ШАНЬ СА
ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ ИВЫ

Часть первая

В году 1430 корабль богатого торговца тканями бросил якорь в устье озера Дунтин, напротив павильона Луны. Пока хозяин принимал на борту купцов, его единственный сын Чун Ян в сопровождении наставника и двух слуг отправился на челноке в город Юэ Ян.

Мальчику исполнилось всего шесть лет, но он уже знал наизусть сотни старинных поэм и посещал места, где медитировали поэты былых времён.

Прохожие на улицах оборачивались, поражённые красотой лица Чун Яна и роскошью наряда. Мальчик шёл, провожаемый восхищёнными взглядами, и во всей его повадке была уверенность взрослого.

У подножия лестницы ребёнка остановил оборванный даосский монах — никто не взялся бы сказать, сколько ему лет. Чун Ян велел дать старику денег, и тот предсказал ему невероятные встречи, славу и огромные богатства, но добавил, что «всё это — мечты и тлен». Он не принял милостыню, печально вздохнул и, качая головой, направился к озеру. Вскоре его серые лохмотья слились с мерцающими водами, а потом он и вовсе исчез, словно волны поглотили его.

На следующий день местный сановник пригласил отца с сыном отобедать в его доме. Желая порадовать мальчика, он велел своим людям пронести мимо него на покрытых бархатом подносах золотые слитки, редкие манускрипты, музыкальные инструменты и заморские механические игрушки. Вжавшийся в стул Чун Ян не поднял глаз и отказался выбирать подарок. Хозяин принялся уговаривать, но Чун Ян упорно молчал. Его отец сконфуженно улыбнулся, отпустил шутку насчёт застенчивости сына и шёпотом выбранил его за недостойное поведение. Чун Ян покраснел и сказал тихим голосом, что всё это ему ни к чему. Сановник был оскорблён и разозлился. Отец Чун Яна рассыпался в извинениях. За столом раздались перешёптывания.

Мальчик встал и вышел, не поднимая головы. Остальные последовали за ним. Он отправился на берег пруда, где росла плакучая ива, поднялся на цыпочки, срезал две длинные зелёные ветки и прижал их к груди.

— Вот мой подарок, — прошептал он и убежал, смущённый смехом окружающих.

Отец с сыном вернулись назад по Голубой реке. Чун Ян не сводил глаз с веток ивы в фарфоровой вазе, колыхавшихся в такт волнам. Дома он первым делом посадил прутики у себя под окном, чем развеселил всех домочадцев. Ему говорили, что ива не приживётся, но он никого не слушал. Чун Ян каждый день поливал веточки и не уставал ими любоваться. Ивы пустили корни, на них появились новые листочки. За несколько лет они превратились в высокие деревья с густыми, свисающими до самой земли ветвями.

Случилось так, что корабли, перевозившие товары отца Чун Яна, потонули во время бури на Синей реке. После холодного дождливого лета упала цена на лён, и семья окончательно разорилась. Пришлось бежать от кредиторов и обосноваться в отдалённой провинции. Двенадцатилетний Чун Ян горько плакал, расставаясь со своими драгоценными ивами.

В восемнадцать лет Чун Ян лишился родителей. Он жил в уединённой хижине у подножия суровой горы, вечерами готовился к императорскому экзамену — это была единственная надежда выбраться из нищеты, — а днём работал писцом в соседней деревеньке и учил детишек, чтобы заработать немного денег.

Однажды, в конце весны, он возвращался домой по извилистой тропинке, уходящей в бамбуковую рощу. Закатный свет рассыпался в воздухе золотистыми бабочками. Пение птиц смешивалось с журчанием водопадов. Прелесть пейзажа взволновала Чун Яна, он опечалился мыслями о мимолётности красоты и быстротекущей жизни. Само собой сочинилось стихотворение:

Цокот копыт вывел Чун Яна из задумчивости. Он обернулся. Юноша в зелёной рубашке спрыгнул с персидского скакуна и обратился к нему со словами учтивого приветствия.

— Моё имя — Цин И, — сказал он. — Я из провинции Чжэцзян. В деревне, что стоит внизу, мне рассказали, что у склона горы живёт мой земляк. Я решил непременно отыскать его и очень тревожился, что не сумею этого сделать. На ум пришли строки из поэмы Цзя Дао[1] — «Он там, на горе, среди облаков, никто не сумеет его найти» — и тут я увидел вас!

Чун Ян взволновался, услышав мягкий выговор провинции Чжэцзян, и поспешил ответить:

— Я покинул родину в двенадцать лет и никогда туда не возвращался. Если вы соблаговолите стать гостем в моём скромном жилище, я угощу вас свежим чаем и выслушаю рассказ о родных краях.

Путешественник с радостью согласился, взял коня за уздечку и последовал за Чун Яном. Они долго поднимались вверх по ручью и наконец добрались до хижины. Чун Ян разжёг огонь, вскипятил воду и подал гостю зелёный чай в чашке тончайшего, почти прозрачного фарфора эпохи Цзиндэ[2] — она была в числе немногих ценностей, спасённых после разорения семьи.

Себе Чун Ян взял глиняную пиалу и заговорил с юношей о красотах провинции Чжэцзян. Он вспоминал шумные улицы, по которым, одурманенные ароматом цветущего жасмина, бродили как сомнамбулы продавцы супа, точильщики, брадобреи и стекольщики.

Взгляд Чун Яна блуждал в пустоте. Его семья когда-то владела множеством карет, та, что принадлежала ему, была самой красивой и всегда катилась с горделивой плавностью, словно везла восьмидесятилетнего старика. Весной, в ночи полнолуния, все поднимались на борт большой ярко раскрашенной шхуны и ужинали на воде Западного озера. Им подавали изысканные блюда и заморские фрукты на нефритовых тарелках. На носу музыкант играл на флейте. Шхуна в полной тишине плыла вдоль берега, где пламенели азалии, весло разбивало отражение луны на чёрной глади вод, и оно серебристой змейкой ускользало в глубину.

Чун Ян украдкой отёр слёзы и спросил гостя, знаком ли ему старинный дом их семьи на центральном проспекте города.

