевый мишка восседал на атласных подушках, сложенных на водяном матрасе, а бронзовый Будда с толстым животом все так же курил сигарету в окружении мертвых цветов.

— Поторапливайся, — сказал я. — Обстановочка тут нехорошая.

Вивиан с туфлями в руках бросилась к кровати, схватила плюшевого мишку, словно провинившегося ребенка, и принялась откручивать его маленькую коричневую голову. Я с изумлением наблюдал, как она летит на пол вместе с туфлями. Вивиан схватила обезглавленного мишку за ногу и начала трясти.

Что-то похожее на серый стручок выпало и подскочило на белом покрывале. Это был один из современных компактных носителей с USB-разъемом. Вивиан протянула руку, но я оказался проворнее и схватил его раньше. Осмотрев устройство, я сунул его в карман.

— Пусть побудет у меня, если не возражаешь.

Я помолчал и добавил:

— Хитро. Я про медведя.

— Мне его мама подарила. Я в нем раньше траву прятала, когда была маленькая.

— Приделай голову на место и пошли отсюда, — сказал я. — Лучше бы никто не узнал, что мы здесь были.

Мы успели спуститься до половины лестницы, когда послышался хруст шин по гравию, которым была засыпана ведущая к дому дорожка. Секунду спустя хлопнула дверь машины. Вивиан, шедшая за мной, замерла. Я обернулся. В ее глазах стоял ужас.

— Кто? — прошептала она. — Уильямс?..

— Возможно. Пошли. Через заднюю дверь.

Мы были уже на первом этаж, когда в дверь позвонили. Мы побежали к бассейну. Босые ноги Вивиан шлепали по мраморным плиткам. Мы бросились к гаражу, за которым я припарковал машину, оставив за спиной полумертвый японский садик. Между домом и гаражом был небольшой зазор. Я выглянул из-за угла и увидел задний бампер черного седана. В некотором смысле я почувствовал облегчение.

— Это не Уильямс, — сказал я. — Это полиция.

— Что теперь? — с отчаянием спросила Вивиан.

— Забрать машину мы не сможем. Даже из ворот выехать не успеем, нас сразу повяжут.

Я посмотрел на волнистый простор океана. Тут мой взгляд упал на волнолом. Он шел позади дома и исчезал за живой изгородью.

— Куда он ведет? — спросил я.

— Недалеко. Он у нас общий с соседним домом, который стоит через три участка.

— Хорошо. Вперед!

Мы побежали туда, где нес свою бесполезную службу белый волнолом. Один приличный ураган, и стеклянный дом полковника превратится в аквариум. Бетонная стена высотой четыре и шириной два фута выполняла исключительно декоративную функцию, но сейчас она была нашим единственным путем отхода.

Я подсадил Вивиан на волнолом и залез следом за ней. На границе участка полковника живая изгородь была продублирована кованой железной оградой, примыкающей к стене. Живая изгородь оказалась слишком широкой, чтобы просто перешагнуть через нее, поэтому перебраться на соседний участок можно было только сбоку, держась левой рукой за прутья ограды. Мне это не составило бы труда, но я сомневался насчет Вивиан. Я велел ей плотно прижаться ко мне и зайти в кусты как можно глубже. Потом протянул левую руку и ухватился за ржавый железный прут. Правой рукой я обнял Вивиан за талию. План был такой — перемахнуть через ограду и оказаться на соседнем пустом участке.

Я вытянул левую ногу и велел Вивиан держать меня сзади за шею. Ее руки дрожали.

— Ты уверен, что у тебя получится? — спросила она.

— Держись.

Я сгруппировался, рассчитывая силы. Вес Вивиан около ста десяти фунтов, и мне придется его удержать в броске над океаном.

— Может, просто сдадимся? — жалобно спросила она.

— Рано.

Я напряг левую ногу и оттолкнулся правой, вытянув ее под углом сорок пять градусов, как ножку циркуля. Вес Вивиан усилил момент вращения. Мы совершили полный оборот вокруг ограды с такой силой, что я едва удержался. Правая нога, описав дугу, отчаянно искала опору на противоположной стороне. Вивиан взвизгнула, когда обе ее ноги повисли в воздухе. Я встал на стену, чуть поскользнулся, но все-таки смог зацепиться. Я с силой развернул корпус, чтобы перебросить Вивиан, и мы оба оказались на соседнем участке. Я шлепнулся спиной в грязь, а Вивиан на меня сверху.

Какое-то время мы лежали молча, потом Вивиан поднялась и стала отряхиваться. Я не смог встать сразу. От падения, да еще и с Вивиан, у меня перехватило дыхание и я вывихнул левое плечо. Я сел и пошевелил рукой. Раздался легкий хруст, и все встало на место.

Но на лице Вивиан, как ни странно, сияла восторженная улыбка.

— Обалдеть, — сказала она. — Я думала, ты меня уронишь.

Я медленно поднялся, поморщившись от боли в пояснице.

— Может, стоило уронить.

Участок, на котором мы оказались, тоже принадлежал полковнику, но пока единственное, чего он добился здесь, — это не дал никому другому купить землю. Он так и не решил, как с ней поступить. Примерно в сотне ярдов от нас, склонившись над кучей мусора, стоял, как динозавр у водопоя, одинокий кран. Левее, ближе к улице и к соседнему дому, тянулся забор из металлической сетки. Бежать босиком Вивиан не могла, на шпильках — тем более, поэтому до ограды мы добирались долго. Потом пришлось шагать вдоль нее почти до следующего особняка, пока в заборе не обнаружилась проделанная кем-то дырка.

Машин на улице оказалось немного, но пешеходов не было совсем, поэтому мы сразу бросались в глаза. Скоро гости, наведавшиеся к полковнику, поедут обратно и обязательно заметят нас. Надо убираться отсюда, и побыстрее. Мы свернули к пляжу. Я постоянно оглядывался в поисках такси, но они, как назло, не проезжали. Я уже начал терять надежду, когда увидел приближающуюся желтую машину. На дамбе запрещено подбирать пассажиров, но на наше счастье водитель-гаитянин устремился к нам, как ястреб, увидевший добычу, посадил в машину и тронулся с места, не дожидаясь, пока захлопнется дверь.

Шофер посмотрел на нас в зеркало заднего вида и с явным одобрением задержал взгляд на Вивиан.

— Вы откуда родом? — спросил он.

— Уэст-Хэлл,[21] Нью-Джерси, — ответил я. — Нам нужна гостиница «Холидей» в Голливуде. Знаете, где это?

— Уэст-Хэлл — это что, реальное место?

— Конечно.

— Дьявол. Он там жить?

— Нет, — ответил я. — Он переехал в Майами.

— Когда он переехать?

— Примерно в одно время со мной.

Гаитянин захохотал. Он решил, что я шучу, хотя мне было не до смеха. Я отвернулся к окну, Вивиан положила голову мне на плечо. Солнечные лучи пробивались сквозь утреннюю дымку. К порту приближался круизный теплоход, на палубе выстроились пассажиры, глазевшие на дамбу, по которой шел поток машин. Если убрать полицию, ФБР и Уильямса, который хочет убить меня, я бы сказал, что начинается симпатичный денек. Я откинулся и позволил себе задремать.

Я очнулся, когда машина свернула к гостинице. Пока я спал, десять миль пролетели так же, как шелковый шарф соскальзывает с плеч стриптизерши, — в одно мгновение. Я разбудил Вивиан и расплатился с водителем. Он выехал обратно на дорогу, удостоив меня лишь беглым взглядом.

В вестибюле было пусто, но небольшой кофейный киоск уже работал. Вивиан потребовала кофе, и мы заказали две чашки вместе с хрустящими кубинскими тостами, жирно намазанными соленым маслом. Мы вышли к бассейну и уселись за столик под бело-зеленым зонтом, пока небо наводило утренний макияж.

— Когда же все закончится, Джек? — спросила Вивиан. — Я так больше не могу. Надоело постоянно бегать.

— Все зависит от твоего отца и Уильямса, — ответил я. — И еще от того, много ли известно полиции. Готов поспорить, что на данном этапе игры их занимает только бизнес полковника. Не сомневаюсь, что за ним давно следят, но федералы, кажется, понятия не имеют, что случилось с Мэтсоном и Дунканом. Надеюсь, они останутся в неведении. Так было бы лучше для всех.

— А с тобой как? — спросила Вивиан.

— Если они поймают Уильямса и спросят о яхте… Есть два варианта: Уильямс либо скажет им правду — в этом случае я проиграл, — либо не скажет ничего. Если бы пришлось делать ставку, я бы поставил на его молчание. Он пойдет на это не ради меня, конечно. Уильямсу глубоко наплевать на всех, кроме полковника. Просто будет меньше сложностей, если он ответит, будто не знает, что случилось с «Каруселью». Я бы поступил так.

Я вынул из кармана флэшку и показал Вивиан.

— А дальше все зависит от этого. Уверен, как только Уильямс получит файлы, они с твоим папашей моментально исчезнут. Растворятся в ночи, пока не найдут дружественную страну, которая поможет им производить «Морфитрекс» или что там еще. Будь я на их месте, я бы свалил на Кубу.

— Почему сразу на Кубу? — удивилась Вивиан.

Я взглянул на океан и увидел пеликана, выхватывающего рыбу из воды.

— По нескольким причинам. Во-первых, близко. Во-вторых, Дункан, приятель Мэтсона, был кубинским шпионом. В-третьих, — довольно пикантная подробность — на Кубе есть фармацевтическая промышленность мирового класса, не хуже, чем у нас. Ну, или почти не хуже. Такой отличный клубный наркотик, как «Морфитрекс», принес бы Кастро кучу денег. Конечно, он не станет участвовать в этом напрямую. Он слишком умен, но можешь не сомневаться, будет управлять как кукловод, на расстоянии.

