"Ия, или Вторник для романтики" - читать интересную книгу автора (Гуревич Георгий Иосифович)

6

История приключений машины в океане заполнила два вторника целиком, второй и третий.

Какое впечатление произвел рассказ на Ию?

А у вас какое впечатление, читательницы? Что сказали бы вы, проведя с Алешей три вечера в "Романтиках"?

Ия не все поняла, многое показалось ей скучным. Но ведь она следила не только за сутью. Больше ее интересовал рассказчик - о чем он говорит и как.

Ей понравилось, что Алеша делает дело. Это выгодно отличало его от скептика Сергея. Сергей был остер, язвителен, на всех смотрел свысока и потому казался выше всех. Казался, пока не попробовал свысока взглянуть на Ию. И тогда задетая девушка спросила: "А с какой стати он смеется? Собственно говоря, какие у него заслуги, что он сделал особенного? Сидит со своим сарказмом, скрестив руки, на ночном дежурстве".

Новый же знакомый делал дело. И большое. Несмотря на свое невежество в технике, Ия поняла: Алеше поручено то, что молодым инженерам поручают редко. Видимо, он был незаурядным конструктором. И отец назвал его талантищем. По-видимому, такого же мнения был и Сошин - философ геологического вдохновения - и даже сверхосторожный, сверхрасчетливый Волков. Все ждали от Алеши особенного.

Новое знакомство импонировало и льстило девушке. Приятно было ходить в кафе с человеком, которого все считают особенным. Приятно, что он ищет твое одобрение, тратит время, чтобы перед тобой отчитываться, именно тебя посвящает в самые затаенные мечты, надстраивает лестницу, чтобы тебя взять с собой, с тобой первой заглянуть за горизонт... хотя бы и машинный.

Алеша лез выше всех... и вместе с тем проявлял скромность, Ия оценила это. О триумфах и наградах он совсем не говорил, зато охотно распространялся о затруднениях, своих собственных ошибках, посмеивался над собой: "Заблудился в мозговых извилинах". Но милая скромность в оценке итогов сочеталась у него с самой беспардонной самоуверенностью. Он признавал, что сделал мало, но ни секунды не сомневался, что может сделать все, лишь бы взяться по-настоящему. Сегодняшнее положение видел отчетливо, как на чертеже, перспективы - в радужном мареве.

"Бухгалтер сегодняшнего дня, менестрель будущего", - написала Ия в своем "Альбоме типов".

Но в общем, Алеша понравился ей. "Не слишком ли понравился? спрашивала она себя в том же "Альбоме". - Артистка должна быть зоркой, должна видеть не только свет, но и тень. А обещает много, выполнит ли? Хвастовство или самообман? Будь наблюдательной, Ия!"

И решено было наблюдения продолжить, пожертвовать изучению Алеши вторники.

На следующий вторник она спросила напрямик:

- Вы мне хотели рассказать про свою лестницу, Алеша. Та подводная машина - на лестнице? Где - у подножия или на самой вершине? А разговаривающая где?

- Подводная где-то в середине лестницы, - ответил Алеша. - Для машин в середине, но для меня-то в начале. Для меня это первая ступень...

Говорилось уже, что Алеша, как и все студенты на планете, строил свою личную лестницу не от самого грунта. Добрые профессора и доценты, взяв его за ручку, за каких-нибудь пять лет подняли на уровень высших достижений человечества, на ту ступень, на которой находилась кибернетика в последней четверти XX века. Но дальше Алеша взбирался сам... И теперь, как добрый профессор, сам мог взять за ручку Ию и поставить ее рядом с собой, на ступень своих собственных достижений, поднять туда, куда забрался с таким трудом.

А дальше приходилось уже рассказывать про труды.

Где-то на другом конце города стоял решетчатый, внешне похожий на подводную машину механический несмышленыш, и его учили, именно сейчас учили (по вторникам тоже) разговаривать.

Уроки языка начались, к удивлению Ии, не со слов и не с грамматики, а с видения, с узнавания. Прежде чем разговаривать, как человек, машина должна была научиться видеть, как человек.