— Конечно, — отвечал тот. — Он мало-помалу приходил в упадок, и никто не захотел купить его. О былом процветании напоминают лишь две плакучие ивы с густыми кронами.

— Ивы! — воскликнул давным-давно забывший свои деревья Чун Ян. — О, мои милые детские капризы!

Он ужасно разволновался и достал бутылку рисовой водки, чтобы угостить Цин И.

Время за оживлённой беседой промелькнуло очень быстро. Тень от бамбуковых стеблей медленно перемещалась под лунным светом, заползая в трещины на стенах. Чун Ян предложил гостю ночлег, и Цин И провёл у него два дня.

На третий день утром он объявил любезному хозяину:

— Мне пора. Но я вернусь! — вскочил на лошадь и скрылся в лесу.

Чун Ян с нетерпением ждал его возвращения. Он наконец обрёл друга, с которым мог говорить об искусстве, философии и литературе. Но Цин И всё не появлялся, и Чун Ян почти утратил надежду. Тремя месяцами позже он кипятил воду для чая, и тут у него за спиной раздался весёлый голос:

— Ужасно хочется пить! Налейте и мне чашечку. Цин И сел за стол и заговорил с Чун Яном так, словно они расстались накануне. Лицо его обветрилось, подол рубахи был забрызган грязью, как будто он ехал по берегу бурной реки.

Цин И пробыл в хижине друга три дня, уехал, снова вернулся — так же неожиданно, как и в первый раз, — и стал наведываться всё чаще. Чун Ян узнавал от него новости о внешнем мире и лучше переносил своё одиночество.

У Цин И был проницательный взгляд взрослого человека, иногда Чун Ян замечал в его глазах странную задумчивость и относил это на счёт желания друга обрести достойное общественное положение. Он стал уговаривать Цин И сдавать вместе с ним императорский экзамен, но тот ответил:

— Есть два способа жить на земле: один напоминает бегущую к морю реку, другой подобен облаку, плывущему по небу без руля и ветрил. Больше никогда не говорите со мной ни о карьере, ни об общественном признании. Такая ноша не по мне.

Помолчав, он добавил насмешливым тоном:

— Праздность — вот имя моего счастья.

Как-то вечером Чун Ян играл на цитре, сидя в тени бамбука. Цин И спросил, не навеяна ли эта печальная песня поэмой Чжань Хуа:[4]«Милой нигде нет. Так кому я подарю этот прозрачный источник и эту зелёную реку, усеянную дикими орхидеями?»

Увидев, как покраснел его друг, юноша улыбнулся:

— В вашем возрасте вполне естественно думать о женитьбе и о милой жёнушке, которая будет поддерживать огонь в очаге.

— Я всего лишь бедный грамотей, — ответил Чун Ян. — В моём доме нет ничего, кроме голых стен, знания — моё единственное богатство. Что я могу предложить женщине? Кто согласится разделить со мной пустую хибару и скудную трапезу?

— Я показал ваши стихи моей сестре — мы с ней близнецы. Она восхищена вашим талантом. Я поговорю с ней, возможно…

— Благодарю, друг мой, но бедность не позволяет мне принять это великодушное предложение.

— Она вовсе не уродлива, а её живой ум и весёлый нрав стоят двух наших, вместе взятых.

Цин И немедленно уехал.

Прошло три дня. Чун Ян читал при свече, как вдруг услышал далёкие звуки флейты, бибы и лютни, перемешанные с топотом копыт. Он положил книгу и вышел.

Из долины поднимались чёрные тени и красные огоньки. Через несколько мгновений на тропинку выехал всадник в богатой одежде. Путь ему освещали прислужницы с пунцовыми фонариками. Следом появились четыре великана — на плечах они несли крытый шёлком паланкин. Замыкали шествие музыканты, игравшие весёлые напевы.

Цин И спешился и сказал, приветствуя Чун Яна:

— Заботясь о вашем счастье, я решил, ни о чем вас не предупреждая, привезти сюда мою сестру.

Чун И был так удивлён, что даже не поклонился в ответ. Цин И сделал знак слугам, и те поставили паланкин на землю. Служанки подняли полог.

Чун Ян ощутил изысканный аромат и увидел девушку в изумрудно-зелёном одеянии. У незнакомки была светлая, почти прозрачная кожа, круглое лицо и большие раскосые глаза. Тёмные волнистые волосы струились по спине, напоминая густую листву плакучей ивы. Красавица низко поклонилась Чун Яну, но так и не подняла глаз.

Чун Ян онемел от изумления. Цин И трижды хлопнул в ладоши, и слуги собрались занести в дом тяжёлые сундуки. Внезапно раздался молодой, но решительный голос:

— Братец, я уже говорила, что женщина должна во всём разделять жизнь своего мужа. Если он нищий, она тоже станет просить милостыню. Пусть все это унесут. Я буду работать и всё стану делать своими руками.

— Не сердись, — смущённо отвечал Цин И. По всему было видно, что он всегда подчинялся воле сестры. — Прости меня, я снова забыл о твоих принципах. Прошу, не отвергай хотя бы этот столик из белого мрамора.

По его знаку носильщики поставили в тени бамбука стол и три табурета. Обернувшись к Чун Яну, юноша тихо промолвил:

— Сами видите, кто из нас двоих распоряжается! Теперь вам придётся её укрощать…

Юноша рассмеялся и вскочил в седло.

— Оставляю вас вдвоём. Скоро увидимся!

Прислужницы последовали за хозяином. Музыка звучала всё глуше, фонарики светлячками мигали в зарослях бамбука. Вскоре наступила тишина, и темнота окутала всё вокруг.

Чун Ян мог бы подумать, что ему приснился сон, если бы не стоявшая на пороге Люй И.

На следующее утро молодая женщина поднялась вместе с солнцем, убрала дом и приготовила еду. Она была молчалива, но нефритовые кольца на её шёлковом поясе позвякивали при ходьбе, как самые нежные слова. Её одежда из дорогой вышитой ткани составляла контраст с убогой обстановкой. По неловким движениям Люй И было видно, что в прежней жизни ей всегда прислуживали, но, когда Чун Ян пытался помочь, она притворялась сердитой и отстраняла его.

