"Спаянные на жизнь и смерть" - читать интересную книгу автора (Цзинь Юань, Цзюэ Кун)

Глава вторая На память — пуля, залитая кровью

Однажды Ким Ен Гира ранило. Он лежал в госпитале, расположенном возле устья реки Серебряной. К тому времени город Фынчен был уже освобождён, и Кимы послали своей матери письмо. Оставив дом на попечение невестки, мать забрала с собой младшего сынишку, совсем ещё мальчика, и отправилась навестить свою дочь и раненого сына.

Дочери мать не застала: та дежурила в палате тяжело раненых. Увидев мать, Ким Ен Гир сел на постели, глаза его засветились радостью.

Прошло уже два года, как Ким и его сестра покинули родной дом. В чёрных волосах матери появились седые пряди; на её старой серой юбке прибавились новые заплаты.

Она присела на край постели и принялась расспрашивать сына о его скитаниях. Когда она услышала, как погиб её муж, глаза её остались сухими и только чуть покраснели…

— Вы правильно сделали, что вступили в Народно-освободительную армию! — твёрдо сказала она. — Смотрите же, честно выполняйте свой долг!

Она крепко пожала руку своему сыну.

Сердце его переполнилось горячей любовью к матери… Бедная, сколько горя, сколько невзгод пришлось ей вынести за свою жизнь!..

Рассказав сыну, как живёт его жена, мать вынула из-за пояса вышитый кисет с разноцветными шёлковыми кисточками по краям.

— Этот кисет велела передать тебе жена, — сказала она с улыбкой. — Береги его!

На кисете была надпись: «Герою, уничтожающему врагов». Ким Ен Гир весь так и просиял от радости.

Мать между тем открыла корзину, сплетённую из ивовых прутьев. Корзина была доверху наполнена пышными золотистыми пирожками.

— Бери, это твои любимые!

Ким, как ребёнок, обрадовался угощению.

— Товарищи! — обернулся он к соседям по палате. — Отведайте-ка наших корейских пирожков!

Раненые стали отказываться:

— Не нужно, оставьте их себе.

— Да что там «не нужно»! Кушайте!.. — И мать Кима, подозвав к себе младшего сына, велела ему положить возле каждого раненого по нескольку пирожков.

В палату вошли врач и Сяо Цзян, совершавшие обычный обход. Врач промыл Киму рану и наложил на неё лекарственную мазь. Сяо Цзян сделала перевязку.

— Послушай-ка, дочка, — тихо обратилась к ней мать Кима. — Как ты думаешь, не опасная у него рана?

Сяо Цзян поправила свои косички и улыбнулась:

— Не волнуйтесь, не волнуйтесь, мамаша! Ничего опасного нет!

— О нас здесь очень заботятся, мама, — сказал Ким. — Я уже почти совсем поправился.

Опираясь на плечо младшего брата, он вышел вместе с матерью во двор погреться на солнышке.

Река Серебряная с журчаньем сбегала с гор и исчезала за лесом… В горах среди густой зелени алели волчьи ягоды.

Мать с сыновьями присела на каменную скамью. Ким Ен Гир, улыбаясь, достал из кармана несколько листков — это были благодарности командования за проявленную в боях отвагу. Он протянул матери и два ордена. Мать бережно держала ордена на ладони, лицо её сияло радостью и гордостью.

— И двух лет не прошло, сынок, как ты в армии, а гляди-ка, успел уже отличиться!.. Наденешь свои ордена — и всюду тебе почёт и уважение!

