ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ОТВЕТ МУСУЛЬМАН

1
ПОХОДЫ АРМИИ СУЛТАНА ПРОТИВ КРЕСТОНОСЦЕВ

В главе, посвященной истории франкского княжества Триполи, мы рассказали, как арабский правитель этой богатой метрополии в отчаянии обратился к сельджукскому султану, светскому правителю халифата, и самому халифу, своему духовному пастырю. Настойчивые просьбы Ибн Аммара привели к созыву вспомогательной армии, но вместо того, чтобы прямиком отправиться в сирийский Сахель, эта армия остановилась у Мосула. Однако даже если бы она не была создана, идея начать поход против крестоносцев носилась в воздухе.

Парадоксальным образом власти Багдада занимало не столько катастрофическое положение ислама в Сирии, сколько те опасности, что представляло для них франкское государство Эдессы. Графство, раскинувшееся по обоим берегам Евфрата, было самым передовым из всех христианских владений на Востоке; к тому же оно являло собой прекрасный плацдарм для организации крестового похода, который мог бы нанести удар по нервным центрам месопотамского ислама. Когда турки пойдут в контрнаступление, они не выступят прямо на Сахель, где остановить колониальное завоевание было еще возможно, но направятся на земли Эдессы, которые безжалостно разорят. Столь масштабное нападение возглавил атабек Мосула Мавдуд. После долгих приготовлений он ринулся в атаку весной 1110 г. Эдесса, рассчитывающая лишь на собственные силы, не могла противиться нашествию. «Мусульманская армия была столь многочисленна, что все франки, собравшись вместе, не могли бы оказать ей сопротивление. Было решено начать священную войну, выступив к Эдессе, и осаждать ее до тех пор, пока, принимая во внимание ее укрепления и средства защиты, Бог не поможет взять ее. Вся армия выступила и осадила город до начала второй декады Шаввала (со 2 по 12 мая); нападающие кольцом окружили город, не позволяя никому ни войти в него, ни выйти. Между тем, поскольку провизии в городе было незначительное количество, те, кто находился внутри, поняли, что им угрожает гибель; а цены начали подниматься по мере того, как продолжалась осада и блокада. Когда франки осознали свое положение, они решили защитить город и принялись готовиться к битве. Опасность примирила всех. Правители франкских территорий — Танкред, сеньор Антиохии, сын графа Сен-Жилльского, сеньор Триполи и король Балдуин держали совет и дали друг другу обещание вести борьбу до конца с должным упорством и настойчивостью. Заключив этот договор, они выступили к Эдессе» (Ибн аль-Каланиси).

Прибытие франкского подкрепления вынудило Мавдуда снять осаду, но мусульманские войска собрались у Харрана, в нескольких километрах от столицы графства. Увидев, что перевес сил не на их стороне, латиняне укрепили город и снабдили его продовольствием, а сами отошли к Самосате (расположенной на западном берегу Евфрата), уведя за собой толпы крестьян и все простое христианское население… «Как только мусульмане узнали об этом, они бросились им вдогонку, и несколько передовых отрядов конницы настигли их в тот момент, когда часть людей уже переправилась на другой берег реки. Мусульмане разграбили их личные вещи и все имущество, убили, взяли в плен или утопили большое количество людей, которые шли следом; они взяли огромную добычу: вещи, пленников и вьючных животных, но не смогли перейти реку, чтобы добраться до франков, ибо были заняты осадой Эдессы, куда и возвратились… В течение нескольких дней войска ислама оставались на берегу Евфрата, лицом к лицу с франками, затем они ушли осаждать Эдессу» (Ибн аль-Каланиси).

Несколько недель спустя осаждавшим пришлось сняться с лагеря, ибо земля, совершенно истощенная, была не способна давать пропитание. Государство Эдесское сохранило свое стратегическое значение для франков, но его земли за Евфратом были полностью опустошены. Экономический кризис франкского наступления предшествовал политическому краху, который стал неотвратим из-за частых и непрекращающихся атак турок.

Для современников, особенно для сирийских мусульман, поход, организованный султаном, с позором провалился. Разорение земель Эдессы мало их волновало, поскольку они должны были терпеть репрессии со стороны франков, уязвленных резней, которую совершила турецкая конница.

