"Плохая война" - читать интересную книгу автора (Зубков Алексей Вячеславович)

14 Глава. "Добрый день" — это оружие[38]

Вторая половина дня. Швейцарцы входят в город по мосту. Авангард в легких доспехах и при оружии, в походном порядке. Дружно топают молодые швейцарцы, здоровые крепкие горцы, большинство из которых ещё ни разу не были в настоящем бою, но уверены, что нет солдат лучше, чем они, любимые. Их предки лет двести не проигрывали сражений. Их отцы дарили своим невестам фамильные драгоценности бургундских герцогов. Их командир — лучший в мире, пусть он в мирное время обыкновеннейший бюргер с пивным брюшком, не знающий премудрости стратегии древних греков и римлян. Среди них нет трусов, а если кто захочет сбежать, ему надо больше бояться своих товарищей, чем врагов. Они могут пройти сорок миль в день, не отягощая себя обозом, и могут идти так хоть неделю, если понадобится. Ни одна армия не способна передвигаться так быстро, как швейцарцы. Это про них Макиавелли написал: "Швейцарцы, которые считаются лучшими солдатами современности, участвуя в сражении вместе с французами, всегда стремятся занять позицию на флангах, чтобы не пострадать от кавалерии союзников, в случае, если её обратят в бегство". До фразы "Бог на стороне больших батальонов" осталось ещё триста лет, но Бог придерживался этого мнения ещё в Средние века. Швейцарцы могли выставить эффективно управляемые боевые единицы наибольшей численности для своего времени.

— Я бы сказал, что здесь не двести-триста, как мы ожидали, а все пятьсот весьма боевых швейцарцев, — окинул взглядом вражеский отряд фон Хансберг.

— Ничем хорошим это не кончится, ваша светлость, — нахмурился Йорг, — Я отсюда вижу, что это всего-навсего форхут, который у них традиционно формирует ищущая приключений молодежь. Значит всего у них никак не тысяча человек, а ближе к полутора тысячам. А то и, не приведи Господи, две.

— Они могут потерять пять бойцов за одного нашего и все равно победят, если не сейчас, то когда подойдут их основные силы. Мы потянем время, а ты ломай мост.

Йорг кивнул и направился к упряжке из восьми волов, к которой крепилось несколько толстых длинных канатов, уходящих куда-то под мост. Плотники сбежали с моста при виде первых рядов наступающей армии. Настил центрального пролета почти удалось отсоединить от остального моста.

Когда первые ряды дошли до середины моста, по всему правому берегу выглянули из замаскированных укрытий аркебузиры и арбалетчики. Залп! На левом берегу повалились несколько десятков швейцарцев. Оставшиеся перехватили алебарды поудобнее и побежали не обратно, а вперед, в атаку. Когда первые ряды достигли края моста, стоящий напротив спуска с моста воз с сеном отъехал, и из-за него выстрелил картечью десятиствольный рибадекин. Тут же из ближайшего к мосту домовладения выбежали сидевшие в засаде ландскнехты. У спуска с моста столкнулись две волны бойцов, но обстрел проредил швейцарцев, и у ландскнехтов оказалось временное численное преимущество.

Атаку возглавил Максимилиан. Высоко подняв свой верный двуручный меч, он первым ворвался в расстроенные ряды противника. Но хорошо знакомые со строевым боем швейцарцы — совсем не то же самое, что лучники, которых на прошлой неделе так легко было рубить в лагере на холме.

Вот бросились под ноги сразу двое швейцарцев. Макс встретил первого ударом колена в лицо и легко перепрыгнул второго. Вот организованный строй выставил против рыцаря несколько алебард. Все острия соскользнули с доспеха, ни оставив и следа. Вот падает под ударом нерасторопный владелец алебарды…

Максу удалось поразить не более пяти врагов, из них от силы двоих серьёзно. Тут же он превратился из волка, ворвавшегося в стадо овец, в волка, ворвавшегося в стаю охотничьих собак. Успев отбить несколько уколов пиками в забрало и в пах, рыцарь пропустил пару ударов по ногам алебардами с замахом "от задницы", которые к великому удивлению противников не повергли его на землю. А вот зацеп крюком за пройму кирасы оказался не в пример более действенным. И удар подтоком в затылок шлема. И толстый паренек с испуганными глазами, отбросивший свою пику и повисший на правой руке рыцаря. Прошло не более пары минут с момента столкновения строев, а сильный, закованный в великолепные доспехи воин уже сбит на землю вчерашними крестьянами.

