"Мир приключений 1974" - читать интересную книгу автора
Глава III ОРЛЯ
Спал я плохо. Три раза просыпался, разбуженный одним и тем же кошмаром. Вернее, схожим по смыслу.
Сперва я увидел улицу, запруженную народом. Ни одного авто и омнибуса. Только стоящие плечом к плечу люди. Мужчины. Одинаково стриженые головы и черные пиджаки. И запрокинутые кверху лица, обращенные ко мне. Затем, как в кино, когда камера наезжает на объект съемки, улица выросла и приблизилась. Лица придвинулись вплотную и стали одним лицом. Моим лицом, размноженным тысячи раз. Тысячи моих глаз вопрошали меня о чем-то серьезном и страшном
О чем?
Я проснулся, сел на постели и замер в темной тишине комнаты. Гулко пробили каминные часы один раз. Час ночи. Стараясь не вспоминать о нелепом, но почему-то пугающем сне, я прислушался к привычной тишине ночи, но, кроме тиканья часов, ничего не услышал. “Приснится же такое”, — успокаивающе подумал я и снова заснул.
И вновь я увидел улицу, только ночную, пустынную, освещенную лишь тусклыми пятнами света от невидимых фонарей. Одинокая фигура незнакомца двигалась мне навстречу, и мы, не сворачивая, столкнулись лицом к лицу. И опять я увидел свое лицо с холодно вопрошающими глазами.
Кто-то из нас сказал:
“Близость должна быть совершенной и полной”.
И мы шагнули друг в друга, как в туман, в ночь, в темноту, оформленную смутными очертаниями моей спальни. Я понял, что проснулся.
Часы пробили три раза. Значит, ночь еще не кончилась. Из полуоткрытого окна несло лондонской ночной сыростью. Я вдруг озяб и глотнул прямо из бутылки бренди, стоявшей рядом на столике. Закурил, затянулся и подумал традиционно: что, мол, сей сон означает? Но раздумывать не стал: сонливость успокаивала и звала к дремоте.
Третий сон подытожил первые два.
Я стоял у большого овального зеркала, освещенного двумя трехсвечными канделябрами по бокам, и всматривался в свое зеркальное отражение. У него не было ни глаз, ни ушей. Только в глазницах сверкали зеленые искры.
“Мне нужны твои глаза, чтобы видеть то, что ты видишь, — сказало оно, — твои уши, чтобы слышать то, что ты слышишь, и твоя кожа, чтобы ощущать тепло или холод прикосновения. Мне нужен твой мозг, чтобы восхищаться тем, что тебя восхищает, страшиться того, что страшит тебя, и удивляться тому, что тебя удивляет”.
И я в третий раз проснулся, отметив про себя, что литературный штамп “в холодном поту” не так уж далек от истины. Лоб у меня был холодным и влажный. А будильник истошно звонил о том, что пора начинать еще одно утро.
Я принял душ, оделся, приготовил наспех яичницу с беконом и вдруг, случайно взглянув на книжную полку, заметил что-то неладное. В первый момент я даже не сообразил, что именно, и только потом дошло: мраморный бюст Шекспира наверху исчез. Я вспомнил, что еще вчера вечером я видел его: доставал с верхней полки роман шекспировского современника Роберта Грина “Крупица здравого смысла, купленная миллионами раскаяний”. Я даже подумал при этом, что хорошо бы все-таки стирать пыль с бюста — стоит высоко, миссис Соммерфилд, убиравшей мои комнаты, трудно до него дотянуться Но куда же он все-таки делся? Тяжелая штуковина, которую запросто и не сдвинешь. И кто снял? Кроме Розалии Соммерфилд, ко мне никто не входил.
Я вышел в коридор и громко позвал миссис Соммерфилд, жившую рядом. Минуту спустя она появилась, кутаясь в теплый стеганый халат.
— Что случилось, сэр?
Я показал на верх полки с книгами.
— Вы куда-нибудь убрали его?
Она не поняла.
— Что именно, сэр?
— Шекспира! Мраморный бюст, который стоял на полке.
— Я никогда не дотрагивалась до него, сэр, — сказала она с достоинством.
— Может быть, он упал и разбился?
— Ас какой стати я бы стала это скрывать? — В словах ее уже прозвучали нотки закипавшего раздражения.
— Но я еще вчера вечером видел его на месте.
Розалия Соммерфилд выпрямилась, как стальная пружина.
— Вы, кажется, подозреваете меня, сэр?
— Что вы, миссис Соммерфилд! Я, право…
Но она не дала мне закончить:
— Только у вас и у меня есть ключи от ваших комнат. Поэтому я требую вызвать полицию. Кстати, сержант Филби еще не ушел на работу.
