"Мистер Кэвендиш, я полагаю.." - читать интересную книгу автора (Куинн Джулия)

Глава десятая

Томас пристально разглядывал ее дольше, чем того требовали приличия, затем он жестом показал кучеру, чтобы тот оставил их одних. Поскольку Амелия уже наполовину выбралась из кареты, ему не потребовалось наклоняться вперед, чтобы спросить:

— Почему нет?

— Чтобы сохранить Ваше чувство собственного достоинства, — ответила она, как будто в этом имелся абсолютный смысл. – Я сказала Милли…

— Милли?

— Моей сестре. — Ее глаза расширились в той манере, когда женщины делают вид, что они расстроены, если их собеседник (обычно мужского пола) не смог тотчас же понять природу их мыслей. – Вы забыли, что у меня есть сестра?

— Я помню, что у Вас их несколько, — сухо заметил он.

Выражение ее лица стало явно раздражительным.

— Не то, чтобы это могло помочь, но Милли была со мной нынешним утром, когда я увидела Вас…

Томас тихо выругался.

— Ваша сестра видела меня.

— Только одна из сестер, — заверила она его. – И к счастью для Вас, это была та сестра, которая никому не проболтается об увиденном.

Должно быть, было нечто забавное во всем сказанном, но он этого не видел.

— Продолжайте, — приказал он.

Она так и поступила. С большим воодушевлением.

— Я была вынуждена выдумать для своей матери вескую причину, почему я оставила Милли одну на главной улице Стамфорда, поэтому я попросила Милли сказать маме, что я столкнулась с Грейс, которая спешила по поручению Вашей бабушки. Потом она должна была сказать маме, что Грейс пригласила меня в Белгрэйв, так что если я хотела ехать, то должна была отбыть немедленно – герцогиня приказала Грейс не задерживаться.

Томас закрыл глаза, пытаясь угнаться ее мыслями.

— Поэтому я вынуждена была придумать причину, почему у меня не было времени зайти в магазин и сообщить маме об изменении планов лично.

Она уставилась на него, как будто у него должен был быть на это ответ. Но он ничего не ответил.

— Потому что, — добавила она с явным раздражением, — если бы мне лично пришлось говорить с мамой, то она настояла бы на том, чтобы самой выйти на улицу. И, несмотря на всю Вашу привлекательность, должна признать, что я не представляю, как я могла бы так Вас замаскировать, чтобы Вы походили на Грейс Эверсли.

Он немного подождал, чтобы увериться, что она закончила, затем пробормотал:

— Это сарказм, Амелия?

— Когда беседа требует этого, — парировала она после мгновения очень сердитого молчания. Она смотрела на него, почти вызывающе изогнув брови.

Он посмотрел на нее, скрывая изумление. Если надменность была игрой, то у нее не было шанса выиграть.

И, конечно же, после пяти секунд их состязания взглядов, она вздохнула, и продолжила, как если бы она никогда не прекращала, свой рассказ:

— Таким образом, Вы видите, почему я пока еще не могу вернуться в Берджес. Невозможно было успеть добраться до Белгрейва, навестить там того, с кем, как предполагается, я собиралась встретиться, а затем вновь вернуться домой.

— Меня, — сказал Томас.

Она недоуменно посмотрела на него. Точнее так, как если бы она решила, что он произнес глупость.

— Прошу прощения?

— Вы могли нанести визит мне, — пояснил он.

Теперь выражение ее лица стало недоверчивым.

— Моя мама, конечно же, будет вне себя от радости от такого известия, но больше никто в это не поверит.

Томас был не совсем уверен, почему этот ответ причинил ему такую острую боль, но дело обстояло именно так, и его тон был ледяным, когда он ответил:

— Не могли бы Вы пояснить это Ваше замечание?

У нее вырвался смешок, а затем, обратив внимание на то, что он молчит, она произнесла:

— О, Вы это серьезно…

— Разве я допустил какой–то намек на то, что это шутка?

Ее губы сжались, и на мгновение она выглядела почти робкой:

— Конечно, нет, Ваша светлость.

Он не стал напоминать ей о просьбе называть его Томасом.

— Но Вы, конечно же, должны понимать смысл моего замечания, — продолжила Амелия в тот момент, когда он решил, что она не ответит. – Разве я когда–нибудь посещала Белгрейв с целью нанести Вам визит?

— Все время посещаете.