Падая, Макс схватил первого попавшегося под руку врага и потянул за собой. Рыцаря мало повалить, его надо ещё убить, а Макс подогнул ноги, прикрывая пах и не прикрытую железом внутреннюю сторону бедра. Пара ударов пришлась в кирасу и шлем. Кто-то присел и попытался ткнуть кинжалом в глазницу, но Макс высвободил правую руку, схватил швейцарца за шею и несколько раз ударил его лицом об свою грудь.

Пусть швейцарцев больше, но на стороне ландскнехтов было преимущество в опыте. Против молодых, небогатых, неопытных, слабо одоспешенных швейцарцев авангарда вышли лучшие из лучших, солдаты на двойном жаловании со стажем работы по специальности от десяти лет, в простых, но обеспечивающих достаточную защиту пехотных доспехах, которые во множестве клепают в тирольском Инсбруке — главной кузнице Императора. Кроме того, на их стороне и внезапность нападения, и артподготовка, и отсутствие строя у противника. К тому же, с берега фронт атаки шире, чем мост.

Пара минут — и швейцарцы отброшены обратно. Этого времени достаточно, чтобы перезарядить оружие. Форхут перестроился в центре моста и уже организованно продолжил атаку, быстро собравшись в боевой порядок — типично швейцарскую колонну с древковым оружием. Ландскнехты отступили от моста.

Макса снова попытались добить, но тут все стрелки дали залп по голове атакующей колонны, и еще один швейцарец свалился на Макса, совершенно скрыв его из виду.

Сразу после залпа ландскнехты снова пошли в атаку. На этот раз в первом ряду оказался фон Хансберг, с двуручным мечом, как и Макс, но совсем с другой тактикой. Он не отрывался от своих солдат, а солдаты прикрывали его по бокам. Такой строй — это сила, намного большая, чем бойцы-одиночки. Атака продолжалась по мосту чуть дальше того места, где упал Макс. Откопав его в груде тел его и вытащив ещё нескольких своих раненых, немцы отступили. Как уже догадался читатель, за отступлением последовал третий залп.

Но у противника тоже хватало стрелков. На другом берегу поджидали свои цели натянутые стальные луки арбалетов и дымящиеся фитили аркебуз. Как только защитники переправы в третий раз высунулись из своих укрытий, первыми дали залп швейцарские стрелки с другого берега. В результате, на этот раз обороняющимся не удалось разрушить боевой порядок нападающих и швейцарцы получили плацдарм на берегу.

Вдруг центральный пролет моста со страшным скрипом сдвинулся со свай, перевернулся на углах по диагонали и громко плюхнулся в воду. Этого швейцарцы не ждали, среди переправившихся на городской берег слишком многие оглядываются, прислушиваются, отвлекаются от боя. Перезаряженный рибадекин выпалил ещё раз, снова картечью и снова почти в упор. В течение следующих двадцати минут ландскнехты добили всех оставшихся на городской стороне моста врагов, сопротивлявшихся до последнего.

Некоторым из тех, кто стоял на сдернутом в реку центральном пролете моста, удается спастись. Получившийся «плот» течение прибило сначала к городскому берегу, потом к противоположному. Среди выпрыгнувших на свой берег оказался и пастух Ганс, в отличие от других так и не бросивший данную ему Патером освящённую алебарду.

— Ну что, Максимилиан, помогут тебе теперь звонкие талеры? — продолжил старую беседу оберст.

— Конечно помогут, можно нанять еще солдат.

— Где? В городке размером в мышиную нору или на том берегу?

Макс задумался.

— То есть древний царь Пирр был так опечален своей нелегкой победой потому, что он не мог нанять новых солдат? За ним осталось поле боя и все трофеи, а солдат нанять было негде?

— Именно так, — ответил фон Хансберг, и в воспитательных целях решил приукрасить легенду, — а младшие командиры, потерявшие свои отряды, были разжалованы в солдаты, в следующем сражении поставлены в первые ряды и все погибли.

Пока у реки продолжались военные действия, в хозяйской спальне резиденции де Круа Марта, совершенно не чувствуя себя тюремщицей, сидела в кресле в одной нижней рубашке, и перешивала платье фрау Вурст, расширяя его где надо вставками из только что подаренного её светлостью красного бархата. Точнее, грустно тыкала иголкой в ворох разноцветных тряпок и немножко в пальцы левой руки. Графиня де Круа с мокрыми глазами лежала на кровати под одеялом и жаловалась на свою тяжёлую-претяжёлую жизнь.

