"Царь Федор. Еще один шанс…" - читать интересную книгу автора (Злотников Роман Валерьевич)

9

— Ну что ж, Аким, ты просто молодец! Надо же сколько всего сумел узнать и освоить. — Тимофей, государев дворянин поместного войска и соученик государя по царевой школе, отложил писанный молодым кузнецом доклад, откинулся на спинку кресла и с удовлетворением уставился на Акима. — А как там Фока и Фома?

Аким степенно кивнул:

— Тоже вельми стараются. Правда, мастер Джереми держит их на совсем простых операциях, но зато они уже совсем освоили аглицкий. Вовсю любезничают со служанками.

Тимофей усмехнулся:

— Этим пусть не шибко увлекаются. На нас и так уже косятся, ежели чего — живо потащат в суд, а затем приговорят к флоту.[35] И как мне потом их вытаскивать откуда-нибудь с Барбадоса?

— Да нет, они парни добрые, — заступился за своих подопечных Аким, — с пониманием. И православную веру чтут. Так что ни-ни, только так, языком потрепать.

— Ну если только… — Тимофей замолчал, потом встал и подошел к бюро, стоявшему в углу занимаемой им комнаты. Достав оттуда несколько листков бумаги, он просмотрел их и повернулся к Акиму. — Слушай, а как ты смотришь на то, чтобы на какое-то время перебраться в Шеффилд?

— В Шеффилд? А где это? — спросил Аким, насторожившись.

В принципе у мастера Джереми он усвоил почти все, чему тот мог его научить. Этот уже пожилой и степенный английский оружейник, специализирующийся на производстве колесцовых пистолетов, которому Господь не дал сыновей, ограничившись лишь четырьмя дочерьми, похоже, имел на Акима виды как на будущего зятя. Поэтому постарался максимально привязать к себе этого юношу из далекой варварской страны, с живым умом и умелыми, ловкими руками, с одной стороны, щедро делясь с ним секретами мастерства, а с другой, постоянно намекая на то, что тот вполне может унаследовать его большую и богатую мастерскую… если, конечно, сумеет правильно себя повести и угодить старому мастеру. Самого Акима такая перспектива не слишком привлекала, его тянуло домой, но все равно уезжать из Лондона ему не очень хотелось. Да и, если честно сказать, последняя дочка мастера Джереми, Элен, единственная пока не выданная замуж, ему тоже нравилась…

— В Южном Йоркшире, ну туда, на север, ближе к Манчестеру, на реке, которая называется, — Тимофей усмехнулся, — ты даже не поверишь — Дон.

— Как-как? — действительно не поверил Аким. Тимофей повторил еще раз.

— Дело в том, — продолжил он, — что там варят самую лучшую в Англии сталь. Причем много.

— Так это, — замялся Аким, — вроде как для литейщиков, а я кузнец…

— Да есть там литейщики, есть, — досадливо скривился Тимофей, — да только толку от них пока мало. Не допускают их к секретам проклятые англичане, так что они только уголь к печам таскают да потом чушки литья на склад. Мышцы-то накачали будь здоров, а вот в тайны мастерства проникнуть…

Аким сочувственно кивнул, но потом осторожно спросил:

— Ну а я-то чем могу помочь? Тимофей досадливо махнул рукой:

— Да не знаю я. Просто тупик уже совсем. Никак не подступиться. Хозяин завода прознал, что мы мастера-плавильщика сманить хотели, и взъелся. На пушечный выстрел к печам не подпускает во время плавки. А сталь у него самая добрая во всей Англии. Говорят, из нее прямо так мечи и шпаги куют, так те даже толедским клинкам не уступают. Нигде больше такой не делают. Вот он и трясется над своими секретами, как Кощей… А у тебя глаз легкий, добрый — разок взглянешь и уже секрет видишь. Может, и там так сможешь?

Аким задумался. Нет, насчет того, что он разок взглянет и уже секрет как на ладони, это его начальник в сей земле Тимофей, конечно, неправ. Но вот насчет того, что у него получается всякие секреты и хитрости разгадывать — это да. Это есть. Правда, как раз все наоборот происходит. Просто когда Аким какой-то секрет видит, то сразу покой и сон теряет, и крутит его в голове у себя, и крутит, и так прикидывает, и эдак. Короче, просто болеет, пока этот секрет не разгадает. А как разгадает, так у него на душе так радостно становится, так покойно, такая благодать на него сходит, ну почти как в Писании про рай сказано. И тогда Аким ходит и жизни радуется. Ну пока следующий секрет не встретит…

— Ну так как, поедешь? — с надеждой спросил Тимофей.

