"Лучший муж за большие деньги" - читать интересную книгу автора (Патни Мэри Джо)

Глава 6

Сгорая от нетерпения, Эмма под руку с Энтони спускалась по холодным коридорам и лестницам. «Он желал её! Даже девственница могла распознать страсть в его голосе и прикосновении. Он не был безразличен к ней, просто давал ей время привыкнуть, которое она у него просила. Ну что ж, теперь она была готова стать женой. На самом деле она очень хотела, чтобы этот давно и с нетерпением предвкушаемый вечер побыстрее закончился, чтобы они могли вернуться в свою комнату к ожидающей их постели, – эта мысль заставила её застенчиво посмотреть на него. Он встретился с ней взглядом и подарил ей понимающую улыбку. – Его единственная». Это знание вызвало у неё желание перекувырнуться, как она делала, когда была совсем маленькой.

Почти плывя по полу, она позволила ему привести себя в главную гостиную, где взрослые пили перед ужином херес. Большой дом выглядел именно так, как она помнила, с запахом сосновых веток, яркими ягодами падуба и алыми лентами повсюду. Рождество в Харли было волшебным.

Когда они вошли, гостиная была уже полна людей. Повсюду слышались громкие разговоры. Эмма огляделась, пытаясь связать воедино лица и имена. Большинство приходилось друг другу дальними кузенами и кузинами, хотя пожилые члены семьи в основном занимали положение почётных тётушек и дядюшек. «Господи, тётя Агата сильно прибавила в весе. Бог знает, кем был этот долговязый юнец, но он совершенно очевидно принадлежал к семейству Вонов. И была ли эта молодая женщина в голубом её кузиной Маргарет? Может, это – сестра Маргарет, Мэри?»

– Верлэйн приехал! – крикнул кто–то.

Эмма криво усмехнулась, зная, что так будет всю их оставшуюся жизнь. «Это Энтони люди помнят, именно Энтони вызывает у них особенную улыбку. На неё он производил такой же эффект. Но, пока он принадлежит ей, она не возражала против того, чтобы делиться его вниманием на сборищах, подобных этому».

Их окружили люди, желающие обнять их и поздравить с бракосочетанием. Эмма знала, что сияет, подобно рождественской свече. Она мечтала о таком тёплом приёме десять лет, но не верила, что когда–нибудь вновь его почувствует. Она снова была Воном среди Вонов. И, если судить по восхищению в глазах мужчин, Энтони не солгал, когда сказал, что она хорошо выглядит.

В другие двери вошла вдовствующая герцогиня, и многие из группы людей, окружавших Эмму и Энтони, отправились поприветствовать её. Когда–то она была очень красива. Да и сейчас былая красота была видна.

Когда толпа поредела, Эмма увидела молодую женщину, стоявшую у большого камина и смотревшую на них. Эмма от удивления перестала дышать. Это была Сесилия, и она совсем не изменилась. Ей должно было быть около тридцати, но даже после рождения двух детей она была стройной и изящной. Красивой, как всегда.

Покинув дряхлую тётушку, с которой она разговаривала, Сесилия подошла, чтобы поприветствовать вновь прибывших. Её золотые волосы блестели в свете дюжин свечей. Подойдя к ним, она сказала:

– Как чудесно снова видеть тебя, Эмма. Я так рада, что ты здесь.

Теплота в её голосе казалась искренней. Сесилия всегда очень хорошо относилась к Эмме. Не её вина, что её прелестная светлая красота заставляла Эмму чувствовать себя по сравнению с ней огромной, неповоротливой коровой. С трудом выдавив улыбку, Эмма ответила:

– Спасибо, Сесилия. Ты великолепно выглядишь. Твои дети похожи на тебя или на Бренда?

– Они, определённо, Воны, – лицо Сесилии напряглось, и она повернулась, чтобы протянуть Энтони руку. – Верлэйн. Прошло много времени с тех пор, как ты в последний раз приезжал в Харли.

– Сесилия. – Энтони склонился над её рукой, затем выпрямился, но так и не отпустил её руку. – Как… как хорошо снова быть здесь, – напряжение между ним и Сесилией было практически осязаемым.

Эмма почувствовала себя так, словно её ударили. «Конечно, между двумя бывшими возлюбленными должна была быть какая–то реакция, но она не ожидала, что Энтони превратится в мраморную статую. Проклятие, а она–то думала, что он оставил позади своё чувство к Сесилии! Вместо этого, он, как идиот, изумлённо глазел на неё. Они оба смотрели друг на друга, словно в комнате никого больше не было». Почувствовав себя невидимкой, Эмма отпустила левую руку Энтони. Он даже не заметил.

