"Слово арата" - читать интересную книгу автора (Тока Салчак Калбакхорекович)

Глава 1 Я попадаю в бревенчатый чум

Мне исполнилось десять лет. Наша семья стала убывать. Один за другим уходили братья и сестры в батраки.

Однажды мать сказала:

— Кангый, ты уже выросла. Что тебе делать в таком чуме? Когда я ходила в Сарыг-Сеп, Пора-Хопуй [17] намекал, что пора отпустить тебя к нему на работу.

Кангый тогда было шестнадцать лет. Она была рослая и стройная, как и старшая сестра. Глаза у нее не как у нас — узенькие, а большие, раскрытые, как будто она смотрит на что-то очень красивое и немножко удивляется.

Бывает, что одежда человеку к лицу, и это еще больше его украшает. Но не знаю, что можно было об одеянии Кангый сказать в те дни, когда мы посмотрели на нее по-новому, как будто увидели ее в первый раз, — ведь она должна была от нас уйти. Я уверен лишь в том, что ее одежда, оставленная нам бабушкой, не могла больше пережить ни одного поколения: она состояла из кусочков протертой яманьей шкуры и сшита была шерстью внутрь, но эту шерсть, редкую, сбитую временем, можно было видеть и снаружи сквозь дыры.

И даже в таком безобразном одеянии наша Кангый была красавицей.

— Никуда не пойду! — сказала Кангый, с укором глядя на мать. — Я буду всегда жить с вами в нашем чуме.

Лишь через несколько дней мать уговорила Кангый и увела ее в Сарыг-Сеп к Пора-Хопуй. Стояли тихие дни. От этого на водопаде еще громче пела Мерген. А в нашем чуме стало тихо: мы с Пежендеем думали о Кангый. Когда мать с Албанчи уходили странствовать, мы оставались теперь вдвоем.

Пежендей был на два года старше меня. Он был намного выше меня, худощавый, костистый; казался спокойным и суровым, но был очень вспыльчив. Мы часто с ним боролись. Иногда мне удавалось его повалить. Как он тогда негодовал: вскочит с земли, сразу зарыдает и запрыгает, размахивая руками и взвизгивая:

— Уйди! Уйди! Меньше крота! Кривола-а-а-пый! Свалил человека! Уйди-и-и!

Я торжествовал. Теперь приходил мой черед наставлять Пежендея.

— К чему же людям бороться, если нельзя повалить? Для этого и борются… Ты сам виноват. — Я начинал кружиться вокруг Пежендея, распластав руки и горделиво покачивая головой, как настоящий борец, одержавший победу на празднике.

Все же наступил день, когда я остался, не считая Сюрюнмы, единственным сторожем нашего чума. Пежендей тоже ушел в работники на одну из зимовок в устье Хопто.

Чтобы можно было хоть изредка навещать Кангый и Пежендея, мы решили перекочевать поближе к ним. Думаю, у матери была и другая причина для перехода туда: она хотела ближе присмотреться к жизни и работе русских крестьян. Путь на новые места был далек. Подойдя к устью Мерген, мы остановились на несколько дней отдохнуть и запастись едой. Чум поставили на вершине холма, у подножья которого стояло жилище богача Мекея.

Когда выбежишь утром из чума, сразу увидишь внизу белую крышу и трубу Мекеева дома. У Мекея все белое, как кошма на юрте большого бая. На голове — белые длинные волосы. Борода еще белее. Штаны и рубаха тоже из белого холста. Таков ли Пора-Хопуй, у которого работает Кангый? Я закрываю глаза и вижу перед собой то старого Мекея, белого, как мельничный мешок, то злого Караты-хана, о котором мать нам рассказывала так много сказок.

Размышляя о пленнице Караты-хана Золотой Девушке и о нашей Кангый, я неожиданно сам попал в плен: меня похитили днем, при ярком свете солнца, сыновья Мекея. Не знаю, для чего это они сделали. Может быть, они хотели меня наказать за то, что я, бросая камешки с вершины холма в Мерген, нечаянно попал в их крышу. А может быть, они просто хотели поиграть со мной, как с маленьким горностаем. До этого случая сыновья Мекея — один ростом с Пежендея, с раскосыми глазами и кудрявой головой, другой коренастый, вроде меня, оба в длинных штанах — не раз подбегали к нашему чуму, о чем-то быстро говоря жестами и словами, из которых очень немногие, но, видимо, самые главные, мне удавалось понять:

— Ты к нам ходил, работал, мы тебя хлеб давал, не работал — мыкылаш [18] давал.

Я убегал от них. Но в этот раз они успели меня подхватить. Я протяжно кричал, звал мать, но тщетно. Парни сначала закрывали мне рот, потом перестали обращать внимания на мои крики. Они внесли меня в свой бревенчатый чум, закрыли дверь на крючок. Я в самом деле чувствовал себя не лучше, чем горностай или колонок, попавший в сеть. Я безумно бросался к окну, к двери, но парни каждый раз хватали меня и ставили на место. Тогда я сделал вид, что успокоился. Они стали предлагать мне еду и много о чем-то говорили. Я старался не слушать их разговора и не смотреть на пищу.

Для меня не было ничего дороже, чем моя мать и мой бедный берестяной чум. Они напрасно хотели прикормить меня к своему дому.

Старик Мекей пытался меня приласкать, усадив на колени и щекоча мшистой бородой, которая вблизи оказалась не такой белой, как мне раньше казалось, а с прозеленью и желтизной, как лишайник на валуне. Мне ничего не оставалось, как вцепиться в эту страшную бороду и начать неравную борьбу. Из объятий старика меня вырвала высокая женщина в оборчатой юбке и пестром платке. Она потом долго ворчала и ругала Мекея.

Настал вечер, затем и ночь. Люди стали укладываться спать. Старший сын Мекея постелил на полу постель для меня и сам тоже устроился неподалеку. Старик со старухой ушли в другую комнату. Я притворился, что сплю. Скоро все захрапели.. Как охотник, поджидающий зверя на солончаке, затаив дыхание я ждал, когда все уснут крепким сном. Я так вслушивался в тишину, что различал, как в углу шелестели тараканы.

Чтобы не разбудить спящих, я старался встать как можно тише: незаметно поднимался, опираясь на ладони обеих рук и подтягивая под себя ноги. Вдруг скрипнул пол. Я замер, изогнувшись над постелью. Закашлял сын Мекея, лежавший со мной рядом. Я перевернулся и снова приник к постели.

Наконец мой сосед перестал кашлять. Убедившись, что он спит, я осторожно перекатился на половицу, которая не скрипела, и быстро встал.

Подойдя на цыпочках к окну, я влез на подоконник и прыгнул в темноту.