Я допил остатки кофе. Сахар со дна чашки медленно перетек в рот, как кленовый сироп, и я залпом осушил стакан воды, чтобы смыть резкую сладость.

— Ступай за братом, — сказал я.

— Я думала, ты собираешься поддержать нас с Ником.

— Не ты одна умеешь лгать.

— Но богатство так пошло бы тебе, малыш. А теперь тебе придется работать.

Она произнесла это таким тоном, словно я был пожизненно осужден на оловянные рудники в Боливии.

— А тебе-то о чем беспокоиться? — спросил я. — У тебя же кругленькая сумма на Кайманах.

— Как я получу ее, если Мэтсон мертв? Она же на депоненте. Кроме того, он так и не сказал мне номер счета.

— Ступай за братом. Забудь о деньгах. Нам повезет, если удастся выбраться из этой заварушки живыми.

Вивиан встала, просунула большие пальцы под тоненькие, как спагетти, бретельки платья, подтянула их, потом опустила ровно настолько, чтобы мини-юбка не превратилась в пояс. Каждый раз, как гляжу на нее, понимаю, почему ад остается переполненным.

— Не уверена, что и дальше могу тебе доверять, — сказала она.

— Значит, мы квиты.

Как только двери лифта закрылись, я быстро вышел из вестибюля и направился в интернет-кафе через дорогу. Оно только что начало работать, и парень с сонными глазами двигался, как в замедленной съемке, пока загружал для меня компьютер. Я с техникой обращался плохо, так что пришлось прибегнуть к помощи консультанта. Вдвоем мы перекачали информацию с флэшки, добытой в комнате Вивиан, и вложили ее в письмо, которое я с коротким пояснением отправил Сюзан. Думаю, при встрече с федералами такой туз в рукаве мне пригодится.

Десять минут спустя я вернулся в гостиницу. Я прошел мимо консьержа к кофейному киоску, предполагая, что Ник и Вивиан уже там. Мой план был прост. Я найду Уильямса, расскажу все как есть и попытаюсь убедить его, что они с полковником без помех могут уехать. Я не собирался строить из себя героя или сдавать кого-то полиции. Из-за приключений в «Кроме» мне и так грозят неприятности. В конце концов Хакбарт наверняка вычислит, что я связан с полковником, но вряд ли станет вникать в тонкости. Он постарается меня расколоть, но не особо усердно. Вивиан и Ника, вероятно, даже допрашивать не станут. Сейчас для меня имело значение только одно — чтобы Уильямс с полковником свалили куда подальше и больше не попадались на глаза.

Столик, за которым сидели мы с Вивиан, пустовал, поэтому я вызвал лифт и поехал на шестой этаж. Табличка «Не беспокоить» на двери Ника уже не висела, и я направился дальше по коридору, думая встретить их в нашем номере. Я не стал стучать и вставил карточку в щель замка. Мигнул зеленый огонек, и я вошел. Из-за закрытой двери в ванную доносился шум воды. Из коридора был виден край кровати и ноги Вивиан. Я решил, что она снова заснула, но, когда приблизился, заметил, что из уголка ее рта стекает струйка крови.

Шум воды стал громче. Я скосил глаза, ожидая увидеть Ника. Мысль о том, чтобы вытащить пистолет, даже не пришла мне в голову. Но это был не Ник. Это был Уильямс. Он довольно улыбнулся, наставив на меня револьвер. Мне ничего не оставалось, кроме как стоять, слушая свое дыхание.

— Брось пистолет на кровать. Ник сказал, ты вооружен, так что не спорь.

Я сделал, как он велел. Уильямс поднял пистолет.

— Ты хороший пловец, Джек.

Он продолжал улыбаться.

— Лучше, чем я думал. Теперь стой и не шевелись.

Я взглянул на Вивиан.

— Что ты с ней сделал? — спросил я.

— Вколол снотворное, — ответил Уильямс. — Конечно, сначала пришлось врезать шлюшке. Надо было почаще бить ее. Ладно, хватит. Полагаю, у тебя есть кое-что, принадлежащее мне.

— Ты хотел сказать — полковнику.

— Какая разница.

— Где Ник? — поинтересовался я.

— Давай сюда.

Я вытащил «стручок» из нагрудного кармана и бросил, но так, чтобы Уильямсу неудобно было ловить. В то же мгновение я кинулся на него. Одной рукой я схватил его за запястье, другой — за толстую, мускулистую шею. Уильямс влетел в стену, зеркало над комодом упало и разбилось, осыпав его осколками. Я удерживал его буквально одну секунду. Затем он медленно и неумолимо начал на меня давить. Я отпустил его шею и ударил открытой ладонью в нос, так что вся кровь брызнула на меня.

Он стукнулся головой, его затылок отскочил от стены, и он использовал инерцию, чтобы боднуть меня. От боли я ослабил хватку на его запястье. Он вырвал руку и заехал мне рукоятью пистолета в висок. Удар был несильный, но я инстинктивно уклонился, и в этот момент Уильямс согнулся в замахе и впечатал свой огромный кулак мне в солнечное сплетение.

Внутри как будто разорвалась бомба, и я, согнувшись, упал на колени. Я потянулся к пистолету, но рука блуждала, как слепой без трости. Уильямс засветил мне в подбородок, и я рухнул навзничь на ковер. Я попробовал встать, но не успел даже приподняться на локтях, как он стиснул мне горло так, что перехватило дыхание. Я инстинктивно вцепился в его предплечья, но Уильямс приставил дуло к моему лбу, и я разжал руки.

Я услышал, как хлопнула дверь ванной. Ник вошел в комнату и удивленно уставился на нас. Затем с возрастающим недоумением перевел взгляд на Вивиан, распростертую на кровати.

Уильямс, не убирая руки с моего горло, поставил меня на ноги. Вздувшаяся синяя вена на шее пульсировала, как река во время половодья. Не знаю, что за анаболики он жрет, но действуют они прекрасно. Когда я выпрямился, он толкнул меня на кровать. Затем направил револьвер мне в пах и, не оборачиваясь, спросил у Ника:

— Подогнал фургон?

— Он в паркинге, на верхнем этаже, как ты и просил, — ответил Ник с готовностью бойскаута, мечтающего заработать наградной значок.

Пока Уильямс вытирал кровь из носа краем простыни, я помассировал горло, и к голосовым связкам вернулась чувствительность.

— Значит, ты переметнулся на другую сторону, — сипло сказал я Нику. — Очень жаль. Ты начинал мне нравиться.

Ник оглядел меня с головы до ног и самодовольно улыбнулся.

— А чего ты ждал? — спросил он. — Что я свяжусь с таким неудачником, как ты? Будь добр, смотри на вещи трезво.

— Пошли, — сказал Уильямс.

Он взглянул на часы, не сводя с моей промежности дула револьвера.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — обратился он ко мне. — Ты думаешь, раз пистолет без глушителя, то я не рискну стрелять. Но взвесь все как следует. И медленно вставай.

Я поднялся, и Уильямс снова приставил мне револьвер к голове.

— Где полковник? — спросил я. — Я хочу с ним поговорить. Он должен мне денег.

— Занятно, — отозвался Уильямс. — Ему тоже не терпится с тобой повидаться. Так, поднимай шлюху. Мы уходим.

Ник бросил взгляд на сестру.

— С ней все в порядке?

— Тебе-то что, придурок несчастный? — рявкнул Уильямс. — Заткнись и открывай дверь, черт тебя подери! От вас обоих и так неприятностей по горло.

— Господи, — пробормотал Ник. — Кричать-то зачем?

Я наклонился и взял Вивиан на руки. Я еще не отошел от побоев, ноги были как ватные, но все-таки я сумел выпрямиться. Весила она фунтов сто, не больше, но я чувствовал себя как на, Юпитере — те же проблемы с повышенной гравитацией.

Наблюдая за моими ухищрениями, Уильямс ухмыльнулся.

— Что случилось, Вонс? — поинтересовался он. — Слабó донести?

Я с трудом прошагал мимо Ника, надеясь, что горничная в коридоре заметит нас и вызовет администратора, но снаружи оказалось пусто. Ник распахнул дверь на лестницу. Уильямс шел последним, я — в середине. Вивиан безжизненно висела у меня на руках, да и я чувствовал себя немногим лучше. Дважды мне пришлось останавливаться, чтобы передохнуть. Оба раза Уильямс подталкивал меня в спину револьвером.

Ник поставил фургон рядом с дверью в гараж, за что я был ему благодарен. Пока я тащил Вивиан на три этажа вниз, чертовски разболелась спина. Ник открыл машину и отступил в сторону. Я бережно опустил его сестру на заднее сиденье. Никогда в жизни я так не радовался, выпуская из рук красивую женщину.

Затем Уильямс приказал положить руки на машину.

Не знаю, кто воткнул мне иглу, но, ощутив укол под левую лопатку, я подпрыгнул. Я не был уверен, у кого револьвер. У Ника или у Уильямса — неважно. Я вслепую ударил левой ногой и понял, что попал. Развернувшись, я бросился бежать. Краем глаза я отсек, как Уильямс пятится и размахивает руками, пытаясь удержать равновесие, а Ник в ужасе наблюдает за этой сценой.

Я успел пробежать футов двадцать, когда почувствовал, что снова очутился на Юпитере. Я как будто прорывался сквозь болото. Ноги стали исчезать, словно стирались в процессе бега. Я споткнулся, упал и снова поднялся. Сзади приближались тяжелые шаги. Кто-то схватил меня и сильно ударил. Изо всех оставшихся сил я заехал ему в голову, но руки тоже исчезли, и я почувствовал, что проваливаюсь в бездонную пропасть.