И Аким кивнул.

— Поеду. Только сначала надо с мастером Джереми договориться.

— Ну это пожалуйста, — разулыбался мгновенно повеселевший Тимофей, — никто тотчас не гонит. Все дела, какие надобно завершить, — доделай, со всеми с кем надо — договорись и уж потом двигай. Деньги-то еще есть, более не надо?

— Нет, — мотнул головой Аким.

Деньги ему Тимофей давал не свои, а государевы, то есть расходовать их надобно было только на государевы дела. Таковых же пока не предвиделось. А на жизнь Акиму вполне хватало того, что ему платил мастер Джереми. Тимофейзакрыл бюро и, довольно потирая руки, вернулся к столу.

— Ну раз уж мы с делами покончили, давай-ка хлебнем сбитня, — предложил он, подхватывая колоколец.

— Сбитня? — Аким удивленно вытаращил глаза и рефлекторно сглотнул.

Сбитня он не пил уже, почитай, полтора года, с того самого момента, как вместе с посольством выехал из Москвы… Хотя нет, пил и позже, чай, до Архангельска по русской земле ехали-то, но последний раз именно там.

— Ага, — рассмеялся довольный впечатлением Тимофей и развернулся к двери, в которой нарисовался его слуга Джек, бывший моряк торгового судна. Вместо одной ноги у Джека была деревяшка, но держал он себя при этом с достоинством как минимум эсквайра. — Сбитня, Джек!

Тот холодно кивнул и исчез. А Тимофей пояснил:

— Тут один наш ярославский купец открыл свой приказной двор, а у него приказчик ох как славно сбитень готовит. Ну я и послал к нему Джека. На обучение. Так что теперь я со своим сбитнем…

Аким понимающе кивнул и, бросив задумчивый взгляд на закрывшуюся за слугой дверь, спросил:

— А почему ты другого слугу не заведешь, Тимофей? Нешто этот с одной ногой успевает со всем справиться?

Тимофей рассмеялся:

— Ты даже не поверишь, насколько Джек расторопный. Кому другому и четырех лошадиных ног не хватило бы, чтобы успеть все, что он успевает на своей одной. К тому же, после того как списался с корабля, Джек долгое время работал в конторе капитана порта и не только знает в Лондонском порту все ходы-выходы, но еще и обзавелся обширными связями среди торговцев и моряков. Так что ему и как советчику, и как доглядчику да дознат-чику просто нет цены. А он мне обходится всего в три шиллинга в неделю…

Аким уважительно кивнул. В принципе озвученная его начальником в аглицкой земле сумма оклада для здешней домашней прислуги была очень велика, но в свете всего сказанного… Недаром Тимофей даже про далекий Шеффилд все так подробно знает, небось тоже не птичка в клюве принесла, а Джек либо кто другой такой же, на жалованье, расстарался.

Сбитень оказался не очень — не крепок и чуть излишне горьковат, но Аким все равно выхлебал его с удовольствием. Ибо это был этакий привет с родины, по которой он шибко тосковал. Хотелось повидать батюшку и матушку, да и остальных тоже. Хотелось пройтись по зимней улице, услышать, как похрустывает снег под валенками, скатиться на санях с горки, слепить славный, крепкий, хрусткий снежок, а не как здесь — колкий и водянистый. Хотелось зайти в церковь, постоять перед аналоем, послушать речитатив батюшки, подойти к причастию… да просто в бане попариться и то хотелось ужасно. Здесь-то, эвон, считай, вообще не моются. Он где-то неделю привыкал к вони, что царила в остальном вполне богатом и респектабельном доме мастера Джереми, который по праздникам даже позволял себе топить камин углем. Короче, домой хотелось, и сильно… И если что хоть как-то и примиряло Акима с его пребыванием в этой чужой земле, так это как раз тайны и секреты мастерства. Уж больно много их тут было…

Возвращался от Тимофея Аким уже в сумерках. Одинокие прохожие проскальзывали мимо, кутаясь в серые плащи и стараясь прижиматься к стенам домов. Потому как в Лондоне снова шел дождь…

