"Мистерия, именуемая Жизнь" - читать интересную книгу автора (Алексеева Марина Никандровна)

Глава 4. Мальтийский вариант

— С чего мне начать? — спросил дон Энрике.

— А начните-ка с себя, — мягко сказал Арамис, — Расскажите о себе. Вы о нас много знаете, а я вас совсем не знаю. Вот и расскажите, что считаете нужным.

— Я не знаю, что говорить, — вздохнул рыцарь, — Да стоит ли? Разве вам интересно?

— Вы были так красноречивы и остры на язык, когда речь шла о королях и министрах, а когда заговорили лично о вас — вы смущаетесь.

— Спрашивайте, я отвечу.

— Сколько вам лет, дон Энрике де Кастильо?

— Двадцать… скоро будет.

— Скоро — это через год или через два?

— Через год, — виновато сказал дон Энрике. Арамис улыбнулся.

— Вы недавно в Ордене?

— Сравнительно недавно.

— Вы не хотите уточнить?

— Помните мирный договор между Францией и Испанией? Помните, когда ваш король женился на Марии-Терезии? Вот. С тех пор.

— А до тех пор, чем вы занимались?

— Учился. Были кое-какие приключения… И еще… готовил себя к военной карьере.

— Ваши родители не возражали против вашего решения?

— Мой отец погиб в битве при Рокруа. А мать была согласна. У меня есть еще старший брат. Он женат. Дети есть.

— Вы мечтали стать полководцем? Взять реванш… за Рокруа? Стать испанским Конде?

Дон Энрике вздохнул.

— А мирный договор сделал реванш невозможным, и вы решили обратить свой меч против мусульман?

— Да, примерно так все и было. Но откуда вам известно?

— Я же священник, мой юный Сид!

Дон Энрике совсем смешался.

— Зря я сболтнул о Сиде, — сказал он, — Привычка.

— Во Франции Сид очень популярен, — сказал Арамис, — С легкой руки господина Корнеля. Впрочем, кабальеро, возможно, у вас еще будет случай стать вторым Сидом или "испанским Конде". И отомстить Людовику Четырнадцатому за вашего отца, убитого под Рокруа.

Дон Энрике насторожился.

— При чем здесь Людовик? Разве пятилетний карапуз в ответе за гибель полковника испанской пехоты — это у нас лучшие войска! Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что война, о которой вы мечтали, может начаться в скором времени. А испанская пехота… Я знаю, чего она стоит. И вы, быть может…

— Этим-то вы и страшны, — перебил дон Энрике.

— Я сам?

— Вы — иезуиты. Вы для того выпытывали мою биографию, чтобы натравить меня на Францию? А у меня нет предубеждения против французов. У меня есть друзья, ваши соотечественники, и я уверен, что войны не будет.

— Испания может выступить в защиту прав принца-узника. Вот вам и война. Вы ведь знаете, в каком родстве этот несчастный пленник с его католическим величеством, королем Испании.

— Брак Людовика Четырнадцатого и Марии-Терезии сделал эту войну невозможной. Тем более теперь, когда у них дофин родился! К соглашению можно прийти путем переговоров. Договорились же наши страны по всем статьям, когда мир висел на волоске. И даже с мятежным Конде уладили.

— Мятежный Конде — не близнец короля. На Людовика нужно оказать очень сильное давление, чтобы он уступил. Но он уступит.

— Я вас слушаю и удивляюсь! Вы, француз, собираетесь подготовить вторжение испанцев? Хотите повторить «подвиг» Анри де Сен-Мара? Вспомните, как оборвалась его жизнь!

— Я все-таки старше и опытнее Анри де Сен-Мара…

— И значительно хитрее… — вставил рыцарь.

— А разве вас не возмущает судьба принца, чьи права так жестоко попраны?

— Возмущает. Но я скажу вам одно: эти вопросы нужно решать мирным путем. И лучше забудьте об испанском варианте!

Арамис усмехнулся.

— Есть еще и английский вариант. Наш бедный узник — двоюродный брат Карла Второго.

— Карл Второй живет с Людовиком душа в душу.

— Карл Второй не знает некоторых обстоятельств из личной жизни его горячо любимой сестры. До Англии еще не дошла информация о гомосексуальных наклонностях Филиппа Орлеанского. Эта информация как бомба, готовая взорваться, стоит моим людям поджечь фитиль. И в нужный момент эта бомба сдетонирует…

— И все это ради жизни и свободы близнеца Людовика? Расславить на всю Англию то, что так тщательно скрывает от общества семья французского короля?

— Цель оправдывает средства, — холодно сказал Арамис.

— Грязные средства ради благой цели?

— Какой вы еще идеалист, дон Энрике!

— Вот, что внушает мне отвращение в деятельности вашей организации, господин генерал иезуитов! И вы, не гнушающиеся никакими средствами, еще присвоили своей шайке святое имя Иисуса!

— Я не царь Ирод и младенцев не убиваю. Но мое терпение не беспредельно. Думайте, что говорите, молодой человек!

— Прошу прощения, епископ, я увлекся.