Полицейский сержант Филби жил в угловой комнате по коридору и вошел ко мне в полной форме, но явно смущенно и неохотно.
— Леди уверяет, что вы хотите сделать заявление, сэр. Я не на работе, но могу принять его, если желаете.
— Я не собираюсь делать заявления, Филби, — сказал я неспешно. — Ничего серьезного не произошло. У меня ни к кому нет никаких претензий.
— Второй ключ от этой квартиры у меня, сержант, — вмешалась настойчиво Розалия Соммерфилд, — а со вчерашнего дня у мистера Клайда посторонних не было. Следовательно, подозрения в краже или уничтожении мраморного Шекспира падают на меня. Но я вчера полночи просидела у миссис Уинтон из двенадцатого номера: у нас у обеих бессонница и мы до трех часов ночи раскладывали двойной пасьянс Марии-Антуанетты. Сами понимаете, сержант, что после этого я не могла беспрепятственно и незаметно проникнуть к спящему мистеру Клайду и бесшумно унести статую с книжной полки, да еще у самого потолка. Настаиваю, чтобы мои показания были занесены в протокол.
— Миссис Соммерфилд! — взмолился я.
— Где именно стояла статуя? — спросил Филби.
Я взглянул на полку и обмер: бюст Шекспира стоял на своем месте.
Что произошло дальше, нет смысла описывать. Филби веселился, а Розалия выговаривала мне тоном королевского прокурора:
— Ваши трюки, сэр, можете показывать в цирке. Но я сдавала комнаты ученому, а не фокуснику.
А мне было совсем не смешно. Я стоял неподвижно, тупо соображая: что, что, что же произошло? Может быть, мы с Розалией стали жертвой обмана зрения, оптического фокуса, причудливой игры утреннего света на запыленном мраморе? Нет, никакой игры света здесь не было и не могло быть. Книжная полка стояла в темном углу комнаты.
Но меня ожидал еще более зловещий удар.
На столе рядом с остывшей яичницей лежала изогнутая, старая, хорошо обкуренная трубка. Пять минут назад ее не Было. Мало того, ее вообще не было: я никогда не курил трубку. И в довершение всего я узнал ее: трубка принадлежала Доуни. Он курил ее вчера, когда мы разговаривали у входа в аудиторию.
Может быть, по ошибке он сунул ее не в свой, а в мои пиджачный карман? Или я бессовестно стащил ее у него? Но Доуни не рассеянный профессор из комиксов и я не клептоман. Да и память у меня еще не отшибло: в последний раз я видел эту проклятую трубку в зубах у Доуни.
Он уныло откликнулся, когда я позвонил ему.
— Что-нибудь случилось, Монти?
— Это у вас случилось, профессор.
— Да, да, я где-то потерял свою трубку, Монти. Какое несчастье!
— Вы потеряли ее не где-то, а у дверей шестой аудитории. Там я и нашел ее несколько минут спустя.
— Вы золото, Монти! Осчастливили старика.
Но себя я не осчастливил. Удольфские тайны сопровождали меня из коттеджа Доуни. Я по-прежнему был игрушкой мистических сил. Еле-еле дождался ленча и успел захватить Вэла и Сузи в нашем кафе. Там и состоялся уже упомянутый мной разговор о рассказе Мопассана со странным названием “Орля”.
— Но это же мистика! — воскликнула Сузи.
— Мистика, — согласился Вэл. — Творчество уже терявшего рассудок писателя.
— Я, кажется, тоже теряю рассудок, — сказал я.
— Да, рассказывать кому-либо об этом, пожалуй, не стоит.
— Для начала мы сегодня переночуем у Монти. Понаблюдаем Орля в действии. Надеюсь, что мы ему не помешаем.
— Я боюсь, — сказала Сузи.
— Чего? Потусторонних сил? Ты в них не веришь. Вес в мире для тебя только движение элементарных частиц, волн и полей. Вот и попробуем научно проанализировать трюки Орля.
— А ты в него веришь?
— Я еще не знаю, кто он или оно. Существо или вещество. Материя или энергия. Нечто объяснимое уровнем нашей науки или требующее привлечения наук завтрашнего дня, вроде телекинеза и телепортации, невидимости и сверхпроходимостью. Поживем — увидим.
— А если не увидим?
— Надеюсь, что он или оно продолжит свои контакты с Монти.
Я не выдержал:
— И ты называешь это контактами?
— А ты предпочитаешь мопассановскую трактовку?