Тягостный момент неприятно затянулся. Потом рядом с Сесилией появился высокий, темноволосый мужчина, выглядевший как чуть уменьшенная копия Энтони. Это был Бренд, и на его лице явно читалась жажда убийства. Взяв жену под руку, он тихо произнёс полным горечи голосом:

– Это – дом моего отца, поэтому я не могу попросить тебя уехать или даже запретить тебе здесь появляться, Верлэйн. Но не жди от меня вежливости.

Энтони оторвал взгляд от Сесилии и посмотрел на бывшего друга.

– Я надеялся, что мы сможем помириться, Бренд, – сказал он, явно стараясь собраться с мыслями. – Я отвратительно повёл себя в свой последний приезд, и приношу тебе свои самые искренние извинения, – он нерешительно протянул ему руку.

Его кузен посмотрел на неё так, словно хотел оторвать.

– Я, скорее, приглашу на ужин Великую чуму[9], чем приму твою руку, Верлэйн, – он резко развернулся и гордо пошёл прочь, уводя с собой Сесилию. Она бросила последний несчастный взгляд через плечо и послушно пошла за мужем.

Не готовая взглянуть Энтони в лицо, Эмма тоже отвернулась. Она пошла, не разбирая дороги, через комнату, пока, наконец, едва не врезалась в пожилого лорда Эдварда Вона, дядю нынешнего герцога.

– Эмма, моё милое дитя, как приятно снова тебя видеть, – сказал он весело. Взяв её за руку, он затащил её под перевитую лентами ветку для поцелуев, висевшую под аркой, которая разделяла гостиную на две части. Под каждой открытой аркой в Харли висели такие же ветки. Быстро клюнув её в щёку, лорд Эдвард сказал. – Одно из преимуществ старости состоит в том, что я теперь могу перецеловать всех хорошеньких девушек в доме, и жена не оторвёт мне за это голову.

Эмма рассмеялась.

– Вы не так уж стары, дядя Эдвард. Вам нет и семидесяти, а выглядите вы на десять лет моложе, – «Все Воны красиво старели; лет через сорок Энтони станет очень похожим на лорда Эдварда». Мысли об Энтони причинили ей боль. Она решительно улыбнулась:

– А где же леди Эдвард? Я её ещё не видела.

– Шарлотта отправила меня за тобой, – взяв Эмму под руку, он сопроводил её в уголок, где его кругленькая жизнерадостная жена отдыхала на диване. – Передвигается она уже не так хорошо, но вопросы задавать всё ещё может!

Эмма с благодарностью опустилась на диван рядом с леди Эдвард и приготовилась к доброжелательному допросу. «По крайней мере, это не даст ей думать об Энтони и его воссоединении с божественно красивой Сесилией».

* * *

После того, как Бренд увёл Сесилию, Энтони сделал глубокий, медленный вдох, удивлённый смятением в своих чувствах. «Он думал, что преодолел чувство к Сесилии много лет назад. Ведь она отбросила его прочь, как горячий уголёк, когда получила предложение получше. И всё равно встреча с ней перевернула его душу. Он и позабыл о силе её красоты, – стремясь к рассудительности Эммы, он огляделся и не смог её найти. – Проклятие, что она должна была подумать?» Энтони хорошо себе представлял, и это его обеспокоило. Он уже хотел отправиться на поиски, когда прозвенел колокол к ужину. Рядом с ним с кошачьей внезапностью появилась вдовствующая герцогиня. Даже гладкостью и спокойствием она походила на маленькую серебристую кошку.

– Ты поведёшь меня к столу, Верлэйн, и будешь сидеть рядом со мной, – объявила она.

Никто не смел ослушаться приказов вдовствующей герцогини Уоррингтон. Он предложил ей руку.

– Это будет честью для меня, Grandmère[10]. Я так долго вас не видел.

Вообще–то, она не была его бабушкой. Но каждый Вон младше пятидесяти лет так её называл. Когда он вёл её к столу, его сердце болезненно сжалось. «Если он не помирится с Брендом в это Рождество, он не сможет больше сюда вернуться. Джентльмен не станет причинять неудобства другому человеку в его собственном доме». Вслух же он произнёс:

– Где вы хотите сесть, Grandmère?