— Знаешь, мама, — закурив сигарету, сказал Ким, — славой нашей мы обязаны Китайской коммунистической партии и председателю Мао. Если бы ты видела, как китайские товарищи помогали мне, как они меня воспитывали! Вот, к примеру, мой командир взвода Чжан Ин-ху. Запомни это имя, мама! Сколько я видел от него добра! Мне сейчас самому смешно вспоминать о том времени, когда я только что пришёл в часть. Объявили как-то тревогу… Товарищи мои быстро оделись, приладили свои ранцы. А я замешкался… Привык к крестьянской одежде: там ведь не смотришь, где зад, где перёд!.. Вот и надел брюки задом наперёд… Чжан Ин-ху — он был тогда командиром отделения — и другие бойцы помогли мне разобраться с одеждой, затянуть ранец, надеть обмотки, завязать шнурки на ботинках… Один я с этим век бы возился! Бегать быстро я тоже не умел. Когда я побежал, патронташ у меня отвязался и больно бил по спине. Одной рукой я сжимал винтовку, другой придерживал патронташ. Посмотрел бы кто на меня со стороны — умер бы со смеху!

Многому научили меня товарищи. И прицеливаться, и стрелять, и бросать гранаты, и драться врукопашную. Они не жалели для меня ни сил, ни времени… Командир отделения сам показал мне, как надо чистить винтовку. Он разобрал её на части и называл каждую из них: вот это спусковой крючок, а тут — боевая пружина. И я был старательным учеником, мама!

Как-то зимой выдались трудные, тяжёлые дни. Таких я за всю свою боевую жизнь не запомню! Обувь у нас износилась, мы разорвали свои рубашки, лоскутьями обвязали ноги. И, пройдя чуть не босыми больше сотни ли, с ходу выбили противника с одной высоты!

А есть нам в этот день было нечего…

На высоте стояли высокие голые деревья. На самых верхушках белыми шапками лежал снег. К ночи поднялся буран. А нам нужно было удержать позицию до подхода главных сил. И мы её удержали! Враг не смог отбить у нас высоту и отступил…

Ночь была холодная-холодная. Винтовку можно было держать, только закинув за спину или обняв руками. Дотронешься до неё ладонью — и рука примерзает к стволу. Горнист поднёс к губам трубу — так пришлось отдирать её вместе с мясом. Ноги у меня закоченели, и, чтобы согреть их, я расхаживал взад и вперёд. Пустой желудок тоже, казалось, замёрз. На глаза невольно навёртывались слёзы… А командир отделения ободрял нас:

— Враг не смог выбить нас с горы! — сказал он. — Теперь он думает, что мы все здесь перемёрзнем. Но мы — бойцы коммунистической армии и не испугаемся трудностей! Держитесь, товарищи!.. Старайтесь побольше двигаться и гоните, гоните от себя сон! Я уверен, задание будет выполнено и мы одержим победу над врагом.

Он отправил бойцов на посты, а меня задержал в укрытии и не велел никуда уходить.

— Вы, корейские товарищи, и без того делите вместе с нами все трудности фронтовой жизни… Нелегко вам приходится. О вас, как о новичке, я обязан заботиться больше, чем о других.

Протесты мои на него не действовали. Увидев, что я совсем замерзаю, он снял с себя шинель и заставил меня одеться.

— А ну-ка, устроим бег на месте… Может, согреемся.

Он взял меня за руку, и мы с ним немного попрыгали…

— Да, товарищ Ким, — задумчиво сказал Чжан Ин-ху. — Не отведав горького, не оценишь и сладкого… Китайцы и корейцы связаны одним горем, одним счастьем. И если революция победит в Китае, то и корейский народ наверняка добьётся победы.

Я вспомнил о завещании отца, написанном кровью, и горячо сказал:

— Я знаю: Китай и Корея — одна плоть, одна кровь… И поверьте, я перенесу любые невзгоды, любые трудности! Для нашей обшей победы я готов пожертвовать даже жизнью!

Шинель и прыжки согрели меня, но зато сильнее стал чувствоваться голод. Ноги ныли от усталости… Чжан Ин-ху заглянул мне в лицо. Ночь была тёмная, но при слабом свете звёзд я заметил, что шапка-ушанка у него покрылась слоем инея, а на ватнике наросла ледяная корка.