Нежданное счастье ослепило Чун Яна. Появление Люй И стало каплей мёда в его горькой, как крепкий чай, жизни. Она освещала своим присутствием его дни. Она была бабочкой, опустившейся на пожелтевшую страницу его книги.

Каждое мгновение было теперь наполнено тихой радостью. В горы пришла осень. Высохший от жары бамбук облетел. Там, где стояло солнце, мох становился коричневато-рыжим, ручейки мелели, а скалы окрашивались в розовый цвет.

Древние были правы: нищета, горести и одиночество были испытанием для тех, кому Небо уготовило величие. Чун Ян считал Люй И подарком и наградой судьбы и верил, что очень скоро выберется из нищеты и сумеет добиться высокого положения.

После уроков Чун Ян поднимался по тенистой тропинке к своему дому. Чувства переполняли его, он не верил своему счастью. Случалось, он вдруг пугался, ускорял шаг и врывался во двор, ища глазами Люй И. Увидев, что она спокойно шьёт, он отирал выступивший на щеках пот. Чун Ян боялся, что Люй И исчезнет так же внезапно, как появилась!

Однажды он застал дом пустым и бросился на поиски. Заходящее солнце слепило глаза, бамбуковая роща плакала на ветру, а облака заблудившимися лодками исчезали за горизонтом.

Как ему жить без неё?

Цин И приезжал навестить сестру и всякий раз принимался дразнить её. Она сердилась, он нежно просил прощения. Чун Ян видел, что словесная перепалка забавляет их. В присутствии брата Люй И становилась менее сдержанной, и Чун Ян немного ревновал. Вечером они втроём ужинали за столом из белого мрамора, пили вино, привезённое Цин И из родных краёв. Люй И играла на цитре, аккомпанируя импровизированной песне брата. Чун Ян не узнавал её. Щёки девушки алели румянцем, глаза блестели, она смеялась в ответ на смех брата. Однажды Люй И захотела совершить прогулку. Исполнявший все прихоти сестры Цин И посадил её перед собой в седло, и они скрылись в бамбуковой роще.

На ясном небе стояла полная луна. Чун Яну казалось, что брат и сестра решили вернуться в свой прежний мир, он пришёл в отчаяние и долго плакал, сидя на пороге дома.

Однажды Чун Ян спросил Цин И о его происхождении. Юноша только улыбнулся в ответ. Чун Ян мучился вопросами. В какой семье родились близнецы? Их манера одеваться, их повадки и образование говорили о том, что они принадлежат к знати. Но чем занимается их отец? Кем были их предки? Цин И, похоже, не нуждался в средствах. Как он зарабатывает на жизнь? Чем занимается?

Время от времени Люй И, уступая настояниям Чун Яна, рассказывала ему о своём детстве, но картина выходила загадочно-туманная. Молодой человек не понимал, почему Люй И так себя ведёт, почему не хочет довериться ему, сказать правду. Чун Ян готов был разделить тайную муку жены. Может, её семья разорилась или впала в немилость при дворе? Где живут её родители? Неужели их отправили в ссылку или в тюрьму? Почему вопросы мужа вызывают у Люй И слёзы на глазах и почему она не хочет ответить?

Зачем согласилась жить с нищим учёным?

Любила ли она его? Чем он был для неё — убежищем, утешением, надеждой?

Чун Ян впал в отчаяние, решив, что Люй И останется для него неразгаданной тайной, что он никогда не сумеет понять её. Он устыдился своей бедности. Муж и жена отдалились друг от друга, и Чун Ян погрузился в занятия. Люй И, не разделявшая тщеславных надежд мужа, попыталась убедить его в иллюзорности мирской славы и вернуться к простой жизни. Он вышел из себя и накричал на неё, а она смотрела на него с печалью во взоре, видя в его гневе дурное предзнаменование.

На следующий день Люй И взялась за плетение корзин из бамбука. Она продавала их жителям деревни и просила Чун Яна оставить преподавание, чтобы посвятить всё свободное время подготовке к экзамену. Теперь она всё больше молчала.

— Скажи мне правду: что тебе за дело до моей нищеты? Зачем ты жертвуешь собой ради меня? — спросил как-то Чун Ян.

Люй И закусила губу и не ответила. Охваченный печалью Чун Ян выбежал из дома, хлопнув дверью, и отправился переживать горе в бамбуковую рощу.

Он вернулся, когда последние лучи заходящего солнца таяли на горизонте. На землю опускалась ночь. В приоткрытую дверь Чун Ян увидел жену: она сидела перед очагом и плела корзину. Из котелка поднимался густой пар, вкусно пахло рисом. Люй И выглядела печальной и задумчивой. Её длинные волосы падали до земли. Она собрала их в пучок, заколола бамбуковой палочкой и вернулась к работе, но была рассеянна и уколола палец.

В году 1444 Чун Ян успешно сдал два испытания в своём уезде и получил право участвовать в региональном конкурсе. Он оставил Люй И и свою гору и отправился в столицу провинции. Окружённый толстой стеной Институт Приношения находился в юго-западной части города. В центре высилась дозорная башня. Соискателей обыскивали на входе и рассаживали по деревянным кабинкам. Вскоре удар гонга возвестил, что ворота закрываются.

Кабина Чун Яна была двух метров в высоту, метра в ширину и полутора в глубину. В месяц восьмого новолуния солнце прожигало насквозь тонкую черепичную крышу, превращая помещение в раскалённую печь. Чун Ян обмахивался веером, который сделала для него Люй И, но проку от него было мало, и он то и дело отирал пот. Каждое из трёх испытаний длилось три дня и две ночи, и всё это время соискатели сидели взаперти. Вечером Чун Ян укладывался на стол, но комариный писк и удушливая жара не давали ему уснуть. Немного свежести и отдыха дарила только сплетённая Люй И циновка. Она была гладкой, как кожа красавицы.

