"Нефритовые глаза" - читать интересную книгу автора (Гилл Уильям)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Тротуары вокруг Белгрейв-плейс были пусты, лишь вблизи турецкого посольства, всего ярдах в пятидесяти от Фрэнсис, стоял полицейский. Но он не обращал на нее никакого внимания, хотя Фрэнсис уже около десяти минут прохаживалась взад-вперед на углу площади – Диего опаздывал.

В это утро, получив сообщение Диего, она попыталась узнать, откуда оно было послано и кто владелец факса, но у нее ничего не вышло. Она лишь выяснила, что аппарат принадлежал магазину фотокопировальных принадлежностей и техники на Оксфорд-стрит. „Мы не можем запомнить всех покупателей. Мы только уверены в качестве своей продукции. А что у вас случилось?" – спросил продавец, но Фрэнсис повесила телефонную трубку.

Было десять минут шестого. Волна транспорта медленно исчезала за поворотом дальнего угла площади. Темно-синяя машина, взяв влево, вырвалась из ровного автомобильного потока и стала медленно подъезжать к посольству, пока не остановилась около Фрэнсис. Через переднее стекло она разглядела водителя, внешне ничем не примечательного человека в сером костюме, но все остальные стекла машины были затемнены и скрывали тех, кто мог находиться на заднем сиденье. Задняя дверца открылась.

– Садись побыстрей. Мы задерживаем движение, – послышался из машины резкий голос Диего.

И, лишь когда дверца захлопнулась и Фрэнсис оказалась в машине рядом с Диего, она подумала о том, правильно ли поступила, согласившись на эту встречу.

– Объедем вокруг парка, – велел Диего шоферу и опустил зеркальное стекло между ними и водителем. – Теперь он не услышит нас, – пояснил он Фрэнсис. – Я решил, что так будет лучше, чем встречаться в многолюдном месте. В любом случае, я знал, что ты не приведешь Питера.

– Он не может пропускать школу по твоей прихоти, – резко ответила Фрэнсис. Возможно, настало время ввести Диего в заблуждение. – Питер находится в школе в Йоркшире. Он не приезжает в Лондон в середине недели, иначе он пропустит сразу два учебных дня. Поэтому давай закроем эту тему.

В глазах Диего вспыхнул насмешливый огонек.

– Ты становишься еще более восхитительной, когда лжешь, – сказал он. – Вчера я ездил в Доддингтон-холл и видел там Питера. Он играл в крикет. Я ничего не понимаю в этой игре, но, как мне показалось, он неплохо играет.

– Ты не мог его видеть! Тебя бы туда не пустили!

– Почему нет? Я договорился о посещении школы, сказав, что желаю осмотреть ее для своего сына, и они, конечно, захотели принять на учебу ребенка иностранных родителей, способных заплатить кругленькую сумму. Я думаю, времена у них тяжелые. Мне понравилось место, где живет Питер, особенно его спальня. Он ладит с другими пятью мальчиками? Это забавно – делить комнату с друзьями своего возраста. Мне хотелось бы, чтобы моя школа была похожа на эту. Питеру хорошо там. Как только мы снова будем вместе, он, если захочет, сможет остаться там.

Фрэнсис бросила на Диего свирепый взгляд.

– И, я полагаю, твои друзья – торговцы наркотиками – смогут присмотреть за ним, – огрызнулась она.

Диего с удивлением посмотрел на нее.

– О чем, черт возьми, ты говоришь? – Голос Диего прозвучал совершенно искренне, как и всегда, когда он лгал… Или когда не лгал – Фрэнсис не могла разобраться.

Может быть, ее подозрения насчет участия Диего в нападении на них были безумны, ведь в воспоминаниях Питера об этом происшествии не было ничего, дававшего основание обвинить Диего в заговоре с похитителями. Было опасно затевать разговор на эту тему.

– Кто-то продавал наркотики около школы пару недель назад, – придумала она.

– Это отвратительно, – ответил Диего, искренне ужаснувшись ее словам. – Ты знаешь, я не мог бы сделать ничего подобного.

– Я не знаю, что ты можешь или не можешь делать, но оставь Питера в покое, иначе я убью тебя, в этом можешь не сомневаться, – нервно проговорила Фрэнсис.

– Думаю, у тебя не хватит смелости. Это не твой стиль. Кроме того, ты любишь меня. Но разговор не об этом. Я не беседовал с Питером в школе и хотел бы увидеть его снова. Он очень красивый мальчик. И я уверен, что он к тому же очень умный.

Фрэнсис сидела в углу машины, неестественно выпрямив спину. Она решила не обращать внимания на самодовольное заявление Диего, что она все еще любит его, но уже начинала сходить с ума от неразрешимости создавшейся ситуации.

