"Дискуссия Бергсона с Эйнштейном" - читать интересную книгу автора (Наберухин Ю.И.)

Анри Бергсон

ДИСКУССИЯ БЕРГСОНА С ЭЙНШТЕЙНОМ

 

Бергсон. Я пришел сюда слушать и не имел намерения брать слово. Но я уступаю любезной настойчивости Философского общества. И вначале я хотел бы сказать, до какой степени я восхищаюсь трудами г-на Эйнштейна. Они, мне кажется, привлекают внимание как философов, так и ученых. Я вижу в них не только новую физику, но также, в некотором отношении, новый способ мышления.

Раскрывая в полноте содержание этих трудов, нужно было бы, естественно, говорить об общей и специальной теории относительности, о проблеме пространства и времени. Но поскольку нужно выбирать, я остановлюсь на проблеме, которая меня особенно интересует, – на проблеме времени. И поскольку нельзя говорить о времени, не считая часов, и поскольку уже поздно, я ограничусь краткими указаниями на один или два момента. Много важного я вынужден оставить без рассмотрения.

Здравый смысл верит в единое время, одно и то же для всех существ и всех вещей. Откуда идет эта вера? Каждый из нас чувствует себя длящимся: это дление (durée) есть само течение, непрерывное и неделимое, нашей внутренней жизни. Но наша внутренняя жизнь состоит из восприятий, и эти восприятия кажутся нам входящими сразу же и в нас самих, и в вещи. Таким образом, мы распространяем  наше дление на наше непосредственное материальное окружение. Окружено ли  само это окружение – и так одно за другим до бесконечности – не имеет значения, думаем мы, поскольку наше дление не есть также дление всех вещей. Таково рассуждение, какое каждый из нас рисует себе туманно, говорю я почти бессознательно. Когда мы это переводим на более высокий уровень ясности и точности, мы  представляем себе за пределами того, что можно было бы назвать горизонтом нашего внешнего восприятия, некоторое сознание, поле восприятия которого шире нашего, далее, за этим сознанием и его полем восприятия аналогичным образом по отношению к нему расположено какое-то другое сознание  и так далее до бесконечности. Нам кажется, что все эти сознания, будучи человеческими сознаниями, переживают одно и то же дление. Весь их внешний опыт развертывается также в одном и том же времени. И так как весь этот опыт, охватывая одних за другими, имеет в каждой паре некоторую общую часть, мы заканчиваем тем, что представляем себе единый опыт, занимающий единое время. Следовательно, мы можем, если этого захотим, исключить человеческие сознания, которые мы располагали на некоторых расстояниях друг от друга, чтобы они служили промежуточными ступенями для движения нашей мысли, – имеется лишь неличное время, в котором протекают все вещи. Вот то же рассуждение в более точной форме. Впрочем, остаемся ли мы в тумане или ищем точности – в обоих случаях идея универсального времени, общего для сознаний и вещей, является простейшей гипотезой.

Но это гипотеза, которую я считаю основополагающей и в которой, по моему разумению, нет ничего несовместимого с теорией относительности. Я не могу здесь доказывать это положение. Сначала нужно было бы исследовать значительно более тщательно, чем это я сейчас сделал, действительное дление (la durée réelle) и измеримое время. Затем нужно было бы взять один за другим члены, входящие в формулы Лоренца, и поискать в них конкретный смысл. Таким образом мы бы нашли, что много времен, вопрос о которых стоит в теории относительности, далеки от того, чтобы они все могли претендовать на одинаковую степень реальности. По мере того как мы продвигались бы в этом исследовании, мы бы видели, как релятивистская концепция, соответствующая научной точке зрения, и концепция здравого смысла, которая вводит в общих чертах данные интуиции или сознания, дополняют и поддерживают друг друга. Правда, нужно было бы мимоходом рассеять очень серьезную неясность, которой некоторые обычно принятые интерпретации теории относительности обязаны своей парадоксальной формой. Все это увело бы нас слишком далеко.

Но то, что я не могу обосновывать о времени в общем, я прошу у вас позволения  сделать достаточно бегло для частного случая одновременности. Здесь мы без труда увидим, что релятивистская точка зрения не исключает интуитивную точку зрения и даже с необходимостью содержит ее в себе.