В это посольство Аким попал потому, что на второй год глада и мора по протекции Митрофана оказался в Белкинской вотчине. Первый год они с батюшкой, матушкой и двумя Акимовыми младшими братьями как-то перебедовали в Москве. Перебедовали, потому что цены на хлеб, а потом и на все остальное продовольствие пошли резко вверх, а вот число заказов, наоборот, покатилось вниз. Хотя им еще было ничего. Его батюшка все ж таки был кузнецом знатным, известным, и потому кое-какие заказы ему еще перепадали. А вот кузнецы Кузнечной слободы, что в Скородоме, совсем, как баяли, по миру пошли… Так что когда наступила осень второго голодного года и всем уже стало ясно, что наступают еще более тяжелые времена, к Акимову отцу пришел Митро-фан и предложил перебираться в царевичеву вотчину, в Белкино, что было расположено в трех днях пути по Калужской дороге. О ней на Москве ходили всякие удивительные слухи, но народ покамест не хотел сниматься с обжитого места и идти туда. Заработать хлеба пока можно было и здесь, на Москве. Царь Борис затеял большие каменные и землеустроительные работы, за которые расплачивались не обесценившимися деньгами, а зерном и мукой. Те же, кому было совсем уж невмоготу, а сил работать не было, могли, отстояв длинную очередь, получить миску похлебки с отрубями. Поэтому когда Митрофан пришел к батюшке с таким предложением, тот лично ехать наотрез отказался. А вот Акиму велел ехать непременно. Да еще все выспрашивал у Митрофана, нельзя ли отправить в Белкино еще одного из сыновей. Но Акимову второму брату исполнилось только девять лет, третий был еще меньше, а таковых в вотчине принимали только лишь с семьями. Акиму же тогда исполнилось уже двенадцать, и он уже числился учеником кузнеца, так что его взяли.

В царевичевой вотчине все оказалось даже еще боле удивительно, чем Аким думал. Особливо его поразил водяной молот, огромный железный слиток таким весом, что батюшкиному молотобойцу Петруше ни в жизнь не поднять, не то что ударить. Молот вздымало водяное колесо, а потом он с огромной силой обрушивался на увесистую раскаленную поковку, плюща ее легко и просто. Кузнецу при этом оставалось только лишь удерживать ее клещами и вовремя поворачивать, подставляя под удар тот бок, который было нужно. Возможно, именно там Аким и заболел всякими машинами и механизмами…

До дома мастера Джереми Аким добрался удачно, на свое счастье не повстречав никого из тех мастеров ножа и дубинки, что уже выбирались из подвалов и чердаков и занимали свои места в лондонских подворотнях. Элен встретила его у двери, приняла накидку, на мгновение прижалась молодым и крепким телом и шепнула:

— Отец про тебя уже спрашивал…

Аким молча кивнул, улыбнулся Элен и, обтерев лицо, двинулся в сторону двери, за которой находилась конторка мастера Джереми.

— О-о, Аким, ты уже вернулся? Отлично. Отлично. Проходи. Проходи… — Он всегда так говорил, мастер Джереми, многие слова произнося по два раза подряд. Ну такая была у него манера.

— Садись. У меня есть для тебя одно предложение. Да, предложение. Я считаю, да, я считаю… что нам с тобой стоит обсудить одно важное дело. Дело.

Аким тихонько вздохнул. Вот оно, началось… Он давно опасался, что мастер Джереми решит поговорить с ним насчет своих планов оженить их с Элен. И как теперь сказать ему, что он собирается уехать? А не уехать нельзя. Потому как то — государево дело. И хотя Аким не служилого сословия, кое клятву дает служить государю всем животом своим, но ведь он как бы тоже такое слово государю давал. Ну ладно, пусть не государю — тот тогда еще царевичем был, да только все одно — слово давал? Давал. Знать, держать его должен. А то какой же Аким тогда мастер? Так — дребедень одна. Кто тогда будет слушать, что вообще его уста извергают, если любое, что он скажет, лжой и пустым местом оказаться может? Вот таким образом, значит…

— Ты, Аким, у меня живешь уже год. Да, год, — обстоятельно начал мастер Джереми. — Я согласился принять тебя к себе в ученики. В ученики, значит. И, скажу правду, ни разу об этом не пожалел. Ни разу не пожалел. Ты — добрый мастер и цепкий ученик и кое в чем уже даже превзошел и меня. Да, меня.

— Ну что вы, мастер… — смущенно отозвался Аким.

— Не спорь — так и есть. Да, так и есть, — прервал его мастер Джереми. — Так вот, ты стал для меня и моей жены почти что сыном. Да, почти сыном.