Командир с улыбкой спросил:

— Вы, верно, проголодались, товарищ Ким?..

Он достал из своей сумки кукурузную лепёшку. Она совсем промёрзла и была твёрдая, как сталь.

— Да разве её раскусишь? — воскликнул я.

Чжан Ин-ху молча расстегнул ватник и спрятал лепёшку у себя на груди. У него зуб на зуб не попадал от холода. Застегнувшись, он взял меня за руку, и мы снова принялись прыгать. Прыгали мы долго, пока не свалились от усталости. Чжан Ин-ху вытащил из-под ватника оттаявшую лепёшку и, отламывая от неё кусок за куском, заставил меня съесть её. Нет, ты только подумай, мама, они относились ко мне лучше, чем к родному! Помню, я не мог удержаться, и слёзы хлынули у меня из глаз, словно вода, прорвавшая плотину.

Та ночь показалась нам за год… Многие отморозили себе ноги. Я не чувствовал своих пяток: они стали как деревянные. Бойцы ругались:

— А, старая сволочь Цзян [2], изменник родине!.. Не помогай тебе богатый американский дядюшка, мы с тобой давно бы покончили! Ну, ничего, мы ещё отомстим тебе за всё!..

Наступил рассвет, и мы увидели, что в долине полным полно людей, лошадей, орудий. Это подошли наши главные силы. Нам предложили отдохнуть, поесть, но мы не согласились и первыми ринулись в атаку. Усталость, голод, боль — всё было забыто. В ногах у меня покалывало, но я что есть силы бежал за командиром отделения. Натиск наш был стремительным. Противник дрогнул и стал отступать. Долго мы ещё преследовали удирающего врага. В этот день одно только наше отделение взяло в плен больше пятидесяти вражеских солдат. Мы получили благодарность командования.

Маленький братишка Ким Ен Гира весь обратился в слух. А мать улыбнулась сквозь слёзы.

— Да, наша армия — это геройская армия! И ей не страшны никакие трудности! А ваш командир отделения просто молодец! Вон он как о тебе заботился! Не знаю уж, как и отблагодарить его…

— Нет, ты послушай, послушай, мама! — нетерпеливо перебил её Ким Ен Гир. — Я тебе расскажу ещё про один случай… Если бы не командир, не свидеться б нам с тобой больше… Было это во время последнего сражения. Враг сопротивлялся с небывалым упорством. Войсками его командовали американские агенты, прошедшие особую школу. Это — самые верные собаки Чан Кай-ши. Двое суток бились мы за позицию, с которой удобно было штурмовать город, и, наконец, захватили её, уничтожив восемьсот вражеских солдат. Наши части подошли к городской стене и окружили город. Снаряды у гоминдановцев кончились, пушки молчали… Американцы сбросили им с самолета патроны.

Дня через три в городе начался голод. Но гоминдановцы не сдавались. Тогда был отдан приказ: на рассвете начать общий штурм города. В этом бою основная тяжесть ложилась на нашу роту. Командира роты ранило, рука у него была на перевязи, и всё-таки вместе с командирами взводов он отправился на разведку.

Моё отделение получило задание взорвать городскую стену. Время перевалило за полночь. На небе мигали яркие звёзды.

Перед городской стеной протекала широкая река. На другом её берегу было сооружено несколько дотов. Одни из них были разбиты, в других затаились враги… Через реку вёл мост, за ним тянулись заграждения из колючей проволоки.

Нашим взводом командовал Чжан Ин-ху. Он не спал уже несколько суток подряд, глаза у него ввалились, лицо почернело, осунулось. Выяснив обстановку, он послал двух бойцов на тот берег подготовить взрыв. Захватив взрывчатку, они кинулись к мосту. Первый из них рухнул на землю, не пробежав и тридцати метров. Второму удалось перебежать мост. Он припал к колючей проволоке.