– Ты не можешь быть рядом с ним. Прошу тебя, уезжай!

– Я его отец. Этого ты не можешь изменить. И это твоя проблема, а не моя – ты лгала ему.

От его слов Фрэнсис пришла в бешенство.

– Да как ты смеешь?! – закричала она. – Как можешь ты говорить о лжи?!

– Я никогда не лгал тебе, если дело касалось наших отношений. Я уверен, что ты до сих пор ничего не рассказала ни мужу, ни Питеру о наших встречах, хотя я был бы очень удивлен, если бы ты это сделала. Мы все лжем, когда это нам необходимо. При первой встрече с моей матерью ты была довольно изобретательна, придумывая свое прошлое. Помнишь…

Но Фрэнсис не хотела ничего вспоминать.

– Как ты нашел школу и номер моего домашнего телефона? – вместо этого спросила она.

Диего насмешливо посмотрел на нее.

– На свете очень мало вещей, которые нельзя купить за деньги. Нужен лишь старательный сыщик, а их вокруг много. К тому же они очень опытны, их почти невозможно заметить. Но мы говорим о Питере, – напомнил он ей.

– Я понимаю, ты хочешь, чтобы я рассказала ему о тебе?!

– Я не говорил этого. Ты сама должна принять решение.

– Ты ждешь, что я расскажу Питеру о том, что его отец не тот человек, кого он привык считать своим отцом, а якобы погибший аргентинский торговец наркотиками, за которого я случайно вышла замуж больше десяти лет назад и который совершенно неожиданно снова объявился? Можешь вообразить, какое это на него произведет впечатление?! Ты хочешь разрушить его жизнь?

– Ну зачем же так, – ответил Диего. – Ты можешь сказать своему мужу, что встретила другого человека и что намерена уйти от него. Он, в свою очередь, не захочет скандала, а я на время уеду, пока все не утрясется. После развода ты будешь жить за границей. Питер может поехать с тобой, если захочет, или остаться в школе здесь. И будет жить с нами во время каникул. У Питера будет много друзей, и он, конечно, станет поддерживать отношения с обоими родителями. Развод цивилизованных людей не должен быть драмой, и твой муж, конечно, поймет это и не будет порывать с сыном. Думаю, это наиболее верное решение.

Он все просчитал. Фрэнсис не могла вымолвить ни слова, придя в бешенство от наглого предложения Диего, от того, как он с самодовольной уверенностью расписал все возможные действия Нормана.

– Ты сумасшедший, – наконец произнесла она. – Ты слишком уверен, что я провела все эти годы в беспрестанных думах о тебе.

– Я думал о тебе. Я никогда не забывал о тех временах, когда мы были вместе, и ты тоже не смогла их забыть. Я знаю это.

– Но я уже не люблю тебя. Не люблю, – сказала Фрэнсис.

– Но ведь ты и не ненавидишь меня. – Диего придвинулся ближе и взял Фрэнсис за руку. – Говорить легко, – продолжал он, – но в действительности ты чувствуешь ко мне то же, что и я к тебе. Взгляд твоих прекрасных глаз имеет то же выражение, что и моих. Я люблю тебя больше, чем когда-либо: ничего не изменилось.

Фрэнсис резко отодвинулась от Диего.

– Останови машину. Я хочу выйти, – нервно проговорила она.

– Я не уеду. Не заставляй меня делать что-нибудь, о чем ты потом пожалеешь. Я не хочу причинять боль тебе… или Питеру.

На глазах Фрэнсис заблестели слезы.

– Если ты действительно не хочешь причинить сыну боль, уезжай. Позволь ему жить счастливо вдали от тебя. Это все, о чем я прошу тебя.

– Но почему? – напряженно спросил Диего.

– Потому что… Я умоляю тебя… Так будет лучше для Питера.

– Ты всегда говоришь только о Питере и никогда – о себе, – заметил Диего. – Ты пользуешься им как щитом, заслоняясь от того, чего ты действительно хочешь.

– Это неправда!

– Почему ты так рассердилась? – спросил Диего. Фрэнсис ничего не ответила.

– Я исполню твою просьбу, – немного помолчав, продолжил Диего. – Я оставлю вас обоих в покое, но при одном условии. Сегодня вечером я уезжаю, но в среду вернусь. Пожалуйста, освободи этот вечер. Если ты скажешь, что я больше ничего для тебя не значу, то в худшем случае ты ради меня пожертвуешь одним часом, не больше. И тогда я уеду навсегда, клянусь.

Диего опустил стекло со своей стороны. Они ехали вдоль Южного вокзала, недалеко от ворот Найтсбридж. Диего обратился к водителю:

– Дама выйдет у шотландского представительства.

– Я не сказала, что согласна… – возразила Фрэнсис.

