"Чужой из психушки (фрагмент)" - читать интересную книгу автора (Круковер В.И.)

и хрястнул кулаком по раковине.
Боль в кисти окончательно привела его в себя:
"Должно быть, какой-нибудь в стельку пьяный чародей подшутил надо мной
во сне. Иначе кому еще в голову придет украсить меня волосатыми сиськами! О
чем это я, дурень! Ведь вот-вот вернется жена, что я ей-то скажу, голова
дубовая! А ведь вернется, а ведь увидит! Что же мне ей сказать? У-уу,
стерва!" Ему немного полегчало: это хорошо - перенести вину за случившееся
на кого-нибудь из окружающих и тут же возненавидеть их.
Борясь с корчившим его сущность извращенным и противоестественным
желанием самого себя, он туго перетянул грудь широким бинтом. Если при этом
он нечаянно задевал рукой один из сосков, то низ живота вновь охватывал
сладкий холодок, от которого, однако жаром отдавало - в мозгах. Он торопливо
натянул на себя ковбойку, с удовольствием отметив при этом, что она не
задела его грудей, накинул на себя спортивную куртку, повертелся перед
зеркалом в ней, затем просунул кулаки в рукава и застегнул "молнию". Вид его
стал совершенно обыкновенным, и до вечера можно было ни о чем не
беспокоиться. Пригоршня таблеток седуксена успокоила его взвинченные нервы.
Таков был первый день. Один из тридцати. И в этот день приглушенная
спокойствием гордость и скрытое тщеславие стали главными определяющими
судьбы интеллигента.- Безруким инвалидом он не потерял бы себя до такой
степени, до которой дошел сейчас, когда судьба выделила именно его и
оставила в одиночестве перед всем населением Земли. Даже убежать в смертное
небытие он не мог, так как боялся что церемониал погребального обряда -
омовение тела - выдал бы его с голо... то есть с грудями, а это, считал он,
лишило бы покоя его душу, покинувшую опозоренное тело. Самые близкие стали
бы "линчевать" его тело саркастически ехидными взглядами, грязными мыслями,
вернее, измышлениями, кривыми усмешками. Некоторые люди боятся оказаться
смешными в глазах окружающих больше, чем смерти, и наш интеллигент был
именно из таких.
Он вышел из дома и пошагал по улице, которая увела его в реденький лес,
который заметно оживила наступившая весна. Набухшие почки уже вполне
созрели, чтобы лопнуть и выстрелить вверх зелеными свечками клейкой листвы,
пряно пахнущей. А под ногами V интеллигента стелился перепоенный влагой
перегной, и сухая изморозь скрипела под подошвами, как новые яловые сапоги.
На какой-то полянке' он стянул с себя куртку и уселся на замшелый
пенек, достал сигарету, стал разминать пересохший табак, и он высыпался на
перегной. Он размял вторую, затем третью, и табак просыпался ему на джинсы.
Интеллигент зашел слишком далеко, и люди появлялись здесь довольно редко. От
этого ему было спокойно, и думать о случившемся не хотелось. Несмотря на то,
что об этом ему постоянно напоминал тугой захват бинтовой удавки на груди.
"Ничего страшного! - махнул рукой интеллигент. - В Москве сделаю
пластическую или, как ее там? - косметическую операцию. Ничего страшного!
Ведь отрезали же себе правые сиськи амазонки, а чем я хуже? А нынешним
женщинам за рак молочной железы тоже ведь грудь, а не что-нибудь отрезают. И
мне эти чертовы сиськи хирурги снесут заподлицо. Ну, чуть-чуть посмакует
этот случай пресса - так ведь это же без всякого упоминания имени. Врачебная
тайна. Вот и выход из тупика - простейший, как сквозное дупло!"
За этими мыслями он как-то даже и забыл, что ехать в Москву ему не на
что, а ведь кроме дороги в оба конца ему придется платить и за саму
операцию. Впрочем, не в деньгах дело. Деньги он, конечно, достанет, а вот...