Екатерина Савина Иллюзия любви

Глава 1

Васик повернул ручку приемника, и тотчас звуки безымянной мелодии складно и сладко заполнили сгустившуюся в салоне автомобиля тишину.

Васик снова вздохнул и посмотрел на замершую утреннюю улицу, где старика с разбитым лицом, судя по всему, только что проснувшегося на какой-то лавочке, выглянувшее солнце снова заставило идти куда-то и волочить за собой такую же дряхлую, как и сам старик, серую тень.

– Посмотреть на часы или не посмотреть? – подумал Васик и вдруг заметил, что в его пальцах дымится наполовину истлевшая сигарета. – Докурю, тогда посмотрю, решил Васик и тут же, повернув лежащую на обруче руля руку, искоса глянул на свои часы.

– Два часа и сорок минут, – проворчал он, – два часа и сорок минут прошло... Ну, все еще пять минут жду и еду домой. Только пять минут. Максимум – десять.

Через полчаса он выключил приемник, а еще через полчаса, пошарив в лежащей на панели управления сигаретной пачке, убедился, что сигарет не осталось ни одной. Васик покрутил головой и решительно повернул ключи в замке зажигания, но вдруг снова заглушил мотор и, едва слышно вскрикнув, уставился в окошко...

– И дальше что? – поинтересовалась я. – Что ты там увидел?

– Ее, – тоскливо протянул Васик и откинулся на спинку кресла, – она мне на вечер встречу назначила, а потом отменила, сказав, что задержится на работе. Ну, я подумал – подожду ее, сюрприз устрою. Букет огромный купил. Всю ночь ей звонил, понимаешь, не было ее дома. Потом к подъезду подъехал утром и ждал, ждал... Ну, а когда время уже к обеду – смотрю, она идет. Счастливая такая – сумочкой помахивает... Косметика на лице свежая... – он вздохнул, – а блузка чуть помята – пониже ключицы две параллельные складочки.

Васик замолчал и мрачно уставился на дно кофейной чашечки.

– Н-да, – проговорила я, закуривая, – вот так дела. Никогда я тебя, Васик, таким не видела. А, казалось, будто знаю хорошо тебя. Влюбился, значит?

Васик, не отрывая взгляда от чашечки, подтвердил кивком.

– А она?

Он неопределенно пожал плечами и вздохнул.

– Понимаю, – сказала я, – ситуация не сказать, чтобы экстраординарная. Скорее наоборот. Не грусти, Васик, такое бывает...

– А мне от этого легче, что ли? – тоскливо осведомился Васик. – Что такое бывает? Я, может быть, первый раз в жизни влюбился, а она на меня вообще никакого внимания не обращает. Я уж и так и так... И цветы, и шампанское, и подарки дорогие... Стишки даже выучил, чтобы интеллектом поразить. Вот послушай...

Он закатил глаза к потолку и заговорил, беспрестанно прерывая вдохновенную речь мычанием и мемеканьем:

– Дым табачный воздух выел... Комната – глава в кру... э-э... м-м... крученыховском аду... аде. Вспомни, за этим окном впервые руки твои, исступленный, гладил... М-м... Слов моих сухие листья ли... э-э... заставят остановиться жадно дыша?.. Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг... Э-э-э... М-м... Эта любовь мне не по силам. Пока. Целую. Твой Василий.

– Я в конце немного от себя присочинил, – добавил Васик, закончив декламировать, – чтобы она подумала, будто это я сам для нее написал. Правда, здорово, а, Ольга?

– Правда, – согласилась я, – а как вы с ней познакомились?

Васик закурил и вытянул свои длинные ноги на середины комнаты, отчего стал похож прислоненную к стене этажерку.