Что обычно понимают под одновременностью двух событий? Я рассматриваю для простоты случай двух событий, которые не длятся и которые не являются  сами потоками. Если это так, то очевидно, что одновременность подразумевает две вещи: 1) –мгновенное восприятие; 2) –возможность для нашего внимания распределяться, не разделяясь. Я на мгновение открываю глаза: я воспринимаю две мгновенные вспышки, исходящие из двух точек. Я говорю, что они одновременны, так как они сразу есть одно и два: одно – поскольку мой акт внимания неделим, два – поскольку мое внимание распределяется тем не менее между ними и удваивается без разделения на части. Как акт внимания может быть по желанию сразу и вместе одним или многим? Как опытное ухо воспринимает в каждое мгновение полное звучание оркестра и распознает тем не менее, если ему будет угодно, звуки двух или многих инструментов? Я не беру на себя объяснить это. Это – одна из тайн психологической жизни. Я это просто констатирую и хочу заметить, что, говоря об одновременности звуков от многих инструментов, мы имеем в виду: 1) –что мы имеем мгновенное восприятие ансамбля; 2) –что этот ансамбль неразделимый, если мы этого хотим, и в то же время разделимый, если мы этого захотим, – имеется единое восприятие и тем не менее в нем есть многое. Такова одновременность в обычном смысле слова. Она дана интуитивно. И она абсолютна в том, что не зависит ни от какого математического соглашения, ни от какой физической операции типа согласования часов. Никогда не констатировалось, я признаю это, что она относится к соседним событиям. Но здравый смысл не колеблется расширить ее на события, сколь угодно далекие друг от друга. Именно поэтому говорится инстинктивно, что расстояние не абсолютно, что оно “велико” или “мало” в зависимости от точки зрения, в зависимости от того, что сравнивается, в зависимости от инструмента или органа восприятия. Сверхчеловек с гигантской силой зрения воспринимал бы одновременность двух мгновенных “чрезмерно удаленных” событий, как мы воспринимаем ее для двух “соседних” событий. Когда мы говорим об абсолютных одновременностях, когда мы представляем себе мгновенные срезы вселенной, которые собирают, так сказать, определенные одновременности между сколь угодно далекими событиями, мы думаем именно об этом сверхчеловеческом сознании, в котором сосуществует полнота вещей.

Теперь неоспоримо, что одновременность, определяемая в теории относительности, совсем другого рода. Два более или менее удаленных события, принадлежащих к одной и той же системе S, называются здесь одновременными, когда они совершаются в один и тот же час, когда они соответствуют одному и тому же показанию двух часов, расположенных рядом с каждым из них. А эти часы были согласованы одни с другими путем обмена оптических или, более общо, электромагнитных сигналов при гипотезе, что сигнал проделал один и тот же путь туда и обратно. И так обстоит дело, без всякого сомнения, если стать на точку зрения наблюдателя внутри системы, который считает ее неподвижной. Но наблюдатель внутри другой системы S', движущейся относительно S, принимает за систему отсчета свою собственную систему, считает ее неподвижной и видит первую движущейся. Для него сигналы, которые уходят и приходят от двух часов системы S', не проходят в общем один и тот же путь туда и обратно. И следовательно, для него события, которые совершались в этой системе, когда двое часов показывали одно и то же время, уже не одновременны, они последовательны. Если принять эту уловку с одновременностью – а именно это делает теория относительности, – то ясно, что одновременность не имеет ничего абсолютного и что одни и те же события будут одновременными или последовательными в зависимости от точки зрения, с которой их рассматривать.

