"Царь Федор. Еще один шанс…:" - читать интересную книгу автора (Злотников Роман)

5

Я стоял у окна и смотрел на Кремль. Это был один из редких моментов того этапа в моей жизни, который начался сразу после смерти отца, когда я мог позволить себе вот так постоять, ничего не делая, никого не принимая и никуда не несясь галопом, причем часто одвуконь…

Когда я почти шесть с половиной лет назад появился в этом мире, то, постаравшись максимально припомнить все, что знал об этом времени, составил для себя некий перспективный план действий на ближайшие несколько лет. Как выяснилось, помнил я мало и почти все неверно. Следствием этого стало то, что составленный когда-то план все время приходилось корректировать, править, переделывать, а также то, что я практически все время пребывал в жесточайшем цейтноте, с момента смерти отца только обострившемся. Когда-то я, наивный, рассчитал, что отец даст мне срок где-то до семь тысяч сто пятнадцатого года, все это время таща на себе оборону, сбор налогов и податей, отношения с иноземными государствами, текущее государственное управление, дрязги с боярами и всю остальную дребедень, каковая и составляет основное занятие любого правителя любого государства в любые времена. Скажете, в двадцать первом веке нет бояр? Во-от, смеемся вместе, не правда ли? Однако отец умер раньше. И все мои планы полетели вверх тормашками.

Разобравшись с Самозванцем, я вернулся в Москву и, скинув с шеи торжества по поводу венчания на царство, по локоть влез в расследование «боярской измены». Ибо в палатке Самозванца и гусарского ротмистра, куда Митрофан со своими людьми также влез «по недосмотру», сыгравши пьяных и перевернув там все вверх дном, и откуда был вышвырнут ротмистром и его гусарами крепкими тумаками, но зато с добычей, обнаружилось немало интересного. И, вернувшись в Москву, Митрофан принялся за дело. За неделю было взято «в узы» около сотни человек из ближней боярской челяди, Шуйских, Шереметева, Романова и еще около полутора десятков думных бояр и почти полсотни бояр уездных. Челядинов брали тихо — кого подпаивали, а затем «заботливые» собутыльники уводили его в неизвестном направлении, кто-то незаметно получал кистенем по затылку, после чего столь же «заботливые» прохожие, громогласно крича: «Мужу плохо, муж духа лишился!», клали его на так удачно подвернувшуюся подводу и увозили «к лекарю», а кто просто уходил вечером со двора, а утром туда уже не возвращался. Само следствие вел дядька Семен. Он уже в делах такого рода собаку съел. А Митрофан торчал рядом и учился. В том числе, правда, и на ошибках… А вообще, именно в этот момент я оценил устроенную мной школу, так сказать, секретной службы. Всего полгода обучения — а какой резкий рывок в профессионализме. Может быть, дело было еще и в том, что вновь полученные знания легли, так сказать, на старые дрожжи? То есть на достаточно большой практический опыт. Возможно, возможно… И этот вывод заставил меня предпринять еще один шаг, на время отвлекшись от расследования. Тем более что оно и так велось неплохо без моего участия…

За время голода у меня в Белкино скопилось где-то около девяти с лишком сотен мастеров разных специальностей, в основном гончаров, кузнецов, лекарей и строителей разного рода — от каменщиков до плотников. Но и других также было изрядно. Скажем, тех же ювелиров прибрело аж семь человек, а были еще и кожевенники, и столяры, и скорняки, и даже один стеклодув, каковая профессия в эти времена на Руси еще была, прямо скажем, экзотической… И когда я в очередной раз вынырнул из того омута дел, в который ухнул, заняв место отца, щ выбрался на неделю в Белкинскую вотчину, то учредил там еще один обучающий курс — как раз для мастеров. Предметов там было всего пять — письмо, цифирь, латинский язык и еще один иностранный, а также то, что| можно было бы назвать «секреты мастерства», преподаваемые по принципу обмена опытом. Причем мастера были разбиты на классы по десять — двенадцать человек, как и в царской школе, и для каждой группы иностранный был свой — голландский, немецкий, итальянский, английский, французский, шведский, персиянский и даже чешский (ну нашелся один чех среди изрядно уменьшившегося пула московских иноземцев, чем я и воспользовался).

В принципе задумался я о чем-то подобном уже давно, но никаких действий в этом направлении так и не предпринял. В первую очередь потому, что ресурсов для ее воплощения в жизнь практически не было. В последний год батюшка сделался шибко прижимистым и деньги на мои, как он это называл «забавы», выделял мало и с натугой. Слава богу, все мои нововведения, а также наполнение вотчины даточными людишками практически ушестерили получаемый с вотчины доход, а то была бы совсем труба… К тому же проблема была и с преподавателями. Ибо те, что имелись, были до предела загружены, а других взять было неоткуда. Тех немногочисленных иностранцев, что остались в России после моего «пророчества», отец держал при себе и ценил их на вес золота. А затем, когда я занял место отца и вроде как получил доступ ко всем имеющимся в стране ресурсам, на меня столько всего навалилось, что просто было не до этого… Сейчас же Я волевым решением мобилизовал учителей отовсюду, куда смог дотянуться, начиная от отряда наемников под командованием отцова любимца капитана Якова Маржеета и Немецкой слободы и заканчивая монастырями, положил им более чем щедрое жалованье и отправил в Белкино. Заодно «замотивировав» их учеников угрозой еженедельной субботней порки, механизм которой был давно отработан в царской школе. Все «группы специалистов» были разделены на две половины, и, пока с одной половиной проводились занятия, вторая работала, а после обеда они менялись. Поэтому один преподаватель при условии проведения десяти уроков в день имел возможность охватить сразу сто — сто десять человек, то есть десять классов. Ох и стонали они у меня от такой нагрузочки. Впрочем, их ученики стонали не меньше. Ибо в процесс проверки знаний по четырем неспециальным предметам были включены отроки старших потоков царской школы (принцип «обучая — обучайся» в действии). Так что по субботам розги на конюшнях так и летали…

