Чрезвычайная следственная комиссия Временного Правительства 1917

В вышедшем 5 марта 1917 года первом номере «Вестника Временного Правительства» был распубликован следующий указ Временного Правительства Правительствующему Сенату: «Временное Правительство постановило: учредить верховную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и других высших должностных лиц». А 12 марта было опубликовано и следующее положение о «чрезвычайной следственной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так и военного и морского ведомств».

I. Чрезвычайная следственная комиссия учреждается при министре юстиции, в качестве генерал-прокурора, для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств и состоит из председателя, пользующегося правами товарища министра юстиции, двух товарищей председателя и четырех членов, назначаемых приказами Временного Правительства.

При комиссии состоят лица, командируемые министром юстиции для производства следственных действий.

Для участия в делопроизводстве комиссии председателю ее предоставляется привлекать как должностных лиц всех ведомств, так и частных лиц, в отношении первых – по соглашению с их непосредственным начальством и с сохранением за ними их постоянных должностей и окладов.

II. Для выполнения возложенного на комиссию поручения лицам, командируемым для производства следственных действий, предоставляются все права и на них возлагаются все обязанности, принадлежащие следователям по уставам уголовного судопроизводства, военно-судебному и военно-морскому судебному, с соблюдением нижеследующих правил:

1) Возбуждение предварительного следствия, привлечение в качестве обвиняемых, а также производство осмотра и выемок почтовой и телеграфной корреспонденции производятся с ведома и соглашения чрезвычайной следственной комиссии.

2) Лица, производящие следствия, имеют право требовать личной явки для допроса всех лиц, означенных в примечании к ст. 65 уст. угол. суд.

III. Чрезвычайной следственной комиссии принадлежит право давать предложения лицам, производящим следственные действия, и постоянное наблюдение за совершением таковых действий.

IV. Акты окончательного расследования комиссия представляет со своим письменным о дальнейшем направлении дела заключением генерал-прокурору, для доклада Временному Правительству.

Положение подписано министром-председателем князем Львовым, скреплено министром юстиции А. Керенским и датировано 11 марта 1917 года. («Вестник Временного Правительства», 12 марта 1917 г., № 7.)

Впоследствии это положение о чрезвычайной следственной комиссии было дополнено следующим постановлением, объявленным в указе Временного Правительства Правительствующему Сенату от 27 мая.

III. Чрезвычайной следственной комиссии предоставляется право расследовать преступные деяния, учиненные лицами, перечисленными в отд. 1 сего положения, хотя бы во время их совершения лица эти и не состояли в указанных в отд. 1 должностях или вообще на службе, а также и иные преступные деяния, учиненные должностными и частными лицами, если комиссия признает, что эти преступные деяния имеют тесную связь с деяниями, подлежащими расследованию комиссии, согласно отд. 1.

IV. При комиссии состоят лица, назначаемые министром юстиции для наблюдения за производством предварительных следствий. Лица эти пользуются указанными в уставе уголовного судопроизводства правами лиц прокурорского надзора, наблюдающих за следствиями, за исключением права непосредственного предложения производства следственных действий.[1]

Вот и все законоположения, которыми регулировалась деятельность чрезвычайной комиссии. Для полноты следует еще добавить, что в виду особого и сложного значения деятельности бывшего департамента полиции в помощь чрезвычайной комиссии постановлением Временного Правительства 15 июня (опубликованным в «Вестнике», № 88, от 24 июня) была учреждена при министерстве юстиции «особая комиссия для обследования, согласно указаниям названного главного начальника ведомства, деятельности бывшего департамента полиции и подведомственных департаменту учреждений (районных, охранных отделений, жандармских управлений и розыскных пунктов) за время с 1905 по 1917 год».

Было постановлено (п. III): «возложить на эту комиссию: а) исследование всех дел, имеющих отношение к политическому розыску и сохранившихся в архивах департамента полиции и подведомственных ему учреждений; б) сношения с исполнительными комитетами и комиссиями, работающими на местах по данным местных архивов, а в случае отсутствия такой работы на местах, – принятие мер к охране и разработке местных архивов; в) обращение за получением материалов и сведений, касающихся политического розыска, ко всем правительственным и общественным учреждениям; г) производство опроса чинов департамента полиции и жандармского надзора и лиц, имеющих касательство к политическому розыску, как находящихся в местах заключения, так и пребывающих на свободе, и д) удовлетворение требований правительственных органов и общественных учреждений по справкам, относящимся до политического розыска.

(п. IV). Передать архивы бывшего департамента полиции в ведение министра юстиции, а управление архивом возложить, на основании приложенного временного штата, впредь до окончания работ чрезвычайной следственной и особой комиссий, на особую комиссию для обследования деятельности бывшего департамента полиции, предоставить в распоряжение указанного архива все сохранившиеся архивы и делопроизводства подведомственных бывшему департаменту полиции учреждений (районных охранных отделений, жандармских управлений и розыскных пунктов).

(V). Предоставить министру юстиции издать наказ для комиссии для обследования деятельности бывшего департамента полиции и определить конечный срок действий комиссии.

(VI). Уполномочить названного (отд. V) главного начальника ведомства назначить председателя комиссии для обследования деятельности бывшего департамента полиции, с введением его в состав чрезвычайной следственной комиссии сверх четырех членов, предусмотренных положением об этой комиссии. («Собр. узак.» 1917 г., ст. 363).

Эта «особая комиссия» делала два дела: отбирала дела департамента полиции, которые могли бы дать материал для чрезвычайной комиссии, и выясняла состав секретной агентуры розыскных органов империи.

Председателем следственной комиссии Временного Правительства был назначен известный московский присяжный поверенный. Н.К. Муравьев. В первый состав комиссии вошли: сенатор С.В. Иванов, сенатор (бывший прокурор с.-петербургской судебной палаты) С.В. Завадский (оба были товарищами председателя и составляли президиум), главный военный прокурор, назначенный на эту должность Временным Правительством, ген.-майор В.А. Апушкин, прокурор харьковской судебной палаты Б.Н. Смиттен, доктор философии В.М. Зензинов. Пребывание последнего в комиссии было крайне непродолжительно (две-три недели); С.В. Завадский ушел из комиссии 16 мая, а В.А. Апушкин занялся специально военным отделом. В апреле месяце в состав комиссии вошли прокурор московского окружного суда[*] Л.П. Олышев (на короткое время, с 20 апреля по 16 мая), непременный секретарь Российской Академии Наук, академик С.Ф. Ольденбург и прокурор виленской судебной палаты А.Ф. Романов (работавший до 1 сентября). В течение месяца членом комиссии состоял профессор Д.Д. Гримм, заменявший на время отсутствия С.Ф. Ольденбурга. Наконец, со времени учреждения особой комиссии по расследованию деятельности департамента полиции в состав чрезвычайной комиссии на правах члена вошел председатель особой комиссии П.Е. Щеголев. Делегатами от временного комитета Государственной Думы был Ф.И. Родичев и от исполнительного комитета Совета Рабочих и Солдатских Депутатов – Н.Д. Соколов.