Но, выдвигая это второе определение одновременности, не обязаны ли мы принять первое? Не принимается ли оно скрыто наряду с другим? Назовем E и E'  два события, которые мы сравниваем, H и H' – часы, расположенные рядом с каждым из них. Одновременность во втором смысле слова существует, когда H и H' показывают одинаковое время; и она относительна, так как зависит от операции, при помощи которой эти двое часов были согласованы друг с другом. Но если имеется одновременность между показаниями часов H и H', имеется ли также одновременность между показаниями часов H и событием E, между показаниями часов H' и событием E' ? Очевидно, нет. Одновременность между событием и показанием часов дается посредством восприятия, которое объединяет их в нераздельном акте. Она заключается существенно в факте (независимо от всякого согласования часов), что этот акт есть одно или два по желанию. Если такая одновременность не существует, часы никак не помогут. Ее не сфабрикуешь или, по крайней мере, никто ее не примет. Ибо ее принимают только для того, чтобы знать, сколько времени, а “знать, сколько времени” – это значит констатировать соответствие не между показанием часов и другим показанием часов, но между показанием часов и моментом, где они находятся, событием, которое совершается, наконец, чем-то, что не является показанием часов.

Вы мне скажете, что одновременность, интуитивно констатируемая между каким-то событием и этим частным событием, которое есть показание часов, есть одновременность между соседними событиями, очень близкими, и что одновременность, с которой вы в общем случае имеете дело, есть одновременность событий, удаленных друг от друга. Но еще раз спросим: где начинается близость и где кончается удаленность? Ученые микробы, помещенные в точках E и H, найдут огромным расстояние, которое их разделяет, т.е. расстояние между часами и событием, объявленным вами “соседним”. Они сконструируют свои микробные часы и синхронизируют их обменом оптических сигналов. И когда вы скажете им, что ваши глаза просто-напросто констатируют одновременность между событием E и показанием часов H, которые являются “соседними” с ними, они вам ответят: “Ах нет! Мы этого не считаем. Мы более эйнштейнианцы, чем вы, месье Эйнштейн. Нет одновременности между событием E и показаниями ваших человеческих часов H, – наоборот, наши микробные часы, расположенные  в E и H, показывают одно и то же время, и эта одновременность может быть последовательностью для наблюдателя, внешнего по отношению к нашей системе, она не имеет ничего интуитивного или абсолютного”.

Впрочем, я не выдвигаю никакого возражения против вашего определения одновременности, как и вообще против теории относительности. Наблюдения, которые я только что представил (или, скорее, набросал, ибо я ушел бы слишком далеко, если бы захотел дать им строгую форму), имеют совсем другую цель. То, что я хотел установить, есть попросту говоря вот что: приняв один раз теорию относительности в качестве физической теории, мы не можем этим закончить. Остается определить философский смысл вводимых ею понятий. Остается найти, до какой степени она отказывается от интуиции, до какой степени она остается связанной с ней. Остается выяснить действительное и конвенциальное в результатах, к которым она приходит, или, скорее, в промежутках, которые существуют в ней между постановкой и решением проблемы. Делая эту работу для того, что касается Времени, мы заметим, я думаю, что теория относительности не имеет ничего несовместимого с идеями здравого смысла.

Эйнштейн. Итак, поставлен такой вопрос: совпадает ли время философа и время физика? Время философа, я думаю, есть сразу же время психологическое и физическое. Значит, физическое время может быть выведено из времени сознания. Первоначально люди имеют понятие одновременности из восприятия. Они могут затем договориться друг с другом и условиться о некоторых вещах, которые они воспринимают. В этом состоит первый шаг к объективной реальности. Но имеются объективные события, независимые от людей, и от одновременности восприятий переходят к одновременности самих событий. И фактически эта одновременность долго не приводила ни к каким противоречиям вследствие большой скорости распространения света. Понятие одновременности могло быть таким образом перенесено от восприятий к объектам. Вывести отсюда временной порядок в событиях не составляло труда, и это сделал инстинкт. Но ничто в нашем сознании не позволяет нам сказать что-либо об одновременности событий, ибо они суть всего лишь мысленные конструкции, логические сущности. Таким образом, нет времени философов, – есть лишь психологическое время, отличное от времени физиков.

Пьерон. По поводу сформулированной Бергсоном конфронтации между психологическим длением и эйнштейновским временем я хотел бы отметить, что существуют случаи, когда эта конфронтация реализуется экспериментально: когда психофизиолог изучает научным методом впечатления дления, последовательности, одновременности.

