"О психоанализе" - читать интересную книгу автора (Фрейд Зигмунд)

которые мы позже должны будем обратить наше внимание.
Когда вы слышите о такой болезни, то вы, не будучи врачами, конечно,
склонны думать, что дело идет о тяжелом заболевании, вероятно, мозга,
которое подает мало надежды на выздоровление и должно скоро привести к
гибели больной. Но врачи вам могут объяснить, что для одного ряда случаев с
такими тяжелыми явлениями правильнее будет другой, гораздо более
благоприятный взгляд. Когда подобная картина болезни наблюдается у молодой
особы женского пола, у которой важные для жизни внутренние органы (сердце,
почки) оказываются при объективном исследовании нормальными, но которая
испытала тяжелые душевные потрясения, притом если отдельные симптомы
изменяются в своих тонких деталях не так, как мы ожидаем, тогда врачи
считают такой случай не слишком тяжелым. Они утверждают, что в таком случае
дело идет не об органическом страдании мозга, но о том загадочном состоянии,
которое со времен греческой медицины носит название истерии и которое может
симулировать целый ряд картин тяжелого заболевания. Тогда врачи считают, что
жизни не угрожает опасность и полное восстановление здоровья является весьма
вероятным. Различение такой истерии и тяжелого органического страдания не
всегда легко. Но нам незачем знать, как ставится подобный дифференциальный
диагноз; с нас достаточно заверения, что случай Брейера таков, что ни один
сведущий врач не ошибся бы в диагнозе. Здесь мы можем добавить из истории
болезни, что пациентка заболела во время ухода за своим горячо любимым
отцом, который и умер, но уже после того, как она, вследствие собственного
заболевания, должна была оставить уход за отцом.
До этого момента нам было выгодно идти вместе с врачами, но скоро мы
уйдем от них. Дело в том, что вы не должны ожидать, что надежды больного на
врачебную помощь сильно повышаются от того, что вместо тяжелого
органического страдания ставится диагноз истерии. Против тяжких заболеваний
мозга врачебное искусство в большинстве случаев бессильно, но и с истерией
врач тоже не знает, что делать. Когда и как осуществится полное надежд
предсказание врача,- это приходится всецело предоставить благодетельной
природе[3 - Я знаю, что теперь мы не можем этого утверждать, но при своем
сообщении я переношу себя и своих слушателей назад, во время до 1880 года.
Если с тех пор дело обстоит иначе, то в этом большая доля заслуги падает на
те старания, историй которых я теперь излагаю.].
Диагноз истерии, следовательно, для больного мало меняет дело;
напротив, для врача дело принимает совсем другой оборот. Мы можем наблюдать,
что с истеричным больным врач ведет себя совсем не так, как с органическим
больным. Он не выказывает первому того участия, как последнему, так как
страдание истеричного далеко не так серьезно, а между тем сам больной,
по-видимому, претендует на то, чтобы его страдание считалось столь же
серьезным. Но тут есть и еще одно обстоятельство. Врач, познавший во время
своего учения много такого, что остается неизвестным дилетанту, может
составить себе представление о причинах болезни и о болезненных изменениях,
например, при апоплексии или при опухолях мозга - представление до известной
степени удовлетворительное, так как оно позволяет ему понять некоторые
детали в картине болезни. Относительно понимания деталей истерических
явлений врач остается без всякой помощи; ему не помогают ни его знания, ни
его анатомо-физиологическое и патологическое образование. Он не может понять
истерию, он стоит пред нею с тем же непониманием, как и дилетант. А это
всякому неприятно, кто дорожит своим знанием. Поэтому-то истерики не