— Вы сами в начале нашей беседы изволили упомянуть о том, что объединяет наши организации, а не разъединяет. Я позволю себе повторить приведенную вами цитату. "Идущий за мною сильнее меня". Иоанн Предтеча говорил об Иисусе. Льщу себя надеждой, дорогой иоаннит, что иезуиты в конечном итоге окажутся сильнее. К вящей славе господней, — кротко сказал Арамис.

— Вы профанируете имя Иисуса, — печально сказал дон Энрике.

— Вот как? А вы забыли о наших миссионерах, рядовых членах нашего Ордена, которые несут свой крест в далеких диких странах — во всем мире, проповедуя слово Божие? О людях, беззаветно преданных святой Вере Христовой, идущих на пытки и мученичество во имя торжество нашей веры.

— О них я не забыл, — тихо сказал дон Энрике, — Мы уже говорили о наших мучениках.

Он встал и перекрестился.

— Вечная память. Да, эти люди делают честь вашей организации. Это я и имел в виду, говоря о том, что нас объединяет. И, надо отдать вам должное, образование у вас тоже на высоком уровне. Но в вопросах военной подготовки, в морских сражениях вам до нас далеко!

— Мы еще очень молоды, — заметил Арамис, — У нас еще все впереди. И. кстати, основатель Ордена иезуитов, дон Игнасио Лойола был испанец. Ваш соотечественник, — и он слегка кивнул головой.

— Я знаю. А первый Магистр Ордена Госпитальеров, Раймунд де Пюи был француз. 1118 год. Если не ошибаюсь. Ваш соотечественник, — и Энрике в тон ему раскланялся.

— Браво, рыцарь! — улыбнулся Арамис, — А о наших методах предоставьте судить нам самим. Вы еще восторженный юноша и готовы считать иезуитов слугами дьявола, этакими ассасинами, исчадиями ада, потому что мы допускаем в борьбе с врагами нашей веры любые средства, включая кинжал, яд, политическое убийство, шантаж? Согласен, это не по-рыцарски. А мы себя рыцарями и не величаем. Я не лицемерю с вами, дон Энрике. Ваши-то тоже не невинные овечки. Но наши возможности шире, потому что мы допускаем те методы, от которых вы с юношеским максимализмом брезгливо открещиваетесь. Я признаю приоритет Мальтийского Ордена в военных вопросах. Я признаю ваши научные и медицинские достижения.

А сами-то вы участвовали в этих сражениях, которыми так прославились господа иоанниты?

— Еще нет. Но за ранеными мне доводилось ухаживать. Это входило в программу обучения.

— У вас еще все впереди, — грустно заметил Арамис, — Но, несмотря на ваш юный возраст, вас послали с таким серьезным поручением?

— Да, епископ. Мне доверяют, и меня сочли достойной этой чести. И еще я был вроде секретаря при Великом Магистре и его конфидентах.

— Тогда понятно, что вы владеете такой обширной информацией. Скажите, если Англия и Испания объединятся против Людовика, могу ли я рассчитывать на Мальту?

— Мальта против Франции? Вы с ума сошли!

— Не против Франции, а против Людовика XIV! Хоть Людовику и приписывают слова "Государство — это я!", постараюсь доказать ему обратное. Людовик XIV еще не Франция. Много на себя берет! Словом, если я создам политический кризис, могу ли я быть уверен в солидарности Мальтийского Ордена?

— Вы хотите сказать — спровоцируете политический кризис? И на какую солидарность вы рассчитываете? На войну?

— Гм… Не обязательно. Кризис — еще не война. Например, морская блокада…

— Наши никогда не пойдут на это, — убежденно сказал дон Энрике, — Вы, что ли, хотите, чтобы наш флот не пропускал суда из Тулона, Марселя и других портов южного побережья? А с севера натравить Карла Второго? На Карла тоже не рассчитывайте! Если ваша информационная бомба взорвется, Англия это переживет! После казни Карла Первого и непрерывных гражданских войн англичан уже ничем не удивишь. Что же до нас… Делать нам, что ли, нечего, чтобы закрывать морские пути для кораблей из Тулона и Марселя? Вы сидите здесь в глуши и не знаете, что на свете творится!

— Так расскажите, будьте так любезны. Развлеките провинциального священника.

— Подождите. Пожалуйста, подождите. Я в некотором шоке от того, что узнал от вас. О вашем испанском, английском, мальтийском вариантах военного блока против вашей родины.

— Никоим образом. Я устал повторять вам одно и то же — я угрожаю лично Людовику Четырнадцатому. От этого я не отказываюсь. И беру под защиту его всеми забытого брата-близнеца.

— Всеми?

— Всеми — кроме меня! Никому не нужный, лишний принц, лишняя лилия в венце французских королей. Дитя, обреченное на безвестность и забвение, брошенное собственными родителями. Разве не так? А Людовик… Он вам всем еще покажет. Он уже начал, и начало было впечатляющее! Я не исключаю возможность войны. Но короткая война — и затем продолжительный мир, гарантом которого будет Филипп, мой принц. Это лучше, чем череда непрерывных войн, в которые втянет Францию Людовик. Четырнадцатый. Вот что я хочу предотвратить. Вот что вы, мальчишка, никак не можете понять.