Уже очень давно астрономы считают, что невозможно основываться на психологической одновременности, чтобы определить с точностью одновременность физическую, когда при помощи глаза и уха устанавливают время прохождения звезды через нить окуляра, смотря в телескоп и слушая тиканье маятника. Это именно тот тип конкретного эксперимента, какой отметил Бергсон, чтобы показать возможное вмешательство впечатлений дления в относительные определения физического времени.

Итак, мы знаем, что физиологически невозможно получить точный мысленный перевод физической одновременности между гетерогенными чувственными восприятиями. Действительно, скрытый период перехода внешнего возбуждения в нервный сигнал и время распространения этого сигнала зависят от области тела и органов чувств, участвующих в игре, не говоря уже о сложных и нерегулярных мозговых процессах. Но более того, предположим, что две симметричные точки сетчатки получают световое впечатление. Кажется, что при этих условиях воспринимаемая одновременность будет некоторым аналогом в пределах данного приближения, физической одновременности. Однако достаточно того, чтобы световые впечатления имели разную интенсивность, – и это будет не так. Я мог бы определить различие интенсивностей так, чтобы более слабое световое возбуждение, которое физически предшествует более сильному на несколько десятых секунды, было бы на самом деле воспринято как следующее за ним. Таким образом, определение физиологической последовательности или одновременности никогда не может быть использовано для измерения физического времени, которое требует пространственного перевода по правилам науки, что как раз хорошо разъяснил г-н Бергсон. Именно по совпадению или несовпадению следов, оставляемых аппаратными сигналами на живой поверхности от более или менее быстрых движений, мы судим о физической одновременности, учитывая все нужные поправки. В эти измерения времени, как и во все другие, вмешивается острота зрения. И поэтому мне кажется, что бергсоновское дление нужно считать чуждым физическому времени вообще и эйнштейновскому времени в частности.

Бергсон. Я полностью согласен с г-ном Пьероном: физиологическая констатация одновременности с необходимостью неточна. Но чтобы установить этот момент лабораторным экспериментом, нужно опять прибегнуть к физиологическим констатациям одновременности – снова неточной: без них было бы невозможным любое считывание показаний прибора.

 

 

Послесловие публикатора

 

В этом году исполняется 120 лет со дня рождения А.Эйнштейна. И хотя эта дата не совсем круглая, кажется уместным отметить ее публикацией малоизвестного эйнштейновского документа. Это – запись дискуссии, которая состоялась 6 апреля 1922 г. во Французском философском обществе. Первоначально опубликована в: Bull. Soc. Français Philosoph. – 1922. – XXII, juillet. – Р.102–113. Мой перевод сделан по изданию: Bergson А. “Mélanges”. – Paris: Presses Universitaires de France, 1972. – P.1340–1347. Следует иметь в виду, что Бергсон в 1922 г. выпустил книгу “Длительность и одновременность. (По поводу теории Эйнштейна.)”, которая тут же появилась в русском переводе (Петербург: изд-во Academia, 1923). Свое кредо автор здесь высказал следующим образом: “Мы не можем принять целиком того толкования теории относительности, которое дается ей в настоящее время. Мы хотим проследить все переходы между психологической и физической точкой зрения, между временем в обычном смысле и временем в смысле Эйнштейна. С этой целью мы должны перенестись в такое первоначальное душевное состояние, когда мы верим в существование неподвижного эфира, абсолютного покоя, и когда мы все же должны отдать себе отчет об опыте Майкельсона-Морли”(с.7). В выступлении перед Эйнштейном Бергсон кратко и ясно излагает эту же идею, в чем и заключается ценность этого документа. Взгляды Бергсона являются яркой страницей в истории непонимания теории относительности, которая длится до сих пор. Заметим, в частности, что Бергсон (который, не в пример иным философам, отлично разбирается в математических выкладках) приводит в своей книге формулу для скорости движущегося тела, которую нужно прибавить к скорости системы отсчета, чтобы выполнялся аддитивный закон сложения скоростей (см. с.24 его книги). Поэтому претензии А.А.Тяпкина (см. его послесловие к сборнику “Принцип относительности”. – М.: Атомиздат, 1973. – С.317) на приоритет в ее выводе неосновательны.