– В прошлую субботу я нажрался, – начал он, – дружка одного встретил, с которым в университете учился, ну и... А в воскресенье проснулся и понял, что, если не похмелюсь, то понедельника мне не дожить. Пошел в первый попавшийся кабак, а это не кабак оказался, а кафе. Ну, заказал себе пятьсот граммов и салатик. Выпил, стал по сторонам смотреть, а за соседним столиком сидит такая... – Васик сладко зажмурился и пошевелил в воздухе растопыренными пальцами – будто гладил кого-то невидимого, – такая... И завтракает булочками с чаем... Волосы белые-белые, пушистые, пушистые... Блондинка, в общем. На щеке родинка, на шее – еще одна. А глаза огромные, как... как две чашки кофе. У меня сразу дыхание перехватило, – проникновенно поделился Васик и надолго замолчал.

Я осторожно потушила сигарету в пепельнице и, стараясь не шуметь, налила себе и своему собеседнику еще кофе.

Васик все молчал. По его лицу блуждала растерянная и виноватая улыбка.

– А дальше? – шепнула я, когда почувствовала, что молчание стало слишком затягиваться.

– А? – встрепенулся Васик.

– Дальше – что было?..

– Пить мне больше не надо было, вот что, – поморщившись, сообщил Васик, – я, как эту девушку увидел, сразу разволновался почему-то и все свои пятьсот граммов в два захода допил. А потом еще пива заказал. Короче говоря, когда я к ее столику знакомиться подошел, я едва «мама» мог выговорить. Что-то бормотал, а она посмеялась и ушла. Ну, на следующее утро я снова в то кафе пришел. Приоделся – костюм, галстук, ботиночки, часы нацепил – золотые – мне их батя в Швейцарии за четыре тонны баксов прикупил. И жду ее. Она пришла и снова – булочки, чай. Я – к ней. Извините, то-се, нажрался я, плохо себя чувствовал. Шампанское заказал и все, что в той кафешке поприличнее было – тоже заказал. А она – снова посмеялась. И ушла. Правда я у нее телефончик тогда выпросил. Буквально на коленях стоял. Ну, а по телефону потом и адрес определил.

Я представила себе презентабельно упакованного Васика, бухающегося со стула на колени и не смогла удержаться от улыбка.

– Ну вот, – оскорбленно проговорил Васик, – и ты теперь смеешься. Ну, что вы во мне смешного находите-то? Волосы у меня длинные? Так я их причесываю теперь и гелем укладываю. А, может быть, скоро и совсем постригусь. И пить... поменьше буду.

– Я не смеюсь, – ответила я.

– Ты-то, может быть, и нет, – смягчился Васик немного, – а вот она... Посмотрит на меня и смеется. Даже говорить не может толком.

– Смеется – это уже хорошо, – постаралась успокоить я Васика, – если было она, на тебя глядя, плакала, было бы гораздо хуже. Положительные эмоции обычно посредством смеха выражаются.

Васик качнул головой и раздавил в пепельнице сигарету.

– Прямо не знаю, что мне и делать, – высказался он, – я ей телефон оборвал – и звоню, и в гости приезжаю, и цветы шлю каждый день, а она... Такое впечатление, что она меня всерьез совсем не воспринимает. Будто я игрушка плюшевая, а не человек.

Он помолчал немного и вдруг спросил, сильно подавшись вперед:

– Вот я и подумал, Ольга, – выговорил Васик, – может, ты мне поможешь?

– Я? – удивилась я.

– Ты, – подтвердил Васик.

– А чем я могу помочь? – поинтересовалась я. – Позвонить твоей... Кстати, как ее зовут?

– Нина, – выдохнул Васик.

– Позвонить твоей Нине и рассказать ей о том, какой ты хороший на самом деле? Мне почему-то кажется, что Даша с этим справится лучше. У нее дар – людей уговаривать. К тому же, она психолог. Хочешь я ей позвоню и попрошу ее тебе помочь?

– Да нет! – Васик даже притопнул ногой. – Я не про это. Я про другое. Ты же у нас не обычный человек. Ты же у нас это... экстрасенс. Вот и приворожи Нину. Сделай так, чтобы она в меня влюбилась сильно-сильно. Для тебя это пустяк, а для меня... Для меня это все. Ну, Ольга, я тебя очень прошу. Ведь ты же знаешь, как... Никто, кроме тебя такого сделать не может...