Граф Эдесский, Балдуин дю Бург, которого арабы называли «малым вождем», безжалостно разорил земли своих соседей. Так он совместил желание мести с острой необходимостью пополнить кошелек.

Среди франкских князей Танкред лучше всех понимал последствия стратегии, которую турки использовали в походе против крестоносцев. Политическая сметка нормандца подсказывала ему, что он должен сделать невозможное, чтобы остановить гибельный процесс: Танкред осадил Аль-Атареб и овладел им. «Населению была сохранена жизнь; те, кто хотел покинуть город, могли это сделать, те, кто хотел остаться, остались» (Ибн аль-Каланиси). «Танкред согласился не нарушать мир, потребовав за это немедленно заплатить ему 20000 динаров и отдать 10 очень дорогих лошадей; затем он возвратился в Антиохию; но вновь вернулся в Аль-Атареб во время сбора урожая. Сила Алеппо была значительно ослаблена взятием этого города. Танкред потребовал выплатить ему контрибуцию и отпустить всех армянских крестьян, что Ридван увел в плен. Когда пленники были отпущены, Танкред потребовал, чтобы ему отдали одну из лошадей Ридвана, которую тотчас же ему и передали. Также он приказал вернуть мусульманским крестьянам из Аль-Атареба их жен, укрывшихся в Алеппо, когда Танкред появился в их краях. Ридван отдал и их. Положение жителей Алеппо было столь критическим, что многие укрылись в Багдаде. Там, в день общей молитвы они умоляли спасти их и перебивали Хутбу, громко прося поднять армию против франков» (Кемаль ад-Дин).

Алеппо практически стал подвассальным для нормандцев из Антиохии. Пока жители Триполи грабили богатые предместья Хомса, король Иерусалима разорял равнину Боке, кладовую зерна турецкого княжества Дамаска. Балдуин ушел лишь после того, как заключил договор, обеспечивавший ему доходы с этой богатой земли.

На следующий год Балдуин I сумел заставить жителей Дамаска пойти на другие уступки: ему отдали половину собранного урожая из Джебеля Ауфа, Савада и Аль-Джабаньи. Мусульманские правители вышли из этой ситуации, обещав пойти на уступки, если франки сделают то же самое, но положение, в котором находился простой народ из провинции и торговцы, становилось все более и более драматическим. Минуя своих правителей, отчаявшийся народ воззвал к султану: «Несколько жителей отправились в Багдад, чтобы просить помощи в борьбе против франков. С их появлением к ним присоединилось большое число законников и других людей. В следующую пятницу все пришли в мечеть султана Мелик Шаха и призвали народ прийти на помощь мусульманскому миру. Они помешали совершить общую молитву и сломали минбар проповедника. Тогда султан пообещал выставить армию, чтобы начать священную войну. В то же время из дворца халифа был принесен новый минбар. Но в следующую пятницу жители Алеппо явились в дворцовую мечеть, в сам дворец халифа. К ним примкнуло множество жителей города. Напрасно охрана ворот пыталась их остановить. Они расчистили себе дорогу, силой ворвались внутрь мечети, разбили решетку, закрывавшую вход в максуру, и сломали минбар. В тот день невозможно было предаться молитве» (Ибн аль-Асир). «Халиф, владыка правоверных, был рассержен произошедшим и приказал разыскать зачинщиков, чтобы предать их позорному наказанию; но султан помешал ему, простив людей, совершивших этот поступок, и приказал эмирам и полководцам вернуться в свои провинции, чтобы приготовиться к священной войне против неверных, врагов Аллаха» (Ибн аль-Каланиси).