— Но в этой даже «короткой», даже «маленькой» войне будут новые жертвы! Не должны христиане убивать друг друга! Грех это!

— Это на Мальте вас осенило?

— Можно считать, что да. И поверьте, нам лучше объединиться против общего врага, с которым мы ведем борьбу почти в одиночку много лет подряд.

— Вы о мусульманских пиратах?

— О них, проклятых.

— К чести Испании, должен заметить — ваша страна давала отпор этим отщепенцам.

— Благодарю вас от имени Испании, — церемонно сказал дон Энрике, — да будет вам известно, что Франция вступила в войну с Алжиром.

— О! — воскликнул Арамис, — Отличная новость! И кто же руководит этой экспедицией?

— Герцог де Бофор.

— Тем лучше! Вы не поняли? Объясняю. Мне не хотелось бы драться с Бофором. Герцог мой старый друг. Я опасался, что его Людовик пошлет на Бель-Иль. Это было бы печально — велеть открыть огонь по Бофору. А если корабли нашего славного адмирала ушли в Алжир — от всей души желаю милому герцогу победы, попутного ветра, как говорится — семь футов под килем. И мы за обедом непременно выпьем за тех, кто в море. А поскольку у Людовика не лучший в Европе флот, я могу не опасаться нашествия и перевести дух.

— Вы так полагаете? — печально спросил дон Энрике.

— Я уверен, что Людовик не осилит войну на два фронта. Но нельзя ли поподробнее о милейшем Бофоре? Впрочем, ваша новость стоит того, чтобы мы не откладывали до обеда.

Арамис позвонил. Принесли вино.

— Итак — до дна — за тех, кто в море.

— За тех… — тихо сказал дон Энрике. — О Бофоре?

— О Бофоре.

— Я расскажу вам все, что знаю, хотя знаю я не так уж много. А для начала взгляните на это, — с этими словами дон Энрике достал из кармана сложенную афишку, развернул ее, и, расправив на столе, подал Арамису. С афишки улыбался розовощекий усатый красавец в гвардейском мундире на фоне парусника и ярко-голубого моря. Заставка в низу афишки изображала шпаги, ядра, мушкеты, пушки. Якорь. В центре композиции афишки красовался раскрытый пиратский сундук, битком набитый золотом и разными сокровищами.

— Солдат! Хочешь разбогатеть? Вступай в армию Бофора! — прочел Арамис и иронически заметил: — Дешевка! На такую рекламу клюнут разве что романтические мальчики, подобные вам, дон Энрике…

— У вас другие предложения?

— Надо подумать, — сказал Арамис, — Я не занимаюсь рекламой и вербовкой охочих до приключений юнцов. И я, честно говоря, не успел свыкнуться с этой мыслью — о том, что мы вступили в войну. Все это как-то неожиданно. И подобными афишками увешан весь Париж? Кто же художник? Исполнено смело, надо отдать должное… Люк… Люк Куртуа… Люк Куртуа? Такого не знаю. Кто-то из молодых.

— Я привез вам только один вариант — наиболее яркий и нахальный. Есть и другие подобные произведения, более тупые. Париж, вы говорите? Не только Париж. Я проезжал Нант, там все этими бравыми ребятами увешано — от лавок до церквей. Люк — художник при Штабе Бофора. Восходящая звезда, говорят. Даже по этой работе видно.

— Что ж, — сказал Арамис, — Когда-то надо было начинать. Правда, несколько преждевременно…

— Но теперь, епископ, появляется возможность выступить единым фронтом против общего врага. Если ли смысл в том, чтобы распылять силы на междоусобицы? Это еще один мой аргумент против вашего варианта. Я не уверен, что Испания соберет большой флот. Но Пираты Берберии — наши заклятые враги. Франции они так не досаждали, как Испании, должен заметить. Политика в Средиземноморье складывается так, что ни королю Испании, и Великому Магистру невыгодно ссориться с Людовиком Четырнадцатым. Мы должны быть едины.

— А конкретнее? Мы — это…

— Мы — это вот!

Энрике де Кастильо нарисовал геральдическую лилию, восьмиконечный крест Мальтийского Ордена, льва и замок — эмблему Испании.

— Сколько в вас еще детского пафоса и романтики, дон Энрике! Лилии Франции… Львы и замки Леона и Кастилии, крест Мальтийского Ордена… Украсьте этими дорогими вам символами вот эту афишку.

— Люди умирают за эти символы, епископ.

— Новобранцев Бофора приглашают умирать не за символы, а за сокровища, — Арамис щелкнул ногтем по сундуку с золотом на заставке, — В соответствии с нравами эпохи. За лилии! Держите карман, сир. Таких дураков нынче нет.

— Такие дураки еще остались. И я один из них. На протяжении столетий мой Орден воевал с исламом, — сказал дон Энрике, — Из этого не делали шума, это была наша работа. Наша повседневная жизнь. Беспрерывная война. Но во Франции экспедицию Бофора провозгласили Девятым Крестовым Походом, и вся эта экзотика моментально вошла в моду. Мы присоединимся к Бофору. Но все то, что предшествовало этой войне, напоминало разрекламированную премьеру модной пьесы — жанр определить затрудняюсь, ваше преосвященство.

