"Соразмерный образ мой" - читать интересную книгу автора (Ниффенеггер Одри)С ДНЕМ РОЖДЕНИЯНаступило 12 марта — хмурая, пасмурная суббота; в этот день Марике исполнялось пятьдесят четыре. Мартин проснулся в шесть часов и валялся в постели, мысленно разрываясь между счастливым предвкушением (она будет ждать поздравления и непременно ответит на его звонок) и тревожными сомнениями насчет уместности своего знака внимания (он составил для нее невероятно трудный кроссворд-криптограмму, в котором первая и последняя буквы каждой дефиниции складывались во множественные анаграммы ее полного имени, а решение сводилось к анаграмме строчки из стихотворения Джона Донна «Прощание: запретная грусть»[77]). Этот кроссворд вместе с подарком он загодя передал Роберту, который пообещал отправить его экспресс-почтой. Мартин решил выждать до двух часов дня, а уж потом сделать телефонный звонок. В Амстердаме это три часа: она как раз отобедает и будет пребывать в благодушном субботнем настроении. Он выбрался из постели и принялся за рутинные утренние дела, сравнивая себя с единственным ребенком, ожидающим пробуждения родителей в рождественское утро. Марика проснулась поздно, в растерзанных чувствах; через жалюзи к ней на подушку падал робкий солнечный свет. «У меня сегодня день рождения». Бандероль доставили около полудня. Марика положила ее на кухонный стол и пошла искать перочинный нож, потому что пакет был почти полностью залеплен скотчем и увещеваниями: «не бросать». Как будто из дурдома. Но он у меня и есть дурик, родной мой. В розовой коробочке лежала пара небесно-голубых лайковых перчаток. Марика примерила. Нежные, как дыхание, они идеально подошли ей по размеру. Она пробежала лайковыми пальцами по невидимому пушку на руке. Перчатки скрадывали узловатость суставов и возрастные пигментные пятна. Казалось, она получила в подарок новые руки. В приложенном конверте были письмо и кроссворд; в конвертике поменьше — ответы. Марике захотелось начать со второго; она не умела решать кроссворды, и Мартин это знал. У нее и в мыслях не было всерьез браться за те шедевры криптографии, что он составлял для нее каждый год, и оба они понимали: эти поздравительные кроссворды — не что иное, как символ постоянства, наравне с броскими узорчатыми свитерами, которые Марика вязала для Мартина к его дням рождения. На этот раз ответами служили две строфы из стихотворения Джона Донна: Марика заулыбалась. Теперь она развернула письмо, и в ее лайково-голубую ладонь упал крошечный пакетик. Чтобы его вскрыть, пришлось снимать перчатки. Вначале ей показалось, что он пуст: она его потрясла, но безрезультатно. Тогда она сунула внутрь указательный палец: в пакетике лежали две жемчужины в серебряной оправе. Они перекочевали к ней на ладонь. «Мои сережки». Марика подошла с ними к окну. Ей представилось, как Мартин сутками мучительно роется в коробках, разматывает слой за слоем полиэтиленовые саваны — и все ради того, чтобы отыскать ее серьги. Потом она вскинула голову и обвела взглядом свою однокомнатную квартирку. В семнадцатом веке здесь был сеновал над постоялым двором. Наклонный потолок, массивные балки, оштукатуренные стены. В одном углу стоял ее футон, в другом, за занавеской, висела одежда. Стол с двумя стульями, тесная кухонька, вид на кривой проулок, букет фрезий на подоконнике. И еще удобное кресло и торшер. Больше года это райское местечко служило ей крепостью и кельей, многообещающим тайным гамбитом игры в прятки. Стоя у окна с сережками в руке, Марика вдруг заметила, что в ее уютном жилище витает одиночество. Каморка на одного. Камера-одиночка. Она тряхнула головой, чтобы прогнать эти мысли, и развернула письмо. Lieve Marijke! С Днем рождения, Госпожа моего сердца. Печально, что не могу увидеться с тобой в этот день; печально, что не могу тебя обнять. Вместо этого посылаю тебе ласковые руки, которые прильнут к