Если уж быть до конца откровенным, эта задумка являлась всего лишь частью, хотя и очень важной, моей более обширной программы, так сказать, по переформатированию всего моего бизнеса, то есть государства под названием Россия. Так, например, наряду с продолжением политики моего отца по приглашению в страну иноземных мастеров и специалистов у меня было и свое тщательно лелеемое детище, которое можно было бы назвать «большой европейской стажировкой». Не столько даже потому, что Европа изрядно опережала мою страну по уровню развития технологий, сколько исходя из неких, так сказать, предельных оснований. Выбора пути, грубо говоря. Потому как по зрелом размышлении я пришел к выводу, что никакого иного шанса у России, кроме как включения, так сказать, в большую европейскую цивилизацию, не было. Уж простят меня за это все наши доморощенные самостийники, а не простят — да и хрен с ними…

И вот почему. По моему глубокому убеждению, ключевыми моментами и успешного развития государства, и высокого уровня жизни его населения являются два параметра — эффективность системы управления и уровень развития технологий. Все остальное — государственный строй, форма правления, наличие или отсутствие природных ископаемых — вторично.

Самая развитая и самая богатая по среднедушевому доходу страна нынешнего семнадцатого века — Нидерланды, вообще практически не имеет запасов природных ископаемых. Даже банальную землю под сельское хозяйство они и то вынуждены отвоевывать у моря с помощью дамб (уж мне-то мои голландцы о сем немало порассказали). Причем в моем времени ничего не изменилось — технологически впереди опять же крайне скудно обеспеченные ресурсами японцы. А наивысший уровень жизни в моем времени имели именно монархические страны, как монархо-демократические, где монархия считалась как бы декорацией (почему я так выделяю считалась — отдельный разговор), те же Голландия, Дания, Норвегия, Швеция, Япония и многие другие, так и вполне авторитарные — Саудовская Аравия, Кувейт, Катар, Бруней и иже с ними. Так вот, всей доступной мне для осмысления историей доказано, что наиболее успешными являются те социумы, которые включены в некую международную систему развития и обмена этими самыми управленческими и производственными технологиями…

Я вот думаю: что, если бы сюда свалился не я, а некий специально подготовленный, то есть с ворохом информации, всякими справочниками по технологиям производства стати, сплавов, машин и механизмов, точными географическими координатами месторождений золота, серебра, железных руд и залежей цветных металлов и всем таким прочим, но вполне обычный человек? Пусть он был бы очень умный и образованный, но — без моего опыта, за который в самом деле заплачено и кровью, а уж сколько потом и бессонными ночами… Без моих не только природных (иначе хрен бы мне удалось даже начать раскручиваться в качестве предпринимателя), но и развитых множеством, уж можете мне поверить, о-очень дорогостоящих преподавателей способностей к аналитике и, да простит меня Бог за хвастовство, уже въевшейся в кости и кожу привычки к перспективному планированию и учету не только всех косвенных, но еще и весьма отдаленных последствий. И даже, что, по моему мнению, главное, сумел бы здесь всем этим воспользоваться (что далеко не факт, запросто могли объявить колдуном да и сжечь ко всем чертям либо еще как избавились бы), то вышло бы только хуже, чем в нашей обычной истории. Да, вероятно, сначала страна совершила бы мощный рывок. Но… к сожалению, лишь на время. Прошло бы лет тридцать, и технологии расползлись бы, и все снова выровнялось бы. Конечно, можно было бы попытаться обеспечить максимальную секретность, а технологии распространять лишь «на штыках». Но это лишь усугубило бы ситуацию. Потому как в этом случае удалось бы обеспечить технологическое доминирование лишь ненамного дольше, ну максимум лет на сто. Затем технологии все равно бы расползлись. А вот закрытость привела бы к тому, что дальнейшее развитие технологий внутри страны остановилось бы или как минимум сильно замедлилось. Что, например, произошло в куда более продвинутом в технологическом отношении, причем даже и сейчас еще, Китае, где, кстати, как раз предпринимались все меры (и далеко не безуспешно, секреты производства шелка сотни лет не могли Украсть, а технологию производства фарфора так вообще пришлось открывать заново) по обеспечению секретности. А в Европе, уж не знаю вследствие чего, уже была создана высококонкурентная среда развития научной и технологической мысли. Что и определило ее доминирование на планете на все последующие известные мне времена. Ибо даже японское, а затем корейское и все остальные экономические чуда оказались возможны, только когда эти страны в значительной мере смогли стать как бы частью этой самой давно уже перехлестнувшей за свои географические пределы большой Европы…