Она показала рукой.

– Вот здесь, на этом конце стола.

Энтони выдвинул для неё стул, затем занял место по правую руку от неё. Длинный стол, по его подсчётам, был накрыт не менее, чем на пятьдесят человек.

– В течение всего года, – объяснила вдовствующая герцогиня, – Амелия занимает это место, как и подобает истинной герцогине, но сегодня, поскольку ужин неофициальный, она может посидеть со своим мужем.

И правда, герцог занимал своё место на противоположном конце стола, и его жена была рядом с ним. У обоих были озорные выражения лиц от неподчинения общепринятым нормам. Нарушение правил было частью праздничного веселья.

– Я рада видеть, что ты наконец остепенился, Верлэйн, – тихо сказала вдовствующая герцогиня, чтобы мог услышать только он. – Я уже начала отчаиваться.

– Вижу, вы не потеряли вкуса к оскорблениям, Grandmère, – весело отозвался он.

– В моём возрасте некогда терять время на светские глупости, – она посмотрела на него бледно–голубыми, как аквамарин, глазами. – Я была особенно рада услышать, что ты женился на Эмме Стоун. Тебе нужна именно такая жена, с мозгами в голове и устойчивым характером.

– Хотя я очень рад быть здесь, я начинаю припоминать недостатки посещения мероприятий, где люди знают тебя с пелёнок, – сухо ответил он.

Она рассмеялась.

– Все знают о твоих делах и имеют своё мнение, как тебе жить. Это – часть принадлежности к семье, Верлэйн, – её лицо стало серьёзным. – Я волновалась, что ты можешь пойти по тому же пути, что и твой отец. Знаешь, ты очень похож на него. Очаровательный, красивый, всё легко тебе достаётся. Слишком легко. Он так никогда и не повзрослел. То же самое могло случиться и с тобой.

– Не могу сказать, что польщён этим сравнением, – холодно сказал он. – Мой отец был безответственным и ни о ком не думал, кроме себя. Он едва не потерял родовое имение.

– Это – мужская обязанность позаботиться о своём наследстве и передать его своим детям, а он с треском провалился в этом деле, – согласилась она. – Но из историй, которые я слышала о твоих азартных играх и любовных похождениях, твоё поведение было не лучше. Полагаю, теперь ты намерен начать вести себя, как взрослый человек.

Проведя этот удар с мастерством профессионального боксёра–победителя, она повернулась к мужчине, сидевшему от неё слева. Энтони подавил раздражение. Когда его отец умер и выяснилось состояние финансов Верлэйнов, Энтони сократил свои расходы и сделал всё, что мог, чтобы спасти поместье. Но было правдой и то, что до этого ужасного дня он жил на широкую ногу, словно его доходы происходили из бездонного колодца.

Он так и не смог придумать иного способа найти деньги, чтобы выплатить их по закладной, кроме азартных игр. У друга такую сумму денег, конечно, не попросишь, банки ему отказали, и он не хотел становиться охотником за приданым. Поэтому он играл, сохраняя свои выигрыши, никогда не позволяя азарту пересилить здравый смысл и тратить деньги без надобности.

Но всё равно, в конце концов, этого оказалось недостаточно. Если бы не Эмма, он бы потерял Кенфилд. Большую часть вреда нанёс его отец, но Энтони в глазах окружающих нёс бремя этой вины и должен был жить с последствиями отцовского эгоизма и растрат. Два года это горькое знание разъедало его, как кислота. Когда у него будет сын, он лучше о нём позаботится.

Впервые он серьёзно задумался о собственных детях и был удивлён сложными чувствами, которые вызвала эта мысль. Его дети, и Эмма будет им матерью. Её кровь будет течь в их венах наравне с его.

Это было одним из самых очевидных фактов в мире, но он никогда не думал об этом по отношению к самому себе. «Господи, что более важное мужчина может сделать для своих детей, чем выбрать для них хорошую мать?» А Эмма будет хорошей матерью, в этом он не сомневался. Доброй, терпеливой, умной, не говоря уже о том, что она была здоровой и обладала чувством юмора, которое он ценил всё больше и больше.

Он непроизвольно начал искать её глазами. Эмма сидела ближе к дальнему концу стола и улыбалась какому–то замечанию своего соседа. Губы Энтони сжались. «Наверное, ему не следовало убирать фишю – парень смотрел на её корсаж, словно она была следующим блюдом за ужином».