– Я вернусь, – произнес Диего. Машина остановилась, и он открыл дверцу. – Но ты хочешь согласиться. Мы оба знаем это. Увидимся в среду…

– Джон сегодня был бесподобен. Люди аплодировали, как сумасшедшие, когда он рассказал о кошмаре на улице Киннок. Держу пари, завтра в газетах появится статья. Факты определенно приобретают очертания…

Голос Нормана доносился до Фрэнсис через полуоткрытую дверь ванной, заглушая журчание бегущей из крана воды. Фрэнсис услышала жужжание его электробритвы и была рада прекращению разговора: это позволило ей остаться наедине со своими мыслями – надоело слушать разглагольствования мужа. Сейчас ее совсем не волнует его выборная кампания, его победа, то, что завтра напишут в газетах. Все это казалось Фрэнсис таким незначительным…

– Все статьи в газетах сегодня были о налогах, это хорошо. Даже когда „Гардиан" говорит, что мы поднимем их, это напоминает людям, что, в первую очередь, мы вмешаемся в эту проблему…

Норман вышел из ванной, уже переодевшись в пижаму, и продолжал говорить. Слегка повернувшись в его сторону, Фрэнсис увидела отражение мужа в зеркале. Внезапно она начала задыхаться от всего того, что произошло с ней за последние десять дней. В течение десяти лет в ней росло чувство вины, медленно скапливающееся в ее душе, словно песок, бегущий на дно песочных часов. Она никогда не любила Нормана, или, по крайней мере, не будет любить его в будущем, но это не было связано с приездом Диего. Фрэнсис понимала это даже тогда, когда их семейная жизнь стала приниматься за эталон. Однако сочетание благодарности, обеспеченности, любви Нормана к ней и их общей любви к Питеру, казалось, заполняло эту пустоту.

– Шотландия выглядит немного… Что случилось? Почему ты плачешь? – удивленно спросил Норман.

– Это новый крем для глаз, – неубедительно ответила Фрэнсис. – Говорят, что он творит просто чудеса с ножей, но это очень больно.

– Тебе нет нужды им пользоваться, дорогая. Ты восхитительна и без этих глупостей.

– Ну что ты говоришь!

Норман удивленно посмотрел на жену.

– А почему я должен говорить иначе? – спросил он. Фрэнсис встала с кровати, подошла к мужу и обняла его.

– Люби меня. Люби… – прошептала она и нежно поцеловала его в губы, желая отбросить чувство вины и воспоминания. Ее рука начала расстегивать пуговицы на его пижаме, одну за другой, а ее пальцы гладили его грудь и, когда коснулись талии, развязали шнурок его пижамных брюк…

– Боже мой, Питер решит, что попал в какой-то другой дом, когда вернется, – воскликнул Норман, входя в спальню сына.

В течение двух часов Фрэнсис разбирала шкафы и полки: одежда, книги, электронные игры были аккуратно разложены по своим местам. Когда она начала заниматься уборкой, было еще темно, а сейчас из окна лился яркий утренний свет.

– Я думал, ты внизу, но Евгения сказала, что не видела тебя. Зачем ты так рано встала? – спросил Норман.

– Я проснулась и поняла, что больше не смогу заснуть, – объяснила Фрэнсис. – Ты уже завтракал?

– Да. Я перекусил. Сегодня утром в министерстве совещание, а после обеда я еду в Свентон. Всю следующую неделю я свободен. Почему бы тебе не поехать со мной?

– Я бы с удовольствием, но не могу бросить работу. Миранда, когда остается одна, становится беспомощной. Я приеду в субботу утром, – объяснила Фрэнсис, спускаясь вниз вслед за Норманом.

– Ты свободна завтра вечером? У меня обед с Джефом и еще несколькими представителями ассоциации, и я рассчитываю на тебя. Ну почему ты хочешь приехать лишь в субботу? Я не люблю быть один.

– Потому что в пятницу вечером я забираю Питера из школы и сначала мы должны заехать сюда. Ему нужен новый спортивный костюм, да к тому же школьные брюки стали коротки. В магазин мы сможем сходить только в субботу утром. – По крайней мере, это объяснение было правдой.

Норман открыл входную дверь.

– Жаль, что ты не сможешь, – сказал он. Поцелуй Нормана на прощание был более пылким, чем обычно, хотя, возможно, это Фрэнсис лишь показалось. Чувство вины ужалило ее, подобно скорпиону, – невидимое, но существующее: она могла бы поехать с Норманом, если бы не Диего. Но, с другой стороны, Фрэнсис являла собой сейчас прекрасный образец жены, провожающей своего мужа на работу у порога дома. Это почти заставило ее поверить, что жизнь снова может войти в обычное русло.

Часом позже Фрэнсис стояла в холле и надевала пальто, когда раздался звонок в дверь.