На второй день второго испытания разразилась гроза. Влага проникала в кабину через крышу и окно. Занавеска раздувалась на ветру. Желая защитить записи, Чун Ян разделся и накрыл их своей одеждой. Внезапно он услышал глухой шум: охранники и проверяющие отчаянно ругались из-за потока нечистот, хлынувшего из затопленных отхожих мест.

К вечеру дождь стал ослабевать, Чун Ян дрожал всем телом, лёжа на промокшей циновке, он был измучен, у него не осталось сил. Он думал об огне в очаге родного дома и о плетущей корзину Люй И. Чун Ян представлял, как блестят её глаза из-под густых ресниц, видел загрубевшие от работы руки с исколотыми пальцами. У него защемило сердце, и он снова возжаждал преуспеть.

Результаты огласили в девятое новолуние, когда зацвели коричные деревья. Чун Ян стал пятым и получил право на серебряные слитки от местных сановников: так награждали ставших мандаринами победителей. Молодой человек потратил все деньги на две штуки лучшего шёлка и пару коралловых серёг для Люй И — она так давно не носила ничего, кроме простых холщовых платьев.

Когда он вернулся домой, Люй И, не слушая его протестов, выкрасила шёлк в тёмно-синий цвет и скроила ему два новых кафтана. А ещё она сшила мужу две пары обуви.

В конце осени Чун Ян отправился на императорский экзамен. Люй И проводила его до подножия горы.

— Я вернусь через полгода, — сказал он, вытирая слёзы на лице жены. — Я должен преуспеть. Тогда у нас начнётся хорошая жизнь и ты будешь избавлена от тяжёлой работы.

Люй И опустила глаза и долго молчала.

— Выслушайте мой совет, — наконец сказала она. — Вы родились в роскоши, а потом лишились всего. Помните, всё в этой жизни преходяще, и мы не знаем, увидимся ли в следующей. Ни бедность, ни богатство не должны стать помехой нашему счастью.

— Если со мной в дороге что-нибудь случится…

Чун Ян не договорил. Он обвёл взглядом окрестности и заметил на краю дороги старую плакучую иву. Он увлёк Люй И за собой и заставил её опуститься на колени.

— Эта ива — свидетельница нашей клятвы, — сказал он. — Если со мной что-то случится и мы больше не увидимся в этой жизни, непременно найдём друг друга в самом начале следующей. Мы родимся близнецами и будем расти, не расставаясь ни на мгновение.

Люй И нахмурилась. Ей не понравились слова мужа, но Чун Ян настаивал, и она поклялась. Они простёрлись ниц перед деревом.

— Береги себя, Люй И… — Голос Чун Яна дрогнул. — Жди меня. Я вернусь!

Она отвернулась, чтобы скрыть боль.

— Вы спрашивали, почему я приехала и стала вашей женой, — сказала она. — Вы приняли моё молчание за безразличие, и это причинило вам боль. Но я не дала ответа, потому что не знаю его. Я хотела видеть вас, слышать ваш голос, отдать вам мою жизнь… Но я разболталась… Уезжайте. Умоляю вас, уезжайте сейчас же!

Чун Ян не шевельнулся, и тогда Люй И повернулась к нему спиной и ушла. Нефритовые колечки позвякивали, шёлк платья шуршал на ветру. Чун Яну показалось, что его жена не идёт, а плывёт над землёй. Вскоре она скрылась среди деревьев.

Для молодого человека начались тяжкие испытания.

Он знал, что может и не преуспеть, но ни разу не захотел прервать поход в столицу, за славой, и вернуться в свою хижину. Пыльная дорога петляла, пролегая через поля и холмы. От жары у Чун Яна всё время пересыхало горло. Над головой простиралось бесконечное небо. Он чувствовал себя крошечным смешным человечком и думал, зачем отказывается от хорошего в пользу худшего и бежит от жизни и любви в смертельные объятия иллюзии.

Сомнения лишали Чун Яна сил, и он добрался до Пекина только через два месяца. Его лицо обветрилось и загорело, ботинки прохудились, одежда превратилась в лохмотья.

Столица Поднебесной была окружена широким рвом и величественной крепостной стеной, украшенной бойницами и флагами с золотыми драконами. Над башнями, где несли дозор лучники, кружили ласточки.

Шумная толпа шла по подъёмному мосту к похожим на зияющее око центральным воротам.

Первое императорское состязание состоялось в месяц второй луны. Когда зацвели сливовые деревья, был объявлен результат. Чун Ян преуспел и оказался в числе отобранных для заключительных испытаний, открывающих путь к подножию трона Императора.

Экзамен проходил в Запретном городе, под навесом тронного зала и на беломраморной лестнице. Претендентам предстояло написать сочинение на сюжет, взятый из «Четырёх Книг».[5] В этот десятый день четвёртой луны Император Ин Цзун устроил пир в огромном зале. Он пил вино и веселился с министрами.

Прошла одна луна, но результаты всё ещё не были объявлены. Чун Ян жил в харчевне у Восточных ворот Запретного города. Его кошелёк опустел, и он спал на циновке в подвале, среди бродячих торговцев, ярмарочных артистов и прочего сброда. Каждое утро Чун Ян шёл вдоль тёмно-красной стены императорских владений до Врат Небесного Покоя, где гордо устремлялись к небесам две резные колонны в виде драконов, тотема китайского народа. Терзаемый нетерпением и страхом, он съедал тарелку супа с лапшой на берегу рва и отправлялся бродить по улочкам. Шумная столичная жизнь отвлекала его от тревожных мыслей о собственной участи.

Мандарин, победивший с десяток тысяч учёных собратьев, получит государственную должность в родной провинции. Немыслимая почесть, но она не могла удовлетворить честолюбие Чун Яна, жаждавшего получить место при дворе.

Во время одиноких прогулок молодой человек часто проходил мимо пышных дворцов. Их ворота сторожили мраморные львы, на ступенях сидели слуги. Простой люд мог представить себе жизнь их обитателей по колокольне за стеной, башенке или коньку крыши изящного павильона. Время от времени из боковой двери появлялись лакей и служанки. Со двора, в сопровождении молодых господ, выезжали обитые ярким шёлком кареты. Случалось, ветерок откидывал занавеску окошка, и тогда Чун Ян пытался издалека разглядеть лицо красавицы, краешек её платья или украшенную драгоценными каменьями причёску.