Ревность тоже стала новым опытом для Энтони, и он ему совсем не понравился. Он никогда не ревновал своих любовниц. Если им нравился другой мужчина, он всегда с радостью их отпускал. Но Эмма была его женой. Он обнаружил, что это имеет очень большое значение.

К счастью, женщина справа от него обменивалась годовыми сводками новостей с другим своим соседом, что избавило Энтони от необходимости поддерживать беседу. Он возил ложкой в своей тарелке супа из лука–порея и размышлял о словах вдовствующей герцогини. «Очаровательный, красивый, всё легко тебе достаётся». Эмма и её состояние уж точно достались ему просто.

Попивая вино, Энтони думал об этом подарке судьбы. «Стала бы она его разыскивать и предлагать пожениться, если бы он был уродлив? Какая отрезвляющая мысль». Он всегда знал, что красота даёт женщинам власть, но всегда принимал, как должное, те преимущества, которые давали ему его собственное лицо и подтянутое тело.

Но он не мог приписать себе в заслуги то, как выглядит, так же как и наличие титула или общественное положение. У него была типичная для Вонов внешность, а титул Верлэйна и состояние были пожалованы деду–моряку, который был знаменитым адмиралом, пока героически не погиб в битве.

По сравнению с ним, Энтони был вынужден признать, он просто никчёмный человек. Он провёл всю свою жизнь в погоне за удовольствиями. Смерть его отца отрезвила его, а его желание спасти Кенфилд дало Энтони достойную цель в жизни, но он по существу всё ещё жил жизнью безрассудного молодого человека, ведущего светский образ жизни.

«Я волновалась, что ты можешь пойти по тому же пути, что и твой отец. Знаешь, ты очень похож на него… Он так никогда и не повзрослел. То же самое могло случиться и с тобой… Полагаю, теперь ты намерен начать вести себя, как взрослый человек».

Его взгляд снова обратился к Эмме. «Вероятно, повзрослеть означало отказ от юношеского убеждения, что мир был полон бесконечных возможностей. Не всё было возможно. Каждый сделанный выбор уничтожал тысячи других путей. Вступив в брак с Эммой, он лишился права жениться на какой–нибудь блистательной лондонской красавице, так же, как она потеряла возможность найти мужа, который был бы более умным или достойным, чем Энтони. И, поскольку они всё–таки выбрали друг друга, в их силах было приблизить совместную жизнь больше к раю, чем к аду. Криво усмехнувшись, он понял, что это, пожалуй, была очень взрослая мысль».

Эмма решительно настроилась насладится вечером в кругу семьи, запрятав глубоко в душе воспоминания об ужасной встрече Энтони с Сесилией. Она смеялась за ужином над историями какого–то дальнего кузена, с которым она раньше никогда не встречалась. Потом, когда мужчины занялись своим портвейном, она обошла своих родственниц, обнимаясь и обмениваясь новостями.

Когда джентльмены присоединились к леди, начался импровизированный концерт. Три молодых кузины начали исполнять рождественские гимны под аккомпанемент четвёртой на фортепьяно. Вскоре инструмент был окружён подхватившими песню Вонами. Эмма тоже присоединилась к общему хору, но её сердцу было немного больно, когда она смотрела на некоторые старшие пары. Лорд Эдвард и его жена сидели на диване, и он обнимал её за талию. Присоединившиеся к пению, герцог и герцогиня незаметно держались за руки.

«Будет ли между Эммой и Энтони такая же привязанность друг к другу спустя двадцать или тридцать лет? Или они уподобятся Бренду и Сесилии, которые стояли рядом с застывшими лицами, не касаясь и не глядя друг на друга?»

Подавленная мыслью, что перевес был в пользу того, что у них с Энтони никогда не возникнут долгосрочные чувства, Эмма выскользнула из комнаты, когда вечер был в самом разгаре. Никто не станет её искать, особенно Энтони, щедро расточавший своё обаяние на собравшихся.

Она долго поднималась в комнату в башне по тихим коридорам. К своей радости, она обнаружила, что в комнате горит небольшой камин. «Счёт Харли за уголь после этих двух недель будет астрономическим».

Сменив платье на самую плотную ночную рубашку и подходящий к ней халат, Эмма села за туалетный столик и вытащила шпильки из волос. Когда она взяла в руки щётку, дверь открылась, и вошёл Энтони.