— И мое общение с Вами ограничивается десятью минутами, ну или пятнадцатью, если Вы решаете проявить щедрость.

Он уставился на нее с недоверием.

— Вы были намного более сговорчивой, когда Вы думали, что я был пьян.

— Вы и были пьяны.

— Неважно.

Он на мгновение наклонил голову и сдавил пальцами переносицу. Пропади оно все пропадом, что он собирался с этим делать?!

— Ваша голова все еще причиняет Вам беспокойство? – спросила Амелия.

Он вопросительно уставился на нее.

— Вы делаете так, — она повторила его жест, — когда Ваша голова беспокоит Вас.

Он повторял этот жест так часто в течение последних двадцати четырех часов, что было удивительно, что там еще не появился синяк, подобный тому, который красовался у него под глазом.

— Меня многое беспокоит, — отрывисто произнес Томас, но она показалась столь обиженной этим его замечанием, что он был вынужден добавить:

— Я не имел ввиду Вас.

Ее рот приоткрылся, но она никак не прокомментировала это замечание.

Он тоже замолчал, и прошла почти целая минута, прежде чем она осторожно и почти подавленно произнесла:

— Я думаю, что нам следует все–таки поехать. В Белгрейв, — пояснила она, встретившись с его пристальным взглядом.

— Я уверена, что Вы подумали о том, — продолжила Амелия, — что мы могли бы просто прокатиться в карете в течение часа или двух, прежде чем отвезти меня домой.

В действительности, именно это он и предполагал. Это нанесло бы урон ее репутации, если бы их обнаружены, но ему все это представлялось наименьшей его проблемой.

— Но Вы не знаете моей мамы, — добавила она. – Не настолько, по крайней мере, насколько знаю ее я. Она обязательно пошлет кого–нибудь в Белгрейв. Или, может быть, приедет сама под каким–нибудь предлогом. Может, якобы чтобы взять еще книг для чтения у Вашей бабушки. Если она приедет, а меня там не окажется, то это будет катастрофа.

Он едва не рассмеялся. Единственной причиной, по которой он этого не сделал, была величина оскорбления, которое он этим нанес бы ей, а также наличие некоторых характерных черт, присущих джентльмену, от которых он не мог отказаться, даже если рушился весь его мир.

На самом деле, на фоне событий вчерашнего дня – появление его нового кузена, возможная потеря титула, дома, а возможно и всего остального, вплоть до последней рубашки – последствия недозволенной поездки по сельской местности казались ему весьма незначительными. Что на самом деле могло случиться? Кто–нибудь мог увидеть их, и они бы были вынуждены пожениться? Так ведь они и так уже были помолвлены.

Или не были? Он больше не был в этом уверен.

— Я понимаю, что это всего лишь ускорило бы церемонию, которая была предопределена еще пару десятилетий назад, но…, — тут ее голос задрожал, и его сердце пронзило чувство вины, — Вы не хотите этого. Пока что. Вы ясно дали это понять.

— Это неправда, — быстро произнес Томас. И это, действительно так и было. Теперь. Но раньше это было правдой. И они оба понимали это. Глядя на нее сейчас, на ее светлые волосы, сияющие в утреннем свете, ее глаза, сегодня не ореховые, а почти зеленые, он больше не понимал, почему он так долго откладывал свою женитьбу на Амелии.

— Я не хочу этого, — сказала она. Ее голос опустился почти до шепота. – Только не по этой причине. Не потому, что надо будет спешно исправлять ситуацию. И так уже никто не верит, что Вы на самом деле хотите жениться на мне.

Ему хотелось возразить ей, сказать, что она была безрассудной и глупой, вообразив себе вещи, которые не являлись правдой. Но он не мог этого сделать. Его отношение к ней не было плохим, но оно и не было хорошим.

Он обнаружил, что смотрит на нее, на ее лицо так, словно он никогда по–настоящему раньше не видел ее. Она была прекрасна. Во всех отношениях. И она могла бы уже к этому времени быть его женой.

Но со вчерашнего дня его мир сильно изменился, и он больше не знал, были ли у него права на эту девушку. И, о Господи, отвезти ее в Белгрейв – было самой последней вещью, которую ему хотелось сделать. Ну, разве это не было бы забавным? Он мог бы представить ее Разбойнику Джеку. Он уже мог вообразить их разговор.

«Амелия, познакомьтесь с моим кузеном».

«Вашим кузеном?»

«В самом деле. Он вполне может оказаться герцогом».