— Жанр определит время, — заметил Арамис.

— И вот: зрители ждут! Зрителям нужно нечто экстраординарное!

— Бофор зрителей не разочарует, — улыбнулся Арамис, — Значит, с Людовиком мир и дружба. А мой протеже… Я о принце говорю — будет гнить в тюрьме?

— Знает кошка, чье мясо съела, — фыркнул дон Энрике.

— А это вы к чему?

— Что же вы его в Во-ле-Виконте бросили на произвол судьбы?

— Так сложились обстоятельства. Но принц жив, я уверен, что Людовик не осмелится казнить брата. Боюсь только, бедный юноша попал из огня в полымя. И сейчас камера Бастилии показалась бы дворцом по сравнению с нынешним местом его заключения. Я склонен это предполагать потому, что после побега или неудачного похищения из тюрьмы за узником обычно ужесточают надзор. Это грустно, но приходится смотреть правде в глаза.

— Это тайна и для нас, епископ. О судьбе принца и нам ничего не известно. Но можно и нужно добиваться его освобождения законным дипломатическим путем. Такова точка зрения моих руководителей. Упомянутые вами европейские державы могут морально осудить Людовика и требовать восстановления нарушенных прав его брата, французского принца и испанского инфанта. Для Англии и Испании Филипп не чужой — мы говорили об этом. А вам мы готовы предоставить убежище. И не сравнивайте себя с освобожденным пленником мусульман. И к вам и к вашему другу будут относиться как к представителям принца, как к его ближайшим сторонникам, словом — как к важным персонам.

— Это равносильно признанию вины — искать убежища в Ла Валетте.

— Чтобы продолжить борьбу за права принца, но законными методами и организовать коалицию в его защиту! Чего вы тут ждете на Бель-Иле? Уезжайте, пока не поздно.

— Благодарю, молодой человек. Меня никоим образом не устраивает предложенный вами мальтийский вариант.

— Я сделал все, что мог, — вздохнул Энрике де Кастильо.

— Да. Ваша совесть может быть спокойна.

— А ваша?

— Моя… Тоже… Пафос и возвышенные слова оставляю юным. Стреляного воробья на мякине не проведешь.

— Это вы к чему? — спросил Энрике, складывая свою афишку.

— Оставьте, — сказал Арамис, — Пусть Портос полюбуется.

— Могу и вовсе подарить, епископ. Я не коллекционирую такую чепуху.

— И правильно делаете, дитя мое. Итак, на этот раз у нас все?

— Да, главное вы уяснили. Но позвольте еще злоупотребить вашим временем.

— Разве вы не все сказали?

— Почти все. Я вам не надоел?

— Вы, дон Энрике, для меня… довольно забавны. Простите за откровенность. В вашей честности и благородстве я не сомневаюсь. Знаете, вы даже чем-то походи на молодого Д'Артаньяна.

— Это не удивительно, — улыбнулся дон Энрике, — Я тоже южанин. Гасконь совсем рядом с Испанией. И еще… То же сказал обо мне и Атос.

— Так о чем у нас пойдет речь, дон Энрике?

— Вернее, о ком. О ваших друзьях, если позволите.

— Amicus amico, — произнес Арамис, — Вещайте.

Глава 5. Помощь друзьям и помощь друзей.

— Что же вы замолчали? — спросил Арамис.

— Собираюсь с мыслями, — сказал дон Энрике.

— Наша беседа вас утомила?

— Отчасти.

— Вы очень многословны, юноша. Для посланца военной организации это, мягко говоря, странно. Разве ваши командиры не приучили вас говорить самую суть?

— Четко, конкретно, по-военному? Конечно! Я мог бы изложить новости в двух-трех фразах, не злоупотребляя так бессовестно вашим временем.

— Так излагайте. А то вы смахиваете на школяра с ловко подвешенным языком, который выкручивается, не зная урока.

— О, на этот раз вы ошибаетесь, господин Д'Эрбле! Я знаю, что говорю. Но меня, можно сказать, бес попутал. Зная, как вы сильны в дискуссиях, я хотел попробовать свои силы.

— Вы решили поспорить со мной, наивный вы человек? Зря время теряли, право, зря. Возьмем моего милого Портоса. Вы не взялись бы с ним бороться?

— Я — с Портосом?! Ну, вы скажете! Я не слабак, но это чудо природы меня сразу одолеет. А престиж Ордена не позволяет, чтобы меня положил на лопатки ваш Геркулес!

— Вот так-то. Убеждать меня — такое же бесполезное дело, как драться с Портосом.

— Простите, епископ, но я не признал себя побежденным. А если я, в свою очередь, утомил вас…

— Вы полагаете, я беседовал бы с вами так долго, если бы меня это не развлекало? Я отнюдь не хочу вас обидеть, юный паладин. Мне тут, мягко говоря, скучновато. Кроме Портоса и парочки более-менее умненьких офицеров гарнизона поговорить не с кем.

— И вы от скуки взялись обучать Портоса психологии? Не поздновато ли?

— Может быть, может быть. Но вдалбливать Портосу азы психологии это все равно, что обучать ребенка алфавиту или основам арифметики.

