"Проснись, моя любовь" - читать интересную книгу автора (Робин Шоун)

Глава 2

Сквозь полуприкрытые веки Элейн заметила окружающую ее беспросветную темноту. Какой странный сон. Громкий резкий звук эхом отозвался у нее в голове. Как холодно, должно быть, Мэтью прикрутил термостат. Голову и подбородок что-то сжимало, наверно, она каким-то образом запуталась в подушке или простыне. Она высвободилась из сдавливающей материи и натянула на лицо одеяло.

Элейн беспокойно зашевелилась. Было слишком тихо. И простыни чем-то пахли. Должно быть, тот смягчитель ткани, что она купила на прошлой неделе, оказался неудачным. Она вытянула левую руку, одновременно сгибая левую ногу. Да, было здорово немного размять мышцы и ощутить восхитительную прохладу простыней. Но, изменив положение тела, она внезапно почувствовала нестерпимую боль и жжение между ног.

Элейн нахмурилась, слегка сморщившись от неприятных ощущений и нежеланного пробуждения. Пошевелив ногами, она ощутила холодную вязкую жидкость. Конечно же, эта жидкость не может истекать из ее тела. И она никак не могла принадлежать Мэтью, поскольку ее муж занимался любовью исключительно по средам, а сейчас — утро понедельника. О, нет. Элейн вспомнила, что с сегодняшнего дня ее секретарь взяла отпуск. Теперь ей придется мучиться с временной работницей, которая была бестолковая донельзя и не имела понятия, что такое порт параллельного интерфейса.

Без всякого предупреждения оглушительный звук разорвал тишину. С нее рывком сорвали одеяла, окатив все тело волной холодного воздуха. Глаза и рот резко открылись, Элейн приподнялась на локтях.

— Ах, этот нечестивый сассенах! [1]. Он ведь распустил таки свои грязные руки, да? Моя маленькая бедная овечечка, тока глянь на себя, ты испачкана его скверной!

Элейн опустила глаза, щурясь от ослепившего ее потока бледного света, возникшего там, где мгновением раньше был полный мрак. Подъем уровня адреналина в крови был остановлен видом белой хлопковой сорочки, сбившейся в кучу вокруг талии. Что-то темное коркой покрыло внутреннюю поверхность ее бедер — на удивление стройных бедер, что начинались ниже пятна смоляных волос на лобке.

Зрачки Элейн, ранее сузившиеся от света, изумленно расширились. Покрытая старческими пятнами рука рванула подол сорочки вниз, прикрывая густую поросль волос и запачканные ноги.

— Сейчас, подожди, дорогая; старушка Хэтти позаботится о маленькой овечечке. Нечего бояться.

Темные волосы также покрывали и стройные ноги, выглядывающие из-под подола более чем скромной сорочки. Левая голень была покрыта морщинистыми белыми шрамами. Элейн оторвалась от созерцания шрамов на небритой ноге и посмотрела наверх. Бледный свет окружал старуху, склонившуюся над кроватью. Она была одета в темное платье с юбкой-колоколом и передником в стиле тетушки Джемимы [2]. Пышный белый чепец покрывал ей голову, закрывая уши. Она выглядела так, словно только что сошла с экрана кинофильма, снятого по мотивам романа Диккенса.

У Элейн определенно начались галлюцинации.

Она откинулась на подушку и закрыла глаза. Черт! Ей действительно не мешало бы поспать еще немножко. Она чувствовала себя так, как будто прошла весь путь от Чикаго до Нью-Йорка и вернулась обратно в Чикаго, но, судя по пробивающемуся сквозь веки свету, было пора вставать. Тем лучше. Вначале мужчина с кнутом, теперь это. Страшно представить, кто будет следующим в ее кошмарных сновидениях.

— Подымайся, не искушай дьявола, ты! Я не дам витать в облаках сейчас, после того, как он тебя поимел!