Проснувшись однажды утром, Чун Ян вспомнил приснившийся ему странный сон. Одетый в алую тунику, расшитую хищными птицами,[6] он почему-то командовал армией, выстроенной у подножия Великой Стены. Перед харчевней шли петушиные бои. Зрители ругались, хлопали в ладоши, восторженно кричали. Двое мужчин затеяли драку, вокруг поднялся ужасный гвалт. Накануне Чун Ян потратил на выпивку последний грош. Он лежал на вонючей подстилке и смотрел в покрытый жирной грязью потолок.

Чун Ян не мог заставить себя просить милостыню, и его мучил голод. Хозяин харчевни собирался выбросить его на улицу. Где он найдёт приют и работу, чтобы дождаться оглашения результатов?

Молодой человек готов был снова погрузиться в сон, но тут кто-то самым грубым образом встряхнул его и поднял на ноги. Солдаты заставили его опуститься на колени перед офицером. Тот вытащил из длинного рукава свиток и громким голосом прочёл указ Императора, повелевавший Чун Яну явиться во дворец.

Потрясённый случившимся, он простёрся ниц, вытянув руки в сторону Запретного города. Офицер спрятал свиток, схватил лежавший на циновке шёлковый кафтан и силой напялил его на Чун Яна. Солдаты расчистили дорогу, оттолкнув хозяина и других постояльцев. Хмель ещё не выветрился из головы Чун Яна, и идти сам он не мог. Его вытащили наружу и усадили на лошадь. Солдаты ударили в гонги, разгоняя толпу, и отряд тронулся в путь.

Во дворце, перед Вратами Полудня, собралось человек десять соискателей. Как только появился Чун Ян, отвечавший за ритуал офицер построил их и повёл к Запретному городу, где приказал ждать начала аудиенции на ступенях зала Вечной Гармонии. Чун Ян смутно осознавал происходящее. Он стоял, опустив голову, уставившись на носки своих ботинок, и пытался сдержать дурноту.

Неожиданно зазвучала громовая музыка. Церемониймейстер трижды щёлкнул кнутом. Чун Ян, по примеру остальных, простёрся ниц.

В зале Вечной Гармонии чей-то голос назвал имя нового придворного, и его бесконечным эхом повторили прислужники и члены императорской стражи. Чун Яну показалось, что он узнал своё имя, но у него шумело в ушах, кружилась голова, и он не мог отличить реальность от иллюзии и предпочёл сохранять молчание и не шевелиться.

Видя, что Чун Ян не возносит благодарность за высшую милость, офицер грубо толкнул его в спину. Он мгновенно протрезвел от боли и понял, что для него началась новая жизнь.

Когда церемония завершилась, новые императорские мандарины вышли из дворца через Врата Безупречной Морали, Величайшей Осмотрительности, Полудня и Небесного Покоя. Они пересекли мост через Золотую реку. Перед Вратами Долгого Мира в восточной части дворца был приготовлен пир. Трёх первых победителей одели в пунцовый шёлк и увенчали шляпами с золотыми цветами. Звучали тосты за долголетие Императора и славу Империи. Потом мандаринам помогли сесть на богато убранных лошадей и проводили в город. Чун Ян видел своё имя на пекинских бульварах. Любопытные собирались на тротуарах, чтобы поглазеть на него. Юные девушки выглядывали из-за газовых занавесок, смеялись, бросая робкие взгляды из-за веера.

Потрясённый хозяин харчевни умолял Чун Яна перебраться в его дом. Он переселил семью и предоставил в распоряжение молодого мандарина своих лакеев и служанок.

На город незаметно опустилась ночь. Стало тихо. Чун Ян прилёг, и им овладели сомнения. Сколько раз он мечтал о роскошной жизни! Но какое счастье сулит ему новое существование? Чем оно будет отличаться от жизни обычного учёного человека? Он забудет о голоде и холоде, которые подчас терпел в горах. Но какой ценой? Чун Ян знал, что его ждёт при дворе. Конфуцианская мораль предписывала человеку самоотвержение, отказ от себя, преданность государству и покорность своему господину, но в трудах по истории описывались лишь интриги, борьба за место у трона да неутолимая жажда власти.

Воплощённая мечта перестаёт быть мечтой. Никогда ещё Чун Ян не был так прозорлив, как в это мгновение. Если сегодня он примет подарок Судьбы, завтра она начнёт искушать его бесконечными посулами славы. От мыслей о будущем у Чун Яна кружилась голова.

Мысли о Люй И утешили его. Он представлял себе, как она, одетая в платье изумрудного цвета, плетёт бамбуковые корзины, сидя у очага. Люй И была простой и застенчивой, ценности её мира не имели ничего общего с тем, что ждало Чун Яна. Он вернётся домой. Люй И решит, что ему делать со своей жизнью. Если она захочет, он откажется от места и покинет столицу.

На следующий день Чун Яну доставили подарки Императора: украшенный драгоценными каменьями парадный кафтан, слитки золота и рулоны парчи. Чун Ян должен был облачиться в новую одежду и отправиться во дворец, чтобы лично поблагодарить Его Императорское величество. Повелитель воздал должное его таланту и дал ответственную должность. Выслушав речи Чун Яна, Император спросил, женат ли новый мандарин. Чун Ян заколебался — они с Люй И не совершили обряда — и, покраснев, ответил «нет».

Начался ритуал бесконечных восхвалений и благодарственных речей. Чиновники, один за другим, поздравляли нового молодого мандарина. Каждый хотел заручиться дружбой человека, которого Император отметил своей милостью. Ему дарили золото, терпеливо, с показным добродушием, описывали жизнь при дворе. Вкрадчиво объясняли, кто кому противостоит и какие опасности его могут подстерегать. Чун Ян наносил ответные визиты мандаринам. Представлялся министрам. Принцы и герцоги приглашали его отобедать. За столом велись беседы об аграрной реформе, приграничных стычках и важных назначениях. Гости наслаждались обществом знаменитых поэтов и куртизанок, услаждали слух искусством великих музыкантов, баловали себя доставленными издалека экзотическими фруктами.