Если обращение угнетаемых мусульман к султану было вполне естественным, то обращение христианского василевса Константинопольского к тому же султану следует трактовать совершенно по-другому: «В том году посол от так называемого греческого царя прибыл с дарами, ценными подношениями и письмами, в которых выражалось желание напасть и покарать франков: мы могли бы объединиться, чтобы изгнать их из местностей, где они находились, но действовать предстояло не с той беспечностью, с какой мы выступали против них прежде, а, наоборот, приложив все усилия, внезапно напасть на них, пока их позиция не стала для нас опасной, а вред, какой они наносят, не достиг высшей точки. Грек добавлял, что он с оружием в руках помешал им пройти к мусульманским территориям через его государство, но если, дабы удовлетворить свое желание завоевания, они созовут огромную армию и отправят подкрепление к мусульманским землям, он будет вынужден в силу необходимости пощадить их, разрешить им пройти и помогать им во всех начинаниях и намерениях; поэтому он настойчиво предлагал заключить союз и соглашение, чтобы бороться против франков и изгнать их из этих мест» (Ибн аль-Каланиси).

Латиняне, обосновавшиеся в Леванте, разумеется, не подозревали о посланиях, которыми обменивались султан и василевс; однако множество признаков указывало на предательство их императором, отрекшимся от союза с христианами ради сомнительных переговоров с мусульманами: быть может, это была типичная для Востока реакция — объединение людей (вне зависимости от их религии) с целью изгнать чужака? Участники четвертого крестового похода (1204 г.) сделали свои выводы из подобного поведения, быть может, трудные, но единственно возможные с логической точки зрения.

Правоверные мусульмане Багдада воспользовались прибытием византийского посольства, чтобы упрекнуть султана за медлительность, с какой он начинал священную войну: «Значит, ты не боишься кары Аллаха, — кричали они султану, — ты допускаешь, что бы аль-Мелик аль-Рум (правитель греков) с большим рвением выступал за ислам, ты ждешь, пока он отправит тебе посла и воодушевит тебя начать священную войну?» (Ибн аль-Асир).

Весной 1111 г. атабек Мосула, Мавдуд, приказал собранным войскам начать джихад. Первой добычей, на которую накинулась месопотамская армия, стала Эдесса; однако ее недавно укрепленные стены не оставляли ни малейшей надежды на то, что она легко сдастся. Миновав ее, армия перешла Евфрат и осадила Турбессель, вторую столицу графства, резиденцию Жослена де Куртене, наместника Балдуина дю Бурга. Крепость находилась на волоске от гибели, когда Жослену удалось подкупить одного влиятельного эмира, чтобы он уговорил снять осаду. Нужно добавить, что армия султана получила призыв о помощи: мелик Ридван, турецкий эмир Алеппо, яростно теснимый Танкредом, находился в отчаянном положении.

Армия султана направилась к Алеппо; Мавдуд рассчитывал превратить столицу Северной Сирии в хорошо укрепленное место, плацдарм будущих завоеваний. Но армия, которую призывали жители Алеппо, представляла собой гораздо более серьезную опасность для политической стабильности Сирии, чем грабежи князя Антиохийского. С приближением Мавдуда Ридван и Танкред ловко заключили перемирие: не стоило вмешивать чужеземцев в то, что творилось в Сирии, поскольку Алеппо вполне мог пробудить аппетиты многочисленных месопотамских эмиров и полководцев султана. Ридван закрыл ворота прямо перед носом армии, спешившей ему на выручку: «Он взял с собой в цитадель заложников, выбранных из жителей города, чтобы пресечь всякую попытку открыть ворота, и поручил охрану укреплений солдатам и исмаилитам, состоящим у него на службе, приказав не допускать к нему жителей города. Горожане пробыли там три дня, не имея ни крошки еды. Участились кражи со стороны бедняков, и благородные горожане начали опасаться за свою жизнь. Поступок мелика восстановил против него население. Хула и проклятия были у всех на устах. Ридван, все более и более страшась, как бы народ не сдал город, не осмеливался выехать на коне. То он приказывал перерезать горло какому-то человеку за то, что тот свистел с крепостных стен, то сбросить за стену несчастного, который завладел туникой, чтобы отдать ее другому. Армия забирала и то, что оставили франки, когда грабили и разоряли окрестности Алеппо. Мародеры, высланные Ридваном, настигали и ловили тех, кто сильно удалялся от армии. Последняя в конце месяца Сафар 505 (сентябрь 1111 г.) направилась в Маарат ан-Нуман. Там она пробыла несколько дней и нашла провизию, которая была в таком изобилии, что армия не смогла взять ее с собой» (Кемаль ад-Дин).