— Марта, ты даже не представляешь, как мне плохо. Я приехала в этой Богом забытый свинский городишко, чтобы встретить рыцаря без страха и упрека, а оказалась заложницей, разменной монетой в чужой игре.

— Подождите до вечера, Ваша светлость, они как-нибудь договорятся.

— Вот так всегда. Сиди и жди, пока договариваются мужчины. А они все такие подлецы, что им совершенно наплевать на мнение дамы, будь она даже графиня. У меня, чтоб ты знала, есть право лично пожаловаться Папе и Императору на обе воюющие стороны. А я сижу тут как дура! У меня есть свои планы и свои взгляды на жизнь.

— Замуж Вам пора, Ваша светлость.

— Не учи меня жить, а то скажу твоему начальнику, что ты меня грязно домогалась, и он прикажет тебя выпороть!

— Sie sollen den Igel mit nacktem Arsch nicht erschrecken, Ihre Hochheit.[39]

— Что?!

Марта слегка привстала в кресле, вытащила из-под себя и слегка приподняла край нижней рубашки.

— Ой! Кто это тебя так? — удивленно спросила Шарлотта, глядя на свежие шрамы.

— Муж, кто же ещё, — спокойно ответила Марта.

— То есть, ты, когда советовала мне выйти замуж, намекала, что меня пора выпороть? — графиня снова начала злиться.

— Нет, Ваша светлость, просто сейчас Вас может выпороть кто угодно, а если выйдете замуж, то только муж.

— Кто угодно?! — графиня достигла точки кипения, — да я, к твоему сведению…

— Да ладно Вам, Ваша светлость, — не менее спокойно продолжила свою мысль кампфрау, — если герр оберст или даже герр Максимилиан захотят, они сделают с Вами все, что посчитают нужным, и скажут, что так и было.

— Эээ… — Шарлотта уже открыла рот, чтобы возразить, но поняла, что опровергнуть Марту ничем не может.

— Я, конечно, понимаю, что покойный герр Антуан фон Бурмайер был рыцарем без страха и упрека, но Вам-то какая разница, Ваша светлость? Вы ведь не были с ним знакомы настолько близко, чтобы сожалеть о его безвременном уходе. Если Вам нравятся мужчины, которые хорошо умеют убивать других мужчин, то герр Максимилиан ничуть не хуже, не говоря уже про герра оберста.

— Ну знаешь… — если бы Шарлотта не лежала на кровати, она бы непременно упала от удивления, услышав подобный совет, — а у тебя сколько было мужей, что ты подаешь такие советы?

— Муж у меня до сих пор был всего один, Ваша светлость, а вообще, у нас не принято, чтобы женщина была одна. Большинство женщин лагеря замужем за каким-нибудь солдатом, но есть такие, что находятся под защитой не мужа, но отца или брата.[40] А по условиям военного контракта, который подписывает каждый солдат, нельзя иметь более чем одну женщину в обозе, за исключением дочерей или сестер.[41]

— Но солдат часто убивают, что тогда происходит с их кампфрау?

— Часто нам случается пережить нескольких мужей в течение жизни. Зато, в отличие от крестьянок, от нас не ожидается рождения одного ребенка в год с пятнадцатилетнего до тридцатилетнего возраста. Поэтому мы обычно живем дольше крестьянок, которые часто умирают при родах. А раз жизнь солдата, как сказал даже сам Император, очень коротка, значит, каждая кампфрау будет вдовой, по крайней мере, единожды.

— Ты так спокойно об этом говоришь.

— А что? Вы, например Ваша светлость, недавно потеряли мужа, и я бы не сказала, что Вас это сильно печалит.

— Откуда ты знаешь?

— Я же хожу на базар, — теперь настала очередь Марты удивляться, — а откуда ещё берутся новости? Раз уж Вы были замужем, неужели Ваш муж никогда не наказывал Вас, Ваша светлость?

— Что ты себе позволяешь! Покойный граф был негодяем, каких поискать надо, но он ни разу не поднял руку на благородную даму!

— Могу поспорить, что он умер не своей смертью, — невозмутимо ответила кампфрау.

Её светлость подавилась собственным возмущением и закашлялась. Марта невозмутимо протянула руку и от души хлопнула графиню по спине.

Откашлявшись, Шарлотта предпочла поговорить не о своей личной жизни.

— Покажи-ка ещё раз. О-ой. Чем это он тебя?

— Вот этим, — Марта кивнула на свою шейную цепь, свободно лежащую на груди.