Аким густо покраснел. Ну да, хозяйка, миссис Джереми Слайз, действительно последнее время относилась к нему очень тепло. И, когда он допоздна засиживался в мастерской, собирая очередной пистолетный замок или шлифуя уже готовый пистолет, частенько приносила ему туда то пудинг, то кусочек пирога. Впрочем, чаще всего это все-таки делала Элен.

— И потому я предлагаю тебе… да, предлагаю тебе, Аким… не возвращаться в эту твою далекую, холодную и дикую Тартарию, а остаться здесь, в самом Лондоне, моим помощником. Да, помощником. — Мастер Джереми сделал паузу, воздел вверх палец, улыбнулся и, только покончив со всеми этими действиями, завершил свою речь: — А также взять в жены мою дочь. Да, дочь, — Элен. Я же вижу, вы нравитесь друг другу. Да, друг другу. А в конце концов даже унаследовать мою мастерскую! — Мастер с гордым видом уставился на своего ученика, явно считая, что сделал ему такое предложение, от которого тот просто не сможет отказаться.

Аким долго, минуты две, молчал, не зная, как начать. Нет, он был благодарен мастеру за все, и даже Элен ему нравилась, но вот остаться…

— Мастер Джереми, — начал он, наконец собравшись с духом, — я вам очень и очень благодарен за все, что вы для меня сделали… И ваше предложение я тоже очень ценю… И Элен мне также очень нравится… Но… Простите меня, мастер Джереми, остаться я никак не могу… У меня там дом, батюшка, матушка…

Аким мямлил, опустив глаза, и не замечал, как одутловатое лицо мастера Джереми с каждой его фразой все больше и больше наливается багровым. И наконец того прорвало:

— Ты… ты… ты глупый тартарин! Я сделал тебе такое… ну просто такое щедрое предложение, а ты… Вон! Вон из моего дома! Убирайся! Катись в свою Тартарию! Ешь траву, спи в обнимку с вашими дикими медведями! Я не желаю, ты слышишь, — не желаю видеть тебя в своем доме! Убирайся!

Аким сглотнул, молча поднялся и двинулся к двери.

— И этих своих сопляков тоже забирай! — взревел мастер Джереми. — Да, забирай! Я не собираюсь более кормить этих дармоедов!

Аким втянул голову в плечи и выскользнул в коридор. Ну вот, из-за него теперь еще и Фома с Фокой места лишились… Но не мог же он согласиться остаться здесь, в этой стылой и промозглой аглицкой земле. Он тут совсем с тоски подох бы…

До дома, в котором Тимофей снимал комнату, они трое добрались только к полуночи. В темных лондонских подворотнях маячили угрожающие тени, но нападать на трех молодых людей, одетых к тому же довольно бедно, никто не рискнул. И отпор получить можно очень запросто, да и добыча в случае успеха, судя по всему, будет невелика.

Дверь им отворил Джек. Узнав Акима, он молча кивнул и, стукнув деревяшкой, отошел в сторону.

— Я разбужу эсквайра, — степенно заявил он, закрыв дверь, и удалился по коридору вместе с фонарем.

Тимофей появился быстро. Окинув всех троих цепким взглядом, он усмехнулся:

— Значит, уже завершил все свои дела? Быстро ты… ну проходите. Джек! Приготовь сбитня и пошуруй там на кухне у мисс Оуэн. А вы марш в зал. Камин разжигать умеете?

— Конечно, мил-сдарь, — обрадованно закивали Фома и Фока, два брата-близнеца с посада Великого Устюга, коих набрали для услужения в посольствах перед самой отправкой. — Эт мы мигом!

— Вот и давайте, — кивнул им Тимофей, — а ты, как чуть обсохнешь, давай в мою комнату. Расскажешь, что с вами там произошло.

— Да что там рассказывать, мастер Джереми выгнал, — уныло отозвался Аким.

— Это-то я понял. Но почему? Аким вздохнул:

— Ну… он хотел, чтобы я остался и еще женился на его дочке. И мастерскую обещал потом отписать.

— А ты, значит, жениться не захотел? — понимающе кивнул Тимофей.

— Да нет, — мотнул головой Аким, — не жениться — оставаться! Ну не любо мне здесь, в этих туманах стылых. Домой хоца, аж тоска берет. Да и по батюшке с матушкой и брательникам младшим соскучился.