Когда я открыл глаза, стояла ночь. Звезды на чистом небе сияли, как улыбки ангелов: далекие, но такие добрые! До них сотни световых лет, и с такого расстояния они могут лишь напоминать о своем существовании. Я улыбнулся звездам. Как хорошо! Созвездия начали приобретать очертания. Это, наверное, Марс с его розоватым свечением. А это меч Ориона в длинных ножнах из света.

Я лежал на спине, но тела не чувствовал. Я словно плыл в пространстве.

Вот кто-то начинает говорить, но не словами, а образами. Вот красивая черноволосая женщина. Ее губы двигаются, но ничего не слышно. Вот надо мной склоняются трое мужчин, а женщина треплет меня по щеке. Я знаю их всех. Я улыбаюсь им. Они не такие красивые, как звезды, но гораздо ближе.

Затем один из мужчин — самый крупный — нависает надо мной, и я чувствую жжение на лице. Тут я сразу вспоминаю, кто я такой, и понимаю, что мой странный сон — реальность.

— Очнись, Джек, — сказала Вивиан.

Она на коленях стояла рядом, как медсестра у постели больного.

Я посмотрел на нее, потом на трех мужчин неподалеку. Тот молодой, по всей видимости, мой приятель Ник. Так. Другой накачан анаболиками, это, конечно, Уильямс. Так.

Третьим должен быть полковник. Так.

Девушка — Вивиан. Я оглядел ее. Недурна.

Остаюсь я. Я Джек. Джек Вонс, личный тренер маньяков и шизофреников. Бывший полицейский и убийца полицейского. В перечень моих хобби входит топить яхты, находить трупы и убегать от стражей порядка. Отличный способ поддерживать форму. Куда интереснее, чем йога или тайцзи, точно вам говорю.

Каким-то безумным образом реальность стала принимать знакомые очертания.

Ноги начали слушаться, и я с трудом встал. Вивиан помогала мне. Я огляделся. Глубокая ночь. Мы стояли на берегу ярдах в двадцати от океана рядом с длинным деревянным причалом. Домов поблизости не было, но я догадался, что мы неподалеку от Эйджвотера. Я смахнул песок с одежды и кивнул полковнику. Тот был одет в черный тренировочный костюм и походил на поджарого опрятного пенсионера, вышедшего на утреннюю пробежку. Он улыбнулся в ответ так, словно случайно обнаружил меня валяющимся на пляже.

— Мы уже начали беспокоиться, — сказал он.

В его голосе звучало подлинное сочувствие. Довольно забавно, учитывая тот факт, что Уильямс снова направил на меня ствол.

— Я боялся, что Рудольф переборщил с дозировкой.

— Ага, — понимающе произнес я. — Не дай бог, вышел бы конфликт с законом.

Лицо у меня тоже было в песке, и я стал отряхиваться. Уильямс сделал шаг назад, но он напрасно беспокоился. Голова слишком кружилась, чтобы я смог предпринять хоть что-нибудь героическое.

Ник сделал последнюю затяжку и щелчком выбросил окурок.

— Так и остался дураком, — бросил он.

— Заткнись, — отрезала Вивиан. — Он нас всех спас. Правда, папа?

— Ну вот, — заметил я. — Семейка Партридж снова в сборе.

— Долго еще ждать катера? — спросил Ник. — Я не собираюсь торчать тут всю ночь, слушая, как этот идиот отпускает свои тупые шуточки.

Я посмотрел на Уильямса.

— А слабо без пистолета? — усмехнулся я.

— Тебе хоть так, хоть так слабó, — ответил Уильямс. — Что я и доказал в гостинице.

— Ну, что будем делать? — поинтересовался я. — Могу я идти?

— Мы с детьми пришли к соглашению, — заявил полковник.

— Я под ним еще не подписался, — раздраженно буркнул Ник, глядя в сторону океана.

Я проследил за его взглядом. С запада на хорошей скорости приближалось какое-то судно. Уильямс тоже его заметил. Он бросил взгляд на часы.

— Что за соглашение? — спросил я.

— Моя дочь поедет с нами, а в обмен Уильямс отпустит тебя. Через месяц-другой он присоединится к нам на новом месте, когда убедится, что мы в безопасности.

— И что это за место, Энди? Гавана?

Полковник улыбнулся.

— Джек, я человек бывалый. Один дом не хуже другого — если у тебя есть деньги, чтобы позволить себе приличное жилье. А с тобой все довольно просто. Держи язык за зубами, и все дела. У тебя лежит пятьдесят штук на черный день. Это ли повод для грусти?

— Сделайте одолжение, полковник, — попросил я. — Спросите там у Фиделя, не нужен ли ему личный тренер? По-моему, он немного растолстел.

Ник закатил глаза.

— Я больше не вынесу. Я иду на берег, подожду там.

Гордым шагом он направился к длинным деревянным мосткам. Я проводил его взглядом и увидел огни приближающегося прогулочного катера.

— А если она решит не ехать с вами? — спросил я.

— Я должна, — ответила Вивиан. — Не волнуйся. Когда все устроится, я вернусь, и мы снова сможем быть вместе.

— Жду с нетерпением, — сказал я. — В последнее время мы не скучали вдвоем.

Катер сделал широкий разворот и, выключив двигатели, подошел к пристани. Довольно небольшое судно, но до Кубы доплыть сможет.

Уильямс посмотрел на часы.

— Молодец. Минута в минуту.

В это мгновение на узком въезде на пляж показалась машина. Похоже, здесь ее ждали, поскольку никто не выказал удивления. Это был черный «шевроле-импала-цирка» шестьдесят восьмого года с белыми дисками на шинах, тонированными стеклами и узором на капоте в виде воловьих рогов. Из машины вышли двое. Один был Домингес, шофер полковника, другой — длинноволосый парень лет двадцати в грязной белой майке, приоткрывавшей украшенный татуировками торс. Молодой человек открыл багажник и достал два потрепанных чемодана. Они с Домингесом сжали друг друга в объятиях, после чего младший сел в машину и уехал.

Домингес наблюдал за «импалой», пока она не скрылась за поворотом, затем взял чемоданы и медленно зашагал к нам. Он шел с явным трудом и выглядел еще хуже, чем несколько дней назад.

— Куда собираешься, Рафаэль? — спросил я. — Часом, не в провинцию Сантьяго?

— Много болтаешь, — сказал Уильямс.

Домингес посмотрел на меня грустными больными глазами.

— Прощай, Джек. Не думаю, что мы увидимся когда-нибудь, — сказал он. — Желаю тебе всего наилучшего.

Я поблагодарил. Домингес мрачно кивнул и не спеша направился к катеру, держа в каждой руке по чемодану так, словно ему необходим был балансир. Он ехал домой умирать.

— Пора на борт, полковник, — сказал Уильямс. — Мы и так здесь слишком долго торчим.

— Придержи его, пока мы не отчалим, — велел полковник. — Потом отвези домой.

Уильямс едва заметно улыбнулся.

— Ясное дело, — ответил он. — До порога, как такси.

— А что насчет пятидесяти штук, которые вы мне должны? — спросил я.

— Я дарю тебе жизнь, — высокомерно бросил полковник. — Так что мы в расчете.

Ветер усиливался. Через плечо полковника я видел, как Ник поднимается на катер. Вивиан обняла меня, поцеловала в щеку, но я не ответил. Я не мог выбросить из памяти улыбку Уильямса, когда босс приказал ему отвезти меня домой.

Я внимательно посмотрел Вивиан в глаза, стараясь понять, знает ли она что-нибудь о моей дальнейшей судьбе, но ничего не увидел. Может, она подозревает о том, что случится, а может, нет. Она вдруг заплакала.

— Нам надо идти, дорогая, — тихо произнес полковник.

Вивиан вытерла глаза тыльной стороной ладони и подошла к отцу. Он обнял ее за плечи, и они направились к пристани. Пройдя несколько шагов, Вивиан вырвалась и подбежала ко мне. Обвив мою шею руками, она крепко поцеловала меня в губы. Уильямс бесстрастно наблюдал.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Ты ведь знаешь это, правда?

— Конечно, — ответил я. — Ну давай иди. Позвони, как сможешь. Со мной все будет отлично. Может, мы даже выпьем по паре кружечек пива. Правда, Уильямс?

Вивиан оглянулась на него.

— Обязательно.

На этот раз Уильямс не улыбнулся. Голубые глаза смотрели жестко, как два алмазных сверла.

Вивиан вернулась ко мне. Она дотронулась пальцем до шрама на моей щеке и провела по нему. Знакомый жест. Я вспомнил, как она впервые сделала это — когда я рассказал ей о перестрелке в Нью-Йорке. Этим движением она всегда хотела сказать, что понимает мои угрызения совести и то, почему я не удалил этот шрам и никогда не удалю. Я заявил тогда, что некоторые шрамы стоит сохранять.

Я посмотрел на пристань. Силуэт ее отца походил на тень, почти неразличимую на фоне катера. По борту судна едва заметно вырисовывались очертания удочек для глубокого лова.

— Пока, малыш. — Я постарался улыбнуться.

Вивиан в последний раз взглянула на меня с отчаянием, затем повернулась и побежала к катеру. Через несколько секунд она тоже стала тенью. Глухо взревев двигателями, судно описало широкий круг и направилось в открытое море. Я смотрел, как катер уменьшается в размерах на фоне ночного неба.

Уильямс и не думал провожать взглядом катер, он пристально наблюдал за мной.

— Так что, пойдем возьмем по пиву? — спросил я. — Не знаю, как тебя, а меня мучает жажда.

— Неплохая мысль.

Уильямс сделал короткое движение револьвером.

— Давай только прогуляемся вон к тем дюнам.

— А почему не застрелить меня прямо здесь? — спросил я.

Он улыбнулся.

— Кто сказал, что я хочу тебя застрелить? Шагай давай.