Васик, застыв в позе горного орла, вцепился побелевшими от напряжения пальцами в подлокотники кресла.

– Ну, Васик... – только и сказала я.

Васик был прав. Я действительно обладала исключительными экстрасенсорными способностями, доставшимися мне в наследство от моей прабабушки, которую на деревне, где она жила, называли ведьмой... Ведуньей ее называли.

Мой дар позволяет мне видеть образы в сознании собеседника, и таким образом – узнавать его намерения и просчитывать ходы – и вовсе не важно, на каком языке мой собеседник разговаривает. В последнее время я развила в себе способности проникать также и в глубоко в подсознание людей, тем самым управлять человеком, предварительно вводя его в транс...

Экстрасенсорными способностями обладала и моя сестра-близнец. Это она помогла мне раскрыть в себе неведомую доселе силу. Сейчас Наталья мертва. А человек, погубивший ее, и, кстати, когда-то обнаруживший в ней самой экстрасенсорный талант и развивший его, все еще жив.

Четырежды я пыталась добраться до убийцы моей сестры, четырежды он, проигрывая поединок, ускользал. Но убить его мне не удавалось. И совершенно точно я знаю, что он жив и где-то – в какой-то точке земного шара набирает силы для окончательной битвы...

Его зовут Захар. Он – единственный мой настоящий заклятый враг. Смертельный враг. И он не успокоится, пока не убьет меня. А я не успокоюсь, пока не доберусь до него.

Сколько мне еще предстоит жить в ожидании последней – решающей – битвы?

– Так поможешь? – снова спросил Васик. – Ты одна мне помочь можешь – больше никто. Понимаешь, Ольга, эта девушка мне... дороже всего. Я ее почти не знаю, но чувствую, что без нее я не могу... Не то, чтобы – жить не могу, а... не получается выразить...

Васик переглотнул и просительно уставился на меня.

Я тряхнула головой, разгоняя туман тягостных воспоминаний. Захар... Зря я вызвала в своей памяти его темный образ, теперь зловещее пятно, словно отпечатавшись где-то глубоко на дне моего сознания, еще долго будет маячить у меня перед глазами.

А тут еще Васик со своей любовью...

Как же ему объяснить?

– Ольга! – опять позвал Васик. – Ты что – не слышишь меня?

– Слышу, – сказала я и снова тряхнула головой, – просто задумалась.

– Так ты мне поможешь?

– О чем ты говоришь?.. – вздохнула я. – Ты хочешь, чтобы я вторглась в сознание твоей Нины и заставила ее полюбить тебя?

– Ага! – обрадовался Васик. – Точно так!

– Но ведь это... – я закусила губу, – это же... Ты, Васик, пойми, что такое... насилие над мозгом человека ни к чему хорошему привести не может. Как ты с ней собираешься жить, если каждую минуту будешь бояться, как бы с нее не спали гипнотические чары, как бы она не прозрела и не поняла, что на самом-то деле тебя нисколько не любит? Ты об этом подумал?

Васик шмыгнул носом и опустил голову.

– Думал, вообще-то, – сказал он, – только...

– Что – только?

– Только у меня получилось, что иначе никак не выйдет, – сформулировал Васик, – она только смеется надо мной и выслушать серьезно никак не хочет. А ты... Ты не совсем ее заколдовывай, а только на время. Чтобы она немного посмотрела, какой я могу быть на самом деле... Я ведь не просто так. Я и жениться на ней готов. У меня ведь и квартира есть, и машина есть, и деньги водятся.

– А работы нет, – добавила я.

– Ну, а деньги...

– Папины, – подсказала я, – пока папа твой тебя содержит – у тебя деньги есть, а когда ему надоест это дело и он на тебя – алкоголика и бездельника – плюнет, ты без копейки останешься. У тебя же ни работы нет, ни любимого занятия нет. Впрочем, есть любимое занятие – водку пить, да по ночным клубам шататься. И все.