О том, как понимала свою задачу следственная комиссия, как вела работу и каких результатов достигла, можно узнать из доклада, сделанного ее председателем на заседании Всероссийского Съезда Советов Рабочих и Солдатских Депутатов:[2]

«Товарищи, мой краткий, по возможности, доклад о работах чрезвычайной следственной, комиссии, которая существует уже довольно долго и о деятельности которой вы должны знать больше, чем вы можете узнать из отрывочных заметок, сообщаемых нами в газеты, должен был бы быть маленьким вступительным очерком к нашей с вами беседе по этому вопросу; кроме цели осведомления вас и ваших товарищей на местах, мне хотелось бы теперь же разъяснить все те недоразумения, которые могут у вас возникнуть в связи с деятельностью комиссии, которая по необходимости, в силу поставленных ею задач, должна проходить, несколько скрытно. Иной способ ведения дел мешал бы нашему делу, которое мы считаем делом вашим, делом первостепенным или, во всяком случае, очень большой исторической важности, и портить которое мы не можем позволить себе поэтому ни на одну минуту.

Вы знаете, что с первых дней победы революции Временное Правительство пришло к мысли о создании чрезвычайной исключительной следственной комиссии, которая ликвидировала бы прегрешения старого режима.

Вы понимаете сами, товарищи, что эта работа в такой постановке могла бы оказаться безбрежной, и поэтому волей-неволей, нужно было ограничить задачи этой комиссии. Это первое ограничение заключается в самой задаче этой комиссии. Наша задача – ликвидация старого режима. Но даже эта поставленная задача – судить представителей старого режима, – была бы очень тяжела и обширна. По необходимости следственная комиссия, называемая верховной, ограничила свои задачи только высшими лицами государства. Она взяла в сферу своего ведения, соответственно своему названию, только лиц первых трех классов, только высших сановников павшей Империи.

Такова скромная на первых порах задача этой самой комиссии. Но когда мы приступили к реализации этой задачи, мы сразу поняли, что наша скромная работа над материалом центральных канцелярий, к которой мы приступили, превращается в громадную задачу. В результате наших расследований, как бы их ни ограничивать, как бы ни запираться в скромных рамках уголовного преступления, получается документальное доказательство одной тезы, что русской революции не могло не быть, что русская революция неизбежно должна была прийти и неизбежно должна была победить.

Наш материал, когда он будет опубликован всецело, быть может, покажет и перед вами и перед всем миром, что нет возврата к прошлому, что мечты о прошлом, если забредают в отдельные головы, разбиваются о тот материал, который постепенно стекался в нашу комиссию. Приятно констатировать, что этот вопрос решен в высшей степени легко и довольно убийственно для врагов русской свободы и русского революционного народа. Оказалось совершенно возможным целиком встать на точку зрения того закона, который существовал в последние дни и месяцы старого режима. Можно сказать: «те законы, которые вы написали, вы же, в лице высших и центральных ваших представителей, их и нарушали». Вы понимаете, что нам, комиссии, представилось, когда мы пришли к этой мысли, что это наиболее желательная и наиболее твердая точка зрения, потому что нужно помнить, что мы создаем и ставим процессы, которые не могут не иметь мирового значения. И вы понимаете, как с этой точки зрения важна и ценна та позиция, на которую нам удалось стать потому, что при иной точке зрения, если бы суд этот положил в свою основу законы какие-нибудь иные, а не существовавшие тогда, их сторонники могли бы перед всем миром сказать: «да это – законы ваши, а не наши, это – законы вашего времени, мы жили при других условиях, как же вы хотите карать и наказывать нас за то, что мы сотворили, по законам, установленным уже после того, как вы отогнали нас от власти!»

Вы понимаете, что с точки зрения комиссии, которая, мне кажется, совпадает с точкой зрения революционного народа, было в высшей степени важно этих лиц старого режима ударить их же собственным оружием, поставить их в такое положение, чтобы они не могли сказать революционной демократии, что их судят за то, что не было запретным в их времена и что стало запретным только с того момента, как вы вышли на арену мировой истории. Так осторожно мы подходим к этому материалу, товарищи, создавая эти процессы.

Эти процессы исключительны не только в силу самых преступлений, совершенных старым режимом, но также и потому, что, по крайней мере за истекшее столетие, не было процесса во всемирной истории, когда на скамью подсудимых следовало бы усадить и судить не отдельных министров, а целый совет министров. Вы понимаете, товарищи, что старый режим и старый строй не мог себе представить министра на скамье подсудимых. В высшей степени интересные в этом отношении документы попали к нам в связи с делом Сухомлинова. Я уже несколько раз через представителей печати высказывал мое глубокое убеждение и радость по поводу того, что дело Сухомлинова пойдет еще этим летом, дело, которое, при существовании старого режима, никогда бы не увидело света.

Я по необходимости даю вам только общий очерк, но я даю этот общий очерк не на основании моих впечатлений, как гражданина, я даю этот общий очерк по документам, и вы можете сказать, что все, что вы услышите здесь, находит подтверждение в актах следственной комиссии. Надо вам сказать, что эти документы блестяще рисуют то общее положение, в котором жила Россия последних месяцев режима, и объясняют социальную структуру того общества, которое выносило на себе негодный политический строй, теперь свергнутый.

Вся деятельность правительственной власти старого режима, с точки зрения существовавших тогда законов, оказывается нарушавшей этот закон. Есть целые ведомства, которые ни одного дня не могли прожить без преступления. Есть целое ведомство – министерство внутренних дел, – где никто из высших чинов этого самого ведомства не мог бы делать своей работы, не нарушая существовавших законов. Ведь вы знаете, что в составе министерства внутренних дел был департамент полиции, – очерк его работы я дам несколько ниже, – и вы поймете, что если в результате этих работ устанавливается эта гнилостность, то порочна и преступна вся система.