Элейн была силой выдернута из кровати. Тяжелая коса черных волос легла на ее левое плечо, одновременно липкий комок вполне определенной жидкости медленно стек по внутренней стороне бедер. Она погрузила ноги в шерстяной ковер и уставилась на голову старухи в пышном чепце, приплюснутом сверху. От этого пугала исходило тепло наряду с сильным запахом, который был таким ядреным, что, казалось, мог сбить с ног на расстоянии двадцати ярдов. Сердце Элейн остановилось, прежде чем снова забиться в бешеном ритме. Это был вовсе не сон. Она не могла припомнить, чтобы раньше во сне ей удавалось чувствовать чей-то запах. И все же этого не могло быть в реальности. Ведь это не их с Мэтью спальня. Где ее нейлоновая пижама? Эти стройные волосатые ноги не принадлежат ей, пухленькой Элейн, которая регулярно сбривала растительность со своего тела. И волосы на ее лобке были под стать волосам на голове, блекло-каштановым, пронизанным сединой. Ее левая голень не была травмирована. А Мэтью не говорил с коверкающим язык шотландским акцентом, и тем более не имел привычки маскироваться под старьевщицу из девятнадцатого века.

Она сделала глубокий вдох, успокаивая дыхание. Ей тридцать девять лет. И ей не впервые снится, что она спит. Не о чем беспокоиться. Сейчас, когда она поймет, что это всего лишь сон, она проснется. Так всегда происходило в ее сексуальных снах, как раз в преддверии ожидаемого невероятнейшего оргазма. Неожиданно она почувствовала слабое давление внизу живота. Ей нужно в туалет. Разве это не доказывает, что она во сне?

— Девочка, что у тебя хворает?

При ближайшем рассмотрении старуха еще больше походила на персонаж из фильма по роману Чарльза Диккенса. Пожалуй, на женский вариант скупца Скруджа [3], которого сыграл Бела Лугоши [4].

— Ты глядишь, будто не узнаешь свою старушку Хэтти!

С каждым словом изо рта старухи вылетало облачко белого пара, придавая сцене еще больше нереальности.

— Ах, я тебе твердила, носи с собой чеснок, говорила, что это остановит его лордство от грязных намерений к моей бедняжечке! Не бойся. Он уехал, этот сассенах. И больше не будет лапать тебя грязными ручищами. Ты хорошая девочка. Я не позволю тебе быть другой. Сядь-ка сюда. Постыдись Господа, стоишь здесь в ночной рубашке и с растрепанными волосами.

Элейн не заметила, как ее развернули и вынудили пересечь всю комнату, легко бы вместившую гостиную, столовую и кухню их с Мэтью квартиры. Большая прямоугольная кровать загораживала большую часть света. Элейн оступилась, выпрямилась и споткнулась снова. Она чувствовала себя Золушкой после бала, потерявшей одну туфельку. Добравшись до изогнутой деревянной скамьи, она плюхнулась на обитое ярко-желтым шелком сиденье. Тупая боль пронзила таз. Она в изумлении уставилась на девушку, отражающуюся в темных глубинах зеркала. Волосы, безжалостно выбившиеся из косы, были черны, как ночь. Глаза — два громадных темных омута — отразили и вернули пристальный взгляд.

Незамедлительно ее волосы, длиной до талии, были уложены на голове в тугой узел с помощью сотен шпилек, острых, как иголки. От боли из глаз Элейн брызнули слезы.

— Подымайся сейчас же. Ты должна помолиться перед завтраком, о да. О том, что этот сассенах не запятнал твою душу.

Элейн увидела в зеркале, как скрюченная рука схватила девушку за шею. Старуха потащила неуклюжую, спотыкающуюся Элейн в противоположный конец спальни. Весь угол комнаты занимала массивная черная ширма. Она мерцала и переливалась.

Резким толчком Элейн остановили перед простым нелакированным столом. Она ощутила, как пальцы еще сильнее надавили ей на шею. Колени подогнулись, и она рухнула, как подкошенная, на край ковра и холодный твердый деревянный пол. На стене над столом висело большое, выглядевшее заплесневелым, распятие. Сдавливающие шею пальцы — такие же твердые, как и деревянный пол, граничащий с ковром, — заставили Элейн склонить голову.