Их взгляды встретились в зеркале. Тщательно контролируемым голосом она сказала:

– Я думала, ты останешься внизу подольше.

Он закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

– Я принёс извинения, когда увидел, что ты уходишь. Мне понадобилось несколько минут, чтобы вырваться, а то я проводил бы тебя наверх.

Она подумала, не пришёл ли он из–за чувственного обещания, которое было между ними, когда они собирались ужину. К несчастью, она уже была не в настроении закреплять их брак, хотя Энтони выглядел просто неотразимо. «Высокий и широкоплечий, с волнистыми тёмными волосами и пронзительными глазами, он был слишком великолепен, чтобы быть мужем Эммы Стоун. Он был мечтой любой молодой девушки. Когда–то он был и её мечтой».

Она начала расчёсывать волосы. Решив, что настало время для ничего не значащего замечания, она сказала:

– Было приятно всех снова увидеть.

– Ты хочешь знать о Сесилии, – тихо сказал он.

Она не ожидала, что он коснётся такой деликатной темы.

– Вообще–то, да, – смотреть в зеркало было проще, чем ему в лицо, поэтому она смогла спросить. – Ты всё ещё влюблён в неё?

– Нет. По крайней мере, мне так не кажется. Но для меня было потрясением снова её увидеть. Словно мне снова было двадцать, – он скривился. – Я и забыл, какое ужасное это было время.

Она повернулась, чтобы посмотреть на него. Он очень старался быть с ней честным, и за это она была ему благодарна. Но её не очень убедил тот факт, что ему: «Не кажется», что он влюблён в Сесилию.

– Бренд выглядел так, словно был готов на убийство.

– Честное слово, я не знаю, почему. Он ведь получил то, что хотел – Сесилию. Едва ли у него есть причины ревновать, ведь я не видел её девять лет, – Энтони вздохнул. – Я всегда думал, что у него лёгкий характер. Возможно, я не знал его так хорошо, как мне казалось. Я вообще многого не знал.

Эмма подозревала, что, когда между двумя мужчинами встаёт женщина, эмоциональное уравнение может измениться самым драматическим образом. «По её мнению, Бренд, конечно, изменился с тех пор, как она видела его юношей. Но что она знала? Она была всего лишь стареющей девицей, купившей себе мужа». Она начала заплетать волосы в косу.

– Возможно, когда Бренд отойдёт от потрясения, что ты здесь, его настроение изменится.

– Может быть, – произнёс Энтони, явно в этом сомневаясь.

Эмма завязала конец косы, поднялась и подошла к кровати. За окном падали снежные хлопья. Она надеялась, что они продолжат идти. Она всегда любила красоту и покой свежевыпавшего снега. Сняв халат и повесив его на стул, она скользнула под одеяла.

Таким же, лишённым эмоций голосом, как у неё, Энтони сказал:

– Ты можешь дать мне одно одеяло? Я постелю себе на полу.

Было бы намного проще, если бы он был подальше от неё, но она не могла быть такой эгоистичной.

– Ты там замёрзнешь, – произнесла она самым практичным тоном гувернантки. – Кровать достаточно большая для нас обоих, – она перекатилась на свою, дальнюю от него, половину, воздвигнув вокруг себя защитную преграду из одеял как безошибочный знак того, что она не потерпит никаких любовных поползновений.

Она услышала шуршание снимаемой одежды. Перед ужином она бы стала подглядывать, чтобы восхититься его телом. Но не сейчас.

Энтони погасил все свечи, кроме той, что стояла на подоконнике. На ней был жестяной отражатель, который направлял большую часть света в окно. Затем матрас под его весом прогнулся.

Хотя Энтони не прикасался к ней, Эмма остро чувствовала его близость. «Её муж. Она была абсолютно вправе перекатиться и прижаться к нему. Возможно, он крепко обнимет её и скажет ей, как она мила, и что он очень счастлив быть именно с ней, а не с Сесилией… Она не должна была думать о Сесилии. Теперь образ её мужа и женщины, которую он любил, отпечатался в её сознании. Он никогда так не смотрел на Эмму. С безжалостной честностью она признала, что, возможно, никогда и не посмотрит. Попытка построить новый брак в Харли была ошибкой. Их окружало слишком много призраков, и не все из них были мертвы».

С трудом сглотнув болезненный ком в горле, Эмма закрыла глаза и приказала себе заснуть.