— Ну а господа королевские офицеры?

— Молодежь! Что у меня общего с этими юнцами? Да если еще некий лейтенант приходит, не проспавшись после очередной пирушки, а некий капитан начинает излагать историю своих отношений с кузиной-бесприданницей, с которой вышеупомянутого капитана разлучили жестокие алчные родители… Словом, скука!

— А гарнизонные дамы? — лукаво спросил ваннского епископа рыцарь монашеского ордена.

Арамиса передернуло.

— Понимаю, — сказал юный паладин, — Вам, любимцу герцогинь, провинциальные дамы должны внушать ужас.

— Герцогини! Когда это было! Нет, я как духовное лицо, выслушиваю исповеди провинциалок, это мой долг, но порой, честно говоря, так и хочется завыть от тоски.

— Представляю себе! Жена полковника де Фромаж флиртует с лейтенантом де Круасаном.

— Вы любите сыр? — спросил Арамис.

…

Фромаж — сыр по-французски.

…

— Терпеть не могу! Я пошутил. Конечно, полковника с таким именем нет в вашем гарнизоне, равно как и лейтенанта де Круасана. (Круасаны я, кстати, люблю).

— Забавно, — улыбнулся Арамис, — Учтем ваши вкусы.

— Неужели я такой интересный собеседник? Вы это из вежливости говорите или вам очень скучно и все надоело?

— Полагаю, вы обучены фехтованию? — спросил Арамис.

— Вот на такой вопрос я могу и обидеться! — воскликнул испанец.

— Не обижайтесь, это шутка. В таком случае, вы поймете. Скучно, не правда ли, вести бой с очень слабым противником?

— Все мы когда-то были новичками. Но словесные бои — это не фехтование. Хотя… вы отчасти правы. Когда ведешь бой с достойным противником, появляется азарт, воля к победе. Могу я спросить вас кой о чем?

— Спрашивайте. Отвечу, если сочту нужным.

— В ваших словесных боях, которых вам так недостает на Бель-Иле, кого бы вы могли назвать самыми интересными и достойными противниками?

— Если вы осведомлены о моих делах, вы и сами скажете.

— Постараюсь. Д'Артаньян?

Арамис кивнул.

— Атос?

Арамис кивнул во второй раз.

— Господин Фуке?

Арамис пожал плечами.

— Господин Фуке — политический мертвец.

— Но он нанес вам поражение?

— Я еще возьму реванш… Но самой сложной, дон Энрике, была моя дискуссия с принцем в каземате Бастилии. Это была самая трудная моя победа. Гасконец, Атос, Персерен — все легче, чем с этим несчастным юношей…

— Вы считаете это своей победой? А знаете, почему принц доверился вам? И стал главным действующим лицом вашего заговора?

— У него не было выбора.

— От одиночества, господин Д'Эрбле, от одиночества! Вот со мной вы не справитесь. Я здесь у вас один-одинешенек, но за мной — мой героический Орден, моя друзья. Простите, если я обидел вас, но вы рассчитывали на совершенно одинокого человека, лишенного семьи, друзей, родины… А так, для меня, "юного паладина" — великая честь, что вы поставили меня в один ряд с умнейшими людьми нашей эпохи, с такими знаменитостями.

— Умного убедить или, по крайней мере, объяснить умному легче, чем тупому. Представьте себе, что сей список завершает имя коменданта Бастилии господина де Безмо. Вот с кем пришлось повозиться.

— Де Безмо — тупой? — спросил дон Энрике.

— Еще какой тупой! Не просто тупой. Тупой и еще тупее.

— Не повезло бедным узникам с комендантом, — сочувственно сказал дон Энрике, — А Портос — тупой?

— Портос — ребенок, — мягко сказал Арамис, — У него так и осталась душа мальчишки, несмотря на прожитые годы.

— "Будьте как дети", — сказал дон Энрике, — Не грех ли, святой отец, обманывать этого двухметрового младенца?

— Сделанного не исправишь, — вздохнул Арамис, — В нужный момент я все расскажу Портосу.

— Что он вступил в борьбу не с узурпатором, а с самим Людовиком Четырнадцатым? И вы полагаете, что ваша дружба выдержит этот удар?

— Наша — выдержит, — твердо сказал Арамис.

— А они тоже считают Портоса ребенком?

— Кто — они?

— Ваши друзья.

— "Большое дитя" — вспомнил Арамис характеристику гасконца — Портос по простоте душевной проболтался.

— Да, — мягко сказал Арамис, — Мы все так считаем. Я и мои друзья…

(Он поправился)…Мои друзья и я…

Но дон Энрике заметил эту невольную оговорку и задумался.

" Д'Артаньян сказал бы: мои друзья и я. Может быть, подумал бы все-таки: я и мои друзья. А Атос и сказал бы и подумал: мои друзья и я. Вот в таких невольных высказываниях и проявляется сущность человека. Это честолюбивый эгоист, стремящийся к власти, и все-то ему мало! Глава иезуитов — к чему он еще может стремиться! Если бы я когда-нибудь… (даже голова закружилась) стал Великим Магистром Мальтийского Ордена, я счел бы свою карьеру завершенной.

