"Введение в социальную философию (Учеб. пособие" - читать интересную книгу автора (Момджян К.Х.)

Бывает трудно объяснить коллегам, что "истерический интерес" к
отвлеченным идеям в больном, неблагополучном обществе есть результат
особого образа жизни, в котором экономический развал и политическая
нестабильность могут быть вызваны не вторжением врага или стихийным
бедствием, а расхождением теоретических взглядов на способ "наилучшего
устройства" общественной жизни.

Такова реальность нашей истории, в которой реформы осуществлялись, как
правило, не от "возможности", а от "желания", инициировались людьми,
мнившими себя всезнающими и всемогущими. Отсутствие самокритичности,
заставляющей с опаской относиться к самым "продуманным" планам мгновенного
исцеления страны, сопровождалось у них верой в неограниченную пластичность
"социального материала", в претворимость любых благих намерений,
подкрепленной силой приказа и твердой решимостью принудить сограждан "стать
счастливыми" - научив неумеющих и заставив нежелающих [6].

В результате многие "перестройки" в стране исходили и исходят не из
повседневных потребностей жизни, а из пунктов очередной "кабинетной"
программы государственного или социального переустройства, которая
апробировалась на "живых людях" - независимо от меры их желания участвовать
в исторических опытах (связанных, как правило, с одной и той же идеологией
"догоняющей модернизации" - стремлением во что бы то ни стало и непременно
в кратчайшие сроки "догнать и перегнать" лидеров европейской, а ныне
мировой цивилизации).

Конечно, едва ли правильно считать, что "гипертрофия идей" является
исключительным и монопольным достоянием российской истории. Она вполне
обнаружима и в истории западного мира, который отнюдь не всегда пребывал в
фазе "сенсатного" существования (терминология П. Сорокина), связанного с
канонами "прагматической рациональности", прекрасно охарактеризованными М.
Вебером. Еще несколько веков тому назад нарождающийся культ "здравого
смысла", альтернативного максималистским призывам "религиозного долга и
феодальной чести", считался достоянием низших слоев общества и вызывал
декларативное (хотя далеко не всегда искреннее) презрение со стороны высших
сословий.

Более того, со времен кончины средневекового идеационализма западный
мир пережил и "жизнетворчество" якобинцев (включавшее в себя введение новой
системы летоисчисления, на которое не решились большевики), и ослепление
национальной идеей, доведшее Германию до фашизма, и достаточно мощное
коммунистическое движение в Европе, и многое другое. И все же, не будет ли
правильным признать, что буйство отвлеченных идеологем, опьянение
абстрактными, не фундированными в социальной реальности замыслами, которому
поддаются как руководители, так и народные массы, редко достигало в Европе
привычных нам российских масштабов, способных повлиять на долгосрочные
судьбы страны?

Сейчас не время отвечать на этот вопрос, равно как и обсуждать
реальные причины деструктивной экспансии "идей" в российской истории. Ниже