— Этим?! — сегодня у графини де Круа был день, полный новых знаний о жизни. Вообще-то она частенько приказывала выпороть кого-нибудь из нерасторопных слуг как мужского, так и женского пола, но никогда не интересовалась, как это выглядит в процессе и какие оставляет следы. Кроме того, взглянув на цепь, Шарлотта с ещё большим удивлением обнаружила, что у какой-то кампфрау только на шее золота столько, сколько у небедной графини в сумме не набирается по всем одновременно одетым украшениям.

— Тебе, наверное, было больно? — передернула плечами вдова графа.

— Мне и сейчас кое-где больно, — спокойно ответила вдова профоса.

— И часто он тебя так?

— Регулярно, Ваша светлость, но вы не думайте, что я плохая. Я старалась быть хорошей женой, просто Маркус меня очень ревновал.

— Маркус? Ты жена профоса? Человека-с-половиной-лица? Он же на вид страшнее дьявола и руки у него по локоть в крови.

— Ничего Вы не понимаете, Ваша светлость. Он любил меня, — Марта промокнула слезы рукавом.

— А откуда у тебя такая цепь? Военный трофей? И почему на ней якорь?

— Муж подарил. А якорь раньше был кинжальчиком, но он никак не лежал спокойно на груди, а постоянно проваливался вот сюда и очень мешал. Поэтому Маркус приказал ювелиру переделать кинжал в якорь.

Познавательная беседа была прервана шумом во дворе. Среди общего фона раздался уже знакомый всему городу командный голос.

— Думали, меня убили? Празднуете, бездельники, в карауле вино пьете? Не дождетесь! Я ещё вас всех переживу!

Марта взлетела с кресла с таким ускорением, как будто случайно села на большого ежа, в долю секунды подскочила к окну и высунулась наружу, как была, в прозрачной нижней рубашке.

— Маркус, милый, ты жив?!

Одним прыжком она преодолела расстояние до выхода из комнаты, почти выбежала наружу, но, не успев отпустить ручку двери, вернулась, схватила упавшее на пол почти дошитое платье, мгновенно влезла в него и вылетела навстречу законному супругу, оставив собеседницу в полном недоумении.

Атака отбита, но к вечеру ожидается остальная армия. Но есть вероятность, что штурма вечером не будет, потому что теперь можно рассчитывать получить мир в обмен на ценного заложника. Доктор сказал, что герцог уже пришел в себя после удара по голове, а остальные его раны не представляют опасности. В ответ на доклад о здоровии герцога де Водемона, Йорг, как обычно, сказал, что ничем хорошим это всё не кончится, и воевать в итоге придется. А потому он решил подкинуть противнику через герцога хитрую дезинформацию, а именно, неверный план города. Но нельзя же просто пойти и предложить карту… Решение придумалось быстро.

У Гертруды, как и следовало ожидать, нашлось "немножко свободного времени, чтобы поговорить о любви". Поговорили, действительно, немножко. Йорг в очередной раз убедился, что совершенно не затратное предложение руки и сердца действует на женщин определенного рода занятий ничуть не менее эффективно, чем золото, заработанное потом и кровью. Девчонку не пришлось долго уговаривать оказать командованию платную услугу. Но нарисованный Йоргом на скорую руку почти правильный план города ей показался очень красивым, поэтому художнику пришлось уступить многочисленным просьбам поклонницы и нарисовать что-нибудь ещё более красивое, например, "портрет Гертруды, миленькой девочки".

Мэтр взял бумагу и карандаш и принялся за работу. Работа живописца — тяжкий труд, особенно когда пишешь портрет с натуры, тем более, с очень живой и подвижной натуры. Выглядело это примерно так:

— Во-первых, натурщица должна молчать и не двигаться, пока работа не закончена.

— Садись вот так, сделай умное лицо и не двигайся. И убери эту развратную улыбку, а то получится такой портрет, который ты не сможешь никому показать.

— Поддерживать грудь руками вовсе не обязательно, не беспокойся, я все нарисую как надо.

— Ноги, пожалуйста, поставь как-нибудь по-другому, а то я так и не закончу картину.

— Не вертись, я знаю, что ты и сзади красивая, но я же не могу рисовать тебя сразу со всех сторон.

— У тебя одно на уме. Давай я потом доделаю.

Читатель легко может догадаться, почему портрет так и не был закончен, и во что была одета натурщица. Через час утомленный Йорг ещё раз проинструктировал Гертруду, заставив её выучить ответы на наиболее предсказуемые вопросы и покинул её комнатку, с трудом переставляя ноги.