Тимофей снова медленно кивнул:

— Понятно… Ну да ничего, иди обсыхай и грейся. Не хватало еще, чтобы ты лихоманку подхватил. Ты мне еще в Шеффилде нужен, помнишь? А вот когда там все сделаешь, обещаю, первым же кораблем домой отправлю…

Аким тут же почувствовал, как у него на душе потеплело. Домой…

В Шеффилде он оказался только через месяц. Тимофей развил вокруг его поездки какую-то непонятную деятельность, все что-то вызнавал, выяснял, гонял куда-то своего Джека, а где-то за неделю до Акимова отъезда зазвал его к себе в комнату, запер дверь и, усадив перед собой, начал наставлять:

— Запомни, ты теперь не Аким, а Станислав. Мастер из Быдгоща.

— Откуда? — удивился Аким.

— Из Быдгоща. Город такой есть в Речи Посполитой. Ну да они о нем тоже отродясь не слышали, но на всякий случай запомни…

— А зачем это? — Аким непонимающе посмотрел на Тимофея.

Тот досадливо сморщился:

— Да хозяин той плавильни совсем на наших обозлился — гоняет почем зря. Если ты скажешь, что тоже из России, то и ехать никакого смысла нет. Все равно он тебя к своим плавильным печам на пушечный выстрел не подпустит. Так что назовись лучше так. И покажи, что ты сам, лично, нас, русских, шибко не любишь. Ну есть же такие среди литвин и поляков. Эвон мы с ними сколько ратились…

— А ежели он меня раскусит? Тимофей махнул рукой:

— Коли все правильно сделаешь, не раскусит. Ты, главное, пошибче там с нашими, построже. Для пользы дела можешь даже и стукнуть чем. Им там уже все сказано. Они не в обиде будут. А тебе главное — хозяину понравиться.

— Но… — Аким поежился, — то же лжа будет. Нет, я так не могу…

Тимофей погрустнел. Вздохнул, помолчал, а затем отвернулся к окну.

— Ладно, — спустя некоторое время сказал он, — не можешь, так и не надо. Только тогда и вообще уже ехать незачем. Ну нет никакого толку. Нипочем нам секрет той крепкой стали не вызнать… — Тимофей задумался. — А знаешь что, Аким… ты уже и так многому научился, да и домой давно хочешь, так что отправлю-ка я тебя с твоими близнецами домой. Будете там для царева войска колесцовые пистоли делать. А сталь ту добрую… ну да без нее обойдемся. А может, еще кто этот секрет в какой другой стране вызнает. Кто знает…

— Ладно, я поеду… — глухо произнес Аким. Ему стало невыносимо стыдно, что из-за него на Руси так и не смогут вызнать такой важный секрет.

Тем более что Русь сейчас все свои силы напрягает — крымского хана воюет, а добрая сталь — это и оружие, кое может кому из воинов, ныне кровь свою проливающих, помочь победу над врагом одержать, а то и саму жизнь спасти…

— А смогешь? — Тимофей бросил на него прищуренный взгляд. — Коль сумлеваешься, так не стоит. Ты государю и со своим нынешним умением дюже дорог.

— Смогу, — упрямо набычившись, заявил Аким.

— Ну тогда начинаем готовиться. — Тимофей поднялся на ноги.

Аким непонимающе взглянул на него, и Тимофей пояснил:

— Ну сам же говоришь, что кузнец, а не литейщик. Так что теперь к тебе поутру будет приходить литейщик и сказывать про секреты своего мастерства. А после обеда мы с тобой будем из тебя поляка делать. Сам-то поляка хоть раз видел?

— Да, — кивнул Аким, тут же припомнив, как держали себя поляки из великого посольства Речи Посполитой во главе с самим великим польским боярином Сапегой, что приезжало к ним на Москву. Поляки прожили в Москве почти полгода, причем большая часть посольства размещалась как раз в Белом городе, и он на них успел насмотреться…

— Ну вот, будешь теперь привыкать такого же из себя корчить. А то сейчас, хучь как назовись, от тебя за версту русским духом несет…

Вот потому-то он и оказался в Шеффилде только через месяц.