Так что едва все привнесенные технологии были бы восприняты, а затем, что у меня лично никаких сомнений не вызывает, и развиты, по закрывшейся и не включенной в эту систему обмена информацией, да еще спесиво мнящей себя некой крайне самобытной и совершенно отдельной, самим Господом поставленной во главе всех (а так и было бы) России так бы врезали, что только пух и перья полетели бы. Что, впрочем, и произошло в реальности во время Крымской войны. Поскольку именно так себя Россия и ощущала почти сорок лет после разгрома покорителя Европы Наполеона. Поэтому сейчас я не шибко жалел, что почти ни хрена не знаю ни из практических технологий, ни из истории (впрочем, вру, жалел, и* частенько). Главными-то технологиями — управления и создания сред развития — я обладал в достаточной мере. Иначе никогда бы не стал успешным предпринимателем… А все остальное, мне нужное, откроют и изобретут уже обученные по моим планам и под моим управлением специалисты. Так что на данный момент главной моей задачей я считал, во-первых, зачерпнуть из Европы широкой ложкой то, что она уже успела накопить, переварить зачерпнутое, и, во-вторых и главных, сделать Россию частью этой самой Европы, и частью не сырьевой, способной поставлять только, скажем, хлеб либо там вологодское масло, а затем, позже, лишь сырую нефть, лес-кругляк и слабоочищенный природный газ, а вполне конкурентоспособной и равноправной. Короче, куда уж деваться, собирался парадным шагом двинуться по пути Пети Первого, сиречь Великого, причем как раз вследствие этого пути, но всеми силами избегая его ошибок, просчетов и перегибов.

Но это требовало не только и даже не столько желания, а ресурсов, в первую очередь финансовых, каковые, впрочем, благодаря батюшкиному скопидомству у меня были, и, главное, тщательного планирования. Чем я сейчас и занимался. Правда, больше глухими ночами, в свободное, так сказать, от основных обязанностей время… Хотя все время жутко ощущался дефицит информации, который я стремился максимально уменьшить всеми доступными мне средствами. Поэтому в данный момент школьные отроки моего, то есть старшего, и второго за ним потока в свободное от занятий время вовсю совершенствовали свои познания в иностранных языках опросом как старого, так и в основном вновь появившегося контингента учителей по поводу наиболее известных и уважаемых образовательных центров — университетов, школ, академий, а также центров ремесленного и мануфактурного производства. А кроме того, составляли список самых известных ученых, торговцев, банкиров и вельмож по каждой стране отдельно. Ну и куда ж без этого: вооруженные силы каких государств считаются наиболее сильными и боеспособными, а также где и кем производится лучшее оружие. После чего каждый класс обязан был представить мне сводный доклад, изучать и обрабатывать их мне опять предстояло самому.

Я тяжело вздохнул и помотал головой. Ой, бедная моя головушка. Я-то думал, что такого периода, который случился у меня, когда я только начинал обустраивать Бел-кинскую вотчину, в моей жизни больше никогда не будет. Ох, как я ошибался! Впрочем, чего хотел? Знал же, что так оно всегда и бывает, когда ты только запускаешь новый бизнес, а здесь еще и бизнес был о-го-го…

— Звал,государь?

Я обернулся. В дверях, выжидающе глядя на меня, стоял думный дьяк Иван Тимофеев сын Семенов. После того как из Кремля исчез Семен Ефимьев (ну его понять можно — сначала предал семью царя, а затем уже его противников), что произошло как раз в тот день, когда Хлопок сумел вытащить Митрофана из романовских застенков, я решил как следует прошерстить всех московских дьяков, большую часть которых я вроде бы знал лично. Но так, шапочно, в качестве «дядей, добрых с юным царевичем». Мне же требовалось знать всю их подноготную, связи, привычки, наклонности, потому что, как ни крути, именно они составляли хоть и крайне куцую, но все-таки единственную из имеющихся вертикалей власти Русского государства. Другой (хотелось надеяться, лишь пока) в природе не существовало. И где-то через полгода, поскольку как раз в тот период моя служба наушников оказалась серьезно ослабленной вследствие того, что существенную часть ее персонала пришлось спасать вывозом в Белкино, мне на стол легла пачка досье, где содержалась информация приблизительно на двести человек. Из них только сорок являлись дьяками, остальные — друзьями, сродственниками, покровителями, клиентами и так далее… Но едва я успел начать изучение досье, как умер отец, и события понеслись как пришпоренные. Так что руки до досье дошли только около месяца назад. — Да, проходи, садись.

Дьяк быстро, но не без достоинства вошел в мой рабочий кабинет и сел на лавку, что стояла сбоку от стола. После смерти батюшки я провел ревизию помещений и, отдав наиболее почетные из них матушке… больше в качестве откупа за то, что так и не последовал основной части ее пожеланий, выбрал себе вот эту «горенку рабочую», которая превышала отцовскую по площади раза в три. Но вовсе не из-за вдруг взыгравшего самомнения, а просто потому, что у меня уже скопилось куда больше необходимой мне для работы документации, чем у отца. Я уже сделал заказ в цареву мастерскую палату на изготовление «шкапов железных бронных, вельми высоких для всякого бумажного и иных вещей сохранения», пока же довольствовался запираемыми сундуками и усиленным ночным караулом моего холопского полка.

Я вернулся за стол и сел в кресло, уставив на дьяка внимательный взгляд. Согласно его досье, это был один из наиболее образованных и думающих людей этого времени, к тому же со способностью оформлять свои мысли на бумаге. А кроме того, что во все времена встречается неоправданно редко, честный и добросовестный. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, я испытующе, а он спокойно, как всегда смотрит человек с чистой совестью. А затем я начал:

— Есть у меня к тебе дело, Иван Тимофеевич…— Подобное наименование, по имени-отчеству, его явно удивило. Он даже эдак подобрался весь… Я же между тем продолжил: — И поручить его никому, кроме тебя, я не могу. — Я сделал паузу.

Иван терпел-терпел и, все ж таки не выдержав, спросил:

— Что за дело, государь? Сказывай, все исполню со всем тщанием.

— На то у меня и надежда,— кивнул я.— А дело вот какое. Хочу я наше государство в больший порядок привести. Вот как ты видишь, доколь пределы царской власти простираются?