– Миссис Фрэнсис Феллоус? – спросил мальчик-посыльный, державший в руках огромную коробку, обернутую бумагой. – Примите, пожалуйста.

Фрэнсис закрыла за мальчиком дверь и разорвала бумагу. Внутри был небольшой букет лилий и конверт. Короткое послание, вложенное в конверт, гласило: квартира № 5, Ремингтон-Хаус, Керзон-стрит. Среда, 4 часа.

Жизнь снова может войти в обычное русло после ее встречи с Диего. Другого выбора нет, и Фрэнсис старалась не думать о том, на какое унижение идет.

– Новое платье! Очень сексуально, – сказала Миранда, снимая пальто.

„Сексуально" было ее любимым словечком, которое она употребляла в отношении всего, что ей нравилось. Но сейчас это прозвучало для Фрэнсис как обвинение.

– О, это, – ответила она небрежно. – Я купила его на распродаже у Джозефа. Мне показалось, оно подойдет для офиса.

– Оно восхитительно облегает все нужные места, – продолжала комментировать Миранда.

Фрэнсис с раздражением оглядела свое свободное древесно-серое вязаное платье. Одеваясь сегодня утром, она пыталась отбросить всю ту одежду, которая, по ее мнению, чересчур шла ей или, она помнила его вкус, могла понравиться Диего.

– Пожалуйста, возьми блокнот, Миранда. Нам нужно сделать несколько записей, – быстро сказала Фрэнсис.

Она взяла первое письмо из стопки на своем столе и начала диктовать.

– …И я была бы очень благодарна, если бы вы могли подтвердить в письменном виде, что условия приемлемы…

Внезапно перед ее глазами возник образ Диего: его обнаженная грудь, его загорелая кожа, которая ниже талии переходит в нежно-белую, его рука, касающаяся ее тела.

– …В случае аннулирования необходимо предупредить нас за три недели… – продолжала она, безуспешно пытаясь отогнать образ, возникший в ее памяти.

– Подожди. Слишком быстро, – пожаловалась Миранда, ее карандаш отчаянно бегал по блокноту.

В половине четвертого Фрэнсис встала со своего рабочего места и надела пальто.

– Я не вернусь после обеда, – сказала она Миранде. – У меня назначен прием у зубного.

– О, бедненькая. Я надеюсь, это не будет слишком больно, – закудахтала Миранда и взглянула на дневник на столе. – Ты не внесла этот прием в свои записи. Странно.

Фрэнсис очень удивилась бы, если бы Миранда что-нибудь заподозрила.

– Я забыла. Я записалась на прием еще неделю назад, а звонила из дома, – ответила она и, открыв свою сумочку, достала пудреницу и помаду. Через минуту, покончив с легким макияжем, Фрэнсис захлопнула сумку.

– Увидимся завтра, – бросила она и стремительно вышла из комнаты, не дожидаясь, пока Миранда придумает еще какие-нибудь вопросы.

Выйдя из здания, Фрэнсис окинула взглядом улицу в поисках такси и заметила одно, направляющееся в ее сторону. Она хотела уже поднять руку, но, подумав о возможности нарваться на какого-нибудь болтливого таксиста, который замучает ее своими разговорами, передумала. Еще хуже, если он узнает ее. „Представляете, я вез жену Нормана Феллоуса, ну, знаете, того парня, министра, кажется… – будет позже рассказывать он своим знакомым. – Я отвез ее к одному из домов на Керзон-стрит, вы знаете, где это…" Это было маловероятно, но лучше соблюдать осторожность.

Фрэнсис надела темные очки и пошла по направлению к метро.

Здание, выстроенное из серого камня, сливалось по цвету с кирпичным забором, окружавшим его; на отполированной до серебряного блеска латунной табличке на двери из черного дерева была надпись: „Ремингтон-Хаус". Фрэнсис сделала несколько коротких шагов по направлению ко входу. Она еще могла уйти. Она могла уйти, но вместо этого нажала на кнопку с цифрой „5". Дверь мгновенно открылась, и Фрэнсис нерешительно вошла внутрь. Она была не в состоянии идти на сговор с Диего или противоречить ему, но все эти сложные чувства были легче переносимы, чем дрожь от ощущения вины, мурашками бегущая по коже.

После уличного шума первым, что поразило Фрэнсис, было полное безмолвие, царившее внутри. Холл был просто создан для их тайной встречи: толстый ковер, мраморные стены и недалеко от лестницы столик, на котором стояла ваза с искусственными цветами. На столике рядом с цветами Фрэнсис заметила большие красочные листы: „Ремингтон-Хаус" – роскошно-элегантные апартаменты, уютно устроенные в самом центре…" – прочитала она, радуясь предлогу хоть немного задержаться в фойе. Слова „тайна" и „уединение" были крупными буквами выведены в середине страницы, а внизу мелким шрифтом обозначались цены за день или неделю.