У нее были глаза - два телевизионных экрана, чувствительные, как и человеческие глаза, к трем цветам: красному, зеленому и фиолетовому, особенно отзывчивые к зеленому, в подражание нашим глазам.

Два экрана - матовые, стекловидные, прямоугольные, внешне два телевизора. Но чтобы видеть по-человечески, работать они должны были как глаз, не как телевизор. Там читающий луч скользит от рамки до рамки, прочерчивая строки подряд, беспристрастно и равнодушно, как бы штрихует поле зрения, ничего не выделяя. Человеческий же глаз - Ия узнала об этом только от Алеши - как бы рисует сам, несколько раз обводит силуэт, повторно прочерчивает самые темные и самые светлые пятна, изучает все, что выделяется из фона, по одноцветному и гладкому скользит бегло. Обводя лицо прохожего, мы сличаем контуры его с мозговыми записями памяти: "Что-то очень знакомое. Где мы видели такие черты? Ах, да это же знаменитый артист! Вчера видели в кино".

Следовательно, машине, в отличие от обыкновенного телевизора, надо было еще придать программу и механизмы прорисовки контуров, да еще память с каталогом образов, да еще увязать эти образы со словами, да еще добавить магнитную ленту с записями слов и микрофон для их произнесения.

И как же ликовала группа Ходорова, когда все эти устройства сработали одновременно и, глядя на карточку с жирно начерченным квадратом, машина выговорила: "Квадрат!"

Первое правильное слово!

Младенец сказал бы "мама"!

Затем последовали круг, крест, точка, линия, треугольник. После геометрических фигур - столы, шкафы, книги, лампы и великое множество картинок с домиками, деревьями, людьми, животными, птицами. Машина запоминала их с одного раза, опознавала картинки безупречно, в любом порядке, от начала к концу, от конца к началу. Ни один человек не сумел бы запомнить столько предметов зараз. В первые дни долговременная память наполнялась молниеносно. Темп ограничивала не машина, а люди - помощницы Алексея: не успевали подбирать и показывать новые карточки, не успевали произносить названия предметов, проверять, заносить в каталог выученные слова.

Хуже пошло на следующей неделе (уже после четвертого вторника), когда машина от картинок перешла к узнаванию подлинных вещей. Тут она делала немало ошибок. Но и об ошибках Алеша рассказывал с восторгом, считая их "очень поучительными".

Познакомившись с миром по рисункам, машина путалась с размерами настоящих предметов. Лопухи назвала бананами, огородную грядку - хребтом, мусорную кучу - горой, телеграфный столб - стеблем. А когда ей показали луну на небе, безапелляционно объявила, что это ломтик сыра. Впрочем, гоголевский сумасшедший тоже утверждал, что "луну делают в Гамбурге из сыра, и прескверно делают притом".

Машина худо разбиралась и там, где требовалось по детали узнать целое. Ногу или руку называла сразу, но, когда ей показали ступню, не сумела догадаться, что это тоже нога (правда, англичане и немцы ступню ногой не считают). Алешу - своего духовного отца - научилась узнавать быстро, но встала в тупик, когда он закрыл половину лица, ответила: "Это незнакомый предмет".

Еще труднее давалась ей классификация. Стол она упорно называла животным, видимо затвердив, что животные - это четвероногие. Долго не отличала мужчин от женщин. Но тут, возможно, учителя были виноваты. Не учтя капризов моды, Алеша объяснил, что мужчины стригут волосы коротко, ходят в брюках, а женщины - в юбках. А мода того года как раз и породила долгогривых юношей и девушек в цветистых брюках с кружевами на щиколотках. Вот машина и запуталась, как та наивная девчушка, которая спрашивала, как отличают мальчиков от девочек на купанье, когда на них нет ни юбочек, ни штанишек.

Алеша обо всем этом рассказывал с увлечением, даже с каким-то умилением, радуясь и успехам и ошибкам машины. Ошибки ему даже казались полезнее, указывали на упущенные тонкости. Ия же твердила одно:

- Все-таки машина остается машиной. Не узнала самого близкого знакомого по половине лица! Никакой младенец, самый крошечный, не ошибется так глупо.