 

Ю.И.Наберухин

 


Анри Бергсон

ДИСКУССИЯ БЕРГСОНА С ЭЙНШТЕЙНОМ

 

Бергсон. Я пришел сюда слушать и не имел намерения брать слово. Но я уступаю любезной настойчивости Философского общества. И вначале я хотел бы сказать, до какой степени я восхищаюсь трудами г-на Эйнштейна. Они, мне кажется, привлекают внимание как философов, так и ученых. Я вижу в них не только новую физику, но также, в некотором отношении, новый способ мышления.

Раскрывая в полноте содержание этих трудов, нужно было бы, естественно, говорить об общей и специальной теории относительности, о проблеме пространства и времени. Но поскольку нужно выбирать, я остановлюсь на проблеме, которая меня особенно интересует, – на проблеме времени. И поскольку нельзя говорить о времени, не считая часов, и поскольку уже поздно, я ограничусь краткими указаниями на один или два момента. Много важного я вынужден оставить без рассмотрения.

Здравый смысл верит в единое время, одно и то же для всех существ и всех вещей. Откуда идет эта вера? Каждый из нас чувствует себя длящимся: это дление (durée) есть само течение, непрерывное и неделимое, нашей внутренней жизни. Но наша внутренняя жизнь состоит из восприятий, и эти восприятия кажутся нам входящими сразу же и в нас самих, и в вещи. Таким образом, мы распространяем  наше дление на наше непосредственное материальное окружение. Окружено ли  само это окружение – и так одно за другим до бесконечности – не имеет значения, думаем мы, поскольку наше дление не есть также дление всех вещей. Таково рассуждение, какое каждый из нас рисует себе туманно, говорю я почти бессознательно. Когда мы это переводим на более высокий уровень ясности и точности, мы  представляем себе за пределами того, что можно было бы назвать горизонтом нашего внешнего восприятия, некоторое сознание, поле восприятия которого шире нашего, далее, за этим сознанием и его полем восприятия аналогичным образом по отношению к нему расположено какое-то другое сознание  и так далее до бесконечности. Нам кажется, что все эти сознания, будучи человеческими сознаниями, переживают одно и то же дление. Весь их внешний опыт развертывается также в одном и том же времени. И так как весь этот опыт, охватывая одних за другими, имеет в каждой паре некоторую общую часть, мы заканчиваем тем, что представляем себе единый опыт, занимающий единое время. Следовательно, мы можем, если этого захотим, исключить человеческие сознания, которые мы располагали на некоторых расстояниях друг от друга, чтобы они служили промежуточными ступенями для движения нашей мысли, – имеется лишь неличное время, в котором протекают все вещи. Вот то же рассуждение в более точной форме. Впрочем, остаемся ли мы в тумане или ищем точности – в обоих случаях идея универсального времени, общего для сознаний и вещей, является простейшей гипотезой.

Но это гипотеза, которую я считаю основополагающей и в которой, по моему разумению, нет ничего несовместимого с теорией относительности. Я не могу здесь доказывать это положение. Сначала нужно было бы исследовать значительно более тщательно, чем это я сейчас сделал, действительное дление (la durée réelle) и измеримое время. Затем нужно было бы взять один за другим члены, входящие в формулы Лоренца, и поискать в них конкретный смысл. Таким образом мы бы нашли, что много времен, вопрос о которых стоит в теории относительности, далеки от того, чтобы они все могли претендовать на одинаковую степень реальности. По мере того как мы продвигались бы в этом исследовании, мы бы видели, как релятивистская концепция, соответствующая научной точке зрения, и концепция здравого смысла, которая вводит в общих чертах данные интуиции или сознания, дополняют и поддерживают друг друга. Правда, нужно было бы мимоходом рассеять очень серьезную неясность, которой некоторые обычно принятые интерпретации теории относительности обязаны своей парадоксальной формой. Все это увело бы нас слишком далеко.

Но то, что я не могу обосновывать о времени в общем, я прошу у вас позволения  сделать достаточно бегло для частного случая одновременности. Здесь мы без труда увидим, что релятивистская точка зрения не исключает интуитивную точку зрения и даже с необходимостью содержит ее в себе.