Мы стали в нашей комиссии, – может быть, вы присоединитесь в этом отношении к нам и скажете, что мы были правы, – на такой точке зрения: мы рассматриваем целиком, мы развертываем всю картину последних месяцев и годов павшего режима, с известной точки зрения мы ведем широкую расследовательскую работу; другая часть нашей комиссии занимается криминализацией этой работы, а именно: по мере развертывания общей картины, по мере объективного установления преступлений, совершенных должностными лицами, смотрит – не подходят ли они под действие того или другого уголовного закона. Те преступления, которые они совершили и совершали в большом количестве, – эти преступления очень несложны в своем юридическом выводе. Если вы обратите внимание только на заключительные строки будущих обвинительных актов, вы разочаруетесь, – вы скажете: это формула обычного злоупотребления властью, формула бездействия и еще чаще типичная формула превышения этой власти. Но дело не в этом, товарищи! если вы просмотрите исторические страницы будущих обвинительных актов, вы увидите, что эти, по необходимости, схематические формулы наполнены таким большим и глубоким жизненным содержанием, что нам представляется неважным, что столь незначителен, и сух, и короток, и обычен этот самый наш вывод. Важен тот жизненный комплекс деяний данных людей, та историческая картина жизни правящего класса и правительственной власти в последние дни существования старого режима, которая предшествует и будет предшествовать на страницах обвинительного акта этому краткому, сухому и, в сущности такому ненужному даже, объективному выводу. Вы знаете сами по опыту процессов, на которых вы, может быть, бывали, что нас занимает сущность жизненного случая, она держит нас все время в своих руках, и так неважен тот заключительный вывод, который формулируется по необходимости в терминах закона. Мы так понимаем свою задачу, и защищайте нас, работников самой этой комиссии, в случае нападок в этом отношении на нас, защищайте, если даже дружественный нам человек будет говорить, что в своей работе мы допускаем какие-либо натяжки закона, что, будто бы, все эти деяния старого режима таковы, что не укладываются в рамки той или другой статьи русского уголовного кодекса. Это совершенно неверно, мы принципиально воздерживаемся от каких бы то ни было натяжек, довольно было натяжек в старом режиме. Мы – работники в пределах поставленной нам задачи. Мы хотим, чтобы от того упрека, который столь заслужили люди, работавшие в старое время по политическим процессам, мы были свободны, и поэтому мы принципиально не допускаем в этом отношении никаких натяжек и берем только то, что является бесспорным. Мы в этом видим ваше достоинство, которое мы призваны охранять. Я скажу вам о результатах нашей работы сперва, потом о тех методах, которые мы избрали, и потом о том, в чем может выразиться ваша помощь нашей работе на местах.

Одним из выводов нашей комиссии является следующий вывод. Вы знаете, что моментом революции мы представляем себе тот момент, когда народ вырвал у представителя верховной власти власть, им себе присвоенную. И вот какое интересное наблюдение вы можете вывести из материалов нашей комиссии. Оказывается, что верховная власть в последние месяцы существования старого режима сама постепенно делегировала частички своих верховных прав в руки министров или высших своих служащих. Позвольте мне ярким примером иллюстрировать это положение. Вы знаете, что в случае роспуска Государственной Думы и Государственного Совета – в последние месяцы и годы старого режима они были особенно часты – мы все в стране думали – и так должны были бы думать все, которые желали бы мыслить по старой формуле конституционного строя, – мы думали, что в борьбе народа, хотя бы несовершенных его представителей – Государственной Думы, – с министерством выступает представитель верховной власти, берет сторону своего министерства и распускает Государственную Думу. По крайней мере мы повсюду, на всем протяжении России, читали телеграммы, подписанные Николаем II, – этими телеграммами распускалась Государственная Дума. Мы думали, что этот носитель верховной власти выступает в этом отношении против Государственной Думы. Ничуть не бывало. Оказывается, что еще до того момента, каждый раз за последние годы – такова была практика, как только начала существовать Государственная Дума – еще до ее функционирования в ту или иную сессию министры старого режима уже озабочивались получить подписи царя, под текстом незаполненным, на бланках, которыми этим министрам предоставлялось право распустить Государственную Думу. Таков и был момент последнего и рокового роспуска Государственной Думы. Сперва это несколько вуалировалось, товарищи, сперва испрашивалось разрешение распустить Государственную Думу и Государственный Совет по соглашению с председателями этих учреждений, а потом решили уже и не вуалировать его, а просто испрашивали эти бланки затем, чтобы распустить Государственную Думу и распустить Государственный Совет тогда, когда этого потребуют обстоятельства.

И вот другой пример из деятельности министерства юстиции: из многочисленных сел и весей государства Российского к носителю верховной власти стекались просьбы о помиловании. Оказывается, в целом ряде случаев власть заранее делегировала своему министру право отвергать это самое помилование. Позвольте мне рассказать вам еще один маленький момент игры с Думою, который, быть может, запечатлеется в вашей памяти. Это была игра с III Государственною Думою. Вы знаете, что раньше чем создалась и родилась эта III Дума, были созданы систематические уголовные процессы как I Думы (процесс о выборгском воззвании), так и II Думы (процесс депутатов с.-д. фракции этой Думы), а потом уже создали III Думу. Вы знаете, что предшествовало ее рождению. Сами творцы проекта этой III Государственной Думы создали два варианта ее существования, и вот тот вариант, на основе которого существовала до времени революции эта Государственная Дума, люди, создавшие его, сами назвали проектом бесстыжим по пренебрежению к интересам народа. И вот создавшие по этому бесстыжему проекту III Думу, путем преступлений, стали играть с этою самою Думою, стремясь всемерно к одному – к осуществлению такого строя, который предшествовал строю 1905-1906 г.г. Стали играть для того, чтобы творить законодательство в порядке ст. 87, стали искусственно не созывать Государственную Думу, стали искусственно укорачивать ее сессии. Дошли до того, что вырабатывали проекты для Думы и выработанные проекты держали в портфелях, пока Дума существует, для того, чтобы внести их без Думы – к чему беспокоиться! – в этот период бездумья.

Дошли до того, что при существовании порядка, который не знает законов иных, как принятых государственными учреждениями, т.-е. Думой и Советом, за короткое время создали 384 закона помимо Думы. При чем, товарищи, здесь были и законы, которые обременяли народ новыми налогами, были законы, которые вводили новые повинности даже личного характера (это закон об инородцах, введение которого повлекло за собою кровь сотен и тысяч людей). Были и другие законопроекты, которые выражали уже чисто классовые интересы – вроде законопроекта о допущении труда под землею для малолетних, не достигших 15 лет, и для женщин, – законопроект, который недавно отменен. Вот, товарищи, основные линии преступлений старой власти. Они устанавливаются путем документальных данных, и так полны исторического значения эти нарушения, что, если рассказать вам подробно о том, как они боролись со свободой слова и печати, какими ухищрениями они стремились ввести предварительную цензуру, как боролись они с профессиональными союзами и собраниями, союзами, работавшими даже на пользу войны, – буржуазными, вы увидите, что документальным установлением всего этого не только сажаются на скамью подсудимых министры, все это совершавшие – пусть только они пойдут хотя бы в арестантские роты, – но, кроме того, вбивается толстый осиновый кол на могилу старого павшего самодержавия.

