"Введение в социальную философию (Учеб. пособие" - читать интересную книгу автора (Момджян К.Х.)

верования. По иронии истории этой "религией", фетишем слепого или
полуслепого верования, оказался атеистический марксизм, задуманный своими
создателями как строго научная теория, исходящая из идеи
"естественноисторического хода" общественного развития, подчиненного
строгим законам экономической детерминации и не терпящего капризов
человеческой воли.

Как бы то ни было, именно Россия оказалась страной, в которой огромные
массы людей, введенные в искушение носителями "передовой философии", под
аккомпанемент теоретических суждений о "бытии, определяющем сознание",
принялись с энтузиазмом кромсать это бытие, вгонять его "штыками и
картечью" в предустановленные философским сознанием рамки. Чтобы понять всю
нестандартность происшедшего, нужно учесть, что идеологам удалось
развернуть экстатичность многомиллионных масс в весьма необычном для
истории направлении - ее вектором стали не приманки "великой
государственности", вдохновлявшие еще Александра Македонского, не идеи
национального или религиозного возрождения, питавшие Гарибальди и Лютера, а
фантастические по сути и масштабу замыслы создания невиданного в истории
планетарного "земного рая" - с беспрецедентной для цивилизованного мира
экономикой, социальным укладом и даже своим принципиально новым
"коммунистическим" человеком. Тот факт, что вожделенное "царство свободы"
закономерно оказалось переизданием старого и, увы, недоброго азиатского
политаризма, не отменяет грандиозных масштабов этой исторической мутации,
вырвавшейся за рамки России и распространившейся (хотя и в ином
"добровольно-принудительном" порядке) на добрую треть человечества.

Конечно, опыт Октябрьского переворота в России не должен упрощаться
нами и объясняться "внезапным помутнением ума", охватившим великий народ.
Происшедшее, как мы надеемся показать ниже, имело множество сугубо
"практических" причин, не редуцируемых к традиционной российской
"идеократии", определявших помимо нее столь же традиционный деспотизм,
экономическую неустроенность, "неправду старого социального строя" (Н.А.
Бердяев), которую предпочитают не замечать некоторые современные
публицисты.

И все же масштабы "идеократической компоненты" случившегося не следует
недооценивать, преуменьшая ее реальную роль в успехе большевизма, который,
по словам того же Бердяева, оказался наиболее соответствующим "некоторым
исконным русским традициям и русским исканиям универсальной социальной
правды, понятой максималистически... Он (большевизм. - К.М.) показал, как
велика власть идеи над человеческой жизнью, если она тотальна и
соответствует инстинктам масс" [5].

Неудивительно, что до сих пор, приезжая в Россию, наши западные
коллеги изумляются далеким от прагматизма умонастроениям широкой российской
общественности, не понимая, как можно вести в годину бедствий абстрактные
споры о капитализме, социализме, коммунизме и прочих "измах", с пылом
защищать или опровергать идеи "бородатого экономиста", умершего сто с
лишним лет тому назад в чужой стране и "ни разу в жизни не видевшего
простейшей стиральной машины".