Дьяк слегка опешил. Вот вопросец-то… да тут и головы можно лишиться. Куда ни кинь — всюду клин. Я же молча ждал. Иван Тимофеев сын Семенов помялся, но ответить решил осторожно.

— Так ведь… до самых дальних украин земли Русской, государь. Как же иначе-то?

— Ой вертишь, дьяк,— покачал я головой,— а я ж тебя за то избрал, что многие меня заверяли, будто ты разумом шибко умен и многое ведаешь, что другим недоступно.

Дьяк насупился:

— Не понимаю я, о чем ты спрашиваешь, государь. Ибо все так, как я сказал. Нет и пока не было на Руси государя, о котором даже в юности… уж прости, государь, но что ты юн годами, то чистая правда… так вот, даже в юности такие легенды и сказки сказывали. Ибо рази ты не слыхал, какие песни о тебе в народе поют, о «Государе, собой и войско, и страну от колдуна поганого заслонившем»?

Это — да. Пели. Да еще туча очевидцев рассказывала, как гремел гром и сверкали молнии во время нашего поединка. Как бились в небесах над нами небесные вой во главе с самим святым Георгием с ратью черной несчетной. И как снизошла в сиянии ко мне сама Богородица… ну и много всего такого прочего.

— Это-то я ведаю…— усмехнулся я,— да только неужто ты сам не видишь, что царева власть кончается сразу за дверями приказной избы? А далее бояре и воеводы все по своему разумению вертят. Ибо нет над ними никакого пригляда и закона.

Дьяк задумался. Под таким углом он, похоже, ситуацию не рассматривал. Ибо то, как все устроено в Московском государстве, казалось ему привычным, естественным и единственно возможным.

— Может, так оно и есть, государь,— осторожно ответил он мне,— я того пока не ведаю, ибо ведать можно, только если над тем хорошенько подумать, а я пока над сим и не думал николи. Да и как оно может быть по-другому устроено, я тако же нигде не видел.

— О том и речь,— согласно кивнул я.— И вот поэтому я хочу, чтобы ты проехал по разным иноземным государствам и посмотрел бы, как оно там все устроено. А затем доложил мне, что и как у нас сделать надо, чтобы все царевы повеления, во-первых, большую пользу приносили, а во-вторых, исполнялись не токмо с гораздо большим рвением, а еще и с умом. Понимаешь, о чем я?

— Да, государь,— кивнул дьяк.

А что тут было не понять? Временами ретивые воеводы так исполняли царевы повеления, что после этого казалось, что по управляемым ими городам и уездам будто Мамай прошелся. И хрен разберешь, то ли специально все так устроили, чтобы свое собственное кормление прикрыть, то ли просто дурни. Я уже успел прочитать несколько слезных докладов, отправленных теми, кто стал на воеводство «ослетаких горе-управителей… Впрочем, я больше склонялся к варианту, что все-таки прикрывали свои делишки, но при существующей системе управления, при которой полностью отсутствовали любые системы контроля — от прокуратуры до независимых от воеводы налоговых органов и судопроизводства, это было настолько обыденным делом, что даже расследования явных злоупотреблений проводились от случая к случаю. То есть все как в классическом анекдоте про Штирлица, прямо на глазах у всех вытаскивающего секретные документы из сейфа Гитлера: «Кто это такой наглый? — А, это русский разведчик Штирлиц.— Так если знаете, чего же не арестовываете? — Да бесполезно, все равно выкрутится…»

— Так вот, Иван Тимофеевич,— я достал из шкатулки уже подписанный указ,— сим предписывается тебе набрать себе помощников числом сколько надобно и всю зиму готовиться к путешествию — с иноземцами разговаривать, доклады в Посольском приказе читать, людишек, что отберешь, языкам и иному учить. А к Пасхе представишь мне свои соображения о том, куда вначале, а куда затем думаешь направиться. Стран, кои должен посетить, можешь мне предложить не менее пяти, но не более осьми, жить со своими людишками в каждой можешь год, на полном казенном коште. Но не просто жить, а работать — людей, что государством управляют, расспрашивать, по стране ездить, с сим делом знакомясь, приискать возможность всякие письма и документы по сему управлению прочитать и на заметку взять, в судах тех земель побывать и как там дела ведутся, изведать. Жалованье же, что тебе здесь положено, будет полностью твоей семье отправляться, о том можешь не беспокоиться. Ну а по возвращении — представишь мне свои соображения. Понял меня?

Дьяк не отрываясь смотрел на меня. Нет, Митрофановы ребята молодцы, молодцы… Вот ведь стервецы — сумели не только информацию собрать, но и, почитай, в голову человеку залезть. Я же только что предложил дьяку, считай, исполнение его самой заветной мечты…

— Да, государь,— дрогнувшим голосом отозвался дьяк и, внезапно вскочив с лавки, шагнул ко мне и, ухватив мою руку, приник к ней губами.— Да, государь, можешь не сомневаться! Ночей спать не буду, а все исполню, как ты велишь.

Я усмехнулся:

— А вот тут ты неправ, Иван Тимофеевич. Ночами спать надобно, потому как ты мне потом будешь очень нужен для того, чтобы все, что я из твоих предложений решу принять, в жизнь воплотить. Потому-то я тебе и даю волю набирать людишек сколько надобно, что ты с ними не только узнавать и изучать все будешь, но и затем в жизнь воплощать. И мне за сие головой ответишь. О том помни. Потому дельных бери, а не сродственников каких или по приятельству близких, и всегда за ними следи, особливо во время вашей поездки. А ежели увидишь, что они из твоего доверия вышли,— гони взашей. Понятно?

— Да, государь.

— Ну так и иди с богом!