Что обычно понимают под одновременностью двух событий? Я рассматриваю для простоты случай двух событий, которые не длятся и которые не являются  сами потоками. Если это так, то очевидно, что одновременность подразумевает две вещи: 1) –мгновенное восприятие; 2) –возможность для нашего внимания распределяться, не разделяясь. Я на мгновение открываю глаза: я воспринимаю две мгновенные вспышки, исходящие из двух точек. Я говорю, что они одновременны, так как они сразу есть одно и два: одно – поскольку мой акт внимания неделим, два – поскольку мое внимание распределяется тем не менее между ними и удваивается без разделения на части. Как акт внимания может быть по желанию сразу и вместе одним или многим? Как опытное ухо воспринимает в каждое мгновение полное звучание оркестра и распознает тем не менее, если ему будет угодно, звуки двух или многих инструментов? Я не беру на себя объяснить это. Это – одна из тайн психологической жизни. Я это просто констатирую и хочу заметить, что, говоря об одновременности звуков от многих инструментов, мы имеем в виду: 1) –что мы имеем мгновенное восприятие ансамбля; 2) –что этот ансамбль неразделимый, если мы этого хотим, и в то же время разделимый, если мы этого захотим, – имеется единое восприятие и тем не менее в нем есть многое. Такова одновременность в обычном смысле слова. Она дана интуитивно. И она абсолютна в том, что не зависит ни от какого математического соглашения, ни от какой физической операции типа согласования часов. Никогда не констатировалось, я признаю это, что она относится к соседним событиям. Но здравый смысл не колеблется расширить ее на события, сколь угодно далекие друг от друга. Именно поэтому говорится инстинктивно, что расстояние не абсолютно, что оно “велико” или “мало” в зависимости от точки зрения, в зависимости от того, что сравнивается, в зависимости от инструмента или органа восприятия. Сверхчеловек с гигантской силой зрения воспринимал бы одновременность двух мгновенных “чрезмерно удаленных” событий, как мы воспринимаем ее для двух “соседних” событий. Когда мы говорим об абсолютных одновременностях, когда мы представляем себе мгновенные срезы вселенной, которые собирают, так сказать, определенные одновременности между сколь угодно далекими событиями, мы думаем именно об этом сверхчеловеческом сознании, в котором сосуществует полнота вещей.

Теперь неоспоримо, что одновременность, определяемая в теории относительности, совсем другого рода. Два более или менее удаленных события, принадлежащих к одной и той же системе S, называются здесь одновременными, когда они совершаются в один и тот же час, когда они соответствуют одному и тому же показанию двух часов, расположенных рядом с каждым из них. А эти часы были согласованы одни с другими путем обмена оптических или, более общо, электромагнитных сигналов при гипотезе, что сигнал проделал один и тот же путь туда и обратно. И так обстоит дело, без всякого сомнения, если стать на точку зрения наблюдателя внутри системы, который считает ее неподвижной. Но наблюдатель внутри другой системы S', движущейся относительно S, принимает за систему отсчета свою собственную систему, считает ее неподвижной и видит первую движущейся. Для него сигналы, которые уходят и приходят от двух часов системы S', не проходят в общем один и тот же путь туда и обратно. И следовательно, для него события, которые совершались в этой системе, когда двое часов показывали одно и то же время, уже не одновременны, они последовательны. Если принять эту уловку с одновременностью – а именно это делает теория относительности, – то ясно, что одновременность не имеет ничего абсолютного и что одни и те же события будут одновременными или последовательными в зависимости от точки зрения, с которой их рассматривать.