Ту плавильню, о которой рассказывал Тимофей, Аким отыскал быстро. Уж больно точные приметы дал ему Тимофей. Он подошел к распахнутым воротам и заглянул внутрь. Заводец был крупный, аж на три большие печи. Они были устроены в дальнем конце заводского двора, в больших дощатых сараях с огромными воротами. Через их боковые стенки внутрь всех трех заходила ось, тянущаяся от большого, куда больше, чем он видел в Белкино, водяного колеса… Сараи, похоже, были устроены именно для того, чтобы никто не мог подсмотреть, как идет процесс плавки. Для этого же, вероятно, были предназначены и двое крепких парней с короткими дубинками в руках, околачивающиеся рядом с сараями. Сразу за воротами лежала большая куча угля, на ней сидели четверо дюжих мужиков — по бородам в них сразу можно было признать русских. Аким же бороду брил, поскольку она у него пока была редкая, да и вообще, так ему посоветовал Тимофей. Одет же он тоже был в английское платье, к которому привык, еще когда работал в мастерской мастера Джереми. Что ж, пора начинать…

Аким глубоко вдохнул и, натянув налицо самое спесивое из получающихся у него выражений, вошел в ворота.

— Эй ты, пес, — Аким мысленно перекрестился и носком туфли пнул в бок сидящего на корточках у угольной кучи мужика, — а ну-ка, позови хозяина.

Тот окинул его сумрачным взглядом, поднялся и неторопливо потрусил к мгновенно насторожившимся и перехватившим свои дубинки поудобнее охранникам у плавилен. А Аким замер, горделиво отставив ногу и делая вид, что совершенно не замечает угрюмо глядящих на него перемазанных в угольной пыли соотечественников.

Хозяин появился через пять минут. Красный и потный от жара печей, одетый только в толстый кожаный фартук, короткую кожаную безрукавку и штаны. Он перебросился парой слов с охранниками, а затем неторопливо подошел к Акиму.

— Кто ты и зачем хотел меня видеть?

Аким попытался максимально спесиво выпятить нижнюю губу и протянул хозяину бумагу, выданную ему Тимофеем. Из нее следовало, что он железных дел мастер Станислав из Быдгоща, целых три года отработал в мастерской мастера Каннингема в Глостере, и тот его весьма хвалит.

— Я только сегодня приехал в город, хозяин, и узнал в таверне, что ты ищешь себе работника.

Наступил самый важный момент. Тимофей отчего-то был уверен, что хозяин завода будет непременно испытывать нужду в работниках. И, если Аким ему глянется, непременно его наймет.

— Хм, да, ищу… — Хозяин внимательно просмотрел бумаги Акима, несколько раз попытался прочитать название города, из которого он якобы происходил, а затем все-таки бросил это бесполезное занятие и поднял взгляд на стоящего перед ним потенциального работника. — Я лишился двоих помощников плавильщиков. Один сломал руку в пьяной драке, в трактире, но этот еще, может быть, поправится, а вот другого обожгло. И он уже не работник. А что ты умеешь де…

— А что здесь делают эти чумазые дикари? — прервал его Аким, как это и было уговорено с Тимофеем. — Это же московиты, не так ли?

Рот хозяина расплылся в стороны, являя миру презрительную улыбку.

— Да, ты прав, это московиты. А ты их тоже не любишь?

Аким презрительно фыркнул:

— Кто может любить московитов? Это воры и разбойники, место которым только в своих лесах…

Хозяин довольно хмыкнул.

— Да, ты прав. Откуда ты?

— Из Быдгоща. Это город в Речи Посполитой. Московиты живут рядом с нами, и мы их неоднократно били.

Хозяин рассмеялся:

— Отлично! Ты принят.

— Только, хозяин, я никогда не работал на таких больших плавильнях, я вообще больше кузнец, чем…

— Чепуха, — кивнул хозяин, — я тебя научу. Главное, ты правильно видишь жизнь!

И уже на следующий день Аким вошел в приоткрытые ворота одного из сараев, где были спрятаны плавильные печи… Как выяснилось, там были не только плавильни. Печи занимали только дальнюю часть огромного сарая и почему-то имели по две трубы. Чуть ближе к входу располагалось несколько вполне обычных кузнечных горнов, а между ними были установлены валки, на которых у них на заводце в Белкино протягивалась жесть, только намного больше и массивнее.

— Вот, Питер, твой новый помощник, — представил его хозяин дюжему мужику лет сорока. — Сегодня он просто посмотрит, а потом поможет Финли проковать крицы, поскольку Дик сегодня не вышел. Вчера слишком сильно гульнул на крестинах племянника. Заодно посмотрим, что он за кузнец. А завтра, если оправдает доверие, уже забирай его себе совсем.

— А он не московит, хозяин? — с подозрением глядя на Акима, спросил Питер. Похоже, нелюбовь к московитам здесь была повальной.