Когда за дьяком закрылась дверь, я откинулся на спинку кресла и сладко потянулся. Уф! Кажется, реформу государственного управления я с плеч скинул. Нет, совсем, конечно, на самотек я ее не пушу, но вот вся рутина — сбор и обработка имеющихся в этой области технологий, анализ их эффективности, приспособляемости к местным условиям и все такое прочее, слава богу, теперь не моя забота. А то и так уже голова пухнет. Эх, побольше бы таких людей…

Я думаю, что такое расположение и моего батюшки, и потом, много позже, царя Петра к иноземцам было вызвано как раз тем, что людей, которым можно поручить разработать и, что я считаю главное, продвинуть нечто новое, но уже необходимое, всегда во все времена было раз-два и обчелся. Причем в любой стране мира. И вовсе не какое-то скудоумие или там природная леность, рабская психология либо какие иные, считаемые многими нашими западноподлежащими или даже западноподмахивающими интеллектуалами «неистребимыми», недостатки русских тут виной. Просто страна слишком сильно отстала. Из нее на протяжении двухсот лет власти чужих ханов (а отсюда, из этого времени, я видел это совершенно ясно, уж больно много доказательств этому — от песен и сказаний до читанных мною реальных документов, кои пока не забылись и не были сожжены во всевозможных бунтах, смутах и войнах) сосали соки — выкачивали оборотные средства, тянули людей, ресурсы (металлы, скот, ткани и так далее). Ну еще бы, это ж стандартная технология перехвата собственности. Сначала вытяни из интересующего тебя объекта оборотные средства, создай затруднения со сбытом, с получением кредитов, короче, обанкроть, а потом скупи за копейки. Вот именно так и поступили с Русью.

Чего уж тут говорить, если едва ли не добрая половина той самой Владимиро-Суздальской Руси сначала была подмята под себя Литвой, а сейчас, уже после Люблинской унии, вообще пребывала под управлением католиков… И вообще, очень интересной история предстает, если смотреть на нее через призму большого бизнеса — все эти рейдерские захваты, перехваты контроля, создание подставных фирм, лишение оборотных средств, источников поставки сырья и рынков сбыта… Так вот именно вследствие этого накопившегося отставания то, что Для нас было новым и необычным, там, на Западе, давно стало привычным и рутинным. То есть всем этим званым иностранцам нужно было с некой долей успеха всего лишь повторить на русской почве привычное и рутинное, а способных на это людей куда как больше, чем тех, первых, способных на новое. Этим и вызвано то самое «преклонение» перед Западом многих русских царей — просто обыкновенная прагматика. Ну да если мне удастся хотя бы часть задуманного, то не исключено, что в неком будущем уже некие европейские почвенники будут укорять своих правителей в излишнем преклонении перед русским…

— Государь…— В приоткрытую дверь просунулась голова бойца из состава караула холопьего полка. Нет, пожалуй, пора, пора заводить секретаря. Есть же кандидаты из числа моего потока царевой школы…— Государь, тут дьяк Власьев из Посольского приказа пришел. Пущать?

Я оживился. Значит, Афанасий вернулся из своего посольства к грузинам? Интересно, как там все сладилось? Мне по-прежнему грозит скорый брак с грузинской царевной?

— Давай пускай, конечно.

Власьев с порога отвесил мне поясной поклон, и по его сияющему лицу я понял, что нам все удалось.

— Ну давай, давай, Афанасий, садись да сказывай быстрее.

— А сказывать-то и нечего, осударь,— степенно ответил дьяк, усаживаясь на лавку,— все по-твоему и сладилось.

— Это я уже понял, Афанасий,— нетерпеливо прервал его я, — ты все по порядку сказывай. Да подробно.

— Царевича Хозроя,— неторопливо начал дьяк,— коего, как бают, удержали дагестанские смуты, я застал уже дома, у царя Георгия. Мне баяли, что, дескать, царевич, смуты убоявшись, с полдороги воротился. Я же, как и было тобой, осударь, повелено, сделал вид, будто тому поверил. А затем стал рассказывать, что-де в царстве у нас неспокойно, бояре вольничают, а на границах Самозванец объявился, коий себя русским царем величает. И потому, дескать, осударь мой, царь Федор Борисович собирает верных людей где токмо можно. Так что ныне он требует не токмо подтвердить присягу, кою вы его батюшке, царю Борису, принесли, но и отправить ему в помощь людей верных и воинов добрых числом поболее. А уж он их за службу верную изрядно вознаградит…— дьяк хитро ухмыльнулся,— немедля, как только обратно сможет казной русской распоряжаться всевластно.

Я расхохотался. Такого хода мы с дьяком не обговаривали. Ох и хитрован…

— Ну и конечно,— продолжил между тем Афанасий,— опосля такого царь картлинский заюлил, начал отговариваться, что и в его царстве с верными людьми и воями славными ныне скудно, а когда услышал, что я требую немедля отправить в Москву для венчания евойную дщерь, так и вообще сказал, что сие никак не возможно. Болеет-де и слаба очень. Да и сыну тако же его путешествие, мол, боком вышло. Потому и он сейчас дом покинуть никак не может… А когда я немедленно потребовал хотя бы подтверждения присяги — и сам сказался больным и немочным.

— И что? — Я заинтересованно подался вперед. Власьев ухмыльнулся и развел руками.

— А ничего, осударь. Целых сорок ден меня на порог евойного царского дворца не пущали. А на сорок первый я-де разгневался, молвил, что мой царь такого обращения не потерпит и тех, кто его в трудную годину так подло обманул, не простит, после чего собрался и двинулся сюда.