Внезапно всего в нескольких ярдах от себя Фрэнсис услышала звук открывающихся дверей лифта, но, оглядевшись, никого не увидела. Боясь кого-нибудь встретить и быть узнанной, Фрэнсис быстро помчалась по ступенькам и через несколько мгновений оказалась на лестничной площадке. На стене были изображены стрелки и номера квартир. Квартира Диего оказалась слева. Дверь была приоткрыта.

Восхитительный холл был миниатюрной копией нижнего фойе, включая даже искусственные цветы. Коридор с потолком арочной формы вел от входной двери к гостиной. Но там не было никаких признаков присутствия Диего. Кресла и софа, обитые мягкой ножей, относились к тому типу мебели, которую можно увидеть на антикварных распродажах; всю эту обстановку гармонично дополнял камин.

– Я здесь, – из-за полуоткрытой двери донесся голос Диего. Это была спальня, и Фрэнсис почувствовала замешательство, решив, что он ждет ее там. – Я сейчас, – добавил Диего. – Я прибирал, – объяснил он, входя в гостиную. – Ты же знаешь, я люблю порядок, – извинился он, улыбаясь.

В голове у Фрэнсис мелькнула мысль, что сейчас он ее поцелует, но Диего не сделал этого.

– Садись, пожалуйста. Будешь что-нибудь пить? – спросил он, направляясь к бару в конце комнаты. – Надеюсь, ты без труда нашла мою квартиру. Эти адреса без номеров…

Было бы легче, если бы Диего надел домашнюю одежду, если бы звучала легкая музыка, шторы были задернуты и в намине горел огонь, если бы он создал роскошную романтическую обстановку для их встречи. Но вместо этого яркий свет лился из окон, а Диего был одет в серые фланелевые брюки, рубашку, галстук и синий кашемировый пиджак. Посторонний наблюдатель, увидев женщину, сидящую прямо и скрестившую на груди руки, и мужчину, стоявшего напротив нее и бросавшего ей вежливые фразы, мог бы подумать, что это скорее похоже на встречу двух малознакомых людей за бокалом вина, чем на сцену обольщения или невероятного воссоединения „погибшего" мужа и его бывшей жены. – Я ничего не хочу, – ответила Фрэнсис.

Диего раскрыл дверцы бара и достал бутылку белого вина. Откупорив ее, он налил два бокала и протянул один Фрэнсис.

– Надеюсь, ты изменишь свое решение, – сказал он, садясь на софу. – Мне не без хлопот удалось достать это особенное вино, – заметил Диего и поднял свой бокал. – За нас, – произнес он и пристально посмотрел Фрэнсис в глаза. – Ты не одевалась раньше в темно-серый, – сказал он. – Сейчас он идет тебе, хотя мне больше нравилось, когда ты была блондинкой. Жаль, что ты изменила цвет волос.

– Это не совсем по-джентльменски – предпочитать блондинок, – огрызнулась Фрэнсис.

Диего улыбнулся.

– Но сегодня вечером тебе ведь не нужен джентльмен, – иронично заметил он. – Они хороши лишь для супружества, но слабы, когда дело касается постели. Ты же знаешь это.

Фрэнсис встала.

– Это что, намек по поводу моей одежды? По-моему, мы зря теряем время.

Диего отпил глоток вина.

– Твое вино согревается. То, что я сказал, не относится ни к тебе, ни ко мне, так что нет нужды так волноваться. Если ты помнишь, мы женаты, хотя, может быть, это лишь милая шутка. Воображение всегда дразнит нас.

Фрэнсис села и взяла свой бокал.

– Ты помнишь это вино? – спросил Диего, когда Фрэнсис попробовала ароматную густую жидкость. – Это „Кортон-Шарлемань" 71 – го года. Точно такое же вино мы пили в наш первый вечер в ресторане „У баска". Очень немногие вина улучшились с того времени. Только действительно хорошие сорта. Сделав первый глоток, ты подумала, что ничего не может быть лучше, но позволь этому нектару хотя бы ненадолго задержаться у твоих губ. Попробуй.

Фрэнсис поставила свой бокал на столик.

– Выпей еще немного. Доставь себе это удовольствие, – настаивал Диего.

Он подошел к ней, сел на подлокотник ее кресла, взял ее бокал и снова протянул ей, но Фрэнсис никак не реагировала на его действия. Тогда Диего поднес бокал к ее губам; несколько капелек вина пролились на подбородок. Диего стер их своими пальцами, слегка коснувшись ими влажных губ Фрэнсис, затем он нежно обхватил руками ее голову и мягко отклонил ее на спинку кресла; его лицо склонилось над ее лицом.