— Веди себя естественно, чтобы он ничего не заподозрил, — была последняя инструкция.

Вскоре после ухода Йорга, Гертруда отправилась осведомиться про здоровье Его светлости. Надо было сменить повязку на левой руке, а заодно предложить раненому подкрепить силы кувшинчиком горячего глинтвейна и замечательным пирогом. Точнее, тремя четвертями кувшинчика и половиной пирога, потому что остальное незаметно съелось и выпилось по пути из кухни.

Герцог уже считал, что он вполне здоров, несмотря на то, что хромал на левую ногу, а левая рука была приговорена ещё не меньше недели держаться на перевязи. Принято считать, что если рыцарь может стоять на ногах, то он достаточно здоров для пешего поединка, а если может сидеть верхом, то для конного. Если рыцарь не может ни стоять, ни сидеть, но находится несколько часов подряд в здравом уме и трезвой памяти, то он достаточно здоров для того, чтобы командовать битвой или вести переговоры. Как и следовало ожидать, герцог завязал беседу, в которой между комплиментами и ответами на стандартные вопросы о самочувствии аккуратно пытался выведать что-нибудь о численности городского гарнизона и других тактических подробностях. Но Гертруда добросовестно выучила ответы на все вопросы, так что вопрошающий узнал одновременно все и ничего.

— А ещё я могла бы достать для Вас план города. Но это потребует некоторых затрат.

— Я подарю тебе вот этот кинжал.

Кинжал был очень красив, лезвие украшала золотая насечка, на перекрестии и навершии красовался сложный орнамент, а рукоять была обвита по спирали золотой цепочкой. Если бы девушка разбиралась в оружии, то поняла бы, что само лезвие дамасской стали стоит не меньше, чем все украшения.

— Я прямо чувствовала, что Вам он понадобится. Вот. Я перерисовала эту картинку с плана, который висит в ратуше, — юная контрразведчица расшнуровала платье спереди, развязала ворот нижней рубашки, и слегка наклонилась к недоуменно смотрящему на нее мужчине.

— Я не могу его вытащить. Достаньте, пожалуйста, сами, — жалобно попросила Гертруда.

Герцог с удивлением приподнял бровь, но запустил руку в декольте и через некоторое время извлек оттуда свернутый в трубочку пергамент.

— Похоже на план города. А где мы сейчас находимся?

— Не знаю. Я не умею читать карты.

— Как называется этот дом?

— Резиденция покойного графа де Круа.

— А что написано здесь?

— Не знаю. То есть буквы каждая сама по себе мне знакомы, а эти слова я понять не могу. Я умею читать только по-французски.

— Надо ещё проверить, насколько верна твоя карта.

Герцог подошел к окну. Так-так-так, мы в гостях у де Круа, солнце во второй половине дня идёт к западу, то есть это окно выходит на юг, тогда та высокая крыша — ратуша, рядом церковь, по расстоянию между ратушей и церковью на карте и за окном можно прикинуть масштаб. Моста из окна не видно, правильно, его и не должно быть видно. Водной поверхности в пределах видимости нет, но видны крыши домов, расположенных у реки и другой берег за этими крышами. Сравним, сколько раз расстояние от церкви до ратуши укладывается в расстояние от ратуши до нижних домов на карте и за окном. Надо же, почти совпало. Так, а отсюда до ратуши сколько будет? А до церкви? Пропорции треугольника совпадают с теми, что на карте. Девчонка не смогла бы сама придумать настолько точный план. Да она бы никакой план не смогла придумать. А где здесь может быть подвох? Если только в мелочах. В конце концов, когда придется брать этот город штурмом, вполне может случиться, что за карту не пожалеешь и двух таких кинжалов, только у кого её потом взять?

— Держи. Только никому не показывай и не порежься.

— Благодарю Вас, Ваша светлость.

Гертруда попыталась спрятать подарок туда, где до этого был спрятан план города. Кинжал в ножнах определенно нельзя было замаскировать под платьем на груди так, чтобы его совсем нельзя было заметить. На самом деле, скверная девчонка просто тянула время, вспоминая, всё ли она сделала. Про количество солдат сказала — это раз. Про армию на подходе сказала — это два. План города отдала — это три. Что осталось? "Вести себя естественно, чтобы он ничего не заподозрил"? Можно попробовать, герцог, хотя и далеко не молодой, всё-таки не старый пень с которого песок сыплется.

… платье отработанным движением случайно упало с левого плеча…

… герцог был всё-таки старый, но кое-что умел не хуже многих молодых…