Вот и отлично! Изучив вопрос с этим отцовым карт-линским предприятием более полно, я просто в ужас пришел. И чем он только думал-то? Престиж заел или извечное желание хапануть земель и людишек побольше? Ведь с этим картлинским царством одна только головная боль — расположено невесть где, причем это невесть где Под боком и Персии и османов. Надежных путей до негонет. Населено — да в ином уезде поболе будет. Незаменимых ресурсов там также не имеется. А ведь если туркам и османам не понравится, что картлинский царь под московскую руку ушел, то нам что, войско туда посылать новых подданных защищать? Щас, разбежались. Того войска и так еле хватает, чтобы засечные рубежи держать и от более близких врагов отбиваться. К тому же надо быть полным идиотом, чтобы испортить отношения с Персией, через которую идет все наша индийская торговля, или вляпаться в войну с османами. Да и было бы кого защищать-то. Ненадежны грузины, ой ненадежны. Чуть дашь слабину — мигом отложатся. Весь двадцатый век так и норовили под кого-нибудь сбежать. Сначала под немцев, потом под англичан, а уж потом на рубеже тысячелетия перед америкосами на задние лапки встали и хвостом завиляли. Нет, погодим с ними еще… Ну и конечно, играло роль то, что жениться мне сейчас очень не хотелось. Вот я и разработал, а Афанасий так удачно провернул этот финт с добровольным отказом самого картлинского царя от всех договоренностей с моим батюшкой.

— Ай молодец, Афанасий,— я встал и, обойдя стол, хлопнул дьяка по плечу, — ай молодец! Жалую тебя ста пятьюдесятью рублями. Иди отдыхай…

— Благодарствую, осударь,— ответил дьяк, поднимаясь с лавки.

— Иди, десять ден тебе на отдых даю, ну и чтоб с делами Посольского приказу, что за время твоего отсутствия накопились, разобраться, а затем сызнова готовься к посольству. Да не одно их будет, а целых два.

— И куда, осударь? — поинтересовался дьяк, все еще продолжая улыбаться.

— К османам и крымчакам,— коротко ответил я.

И улыбка сползла с лица дьяка, как сгоревшая кожа.

Когда Власьев ушел, я развернулся и снова подошел к окну. Из окна была видно, как несколько бояр степенным шагом двигались в сторону Патриарших палат. Опять жаловаться побежали… Следствие по делу о «боярской измене» закончилось тем, что восемь великих думных бояр, большинство из которых княжата, и двенадцать уездных были признаны виновными «не токмо в злоумышлении, но и воровском действе противу царя». После чего я жахнул так, что все остальные — от бояр до последнего юродивого — пришли к общему мнению: «дедова кровь». Только в устах бояр это словосочетание звучало испуганно, а в устах большинства народа скорее одобрительно. Ибо, к моему некому удивлению, «кровавого мракобеса и палача» Грозного люди отчего-то не боялись, а любили… Так вот, у всех этих бояр были отняты вотчины, а сами они лишены всех чинов, званий, выкинуты из Разрядных списков и отправлены… Куда? Правильно, в Сибирь. На поселения в земли «за Сургут-городок». То есть в такую отчаянную глухомань, что и представить себе было трудно… Еще трем десяткам бояр, шестеро из которых также были думными, уличенных только «в злоумышлении», было навешено клеймо «повинных, но не повязанных» и по ним был выпущен невиданный прежде царев указ о том, что в последующие десять лет при любой смуте или неустроении немедля брать их под стражу, причем даже если никаких намеков на их участие в этой смуте и неустроении не будет, и расследовать их дела «зело пристрастно». То есть ребята оказались в очень необычном для себя положении «условно-досрочно освобожденных», и вынуждены теперь испуганно вздрагивать и бежать в приказ к дядьке Семену при самом малейшем слухе о чьем-то заговоре. В целом все это дало мне просто невиданно послушную Боярскую думу (ох, надолго ли…), а также приращение в личном владении почти полмиллиона крестьянских душ.

— Государь, тут к тебе это… купцы пришли.

— Зови.

Купцы заходили в мой кабинет, испуганно мяли шапки, непрестанно кланялись и норовили встать друг за другом. Да уж, непривычны здесь бизнесмены с царем общаться, непривычны…

— Садитесь, гости мои русские.— Я радушно указал на лавки.

Купцы нестройно загомонили, уверяя меня, что они и так, стоя, с превеликим удовольствием все выслушают. Но я таки настоял.

— А собрал я вас, гости торговые, вот по какому делу.— Я сделал паузу.— А знаете ли вы, по какой цене наш хлеб свей в Амстердаме торгуют?

Купцы оживились. А что, не какую заумь царь-батюшка (хоть и молодой, а дедовой крови-то) спрашивает, а дело торговое, привычное.

— Знамо дело, государь,— наконец отозвался один из них,— по семидесяти копеек пуд.

— А по сколько покупают?

— Да по шесть копеек ныне,— влез второй,— в этом годе урожай добрый…

— А почему они, а не вы? Купцы возбужденно заговорили:

— Так ведь они, окаянные, всю торговлю под себя погребли… Мочи нет, как иноземцы давять… Цену справную не дают совсем…

Короче, пошла скупая, вернее обильная бизнесменская слеза. Знаю, сам так же себя всегда вел на встречах с «государевыми людьми». Но встречались и дельные высказывания. Например, мол, «своих кораблей нет» или «иноземные купцы все в долгие кумпанства соединены»…

— Чушь городите! — прикрикнул я на купцов, когда дельные предложения перестали появляться, а вот толщина слоя слез и соплей приняла угрожающие размеры. Купцы испуганно притихли. Я окинул их тяжелым взглядом.— Ой, гости торговые, ну что вы мне тут наговорили-то? Значит, так. Иноземных купцов я из государства изгонять не буду. Никогда. Так и запомните. Это — раз. И торговлишку их никак особо перед вами ограничивать также не буду. В чем они будут ограничены, в том и вы, так и запомните. Это — два. А вот помочь вам уже у них в стране торговлишку развернуть я готов. И буду. В этом можете на меня, царя русского, полностью рассчитывать.— Я замолчал и, окинув их строгим взглядом, закончил: — Все ясно?

