"Тень в круге (Фантастическая повесть в письмах)" - читать интересную книгу автора (Щербаков Владимир)

желательны. Во всяком случае, Ваши письма я жду с нетерпением. Расскажите о
себе. РЭА.


Письмо шестнадцатое

Если Вас интересуют гербарии и коллекции, я мог бы связаться с моим
другом, который работает в Томском ботаническом саду. Нетрудно написать в
Киев, в Ташкент, что касается Главного ботанического, то это как раз проще
всего, ведь я почти коренной москвич. С этого "почти" я начинаю рассказ о
себе, в надежде, что и Вы напишете несколько слов, которые будут для меня
бесценным подарком (не забывайте о моей профессии).
Я не помню отца, да и не могу его помнить: осталось лишь несколько
пожелтевших фотографий, которые моя мать, затем тетка хранили как зеницу
ока. Родился я перед самой войной, в дальневосточном городе. Помню снежные
метели, сугробы, долгие зимние вечера, а весной - аквамариновую бухту моего
детства, где даже в апреле еще плавали льдины, а рядом с ними то тут то там
появлялись нерпы, охотившиеся за рыбой. Над бухтой бродили цветные облака -
розовые, жемчужные, коричневые, синие. Нигде позже таких облаков я не видел.
И с весны до осени особенный смолистый запах доносили ветры с гор, где на
каштаново-серебристых под солнцем каменных горбах зеленел кедровый стланик.
Помню трудный месяц, когда мать не хотела мне говорить об отце.
Запомнилось ее лицо, я и теперь вижу ее такой, какой она была тогда. Наконец
я узнал: отец погиб в боях под Харьковом.
Вскоре я потерял мать. После войны мы перебрались с теткой моей в
Москву, к родственникам. Затем - школа на Рабочей улице, новые друзья,
голубятни близ Андроникова монастыря, катанье с крутого холма на санях.
Порой вдруг вспоминается широкая лента Амура, горящие дома на его
берегу, товарные вагоны нашего поезда, безнадежно застрявшие в тупике ввиду
боевых действий против Квантунской армии. В августе сорок пятого, когда мы
перебирались в Москву, было жарко, солнечно. Много западнее, под
Челябинском, дым от заводских труб висел пеленой, маревом, солнце было
горячим и красным. Я впервые в жизни держал в руке стакан молока и боялся
притронуться к нему губами. А в жарком багряном зареве над городом шар
солнца опускался и горел, как уголь в паровозной топке.
Позднее я прочел письмо отца к матери и многое пережил заново. Отец мой
сибиряк, участвовал в гражданской войне; окончил рабфак, потом
технологический факультет. Мать говорила, что выглядел он всегда молодцом и,
когда началась война с Германией, он ушел на фронт добровольцем, несмотря на
возраст. Впрочем, мне так и не удалось установить, сколько лет тогда было
отцу: два сохранившихся документа - брачное свидетельство и старая курортная
книжка - расходятся в этом. По-видимому, ему было уже пятьдесят; первый из
документов определенно указывает на этот возраст. ВЛАДИМИР.


Письмо семнадцатое

Вы как будто читаете мысли на расстоянии. Это удивительно. Я-то думала,
что это удается только мне. Ваш рассказ так заинтересовал меня, что я хочу
услышать продолжение. До этого письма я по какой-то неуловимой ассоциации