твоим, скользнут к тебе в карман, когда ты пойдешь улицами своего города, будут тебя согревать и напоминать о лазурных небесах (здесь тоже пасмурно). Твой любящий муж, «Великолепно, — подумала Марика. И разложила на столе перчатки, сережки, кроссворд и письмо — почти как натюрморт. — Одно плохо: сейчас он позвонит и все испортит». Мартин стоял у себя в кабинете с телефонной трубкой в руке, дожидаясь, чтобы электронные часы на компьютере показали четырнадцать. Он заранее надел костюм, повязал галстук. И теперь затаил дыхание. Как только на дисплее высветилось 14:00:00, он выдохнул и надавил на единицу — кнопку ускоренного набора. — Марика. С днем рождения. — Спасибо. Спасибо. — Тео звонил? Марика рассмеялась: — Думаю, он еще не проснулся. Как твои дела? Что нового? — Дела идут. Все прекрасно. — Мартин взял сигарету и покосился на шпаргалку, лежащую на письменном столе. — А ты как? Не закурила еще? — Нет, не закурила. Чувствую себя отлично, чего и тебе желаю. Обоняние прорезалось. Я уж позабыла, что у всего есть запах — у воды, у фрезий. Кругом столько приятных ароматов. А те перчатки, что ты мне прислал, — они пахнут первым зимним днем. — Понравились? — Все понравилось. Даже не верится, что ты раскопал мои сережки. — У американцев появилось новое словечко: «переподарок». Мне вначале показалось, в этом есть какое-то жлобство — посылать тебе на день рождения твои собственные побрякушки, но раз уж я их нашел… Мартин вспомнил прикосновение Джулии, когда та передавала ему серьги. А Марика вспомнила, по какому случаю Мартин купил ей эти сережки, — по случаю рождения Тео. — Это очень хорошо, я была так счастлива… и письмо, и кроссворд… — Неужели решила? — поддразнил он. Они рассмеялись. Потом оба удовлетворенно помолчали. — Как будешь отмечать? — спросил он после паузы. — Наверное, приглашу куда-нибудь на кофе с пирожными Эмму и Лизе. Я тебе о них рассказывала. — Да-да. А вечером куда пойдешь? — Никуда — дома поужинаю. — Одна? — Мартин воодушевился. — Это не годится. Знаешь что: разреши мне пригласить тебя на ужин. Марика нахмурилась: — Мартин… — Нет, ты послушай. Выбери ресторан — из самых лучших. Закажи столик, надень красивое платье и захвати с собой мобильник. Я тебе позвоню, ты закажешь какие-нибудь деликатесы — и мы с тобой проведем этот вечер почти что вместе. — Мартин, в такие рестораны с мобильниками нельзя. И потом, как это — ужинать в одиночку: на меня все будут пялиться. — Я тоже сяду за стол. Будем ужинать вместе. Просто в разных городах. — Ох, Мартин… — Она не устояла. — На каком языке будем говорить? — По твоему желанию. — Нет, нет, на каком-нибудь малоизвестном, для интимности… — На языке пали?[79] — В таком случае беседа не затянется. Мартин расхохотался. — Когда надумаешь, сообщи. В котором часу встречаемся? — В половине восьмого по твоему времени? — Отлично, буду как штык. Мобильник поставь на зарядку. — Он подумал, что мог бы и не напоминать. — Да знаю я. Мартин повесил трубку. Во время разговора он не отходил от письменного стола, нависая над телефоном. Теперь он с улыбкой расправил плечи — и схватился за сердце. — Ох! На пороге стояла Джулия — темная фигурка в тусклом свете. — Извините, я не нарочно. Потупившись, он смежил веки, будто хотел закрыться от нее крылом; выждал, чтобы унять сердцебиение. — Ничего страшного. Давно вы тут стоите? Он поднял на нее глаза. Она вошла в комнату и стала всего лишь собой. — Нет. Не очень. Вы жене звонили? — Да. — Понравились ей перчатки? Мартин кивнул. — Проходите на кухню, будем чай пить. Да, перчатки ей очень понравились. Спасибо за такой удачный выбор. Он двинулся за ней, протискиваясь между штабелями коробок. — Вообще-то их Валентина выбрала. Она в одежде лучше меня разбирается. Джулия плюхнулась в обеденное кресло и стала смотреть, как Мартин накрывает на стол. «Галстук нацепил, чтоб жене позвонить». Почему-то Джулию это слегка