«В таком случае, кто же тогда Вы?»

«Превосходный вопрос».

Не говоря уже о других превосходных вопросах, которые у нее, конечно же, возникнут, самый главный из которых – а каков, в таком случае, статус их помолвки?

О, Боже. Все это с трудом поддавалось восприятию, и его разум, прояснившийся, но все еще изнуренный после ночного пьянства, предпочел бы обойтись без таких потрясений.

Ему было бы легко настоять на том, чтобы не ехать в Белгрейв. Он привык принимать решения, а она привыкла следовать им. Его вечное пренебрежение ее желаниями не казалось чем–то из ряда вон выходящим.

Но он не мог так поступить. Только не сегодня.

Возможно, ее мать не стала бы искать ее. Возможно, никто никогда не узнал бы, что она не была там, куда, по ее словам, она отправилась.

Но сама Амелия бы знала. Она бы знала о том, как она, глядя ему в глаза, объяснила ему, почему им необходимо отправиться в Белгрейв, и она бы знала, что он оказался слишком бессердечным, чтобы принимать во внимание ее чувства.

И он бы знал сам, что причинил ей боль.

— Очень хорошо, — отрывисто сказал он. – Мы направляемся в Белгрейв.

В конце концов, Белгрейв не был небольшим сельским домиком. Так что они вполне могли избежать встречи с мистером Одли. Во всяком случае, он мог все еще находиться в постели. Он вовсе не показался ему ранней пташкой.

Томас приказал кучеру ехать к дому, затем забрался в карету к Амелии.

— Я не думаю, что Вы жаждете компании моей бабки, — заметил он.

— Не слишком.

— Она предпочитает комнаты в передней части замка.

И если мистер Одли все–таки уже бодрствовал, то, вероятно, он находился там же, возможно, пересчитывая фамильное серебро или прикидывая стоимость коллекции Каналетто в северной прихожей.

Томас повернулся к Амелии.

— Мы войдем через заднюю дверь.

Она согласно кивнула.

Когда они прибыли в Белгрейв, то кучер направил карету прямо к конюшням. Амелия подумала, что, возможно, он следовал приказу герцога. Действительно, они достигли своего пункта назначения, избежав возможности быть замеченными из передних окон замка. Если вдовствующая герцогиня находилась там, где, по словам Уиндхема, она должна была находиться, — и в самом деле, за время всех ее визитов в замок, Амелия видела вдову только в трех комнатах, причем все они находились в передней части дома, — тогда они будут в состоянии провести оставшуюся часть утра в относительном покое.

— Мне кажется, что я никогда не бывала в этой части Белгрейва, — заметила Амелия, когда они вошли в дом через французские двери. Она ощущала себя подобно крадущемуся вору. Здесь, в задней части дома, Белгрейв был очень тихим и безмолвным. Здесь был слышен любой шум, каждый шаг.

— Я редко бываю в этой части дома, — заметил Томас.

— Я не могу понять почему.

Она осмотрелась вокруг. Они находились в длинном широком коридоре, по обе стороны которого находился целый ряд комнат. Комната, находившаяся прямо перед нею, представляла собой некую разновидность рабочего кабинета со стеной, сплошь уставленной книгами в кожаных переплетах и пахнущими знаниями.

— Здесь прекрасно. Так тихо и мирно. Эти комнаты должны получать утреннее солнышко.

— Вы одна из тех, кто всегда поднимается на рассвете, леди Амелия?

Это прозвучало так официально. Возможно, потому, что они находились опять в Белгрейве, где все было очень официальным. Она задалась вопросом, было ли трудно разговаривать бесхитростно здесь, в Белгрейве, где все дышало роскошью и богатством. Берджес–Парк тоже был достаточно большим — и в этом утверждении не было никакого притворства – но ему была присуща определенная теплота, которой начисто был лишен Белгрейв.

Или, возможно, ей так казалось только потому, что она знала Берджес. Она выросла там, смеялась там, бегала со своими сестрами и поддразнивала свою мать. Берджес был домом, а Белгрейв больше походил на музей.

Какой храброй должна была быть Грейс, чтобы просыпаться здесь каждое утро.

— Леди Амелия, — донесся до нее напоминающий голос Томаса.

— Да, — резко откликнулась она, вспоминая, что ей следовало ответить на его вопрос. – Да, так и есть. Я не могу спать, когда рассветает. Летом это особенно трудно.