Пришлось сдаться. Да и предложение Вэла меня устраивало: втроем не так страшно. Может быть, Орля соблазнится и вступит в прямой контакт. Так и порешили. Скоротав томительный вечер в “пабе”, мы втроем пересекли улицу и явились во владения Розалии Соммерфилд часам к одиннадцати, за час до времени привидений, вампиров и ведьм.
Включив свет и оглядев комнаты с порога, я вздрогнул.
— Что такое? — заинтересовался Вэл.
— Он передвинул кресло на середину комнаты! — Он пошутил и с часами.
Я взглянул на каминные часы и пролепетал:
— Перевел стрелки на два часа вперед.
— Нет, они просто идут назад. Наоборот. Сейчас на пик не пять минут двенадцатого, а без пяти час. Не час ночи, а час дня.
Часы действительно шли назад.
— Но это же перестройка всего механизма. Без инструментов!
— По-видимому.
— И зачем это ему? — удивилась Сузи.
— Ставит опыты, крошка. Он тоже экспериментатор, как и ты.
— Интересно, какой опыт поставим мы.
— По трафарету Мопассана. На стол — молоко, воду и хлеб. Прикроем салфеткой и посмотрим наутро, что он или оно отведает.
Так и сделали. Поставили молоко в фаянсовом молочнике, воду в графине с пробкой и булку на тарелке, аккуратно прикрыв ее салфеткой. Подождали чудес, но чудес не было — все оставалось на своих местах, ничто не двигалось, не исчезало и не гасло. В двенадцать легли спать — мы с Вэлом в столовой, Сузи в кабинете на плюшевом диванчике у открытой к нам двери: ядерная физика не спасала ее от страха перед дедовскими поверьями.
Меня разбудил тоненький дребезжащий звук. Я вскочил и сел на постели. Вэл тоже поднялся на локте.
— Ты слышал? — спросил он.
— Телефон?
— Это не телефон. Это треснул графин на столе.
Я встал, включил свет. Тотчас же в комнату заглянула Сузи в пижаме.
— Что случилось, мальчики?
Я молча кивнул на стол. Молоко в молочнике вспенилось и убежало, залив стол и ковер под столом. А вода смерзлась в кусок льда, раздавившим стенки графина. Звон треснувшего стекла па столе и разбудил нас. Только булка под салфеткой лежала нетронутой.
Вэл коснулся пальцем молочной лужицы.
— Теплая, — сказал он. — Должно быть, молоко вскипело и ушло.
— Как — вскипело? Само собой?
Вэл покрутил пальцем у лба.
— Нет, его предварительно поставили на плиту, а графин — в морозильник.
— Интересно, — сказал я, игнорируя насмешку.
— С хлебом, вероятно, еще интереснее.
Вэл снял салфетку и взял булку.
— Она же совсем целая! — удивилась Сузи.
— Только стала тяжелее раз в десять. — Вэл подбросил булку, и она упала на стол с грохотом утюга. — Чистый металл, вернее, сплав, оформленный в виде булки.
Мы молча смотрели друг на друга. Опыт поставлен, но неизвестное не найдено. Мы могли сотни раз спрашивать друг друга: кто, когда, как и зачем, но ответа ни у кого не было.
— Что же дальше? — спросил я.
— Присутствие “невидимки” бесспорно, — ответил Вэл, подумав. — Действия его очевидны, но непонятны. Что дальше? Продолжать опыты. И ждать.
— А ты уверен, что это мыслящее существо?
— Я уверен только в одном. Это не человек, не уэллсовский “невидимка”. И не подобный нашему разум. Но разум Во всех его, казалось бы, алогичных проявлениях своя логика — стремление попять мир окружающих нас вещей, материальных форм, твердых, жидких, газообразных, органических и не органических. Думаю, что он не враждебен жизни. Земной жизни. Может быть, это и поспешное заявление, но в действиях его я не вижу вреда. Свечи гаснут, но не ломаются, лампочки зажигаются, но не перегорают, бюст Шекспира исчезает, но возникает снова на том же месте, трубка переносится, но не пропадает. С водой, булкой и молоком — элементарные эксперименты, по существу безобидные попытки познать или видоизменить материал. Ни одному из нас не причинено ни малейшей боли, даже мухи вон спят живехонькие.
Я выслушал его не перебивая. Умный парень, этот русский ученый. Он даже не сослался на общеизвестное гамлетовское “есть многое, Горацио, на свете” — Шекспир и Бен Джонсон не ограничили его кругозора. Не то что у Сузи с ее точнейшей наукой. На вопрос Вэла: “Твой ход, Сузи?”, она так и ответила:
— Я — пас. Ни в одной работе по ядерной физике не найдешь этому объяснения.
А все-таки оно нашлось именно в ядерной физике, только в новой ее главе, еще неизвестной людям.