— Наверно, режет проволоку! — решили мы. Но боец не двигался… Командир Чжан опустил бинокль, и по выражению его лица я понял, что и второй наш товарищ убит. Кровь вскипела во мне, сердце забилось сильнее.

— Разрешите пойти мне, товарищ командир взвода! — обратился я к Чжан Ин-ху.

Бойцы повскакали со своих мест.

— И я пойду! И я!

Среди вызвавшихся было много новичков, и, увидев это, я стал ещё решительнее настаивать на своём:

— Товарищ командир, я сумею выполнить это задание!

— Погодите, дайте мне подумать, — неторопливо ответил Чжан Ин-ху.

— Товарищ командир! Вспомните, сколько вы меня воспитывали и учили! Неужели вы думаете, что я не справлюсь с заданием?

И, не дожидаясь согласия командира, я взял взрывчатку.

— Смотрите, как отважен наш корейский товарищ! — услышал я голос Ван Дэ-кая. — Стыдно нам отставать от него! Товарищ командир отделения Ким! Я пойду вместе с вами.

— Только будьте осторожны! — напутствовал нас Чжан Ин-ху. — Мы прикроем вас огнём.

Мы скинули шапки, сняли ботинки и с лопатами и взрывчаткой в руках выскочили из окопов. Согнувшись в три погибели, мы опрометью бежали вперёд. У моста нас заметили. Противник открыл огонь. Поднялась стрельба и с нашей стороны: гремели пушки, трещали пулемёты. Над нашими головами растревоженным осиным роем жужжали пули. Но мы не обращали на них внимания.

Мост уже позади… Колючая проволока оказалась разрезанной — спасибо герою, который успел это сделать! И, успешно преодолев проволочное заграждение, мы подошли вплотную к стене. Здесь, у самой стены, мы находились в сравнительной безопасности. Подкопав землю, мы заложили под стену взрывчатку.

— Подождём уходить, — шепнул мне Ван, — посмотрим, как получится!

— Ладно.

Я поджёг запальный шнур и побежал вдоль стены. Ван — за мной. Вскоре раздался сильный взрыв. Высоко в небо поднялся столб пыли и дыма. Сначала ничего не было видно, хотя я и смотрел во все глаза. Постепенно дым рассеялся. Стена была разрушена, но не полностью. До нас донёсся голос гоминдановца:

— Ишь, в хлопушки играют. Вот что значит не иметь американской техники.

— Ну, мы ещё покажем вам «технику»! — прошептал сквозь стиснутые зубы задетый за живое Ван.

Мы пустились в обратный путь. Противник снова открыл стрельбу, но нам удалось благополучно миновать заграждения и проскочить через мост. Я бежал впереди. Вот и наши позиции! Собрав все силы, я рванулся вперёд и спрыгнул в окоп. Ко мне подбежали командир роты и Чжан Ин-ху. Я доложил обстановку.

— Постой-ка… А почему ты один вернулся? — спросил меня командир взвода. — Где же Ван Дэ-кай?

Я так и обмер… Ещё на мосту мы были вместе!

— Разрешите мне пойти ещё раз! — попросил я. — Я должен отомстить за товарища Вана! И пока не выполню задания, — не вернусь.

Неожиданно для всех Чжан Ин-ху с силой швырнул оземь свою фуражку.

— Нет, теперь моя очередь!

Он вынул из кармана бумажный свёрток и протянул его командиру роты.

— Тут мои документы и немного денег. Прошу вас, если я не вернусь, заплатите за меня партийный взнос.

Видя, что Чжан Ин-ху мне не уговорить, я обратился к командиру роты:

— Товарищ командир роты! Разрешите пойти мне вместе с командиром взвода. Если я выполню задание, то подам заявление в партию. Если погибну, считайте меня кандидатом в члены коммунистической партии!