Но, выдвигая это второе определение одновременности, не обязаны ли мы принять первое? Не принимается ли оно скрыто наряду с другим? Назовем E и E'  два события, которые мы сравниваем, H и H' – часы, расположенные рядом с каждым из них. Одновременность во втором смысле слова существует, когда H и H' показывают одинаковое время; и она относительна, так как зависит от операции, при помощи которой эти двое часов были согласованы друг с другом. Но если имеется одновременность между показаниями часов H и H', имеется ли также одновременность между показаниями часов H и событием E, между показаниями часов H' и событием E' ? Очевидно, нет. Одновременность между событием и показанием часов дается посредством восприятия, которое объединяет их в нераздельном акте. Она заключается существенно в факте (независимо от всякого согласования часов), что этот акт есть одно или два по желанию. Если такая одновременность не существует, часы никак не помогут. Ее не сфабрикуешь или, по крайней мере, никто ее не примет. Ибо ее принимают только для того, чтобы знать, сколько времени, а “знать, сколько времени” – это значит констатировать соответствие не между показанием часов и другим показанием часов, но между показанием часов и моментом, где они находятся, событием, которое совершается, наконец, чем-то, что не является показанием часов.

Вы мне скажете, что одновременность, интуитивно констатируемая между каким-то событием и этим частным событием, которое есть показание часов, есть одновременность между соседними событиями, очень близкими, и что одновременность, с которой вы в общем случае имеете дело, есть одновременность событий, удаленных друг от друга. Но еще раз спросим: где начинается близость и где кончается удаленность? Ученые микробы, помещенные в точках E и H, найдут огромным расстояние, которое их разделяет, т.е. расстояние между часами и событием, объявленным вами “соседним”. Они сконструируют свои микробные часы и синхронизируют их обменом оптических сигналов. И когда вы скажете им, что ваши глаза просто-напросто констатируют одновременность между событием E и показанием часов H, которые являются “соседними” с ними, они вам ответят: “Ах нет! Мы этого не считаем. Мы более эйнштейнианцы, чем вы, месье Эйнштейн. Нет одновременности между событием E и показаниями ваших человеческих часов H, – наоборот, наши микробные часы, расположенные  в E и H, показывают одно и то же время, и эта одновременность может быть последовательностью для наблюдателя, внешнего по отношению к нашей системе, она не имеет ничего интуитивного или абсолютного”.

Впрочем, я не выдвигаю никакого возражения против вашего определения одновременности, как и вообще против теории относительности. Наблюдения, которые я только что представил (или, скорее, набросал, ибо я ушел бы слишком далеко, если бы захотел дать им строгую форму), имеют совсем другую цель. То, что я хотел установить, есть попросту говоря вот что: приняв один раз теорию относительности в качестве физической теории, мы не можем этим закончить. Остается определить философский смысл вводимых ею понятий. Остается найти, до какой степени она отказывается от интуиции, до какой степени она остается связанной с ней. Остается выяснить действительное и конвенциальное в результатах, к которым она приходит, или, скорее, в промежутках, которые существуют в ней между постановкой и решением проблемы. Делая эту работу для того, что касается Времени, мы заметим, я думаю, что теория относительности не имеет ничего несовместимого с идеями здравого смысла.

Эйнштейн. Итак, поставлен такой вопрос: совпадает ли время философа и время физика? Время философа, я думаю, есть сразу же время психологическое и физическое. Значит, физическое время может быть выведено из времени сознания. Первоначально люди имеют понятие одновременности из восприятия. Они могут затем договориться друг с другом и условиться о некоторых вещах, которые они воспринимают. В этом состоит первый шаг к объективной реальности. Но имеются объективные события, независимые от людей, и от одновременности восприятий переходят к одновременности самих событий. И фактически эта одновременность долго не приводила ни к каким противоречиям вследствие большой скорости распространения света. Понятие одновременности могло быть таким образом перенесено от восприятий к объектам. Вывести отсюда временной порядок в событиях не составляло труда, и это сделал инстинкт. Но ничто в нашем сознании не позволяет нам сказать что-либо об одновременности событий, ибо они суть всего лишь мысленные конструкции, логические сущности. Таким образом, нет времени философов, – есть лишь психологическое время, отличное от времени физиков.

Пьерон. По поводу сформулированной Бергсоном конфронтации между психологическим длением и эйнштейновским временем я хотел бы отметить, что существуют случаи, когда эта конфронтация реализуется экспериментально: когда психофизиолог изучает научным методом впечатления дления, последовательности, одновременности.