Купцы торопливо закивали головами.

— Тогда слушаю ваши предложения.

На этот раз купцы думали долго. Так долго, что я даже решил слегка, так сказать, интенсифицировать процесс мышления:

— А вот тут кто-то говорил, что у вас, мол, своих кораблей морских добрых нету. Так, может, с этого начать?

Купцы зашевелились, переглядываясь, а потом тот самый, что цену на хлеб на амстердамской бирже озвучил, осторожно ответил:

— Да коль повелишь, государь, мы, конечно, рискнем…

— А в чем риск? — не понял я.

— Дык ведь оно как все устроено,— начал издалека купец,— в море ведь всякое случается. И такие же лихие люди пошаливают, что шиши на дорогах и казачки на порогах. И бури да ураганы всякие. Потому добрую морскую торговлю имеют лишь те страны, у коих и военных кораблей добро имеется. А то так можно в море выйти-то, Да до того места, где товар продать желаешь, так и не добраться…

Ах вот оно что… значит, страны-лидеры в морской торговле вполне легально просто мочат конкурентов. И пока я не заведу более-менее приличного флота, в морскую международную торговлю (а эта самая международная торговля здесь процентов на девяносто морская) — лучше не соваться… Нет, этот вариант меня никак не устраивает. Мне нужно поднимать товарооборот в стране, причем резко, чего без выхода на международные рынки сбыта и резкого повышения рентабельности сделать не удастся.

— В чем трудность — понял,— кивнул я купцу,— теперь давайте думать, как сию преодолеть.

А вот это предложение вогнало всех в ступор. Ну не готовы они были рассматривать этот вопрос — хоть убей. Просто в их головы было накрепко забито, что этого не может быть, потому что просто не может быть никогда. Ну вот ведь человек летать не может, аки птица, так и чего про то думать… так и здесь. Вот только они не подозревали, что летать аки птица, да даже и куда выше, быстрее и дальше, человек все-таки может. Если приложит к этому свой ум, таланты и упорство. Поэтому с тем, что никаких идей нет, я не согласился. И высказал купцам свое монаршее неудовольствие.

— Значит, так, гости торговые,— подвел я итог встрече, на которую очень рассчитывал, но от которой так и не получил устраивающего меня результата,— на сем пока завершим нашу беседу. Даю вам месяц сроку. Думайте. С гостями иноземными да капитанами и матросами ихними сии вопросы шибко не обсуждайте, если только очень осторожно да подпоив, чтобы поутру ничего, о чем говорили, сей гость не помнил. Да и промеж своих в аккуратности разговор ведите, чтобы ни до чьих лишних ушей чего не надо не дошло. Нам их заранее настораживать не стоит. Потому как ежели мы сами торговлишку в их странах производить будем, они ж каких барышей лишатся… А через месяц я жду вас всех обратно к себе, но уже с предложениями дельными, как вам в странах заморских свою собственную прибыльную торговлишку наладить. И в чем вам для сего моя помощь требуется.

Проводив купцов, я тяжело вздохнул. Вот ведь черт, а я так на эту встречу рассчитывал. Ну не идиот ли? А все кино проклятое… Вспомнил, как в старом, еще черно-белом советском фильме «Петр I» царь Петр только идею подал да купцов по имени-отчеству назвал, как они ему тут же пообещали, что и корабли построят, и торговлю заморскую в момент наладят. Понятно же, что, если нет пока у Руси собственной развитой иноземной торговли с Западом, значит, есть к этому какие-то серьезные препятствия. И не столько отсутствие портов этому мешает. Иностранцы-то вовсю с нами торгуют через Архангельск и в ус не дуют…

И вообще, почему в жизни никогда не бывает так, как тебе хочется, как кажется самым разумным или даже в какой-то момент единственно верным? Попав сюда и наконец-то смирившись с этим фактом, я стал размышлять, как и каким образом выстроить свое правление, если все-таки Господь сподобит меня занять русский трон. И наивно решил, что главной задачей своего царствования надо обозначить такую — не воевать! И все. А знаете почему? Да потому что если посчитать, сколько мы народа за все время в войнах и разных связанных с этим бедствиях потеряли, то мама дорогая… Да если бы не это — мы бы сейчас… ну не сейчас, конечно, а в мое то, старое время, тьфу ты, будущее, конечно, короче, в двадцать первом веке спокойно себе сидели и на всяких там индийцев с китайцами и прочих юсовцев с лаймами сверху поплевывали. Нет, оно понятно, совсем не воевать — не получится. Уж больно в оживленном месте русскому народу довелось расселиться. Где бы ни возникали всякие там Потрясатели Вселенной или Покорители Европы, всегда они и сюда добирались. Но — максимально держаться. Откупаться. Соглашаться на всякие там союзы, уступки и так далее, но самим в войну не влезать. А если уж придется воевать, то делать это быстро и эффективно. А не нашим старым макаром, ну там — «любой ценой», «до последнего патрона», «все способные держать оружие»… Жуткие слова, если разобраться, людоедские, прямо скажем. Что значит — все способные держать оружие? Бабы тоже, что ли? Или там дети от семи и выше? Тоже ведь автомат под-1 нять могут. И очередь одну дадут. Пока их отдача не унесет. Нет уж. Если уж у меня и будет кто воевать, то только профессионалы — элита из элит, чтобы каждый стоил двух, а то и трех врагов. И беречь я их буду как зеницу ока, а также холить и лелеять! И… гонять как Сидоровых коз, чтобы не зажрались, тоже, конечно. Вот так-то господа-товарищи. И никак иначе…