— А теперь молись, дорогая. Очисти свою душу от грязи и скверны. Молись усердно, ибо старая Хэтти не возьмет вину на себя. Не сможет сейчас, потому что ты больше не девочка старой Хэтти. Он сделал это, этот нечестивый сассенах, забрал мою маленькую бедную девочку.

Старуха опустилась на колени, удушающе близко от Элейн. Ее монотонный голос то повышался, то понижался, твердя нравоучительную смесь из наставления и молитвы. Зеленые, черные и желтые цвета тканного ковра смешались с острой болью, пронзившей колени Элейн. Ее мочевой пузырь грозил вот-вот разорваться.

Внезапно завывания и причитания оборвались. Она услышала шелест юбки, сдобренный скрипом разгибающихся суставов. Специфический запах рассеялся. Элейн с облегчением вдохнула чистый воздух. Дверь с резким хлопком закрылась где-то позади нее.

Элейн вскочила на ноги. Нет, это не сон, это ночной кошмар. А эта старуха просто сумасшедшая. Весь этот кошмар — сплошное сумасшествие. Какое счастье, что пробуждение близко.

Она поковыляла к черной ширме. На каждой из трех панелей были изображены девушки-гейши в полный рост. Одетые в кимоно красавицы застенчиво держали в руках веера, инкрустированные драгоценными камнями. Именно благодаря этим камням ширма мерцала и переливалась в холодном сумраке. Позади ширмы располагалась большая ванна, а вовсе не дверь, найти которую так надеялась Элейн.

Она посмотрела по сторонам. Уборная, ей необходимо найти уборную. Только тогда она пробудиться от этого кошмара. Обнаружив туалет, она бы проснулась, справила бы нужду, до чертиков надеясь, что есть еще несколько минут до того, как зазвонит будильник.

Между «молельней» и туалетным столиком она обнаружила еще одну дверь, но та оказалась заперта. Кроме этого напротив обитой желтым шелком кровати была и другая дверь, большая, чем первая. Элейн не могла собраться с духом и проверить, закрыта ли она, боясь, что старая кочерга выскочит оттуда, как черт из табакерки. Повинуясь внезапному озарению, она опустилась на колени возле громадной прямоугольной кровати. В глубине блеснул фарфор. Элейн быстро вытянула ночной горшок из-под кровати и поспешила к японской ширме. Сон это был или нет, она не хотела рисковать выставить себя на всеобщее обозрение. Фарфор был ледяным и вдавливался в ягодицы. Ее чрезмерно сжатая левая нога противилась этой неудобной позе. Испустив мощную струю горячей жидкости, Элейн испытала облегчение, близкое к оргазму. Поднявшись, она сжала зубы и закончила процедуру, машинально потянувшись за рулоном туалетной бумаги. Но не обнаружила его — ничего, даже отдаленно напоминающего этот предмет, который прежде всегда сопровождал ее в подобных сновидениях.

Она стояла, скривив лицо. Ей было трудно припомнить, ощущала ли она когда-нибудь раньше стекавшую по ногам мочу. Ну, теперь-то уж точно все скоро закончится, убеждала она себя. Через секунду она снова пристроится над этим ужасным горшком, выдавливая из себя несуществующие капли. Повторив процедуру несколько раз, она наконец-то проснется, чтобы вернуться к своей настоящей жизни.

Едва Элейн выпрямилась, как услышала звук открываемой и закрываемой снова двери. Оставив горшок на полу, она собралась с духом и вышла из-за японской ширмы.

— Тебе надоть немного перекусить, совсем чуточку, а затем продолжить замаливать свои грехи. Я не позволю, чтоб этот сассенах обратил в прах все наши праведные труды, мои и Господа нашего. Я обещала преподобному присматривать за тобой, и не позволю дьяволу похитить твою душу, как он уже пометил твою ногу. Иди сюда, у меня нет времени на твои глупости.