- А вы понаблюдайте младенцев, - сказал Алеша, ничуть не обидевшись. Сравните восьмимесячных, годовалых, двухгодовалых. Ведь они тоже начинают с нуля - с абсолютнейшего. Мы, взрослые, забываем всю меру их незнания. Машина где-то на этом уровне. Попробуйте уточнить.

Ии легко было выполнить совет. Она жила в многолюдном квартале новостроек. Младенцы любого калибра дремали, гулькали или хныкали в садике под окнами, и любая соседка охотно поручала ей свое чадо, чтобы сбегать в магазин на углу, посмотреть, что завезли туда. У Ии был громадный выбор подопытных кроликов под голубыми и розовыми одеяльцами.

Проявляя холодную жестокость, Ия напугала, откровенно напугала семимесячную девчушку злобной гримасой. Та заревела протестующе. Ия, сама чуть не плача от сочувствия, взяла обиженную на руки. Девочка затихла, только головкой вертела. Озиралась в поисках страшного лица, прижимаясь к теплой надежной груди. Лицо, грудь и чужая тетя не сливались у нее в единое целое.

В другой раз, собрав двухгодовалых детишек, Ия устроила им экзамен.

- Что это? - спросила она, указывая на луну.

- Теп, - сказал самый бойкий ("Хлеб" на его детском языке).

То есть луна показалась ему похожей на хлеб. О том, что ломти не вешают на небо, он еще не знал.

С трехлетним, самым сообразительным из компании, Ия пошла гулять по набережной. Возможно, парнишка впервые увидел реку, мосты, самоходные баржи, речные трамваи. Он был потрясен, увлечен, захвачен.

- Хоцю гулять там, где ловно (ровно), - потребовал он, потянувшись к лестнице.

Откуда он мог знать, трехлетний, что люди не могут ходить по воде, как посуху.

Но этот уже знал, что ломоть, висящий наверху, называется луной. На вопрос: "Где небо?" - показал пальчиком вверх. И поинтересовался:

- На даце (даче) тоже небо?

И машину спросили про небо. Та ответила скучнее:

- Небо - это верхняя часть карточек.

Увы, с миром она знакомилась по картинкам. Дети, даже самые комнатные, все-таки сначала видят комнату, а потом уже книжки с картинками.

Усвоив существительные, названия предметов, машина начала изучать прилагательные, прежде всего цветовые.

Абрикосовый, агатовый, аквамариновый, алебастровый, алый, аметистовый, апельсиновый, багровый, белый, бирюзовый, бордовый, брусничный, бурый, васильковый, вишневый, голубой (голубиный), гороховый, горчичный, гранатный, желтый и т.д. Не стоит приводить здесь все слова вплоть до буквы "я". Машине разрешалось и самой определять оттенки с помощью суффикса "овый". Немедленно она предложила "наташевый" цвет - цвет загорелых рук и "алешевый" - голубовато-зеленовато-серый - цвет Алешиного рабочего халата.

Машине сообщили также профессиональные названия из жаргона художников (кобальт, кармин, ультрамарин, кадмий, охра светлая, красная, сепия, сиена жженая), цвета текстильные (мов, электрик, сомон, гри-перль), масти лошадей (буланая, вороная, гнедая, игреневая, караковая, пегая, саврасая, сивая, соловая, чалая, чубарая) и цвет волос: блондинки, брюнетки, шатенки, светло- и темно-русые, рыжие, седые, крашенные хной, басмой и под седину, в сиреневый и голубой цвет. Машина все это запомнила быстро, но, стремясь к точному определению оттенков, долго еще путала, какие слова полагается употреблять. Описания у нее получались примерно такие:

"Наташа приехала в русом автобусе. Наташа - женщина саврасой масти, кожа у нее наташевая, глаза алешевые, платье - кадмий желтый, носки брюнетки, туфли киноварные".

Когда слова были приведены в порядок, машина отправилась сдавать первый экзамен в Музей изобразительных искусств, что на Волхонке, против зимнего бассейна.