Вот это, быть может, кроме результатов судебных, и есть та задача, которая, будучи выполнена в рамках судебного исследования, будет иметь значение для судеб всего русского народа. Мне хотелось бы, товарищи, оставаясь в пределах этого общего очерка, остановить ваше внимание на действиях и на деятельности двух ведомств, которые были особенно преступны. Это деятельность, во-первых, ведомства министерства юстиции. Общий характер министерства юстиции, которое было, собственно говоря, министерством не правосудия, а министерством «неправосудия», которое играло с принципом несменяемости судей, которое целиком подчинило судей влиянию центральной власти, которое вторгалось вообще в более или менее выдающиеся уголовные дела, которое занималось укрывательством убийц, как это было в деле Ишера, имя которого, быть может, будет связано с министром Щегловитовым и с ним войдет в историю. Вы знаете, быть может, об этом частном случае из газет. Он стоит в связи с назначением Толмачева градоначальником в Одессу. Толмачев принес туда скверные и преступные приемы. Тех, в которых хотели видеть политических преступников, стремились убить ночью при переводе из одного участка в другой. На скамье подсудимых будут сидеть люди, которые это сделали, вплоть до Толмачева, но самое ужасное – это то, что здесь руки приложило и само ведомство правосудия; оно, вместо того, чтобы раскрыть это дело, покрыло его путем испрошения повеления высочайшей власти. Эти люди, несомненные (и по собственному признанию) убийцы, были возвращены в среду свободных и незапятнанных граждан. Это частный случай, характеризующий министерство, но он так тяжек и возмутителен, что когда допрашивали министра юстиции, как он до этого дошел, он не мог разъяснить свою вину и на вопрос наш, чем он может оправдать это, он говорил: «Ведь это же было так преступно: заподозрив в чем-то совершенно маленького безвредного человека, носители местной одесской власти сговорились его убить. Вот почему, – говорил глава тогдашнего правосудия, – мы не могли поставить это дело – оно было слишком ужасно». Когда в ответ на это последовал вопрос одного из членов комиссии: а неизмеримо ли более ужасно то, что вы, стоявший во главе правосудия, допустили безгласность этого случая, что вы вместо наказания отпустили этих людей на свободу, – он должен был признать, что, быть может, это деяние является еще более ужасным.

Затем, товарищи, систематическое пресечение законного течения процессов. Вы, быть может, из сообщений газет понимали, что совершающий преступление мог оказаться ненаказанным только потому, что он принадлежал к какой-нибудь партии черной сотни, Союза русского народа. Этот порядок низводил Россию со степени державы европейской на степень деспотической – азиатской страны, ибо только там возможно такое пресечение нормального течения процесса.

Я бы слишком задержал ваше внимание, если бы останавливался на деятельности департамента полиции. Это сплошное преступление. Если вам очень интересно, так как, быть может, в живом слове непосредственного общения вам до вашего отъезда из Петрограда никто не расскажет про тот ужас, который творился там, позвольте занять несколько лишних минут. Все мы, товарищи, жили при действии старого режима, и все мы знали, что в департаменте полиции делается что-то ужасное. Вы знаете, по совести говоря, должно быть, не настолько развращено было воображение русского человека, чтобы он представил себе то, что там творилось. Передо мной документ, который является хартией вольностей департамента полиции и который является положением ее беззакония. Этот документ называется «Инструкция по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармском и розыскном отделениях». Целые поколения, отдавшие себя полиции, приложили руку к созданию этой инструкции. Все они постепенно совершенствовали эту систему. Последняя редакция, продукт самой извращенной и преступной на мой взгляд фантазии, лежит передо мной: «единственным вполне надежным средством, обеспечивающим осведомленность розыскных органов в революционной работе, является внутренняя агентура. Все стремления политического розыска должны быть направлены к выяснению центра революционных организаций и уничтожения в момент наибольшего проявления их деятельности. Поэтому не следует ради обнаружения какой-нибудь типографии или мертво-лежащего на сохранении склада оружия срывать дело розыска».

Вы понимаете, товарищи, что это плод, которому надо было дать созреть. Люди, которые там сидели, должны были развивать свою преступную деятельность для того, чтобы, как снежный ком, оплести целый ряд людей добродушных, быть может, доверчивых, любящих родину, стремящихся к ее счастию, и в момент наибольшего напряжения этой деятельности должна была последовать ликвидация, но ликвидация с некоторым расчетом, с тем, чтобы провокатора оставить на свободе; но одного оставить опасно, нужно оставить еще несколько других лиц с ним вместе, чтобы не обнаружить его и чтобы был фермент брожения, – то, что называется «на разводку».

Когда мы докопались до этих документов, когда сошел с теоретической базы вопрос о том, занимались или не занимались провокацией, когда мы привели §5 инструкции, то увидели, что эти люди оказались припертыми к стене; они оказались припертыми и другими процессами, которые мы поставим, которые будут иллюстрировать, в виде отдельных частных случаев, это общее положение. Вы знаете, товарищи, дело социал-демократа депутата 4-й Думы Малиновского; они его где-то наметили, они проводили его снизу вверх, они делали членом Думы совершенно сознательно, они устраняли на его пути все препятствия. Они устраивали ему поездки по России, отпускали заграницу, и вы понимаете, товарищи, сколько, с точки зрения тогда существовавшего закона, больших и малых преступлений он создал вокруг себя во время своих поездок и какое бесчисленное количество людей погубил, отправил в тюрьму, в ссылку и т.д.

Позвольте возвратиться к документам: «наиболее подходящими для привлечения к работе в агентуре можно считать следующие категории: арестованные по делам политическим, слабохарактерные революционеры, вообще революционеры разочарованные или обиженные партией, а также нуждающиеся материально, бежавшие из места ссылки, преследовавшиеся раньше и т.д.». Но что тяжело сказать для судебного ведомства старого режима и что должно быть ему вечным укором – «в случае успеха склонения в сотрудники, необходимо принять, по соглашению с прокурорским надзором, меры к изъятию из дознания таких протоколов допроса, которые могут провалить заагентуренного обвиняемого». Вы понимаете, тут ведомство юстиции работает вкупе и влюбе с ведомством внутренних дел. И нам пояснили, что когда дело доходило до того, что человек должен был стать провокатором, тогда прокуроры старого режима, работавшие по политическим делам, стыдливо покидали комнату, в которой оставался жандармский офицер, с тем чтобы вернуться в нее тогда, когда все дело было кончено».

«В видах предупреждения побега и, с другой стороны, способствования успеху дознания, необходимо стремиться иметь сотрудников из числа лиц, содержащихся под стражею». И мы в списках агентов-сотрудников департамента полиции видим людей, которые получали за это время усиленное жалованье, но сидели ряд месяцев в тюрьме, и были даже отдельные случаи, когда такой агент находил нужным и выгодным в течение нескольких лет пробыть в каторжной тюрьме старого режима. Товарищи, тут есть и флер. Тут объявляется, что нужно избегать провокаторства, но что же называется провокаторством, как не то, о чем я вам говорил и раньше? Это снежный накопляющийся ком, это сотрудник, облепленный людьми, из которых нужных оставляли на разводку. Что же это, как не провокация – проведение сотрудника на верхушку государственной лестницы, или требование, чтобы сотрудник непременно прошел всю революционную иерархию и непременно втерся в центр, и тогда ему, центральному, как видно в деле Малиновского, цена в десять раз дороже – вместо 50 руб. 500 руб. в месяц? Тут прямо говорится, что в каждом данном случае, когда нужно сделать какое-нибудь активное действие, заведывающему розыском должно взвесить, прежде чем разрешить ему это сделать, в какой мере исполнение поручения будет служить успеху розыска.