Уже очень давно астрономы считают, что невозможно основываться на психологической одновременности, чтобы определить с точностью одновременность физическую, когда при помощи глаза и уха устанавливают время прохождения звезды через нить окуляра, смотря в телескоп и слушая тиканье маятника. Это именно тот тип конкретного эксперимента, какой отметил Бергсон, чтобы показать возможное вмешательство впечатлений дления в относительные определения физического времени.

Итак, мы знаем, что физиологически невозможно получить точный мысленный перевод физической одновременности между гетерогенными чувственными восприятиями. Действительно, скрытый период перехода внешнего возбуждения в нервный сигнал и время распространения этого сигнала зависят от области тела и органов чувств, участвующих в игре, не говоря уже о сложных и нерегулярных мозговых процессах. Но более того, предположим, что две симметричные точки сетчатки получают световое впечатление. Кажется, что при этих условиях воспринимаемая одновременность будет некоторым аналогом в пределах данного приближения, физической одновременности. Однако достаточно того, чтобы световые впечатления имели разную интенсивность, – и это будет не так. Я мог бы определить различие интенсивностей так, чтобы более слабое световое возбуждение, которое физически предшествует более сильному на несколько десятых секунды, было бы на самом деле воспринято как следующее за ним. Таким образом, определение физиологической последовательности или одновременности никогда не может быть использовано для измерения физического времени, которое требует пространственного перевода по правилам науки, что как раз хорошо разъяснил г-н Бергсон. Именно по совпадению или несовпадению следов, оставляемых аппаратными сигналами на живой поверхности от более или менее быстрых движений, мы судим о физической одновременности, учитывая все нужные поправки. В эти измерения времени, как и во все другие, вмешивается острота зрения. И поэтому мне кажется, что бергсоновское дление нужно считать чуждым физическому времени вообще и эйнштейновскому времени в частности.

Бергсон. Я полностью согласен с г-ном Пьероном: физиологическая констатация одновременности с необходимостью неточна. Но чтобы установить этот момент лабораторным экспериментом, нужно опять прибегнуть к физиологическим констатациям одновременности – снова неточной: без них было бы невозможным любое считывание показаний прибора.

 

 

Послесловие публикатора

 

В этом году исполняется 120 лет со дня рождения А.Эйнштейна. И хотя эта дата не совсем круглая, кажется уместным отметить ее публикацией малоизвестного эйнштейновского документа. Это – запись дискуссии, которая состоялась 6 апреля 1922 г. во Французском философском обществе. Первоначально опубликована в: Bull. Soc. Français Philosoph. – 1922. – XXII, juillet. – Р.102–113. Мой перевод сделан по изданию: Bergson А. “Mélanges”. – Paris: Presses Universitaires de France, 1972. – P.1340–1347. Следует иметь в виду, что Бергсон в 1922 г. выпустил книгу “Длительность и одновременность. (По поводу теории Эйнштейна.)”, которая тут же появилась в русском переводе (Петербург: изд-во Academia, 1923). Свое кредо автор здесь высказал следующим образом: “Мы не можем принять целиком того толкования теории относительности, которое дается ей в настоящее время. Мы хотим проследить все переходы между психологической и физической точкой зрения, между временем в обычном смысле и временем в смысле Эйнштейна. С этой целью мы должны перенестись в такое первоначальное душевное состояние, когда мы верим в существование неподвижного эфира, абсолютного покоя, и когда мы все же должны отдать себе отчет об опыте Майкельсона-Морли”(с.7). В выступлении перед Эйнштейном Бергсон кратко и ясно излагает эту же идею, в чем и заключается ценность этого документа. Взгляды Бергсона являются яркой страницей в истории непонимания теории относительности, которая длится до сих пор. Заметим, в частности, что Бергсон (который, не в пример иным философам, отлично разбирается в математических выкладках) приводит в своей книге формулу для скорости движущегося тела, которую нужно прибавить к скорости системы отсчета, чтобы выполнялся аддитивный закон сложения скоростей (см. с.24 его книги). Поэтому претензии А.А.Тяпкина (см. его послесловие к сборнику “Принцип относительности”. – М.: Атомиздат, 1973. – С.317) на приоритет в ее выводе неосновательны.

 

Ю.И.Наберухин