— Нет, — хозяин расплылся в улыбке, — он тоже не любит московитов. Его страна не раз с ними воевала и все время их била.

— Ну тогда ладно… — успокоился плавильщик и кивнул Акиму. — Пошли за мной.

В плавильню как раз загружали чугун. Аким подошел поближе и удивленно покачал головой.

— Что, никогда не видел таких плавилен? — ухмыльнулся Питер.

— Нет… У вас же уголь сложен совсем отдельно от чугуна, вон там, внизу.

— Ну да, — гордо заявил Питер, — видишь, — он поднял кусок угля, — это не древесный уголь, а тот, что добывают из земли. У нас в Южном Йоркшире. Он горит куда жарче древесного, но загрязняет железо серой. Поэтому в нашей плавильне он горит в печи отдельно от чугуна. За стенкой.

Аким восхищенно цокнул языком. Как они все хитро придумали! Действительно, этот завод оказался просто кладезем секретов…

Когда печь разгорелась и чугун расплавился и растекся по ванне, Питер подхватил длинную и массивную железную палку с крюком на конце и, раскрыв отверстие, через которое в плавильню загружался чугун, принялся мешать ею расплав, будто хозяйка похлебку. Аким молча смотрел.

Питер вытащил из плавильни свою палку и бросил взгляд на Акима. Тот снова восхищенно цокнул языком и показал плавильщику большой палец. Питер расплылся в улыбке…

Плавка шла довольно долго. Питер еще несколько раз перемешивал расплав, добавлял туда какую-то влажную массу и даже песок. Ну вроде… Во всяком случае, то, что он добавлял, было очень похоже на обычный песок. А Аким, у которого на сердце уже стало тревожно от того, что он явно погружался в новую тайну, автоматически фиксировал и запоминал все, самые малейшие детали — сколько этой влажной массы набирал в лопату Питер, как он ее кидал, в какое место расплава, сухим или влажным был песок. Все это предстояло еще понять и осмыслить, как и узнать состав той влажной массы, что Питер кидал в печь, но это позже…

Наконец плавка закончилась. Питер разделил получившуюся массу, уже слегка остывшую и потому ставшую вязкой и тягучей, на четыре части, после чего ловко выдернул их из плавильни.

— Давай бегом к кузнецу! — рявкнул он, и Аким быстро бросился куда сказали…

Кузнец быстро приварил к одной из этих криц железный стержень и принялся проковывать ее в длинную колбаску толщиной в пару вершков, а длиной немного меньше аршина. Аким жадно наблюдал за ним, и уже остальные они с кузнецом проковывали на пару. Первую же в этот момент протягивали через жутко скрипящие осью водяного привода валки. А затем, когда протянули, бросили в горн, и один из помощников кузнеца остервенело заработал мехами. Для чего — Акиму стало ясно после того, как через валки прошла последняя «колбаска». Кузнец, не останавливаясь, ухватился клещами за первую из получившихся полос, которая благодаря своему нахождению в горне не только не остыла, но и даже снова набрала жар, и, бросив ее на наковальню, сразу же наложил на нее другую.

— Чего стоишь?! — заорал он на Акима. — Не спи, тащи третью!

Когда все четыре полосы оказались наложены друг на друга и слегка прокованы, по знаку кузнеца к ним подскочили два помощника, и они все вместе, вчетвером, подтащили получившуюся массивную заготовку к валкам. А Питер в этот момент уже закончил снова загружать плавильню…

Вечером Аким долго лежал без сна, вертя в голове весь увиденный процесс. Он пока еще не понял, для чего делаются кое-какие операции, не знал состава всех тех присадок, что кидали в плавильню во время плавки, но уже начинал потихоньку представлять себе весь процесс. Умение видеть и понимать, что происходит с металлом, которое тогда буквально снизошло на него в кузне отца, после того как он отковал свой первый топор, за эти годы никуда не делось. Оно только еще сильнее развилось и сейчас помогало ему понимать многое из того, что ему здесь никто и не собирался объяснять.

— Эй… паныч, — вдруг послышался шепот из-за стенки. Причем шептали по-русски.

Аким встрепенулся. Он наплел хозяину, что совсем издержался, и тот разрешил ему переночевать здесь, в том самом сарае, где он сегодня работал. А с другой стороны этой стены на куче угля под навесом ночевали остальные русские.

— Я не паныч, — зашептал он в ответ. — Я тоже русский, Акимом зовут, и… вы уж простите, братцы, что я так. Иначе со мной тут и разговаривать не стали бы.