До дюн было ярдов пятьдесят. Покрывавшие их стебли овса колебались на ветру, как волосы русалок. Под ногами хрустел плотный песок. Пока мы шли, Уильямс держался позади.

— Стой, повернись, — велел он.

Я обернулся как раз в тот миг, когда кулак Уильямса ударил мне в лицо. Упав навзничь, я проехал несколько футов на спине. Полежав, пока не стихли искры перед глазами, я перевернулся на живот. Судя по количеству крови, нос был сломан.

— Вставай, — раздался голос Уильямса. — Мы только начали.

Я с трудом сел. Несколько мгновений передо мной стояли два Уильямса, оба одинаково одетые, огромные и уродливые. Я дождался, пока они не слились в один силуэт. Тут я заметил, что он больше не держит в руке револьвер, и одновременно с болью до меня дошло, что он задумал. Он решил убить меня голыми руками.

— Вставай, — повторил он. — Я даю тебе шанс. Победишь — свободен. Проиграешь — умрешь.

Я утер рот тыльной стороной ладони. Вся рука оказалась в крови, как в последнем раунде боя профессионалов.

— У меня есть идея получше, — сказал я. — Может, просто уйдешь?

Уильямс промолчал, он просто стоял и смотрел на меня сверху вниз, словно я уже умер. Я медленно поднялся на ноги. Я понимал, что, даже находясь в лучшей форме, не смог бы одолеть его, и дело не только в анаболиках. Его обучали лучшие мастера, к тому же он псих. Я же, в свою очередь, был малость покалечен, накачан наркотиками и сильно обезвожен. Если меня забьют насмерть — это благороднее, чем если меня пристрелят, как собаку, зато гораздо больнее.

Я выпрямился и взглянул ему в глаза. Кровь из носа заструилась по подбородку. Солоноватый привкус на губах вызвал у меня приступ ярости — ярости, но не глупости. Я сделал шаг вперед и притворился, что пошатнулся. В ту же секунду Уильямс бросился на меня, одним прыжком преодолев разделявшие нас восемь футов.

Когда он ударил, я, как пьяный матадор, ушел в сторону, левой рукой отводя удар, словно ветку дерева. Я почти упал, но, пропустив Уильямса, лягнул его под колено. Удар был далеко не сильным, но заставил его покачнуться и потерять равновесие. Думаю, он сразу же восстановил его, но это было неважно. Когда он развернулся, я уже мчался вдоль пляжа во все лопатки.

Я ожидал услышать звук выстрела, но за спиной раздавался только громкий топот. Пальцы Уильямса задели мое плечо, но ухватить не смогли, однако я понимал, что если споткнусь, то мне конец. Не будь песок так плотно утрамбован, он бы уже догнал меня.

Люди часто не понимают, насколько быстро могут бегать на короткие дистанции такие качки, как Уильямс. Те же мышцы, что позволяют штангисту поднять над головой четверть тонны, способны придать ему скорость спринтера, весящего на сто фунтов меньше. Я слышал, как Уильямс приближается, тяжело дыша. Его пальцы снова царапнули мне плечо, и тогда я рванул вправо, к мягкому, влажному песку у самой линии прибоя. Оглядываться не было нужды, я и так слышал, что Уильямс бежит слева от меня.

Он начал отставать, но по-прежнему находился слишком близко. Стоит оступиться, и он меня догонит. Максимально возможной скорости мы достигли через тридцать ярдов, остается только вопрос, кто из нас первым замедлит. Когда мышечная клетка начинает вырабатывать молочной кислоты больше, чем может нейтрализовать, мускулы теряют работоспособность. Начинается усталость, спазмы, и дальше все решает простая биохимия. Есть еще один факт, на который я рассчитывал: чем сильнее и мощнее человек, тем больше он проигрывает в плане выносливости. Я всецело полагался на это уравнение жизни и смерти.

Уильямс продолжал бежать. Я подумал, что дело в «Морфитрексе», не иначе. Даже анаболики не могут позволить человеку его габаритов и возраста столь долгое время развивать подобную скорость. Меня же толкал вперед выброс гормона, созданного самой природой. Называется он адреналин, и в моменты крайнего возбуждения это лучший наркотик в мире. Прикрепленные к почкам маленькие желёзки изнемогали, вырабатывая его, и я чувствовал, как движения становятся более плавными. Казалось, увеличился объем легких — энергосистема организма готовилась к неизбежному переключению на использование в качестве топлива кислорода. Так преодолевают марафонские дистанции. Можно бежать часа два, пока не израсходуется весь сахар в мышцах и ты не «упрешься в стену». Плохо, что при таком режиме нет места высоким скоростям, и я уже чувствовал, что замедляюсь.

Наказание Господне преследовало меня еще ярдов сто, но уже не так быстро, более того, я перестал слышать его дыхание. Убедившись, что впереди полоса гладкого песка, я обернулся. Уильямс теперь отставал на шестьдесят или семьдесят ярдов. Он продолжал бежать, но загребал ногами фонтаны песка и вилял из стороны в сторону. Голова его была опущена, как у пьяного, который ищет, где бы упасть. Пробежав еще двадцать ярдов, я снизил скорость, чтобы выровнялось дыхание. Нужно сохранить немного сил для развязки.

Я остановился и стал ждать. Уильямс ускорился. Я поднял обломок коралла и швырнул в него. Увернувшись, он кинулся вперед. Сил, по моим прикидкам, у него оставалось немного. Он был злобным маньяком, с фантастической силой воли, но справиться с истощением организма ему не по плечу. Ему недоставало кислорода, а быстро компенсировать эту нехватку невозможно. Я подпустил его на двадцать ярдов и снова бросился бежать. Я нарочно замедлял бег, чтобы его не оставило безумное желание забить меня насмерть. И всякий раз, как он приближался, я снова увеличивал расстояние между нами.

Я оглянулся. Вовремя — он отставал от меня на каких-то двадцать ярдов. Он вложил все в последний рывок, но был обессилен и изнурен. У меня на глазах он упал на колени, как будто хотел вознести молитву. Я остановился и позвал его. Он поднял глаза, с трудом встал, споткнулся и снова рухнул. Я повернулся к нему лицом. Нас разделяло ярдов шестьдесят — меня и эту бледную тень былого величия. Можно поносить Уильямса какими угодно словами, но кодекс самурая в его лысой голове сидит крепко.

Изо всех оставшихся сил я побежал к нему. Мир по бокам смазался и превратился в разноцветные полосы, как на акварельной палитре. Я не чувствовал, как ноги касаются песка. Рот был полон крови, моей крови, и это приводило меня в бешенство.

Уильямс поднял голову, но слишком поздно, потому что я уже взлетел в прыжке, подобрав колени к груди, и, распрямляя ноги, выбросил пятки вперед. Я не мог этого предположить, но в тот момент, когда я нанес удар, Уильямс повернулся лицом вполоборота ко мне. Раздался жуткий хруст, какой издает корабельная мачта, ломаясь пополам. Он повалился навзничь. Я шлепнулся животом о песок, и у меня перехватило дыхание. Левая рука до плеча совершенно онемела. Должно быть, какой-то мелкий камушек попал мне в выход локтевого нерва. Помогая себе единственной здоровой рукой, я как мог быстро встал на ноги и подошел к лежащему Уильямсу.

У его ног на песке лежал револьвер. Должно быть, он находился в кобуре на лодыжке и вывалился, когда Уильямс упал. Почему старый черт не попытался застрелить меня? У тридцать восьмого калибра, конечно, невеликая дальность, к тому же стрелять пришлось бы в темноте и на бегу, но он даже пробовать не стал! Таков Уильямс. Он решил оставаться львом до конца. Возможно, поэтому я сейчас жив, а он мертв. Я поднял револьвер и открыл барабан. Золотистые заклепки гильз подмигнули мне в слабом свете.

Уильямс еще дышал. Я направил револьвер ему в голову. Он разлепил глаза, но смотрел не на меня. Невидящий взгляд был прикован к звездной бездне. Все лицо залило кровью. Мощная грудь поднялась раз, другой, затем опустилась и застыла. Звучит жутковато, но в данных обстоятельствах его смерть казалась мне почти естественной. Такая уж мрачная полоса наступила в моей жизни. В руке я держал заряженный револьвер, у моих ног лежал покойник, а я не испытывал ни малейшего потрясения. И удовлетворения, впрочем, тоже. Я вообще не испытывал никаких эмоций.

Еще минут пять я просидел у тела Уильямса, держа его на прицеле, пока не убедился, что он не притворяется. Затем проверил пульс, приложив палец к сонной артерии на толстой, как ствол, шее. Точно мертв. Я обыскал его карманы, нашел бумажник и закопал в дюнах под кустом травы. Сейчас помимо еды и отдыха мне нужно время, и чем дольше полиция будет опознавать труп, тем лучше для меня.

С телом Уильямса больше ничего не имело смысла делать, и я зашагал прочь. Я совершенно обессилел, но нужно было сваливать как можно скорее. Наступит утро, кто-нибудь выйдет на прогулку или пробежку вдоль пляжа, увидит труп и вызовет полицию. Те отвезут Уильямса в морг, но без документов. Им понадобится несколько дней, чтобы идентифицировать его личность. Они, вероятно, снимут отпечатки пальцев. Насколько я знаю, Уильямс раньше не привлекался, но отпечатки приведут к его военному личному делу. В конце концов выяснится его связь с полковником, но не со мной, я надеюсь.