В ассирийском дворике машина обратила внимание на крылатых быков. Безошибочно определила цвет изразцов. В итальянском зале осмотрела конные статуи кондотьеров, сказала при этом:

- Люди и лошади оливково-зеленой масти.

Долго стояла перед копией Давида, забросившего пращу на плечо; высказалась:

- Человек-гигант из белого материала, твердый, неподвижный, машина, не умеющая говорить.

Растущая толпа свидетелей аплодисментами отмечала все удачи и неудачи кибернетического младенца. Затем через готический портал машина проследовала в картинную галерею и там опозорилась на глазах уже покоренной, уже сочувствующей публики.

- В деревянной раме натянуто полотно. На нем пятна неопределенной формы, - заявила она перед первой картиной.

- Неопознанный предмет, - глядя на аппетитный фламандский натюрморт.

- Неопознанный предмет, неопознанный, неопознанный... - твердила она, переходя от полотна к полотну. Иногда добавляла: - Наложена краска картинового цвета.

"Картиновый" произносила по буквам, как бы знакомя со словом, созданным самостоятельно.

Веселый смех сменился снисходительными усмешками. Зрители расходились, пожимая плечами, разочарованные, но и довольные тем, что лишний раз убедились в превосходстве человеческого, своего собственного разума.

- "Пятна неопределенной формы". Высказалась тоже! Каких малышей приводят и те узнают, где дядя, где тетя.

Пристыженный Алеша, прервав испытание, погрузил машину в "темно-русый" автобус.

А дома, в родной лаборатории, машина обрела прежнее мастерство, безошибочно определяла цвета на репродукциях тех же картин.

Где же дефект?

- Что такое картиновый цвет? - догадался спросить Алеша. - Назови в этой комнате предмет картинового цвета.

- Не вижу, - сказала машина.

Света, Марина и Наташа привезли из своих домов все картины, какие нашлись. Но ни на эстампах, ни на гравюрах, ни на акварелях, ни на этюдах знакомых художников картинового цвета не нашлось. Всю неделю возились, предлагая машине всевозможные литографии. В понедельник Алеша попробовал показать машине спектр. И вот тут картиновый цвет обнаружился. Он оказался в дальнем ультрафиолете, за пределами человеческого зрения. Глаза машины, в отличие от человеческих, воспринимали эти лучи. И как выяснилось на другой день, именно этот участок отражало потемневшее масло старых полотен. Все они казались машине одинаково ультрафиолетовыми (картиновыми).

И вечером, это был уже шестой вторник, Алеша с удовольствием докладывал Ии, что тайна картинового цвета раскрыта. Суть в том, что у машины и человека по-разному устроены глаза, не совсем точно совпадает цветовое видение.

Ия пожала плечами:

- Не понимаю, Алеша, чему ты радуешься? (К шестому вторнику они уже перешли на "ты", перешли как старые знакомые. Условились же: никакой любви, ни поцелуев, ни флирта.) Не понимаю, чему радоваться. Ты сделал неудачные глаза, не человеческие, лишний раз подтвердил, что машина не похожа на человека, не может служить моделью. До цели еще дальше, чем думали. Неделя ушла впустую, на поиски маленькой ошибки.

Пожалуй, Ия была не совсем тактична на этот раз. Но тут сказалась некая психологическая тонкость. К шестому вторнику выяснилось, что Алеша ее не обманывал. Он действительно занимался интересным делом и продвигался в своем интересном деле: лез вверх по лестнице. Ия чувствовала себя такой пустой, такой бессодержательной рядом с ним. Так боялась, как бы не скатиться к преклонению. Во имя самоуважения, во имя самоутверждения, ради душевной независимости она должна была найти в Алеше хоть какой-нибудь недостаток. И вот явный недостаток: любовь к ремонту ради ремонта. Средства заслоняют цель.

Кольнув, Ия опасливо смотрела из-под ресниц, готовая защищать свое право на критику или же извиняться, если очень обидела. Алеша даже не заметил укола.