— Могу я попросить вас об одной услуге? — ласково спросил Арамис.

— Буду рад оказать вам услугу, господин Д'Эрбле.

— Это сущий пустяк. Во время беседы с Портосом за обедом титулуйте его герцогом. Вам это ничего не стоит, а ему будет приятно.

— Но он же не герцог!

— Да, он сейчас не герцог. Но я обещал ему этот титул от имени короля. Портос успел разболтать об этом каждому встречному-поперечному. Если бы мои планы не сорвал Фуке, он уже был бы герцогом.

— А пока на этот титул ваш друг официально не имеет права.

— Это его заветная мечта.

— Всего-то! Знаете, на что это похоже? Ребенок просит у родителей щенка, а ему дарят игрушечную собачку. Ребенок просит «купить» ему братика или сестренку, а ему дарят куклу.

— Герцогский титул из мечты станет реальностью. Чем бы дитя не тешилось…

— Тогда и обращайтесь ко мне с такой просьбой.

— Вы отказываетесь? — холодно спросил Арамис.

— Мне стыдно быть вовлеченным в ваш обман.

— Вы не намного моложе моего юного друга Рауля де Бражелона, но далеко не так тактичны.

— Он называл Портоса герцогом?

— Да. Когда мы в последний раз встретились с нашим друзьями в Бражелоне. Портос с этой новости и начал. Бедняга так спешил поделиться своей радостью.

— Вы уверены, что Рауль догадался обо всем, не принял слова Портоса за чистую монету?

— Теперь я в этом абсолютно уверен, — грустно сказал Арамис.

— Что ж, — вздохнул дон Энрике, — Тогда и я попробую. Но, упомянув виконта де Бражелона, вы облегчили мою задачу. Я все не знал, как сказать вам. Повторим-ка тост "За тех, кто в море" и…пожелайте удачи новому адъютанту герцога де Бофора!

— Неужели это Рауль?! — воскликнул Арамис.

— Да, — сказал дон Энрике, — Пейте же!

Арамис выпил.

— А почему это вас так удивляет?

— Так вот какое путешествие вы имели в виду!

— А вы полагали, речь идет об увеселительной прогулке? Война не прогулка.

— Мне следовало догадаться раньше. Атос… Тулон… Ну конечно… Теперь у старого епископа прибавится головной боли. И Атос там, в эскадре Бофора?

— Нет, господин Д'Эрбле. Атос в Париже.

— Атос отпустил его одного с Бофором?

— Во-первых, господин Д'Эрбле, «одного» отпускают ребенка в школу. Тоже мне, дитя! И еще — с виконтом поехал этот, знаменитый долговязый молчун, с внешностью Дон Кихота.

— Ах, Гримо…

— Во-вторых, — дон Энрике помахал афишкой, — У герцога подобралась весьма лихая очаровательная компания этаких сорвиголов…

— Совершенно неподготовленных к дикой тропической войне с озверевшими мусульманскими фанатиками. Мне не нравится такая ситуация. Но мои люди есть и в Алжире.

— Что же они там делают?

— Все, что нужно, — сказал Арамис, — Все, что угодно Богу. Да… Вы меня озадачили… Восточный вопрос становится все более актуальным.

— А сначала вы вроде как обрадовались. Драма, широко разрекламированная как Девятый Крестовый Поход. Восточная лихорадка. Зрители ждут, и Бофор их не разочарует. Даже эмблему везде рисуют — римскую девятку и католический крест. Но французы в этом не оригинальны. Еще при Фердинанде Католике, в начале прошлого века мы тоже называли "крестовым походом" войну с арабами. Я изучал это. Если интересно, могу поведать кое-какие факты.

— Я все это знаю, дон Энрике. Мне не нравится участие в этой военной драме моего юного друга.

— Ваш юный друг, как и Бофор, не разочарует зрителей. А Европа ждет: что-то будет!

— Посмотрим, — сказал Арамис.

— Посмотрим военную драму? — пошутил рыцарь.

— Посмотрим. Просто — по-смот-рим.

— В Испании очень популярны комедии плаща и шпаги, — заметил дон Энрике, — Вас устраивает такой жанр?

— Вполне, — на губах Арамиса появилась грустная улыбка, — Да и у нас сейчас трагедии не так популярны как комедии, благодаря господину де Мольеру. Правда, дуэлей в наших комедиях почти нет — король этого не любит. Так вы надеетесь, что из эпопеи Бофора получится комедия плаща и шпаги?

— Посмотрим, — сказал дон Энрике и повторил по-испански, — Vamos a ver! Я еще добавил бы определение "героическая"…

— Плащ и шпага, — задумчиво сказал Арамис, — Не вздумал бы только мой юный друг изменить жанр…

— Король, похитивший престол у родного брата, подлое предательство, лживые друзья и гора трупов в финале?

— Вы это о "Гамлете"?

— Я о пьесе, которую можно было бы назвать "Филипп, принц французский". Принц пока еще жив, и трагедию можно предотвратить. Вы можете представить не на сцене, а наяву гору трупов?