Я подошел к воде и постарался смыть кровь. Я не сомневался, что выгляжу как всадник Апокалипсиса. Будет нехорошо, если кто-нибудь запомнит, как человек с окровавленным лицом выходил с пляжа неподалеку от места, где на следующий день нашли мертвеца. Однако кровотечение из носа остановить не так-то просто, особенно на ходу, поэтому не оставалось другого выбора, кроме как подождать, пока оно не прекратится само. Я прошагал по песку на юг примерно милю. Остатки энергии внутри мерцали, как вышедшая из строя люминесцентная лампа, готовая погаснуть в любую секунду. Я так выдохся, что почти не мог передвигаться, но заставлял себя тащиться вперед, пока не добрел до места для пикника за дюнами. Там стояла решетка для барбекю и несколько старых деревянных столов. Я растянулся под деревом, чтобы передохнуть несколько минут. Я надеялся к тому же, что перестанет идти кровь из носа. Таков был мой план, но пересмотреть я его не успел, так как моментально заснул.

Проснулся я оттого, что в глаза било солнце. Во рту стояла сушь, как в Сахаре, но по крайней мере прекратилось кровотечение. Чтобы удостовериться, я подошел к воде и ополоснул лицо. Я неуверенно потрогал нос. Тот оказался более плоским, чем обычно, и ужасно болел, но, кажется, все-таки не был сломан. Я оглядел пляж и увидел старика, бредущего в мою сторону с металлоискателем в руках. Он водил прибором из стороны в сторону, опустив голову, как человек, потерявший ключи от машины. Я снял рубашку и стал ждать, пока он пройдет мимо. На меня он даже не посмотрел. Все его надежды были похоронены в песке.

По тому, где находилось солнце, я прикинул, что сейчас семь или восемь часов утра. Труп уже наверняка обнаружили, а значит, пора уходить. Вопрос: куда? И тут я понял, что мне совершенно некуда идти, разве что домой. Больше ничего в голову не лезло. И пусть меня ищет полиция. Мне было все равно, я слишком устал.

Я поднялся на улицу, идущую параллельно пляжу, и нашел табличку с ее названием. Оказалось, что я немного севернее городка Дания-Бич. Я заглянул в ресторанчик и заказал яичницу с ветчиной, кофе и кувшин воды. В дальнем углу на диванчиках сидели двое полицейских средних лет и поглощали завтрак, не обращая на меня никакого внимания. Официантка обходилась со мной так, словно я выглядел абсолютно нормально, даже назвала меня «дорогуша», подливая кофе. Пища немного восстановила силы, хотя жевать было больно, особенно ветчину. Когда я допил третью чашку кофе, то начал думать, что смогу добраться до дому, не свалившись по дороге.

Полчаса спустя я шагал на юг по трассе № 1, чувствуя себя более-менее нормально, и высматривал телефон-автомат, чтобы вызвать такси. Наконец я обнаружил работающий аппарат на заправке и через десять минут уже ехал в направлении Майами-Бич. Неплохо поел, плохо отдохнул — короче, готов обратно в тюрьму. Должно быть, я уснул, потому что в следующее мгновение обнаружил, что водитель будит меня.

— Трудная ночка? — ухмыльнулся он.

Его русский акцент был густым, как белый соус.

— Очень трудная, — согласился я.

Лицо снова начало болеть так, что хотелось ампутировать его при первом удобном случае. Я вручил шоферу двадцать долларов и сказал, что сдачи не надо.

— Надеюсь, она того стоит, — сказал он, — Дружище, ты паршиво выглядишь.

— Мне все об этом твердят. Я уже начинаю верить. Стоит ли она того? Спроси через месяц. Тогда отвечу.

Мой хозяин Стернфелд стоял у крыльца, когда я с трудом вылез из такси. Как обычно, он опирался на хромированный костыль. Пришлось подойти в упор, прежде чем старик узнал меня. Близоруко прищурясь, он окинул меня взглядом и покачал головой.

— Выглядишь как ходячий мертвец, — сказал он.

— От вас особенно обидно такое слышать.

— Ты где, черт возьми, пропадал? Я видел тебя вчера по телевизору. Тут тебя разные люди ищут, малыш.

Я поставил ногу на первую ступеньку и бросил через плечо:

— Это недоразумение. Оно исчерпано.

Я сам себе не верил. Казалось, нарушен божественный закон, гласящий, что волна, которую ты однажды поднял, рано или поздно возвращается. Я смотрел на облупившийся фасад «Герба Ланкастера», будто на Стену плача. Потребовалась долгая страшная ночь, чтобы я смог с теплотой взглянуть на него. Но как я уже говорил, для каждого рай выглядит по-своему.

— Ты задержал квартплату, — сказал Стернфелд. — Как обычно.

— Меня никто не искал в последнее время? — спросил я.

— Полицейские, пару дней назад. В штатском, но со значками. Я сказал им, что ты смылся, не заплатив. По-моему, они были не шибко разочарованы.

— Они обыскали квартиру?

Я сразу вспомнил о пятидесяти «штуках» под раковиной. Объяснить их наличие было бы затруднительно.

— Они обыскали ту, которую я показал, — двести четвертую, — лукаво улыбнулся Стернфелд. — Соседнюю. Но пустую.

Он пожал плечами.

— Что я могу сказать? Наверное, у меня старческое слабоумие.

— Зачем вы это сделали? Вам грозят неприятности.

— Потому что они понравились мне даже меньше, чем ты.

— А кроме полицейских никто не заглядывал? — спросил я.

Стернфелд обиженно поерзал костылем по асфальту.

— Черт побери, я похож на консьержа? Ты не ответил по поводу квартплаты. Не думай, что я не заметил, мистер умник.

— Бросьте, Стернфелд. Мы, ньюйоркцы, должны держаться вместе. Получите вы свои деньги.

— Ладно, чертяка. Пару дней назад заглядывал здоровый верзила и спрашивал тебя, но он мне не понравился, и я сказал, что ты переехал. Вылитый фашист, мать его. Друг, что ли?

— Нет, что вы.

Я оглядел Стернфелда. Старику сто лет в обед, у него все возможные болячки, кроме проказы, но время так и не смогло пригвоздить его к земле. Он работал таксистом в Нью-Йорке, за несколько лет накопил денег на собственную машину, а потом еще на девять. Десять лет назад после смерти жены он переехал во Флориду и купил «Герб Ланкастера». Во Вторую мировую он воевал в Северной Африке и с тех пор носил в правом плече кусок шрапнели. Если вы думаете, что старик ворчит на меня, посмотрели бы вы, как он разговаривает с людьми, которые ему действительно не нравятся.

— Ну, чего уставился? — спросил он.

— Да нет, ничего. Как вы себя чувствуете?

Он сплюнул в кусты.

— Отлично. Только что звонила младшая дочь, сказала, что она теперь лесбиянка, но я уже так стар, что мне просто насрать. К тому же у меня полно внуков — и все как один полудурки. А вообще все путем.

— Слушайте, — сказал я, — я сейчас поднимусь к себе и пару недель посплю. А потом мы с вами совершим ночной налет на Лас-Вегас, пройдемся по забегаловкам и сыграем в «очко». Вы, наверное, уже устали от бинго.

Стернфелд оживился.

— Звучит заманчиво, — ухмыльнулся он. — Вот будет потеха, если все, кого я знал в Вегасе, еще живы. Кстати, про квартплату не забудь, хрен лохматый.

— Я слышал. Завтра, ладно? Мне просто надо поспать.

— Ну, спи. Мне-то что. Только не помри раньше, чем заплатишь.

С этими словами он развернулся и, постукивая костылем по тротуару, поковылял прочь.

Я достал запасной ключ, который держал под кондиционером, и открыл дверь номер 206. Все вещи стояли на прежних местах, и я был рад своему возвращению. Впрочем, приятно и то, что я вообще жив. С полок смотрели книги, мои старые друзья: Монтень и Данте, Шекспир и Микки Спиллейн — вся классика. Я прошел в крошечную кухоньку и улыбнулся грязным тарелкам в раковине. Их вид был мне странным образом приятен: значит, человек оставил дело незаконченным, но завершить его еще не поздно. В холодильнике обнаружилась упаковка из шести банок пива, и я подумал, что в самом деле достиг земли обетованной. Неизвестно, правда, сколько оставалось жить моему оазису.

Я вернулся в комнату, выдернул из розетки телефон и прикрыл жалюзи. Включил кондиционер и поставил потолочный вентилятор на медленную скорость, чтобы поступающий свежий воздух неспешно кружился по комнате, как соломинка в стакане. Потом сел на диван, откупорил пиво и расслабился. Мне было хорошо. Весь фокус в том, чтобы не думать. Я положил револьвер Уильямса под диванную подушку, откинулся и стал ждать, не нарушит ли что-нибудь мой покой.

«Пусть приходят, — думал я. — Мне безразлично, придут за мной или нет».

Но в глубине души я надеялся, что если придут, то не сегодня и не завтра. Тогда я успею допить пиво, а может, даже открою еще. Я не звал неприятности, мне было просто наплевать. Это долгое сумасшедшее лето закончилось, и я слишком устал, чтобы думать. Пусть приходят.

Следующие полтора дня я провел навеселе, не выходя из дома и заказывая еду по телефону. Вид у меня, должно быть, оставался безумным, поскольку никто из посыльных не смотрел мне в глаза, а один даже убежал, не взяв чаевые. Вот что происходит, когда перестаешь бриться. Во вторник вечером меня захлестнуло такое раздражение, что я понял — надо прогуляться. Я обул «найки», натянул шорты и открыл заднюю дверь. Влажность понизилась, а с севера дул неожиданно холодный ветер. Было девять часов. Я вышел на улицу и стал ждать выстрела. Когда его не последовало, я побежал. Обычно я занимаюсь на пляже, но в последнее время мне хватило пробежек по песку. Кроме того, у воды довольно темно, и нет смысла испытывать судьбу.