Дабы заградить ей проход, франкские войска собрались вокруг Апамеи (Калат аль-Мудик), вот уже некоторое время находившейся во власти Танкреда. В следующем 1112 г. Мавдуд не пускался в столь большие походы, но снова предпринял попытку захватить Эдессу. Он внезапно подошел к городу в пасхальную неделю (т. е. слишком рано для начала сезона военных действий). Вступив в сговор с теми, кто находился внутри города, он с помощью армянских предателей занял башню, которая являлась ключевой в системе обороны города. Вот как повествует об этом армянин Матвей Эдесский: «Изменники явились к Мавдуду и сказали: „Пощади нас, и мы сегодня же передадим наш город в твои руки". Эти люди сильно страдали от голода и, пребывая в отчаянии, сами не ведали, что творили. Ночью они проводили Мавдуда и пятерых его воинов и сдали им многолюдный город Эдессу, сначала они передали им башню, возвышавшуюся над городом на востоке, а затем те захватили и две другие башни. Жослен атаковал их столь яростно и столь отважно, что вытеснил неверных за стены; в тот день Эдесса была освобождена от турков благодаря храбрости Жослена и воинов города. Князь (Балдуин дю Бург), разгневанный и раздраженный ложными доносами, пролил немало невинной крови жителей, приказав их убивать, сжигать или предавать жестоким мучениям».

Турецкая тактика приносила свои плоды, поскольку местные христиане уже начали вменять экономический кризис в вину своим франкским вождям. Так как последние, укрывшись в своих крепостях, были не в состоянии защитить землю — их собственную землю, — местные христиане рассматривали возможность возвращения к турецкой власти. Общая религия, объединявшая армян и франков, не выдерживала экономического упадка. Подобная ситуация жестоко ударила по тем, кто воспевал крестовый поход как «эпопею христианской общности в Леванте».

Армия султана также ощутила потребность опереться на какую-нибудь крепость: она стала лагерем вокруг Шейзара (Кесарии), поместив поклажу внутрь крепости. Тогда долина Оронта стала ареной целого ряда нападений и стычек. Противники, слишком далеко отошедшие от основных лагерей, не хотели начинать сражение. Понаблюдав друг за другом в течение 15 дней, они снялись с лагеря: Мавдуд вернулся в Северную Месопотамию, а франки — к себе. Во второй раз поход против крестоносцев окончился провалом.

Единственный вывод, который следует извлечь из этой кампании: для политической системы Сиро-Палестины прежде всего было важно поддержать территориальный «status quo». Турецкие, курдские или арабские эмиры, как и западные бароны, превыше всего опасались иностранного вмешательства, особенно со стороны византийцев. «Сирия — сирийцам» — таков был лозунг людей Леванта, всей душой ненавидящих друг друга. Поэтому, как только Мавдуд покинул их края, турецкие эмираты Алеппо и Дамаска вступили в тесный союз, нечто вроде федерации, стоявшей на защите мусульманской Сирии. Этот союз будет недолговечным, но, тем не менее, его много раз будут возобновлять.

Находясь в Мосульском княжестве, атабек Мавдуд внимательно следил за происходящим в Сирии. Весной 1113 г. он получил призыв о помощи от атабека Тугтекина, правителя Дамаска. Последний невыносимо страдал от ужасного разорения, чинимого королем Балдуином, который обирал богатые земли, снабжавшие Дамаск зерном, так что городу не хватало провизии. «Мавдуд, правитель Мосульский… собрал армию из турок, курдов и тех, кого мог найти, выступил в Сирию и пересек Евфрат в месяц зу-л-ка'да (19 апреля — 18 мая 1113 г.)… Тугтекин вышел из Дамаска вместе с армией, чтобы встретить Мавдуда и присоединиться к нему» (Ибн аль-Каланиси).