— А зимой это легко? – казалось, ее ответ позабавил его.

— Отнюдь. Зимой еще хуже. Я сплю слишком много. Я полагаю, что мне следовало бы жить на экваторе, с четким разделением дня и ночи круглый год.

Он с любопытством посмотрел на нее.

— Вам нравится изучать географию?

— Да. – Амелия прогуливалась по кабинету, лениво проводя кончиками пальцев по корешкам книг. Ей нравилось, как корешки каждого тома слегка выгибались, позволяя ее пальцам ударять по ним во время ее перемещений по кабинету. – Или, точнее, мне следовало сказать, что мне бы понравилось изучать географию. Мои познания весьма незначительны. Наша гувернантка не считала этот предмет важным. Впрочем, как и наши родители, полагаю.

— В самом деле?

Он казался заинтересованным. Это удивило ее. Несмотря на дружеские отношения, установившиеся между ними с недавнего времени, он все еще был… собой, и ей было непривычно, что его интересуют ее мысли и желания.

— Танцы, — ответила Амелия, отвечая на его непроизнесенный вопрос. – Рисование, игра на фортепиано, немного математики, для того чтобы мы могли высчитать стоимость комплекта модной одежды.

Он улыбнулся.

— Она действительно стоит дорого?

Девушка бросила на него через плечо кокетливый взгляд.

— Ужасно дорого. Я обберу Вас до нитки, если мы будем устраивать больше, чем два бал–маскарада в год.

Он внимательно разглядывал ее какое–то мгновение с мрачным выражением лица, а затем двинулся к книжным полкам у дальней стены комнаты.

— Здесь находятся атласы, которые должны Вас заинтересовать.

Амелия улыбнулась в ответ, немного удивленная его поступком. А затем, чувствуя необъяснимую радость, она пересекла комнату.

— Я думала, что Вы не очень часто бываете в этой части дома.

Он ответил ей сухой полуулыбкой, которая странно не сочеталась с его почерневшим глазом.

— Достаточно часто, чтобы знать, где можно найти атлас.

Она кивнула, наугад вытащив с полки тонкий высокий том. Она посмотрела на позолоченную надпись на обложке. КАРТЫ МИРА. Корешок книги скрипнул, когда она раскрыла ее. На титульной странице стояла дата – 1796 год. Ей стало любопытно: когда эту книгу открывали в последний раз?

– Грейс нравятся атласы, — сказала она. Мысль, внезапно появившаяся в ее голове, словно из ниоткуда.

— В самом деле?

Она услышала его приближающиеся шаги.

— Да. Я, кажется, припоминаю ее высказывание на эту тему. Или, возможно, Элизабет говорила мне об этом. Они всегда были очень близкими подругами.

Амелия осторожно перевернула страницу. Книга не была особенно хрупкой, но что–то в ней внушало почтение и осторожность. Посмотрев вниз, она увидела большую прямоугольную карту, занимавшую разворот обеих страниц с заголовком: Отображение нашего мира Меркатором, год 1791 от Р.Х.

Амелия коснулась карты. Ее пальцы нежно скользнули вдоль Азии, а затем вниз – к самой южной оконечности Африки.

— Смотрите, какой он большой, — пробормотала она, обращаясь, главным образом, к самой себе.

— Мир? – произнес Томас, и она услышала улыбку в его голосе.

— Да, — прошептала она.

Томас стоял рядом с нею. Один из его пальцев нашел Британию на карте.

— Смотрите, какие мы маленькие, — сказал он.

— Это кажется странным, не так ли? – заметила девушка, пытаясь не обращать внимание на то, что он стоял так близко, что она чувствовала тепло, исходящее от его тела. – Я всегда поражалась тому, как далеко от нас до Лондона, и в то же время расстояние здесь – она жестом указала на карту, — ничтожно.

– Не ничтожно, — он измерил расстояние своим мизинцем. – Как минимум, полногтя.

Она улыбнулась. Над книгой, а не над ним, так это было наименее тревожащее желание.

— Мир, измеряемый ногтями. Это было бы интересным исследованием.

Он тихонько рассмеялся .

— Существует некто в некоем университете, пытающийся проделать это прямо сейчас, уверяю Вас.

Амелия посмотрела на него, и это, вероятно, было ошибкой, потому что она почувствовала, что ей не хватает воздуха. Тем не менее, она оказалась в состоянии произнести (и, причем на удивление рассудительным голосом):

— Разве профессора настолько эксцентричны?

