КРАСНАЯ КАЗАНОВА ПОВЕСТЬ Глава первая

В очередях за керосином и на базаре уже вов­сю обсуждали новость, а Прохор Филиппович ещё ничего не знал. Оно и понятно, слухи не интересу­ют начальство, которому о происшествиях обязаны докладывать заместители, но последние, что обще­известно, за керосином тоже не ходят. Однако, знать Прохору Филипповичу всё-таки следовало, поскольку он, Прохор Филиппович Куропатка, являлся руководи­телем трамвайного депо имени пролетарского поэта Максима Горького, или попросту - главным по обще­ственному транспорту. А сомнительную, сладко пах­нущую скандалом информацию распространяли как раз пассажиры десятого маршрута.

Справедливости ради, надо заметить, что уже в воскресенье, в бане, когда Прохор Филиппович не спе­ша расстёгивал свои ярко-оранжевые краги, его ухо уловило брошенное кем-то с присвистом:

- …в трамвае?! Лихо!

Оглянувшись, ГПОТ увидел остриженного «под ноль», конопатого пионера (из одежды на мальчишке оставался только алый галстук). Пацан, размахивая руками, плёл что-то про десятую линию, приятели по­минутно перебивали:

-    Брешешь!

-    Поклянись!

Но что такого особенного могло там произойти, разве какая-нибудь привередливая дамочка из «быв­ших» ляпнула по роже завалившемуся ей на колени нахалу

Вообще же, центральная или «Пузырёвская» (по фамилии прежних владельцев) баня давно слыла рас­садником всяческих небылиц. Любая несуразица, да что там! Просто белиберда, пущенная мимоходом в общем зале женского отделения, пересказывалась, пе­ревиралась, обрастала подробностями и отправлялась гулять по улицам и переулкам, в качестве факта, совер­шенно достоверного. С баней не могла конкурировать ни пресса, ни полюбившаяся обывателям радиогазе­та Московской передающей станции имени товарища Попова. Баня стояла «насмерть». О неё, как о риф, раз­билась и мощная волна городских переименований, хотя архаичная вывеска купцов Пузырёвых порядком мозолила глаза властям. Так, поначалу, намеревались, замазав старую фамилию, вписать на освободивше­еся место «…26-и Бакинских комиссаров». Однако, рассудив, что если мужикам оно положим - ничего, то дамскому контингенту как-то неловко мыться при стольких бакинцах сразу, передумали, предложив на­звать строптивое заведение просто «Красная шайка», но и здесь разгорелась дискуссия. Кричали, спорили, написали даже наркому Луначарскому, только ответа почему-то не получили.

Зная об этом, Прохор Филиппович, не задаваясь ненужными сомнениями, спокойно намылил себе шею и живот, мурлыча:

-      …ведь, от тайги до британских морей Красная армия всех сильней!

Впрочем, и дома, вечером, когда проснувшись он не зажигая электричества, накинул френч и прямо в исподнем вышел в прихожую, к нему из «залы» скольз­нула Марья Семёновна, и увлекая за собой, зашептала скороговоркой:

-     Туда нельзя, там Лидочка. Я уж тебе на кухне, Прошенька. На кухне…

Выставив из буфета сверкающий огранкой хру­стальный графинчик и тарелку с малосольными, су­пруга подхватила какой-то флакон, и оставив мужа среди шипенья примусов и бульканья кастрюль, ис­чезла.

«Лидочка…», главный по общественному транс­порту попытался сообразить, что всё это значит и не сообразил. Налил стопку, морщась «поправился», за­хрустел огурцом.

Здесь уместно сообщить, что Прохору Филипповичу нравилась молоденькая свояченица. Нравился задорный Лидочкин профиль и крепкие ножки в коротеньких белых носочках и лёгких боти­ночках. Нравился её заразительный смех, но сейчас из гостиной доносились лишь приглушённые рыдания да несвязные обрывки фраз, и, хотя он снова отметил, странно прозвучавшее «…прямо в трамвае!», но, как и прежде, не придал этому значения. Товарищ ГПОТ резонно полагал, что подведомственная ему отрасль городского хозяйства, несмотря на свою безуслов­ную значимость, способна вызвать слёзы у хорошень­кой двадцатичетырёхлетней девушки, только если та опоздала на свидание. А на свидания Лидочка ездила к Володьке Кулькову - губастому, близорукому недо- тёпе-изобретателю, с которым она познакомилась, на­зад тому два года, на курсах при Наркомпросе. В пред­ставлении ответственного работника, инженер был человеком малопривлекательным, но у свояченицы на сей счёт имелось особое (как шутил главный по обще­ственному транспорту - революционное) мнение, и для себя с Кульковым она давно всё решила. Прохор Филиппович знал это от супруги, равно как и то, что бестолковый очкарик никак не отваживался открыть своё сердце. Вернее, неделю назад, до одури насидев­шись в тёмном кинозале на «Кукле с миллионами», и выйдя на свежий воздух с совершенно свекольны­ми лицами, молодые люди направились к лодочной станции. Посередине зацветшего пруда изобретатель понемногу собрался с духом и уже повёл было речь о том, что жизнь - долгое плаванье, в котором, чтобы не бояться бурь, необходим надёжный попутчик, но набе­жали тучи, хлестнул ливень… Потеряв впопыхах весло и кое-как причалив к берегу, влюблённые укрылись в беседке, куда вслед за ними набились чуть не все от­дыхавшие в парке.

Из гостиной потянуло валерианкой, опять по­слышалось жалобное «…в тра-трам-трамвааа…», перешедшее в невнятное хлюпанье, завершившееся долгим «И-и-иии…». ГПОТ вынул коробку «Пушек», закурил, подвинулся ближе к двери.

-     Говори ты толком! - пытала Мария Семёновна. - В каком?

-       В де-де-десяяятом… Народу полно-о-ооо, не отвернё-ё-ёшься… Я с курсов уво-олюсь…

«Да, перегружена десятка и линия важная. Туда бы ещё, хоть, пару вагонов. А очкарик-то… Ха! - фыр­кнул в усы Прохор Филиппович. - Верно, облапил дев­ку в толкучке. Подумаешь, делов-то… Уво-олюсь!»

Тут, почему-то, главный по общественному транс­порту вспомнил свою секретаршу - Полину Михай­ловну, женщину выдающихся достоинств, с несколько швейной фамилией - Зингер. Вспомнил, покачал го­ловой и, поплевав на папироску, отправился «на боко­вую». Через полчаса к нему присоединилась «полови­на».

-    Я Лидочке на диване постлала. Ох, Проша, пора девке замуж, - Марья Семёновна подождала, что от­ветит супруг, но ГПОТ молчал, и она зашептала сно­ва, торопливо, словно оправдываясь, - у ей, гляжу, уж страхи начались…

«Страхи! А замуж зачем собралась, коли боит­ся, что лапать станет. Вот дура!» - подумал Прохор Филиппович ласково, так ничего не сказав, отвернулся к стене и уснул, крепко, без снов.