— Могу, — все так же печально проговорил Арамис, — Я все могу представить после Ла-Рошельской кампании, Фронды и Кромвеля…

— Так не уподобляйтесь Клавдию, самому отвратительному персонажу Шекспира!

— Вы отвлеклись от темы, дон Энрике.

— Да, вас ничем не проймешь… хотя… "Плащ и шпага", говорите? Ваш юный друг, судьба которого вам вроде бы не безразлична, того и гляди облачится в рыцарский плащ, подобный моему. Если не в красный — вам известно, конечно, епископ, что в бой наши рыцари надевают красные плащи?

— И зря они это делают. Демаскировка.

— Зато кровь не так заметна, как на ваших, синих.

— Что вы городите? И — при чем тут Рауль?

— Я собственными глазами видел прошение на имя Великого Магистра Мальтийского Ордена монсеньора Рафэаля Котонера, подписанное виконтом де Бражелоном.

— Быть того не может!

— Клянусь вам!

— Вот чертенок! Никогда не знаешь, чего ждать от этого мальчишки!

— Не хватайтесь за голову, епископ, вопрос еще не решен.

— Я не вижу никакой логики в этом сумасбродном решении.

— А я вижу. Виконт не хочет служить Людовику, разве не ясно?

— Вы правы… Но на собственном горьком опыте я…

— Вы?

— Да, я… Я когда-то расстался с женщиной, которую любил больше жизни и… надел сутану. С тех пор я не раз жалел об этом.

— Вы и сейчас любите эту женщину?

— Возможно, — пробормотал Арамис, — Дон Энрике, я не хочу никоим образом бросить тень на ваш уважаемый Орден и оскорбить вас лично, но у Рауля другое предназначение.

— Да, я понимаю, — сказал дон Энрике, — Младший представитель рода Де Кастильо — совсем не то, что единственный наследник Роганов и графа де Ла Фера. Я даже теоретически могу высказать свои предположения, предсказать будущее вашего молодого друга. Можно?

Арамис вздохнул и сделал легкий жест, приглашая дона Энрике продолжать.

— Брак с прелестной, знатной и богатой невестой — это идеальный вариант, но — вдруг да повезет! Затем карьера и…

Арамис усмехнулся.

— Так и будет, я очень хочу надеяться на это. А сейчас я вас удивлю, рыцарь. В отдаленном будущем не кто иной, как Рауль будет моим преемником.

Дон Энрике подскочил на месте.

— Рауль?! Генерал иезуитов?! Вы… пошутили?!

— Я серьезно, — сказал Арамис.

Дон Энрике подумал несколько секунд, а потом рассмеялся и воскликнул:

— А вы не ждите отдаленного будущего, епископ! Чего тянуть? Давайте поскорее, не откладывая!

— Сын мой, вы дали бы маленькому ребенку заряженный пистолет? Нет, не так ли? Я еще не настолько стар и слаб, чтобы уступить свою власть. А Рауль еще слишком молод. И еще — я не сделал всего, что хочу. Это время еще не пришло.

— А право, мне эта идея нравится! Но если бы вы пошли на это, молодой генерал иезуитов провел бы в вашей организации такие реформы, что Игнасио Лойола в гробу перевернулся бы, а души Уго де Пейна и Жака де Моле слетели бы с Небес белыми голубями, благословляя бывших иезуитов, новых тамплиеров.

— Вот-вот, — кивнул Арамис, — Поэтому я и говорю, что еще рано. Но это мое наследство.

— Если только наследник не откажется.

— Я одного не могу понять; если этот молодой человек вам так дорог, как вы могли сводить его невесту с Фуке? Как вы могли все видеть, что происходило в Фонтенбло прошлым летом и не вмешаться в его любовную историю?

— Фуке? Фуке любил другую женщину. Это был политический ход.

— Очень неудачный! Он погубил Фуке! Именно это Людовик никогда не простит ему. Фуке погиб, и погубило его письмо к Лавальер. То, что он хотел купить ее любовь. Любовь купить нельзя! Но вы же играли против Рауля! Вы предали его самого, его отца и его мать.

— Я проверял невесту Рауля. Если бы она позволила себя купить — от дальнейшей характеристики подобных женщин я, как лицо духовное, воздерживаюсь. Девушка оказалась бескорыстной, тем лучше. Что же до интриги с королем, я не особенно драматизировал ситуацию, будучи уверен, что м-ль де Лавальер останется… добродетельной…по крайней меня до тех пор, пока…

— Понял! Пока вы не подмените короля принцем Филиппом?

— Видите, юный паладин, это чудовище в сутане все предусмотрело. У злодея Арамиса, которого вы весьма неудачно сравнили с королем Клавдием, были благие цели.

— Благих целей нельзя добиваться преступными средствами!

Этот иностранец, мальчишка с ангельским лицом говорил могущественному генералу иезуитов то, что еще никто не осмеливался. Но то, что говорил юный паладин, иногда говорила Арамису его собственная совесть. Арамис задумчиво взглянул на дона Энрике.

— Простите меня, — взволнованно заговорил рыцарь, — Теперь я понимаю ваши мотивы… Если все так, как вы говорите… Филипп Французский… ваши друзья, титул Портоса, любовь Рауля, суперинтендант. Умный, интеллигентный человек, покровитель поэтов и художников…

— И, быть может, всеобщий мир, который остался несбывшейся мечтой нашего щедрого на войны Семнадцатого Века. Честность Фуке все разрушила.