– Это то, чего ты хочешь? – спросил он. – Думаешь, притворяясь, что ты здесь против своей воли, ты приносишь себя в жертву? Тебе от этого легче? Я дам тебе то, чего ты хочешь.

Диего схватил ее за запястье и, сорвав с нее одежду, потащил через всю комнату, пока ее спина не оперлась о стену, его грудь была напротив ее подбородка. Диего посмотрел ей в глаза и улыбнулся.

– Многие вещи легче совершать, имея хоть каплю беспутства, – сказал он, его пальцы гладили ее грудь. – Сейчас ты будешь раздевать меня. Сначала ты развяжешь мой галстук… – Он подождал, пока она сделала это. – Теперь моя рубашка… Да, сними ее. Затем ремень. Побыстрей. Хорошо. Очень хорошо. Я не говорил, что твоя рука должна касаться меня, еще нет. – Диего отбросил в сторону свою одежду и отступил назад так, что они оказались у кресла. – Сними это, – кивнул он головой на одежду, оставшуюся на ее теле, и Фрэнсис послушно сняла нижнее белье. Кто-то как будто двигал ее руками. Казалось, она ни о чем не думала и ничего не помнила. В голове была пустота.

Диего взял ее руки и прижал их к стене, прикасаясь своим телом к ее телу, своей кожей к ее коже. Фрэнсис ощутила его дыхание на своей шее, его губы у своего уха.

– Я оближу каждый кусочек твоего тела. Попроси меня об этом, – прошептал Диего.

Фрэнсис закрыла глаза.

– Я сказал: попроси меня об этом. Посмотри на меня, не притворяйся, как будто ничего не происходит.

Диего еще плотнее придвинулся к Фрэнсис, его лицо было всего в дюйме от ее лица, когда он отпустил ее руки. Фрэнсис надеялась ощутить его ласковые ищущие губы на своем теле, почувствовать его острое желание, рот ее приоткрылся в ожидании поцелуя, но Диего не двигался.

– Ты еще не попросила, – упрекнул он ее.

Его руки скользнули по ее рукам, бедрам, подобно летнему дождю, пролившемуся на сухую почву. Руками Фрэнсис, не обращая внимания на ее слабое сопротивление, Диего обвил свою талию, а затем легким прикосновением губ стал ласкать ее лицо и грудь. Касания перешли в поцелуи, поцелуи – в нежные покусывания.

– Я помню этот трепет, – пробормотал Диего.

Подняв Фрэнсис на руки, он понес ее в спальню. Высокая кровать словно была окутана светящимся туманом, струящимся из окна. Это было безумие: простыни и подушки, немного смятые, хранили очертания его тела, но они показались Фрэнсис более желанными, чем если бы были хрустящими и накрахмаленными, потому что они касались его кожи, как сейчас касаются его ее пальцы. Его тело пахло дорогим мылом и жарким днем, а солнце рассыпалось и блестело мельчайшими золотыми капельками в его глазах. Фрэнсис с наслаждением зарылась пальцами в его волосы и потянулась к его губам.

Они упали на кровать. Все происходило так же, как раньше, много лет назад, потому что ни Диего, ни Фрэнсис не смогли ничего забыть. Они не чувствовали стыда: их губы и руки наверстывали потерянные годы…

Диего заговорил лишь тогда, когда из груди Фрэнсис вырвалось громкое рыдание.

– Я люблю тебя, – прошептал он, целуя ее и поцелуем пытаясь добиться от нее ответа.

Диего с некоторой долей отчуждения откинулся на кровать. Фрэнсис закрыла глаза и ждала.

– Скажи это, черт возьми! Скажи, – прошептал он. Фрэнсис посмотрела на него.

– Скажи, – настаивал Диего.

– Я… люблю тебя, – прошептала она.

– Громче. Я не слышу.

– Я… люблю тебя.

– Еще раз.

– Я люблю тебя… люблю тебя, люблю, люблю… – разрыдалась Фрэнсис, и Диего снова поцеловал ее. На этот раз очень нежно.

– Хорошо. Теперь хорошо, – прошептал он.

Диего нежно прижал ее к себе, и Фрэнсис закрыла глаза. Она не чувствовала вины, ее переполняло ощущение полного блаженства, его мужского превосходства, ощущение его тела на ней и в ней и удовольствие, которое сразу уничтожило сомнения и чувство вины.

Внезапно в памяти Фрэнсис из ниоткуда с потрясающей ясностью возник образ Нормана, целующего ее на прощание перед уходом на работу. Фрэнсис попыталась оправдать свой приход сюда, как неизбежность, как нечто, что она обязана была сделать вопреки своей воле, как бы принося необходимую жертву. И сейчас она поняла, что если останется с Диего хоть секундой дольше, то уже никогда не сможет уйти отсюда. Она с силой оттолкнула его от себя и выпрыгнула из кровати.