Элейн провела рукой по животу, больше никакого давления изнутри не чувствовалось. Подавив волну паники, она проковыляла по восточному ковру, приподнимая подол своего одеяния, чтобы не запутаться в нем ногами. Но это нисколько не помогло, она все равно спотыкалась. У застекленных дверей было ощутимо теплее. В лучах яркого утреннего света танцевали пылинки. Элейн присела у маленького эбенового столика, на котором уже находился серебряный поднос.

Старуха демонстративно-вычурным жестом сняла полукруглую крышку с подноса, отложив ее на край столика. Затем поспешила к кровати, щелкая языком. Желтые драпировки балдахина отлетели в сторону с противным лязгом, изданным металлическими крючками, проехавшимися по металлической перекладине

Элейн уставилась на стоящий перед ней поднос и, по привычке достав сложенную салфетку, разложила ее на коленях. На изящной, разрисованной розовым и зеленым узором тарелке лежало самое неаппетитное блюдо из всех когда-либо виденных ею в жизни.

По виду оно напоминало строительный раствор, такое же серое и однородное. Элейн подняла тяжелую серебряную ложку. На вкус это было еще хуже, чем раствор.

Она отложила ложку в сторону, пытаясь языком отодрать прилипшее к небу варево, имевшее, по-видимому, в своей основе овсянку. Добившись желаемого, она смыла остатки малосъедобной пищи чашкой чая, слабее которого ей еще не доводилось пробовать.

Позади нее раздалось легкое царапанье в дверь. Элейн повернулась, широко раскрыв глаза в предвкушении чего-то новенького. Одновременно старуха выкрикнула:

— Входи, ты, надоедливая сассенах, дверь не заперта!

Та дверь, которую Элейн не решалась проверить. Над стопкой сложенных простыней выглядывал белоснежный чепец, а внизу кипы развевалась колоколообразная черная юбка.

Эта укрытая от взгляда особа присела перед Элейн в почтительном поклоне.

— Прошу прощения, ваша светлость, но я принесла вам белье. — Девичий голос был удивительно мелодичен и без акцента. — Мне нужна только минутка, мэм, или, если надо, я приду попозже. Его светлость, он оставил указания приготовить вам ванну, мэм. Вода уже нагрелась, и еще немного…

— Ты, надоедливая сассенах, с каких это пор его лордство смеет указывать миледи, шо делать? Смени простыни и поскорей убирайся. Не докучай ее светлости глупой болтовней. И даже не думай готовить ванну. Вот еще! Глупый народ ссасенахи! Вы смоете кожу со своего тела. Эти мойки просто неприличны. Если бы Господу было угодно, чтобы мы купались, почему тогда он не создал нас с чешуей? Почему? Тише! Что ты остановилась, девочка! У тебя полно работы!

Глаза Элейн переметнулись с юной английской служанки на старую шотландскую ведьму. Тайная улыбка заиграла в уголках ее губ. Ванна. Вода. Такой же мощный признак сна, как и уборная.

И значит, уже очень скоро этот кошмар закончится.

Служанка сменила на кровати простыни. Старуха продолжала свой злобный монолог, браня поочередно то служанку, то весь ее народ, то снова возвращаясь к критике девушки, но неизбежно браня всех англичан. Неоднократно Элейн ловила на себе сочувствующий взгляд этой юной особы, почти ребенка. Казалось, на вид ей не больше семнадцати.

В дверь еще раз поскреблись, более робко, чем в первый раз. В комнату вошла служанка гораздо младше предыдущей, не то, что ребенок, просто дитя — шести-семи лет отроду. В руках она держала зеркально чистый ночной горшок. Она так низко опустила голову, склонившись в поклоне, что был виден только верх ее чепчика. Затем стремглав бросилась к кровати.

Нагнувшись вниз, она поставила горшок под кровать. Потом поднялась и испугано взглянула на старуху, затем перевела взгляд на Элейн, опять на старуху, увлеченно бранящую юную служанку, и снова вернулась к Элейн.

Было вполне очевидно, что девочка искала ночной горшок, использованный хозяйкой.

Элейн изумилась символизму происходящего. Возможно, в этом странном сне вместо того, чтобы бегать от одной уборной к другой, она должна была переходить от одного ночного горшка к другому. Элейн указала на дальний угол.