– Почему?.. – не поднимая глаз, очень тихо выговорил Васик. – Не только... Я ведь и работать могу... Войду к снова отцу в доверие, уверю его в том, что я, как говорится, в ум вошел, а он мне фирмочку какую-нибудь выдаст. Вот так и заживем. Думаешь, плохо?

– Не знаю, – честно сказала я, – если ты и вправду решился – на полном серьезе – взяться за ум, тогда я за тебя рада. И за твою избранницу – тоже рада... Как, ты говорил, ее зовут?

– Нина, – ответил Васик и мечтательно закатил глаза, – Нина Николаевна Рыжова...

Я посмотрела на часы. Вообще-то мне давно пора было ехать на работу. Если бы я рассчитывала попасть туда посредством метрополитена, то я бы опоздала наверняка, но сейчас-то, я думаю, меня Васик подбросит, так что... Так что минут пять можно посидеть еще...

– О-ольга, – снова протянул Васик, – так ты согласна мне помочь или нет?

– Согласна, – сказала я, и мой приятель просиял, – только посоветуюсь сначала с Дашей.

– С Дашей? – удивился Васик.

– С ней, – подтвердила я, – мы вместе подумаем, как твоей беде помочь...

Васик что-то хотел сказать, но, видно, передумал. Он согласно тряхнул головой и легонько пристукнул согнутым пальцем по пустой кофейной чашечке.

«Прекрасно тебя понимаю, Василий, – думала я, глядя на него, – получить все желаемое на блюдечке с голубой каемочкой – это, конечно, замечательно. Раз-раз – Ольга поколдовала – вот у тебя уже и молодая жена есть. К папе пришел, ножкой пошалил, глазки к потолку позакатывал – вот и собственная фирма, и»...

Тут я ход мыслей своих прервала, ощутив, что начинает в моей груди шевелиться нехорошее чувство. Что-то вроде зависти, даже не зависти, а...

– Ладно, – сказала я, – мне на работу пора. Ты меня подбросишь.

– Конечно! – Васик вскочил и засуетился. – Так ты мне... ты мне...

– Помогу, – в который раз сказала я, – сразу после работы поеду в гости к Даше и... Там посмотрим.

– Ага, – кивнул Васик, – спасибо тебе, Ольга. Я всегда знал, что ты – настоящий друг.

– Пожалуйста, – ответила я.

Дверные створки лифта с чмоканьем сомкнулись за ее спиной. Она шагнула к двери своей квартиры и внезапно почувствовала, что радужное утреннее настроение бесследно улетучилось из ее груди, а образовавшаяся пустота немедленно заполнилась привычным тошнотворным ощущением тупой и безысходной тоски.

Нина Николаевна Рыжова мучительно поморщилась и, сглотнув горькую слюну, со скрежетом повернула ключ в замке. Дверь отворилась, словно открылся рот страдающего нехорошей болезнью старого человека, и Нина шагнула в прихожую.

Минуту она стояла в полной темноте, беспомощная перед обволакивающей ее густой атмосферой гнилой сырости, и, наконец, набравшись решимости, закрыла за собой дверь и включила свет.

Стараясь не задевать стены, с безобразно отстающими обоями, напоминающими пораженную проказой человеческую кожу, она разделась и быстро прошла в свою комнату.

В сумерках маленькой комнатки с никогда не поднимающимися шторами – в углу – что-то белело.

Щелкнув выключателем, Нина присела на краешек старого ободранного дивана с продавленным почти до самого пола брюхом.

Он бросила взгляд на рассыпанный на столе букет белых хризантем и горько усмехнулась.

«Как его зовут? – подумала она вдруг. – Василий?.. Вася?.. Он себя как-то по-другому называл... Василек. Нет, кажется... Но что-то похожее, что-то такое же – уменьшительно-ласкательное... Ага, Васик! Васиком он себя называл. Васик»...