Хранение литературы, оружия, бомб, взрывчатого вещества и пр., а также предоставление квартиры для собраний, указание своего адреса для явки – все это возможно было только с разрешения жандармского управления, жандармского начальства. Устраивались искусственные побеги (как, напр., Петрова) лиц, бежавших с каторги и затем попавшихся, проводили провокацию в Думе, как это было по делу Малиновского, как это было по делу Шорниковой, когда одной рукой писался циркуляр о том, чтобы искать Шорникову, а другой рукой устраивали Шорникову на место, сестры милосердия в общину Красного Креста или сиделицею в винной лавке, при чем вносили за нее залог, переводили ее в качестве сотрудника из одного охранного отделения в другое.

Я на этом позволю себе закончить… Товарищи, когда мы, юристы, с ужасом спрашивали министров и их товарищей, на каком законе вы основывали свои действия, они говорили: такого закона нет, но так действовал мой предшественник, а их родственники, когда они были арестованы, в обиде на комиссию говорили: зачем вы привлекаете одного министра и не привлекаете другого? Нам приходилось их успокаивать, говоря: погодите, до всех дойдет очередь.

Вот выборы в Государственную Думу. Конечно, мы знали многое из газет, но как отвратительно документально в этом убеждаться, – оказывается, что полностью руководство выборов было из центра. И затем министр по окончании всего дела или товарищ министра давал циркулярные телеграммы, чтобы была уничтожена вся секретная переписка по выборам, т.-е. совершив преступление, путем преступления нового, путем циркулярного распоряжения, пытались замести следы преступления.

Вы знаете, что у нас в комиссии есть военный и морской отдел. Здесь поражает, товарищи, равнодушие к делу армии. По делу Сухомлинова уже установлен тот момент, когда гибнущая армия на Карпатах, в лице своих представителей, вопила о снарядах, а в это время центр не делал решительно ничего. Это-то преступление, помимо сношения с каким-нибудь германским агентом, с нашей точки зрения, еще глубже позволяет нам поставить обвинение по 108 ст., т.-е., в государственной измене, т.-е. в поспешествовании неприятелю во время военных действий. Слава богу, что не вернется никогда это возмутительное по начальству рапортование о том, что все обстоит благополучно, это насильственное прекращение расследования целого ряда судебных процессов. Мы эту общую картину будем иллюстрировать отдельными делами и среди отдельных дел поставим на суд преступления центра в связи с особенно близким нам и вам так называемым Ленским делом. Вы знаете, что доклад Манухина по этому делу был затерт здесь в центре. А между тем этот доклад в смысле проверки происшествия выяснил ужасную вещь: он выяснил, что местная заводская администрация была недовольна действиями власти, как еще за несколько лет до этого случая, до апрельского расстрела, в связи с другой стачкой, администрация приисков во время забастовки, не желая уступать рабочим, жаждала столкновения, когда администрация приисков, надеясь, что в рабочих будут стрелять, приготовляла в больнице места для будущих раненых и приглашала священника для напутствия будущих умирающих, если бы они после этого расстрела оказались.

Товарищи, вы видите таким образом, что с ограничением особ первых трех классов, со всеми другими ограничениями, комиссия стоит перед огромным трудом, но она надеется в общих чертах закончить разработку до 1 сентября, до 1 сентября она надеется взять все то, что имеет политическое значение, из злоупотреблений всех ведомств, и поставить их на суд, с обвинительным актом, полным содержания, но с обвинительными формулами, однако, вытекающими непосредственно из содеянного, без всяких натяжек, ибо вы сами видите, что если встать на точку зрения натяжек, то из этого можно было бы вывести неизмеримо больше преступлений, а этого мы не хотим, мы хотим все поставить ясно и гласно, пусть на весь мир огласится все содеянное ими и пусть они понесут ту кару, которая им отмерена по тем законам, которые они сами написали и которых сами же не соблюдали.

Я говорю, что к 1-му сентября мы постараемся кончить это расследование, но до 1 сентября мы постараемся поставить отдельные процессы. Вы знаете, товарищи, что момент нам не благоприятствует, вы знаете, что мы встречаем трудности чисто технического свойства – отсутствие транспорта, расстройство почты, неорганизованность до сих пор милиции. Товарищи, я опять возвращаюсь к первому вопросу. Вы понимаете, что в центре и на местах судебная власть, занятая очередной работой, не может заняться, этим делом. Можно создать такие комиссии в центре и на местах, которые бы вместе с представителями судебного ведомства работали и ставили бы процессы параллельно нашей комиссии. Только при этом условии мы криминализируем то, что подлежит криминализации из прошлого режима, только при этом условии мы станем до известной степени на путь, успокаивающий народную совесть. В самом деле, если они нарушали закон, так отчего же они не понесут должной кары? Я говорю главным образом о должностных лицах, амнистия их не коснулась, и мне представляется, что только при сотрудничестве на местах и в центре, только при таком сотрудничестве возможно сделать всю ту громадную работу, которую мы здесь делаем.

А мы делаем ее так. У нас в основной комиссии работает 25 следователей-техников, сведущих, опытных, знающих работу. Они совершенно самостоятельны, они должны соблюдать этот же самый закон, во имя того принципа, который мы взялись соблюдать, – бить врагов их же оружием. Затем, есть наблюдающие, это общественный элемент, это молодые присяжные поверенные, вместе с тем и общественные деятели, которые следят, чтобы не пропустили чего-либо общественно-интересного, указывают на то, что может иметь политический интерес. Затем, во главе комиссии стоит президиум, который состоит из двух частей: из части общественной и части деловой. Часть деловая состоит из сенаторов и других лиц судебного ведомства, часть общественную представляют Родичев от бывшей Государственной Думы, академик Ольденбург и, наконец, представители Исполнительного Комитета Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Товарищи, в этой общественной нашей части нам нужна поддержка и вашего съезда, поддержка ваших организаций на местах – там, в этих будущих комиссиях. И я, воспользовавшись здесь съездом прокуроров судебных палат, собрал их вместе с нашей комиссией, и мы обсуждали вопрос о работе на местах. Они чувствуют, что они тоже не могут ее сделать без помощи общественной работы, и, быть может, в результате расследовательские ячейки будут также заведены и вами на местах.