Девочка расплылась в широкой улыбке, демонстрируя отсутствие двух передних зубов, а затем рванула к японской ширме. Она ненадолго исчезла из поля зрения, а затем снова появилась, прижимая к груди использованный горшок. Без сомнения, горшок был еще теплый. От этой мысли у Элейн зарделись щеки.

— Не смей расплескать его, ты маленькая сассенах!

От резкого крика девочка споткнулась, желтое пятно растеклось по белому переднику.

— Да, мэм, — тихо пролепетала она, — вернее, нет, мэм.

Отвесив прощальный поклон, малышка рванула к двери, но очень скоро вернулась уже без горшка и испачканного передника. Ее тщедушные плечики склонились под тяжестью медного ведра. Поставив его возле черно-желтого лакированного комода, она потянулась наверх, чтобы достать зеленый кувшин и соответствующую ему чашу.

Элейн наблюдала за работой малышки с удовлетворением. Ей нужно больше воды. Она заметила, что позади стеклянных дверей находился балкон, с которого девочка сливала грязную воду.

— Мэм, я нашла ваше кольцо. Вот. Оно затерялось в простынях.

Перед Элейн стояла молодая служанка, склонившись в реверансе и вытянув вперед правую руку. Элейн машинально протянула свою руку.

— Что это ты творишь, назойливая сассенах. Дай мне это сейчас же, ты слышишь! Я не позволю ее светлости баловаться этой разукрашенной мишурой!

Уголком глаза Элейн заметила, как что-то черно-белое метнулось в стороне.

И тут же теплая тяжесть легла в ладонь. Она сомкнула пальцы, сжимая круглый предмет.

— Ах ты, неуклюжая сассенах! Посмотри, что ты наделала!

Хэтти дернулась к служанке, но та успела отскочить на безопасное расстояние. Лишенная добычи, старуха пригрозила Элейн, ясно давая понять, что та еще пожалеет о том, что не подчинилась.

— Морриган, девочка, отдай. Или я ни за что не отвечаю.

Старшая служанка собрала грязные простыни, потом взялась вместе с младшей служанкой за медное ведро, и обе девочки поспешно ретировались.

— Я сказала, отдай это. С лихвой хватит на один день твоих сумасбродств.

Элейн изучала кольцо, зажатое в ладони. Оно было на удивление тяжелым. Его гладкая поверхность мерцала насыщенным красным цветом.

— Отдай сейчас же!

Элейн протянула руку, подчиняясь приказу, но вместо того, чтобы отдать кольцо, ее правая рука надела его на безымянный палец левой руки. Безвольно. Как будто кольцо обладало своим собственным интеллектом.

Элейн зачарованно уставилась на него, на длинный белый палец, украшенный этим самым кольцом, затем на всю руку целиком. Пальцы, предназначенные для игры на фортепьяно. С детства она мечтала о том, чтобы у нее были такие же. Но, к сожалению, у нее были лишь короткие толстенькие пальчики невысокого системного аналитика — того, кем Элейн стала. И отнюдь не концертного пианиста, кем она хотела стать больше всего на свете. Казалось, что это теплое золото обернулось вокруг ее плоти, пульсируя в одном ритме с тем укромным местом между бедрами.

— Я не потерплю возражений, девчонка. Твоя старая Хэтти знает, что для тебя лучше. Немедленно отдай мне это кольцо!

Элейн медленно подняла голову. Ее, присущая сну, почтительность превратилась в гнев. Была одна вещь, которую она не выносила больше всего на свете, — Элейн ненавидела, когда ее запугивали.

— Повторяю, дай мне его!

Две вещи случились одновременно. Элейн наблюдала, как рука старухи поднялась, замахиваясь, и в то же самое время она поняла, что последующий удар не является порождением ее кошмара. Резкая, как выстрел, затрещина подтвердила эту теорию. А острая боль от отпечатавшейся пятерни окончательно доказала ее. Благодаря логическому мышлению, свойственному системному аналитику, один вывод последовал за другим.

Это вовсе не сон, и у нее большие, просто огромные проблемы.