— Только те, у кого длинные ногти.

Она рассмеялась, и он вслед за нею, а потом она осознала, что ни один из них не смотрит на карту.

Его глаза, подумала она со странной отстраненностью, как если бы она рассматривала произведение искусства. Ей нравились его глаза. Нравилось смотреть на них. Как случилось, что раньше она никогда не осознавала, что на правом глазу у него было прожилка другого цвета. Раньше она полагала, что его радужные оболочки были синими, — не бледными или светлыми, или даже голубыми, но темными, дымчатыми с незначительным намеком серого цвета. Но теперь она могла весьма ясно видеть, что в одном из его глаз было коричневая прожилка. Она тянулась вниз от зрачка, как стрелка на часах, показывающая четыре. Это заставило ее задуматься, почему она никогда не замечала этого раньше? Может потому, что раньше она никогда не рассматривала его на достаточно близком расстоянии. Или может потому, что раньше он никогда не позволял ей находиться вблизи него достаточно долго, чтобы она могла увидеть это.

А потом, голосом столь же задумчивым и тихим, какой был бы и у нее, если бы она имела смелость заговорить, он пробормотал:

— Ваши глаза кажутся сейчас почти карими.

Амелия почувствовала себя заброшенной обратно в действительность. И у нее вырвалось:

— У Вас прожилка.

И сразу же ей захотелось исчезнуть из этой комнаты. Как ей в голову пришло произнести это!

Он прикоснулся к синяку у себя на скуле.

— Прожилка?

— Нет, в Вашем глазу, — пояснила девушка, потому что не было никакой возможности забрать свои слова назад. Поэтому она стала объяснять, что конкретно она имела в виду. Она неуклюже взмахнула рукой, вытянув ее вперед, чтобы указать на предмет разговора, но затем быстро отдернула ее назад, так как она не могла прикоснуться к нему, и уж конечно не к его глазу.

— О! Ах, это. Это нечто странное, не правда ли?

Выражение его лица стало странным. Ну, хорошо, не на самом деле. Оно не казалось бы странным у кого–нибудь другого, но для него такое выражение лица было странным. Оно было слегка застенчивым, почти самую малость робким и поразительно человечным, таким, что ее сердце пропустило удар.

— Еще никто никогда не замечал этого, — добавил он. – И, на самом деле, вероятно, это к лучшему. Это глупый маленький изъян.

Он напрашивался на комплименты? Она сжала губы, пряча улыбку.

— Мне она нравится, — сказала Амелия. – Мне нравится все, что делает Вас менее безупречным.

Что–то в выражении его лица смягчилось.

— Это, действительно, так?

Она кивнула и отвернулась. Забавно, насколько легче было быть откровенной и храброй, когда он был раздраженным (или, предположила она, подвыпившим), нежели когда он улыбался ей.

— Тогда Вы обнаружите еще много чего во мне, что должно Вам понравиться, — произнес он. Его голос раздавался слишком близко от нее, чтобы она могла чувствовать себя комфортно. – Когда Вы узнаете меня поближе.

Она притворилась, что изучает карту.

— Вы утверждаете, что Вы не совершенны?

— Я никогда не осмелился бы утверждать это, — поддразнил он ее.

Амелия сглотнула. Томас находился слишком близко от нее. Возможно, сам он даже не замечал такой близости, его голос звучал абсолютно естественно, его дыхание казалось совершенно контролируемым, даже для ее ушей.

— Почему Вы сказали, что мои глаза стали карими? – спросила она, все также пристально разглядывая атлас.

— Нет. Я сказал, что они кажутся карими.

Она почувствовала, как ее охватывает совершенно неподобающая волна тщеславия. Она всегда испытывала чувство гордости из–за своих ореховых глаз. Они были ее наилучшей особенностью. Безусловно, ее самой уникальной особенностью. Все ее сестры имели такие же светлые волосы и схожий оттенок кожи, но только она одна обладала таким интересным цветом глаз.

— Сегодня утром они казались зелеными, — продолжил он. – Хотя, я полагаю, что в этом сказалось влияние выпитого. Еще одна–другая пинта пива, и, возможно, я увидел бы и бабочек, вылетающих из ваших ушей.

Амелия повернулась к нему, крайне возмущенная услышанным.

— Это не алкоголь. Мои глаза, на самом деле ореховые. Скорее больше зеленые, нежели карие, — добавила она ворчливо.