- Ивочка, конечно, я радуюсь задержкам. Задержка - это же превосходно. Все великие открытия начинаются с неудач. Пока все идет гладко, мысль скользит, задуматься не о чем. Зацепились, зашли в тупик - вот когда начинаешь голову ломать. Машинные глаза отличаются от человеческих? Да это великолепно! Значит, мы получим иное видение мира, видение номер два. Как бы с двух сторон смотрим на мир. Да я нарочно буду делать теперь машины с разными глазами, разноглазо исследовать минералы, почвы, растения, животных, картины, ткани - все на свете. Картиновый цвет старого масла это уже маленькое открытие. Может быть, в результате можно будет создать нетемнеющее масло для художников. А может быть, у рака есть какой-нибудь раковый цвет, а у холеры - холерный, у растущих детей - ярко-ростовой, у плохо растущих - бледно-ростовой. Завтра же начну подбирать все бракованные глаза из кладовки. И Волкову подам заявку на сотню вариантов. Он обрадуется: изучение мира разными глазами - это уже синица в руках. Картиновый цвет - махонькое открытие, но и о нем можно рапортовать. Сто вариантов, тысяча вариантов, варианты зрения, варианты видения, варианты слуха, обоняния... на десяток лет хватит исследований.

Ия закусила губу, чтобы скрыть довольную улыбку. Молодец девушка! Правильно определила главный недостаток Алеши. Он все время упускает из виду цель. Возможно, это оборотная сторона широкого кругозора. Везде видит интересное и забывает главное. Обещал модель образцового человека будущего и вот готов променять его на сотню вариантов ущербности.

Ия высказала все это.

- Ты как ребенок, - сказала она. - Хватаешься за новую игрушку и забываешь, куда шел и зачем.

Алеша надулся, даже губы распустил обиженно. Действительно, большой ребенок.

- Конечно, "модификация интервала спектра видимости" - такое звучит не слишком понятно. Профану трудно оценить значение подобного открытия. Но образованный опытный специалист...

Тут подошла очередь Ии обижаться.

- Да, я не специалист, - сказала она. - Я малограмотная дурочка. Может быть, тебе не стоит тратить свои драгоценные часы, популярно объясняя мне свои специальные достижения.

Наступило принужденное молчание. Алеша яростно жевал шницель, Ия крутила соломинкой в стакане и размышляла, не надо ли ей оскорбиться на "профана", подняться и уйти. Внезапно Алеша поднял голову, улыбаясь широко и простодушно.

- Ты умница, Иютия, - объявил он. - Ты умница, а я остолоп увлекающийся. И все ты объяснила правильно. Когда лезешь в гору, кругозор все шире, столько видишь всяких увлекательных лощинок, долинок, рощиц, утесов! Но все камни рассматривать - ста жизней не хватит. Ты права, надо карабкаться дальше. Ты следи, чтобы я карабкался не отвлекаясь, ладно? Ну и все. Дай лапку, друг-девушка.

Ия охотно протянула руку. Она была так довольна, просто счастлива, что в их содружестве и для нее нашлась роль. Не просто выслушивать, но и следить, следить, чтобы не отвлекался.

"Следить и направлять!" Вписав эти слова в отчет о шестом вторнике, Ия отложила ручку в сторону и задумалась с мечтательной улыбкой. Хорошо, если есть у тебя человек, за которым стоит следить. Вот пройдут года, Алеша будет лезть и лезть со ступеньки на ступеньку, все вверх и вверх. Успехи его будут расти, и слава будет расти, станет он ученым со всемирным именем, будет книги писать, потом о нем напишут книги. И может быть, припомнят тогда, что всю жизнь, каждый свой шаг он обсуждал с маленькой скромной женщиной, следившей, чтобы "талантище" не разбазаривал свой талант на пустяки.

Всю жизнь? Но разве Ия собирается всю жизнь прожить возле Алеши? Да ничего подобного! Они просто друзья, хорошие друзья, совершенно равнодушные, друзья по вторникам.

И девушка приписала торопливо:

"Надо активнее искать объекты для среды, четверга и прочих дней недели".