С этой точки зрения мы ведем широкое политическое расследование, с этой точки зрения мы не выпускаем из вида наших исторических и политических задач, но вместе с тем это соотношение придаст нашим будущим процессам громадное значение и интерес, оно вкладывает в них громадное общественное и политическое содержание.

Позвольте мне, раз я делаю деловой доклад лицам делового съезда, позвольте мне в нескольких словах остановиться на наших нуждах. Их несколько. Я возьму из них наиболее важные. Мне кажется, что совершенно необходимо урегулировать вопрос о внесудебных арестах. Подавляющее большинство носителей старой власти будет привлечено к ответственности. Я говорю о высших должностных лицах, но есть ряд лиц, которые терлись около этих носителей власти, которые не являлись должностными лицами. Они не могут отвечать в уголовном порядке за должностные преступления. И относительно этих лиц нужно урегулировать вопрос о внесудебных арестах в этом смысле: кого же можно освободить и кого нельзя. Это уже не дело нашей комиссии, как чисто судебное, это область соседняя, но, как вы знаете, часто трудно бороться и работать, имея под боком какую-нибудь неорганизованную работу. Затем, другой вопрос, который нам следует поднять, заключается в следующем: это демократизация суда присяжных, чтобы наша работа не пропала, чтобы она прошла через суд. Этот суд должен быть представлен широкими демократическими слоями русского революционного народа. Только тогда наш материал найдет себе правильную оценку. Еще одна к вам просьба.

Товарищи, много распространяют легенд относительно содержащихся под стражей. Одни говорят – и эта версия поддерживается родственниками, близкими и знакомыми арестованных и, быть может, находит себе сочувствие в части прессы – одни говорят, что положение арестованных страшно плохо, что их чуть не мучают, истязают и т.д. Товарищи, нужно это опровергнуть совершенно твердо и определенно. Этим не только никто не занимается, но мы считаем, что это не нужно и это было бы позорно для русского свободного народа. Нужно отгородиться в этом отношении от прежнего, нужно сказать, что вы – старые люди, старая власть действовали такими приемами, какими мы действовать не желаем и которые мы принципиально отвергаем. Но, товарищи, отвергните также и другое. Другие говорят, что им живется легко, что мы чрезмерна[*] им потакаем. Товарищи, нужно стать в этом отношении на деловую почву, нужно отменить всякую маниловщину. Товарищи, мы делаем серьезное дело – криминальную оценку лиц, нарушивших закон, который при них существовал, и было бы также скверно делать в этом отношении какие-либо поблажки. Тут я должен сказать: их режим строг и суров, он почти такой же, какой был при старом режиме. Я говорю: почти такой же, с тем лишь изменением, что они едят теперь из солдатского котла. Но это, конечно, мы применяем к тем из них, которые здоровы. В нашем ведении не находятся тюрьмы, – они находятся в ведении министерства юстиции, в ведении прокурора палаты, – но мы сносимся с арестованными и всегда обращаем внимание на то, что говорят врачи: если врач говорит, что что-либо разрушает их здоровье, то это должно быть устранено. Им не дают лакомств, но раз возникает вред для их здоровья, им дают необходимые пищевые продукты, им дают улучшенную пищу, хлеб, молоко и яйца. Комиссия позаботилась о том, чтобы за этим следил врач, который пользуется, я думаю, общим доверием демократии, это доктор Манухин, ученик Мечникова, друг Горького, аппробированный в этой своей должности Петроградским Советом Р. и С. Депутатов, и мы считали, что мы правильно ведем в данном случае эту среднюю линию, не по пути старого режима, и без всякого, так сказать, розового отношения к тем людям, которые погрешили перед русским народом.

Товарищи, еще одна просьба, эта просьба следующая. Нужно сказать: и на местах и здесь трудной работе следственной комиссии мешают эксцессы отдельных лиц. Они основаны на недоверии. Но ведь мы взываем к тому, чтобы люди работали в нашей среде, так что о недоверии речи быть не может. Если не может быть здесь недоверия, то подсудимых во что бы то ни стало нужно сохранить здесь до суда. Помните, товарищи, что наше расследование продолжается, что изо дня в день, из недели в неделю они нам нужны, чтобы распутать тот клубок, который они сами запутали, и в этом отношении нам нужно удерживать тех, кто не осведомлен, кто говорит: «Да что с ними разговаривать? Совершенно ясно, что они виноваты». Так деятели старого режима стремились мешать говорить тем, кто мог бы говорить о их преступлении. Этого делать и допускать нельзя. Я, товарищи, хотел бы, чтобы это дело было окружено доверием. Я, да и все другие члены комиссии, готовы дать все возможные объяснения.

Вы понимаете, что по самому свойству работа не может быть гласной, тем не менее печать уже информируется все больше и больше. Но нужно дорожить ячейками страны, нужно, чтобы вы, встретившись с ними, выслушав наши изустные комментарии, могли бы к мертвым строчкам, которые вы читаете на страшных[*] газет, добавить точное изложение точки зрения комиссии.

Вот, товарищи, моя точка зрения, вот точка зрения нашей комиссии, вот то, что мы сделали. Мы считаем, что мы должны работать над этим делом с большой выдержкой. Мы должны заботиться о том, чтобы исследовать глубоко. Мы должны позаботиться о том, чтобы их мудро судили и мудро обвинили, если их вина подтвердится. А она подтвердится несомненно. Только такое сдержанное, глубокое, спокойное, я бы сказал, величавое отношение – ваше и других групп народных – к этим процессам, только оно достойно тех великих событий, которые мы переживаем, той величайшей в мире революции, которую вы и ваши братья совершили».

Эта речь председателя комиссии, профессионального юриста, произнесенная накануне июльских дней, производит странное впечатление оторванным от жизни юридическим идеализмом. Речь рисует сильные стороны дела комиссии, но рельефно и выпукло вскрывает и слабые стороны этого дела.