— Ладно, товарищ Ким! — Командир роты хлопнул меня по плечу. — Пусть будет по-твоему.

Мы взяли взрывчатку и ринулись вперёд! Неожиданно над нами появился неприятельский самолёт. Он сбросил осветительную ракету, и всё вокруг залило зелёным светом… Мы ползком добрались до воронки от разорвавшегося снаряда и переждали там, пока ракета не догорела. Потом одним броском проскочили мост. Вот мы и у цели… Под стеной выкопали яму, в яму заложили взрывчатку. Чжан Ин-ху запалил шнур, и мы отбежали в сторону.

Самолёт кружил над мостом… От него оторвалась маленькая чёрная капля — зажигательная бомба. Мост загорелся. Не теряя времени, мы бросились к мосту. Вокруг нас заплясали языки пламени. Мост остался позади, но вдруг что-то толкнуло меня в спину, и я ничком повалился на землю… В глазах у меня потемнело, тело обмякло: я не мог двинуть ни рукой, ни ногой. «Ну, конец, — подумалось мне как сквозь сон. — Что ж, не зря погибаю!» Но тут же я почувствовал, как кто-то тянет меня за руку…

— Кто же это был? — взволнованно спросила мать.

— Ну кто же, как не Чжан Ин-ху, мама! Увидев, что я упал, он, невзирая на опасность, вернулся за мной. Собрав последние силы, я обхватил его обеими руками за шею и повис у него на спине. Да, мама, мы связаны с ним на жизнь и смерть. Что может быть дороже такой дружбы?

Немного погодя ранило и командира. Стиснув зубы, он пополз вперёд, одной рукой поддерживая меня, а другой опираясь о землю. Так мы добрались до небольшого рва. И вдруг услышали позади себя оглушительный грохот взрыва. Задание было выполнено. Наши части ринулись на штурм города.

Нас перевязали в санчасти и привезли сюда, в госпиталь. Рана у меня не опасная — пуля прошла сквозь лёгкое… А товарищ Чжан ранен в ногу, и пуля застряла в кости. Нога у него страшно распухла и становится всё толще и толще. Я знаю его: он человек сильной воли, я ни разу не слышал, чтобы он стонал или жаловался… Но я же вижу, как он страдает от боли! Пот с него так градом и катится. Говорят, ногу придётся отнять… Если он и выживет, всё равно будет калекой. Ах, если бы можно было, я отдал бы ему свою ногу!

Во двор вошла медицинская сестра в белом халате и белой шапочке и торопливо зашагала к воротам.

— Ок Пун! — окликнул её Ким Ен Гир. — Как там командир Чжан?

— Плохо!..

Она подошла к матери и поклонилась ей.

— Вы уж простите меня, мама… Чжан лежит сейчас в операционной, и доктор послал меня за начальником госпиталя. Как только я освобожусь, я к вам приду.

Ок Пун убежала, а встревоженный Ким Ен Гир вместе с матерью и братом заторопился к операционной. Они остановились у двери. Вскоре мимо них с озабоченной торопливостью прошли в операционную начальник госпиталя и Ок Пун.

Ждать пришлось долго. Но вот двери операцио-нной открылись, и оттуда вынесли носилки с Чжан Ин-ху. Позади носилок шла Ким Ок Пун. Чжан Ин-ху водворили в палату. Ким Ен Гира к нему не пустили.

Прошло немало времени, прежде чем Ок Пун вернулась из палаты. Она что-то шепнула брату на ухо, и он вошёл в палату. Чжан Ин-ху лежал на спине, лицо у него было бледное, без единой кровинки. Он приоткрыл глаза и, увидев Ким Ен Гира, еле слышно сказал:

— Вытащили… Американская пуля!

Ким Ок Пун показала брату пулю. Тот взял её из рук сестры и попросил:

— Командир взвода, подарите её мне. Пусть эта пуля постоянно напоминает мне о том, кто наши друзья и кто враги.