Возле Тивериадского озера союзники случайно столкнулись с иерусалимскими войсками: «Между турками и франками завязалась яростная битва… Она продолжалась, хотя никто не было готов к этой встрече, не были поставлены палатки, не был разбит лагерь и конница не атаковала в первых рядах. Два войска столкнулись грудь с грудью, и Бог — да будет благословенно Его имя! — после трех атак даровал мусульманам победу над многобожниками. Две тысячи франков нашли в этом месте смерть: это были знатные люди, благородные рыцари, храбрецы. Мусульмане завладели их палатками, которые те поставили, и знаменитой походной церковью. Балдуин, которого схватили, оставил оружие в руках неприятеля и бежал. Мусульмане захватили вьючных животных и все снаряжение пехоты; многие из них утонули в озере, кровь смешалась с водой, и в течение нескольких дней те, кто жил на берегу, не могли ее пить, пока она не стала чистой и прозрачной. Те из франков, кому удалось спастись, а большинство из них было ранено, укрылись в Тивериаде. После того как битва закончилась, на поле боя прибыла остальная франкская армия, т. е. соратники Танкреда и сына графа Сен-Жилльского» (Ибн аль-Каланиси).

Понс Триполийский (сын и наследник Бертрана) вел за собой провансальские войска, в то время как Рожер (двоюродный брат и наследник Танкреда, умершего в 1112 г.) возглавлял нормандское рыцарство Антиохии. Эти войска укрепили позицию франков: вновь обратившись к тактике, которая смогла в первый раз остановить джихад, франки обосновались на горе к западу от Тивериады; они построили там крепость и оказывали сопротивление всем нападкам со стороны мусульман. Турецкая конница прошла от Иерусалима до Акры, убивая, грабя, разбойничая, сжигая все на своем пути и нанося огромный вред земле: однако они не могли достичь никаких определенных результатов, пока франкская армия, невредимая и грозящая нападением, следила за войсками султана. «Ожидание затянулось, и отвага стала изменять воинам Мавдуда, потому что они были далеко от своей земли, им не терпелось туда вернуться, но они не могли получить то, к чему стремились; большинство дезертировали и вернулись домой; другие попросили позволения сделать так же и получили его. Мавдуд решил остаться в Сирии, рядом с неприятелем… На территории франков не было ни одного мусульманина, который бы не обратился к атабеку с просьбой защитить его и помочь в его положении; ему поступала часть доходов от Наблуса. Тогда Тугтекин и Мавдуд решили отойти. И они вернулись в Дамаск» (Ибн аль-Каланиси) .

Нападение мусульманской армии воодушевило завоеванных крестьян. Что бы ни говорили об этом латинские хроники, простой арабский народ с трудом переносил иго «неверных». Мусульмане королевства крестоносцев не только доставляли Мавдуду дань, которую до сих пор взимал их ненавистный правитель, но и всячески призывали его к себе, помогая, указывая дорогу и давая пропитание турецкой коннице, когда та проводила военные операции в христианских владениях.

Мавдуд решил остаться в Дамаске до весны, времени начала военных действий. Но в пятницу 2 октября 1113 г., когда он в сопровождении атабека Тугтекина выходил из мечети Оммейядов, на него напал исмаилит. Убийца успел нанести ему два удара кинжалом в живот, прежде чем самому пасть под ударами охраны. Кто вложил оружие в руки убийцы? Мелик Ридван, защитник сирийской секты, или же атабек Тугтекин, уставший от стесняющего его присутствия представителя султана? Против них не было выдвинуто никакого обвинения, но в глазах исламской общественности они были полностью дискредитированы. Отныне эмиры Алеппо и Дамаска никогда больше не осмелятся звать на помощь войска султана и мало-помалу будут вынуждены искать общий язык с христианскими завоевателями: «Тугтекин вступил в переписку с Балдуином, королем франков, чтобы заключить перемирие и установить между ними дружеские и мирные отношения, которые упростили бы восстановление разоренных земель и обеспечили защиту на дорогах от разбойников и грабителей. Так и было решено, и каждый из них торжественно пообещал другому неукоснительно соблюдать условия договора и поступать, как верный друг. На дорогах и в поселениях воцарилось спокойствие, положение улучшилось, и урожаи стали изобильными» (Ибн аль-Каланиси).