– Я ненавижу тебя! – крикнула она, убегая из комнаты.

Она начала быстро одеваться, со страхом ожидая, что Диего вслед за ней выйдет из спальни. Фрэнсис в последний раз взглянула на разделявшую их дверь, но он не появился. Тогда она взяла свою сумочку и вышла из квартиры.

Через пятнадцать минут Фрэнсис уже была дома, оставив за его пределами весь тот сумасшедший мир, в который только что была погружена. Она сопротивлялась желанию распахнуть входную дверь и вернуться назад; вместо этого Фрэнсис побежала наверх по лестнице в гостиную. Там она налила себе побольше бренди, ее руки тряслись, когда она пыталась закрыть графин. Держа обеими руками бокал, Фрэнсис села на диван и стала пить бренди большими глотками, словно лекарство, как будто надеясь, что содержимое бокала даст ей мгновенное успокоение. Но нет. Оно только обожгло ей горло и наполнило глаза непрошеными слезами.

Зазвонил телефон. Руна Фрэнсис машинально подняла трубку, но тут же вновь опустила. Затем она подошла к окну и встала за шторами, боясь быть увиденной с улицы. Но там не было ничего необычного: светловолосая женщина прогуливалась с таксой, пожилая пара вынимала багаж из своей машины, транспортный контролер продавал билеты на другой стороне улицы… Но даже эта повседневная картина не смогла успокоить Фрэнсис.

Она заставила себя отойти от окна и стала поправлять картины, висевшие на стенах, хотя в этом не было необходимости. Потом начала стопной складывать газеты и книги на журнальном столике, пока не осознала, что в действительности ждет лишь нового телефонного звонка. Фрэнсис быстро вышла из комнаты и направилась в спальню. Бросив испуганный взгляд на кровать, стоявшую в центре комнаты, молодая женщина прошла мимо нее в гардеробную. Там она достала из шкафа дорожную сумку и быстро побросала в нее несколько вещей. Затем спустилась вниз. Евгению Фрэнсис нашла в прачечной.

– Я хочу поехать к Норману еще до пятницы. Но в пятницу вечером вернусь вместе с Питером, – сказала она экономке.

Через минуту Фрэнсис уже сидела в машине и заводила мотор. Начинался дождь.

– …Но правительство может выиграть?

– Да, в отдаленных избирательных округах, таких, как Челтенхем, Дарлингтон и Западный Свентон, и от этого будет зависеть судьба Джона Мейджора и его людей.

Изображение Нормана Феллоуса, собирающего голоса перед выборами на железнодорожной станции, на краткий миг заполнило весь экран, затем снова исчезло.

– Это был репортаж Марка Конроу, – сказал ведущий. – А сейчас к Америке, где Джордж Буш…

Норман потянулся за пультом управления и выключил телевизор.

– Они дали мне заключительный кадр. Это прекрасно, – глядя на Фрэнсис, просиял Норман, полный надежд после обеда со своим агентом и другими членами команды на верхнем этаже местного ресторана в Свентоне.

Владелец ресторана, хранивший портреты миссис Тэтчер и Папы Римского между рядами переплетенных соломкой бутылок над баром, дал специальный прием для местного отделения консервативной партии. Вечер закончился рано, поэтому они все могли пойти домой посмотреть специальный репортаж о дальних избирательных округах по „Вечерним новостям".

Норман положил пульт на столик, выключил свет и стал устраиваться на кровати, пока его нога не коснулась ноги Фрэнсис, уютно прикорнувшей под одеялом, убаюканной шумом листвы за окном. Лондон казался таким далеким. Фрэнсис заставила себя принять участие в праздничном обеде, заглушившем мучительные мысли из ее памяти. Но, как оказалось, ненадолго.

– Я рад, что ты смогла приехать сегодня вечером. Это был восхитительный сюрприз, – сказал Норман, беря жену за руку, и она на время расслабилась, пока он не начал нежно поглаживать ее плечо. Он никогда не был чересчур настойчив в сексе, всегда оставляя себе путь для отступления, если Фрэнсис не отвечала каким-либо поощрительным жестом или словами.

– Я не хочу думать об этом с тех пор, как ты предпочел танцевать с Гейл после обеда, – беззаботно начала бранить его Фрэнсис.

– Это нечестно. Это все Луиджи, он включил безумную музыку и вытащил меня из-за стола. В это время ты была у двери, и я не мог пригласить тебя.

– Ты мог бы позвать меня.

Разговор, похоже, достиг желанного результата: рука Нормана нежно касалась руки жены.

– Ты знаешь, я не мог. Луиджи также вытолкнул из-за стола и Гейл, а она, как собачка, работает для меня денно и нощно. Было бы очень нелюбезно оставить ее стоять одиноко посреди зала.