А сейчас, пожив в этом мире, узнав его чуть больше, чем тогда, когда я все это решил, и разобравшись в окружающей обстановке, я со всей ясностью понял, что первое, с чего, вероятно, начнется мое царствование — это война. И деваться от нее некуда. Потому что выбор только один — либо ее начну я, причем в тот момент, когда я сам выберу и когда я буду к ней готов, когда смогу вести ее так, как спланирую (ну насколько это вообще возможно в таком деле, как война), либо ее начнут другие. Так и тогда, когда все преимущества будут на их стороне. А потом еще раз. А затем еще. И так будет продолжаться еще лет сто пятьдесят или двести. Потому что, когда там еще завоюют Крым, я не помнил. Вроде как при Екатерине Великой, что ли…

О том, что крымчаки, эти хищники, живущие за счет грабежа и работорговли, готовят большой набег — стало известно еще при батюшке. Большой, потому как малые случались, почитай, ежегодно. Сотня, две, пять, а то и ты-сяча-другая крымчаков во главе с мурзами приходили на русские и польские украины с завидной регулярностью. И тянулись после этих набегов в Крым унылые вереницы славянских рабов. И было их столько, что какой-то еврей-меняла, сидящий у Перекопа, спрашивал у татар, а остались ли вообще в тех землях люди или всех уже татары переловили. И как, скажите, с таким беспределом делать бизнес?.. Но то были еще малые набеги. А тут ожидался — большой… Тогда собрали войско, отправили дополнительный огневой припас в засечные города и остроги, И крымчаки не появились. То ли слух был неверный, то ли прознали о наших приготовлениях. Затем, этой весной, снова пришли тревожные вести. Десятки тысяч людей ночевали в седле, у костров в степи, до рези в глазах вглядывались в даль со сторожевых башен, а другие сотни тысяч тревожно вслушивались ночами, не ударят ли в набат, не раздастся ли за околицей грозный топот крымских коней, не засвистят ли арканы… И к настоящему моменту вроде как становилось ясно, что опять пронесло. Что и на этот раз Господь не попустил. Но что принесет следующая весна — никто сказать не мог… А ежели в этот момент начнется война еще где? Желающих пощипать Русь всегда было предостаточно. Те же поляки со шведами. Слава богу, они вроде как заняты сварой между собой. Польский король Сигизмунд, урожденный Ваза, бодается со своим дядей Карлом за шведский престол, на который вроде как не только имеет право, но и который занимал, пока шведы его оттуда не турнули. А значит, самый момент, чтобы разобраться с этим разбойничьим гнездом…

Но во всем этом была одна проблема. И называлась она — Османская империя. Это в наше время турки вполне мирная и некрупная региональная держава без особенных достоинств, кроме дешевизны своих курортов. Впрочем, это достоинство уже тоже стало не столь заметным… А для меня никогда таковым и не было. Поскольку дешевизна — это последнее, на что я в свое время обращал внимание. Короче, сам я в Турции ни разу не был. Ибо пока дешевизна была определяющим показателем, предпочитал мотаться на своей машине, сначала раздолбанном «сорок первом москвиче», а потом престарелой «аудюхе-сотке» на наш юг, в Крым или на Кубань, и отдыхать дикарем. А потом, когда это уже был некритичный Фактор — вообще не рассматривал таких вариантов, предпочитая Европу — Грецию, Испанию, Италию и юг Франции, либо по зимнему времени — Мальдивы или Карибы. Так вот, то — там. Здесь же Османская империя представляла собой крупнейшую и мощнейшую в военном отношении европейскую державу. Поскольку не только владела всеми Балканами вкупе с Грецией, Болгарией, Албанией, Сербией и остальной Югославией целиком, но также и Трансильванией, Валахией, Молдавией и существенной частью Венгрии. Причем вовсю чихвостя и нагибая самую мощную на данный момент европейскую христианскую державу — Священную Римскую империю германской нации. А Крымское ханство являлось вассалом этого монстра. К тому же, как я ни ломал голову над картой, никакого надежного способа запереть крымчаков в Крыму без захвата и удержания нескольких стопроцентно турецких крепостей, скажем, того же Азова, найти мне не удалось. И как быть?

Но и отказаться от попытки избавиться от подобной угрозы — также было глупо. Ибо, чего бы я ни добился, как бы ни двинул экономику и промышленность, в любой момент все могло пойти прахом только потому, что крымскому хану срочно понадобились рабы для своих рынков. И потому побрели бы все мои инженеры, лекари, мастера-литейщики, стеклодувы и остальные, в кого я уже вбухал и еще вбухаю столько сил, времени и денег, на юг, в Кафу, на невольничий рынок, чтобы занять место тупых гребцов на турецких галерах. Либо их просто вырезали бы, чтобы не путались под ногами у ценного по-настоящему полона — молодых русских девчонок и мальчишек, которых за большие деньги раскупают в свои гаремы ценящие юную красоту турецкие, египетские и тунисские беи…

Так что мне предстояло пройти по лезвию ножа. Потому что если я ошибусь и не справлюсь, то это означало почти стопроцентно поставить Русь под удар османов, на чем историю мой страны можно будет и закончить…