А в среду в семь утра позвонила Сюзан. Говорила она сухо и спокойно, просто передавала информацию, никаких чувств, никакого волнения в голосе. Она сообщила, что заедет за мной в восемь тридцать. Если бы ее услышал посторонний, то подумал бы, что мы не знакомы. Может, так и есть? Я принял душ и извлек из шкафа свой единственный костюм. Это была изящная пара цвета хаки, я всего один раз ее надевал. Костюм оказался немного помят, но мне же не на собеседование идти, так что я надел светло-голубую рубашку и дополнил наряд черным галстуком, который все-таки удалось обнаружить после долгих поисков.

Когда я вышел, машина Сюзан уже стояла перед домом. Небо было затянуто облаками, на мостовой блестели лужи. Когда я сел рядом, Сюзан не произнесла ни слова. Я заключил, что утро будет не особенно радостным. Молчание меня не смущало — скорее, меня одолевали мрачные мысли о тюрьме. Когда-то я пообещал матери, что постараюсь всегда ее избегать. Это не единственное, в чем я разочаровал старушку. Однажды она сказала, чтобы я каждый день старался приобрести по новому другу, но беглый взгляд на последние события показывал, что и в этой миссии я не преуспел.

— Что сегодня на повестке дня? — спросил я будничным тоном.

— Твоя задница, что же еще?

Спустя несколько минут мы вошли в конференц-зал на шестом этаже правительственного здания с круглым столом в артурианском стиле, окнами от пола до потолка и затертым ковролином на полу. Там находилось человек десять полицейских, в том числе Хакбарт, и никто, похоже, не был рад моему появлению. Хакбарт стоял у окна, прихлебывая кофе из термостаканчика. Он бросил на меня сердитый взгляд, возможно, не последний на сегодня. За его спиной я увидел стаю грифов, описывавших ленивые круги вокруг Башни свободы, и понадеялся, что это не знамение.

Хакбарт улыбнулся Сюзан и протянул ей стаканчик. Я тоже взял кофе. Затем все расселись вокруг стола. Вид у них был пугающе серьезный. Люди начали представляться. Тут присутствовали: ЦРУ, ФБР, Агентство по борьбе с наркотиками, таможня, береговая охрана, полиция Майами и Майами-Бич. В этот момент я точно был самым охраняемым человеком в мире. Я, правда, не заметил представителей Лиги справедливости,[22] но не сомневался, что под столом сидит Бэтмэн с диктофоном.

Внезапно шум прекратился, и все взгляды устремились на окружного прокурора, сидевшего во главе стола. Его звали Ллойд Колдуэлл. Это был высокий худой негр лет пятидесяти с чуть тронутыми сединой волосами, и по лицу его читалось, что он регулярно требует для людей пожизненного заключения. Колдуэлл кашлянул в кулак и поправил на переносице очки в золотой оправе. Несколько мгновений он внимательно смотрел на меня, затем кивнул. Перед ним лежала папка багрового цвета, а рядом с ней желтый конверт. Он открыл папку и быстро перелистал ее, тихонько постукивая по столу пальцами, длиннее которых я в жизни не видел. Такие пальцы могли быть у Шопена. Через полминуты он закрыл папку и откинулся на спинку стула.

— Для тех, кто не знаком со мной, — произнес он. — Меня зовут Ллойд Колдуэлл, я окружной прокурор, и меня попросили председательствовать на этом заседании. Хочу напомнить вам: все, что будет сказано сегодня, не должно выйти за пределы этой комнаты.

Он посмотрел на меня, затем на Сюзан.

— Мистер Вонс понимает это, мисс Эндрюс?

— Понимает.

— Хорошо, — сказал Колдуэлл. — Ясность очень важна, особенно в таких щекотливых делах, когда обнародование деталей может затруднить расследование, и так поставленное под угрозу.

— Я все прекрасно понимаю, — заверил я.

Колдуэлл взял со стола бумажный конверт с компакт-диском.

— Ваш адвокат любезно передала нам информацию, которую вы переслали ей несколько дней назад. Это компьютерные файлы человека, который в данный момент находится под следствием, вашего бывшего клиента, полковника Эндрю Паттерсона.

Колдуэлл не сводил с меня глаз, но я пялился в ответ пустым взглядом законченного идиота и молчал. Если вас серьезно допрашивают полицейские, то лучшая тактика — не говорить ничего, кроме того, что они уже знают.

— Мы давно следим за домом полковника. Вас видели там на прошлой неделе. Какова была причина вашего визита?

— Он попросил меня приехать. Разыскивал дочь. Ее зовут Вивиан. Примерно с год назад у нас был роман. Он хотел, чтобы я помог найти ее.

— В нескольких сотнях ярдов от усадьбы полковника стояла на якоре белая яхта. Он никак не упоминал о ней? — спросил Колдуэлл.

— Нет, не припоминаю.

— Но вы помните, что видели ее?

— Да, видел. Это важно?

Он протянул мне фотографию.

— Этот снимок сделан за день до вашего визита к полковнику, вечером, — сказал Колдуэлл.

Я взял фотографию и притворился, что изучаю ее более внимательно, чем на самом деле. Это был аэрофотоснимок «Карусели».

— Это та самая яхта, о которой вы говорите, — простодушно ответил я.

Он подвинул ко мне еще одну фотографию. Рассматривать там было особенно нечего, снимок запечатлел чистую воду.

— А это то же место два дня спустя. Как видите, — заметил Колдуэлл, — яхты нигде нет.

— И куда она подевалась? — спросил я.

Пульс участился. Я чувствовал, как Хакбарт наблюдает за мной со своего места.

— Мы надеялись, что вы сможете пролить свет на эту тайну, мистер Вонс, — сказал Колдуэлл.

— Зовите меня Джек. Очень жаль. Понятия не имею, что случилось. А чья она?

Колдуэлл начал проявлять признаки нетерпения.

— Она принадлежит Рэнди Мэтсону, еще одному вашему клиенту. Но что странно, зарегистрирована она на имя несуществующей фирмы на Каймановых островах.

— Я знаю Рэнди. Он снимает порнофильмы. У него нет денег на такую яхту.

— У одного его знакомого есть. Скажите: вы знали человека по имени Гарри Дункан?

— Впервые слышу, — сказал я. — Но погодите-ка. Агент Хакбарт упоминал о нем на днях, когда я был в гостях у мисс Эндрюс. Вы ведь о нем говорили, агент Хакбарт?

— Прекратите бредить, Вонс, — зарычал Хакбарт. — Все ниточки ведут к вам. Что вы сделали с яхтой, черт возьми?

— Продал на интернет-аукционе, а вы как думали? Ладно, послушайте. Если вы не можете найти яхту, я искреннее вам сочувствую. Но я понятия не имею, что с ней стряслось.

— Чушь собачья! — рявкнул Хакбарт.

— Пожалуйста, господа, — вмешалась Сюзан. — Давайте оставаться в рамках приличия.

— Несколько дней назад вас выловила в Атлантическом океане команда береговой охраны. Она заметила человека, стрелявшего в вас со скоростного катера из оружия, похожего на винтовку.

— Было такое, — ответил я. — Очередной псих. Спасения от них нет.

— И вы продолжаете настаивать на этой версии?

— Да.

— Хорошо, продолжим. Несколько дней назад полиция Эйджвотера обнаружила тело сержанта Рудольфа Уильямса. Он являлся помощником полковника Паттерсона. Полагаю, вы знали его.

— Руди? Конечно знал, — подтвердил я. — Милый парень, тихий такой. Молчун. А что с ним произошло?

— У него сломана шея, — раздраженно ответил Хакбарт. — Будто вы не знаете?

— Мой клиент готов сотрудничать с вами, мистер Хакбарт. Не нужно пытаться запугивать его, — попросила Сюзан.

— Запугивать? — обернулся Хакбарт. — Леди, я даже не начинал.

— Мистер Колдуэлл, — сказала Сюзан. — Обвинение моего клиента в контрабанде несостоятельно. Он такой же контрабандист, как вы или я. Вы готовы предъявить мистеру Вонсу какие-либо другие обвинения?

Колдуэлл не ответил. Он снова посмотрел на меня, и по выражению его лица было очевидно, что он от меня не в восторге. Смерив меня долгим взглядом, он снова взял со стола компакт-диск.

— Как к вам попала эта информация, мистер Вонс? — спросил он.

— От Вивиан.

— Дочери полковника?

— Да.

— Зачем она передала вам ее?

— Понятия не имею.

— Вы знаете, где эта девушка сейчас?

— Нет.

Одна ложь громоздилась на другую, получался карточный домик. Один неверный ход — и карты разлетятся по всему столу.

Хакбарт наклонился вперед, будто собирался выпрыгнуть из окна.

— Мы что, по-вашему, настолько глупы?

Ответ вертелся на языке, но обстановка была слишком шаткая, чтобы разыгрывать комедию.

— Мистер Колдуэлл, — сказала Сюзан. — Из того, что я слышала сегодня, я делаю вывод, что у вас недостаточно свидетельств о причастности моего клиента к расследуемому делу. С другой стороны, он, по вашему собственному признанию, предоставил весьма важные сведения по делу полковника Паттерсона — делу куда более важному, чем недавний побег моего клиента из центра временного содержания «Кром». Никого из присутствующих мистер Вонс не интересует, а тот факт, что он связан с несколькими фигурантами дела, объясняется работой моего клиента, заставляющей его общаться со многими людьми, включая меня.

— Повезло вам, — сухо бросил Хакбарт.

Колдуэлл надолго замолчал. Я так и видел, как у него в голове мысленно качаются весы, на одной чаше которых — моя задница, а на другой — его расследование. Наконец прокурор поднял глаза. Он посмотрел на меня и тонко улыбнулся.