– Ты великолепен, – прошептала Фрэнсис, наслаждаясь этим беззаботным добродушным разговором, который отодвинул на задний план ее тягостные мысли.

– Ты не говорила мне, что ревнуешь к Гейл. Но в любом случае она уезжает после выборов. К тому же она собирается замуж.

– О, я так рада за нее. Она очень милая, – заметила Фрэнсис.

– Я хотел поговорить с тобой об одном деле. Если мы победим, я буду проводить много времени в кабинете министров и у меня совсем его не останется на дела моего округа. Поэтому мне надо найти какого-нибудь действительно ценного человека, кому я могу доверять, чтобы он был моим секретарем.

– Я даже не знаю, кого тебе предложить, – сказала Фрэнсис.

– Думаю, ты могла бы помочь мне. Ты зря изнуряешь себя на своей работе, – заметил Норман, и Фрэнсис почувствовала его замешательство.

Это не был намек, Норман действительно хотел сделать ее жизнь более легкой. Но Фрэнсис ничего не могла поделать со своим двояким пониманием его слов и опять ощутила чувство вины.

– Это невозможно. Тебя обвинят в семейственности, а я не хочу, чтобы из-за меня у тебя были неприятности, – объясняла Фрэнсис, пытаясь найти как можно более веский и правдоподобный аргумент для отказа.

– Это не проблема. Многие члены парламента работают вместе со своими женами, и это не вызывает никаких пересудов. Ну, так что ты думаешь?

– Я не знаю. Я… – Фрэнсис искала любой другой предлог, кроме упоминания о собственной работе. Эту причину она использовать не могла. Фрэнсис не особо дорожила своим бизнесом, и Норман знал это.

– Не бросай меня, Фрэнсис, – умолял он. – Я чувствую: это происходит.

– Что ты имеешь в виду? – Фрэнсис ощутила, как побледнело ее лицо.

– Ты отдаляешься от меня. Я понял это прошлой ночью. Ты… притворялась…

Это было так не похоже на него: упоминать об их интимной жизни. Непонятно как, но Фрэнсис осознала всю глубину его слов и испытала облегчение, поняв, что он говорит лишь о них двоих, а не о Диего. Норман ничего не знал.

– Я не виню тебя, – продолжал он. – Это моя ошибка, мы мало времени проводили вместе, после выборов все может еще больше усложниться. Думаю, что наша жизнь могла бы измениться к лучшему, если бы ты работала у меня. Мы бы смогли видеться в течение дня…

Слова могут быть хорошо продуманы, эмоции могут контролироваться или не проявляться совсем, но мысли возникают независимо от человека. Первой мыслью Фрэнсис было то, что предложение Нормана создаст ей множество трудностей для тайных встреч с Диего, если он когда-нибудь вернется, но потом она ощутила стыд. Ее работа не значила для Фрэнсис слишком много; ей просто нравилось бросать вызов – в отличие от занятий дизайном, антикварным делом или каким-либо другим популярным среди женщин ее круга. Но тот факт, что она имела свое дело, которое составляло часть ее жизни и было независимо от Нормана, являлся крайне существенным. В принципе, она могла бы убедительно доказать, что ее дело не менее важно, чем его.

– Дай мне время все обдумать, – попросила она. – Я не могу вот так сразу закрыть офис, и я не могу со всем разобраться лишь за один день.

– Я на это и не рассчитываю. Я знаю, что тебе нужно время, чтобы разобраться, – ответил Норман, приподнимаясь в кровати.

Фрэнсис почувствовала его облегчение, но она-то знала, как мало было сейчас оснований для этого.

– Нам нужно лишь приложить немного усилий, и все будет замечательно, – прошептал Норман и придвинулся к жене.

„Все проблемы у него имеют простое решение", – с завистью подумала Фрэнсис, а затем почувствовала его руку на своем плече. Она нежно сжала ее, перед тем как отвернуться. В большем не было нужды, у любой пары, делившей постель много лет, зачастую не возникает иного, более пылкого желания.

– Я попытаюсь все исправить, дорогой. Ты не против? Я безумно хочу спать, – сказала Фрэнсис, заметив в его глазах боль и беспомощность. Но она не могла больше притворяться. Особенно после встречи с Диего.

– Конечно, нет. Спокойной ночи, дорогая.

Тон Нормана, как всегда, был нежным и любящим, но он не попытался поцеловать ее еще раз. Поудобнее положив свои подушки, он повернулся к ней спиной и вскоре уснул, а Фрэнсис мысленно пожелала ему хороших снов. Норман любил ее. Ему не нужно было лгать ей, он никогда не чувствовал вины – поэтому он мог спать спокойно.

Она не могла.

А за окном продолжала шелестеть листва…