На одиннадцатый день Чун Яна посетил императорский церемониймейстер, строгий и надменный восьмидесятилетний старец. От имени младшего брата Императора принца И Юя он предложил Чун Яну вступить в брак. Молодой принц, сказал он, не раз восхищался изысканностью манер и утончённостью черт нового лауреата и предвидит для него необыкновенное будущее. Он решил — разумеется, с согласия Чун Яна! — посоветовать своему брату Императору отдать молодому человеку руку одной из их сестёр. Пятнадцатилетняя принцесса, добавил старик, наделена благородным сердцем и редкостной красотой.

Слова придворного повергли Чун Яна в смятение.

За несколько дней при дворе он научился понимать скрытые намёки и умолчания. Десять лет назад Император занял трон, едва достигнув девяти лет от роду. Бабушка-императрица, следуя законам предков, запрещавшим женщинам заниматься политикой, отказалась быть регентшей. Власть досталась дряхлым министрам, чьи молодые годы пришлись на эпоху царствования Жэ Цзуна, дедушки нынешнего Императора. Евнух Ван Чжэнь пользовался абсолютным доверием Небесного ребёнка. Его влияние неуклонно росло, и вскоре юный Император уже не мог без него обходиться. Когда умерла императрица-бабушка и министры-регенты, Ван Чжэнь при поддержке палачей Цзинь И[7] расправился с оппозицией и захватил власть. Несмотря на молодость, принц И Юй обладал живым и просвещённым умом. Объединённые ненавистью к евнуху Ван Чжэню генералы сплотились вокруг юноши и помогали ему советами. Принц хотел женить Чун Яна на сестре, чтобы привлечь его на свою сторону.

Чун Ян притворился больным и три дня просидел взаперти.

Он сказал Императору, что одинок, и теперь не мог признаться, что в его жизни есть женщина. За обман Сына Неба полагалась смерть, а Чун Ян вовсе не хотел лишиться головы. При дворе его считали холостяком, так что, отвергнув руку принцессы, он бы проявил нелепую дерзость, ему грозила бы ссылка.

Чун Ян должен был сделать выбор: стать шурином Императора, познать величие, возвыситься — и жить среди тигров или вернуться к покою простого семейного счастья.

И почему только Любовь и Честолюбие никогда не ходят рука об руку!

Свадебные торжества длились три месяца. Весь Пекин веселился и праздновал. Новый член Небесной семьи покорил народ своим благородством, красотой и задумчивым видом.

Чун Ян поселился в роскошном дворце, который Император подарил новобрачным. За домом, под окнами супружеской спальни, простирался сад с гротами и беседками.

Однажды ночью Чун Яну почудился во сне голос Люй И. Он вскочил. Ветер шелестел листвой деревьев, создавая иллюзию её присутствия где-то там, в темноте.

— Люй И… — пробормотал он. Пионы раскачивались на длинных стеблях, шепча ему слова укоризны.

Принцесса была умной девушкой и умела упреждать малейшее желание супруга. Она не знала, о чем он печалится, но, чтобы развеять его грусть, приказала построить огромный корабль, и летом венценосная чета спускалась по Большому Каналу, наслаждаясь изысканными яствами под звуки флейты. Принцесса учила журавлей танцевать при лунном свете, устраивала праздники, где выступали лучшие оперные артисты, проводила поэтические турниры и строила дворцы на принадлежавших им обширных землях. Чтобы доказать мужу свою любовь, она с великой нежностью выбирала для него самых прекрасных наложниц, надеясь, что любовные игры развеселят Чун Яна.

При дворе новый фаворит был серьёзен, холоден и проницателен, чем внушал окружающим безусловное уважение. Император поручил Чун Яну проведение аграрных реформ, и он с блеском справился со своей миссией, усилив тем самым влияние И Юя. Но вокруг него было много врагов. Евнух Ван Чжэнь люто его ненавидел. Другие завидовали его богатству, но восхищались рассудительностью, терпением и выдержкой. Вовлечённый в интриги, он стал жестоким, научился улещивать одних и уничтожать других. Он спас от голода тысячи крестьян, но обрекал своих недругов на пытки и гибель. У него изменился характер. Он часто впадал в ярость. Порой он искал убежища в уединении и тогда вспоминал прежнюю жизнь, которую вёл после смерти родителей. Тишина и успокаивала, и угнетала его. Он звал слуг и приказывал готовить пир. Дворец украшался шелками, прибывали весёлые гости — генералы, мандарины, придворные. Сладкая лесть заставляла Чун Яна забыть о горах, бамбуковой роще и бедной хижине.

Как-то раз он увидел во сне Люй И.

«Примите мои поздравления», — с поклоном промолвила она. Чун Ян не мог отвести от неё взгляда. Она ничуть не изменилась.

«Поздравляю, — с грустью в голосе повторила она. — Вы достигли вершины славы».

От волнения Чун Ян почти лишился слуха и не разобрал её слов. «Наконец-то ты здесь», — со вздохом промолвил он и подошёл, желая обнять Люй И, но она отступила назад.

Чун Ян тысячу раз воображал себе первые мгновения их новой встречи, но и подумать не мог, что она наполнит его душу таким счастьем. Он забыл, как виноват перед Люй И. Ему казалось, что они расстались только вчера, ему так её не хватало! Он радостно улыбнулся.

Его улыбка обидела молодую женщину, и она исчезла.

«Постой, Люй И, не уходи! Не оставляй меня одного!»

Чун Ян проснулся и почувствовал себя самым несчастным человеком в Поднебесной. Он оттолкнул лежавшую рядом наложницу. День ещё не занялся. Он выскользнул из комнаты, достал золотые слитки, приказал принести подбитый мехом плащ, объявил, что его срочно требует Император, и вскочил в седло, запретив слугам ехать следом. Не пройдёт и десяти дней, как он будет в горах и заключит Люй И в объятия.