Правители султаната не могли согласиться со сложившейся в Сирии политической ситуацией: убийство Мавдуда, разумеется, было воспринято как оскорбление султана, но компромисс между франками и мусульманами был глумлением над мусульманским миром. Сельджукский султан назначил на место Мавдуда нового турецкого командующего, атабека Ак Сонкор Бурзуки. С наступлением весны 1114 г. последний тотчас же начал военную кампанию против Эдессы. Он стал систематически уничтожать сельскохозяйственные угодья, но не смог сделать ничего, что бы повредило самой Эдессе или другим городам графства. Разочарованный, он собирался вернуться в Мосул, когда внезапное предательство смешало все его карты. Армянский князь Верхнего Евфрата, Вазиль Дг'а отказался от союза с франками и покорился турецкому владыке. Христианский фронт дрогнул: жители Востока отвернулись от франков. Те ответили на это неслыханной жестокостью и силой вернули себе утраченные владения; горные армянские государства на этот раз перешли в непосредственное подчинение западных феодалов. Правда, завоевание смог облегчить тот факт, что сразу после обращения Вазиля Дг'а к туркам латинские наемники, составлявшие наиболее сильную часть его армии, покинули ее ряды.

Здесь мы снова затрагиваем аспект, характерный исключительно для франкских колоний, основанных в Леванте: после того, как они обосновались и развились благодаря опоре на немногочисленное местное христианское население, франки обратились против него и лишили их преимуществ и привилегий, которые были дарованы во времена тесного сотрудничества. Предательство какого-нибудь князя или феодала, перешедшего на сторону турок, ускоряло процесс, в некотором роде оправдывая его. Франки видели в местных христианах лишь подданных или плательщиков дани; они совершенно не могли допустить, чтобы какая-либо политическая власть, пусть даже в примитивном состоянии, участвовала в управлении. Поражение похода Ак Сонкор Бурзуки на Эдессу навлекло на него немилость и привело к тому, что его должность в Мосуле занял собственный сын султана; что же касается движения против крестоносцев, во главе его стал турецкий атабек Бурзук ибн Бурзук, один из старых участников сельджукской эпопеи. В полномочия атабека Бурзука входило ведение священной войны, но также и упорядочивание дел Сирии: поэтому Тугтекин, атабек Дамаска и Бадр аль-Дин Лулу, ставший эмиром Алеппо (Ридван скончался в 1113 г., а его сын и наследник, опасный и кровожадный безумец, был убит в 1114 г.), опасались прихода войск султана. Артукид Ильгази, воинственный турецкий эмир, неоднократно навлекавший на себя немилость султана, также боялся удара, который мог быть нанесен по большому княжеству, основанному им вокруг Мардина (на ближних горах анатолийского плато, у подножия которых простиралась плодородная Джазира). Ильгази заключил союз с Тугтекином и в сопровождении своих диких туркменов отправился на защиту Алеппо.

Помимо этого турецкие эмиры боялись перераспределения сирийских фьефов: поразительным образом в этом вопросе их интересы совпадали с интересами франков, противников, с которыми было приказано сражаться атабеку Бурзуку. Вполне объяснимо то, что сирийские феодалы (мусульмане и христиане) решили оказывать сопротивление официально объявленному походу. Рожер Антиохийский был главным организатором этого союза, и он же был первым, кто объединил свои войска с армией Дамаска; вскоре к ним присоединились жители Алеппо и туркмены Ильгази. Эти странные союзники поставили лагерь под прикрытием Апамеи, принадлежавшей Рожеру. Данная позиция, идеальная в географическом плане, позволяла следить за движением Бурзука и в случае необходимости предотвратить его действия, направленные против Алеппо, Антиохии, Триполи, Дамаска или Иерусалима. Бурзук совершил большую психологическую ошибку, помешавшую мусульманским войскам объединиться и сохранить верность султану: он приказал взять штурмом Хаму, которую отдал на трехдневное разграбление. Обратившись к франкской тактике Балдуина I, атабек Тугтекин отказался дать сражение. «Атабек помешал франкам выступить на врага, потому что он боялся, что если они победят, то вся Сирия перейдет к ним, а если проиграют, то армия султана завладеет государством Дамаска» (Кемаль ад-Дин).