— Очень хорошо, — сказал он. — Продолжим. Мистер Вонс, у нас очень странная ситуация, но мы с коллегами полагаем, что ее можно разрешить с минимумом затруднений. Это будет зависеть от того, что вы сегодня скажете. По справедливости, мистер Вонс, вы должны были бы сейчас сидеть в тюремной камере за одно из нескольких тяжелых преступлений, включая препятствование осуществлению правосудия. Все обвинения очень серьезные, и в обычных обстоятельствах вы, несомненно, отправились бы под суд. Как вы догадываетесь, мистер Вонс, вы рискуете провести ближайшие лет десять в тюрьме. Мы понимаем друг друга?

— Очень хорошо понимаем.

Мой взгляд упал на широкое окно. Огромные грифы с зазубренными крыльями, облюбовавшие здание суда, по-прежнему кружились в ярком утреннем небе, но я уже не был так уверен, что они ждут именно меня.

Колдуэлл бросил на меня еще один грозный взгляд, взял со стола багровую папку, показал ее мне и снова положил на стол.

— Мы собрали на вас небольшое досье, мистер Вонс. Чтобы ситуация стала яснее для присутствующих, я бы хотел перечислить некоторые факты вашей биографии. Не возражаете?

— Моя жизнь — открытая книга, сэр, — сказал я.

Сюзан так пнула меня под столом, что я вздрогнул.

Колдуэлл заметил это и еле заметно усмехнулся.

— Вы родились в городке Итака, штат Нью-Йорк, после чего ваша семья переехала на Манхэттен. Женились, потом развелись. Поступили в Университет Святого Иоанна Крестителя на частичную футбольную стипендию, но, как ни странно, специализировались по сравнительному литературоведению. Вашего старшего брата Мэтта сбили над Лаосом в семьдесят втором году. Некоторое время вы работали учителем английского языка в частной школе. В девяносто пятом поступили на службу в полицию. Получили массу благодарностей. Начальство в целом вас одобряло, хотя вы имели склонность дерзить. Однако вы быстро продвигались по служебной лестнице к должности следователя, пока в перестрелке в Проджекте не убили другого полицейского. Он стрелял первым. Было темно, он работал под прикрытием. Трагическая случайность. С вас сняли все обвинения, обязали пройти курс реабилитации и вернули на службу. Через полтора месяца вы уволились. Где вы работали потом?

— Да нигде особенно, — ответил я. — Купил машину. Объехал всю страну. Даже на Аляске побывал. Потом мне надоел холод, и я двинул на юг. Так и оказался в Майами.

— И теперь вы работаете личным тренером? — спросил Колдуэлл.

— Да, сэр.

— Вы были хорошим полицейским, — сказал он.

— Спасибо.

— Вы могли бы снова выйти на службу. Несмотря на все это, — он похлопал по красной папке, — нет ничего невозможного.

— Не думаю, — сказал я.

— Почему?

— Слишком опасная работа.

Даже Хакбарт засмеялся вместе с остальными. Сюзан снова ударила меня ногой, но на этот раз не так сильно.

— Мы с мисс Эндрюс, — начал Колдуэлл, — пришли к соглашению, и ваш послужной список как бывшего сотрудника правоохранительных органов сыграл в этом немалую роль.

Он взял конверт и показал мне.

— Здесь обвинительное заключение на ваше имя, мистер Вонс. Останется ли конверт запечатанным, полностью зависит от вас. Вопрос в том, умеете ли вы держать язык за зубами?

— Сэр, — ответил я. — Перед вами самый тяжелый случай амнезии, который вы когда-либо видели, и болезнь прогрессирует с каждым днем. Когда я спущусь по лестнице, то даже не вспомню, что был на этой встрече. Вас устраивает?

— Вы начинаете мне нравиться, мистер Вонс. Мы хорошо друг друга понимаем. Жаль, что мы не были знакомы раньше. Перед тем как мы разойдемся, вы должны подписать несколько бумаг. Да, и последнее. Будет лучше, если мы больше никогда не встретимся. Надеюсь, вы не в обиде?

— Ничуть. Я тоже надеюсь, что мы больше не увидимся. Я сегодня насмотрелся на полицейских до конца жизни.

— Не раз слышал такие обещания, — сказал Хакбарт. — Никто их не выполняет.

Через час мы с Сюзан были на рынке «Бейфронт». Мы сидели в кафе под названием «Затерянная лагуна», наблюдая за очередью туристов, выстроившейся ко входу на «пиратский корабль», вокруг которого плавал различный мусор. Мы уже поели, я пил виски, Сюзан прихлебывала капуччино. На верхней губе у нее полумесяцем осела пенка, но я помалкивал. Мне казалось, это неплохой аксессуар к сшитому на заказ голубому костюму в полоску.

— Можно задать тебе вопрос? — спросила она.

— Валяй, адвокат.

— Если не брать в расчет Вивиан и Кортеса, скажи, почему за все время наших тренировок ты ни разу ко мне не приставал?

Вопрос застал меня врасплох, ясно было, что отвечать надо осторожно. Сюзан вроде стала лучше ко мне относиться, и я не хотел все испортить.

— Понимаешь, все просто, — ответил я. — Я ведь уже говорил. Я профессионал. При выдаче диплома тренеры дают клятву, что с клиентом — ни-ни. В любом случае одной женщины мне достаточно.

— Это правда? Я не про клятву, про другое.

— В общем, да. Но есть еще кое-что. Только я не уверен, что тебе это понравится.

— Говори. Мои чувства ты не заденешь. У адвокатов их нет.

— Возможно, дело именно в этом. Ты немножко суровая, Сюзан. Вокруг тебя такое силовое поле, что его и носорог не пробьет.

— О чем ты? Что за силовое поле?

— Не знаю. Будто невидимые доспехи. Тебе нравятся мужчины — по крайней мере, ниже пояса — и нравится, как они смотрят на тебя. Но когда они выдают свои намерения, у тебя возникает отвращение.

— Это неправда! — негодующе возразила она.

— Ладно. Беру свои слова обратно. Кроме того, я не смог бы содержать тебя и Вивиан одновременно.

— Сомневаюсь, что ты вообще смог бы меня содержать.

— В данный момент все, что я могу себе позволить, — это стакан виски.

— Бог с ним, — сказала Сюзан, — есть и светлая сторона. По крайней мере, ты избавился от этой сучки.

— Ага. Одной нет, другая на очереди.

Ну да, поддержал хорошие отношения.

Через неделю, вернувшись с тренировки, я обнаружил под дверью конверт. Обратный адрес не стоял, но по запаху духов я сразу догадался, от кого письмо. На конверте была марка из Бимини, а отправили его через три для после того, как Вивиан и полковник оставили нас с Уильямсом на пляже. Я оглянулся, не сидит ли в засаде Хакбарт с лассо, но никого не заметил. Я закрыл за собой дверь и распечатал конверт. Письмо было написано на фирменной бумаге гостиницы «Бичкаумер».

Я несколько раз перечитал текст, чтобы запомнить, разорвал листок и спустил обрывки в унитаз. Потом прошел на кухню, присел за столик и написал ответ.

Когда все успокоилось и никто не приходил убить или арестовать меня, я решил съездить в Нью-Йорк, пока в Майами не начался сезон и на меня не навалилась работа. Я собрался ехать на машине. Конечно, можно было лететь, но я хотел почувствовать расстояние. Я не был там уже пять лет, и, хотя едва ли кто-нибудь назовет Нью-Йорк священным городом, любое место священно, раз ты там родился и туда полетит твоя душа после смерти. У меня действительно есть ощущение, что, когда придет мой час, моя душа отправится в Нью-Йорк, но сейчас я ехал по делу. Я направлялся домой. Путешествие отняло больше времени, чем я рассчитывал, потому что примерно в центре штата Джорджия «тандерберд» сломался. Это задержало меня на день, но я не волновался. Стоял ранний сентябрь, и большинство клиентов — все как один богатые путешествующие сволочи — еще не вернулось в город.

Несмотря на то что «тандерберд» продолжал упрямиться, я прибыл в Нью-Йорк в восемь вечера в пятницу, попав в грозу, достойную Майами. Поселившись в мотеле в Квинсе, я пообедал в круглосуточном греческом ресторанчике, который знал еще с прежних времен, а потом заснул, наблюдая по телевизору, как «Ракеты» дают хорошую взбучку «Дельфинам» в предсезонном матче. Некоторые вещи никогда не меняются.

Следующий день я провел, навещая старых друзей по колледжу и по службе в полиции. Я отправился в Уэст-Виллидж в бар под названием «Чонсис», где полицейские и пожарные постоянно собираются, сидят у стойки и непременно выпивают по лишнему стакану. Все старые знакомые по-прежнему были там и встретили меня как блудного сына. Бармен до сих пор помнил меня, а это хороший знак. И все же, выйдя вечером из бара и пройдясь по тому, что осталось от Маленькой Италии, я окончательно понял, что мое место больше не здесь. Конечно, всегда можно вернуться домой. Только оставаться там слишком долго уже нельзя.

Я еще побродил по Манхэттену в поисках Нью-Йорка, который я знал, но он ускользал от меня. Он все время был где-то рядом, казалось, вот-вот почувствуешь знакомый запах, завернув за угол. Большинство заведений все так же работало. И шум остался прежним, и толпы народа, и вечные голуби, но почему-то я чувствовал себя привидением. Я много ходил пешком. Ходил и предавался ностальгии, но не мог найти того, что искал, и под конец ощутил себя предателем. Я направился в центр, на Пятьдесят девятую улицу, где начинается Центральный парк, повернул на восток и догулял до отеля «Плаза». Присел на краю фонтана и принялся наблюдать за прохожими. Через какое-то время я пришел к заключению, что здесь людей слишком много. Вскоре на одного станет меньше.