— Ничто, Аким, — отозвались из-за стены. — Ты ничего, не замай. Делай чего надо. Уж больно нам хоца этого гада-хозяина обдурить. А то он, гад, нас совсем загонял. Мы уж и уйти хотели, а он сказал, что раз московиты у него его секрет вызнать хотели, то мы теперь на него до самой гробовой доски работать должны. А ежели мы только уйти вздумаем, то он нас быстро бейлифу сдасть. Вот мы и маемся, нешто каторжане какие. А он, гад, денег нам не платит и еще кормит как собак, чего если бросит, то и едим…

Так прошел месяц. Аким работал на этой плавильне уже вполне самостоятельно. В принципе весь процесс был ему почти совершенно ясен. Кое-какие затруднения доставлял только состав шлака, который, предварительно увлажненный, закидывал в печь Питер. Но и его Аким уже в принципе прикинул, просто подсчитав, сколько и каких мешков привозили хозяину каждую неделю. Так что теоретически можно было бы и двигать обратно в Лондон, где доложиться Тимофею и спокойно дожидаться корабля на родину. Но Аким все никак не мог оторваться. У него в голове все время крутились разные мысли. Сталь-то здесь получалась да, добрая, и даже очень, но временами больно зернистая. И он все время напряженно размышлял над тем, как сделать ее более однородной. А кроме того, у него в голове бродили и еще кое-какие мысли…

И, как всегда, когда он «болел» очередным секретом, он не слишком внимательно смотрел по сторонам. Поэтому, когда Аким однажды утром шел к сараю, направляясь на утреннюю плавку, он даже не заметил, как один из заказчиков, приехавший к хозяину, проводил его каким-то странным, долгим взглядом…

— Ты!

Аким резко обернулся. Плавка была в самом разгаре, и он только что закончил очередной раз шуровать в чугунной ванне железной палкой с крюком. Прямо за его спиной стоял разъяренный хозяин.

— Ты! Ты обманул меня! Ты никакой не поляк! Ты подлый московит! Тебя узнал один мой старый заказчик.

Он видел тебя в Лондоне, в мастерской Джереми Слай-за!.. — Хозяин тяжело дышал от возмущения. — Вы, московиты, хотите украсть у меня мой секрет, подсылаете шпионов, притворяетесь, лжете, но вы его не получите! Ты! — Хозяин вскинул руку и ткнул пальцем в Питера. — Схватить его!

И Аким почувствовал, как Питер, с которым у него даже начало складываться нечто вроде дружбы, обхватил его за руки и притиснул к своей могучей груди.

— Вы, — завизжал хозяин, разворачиваясь к другим работникам, — открывайте топку! Ты, подлый московит, узнал секрет моей печи, так я тебя в ней же и похороню!

Аким задергался, пытаясь освободиться, открыл рот, хотел что-то сказать, закричать, но от ужаса у него в горле пересохло, поэтому вместо крика получился хрип.

— Эй, кто-нибудь, помогите Питеру и хватайте этого за ноги! Тащите его, тащите к топке…

Акима стиснуло уже несколько рук, а затем его подняли и поволокли. С грохотом отодвинулась в сторону заслонка топки. На Акима пахнуло жутким жаром, а еще через мгновение на его голове затрещали сгорающие волосы… Он задрожал и изо всех зажмурил глаза, попытавшись совсем по-детски спрятаться от надвигающегося ужаса, но… тут руки, которые его удерживали, внезапно ослабели, а в следующее мгновение его с силой отшвырнуло от топки.

— Живой, паныч? — по-русски прогудел над ухом знакомый голос.

Аким хрипло вздохнул и закашлялся.

— Живо-ой, — довольно протянул голос, — и то ладно. Ты давай, добрый человек, очухивайся быстрее. Тика нам надоть. И побыстрее…

Аким прокашлялся и окинул внутренности сарая, а котором располагалась плавильня, мутным взглядом. На земляном полу в живописных позах валялись тела хозяина и его работников.

— Вы их что, убили? — хрипло пробормотал он.

— Ничто! — успокаивающе махнул рукой дюжий мужик. — Зачем грех надушу брать? Живые. Сомлели токма. У меня удар ставленый. Знаю, как бить, чтобы и насмерть, и не на смерть. Хотя вон хозяина-то и можно было. Эвон что удумал — живого человека сжигать!

Вот так и закончилась Акимова поездка в Шеффилд, да и в Англию тоже…