задело. — Вы с Валентиной — как старые супруги. Все поровну: и таланты, и обязанности. Не сводя с нее глаз, Мартин подставил под кран электрический чайник. В ней произошли неуловимые изменения. «Что-то неладно. Какая-то она не такая». — Вас кто-то ударил? У Джулии на скуле проступал синяк. Она прикрыла его рукой: — У вас лед есть? Порывшись в морозильнике, Мартин вытащил завалявшийся пакет зеленого горошка. — Вот. Джулия прижала пакет к щеке. Мартин продолжил готовить чайный стол. Пока он не наполнил чашки, ни один из них не произнес ни звука. — Шоколадное печенье? — предложил он. — Спасибо, с удовольствием. — Рассказать не хотите? — Нет. — Джулия уставилась в чашку, пряча лицо за спасительным горошком. — Она не нарочно. — Какая разница? — Вы давно женаты? — спросила Джулия. — Двадцать пять лет. — А когда она уехала? — Один год, два месяца и шесть дней тому назад. — Вернется? — Нет. Не вернется. Поставив локти на стол, Джулия зарылась лицом в холодный пакет и смотрела искоса. — И что?.. — Секунду. Мартин пошел в кабинет за сигаретами и зажигалкой. Еще не войдя в кухню, он уже придумал ответ. — Я поеду к ней в Амстердам. — Он закурил и ухмыльнулся, воображая изумление Марики. — Вот здорово, — сказала Джулия. — А когда? — О, э-э, в скором времени. Как только смогу выходить из дому. Через недельку-другую. — Ну, то есть никогда? — Никогда не говори «никогда». — Короче, я тут кое-что почитала. От вашей болезни есть лекарства. И психотерапия тоже помогает. — Да, я это знаю, Джулия, — мягко сказал он. — И что?.. — Один из симптомов этого заболевания — отказ от лечения. — А-а. Сжав пакет двумя руками, она принялась дробить замороженные комья. Синяк, на взгляд Мартина, потемнел еще больше, зато припухлость начала спадать. От горохового скрежета Мартин чуть не лез на стену. — Это не ваша забота, крошка моя. Рано или поздно я уеду в Амстердам. Джулия одарила его улыбкой: — Ну да. Понятно. — Она попеременно отхлебывала чай и прижимала к щеке заморозку. — Помощь не нужна? — В каком смысле? А, нет, ерунда, просто саднит немного. — И часто у вас с сестрой такое бывает? Джулия криво усмехнулась: — С детства не бывало. Раньше мы и дрались, и кусались, и плевались, и за волосы друг друга таскали, но потом выросли, что ли. — А вам не опасно возвращаться домой? — спросил Мартин. Джулия расхохоталась. — Что вы! Валентина мне сестра-близняшка, а не чудовище какое-нибудь. Вообще-то она тихая. — Ну-ну. В тихом омуте черти водятся. — Значит, ее черт попутал. Попыхивая сигаретой, Мартин думал о Марике. Что она наденет? Он представлял, как она подкатит на такси, войдет в ресторан, там цветы, белые скатерти. А Джулия думала о Валентине, которая заперлась в гардеробной. Джулия долго топталась под дверью и слушала ее рыдания. «Надо мне идти». Она поднялась из-за стола. — Схожу проверю, как она там. — Возьмите на дорожку. — Мартин вручил ей пачку шоколадного печенья. — В знак примирения. — Спасибо. А горошек не одолжите? У нас льда нет. — Берите так. Он и гроша не стоит. — Мартин тоже встал, заулыбался и стал пробираться мимо коробок. «Горошку на грошик в дорожку для крошек… Не молчи». — Почему-то я считал, что у американцев пунктик насчет льда — все напитки со льдом и прочее. У вас в морозильнике должен быть склад крошечных айсбергов, разве нет? — Испарились. К слову, мы наполовину англичанки. Наверное, мы не совсем уж типичные американки, так ведь? — Вы совершенно не типичны, поверьте, — сказал Мартин. Улыбнувшись на прощанье, Джулия поспешила вниз. «Горошку на грошик… — Мартин посмотрел на часы. — Нужно убить три часа и двадцать восемь минут. Как раз успею принять душ». Марика сидела в ресторане «Шлейцер» за длинным столом, пряча мобильник под скатертью. Она объяснила свою чрезвычайную ситуацию метрдотелю, и тот любезно проводил ее в небольшой зал для приватных торжеств. Там он зажег свечи, с профессиональной сноровкой убрал лишние приборы и оставил ее одну в зале на двадцать персон. Для порядка она пробежала глазами меню, хотя в этом ресторане всегда заказывала одно и то же. Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда официант принес ей бокал вина. — Мартин? — Привет, Марика. Ты где? — У «Шлейцера». В банкетном зале. — Как ты одета? Марика потупилась. Она пришла в брюках и сером свитере. — На мне знакомое тебе красное платье с голой спиной, босоножки на шпильках и мои серьги. — Серьги действительно были у нее в ушах. — Что у тебя на ужин? — Э-э-э, по такому случаю я выбрал на закуску сикх-кебаб из баранины, а в качестве основного блюда — седло благородного оленя «уазэн» с соленьями. И недурственное мерло. — Мечта гурмана. И где ты якобы сидишь? — В «Синнамон-клубе». — Не тот ли это индийский ресторан при библиотеке? — Точно. — Никогда там не бывала. — Я тоже; решил на пробу сходить. — Прижимая мобильник щекой к плечу, Мартин вскрывал коробочки с замороженными полуфабрикатами. Цыпленок «тикка-масала» и «сааг-алоо». В «Синнамон-клубе» навынос не торговали. — А ты, как обычно, заказала морского леща? — Угадал. Тут подошел официант, чтобы принять заказ. Марика вернула ему меню и посмотрела на свое отражение в ресторанном окне. Ее лицо в нежном пламени свечей выглядело почти молодым. Она обменялась улыбками сама с собой. — Тео звонил? — спросил Мартин. — А как же! Только я была уже в дверях, мы совсем коротко поговорили. — Какие у него новости? — Живет отлично. Собирается приехать на каникулы. Кажется, у него новая девушка, — ответила Марика. — Какие же это новости? Толком-то рассказал что-нибудь? — Зовут Амрита. Тоже студентка, из Бангладеш. У ее родителей фабрика по производству кухонных полотенец или что-то в этом роде. Тео сказал, красотка, причем необычайно способная. Готовит — пальчики оближешь, так и сказал. — Втюрился. К чему же, интересно, у нее способности? — Мартин включил микроволновую печь, и его ужин стал ездить по кругу. — К математике. Он что-то объяснял, но я в этом не разбираюсь. Ты потом его сам спросишь. Мартину вдруг стало легко, тревога на время отступила. — Замечательно. У них будут общие темы для разговора. — Они с Марикой познакомились на курсах русского языка; им всегда нравилось обсуждать тонкости перевода, наблюдать, как один язык перетекает в другой. — Я опасался, как бы он не взял в жены какую-нибудь воспитательницу детского сада — этакую веселушку. — Не торопись его женить. — Да, верно. — Он подлил себе вина. — Не стоит примерять на себя чужую жизнь: слишком уж быстро она пролетает. Еще пара минут — и мы начнем выбирать имена для его детишек. Марика рассмеялась: — Я уже выбрала: мальчики — Джейсон, Алекс, Дэниел; девочки — Рейчел, Мэрион, Луиза. — Шестеро? — А что такого? Не нам же их воспитывать. Ей принесли деликатесы. Мартин достал из микроволновки свои. Жратва выглядела совершенно бесцветной, и Мартин пожалел, что сидит дома, а не в «Синнамон-клубе». Потом он подумал: «Чушь. Какая разница, где ужинать, — лишь бы вместе». — У тебя вкусно? — спросил он. — Божественно. Как всегда. Когда официант убрал со стола посуду, Марика, потягивая бренди, попросила: — На португальском? Душа моя, тут без пары словарей не разберешься. Он поспешил в кабинет, схватил португальско-английский словарь и направился в спальню. Там он сбросил туфли и залез под одеяло. Немного поразмыслив, Мартин быстро пролистал словарь, чтобы вдохновиться. — Я готов, начали. В полном одиночестве Марика сидела за длинным столом со стаканом бренди в руке и прижатым к уху мобильником, но мыслями она была в прошлом и одновременно — в такси, петляющем по улочкам Амстердама. «Хочу тебя. Хочу, чтобы у нас все было как раньше». — Марика? Ты плачешь? — Нет, что ты. Давай дальше… «Говори, не умолкай, пока не сядут батарейки, до самого рассвета, до нашей встречи, любимый мой». |
||
|