От Хамы Бурзук направился к Шейзару, владению мункызских эмиров, единственным сирийцам, сохранившим верность монархии султана. Он стал лагерем у Оронта, в непосредственной близости от крепости. Как и во время похода против крестоносцев 1111 г., два вражеских лагеря разделяло всего лишь несколько километров. Стратегическое превосходство было на стороне персидских турок, но последнее подкрепление дало союзникам некоторое преимущество: король Балдуин и его вассал Понс Триполийский привели войска к Апамее. Сирийские союзники смогли перейти в наступление, но Бурзук, опередив их, снялся с лагеря и отошел к востоку. Тотчас же сирийцы разошлись и вернулись к себе. Именно этого и дожидался старый полководец, тут же повернувший обратно и пошедший в атаку.

За несколько дней он захватил крепость Куфр Таб, аванпост долины Оронта, расположенную на северо-востоке от Апамеи. Когда эта цитадель была разрушена, Бурзук повел войска на север, через Маарат ан-Нуман. Рожер Антиохийский следил за его передвижениями, но он не мог угадать, какую цель поставил перед собой атабек: Алеппо или Антиохию? Марш персидских турок на нормандское владение Зердани убедил его в том, что конечной целью кампании была Антиохия, тем более, что к Алеппо уже выступил большой персидский корпус, а толпы простолюдинов этого города, взбудораженные исламской агитацией, ждали подходящего случая, чтобы открыто поднять восстание. Шпионы доносили Рожеру обо всех передвижениях противника. Князь Антиохийский приказал войскам, которых поддерживала эдесская конница, начать выступление. Эффект неожиданности был полным. «Впереди турецкой армии шли обозы и вьючные животные, за которыми следовали войска… не ожидавшие, что кто-то на них нападет. До разбитого накануне лагеря они еще не дошли: поставленные палатки были заняты только слугами» (Кемаль ад-Дин).

Франкская конница на всем скаку ворвалась в лагерь, а затем, не сбавляя скорости, достигла турецких отрядов, которые разбила один за другим. Сражение превратилось в бойню. Только атабек Бурзук и его личная охрана попытались оказать сопротивление: «Напрасно его склоняли спасти свою жизнь бегством. Он желал там погибнуть за Аллаха. В конце концов, его удалось убедить, и он скрылся» (Ибн аль-Асир).

Бурзук вернулся в Месопотамию, а оттуда — в свои персидские владения, где вскоре умер от горя; а отряд султана, отправленный в Алеппо, хотя и не был разбит, поспешил вернуться в Мосул.

Это сражение, вошедшее в историю под названием «день Данифа» (14 сентября 1115 г.), положило конец турецким походам против крестоносцев. Своей победой князь Антиохийский спас всех сирийских феодалов, как христиан, так и мусульман. Но политические последствия этого дня были диаметрально противоположны для тех и других: если правители Алеппо и Дамаска, а также небольшие сирийские эмиры и уберегли свои владения от захвата их султаном, то это лишь способствовало их переходу во власть франков. Вскоре турецкий эмират Алеппо будет всего лишь вассалом княжества Антиохийского, а Дамаск волей-неволей признает себя зависимым от короля, правящего в Иерусалиме.

В сентябре 1115 г. казалось, что франки действительно вот-вот овладеют всей Сирией. После многочисленных поражений фатимидский исламский мир перешел к обороне, а войска турецкого ислама, несмотря на то, что были намного решительнее, воинственнее, сильнее, были разбиты в открытом поле. Откуда могли черпать надежду «правоверные»?

С военной точки зрения можно сказать, что турецкие походы против крестоносцев были преждевременными, ибо они не сопровождались никакой интенсивной психологической подготовкой (или агитацией), которая бы подвигла сирийских мусульман присоединиться к этим походам. Только беглецы, горожане, непосредственно пострадавшие от латинян, и мелкие крестьяне Сиро-Палестины ощутили всю важность предпринятой попытки; они, как могли, поддерживали ее, но их активность канула в атмосфере охваченного апатией огромного государства, которое еще не вполне осознало, что его завоевывают «неверные».