На следующий день я снова надел костюм цвета хаки и единственный приличный галстук и поехал на бульвар Квинс, в райончик под названием Ямайка. Оставалось последнее неоконченное дело. Я нервничал и немного побаивался. Внутренний голос твердил, что я поступаю глупо. Говорят, не буди лихо, пока спит тихо, но может, бывает лихо, которое надо разбудить, когда оно уже достаточно проспало. Я не был уверен, но продолжал двигаться к цели.

Полицейского, которого я застрелил, звали Эдвард Стюарт. Хорошее английское имя, звучит по-королевски, но Стюарт был чернокожим. Когда я убил его, ему уже исполнилось двадцать девять, и он вырос в том же районе, где погиб. Меня предупреждали, чтобы я не ходил на похороны, но, будучи самим собой, я все равно пошел и получил взбучку от пяти или шести его родственников. В ней участвовал к тому же один белый, тоже полицейский, решивший, что я ему не нравлюсь. В этой драке объединились две расы, наглядный пример того, что люди могут работать вместе. Я даже не очень сопротивлялся. Старался только, чтобы не побили слишком сильно. Подробных воспоминаний об этом торжественном вечере у меня не сохранилось, знаю только, что в конце концов меня отвез домой один из братьев Эда Стюарта. Через несколько недель я покинул город.

Я узнал телефон и адрес Стюартов в справочном бюро и позвонил из автомата у заправки «Шелл» на Ямайка-авеню, в душе надеясь, что никого нет дома и я смогу вернуться в Майами с трусливым чувством выполненного долга. Существовали вполне серьезные причины не встречаться с вдовой человека, которого я убил. Два года не такой большой срок, невозможно сказать, насколько сильно изменилась ее жизнь. Каков бы ни был ответ на этот вопрос, я все равно явился бы печальным напоминанием об ужасных временах. Меня также беспокоил еще один вопрос. Весь этот долгий, тяжелый, мучительный путь я проделал ради Бет Стюарт и ее сына или ради Джека Вонса?

Ответил ребенок, и я чуть не повесил трубку, но потом услышал чужой голос, осведомившийся, дома ли миссис Стюарт. Мальчик позвал мать, и обеспокоенный женский голос спросил, кто звонит. Я представился, и парнишка выкрикнул мое имя так громко, что мне стало не по себе. Наступило такое долгое молчание, что мне показалось, будто я никогда не дождусь ответа, затем послышались шаги.

— Здравствуйте. Кто это? — спросила Бет Стюарт.

— Джек Вонс, — произнес незнакомый голос.

— Чем я могу помочь, мистер Вонс?

— Я приехал на несколько дней. Я хотел узнать, могу ли зайти.

— Зачем?

— Послушайте, я проделал долгий путь, чтобы отнять у вас всего пару минут.

— Зачем? Снова извиниться? Мистер Вонс, послушайте. Я только что положила цветы на могилу мужа. Что тут еще скажешь?

— Я знаю, — ответил я. — Я видел их: желтые розы. Я положил свои рядом.

Бет Стюарт глубоко вздохнула.

— Хорошо, мистер Вонс, — сказала она. — Приходите.

Бет Стюарт встретила меня у двери своего домика на обрамленной деревьями улице. На лице ее застыло подозрительное выражение. Это была высокая, красивая женщина чуть старше тридцати с высоким лбом и ясными, умными глазами. Судя по одежде, она собиралась в церковь. Она пригласила меня в маленькую тесную гостиную. В черном шезлонге напротив телевизора угнездился футбольный мяч. Я поднял его, сел и огляделся. На стенах висело множество фотографий, но вряд ли вид изображенного на них человека наведет меня на радостные мысли. Вместо этого я принялся рассматривать футбольный мяч, чтобы куда-нибудь спрятать взгляд.

— Он принадлежит моему сыну.

— Его зовут Роберт? — спросил я.

Бет Стюарт посмотрела на меня так, словно я говорил на незнакомом языке. Принимая во внимание обстоятельства, она вела себя крайне любезно, но я ощущал, что за стеной усталой вежливости скрывается огромная сила. Она ушла на кухню, вернулась с кувшином холодного чая и пристально наблюдала, как я наполняю сначала ее стакан, а затем свой.

— Чем я могу помочь, мистер Вонс? — спросила она.

Ни один из нас не притронулся к чаю. Стаканы просто играли роли двух свидетелей. Я положил мяч на пол рядом с шезлонгом, сунул руку в карман и извлек оттуда банковский чек на сорок тысяч.

— Я бы положил деньги на счет доверительного фонда, но служащая в банке сказала, что фонд куда-то перевели. Куда — она не знала. В общем, я решил, что мальчику могут потребоваться средства на колледж или что-нибудь в этом роде.

Она взяла чек, несколько мгновений изучала его, а затем положила на полированный журнальный столик и пододвинула ко мне. Выглядела она сурово и строго, но это не стало для меня неожиданностью.

— Спасибо, мистер Вонс. Мы и так прекрасно справляемся. Ваши деньги нам не нужны. Я уже простила вас, как учит Господь. Если вы сами не в силах себя простить, я с этим ничегошеньки не могу поделать.

Я отхлебнул чаю и поставил стакан на журнальный столик. Несколько мгновений я смотрел на ковер, соображая, что можно сказать. Когда я поднял глаза, Бет Стюарт с вызовом встретила мой взгляд.

— Вы правы, миссис Стюарт, — произнес я. — Я, пожалуй, пойду. Извините, что отнял у вас время. Спасибо за чай.

— Пожалуйста.

Бет Стюарт поднялась. Намек вполне ясный: шагай отсюда, парень.

Я потянулся за чеком, но потом снова сел.

— Послушайте, — сказал я. — Возможно, вы сможете мне помочь. Не знаю. Я пытаюсь что-то сделать. Вы понимаете?

Она взглянула на меня, губы ее задрожали, но, видимо, она давно научилась держать себя в руках. Дрожь исчезла, словно ее и не было. Не знаю, кого она видела перед собой. Возможно, человека в безвыходном положении, потому что Бет Стюарт внезапно переменилась в лице. Тут словно сама собой распахнулась дверь, и в гостиную ворвался мальчик лет десяти с баскетбольным мячом под мышкой. Он начал взбегать по лестнице, но, увидев меня, резко остановился. Я встал.

— Ты кто? — смело спросил он.

Высокий парень — для своего возраста. На нем были надеты просторные атласные баскетбольные трусы. Я сразу узнал в нем отца.

Я посмотрел на его мать. Мы застыли, глядя друг на друга.

— Это мистер Вонс, — сказала Бет Стюарт.

Она поколебалась мгновение, затем добавила:

— Он знал твоего отца.

Глаза мальчика расширились, он медленно сошел по ступенькам и несколько мгновений внимательно смотрел на меня, словно, гуляя по незнакомому городу, вдруг увидел новый памятник. Я в смятении покосился на его мать. Она кивнула. Мы с мальчишкой пожали друг другу руки. Я не знал, что делать и что говорить.

— Ты знал моего отца? — недоверчиво переспросил он, словно отец был великим древним героем наподобие Геракла — таким могучим и далеким, что каждый его знакомый автоматически поднимался до уровня мифа.

Мне дорогого стоила непринужденная улыбка, которую я подарил мальчишке.

— Ну конечно, — ответил я. — В общем, я заходил, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

— Ты полицейский? — спросил мальчик.

Как будто все полицейские небожители…

— Был. Теперь на пенсии.

— Ты еще слишком молодой, чтобы выходить на пенсию, — удивился он.

— Возможно, ты прав.

— Поди-ка лучше умойся, мистер Роберт, мы идем в церковь, — велела мать. — Мистер Вонс идет с нами. Так ведь, мистер Вонс?

Наши глаза снова встретились, и я кивнул.

— Как скажете, миссис Стюарт.

Через два часа, когда закончилась служба, Бет Стюарт вместе с сыном провожали меня к «тандерберду», который ожидал своего хозяина под моросящим дождиком. Роберт уже ослабил узел галстука, ему явно не терпелось сбросить костюм и снова стать баскетболистом. Он попрощался и помчался к дому. Пиджак он сорвал, еще не добежав до входной двери. Я проводил его взглядом со смешанным чувством облегчения и грусти. Наверное, это наша единственная встреча. Конечно, каждый день натыкаешься на людей, которых больше никогда не увидишь, но если знаешь наверняка, все совсем по-другому.

— Полагаю, вы направитесь домой, мистер Вонс? — вежливо поинтересовалась Бет Стюарт, заслоняясь ладонью от дождя. — Думаете, это старое ведро доедет обратно до Флориды?

— Не знаю, — пожал я плечами, — Может, вам надо за него помолиться.

— Я не молюсь за машины, мистер Вонс, только за людей.

Я кивнул. Дождь подгонял в дорогу.

— Спасибо, что сводили в церковь, — сказал я. — За все спасибо.

Я зашагал к машине. Когда я обернулся, миссис Стюарт все еще стояла, глядя мне вслед.

— Когда-нибудь вам придется рассказать ему правду, — заметил я. — Я имею в виду, о том, что случилась.

— Знаю, — ответила она. — Но не сейчас — не здесь и не сегодня. Пройдут годы, прежде чем он узнает. Детство нуждается в снисхождении.

В ее глазах что-то блеснуло. Может, просто дождь.

— Ладно, — пробормотал я.

— Теперь прощайте, мистер Вонс. У меня волосы мокнут. Я никогда не думала, что вы плохой человек.

Теперь я в этом не сомневаюсь, но вы все равно заходите иногда в церковь, вам не помешает.

— Это точно, — ответил я, вспоминая Уильямса, Мэтсона и все, что произошло. — Это точно.

Я сел в машину и поехал на юг. Дождь провожал меня до выезда на шоссе, ведущее домой — или, по крайней мере, в Майами. Пока я не уверен, что это одно и то же.