На улице он обернулся и взглянул на дворец. Украшенные драконами фонари освещали пурпурные стены и ворота с бронзовыми заклёпками. Павильоны и башни за оградой отбрасывали на землю причудливые тени. Последний символ его славы… Когда взойдёт солнце, дурные сны развеются и Чун Ян, сняв придворные одежды, обычным путником поспешит домой.

Он уже собирался пустить своего скакуна в галоп, когда его окружила группа всадников. Они выкрикивали его звание. Евнухи передали Чун Яну приказ Императора явиться ко двору. Монголы перешли китайскую границу и заняли город Та Тун.

В середине месяца седьмой луны Император вывел пятьсот тысяч солдат за стену через ворота Цзюй Юнь. Ван Чжэнь, много лет снабжавший монголов оружием, пытался сломить дух армии на всём пути её следования. На полпути к Та Туну евнух убедил Императора вернуться в Пекин. Монгольская кавалерия настигла отступавшую в беспорядке китайскую армию. Триста тысяч солдат были убиты, погибли пятьдесят мандаринов и столько же генералов. Император попал в плен.

Чун Ян собрал выживших, приказал повесить Ван Чжэня и сумел добраться до Пекина. Потрясённые разгромом армии придворные поговаривали о переносе столицы на юг. Чун Ян воспротивился этой затее и с помощью генералов посадил на трон принца И Юя, разрушив планы врагов, державших в заложниках Императора. Когда Ин Цзун вернулся в Пекин, его арестовали по приказу младшего брата, не желавшего расставаться с короной.

Война усилила влияние Чун Яна. Новый император назначил его первым советником и дал титул великого маршала. Он так крепко держал в руках двор, что мог никого не опасаться. Даже Сын Неба не осмеливался принять ни одного решения без совета с Чун Яном. Народ почитал его как спасителя Китая. Он выезжал в город с необычайной помпой: трубачи трубили в фанфары, развевались на ветру флаги, зорко смотрела по сторонам охрана, глашатаи выкрикивали его титул. Судьба Чун Яна, в начале пути подобная тоненькому ручейку, уподобилась теперь бурной полноводной реке. Люди искали его милостей и защиты. Ловили его взгляды и жесты, старались угадать и предвидеть намерения, чтобы получше угодить могущественному сановнику. Те же, кому не удавалось добиться аудиенции, пытались подкупить его приближённых, которых опасались не меньше хозяина.

Чун Яну исполнилось тридцать лет. Он с упоением и печалью осознавал, как растёт его власть и множится богатство. Собственное величие льстило его самолюбию и тревожило душу. Опасаясь покушений на свою жизнь, он удвоил охрану и приказывал слугам пробовать все блюда, которые подавались ему на стол. Он был суеверен и исповедовал все религии. Желая умилостивить богов, он приказал возвести в окрестностях Пекина таоистский храм, тибетскую пагоду и буддистский монастырь и приказал возносить молитвы от его имени. До осады Пекина Чун Ян подумывал отказаться от почестей и вернуться в горы, но теперь, став хозяином Империи и озаботившись величием страны как собственной вотчины, передумал.

Образ Люй И неотступно преследовал Чун Яна. Лишь о ней сожалел этот осыпанный почестями и милостями всесильный человек. Ему подавали к столу изысканные блюда, а он мечтал о её простой стряпне. Его окружали самые знаменитые красавицы Империи, а он сожалел, что ни одна не может сравниться с Люй И. Ему нужна была такая женщина, как она: нежная, скромная и невинная. Она сумеет утешить его, застенчиво опустив глаза. Её улыбка осветит его жизнь подобно солнечным лучам.

Муки совести Чун Яна были нестерпимы, но он принимал свою одержимость как наказание свыше. Ужас поселился в его душе, и он сообщил своей царственной супруге, что решил взять новую наложницу. Чун Ян послал в горы солдат, прислужниц и музыкантов. Написал Люй И письмо, в котором поведал о том, как жил после их расставания, объяснил своё положение при дворе. Он умолял простить его за молчание и приехать в столицу.

Чун Ян нетерпеливо ждал ответа, надеясь на скорую встречу с Люй И, но посланные им люди вернулись одни. Управляющий вернул хозяину парчу, жемчуг, драгоценности и передал ему письмо. Чун Ян узнал почерк Люй И.

Она благодарила его за подарки и сообщала, что не нуждается в роскоши, ибо привыкла к простой сельской жизни. Годы разлуки нисколько не умалили её чувств. Она жила воспоминаниями и была счастлива, что её окружают принадлежавшие ему вещи. Брат хотел увезти её, но она отказалась последовать за ним. Преданная мужу душой и телом, она ощущала себя тенью его света. При дворе она стала бы его рабыней, его игрушкой. В горах она могла любить его и быть любимой без обмана. Власть и богатство — пустые мечты. Она будет ждать его возвращения, если понадобится — до конца своих дней.

Письмо Люй И привело Чун Яна в отчаяние. Он разъярился, прогнал управляющего и послал в горы личного секретаря с небольшой охраной, запретив надевать богатые одежды. В письме он снова молил Люй И приехать, обещал, что возведёт для неё холм в окрестностях Пекина и посадит там бамбуковую рощу, чтобы она могла жить в тишине и покое, вдалеке от мира.

Отправив гонцов к Люй И, Чун Ян снова поддался нетерпению и страху. Он с мрачным наслаждением воскрешал в памяти свою гору — огромный, полузабытый, далёкий мир. Ему чудились аромат бамбука и запахи кухни, свист ветра, терпкий вкус чая и журчание источников, составлявших безвозвратно утраченную жизнь.

Как ему вернуть всё это?

Однажды вечером Чун Ян увидел во сне Люй И — похудевшую, с запавшими глазами и потускневшими волосами.

Она издала тяжкий вздох, долго смотрела на Чун Яна, а потом принялась молить его вернуться.

Тихий голос Люй И едва не разорвал сердце Чун Яну. Он хотел поведать ей о своих печалях, объяснить, как сильно по ней тоскует. Он готов был признаться, что жизнь сановника стала для него невыносимой.

Но гордость лишила его голоса.