У нее даже получилось улыбнуться.

Нина впилась глазами в белоснежный букет на столе, словно пытаясь удержаться на краю необъятной и мрачной бездны отчаянья, в которую ее тянул неудержимо тяжкий груз привычных безысходных мыслей.

«Славный мальчик, – шепотом проговорила она, мучительно морщась от родившегося за тонкой стеной шороха, – славный, милый мальчик. Он ведь ничего – совсем ничего – обо мне не знает, и тем не менее – влюбился по уши. Нахожу почти каждый день под дверью квартиры цветы, ласковые слова по телефону, нечаянные встречи и свидания, на которые я не прихожу и вряд ли приду когда-нибудь. И глаза у него никогда не улыбаются, хотя ему здорово удается смешить меня»...

Скрипнула, открываясь, в соседней комнате дверь, и Нина крепко зажмурила глаза.

«Я знаю, что он очень хороший человек этот Васик, – быстро-быстро зашептала она, почти беззвучно шелестя побледневшими губами, – наверное, его любовь ко мне – это последнее... хорошее... что еще могло случиться в моей жизни. Но ведь и это скоро закончится, как заканчивается все... И как только он узнает про то, что... Он непременно придет в ужас»...

Неровные шаркающие шаги приближались к двери в комнату Нины. Она снова широко распахнула глаза и едва удержалась от того, чтобы вскочить с дивана, схватить со стола цветы и прижать их к груди – приближающееся шарканье, ставшее много слышней, удержало ее.

«Осталось только несколько секунд, – успела подумать Нина, – несколько секунд до того, как откроется дверь в мою комнату, и»...

Мысли с грохотом заскакали у нее в голове, как крупные градины по покатой жестяной крыше.

«Цветы, – всхлипывая и поджимаясь, думала Нина, – цветы. Я уже столько времени не видела цветов, и как давно мне дарили их – в последний раз... Как жестоко! Какую подлую и пошлую штуку выкинула моя судьба, столкнув со мной этого мальчика Васика, как раз тогда, когда моя жизнь стремительно катится к концу – и перед глазами уже мелькают свистящие белесой пустотой слепые кадры засвеченной фотопленки»...

Невыносимый шелест шагов на секунду стих, и дверь, тоскливо застонав, приоткрылась, впуская в комнату Нины...

– Принесла?..

Бесцветный голос качнул дрожащую тишину комнаты и смолк.

Нина закрыла и открыла глаза, глубоко выдохнула и только тогда перевела взгляд на вошедшего.

– Принесла? – повторил он.

– Что? – едва слышно выговорила Нина, хотя прекрасно знала, о чем идет речь.

– Деньги, – захрипел вошедший, – деньги... принесла? Тебя не было всю ночь... Ты обещала принести мне деньги... Ты говорила...

– Да, – ответила Нина. – Да, Андрюша, я принесла деньги...

Две или три минуты в комнате было слышно только тяжелое прерывистое дыхание вошедшего. Нина, кажется, не дышала совсем.

Она опустила глаза в пол, а когда снова закрывшаяся дверь в ее комнату легонько колыхнула сырой воздух, когда шаркающие шаги стали медленно удаляться, Нина попыталась заплакать и не смогла.

Она подняла глаза на висящую под потолком голую электрическую лампочку, синюю, словно удавленник, которого некому вытащить из петли вот уже вторую неделю – и подумала вдруг, что голубоватый свет в ее комнате пропах мертвечиной.

Нина поднялась на ноги и достала из своей сумочки несколько скомканных купюр.

Хлопнула дверь в соседней комнате, и за тонкой стенкой раздался протяжный стон.

Нина вздрогнула и заспешила.

– Скорее, сука!.. – вновь простонали за стенкой.

Нина выбежала в прихожую, открыла дверь и, сжимая в вспотевшей ладони купюры, застучала каблучками вниз по лестнице.