Чрезвычайная следственная комиссия разделила судьбу всех начинаний Временного Правительства. В законоположениях комиссии и всей ее деятельности – обычная для Временного Правительства недоговоренность, половинчатость, двойственность. Созданная революцией, комиссия не имела сил, да, пожалуй, и не чувствовала охоты возвыситься до революционного отношения к объекту своих расследований. Отбросив в сторону средних и низших агентов режима, комиссия сосредоточила свое внимание на особах первых трех классов и обошла молчанием царя, «представителя верховной власти». Из двух задач, поставленных комиссией, не была выполнена основная задача – собрать следственный материал, достаточный для изобличения и осуждения высших сановников империи. И не потому не была выполнена эта, можно сказать, священная и первая задача следственной комиссии, что работа ее была прервана Октябрьской революцией, а потому, что в своей деятельности комиссия была связана по рукам и ногам существовавшим сводом законов и отточенным и ухищренным юридическим мышлением почти всех ее членов. Применяя к деятелям старого режима созданные ими же законы, комиссия оказалась стесненной законами об амнистии, изданными Временным Правительством, ибо оказалось, что амнистия, которая по смыслу революции должна была освободить от ответственности за преступления, совершенные во имя борьбы за революцию против правительства, покрыла и преступления, совершенные во имя борьбы с революцией за правительство против народа. Классический пример: жандармский полковник с ведома директора Департамента полиции устраивает побег осужденному на каторжные работы революционеру, завербованному им в секретные сотрудники. Казалось бы, вот случай, когда можно предать и того и другого суду за устройство побега по статье, довольно сурово карающей, но преступники, подводимые под эту статью, уже амнистированы. Связывал действия комиссии и закон о давности. Ни одного процесса (кроме сухомлиновского, материал для которого был собран до комиссии) комиссия не поставила, да и жалеть об этом не приходится: как ни доказывал в своей речи на съезде Советов председатель комиссии правильность юридического подхода, процессы, почти все сводившиеся к «превышению и бездействию» власти, были бы в революционное время просто смешны. Общее содержание преступлений сановников первых трех классов – обман народа, и вдруг это огромное содержание оказалось бы замкнутым в формуле бездействия и превышения власти.

Но не чувствуя ни сил, ни возможности выполнить основную следственную задачу, комиссия направила свою деятельность в область, подведомственную скорее ученому историческому обществу, а не чрезвычайной следственной комиссии, – область исторического расследования, подбора письменных и устных свидетельств к истории падения режима. В этой области работа комиссии была много плодотворнее, чем в криминальной. В своих заседаниях она допросила не только целый ряд подлежащих следствию сановников первых трех классов, но и целый ряд общественных деятелей разного калибра: от Родзянко и Гучкова до Бурцева и Чхеидзе. Все допросы были застенографированы. Конечно, показания и объяснения, данные в комиссии, – разной искренности и разной значительности, но в совокупности они дают богатейший материал по истории падения режима, дают подробности и краски для широкого полотна и действительно дают разнообразную аргументацию на тему о решительной неизбежности русской революции. И даже те допросы, на которых «особа высших классов», какой-либо министр, явно старается отмолчаться и дать минимум фактических сведений, ценны тем, что дают характеристику героя допросов. В этих показаниях, допросах и объяснениях встают во весь рост ничтожные и в своей ничтожности зловещие фигуры деятелей старого режима, министров и проходимцев, рисуется картина гнуснейшего и отвратительного развала. Накануне революции мы жили неподдававшимися проверке слухами и рассказами о необыкновенных подвигах этих дельцов, и, правду сказать, не верилось этим чудесным рассказам, и приходилось в умственном представлении процентов пятьдесят относить за счет сплетнических вымыслов, но прочтите теперь допросы Хвостова, Протопопова, Белецкого и вы увидите, что действительность не только подтверждает рассказы на все сто процентов, но идет и дальше этих «сплетен». С этой точки зрения допросы читаются, как роман.

Допросы и опросы производились в торжественной обстановке в парадном зале Зимнего дворца, где помещалась комиссия, или в канцелярии Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, где содержались арестованные сановники. Присутствовали члены комиссии, секретари, стенографистки.

Допросы вел обычно сам председатель комиссии Н.К. Муравьев и в редких случаях его отсутствия заменявший его товарищ председателя. Предлагались вопросы и членами комиссии и в редких случаях специально вызванными прикомандированными к комиссии следователями. Помимо ответов, которые приходилось давать на вопросы в пленуме комиссии, большинству привлеченных предлагались еще вопросы следователями в порядке следственном, уже в целях будущего предания суду.

Всего комиссия произвела 88 опросов и допросила 59 лиц. По категориям допрошенных можно разделить на следующие группы:

I. Министры старого режима – М.А. Беляев, князь Н.Д. Голицын, И.Л. Горемыкин, Н.А. Добровольский, П.Н. Игнатьев, В.Н. Коковцов, А.А. Макаров, Н.А. Маклаков, А.Н. Наумов, Н.Н. Покровский, А.А. Поливанов, А.Д. Протопопов, Г.Е. Рейн, барон В.Б. Фредерикс, А.А. Хвостов, А.Н. Хвостов, Б.В. Штюрмер, Д.С. Шуваев, И.Г. Щегловитов, князь Н.Б. Щербатов.

Товарищи министров, сенаторы, губернаторы: А.Н. Веревкин, князь В.М. Волконский, В.Ф. Джунковский, С.Е. Крыжановский, И.Н. Ладыженский, А.В. Лядов, А.А. Нератов, Н.В. Плеве, А.А. Рейнбот, Н.Д. Чаплин[*].

Генералы: Н.И. Иванов и С.С. Хабалов.

II. Директора Департамента полиции, жандармские генералы – деятели политического розыска: С.П. Белецкий, А.Т. Васильев, С.Е. Виссарионов, А.В. Герасимов, И.М. Золотарев, К.Д. Кафафов, Е.К. Климович, М.С. Комиссаров, П.Г. Курлов, А.И. Спиридович, М.И. Трусевич.

III. Общественные деятели: В.Л. Бурцев, С.И. Велепольский, Ф.А. Головин, А.И. Гучков, А.Р. Ледницкий, Н.Е. Марков 2-й, П.Н. Милюков, М.В. Челноков, Н.С. Чхеидзе, А.И. Шингарев.

IV. Проходимцы: князь М.М. Андроников, дворцовый комендант В.Н. Воейков, А.А. Вырубова, генерал-историограф Д.Н. Дубенский, О.Н. Лохтина, И.Ф. Манасевич-Мануйлов.

Допросы всех этих лиц воспроизводятся полностью в настоящем издании по стенографическим записям, сделанным в комиссии. Стенограммы поступали в редакторскую коллегию и здесь тщательно исправлялись. Главным редактором стенографических отчетов был покойный поэт А.А. Блок, и деятельное участие в редактировании принимали М.П. Миклашевский и Л.Я. Гуревич. Эти допросы должны были дать материал для обширного отчета, который комиссия должна была подготовить для доклада правительству. Общая редакция отчета была возложена на Е.В. Тарле, но из множества отдельных глав этого исторического исследования была готова только одна общая работа А.А. Блока на тему: «Последние дни режима». Она была напечатана впоследствии в «Былом» (№ 15, 1920) и отдельно.

К сожалению, в моем распоряжении не оказалось нескольких допросов в отредактированном тексте, и в этих случаях пришлось восстанавливать текст по первоначальным стенографическим записям. Допросы расположены в хронологическом порядке. К отчетам добавлены и тесно связанные с ними пространные письменные объяснения А.Т. Васильева, С.П. Белецкого и А.Д. Протопопова. В приложениях помещены неизданные исторические документы и материалы, о которых идет речь в допросах.

Каждому допросу предпослано содержание-перечень тем, вокруг которых вращался допрос. К каждому тому издания прилагается указатель собственных имен с краткими биографическими данными о всех деятелях старого режима.