Глаза Люй И стали чёрными, как ночь. Она вдруг словно испугалась чего-то, закрыла лицо ладонями и растаяла во мраке. Желая задержать Люй И, Чун Ян выкрикнул её имя, но она не ответила. Он услышал позвякиванье нефритовых колец, им овладела тоска по былому счастью, и он проснулся в слезах.

Второй отряд вернулся в Пекин с новым письмом от Люй И. Она призывала его немедленно удалиться от двора, словно считала, что там ему грозит ужасная опасность.

Чун Ян был вне себя. К чему это ожидание, почему она упорствует? Он полагал, что знает ответ.

Она решила ответить верностью на его непостоянство, противопоставить своё смирение его тщеславию.

Никто, кроме Люй И, не осмеливался противоречить ему и выказывать непослушание. Чун Ян восстал против жены, о которой не мог не думать, хотя она осмелилась ослушаться. Он позвал к себе личного секретаря и поручил отвезти Люй И грамоту о разводе и золотые слитки.

Однажды ночью он был один на веранде и среди моря пионов увидел женщину в изумрудном платье. Он вздрогнул, решив, что видит сон. Но она заговорила с ним. Голос её звучал ясно и отчётливо, его не заглушал шелест цветочных лепестков.

— Почему вы не позволяете мне подождать? Зачем отнимаете надежду?

Она побледнела И замолчала, переводя дыхание. Чун Ян заметил, что Люй И одета, как в самую первую их встречу, когда она вышла к нему из паланкина. Её волосы обрели прежний блеск и переливались в ночи. Тонко накрашенное лицо сияло. Из-под воротника верхнего, изумрудного, платья выглядывало нижнее — бирюзовое. Платья были сколоты изумрудной застёжкой и перехвачены на талии поясом, сплетённым из золотых нитей. На поясе, связанные лентой, висели пять нефритовых колец. Первое было цвета осенней листвы, второе — цвета огня, а последнее — красное, как кровь.

— Вы приказываете мне уйти, — продолжила она звенящим от отчаяния голосом. — Я подчиняюсь! Прощайте, Чун Ян! Вы подарили мне жизнь и с нежностью ухаживали за мной. Вы внушили мне чувство такой силы, что я не знаю, какое имя ему дать. Вы неверно меня поняли. Я не презираю вас. Я всего лишь пыталась дотянуться, дорасти до вас. Теперь, раз мне больше нельзя следовать за вами, я отдаю вам свою жизнь!

Чун Ян хотел возразить, но она отвернулась. Резкий порыв ветра пролетел по саду, и шёлковое платье Люй И зашелестело и заструилось. В лунном свете Чун Ян увидел, как ноги его жены уходят в землю, а распущенные волосы превращаются в хрупкие ветки. Глаза, рот и нос исчезали за чешуйчатой корой, которая постепенно прорастала на её коже.

Люй И исчезла, и вместо неё появилась плакучая ива. Её крона шелестела — так, словно молодая женщина всё ещё говорила со своим мужем. Поражённый Чун Ян не успел вымолвить ни слова. Листья пожелтели и облетели. Ветер подхватывал их, кружил в воздухе и уносил за стену. Через мгновение от дерева остался один трухлявый ствол.

В саду появился Цин II, которого Чун Ян не видел уже очень давно. Он бросился к плакучей иве, обнял её, оросил горькими слезами и повернулся к изумлённому Чун Яну.

— Мы — не люди, — сказал он. — Мы — те плакучие ивы, что вы посадили под окнами своего дома. В детстве сестра поклялась вознаградить вас за доброту. Теперь судьба велит нам расстаться.

Он поклонился Чун Яну и исчез в темноте.

Чун Ян очнулся, обвёл взглядом сад и не нашёл в нём ничего необычного. Лепестки пионов трепетали под ночным ветерком, словно кто-то что-то неслышно шептал.

Гонец, посланный Чун Яном в горы, вернулся в Пекин и привёз назад золото.

На границе стало неспокойно. Чун Ян покинул столицу, забрав с собой маршальскую печать. Доброжелатели предупреждали, что отсутствовать при дворе опасно, но он верил, что его тоску и уныние излечит только война.

За Великой стеной, в краю варваров, ветер перекатывал по земле огромные, как колёса повозок, камни. Ржали лошади, хрипло пели рожки, хлопали флаги, звенела сталь клинков. Напряжение, ужас и жажда славы наполняли душу Чун Яна новым покоем и ясностью.

В середине шестого новолуния с неба посыпались мохнатые, как гусиный пух, хлопья снега. После сражений на девственно-белой земле оставались лежать тела убитых воинов и мёртвые лошади, трава была красной от крови.

Чун Яну доставили послание Императора. Властитель писал, что скоро умрёт, и маршал поспешил вернуться в Пекин. Стражники арестовали его у ворот Дворца.

Несколько министров воспользовались отсутствием Чун Яна и агонией И Юя и отдали солдатам приказ окружить дворец.

Произошёл государственный переворот, И Юй умер, Ин Цзун получил свободу, вернул себе трон и приговорил Чун Яна к смерти. Он был женат на принцессе из императорской семьи, поэтому год спустя смертную казнь заменили ссылкой на Утёс мира.

Путь туда лежал через родной город Чун Яна. Его вели по главной улице, и привлечённые звуками гонгов и звоном кандалов на ногах преступника зеваки сбегались поглазеть на него. Чун Ян увидел дом отца, который покинул двенадцатилетним мальчиком, и умолил стражников отвести его туда, отдав им последние гроши.

От былой роскоши не осталось и следа: ставни валялись на земле, крыша поросла травой. Мародёры пробили стену и украли детали мраморной отделки, разрушили колонны, выломали дверные рамы из драгоценного дерева. Исчезло всё, что представляло хоть какую-то ценность. От детства Чун Яна ничего не осталось.

Перед пыльными, затянутыми паутиной окнами его комнаты стояли сгнившие стволы двух плакучих ив.

Чун Ян вспомнил сцену расставания с Люй И: он обнял её и увлёк под старое дерево, что росло у дороги, и они поклялись найти друг друга в самом начале следующей жизни и быть, как брат и сестра.

Впереди Чун Яна ждали мрак и одиночество.