"Не будите спящую тайгу" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей)

взрослые. А во всем, что касалось их продвижения по службе, заработка, даже
показа результатов экспедиции, - были они во всем невероятно
несамостоятельны, робки, зависимы и без воли Чижикова буквально ничего то ли
не могли, то ли не смели. Даже применительно к Светлане Кимовой и Витьке
Ленькину было непонятно, сколько им - сорок или четырнадцать?
Как ни удивительно, старшим казалось другое поколение... не те, кому
было за сорок, а те, кому в районе тридцати.
Как взрослый, уверенно, спокойно вел себя Санька Харев, сын крупного
гэбульника и сам трудящийся там же. Борька Вислогузов выглядел и вел себя
как слесарь или столяр с крупного завода. Но это и соответствовало его месту
в жизни - он был технарь из Общества охраны памятников, и его работа
состояла в заполнении карточек. А вел себя он все-таки самостоятельнее.
Юрка тоже был толст, неуклюж и постоянно отовсюду падал - это была его
главная отличительная особенность.
Ленька Бренис и еще один Санька, Санька Тарасюк, уже лет пятнадцать не
занимались ничем, кроме классификации обработанных древним человеком камней.
Дело хорошее, но Ленька и Санька, вот беда, и не хотели знать никакого
другого занятия, даже и в науке. Своей отрешенностью от всей реальной жизни
они напоминали Тоекуде одну ученую даму, которая тридцать пять лет
классифицировала надкрылья жуков. Только надкрылья, а не сами крылья и не
лапки! Милая была дама, хороший и приятный человек, но только говорить с ней
приходилось все о надкрыльях да о надкрыльях, потому что даже о самых
простых житейских вещах дама не имела ни малейшего представления.
Но и Юрка, и Ленька, и оба Саши вели себя уверенно, спокойно, совсем не
так, как старшие. Но это была "молодежь" - те, кому около тридцати.
Остальные вели себя судорожно, проявляя великолепнейшую картину подавленной
воли и постоянного давлеющего страха перед Чижиковым.
Для самого Тоекуды и для задуманного им все это было скорее хорошо. Он
не случайно подгадал время, когда Чижиков был на ученом совете и появиться
должен был не раньше шести. Но, вообще-то, увиденное им заставляло задавать
недоуменные вопросы, и немало.
Сейчас, впрочем, он задавал совсем иные вопросы, о другом, и не себе, а
как раз хлещущим коньяк пожилым мальчикам.
Получалось, что на Путоране экспедиция работала, и долго. Два месяца
велись раскопки, делались маршруты вдоль рек. Вот фотография ковыльной
степи, которой, вообще-то, не может быть так далеко на севере. Вот оно,
озеро Пессей, другой берег теряется в мареве, волны набегают на берег.
Фотографии были поэтичными, красивыми. Далекие и дикие места представали
такими, что в них хотелось побывать. Ленькин сумел снять ковыльную степь во
время ветра, да так, что каждая метелка отделялась от другой, играла,
плясала под ветром. На озере волны шли от горизонта, разбивались на
прибрежных валунах. Тоекуда почти чувствовал свежий ветер на своем лице.
Мастер! Фотографии делал Мастер! Но почему он так убого выглядит, почему
погасшие глаза? Почему он тихо сидит в уголке, робко улыбаясь? Человек,
умеющий делать такие фотографии, должен быть уверен в себе, голос его должен
звучать громко, а стремление выпить он должен испытывать... ну, раз в два
месяца... раз в месяц... Почему он так разрушен, этот одаренный человек?
- Экспедиция работала прямо на берегу озера?
- Нет, по рекам, которые в него впадают. На этих реках есть
археологические памятники, очень интересные. А на самом озере их нет.