Настоящее издание, воспроизводящее с научной точностью материал исторического значения, предназначено не столько для историков, сколько для широкой читательской массы. Все дальше и дальше отодвигается от нас старый режим, он становится в полном смысле слова историческим. Придет время, и у нас появятся воспоминания, записки и исторические работы, основанные на изучении материалов, но пока среди этих материалов на первом месте стоят издаваемые отчеты; читая их, мы слышим голоса особ и сановников, рассказывающих, как они разваливали и хоронили режим. Правда, они предпочитали сдержанность и умолчание, когда речь шла о верховном носителе власти; сам верховный носитель допрошен не был, но тени его, жены и того, кто был над ними, «святого» старца Распутина, бродят по страницам книги.

Систематизация материала, данного допросами комиссии, дает возможность классифицировать его по следующим крупным рубрикам. Двенадцать тем освещены этими допросами. Вот они – с наиболее значительными подразделениями.

I. Отношение власти к осуществлению манифеста 17 октября и к основным законам изд. 1906 г. Детали: подавление и ликвидация революционного движения 1905 г.; проекты к реставрации и тяга к их осуществлению; акт 3 июня и история (поводы и мотивы) его издания; пользование ст.ст. 17, 18, 87, 96, 116 и др. основных законов и пределы этого пользования.

II. Власть и законодательные учреждения. Детали: правительство и Госуд. Дума: организация выборов и злоупотребления, при этом допущенные; созывы Госуд. Думы; перерывы ее занятий; роспуски и бланковые указы; судебные преследования депутатов Госуд. Думы и порядок возбуждения преследования и устранения из Думы (в частности: дела о Выборгском воззвании и о с.-д. фракции 2-й Госуд. Думы); агентурное наблюдение за Госуд. Думой. Правительство и Госуд. Совет, власть и назначенные члены Госуд. Совета (невключение в списки присутствующих); меры для усиления правой группы Госуд. Совета; председатели Госуд. Совета и тенденция их назначений.

III. Власть и печать. Детали: виды и формы давления правительства на печать: использование для целей внутренней политики военной цензуры; вопрос о цензуровании стенографических отчетов Госуд. Думы и об опубликовании в периодической печати депутатских речей; правительственная печать, поддержка органов правой печати (Главн. Управл. по делам печати, Департамент полиции, секретные фонды – рептильный фонд); проекты широкого экономического давления на печать в политических целях (проект создания грандиозного акционерного общества и подкупа прогрессивных деятелей печати); воздействие на иностранную печать.

IV. Власть и организация народных сил. Детали: правительство и рабочие организации (политические, профессиональные, рабочие группы при Военно-Промышленных Комитетах и пр.); правительство и общественные организации (Всероссийский Земский Союз, Всероссийский Союз Городов, Земгор, Военно-Промышленные Комитеты и др.).

V. Власть в последние дни режима. Детали: план борьбы с революционным движением и подготовительные меры; вооруженная борьба с восставшим народом.

VI. Суд как орудие старого режима в борьбе за существование. Детали: подбор личного состава и нарушение принципа несменяемости (назначения, увольнения и перемещения чинов ведомства); требования, предъявляемые к судебным деятелям, и давление министерства юстиции на суд и на судейскую совесть и независимость (ревизии Судебных Палат); случаи вмешательства министерства юстиции и влияния его на ход отдельных дел; прекращение дела до суда и 23 ст. основных законов; представления министра юстиции о помиловании или смягчении участи осужденных, одиозные и привилегированные категории осужденных: 1) осужденные по политическим делам, а также лица, об облегчении участи которых возбуждены были ходатайства присяжными заседателями; 2) погромщики, члены Союза русского народа, должностные лица и в частности чины полиции, совершившие преступления при подавлении аграрных и иных волнений, осужденные за изнасилование и пр.; министерство юстиции, военно-полевые суды и смертная казнь; министерство юстиции и тюрьма, каторга и ссылка (применение телесных наказаний к политическим заключенным).

VII. Внутренняя политика старой власти. Детали: правительство и местные самоуправления; правительство и рабочее движение (Ленское дело); правительство и правые организации; продовольственный вопрос; помощь беженцам.

VIII. Департамент полиции. Детали: общая характеристика его деятельности: органы политического розыска; система политического розыска: наружное и внутреннее наблюдение; личные характеристики; департамент полиции и провокация: общая система (секретная инструкция, циркуляры, воспитание жандармов, результаты ревизий жандармских управлений и охранных отделений); отдельные случаи (Азеф, Малиновский, Кирюхин, Подфигурный, Ратимов (дело Никитенко и др.); общее наблюдение Департамента полиции за революционным и оппозиционным движением и попытки влиять на него (ежегодные отчеты, внутреннее освещение общественных организаций и оппозиционных партий, поддержание раскола внутри с.-д. партии); Департамент полиции и суд: невозбуждение или прекращение судебных дел в конспиративных целях сокрытия секретных источников или сотрудников Департамента полиции; руководящие указания Департамента полиции жандармским офицерам о даче ими показаний судебным властям и на суде; представления Министра Внутренних Дел о помиловании осужденных провокаторов и секретных сотрудников; укрывательство секретных сотрудников, разыскиваемых судебными властями (дело Шорниковой и др.); устройство мнимых побегов (дело Петрова и др.); роль Департамента полиции в отдельных судебных делах (прекращение дела Манасевича-Мануйлова, дела Бейлиса и др.); секретные фонды Департамента полиции и расходование их: рептильный фонд (его история и практика; Департамент полиции и главное управление по делам печати); поддержка правых организаций и отдельных правых деятелей, в частности правых членов Государственной Думы и Государственного Совета; злоупотребление агентурными и другими секретными суммами (присвоение, расходование этих сумм на посторонние цели и пр.); денежные выдачи из секретных сумм Департамента полиции Распутину и распутинцам; отдельные злоупотребления (дело Пец и др.).

IX. Политика правительства по национальному вопросу. Детали: общая характеристика; польский вопрос; еврейский вопрос; дело о призыве инородцев; борьба с немецким засильем.

X. Правительство и война. Детали: общий развал власти и деятельность Совета Министров; деятельность Военного Министерства; злоупотребления по освобождению от воинской повинности; отношения высшей власти к Германии и германцам.

XI. Нарушение неприкосновенности корреспонденции. Детали: способы пользования перлюстрационным материалом.

XII. Крайние правые организации. Детали: правые кружки членов Государственного Совета и иных сановников: группа Римского-Корсакова, кружок Штюрмера; Ширинский-Шихматов и его записка; Союз русского народа; Союз русского народа и убийство Иоллоса.

Вот схематическое содержание исторического материала, который можно извлечь из допросов и показаний, застенографированных в комиссии 1917 года и в настоящее время воспроизводимых в нашем издании.

П. Щеголев.