— Но Людовик был коронован! — закричал дон Энрике, — Бог не допустил, чтобы его помазанник сгнил в казематах Бастилии!

— Опять двадцать пять, — простонал Арамис, — Ваши чувства достойны восхищения, но мы живем в жестоком мире.

— В этом жестоком мире должно быть что-то святое! Коронованный король, которому вся страна присягала на верность — разве его власть не от Бога?

— Вы серьезно считаете Людовик Четырнадцатого избранником Божьим? Мой Филипп по моральным и интеллектуальным качествам выше его, коронованного! Филипп, а не Людовик принес бы мир и Франции и Европе! Мы совершили бы великие дела. Но не все потеряно. Не все.

— Не все. Уезжайте с Бель-Иля с Портосом, пока не поздно.

— Куда?

— Куда хотите, я уже сказал вам: Мальта вас не выдаст.

— Если эскадра ушла в Алжир, нам нечего бояться.

— О, нет! Вам есть чего бояться! Не сегодня-завтра Людовик пошлет войска на Бель-Иль!

— Взгляните на карту. Вот Бель-Иль. Знаете поговорку о двух зайцах?

— Знаю. Но я знаю и то, что на Бель-Иле вот-вот высадится королевский десант. Уезжайте, пока не поздно! Вы мне не верите? Но, может, поверите моему Командору?!

— Как его имя?

— Дон Патрисио де Санта-Крус.

— Граф де Санта-Крус… — прошептал Арамис.

— Да! Ваш старый знакомый, не так ли? Граф и испанский гранд, который когда-то принес вам от Мари Мишон, белошвейки из Тура деньги на экипировку перед Ла-Рошельской кампанией. Помните нищего с двойными луидорами?

— Еще бы… — проговорил Арамис, — И это велел передать Санта-Крус?

— Да, — сказал рыцарь, — Ему-то вы доверяете? Такой человек как Санта-Крус не стал бы посылать гонца с секретным поручением, если бы дело того не стоило! Оставьте Бель-Иль, назначьте своего коменданта, и, когда королевские войска высадятся, генералы Людовика увидят пустую клетку. Поверьте, у нас верные сведения!

— Контрразведка? — прищурился Арамис.

— Епископ, трагедия тамплиеров нас кое-чему научила. Но секретная информация, план захвата Бель-Иля — все это вполне достоверно. Нас врасплох не захватишь и не возьмешь голыми руками. Поэтому мы в курсе всей геополитики — насколько это в наших возможностях.

— А если это дезинформация? — пожал плечами Арамис. — Если уж Людовик ввязался в войну с Алжиром, было бы целесообразно бросить основные силы на разгром пиратов.

— Имея в тылу вас, главу заговора, так жестоко задевшего его самолюбие? Кто больше оскорбил Короля-Солнце — мусульманские головорезы или ваннский епископ? Ему-то лично пираты ничего не сделали! Вы — другое дело! Вы же психолог! Или вы не знаете характер Людовика? Вы надеетесь, что он забудет о неудачном празднике в Во-ле-Виконте?

— Тогда он потерпит поражение на Севере и на Юге, — сказал Арамис, — Бель-Иль будет сопротивляться. Как некогда знаменитый Сент-Эльм против Драгут-Реиса и прочих бестий. Я одержу победу.

— Мальту осаждали турки! — воскликнул дон Энрике, — А это же ваши!

— Стоит мне сказать, что господин Фуке, сеньор Бель-Иля, брошен в тюрьму, вся Бретань вспыхнет как факел. Бретонцы более чем кто-либо верны своим сеньорам.

— О! Вы хотите оживить "политического покойника" — г-на Фуке? Использовать его имя, чтобы поднять Бретань на восстание?

— Воспользовались же вы именем Атоса, чтобы проникнуть в цитадель.

— Не делайте этого, епископ! Ваш пример с осадой Мальты неудачен. Оставьте остров. Не поднимайте мятеж. Людовик отзовет войска, и «Солей-Руаяль» возглавит караван, который приведет свежие силы Бофору. Вы же понимаете, что в одиночку Бофор не одолеет этих дьяволов! Ну как мне вас убедить, что Людовик ни за что не оставит у себя в тылу ваш мятежный остров! Для его личного самолюбия взять Бель-Иль важнее, чем захватить Джиджелли.

— Как вы сказали?

— Джиджелли.

— А, знаю, — проговорил Арамис, — Крепость, построенная испанцами на побережье Алжира. Торговля хлебом, маслом, пробкой. Рейд неудобен по причине сильных ветров, дующих зимой. А также порт в провинции Кабилия. Развито рыболовство… Более точные сведения где-то в моих записках. Пиратская база, очень сильно укрепленная. Это очень серьезно… И Людовик надеется взять ДВЕ ТВЕРДЫНИ — и наш Бель-Иль и мусульманскую Джиджелли? Глупый юнец! Только людей погубит.

— Вы поедете?

— Я останусь, — ответил Арамис.