Он улыбнулся украдкой.

— Что, Амелия? Я обнаружил в Вас тщеславие?

Он заставил ее признаться в этом.

— Они ореховые, — повторила она опять немного натянуто. – Это – семейная черта.

По крайней мере, присущая кому–то из семьи.

— На самом деле, — мягко заметил он, — я был восхищен их изменчивостью.

— О, — она сглотнула, придя в замешательство от его нежного комплимента. И в то же самое время весьма довольная. – Благодарю Вас.

Она повернулась обратно к не представляющей опасности и успокаивающей карте, находившейся на столе перед нею.

— Посмотрите, какая большая Гренландия, — сказала она, главным образом потому, что большое пятно в верхней части карты было первой вещью, на которой остановился ее взгляд.

— На самом деле она не такая большая, — заметил Томас. – Карта искажает пространство.

— На самом деле?

— Вы не знали этого?

Его тон не был оскорбительным. Он не был даже снисходительным, но она почувствовала себя глупой. Казалось, что это было из разряда тех вещей, которые она должна была знать. И, конечно же, это было из разряда тех вещей, которые она хотела бы знать.

— Это происходит из–за необходимости растянуть сферический предмет на плоскую поверхность, — объяснил он. – Попытайтесь представить себе эту карту, обернутую вокруг шара. У Вас оказалось бы большое количество дополнительной бумаги на полюсах. Или наоборот, попытайтесь представить, что Вы снимаете наружную оболочку со сферы и раскладываете ее на плоскости. Вы бы не смогли получить прямоугольник.

Она кивнула, наклонив свою голову набок, обдумывая сказанное.

— Таким образом, верхние и нижние части растянуты. Или, скорее, север и юг.

— Точно. Теперь Вы видите, как остров Гренландия выглядит почти равным по размеру с Африкой, хотя фактически его площадь составляет менее одной десятой площади Африки.

Она посмотрела на него.

— Ничто не является таким, каким кажется?

Он оставался безмолвным достаточно долгое время, чтобы она начала сомневаться, продолжают ли они все еще разговаривать о картах. А затем, когда он ответил, его лицо было полностью лишено каких бы то ни было эмоций:

— Нет.

Она покачала головой, поворачиваясь обратно к карте.

— Удивительно.

И ей показалось, что она услышала, как он произносит: «Вы и не представляете».

Она с любопытством взглянула на него, намереваясь спросить, что он имел в виду, но он уже обратил все свое внимание на карту.

— У таких проекций есть свои преимущества, — сказал он несколько более оживленно, как если бы теперь это была его попытка сменить тему. – Хотя они не сохраняют реальную площадь, но местные ракурсы остаются точными, вот почему они так полезны в навигации.

Амелия не была уверена, что полностью поняла то, о чем он говорил, но ей нравилось слушать, как Томас рассуждает о чем–то столь научном. И она была в восторге от того, что он не отмахнулся от этого как от темы, которая, конечно же, не могла быть интересной леди. Она оглянулась на него и улыбнулась.

— Вы, конечно же, много знаете об этом.

Он скромно пожал плечами.

— Мне это интересно.

Она втянула свои губы – привычка, которую ненавидела ее мать. Но, кажется, это не помогало. Она всегда так делала, когда решала что сказать. Или стоит ли говорить это.

— Для этого предмета существует название, ведь так? – спросила девушка. Одна из ее ножек начала нервно постукивать. Она хотела узнать название, потому что хотела потом дома попытаться отыскать его в энциклопедии отца, но ей было ненавистно разоблачать свое невежество. Это напоминало все те времена, когда она была вынуждена вежливо улыбаться, когда мать характеризовала ее как умную (но не слишком).

— Вы имеете в виду картографирование?

Она кивнула.

— Это называется картография. От греческого chartis – карта и graphein – писать.

— Мне следовало бы это знать, — пробормотала она. – Не греческий, конечно же, но как минимум, само слово. Неужели мои родители думали, что мы никогда не будем пользоваться картой?

— Я полагаю, что они думали, что у Вас будет кто–то другой, чтобы прочитать для вас карту, — мягко сказал Томас.

Она тревожно посмотрела на него.

— Тогда, Вы согласны? Согласны, что я получила соответствующее образование?

Она задала ему ужасный вопрос. Поставила его в чудовищное положение, но уже не могла ничего исправить.

— Я думаю, — сказал он, и его голос был тихим и размеренным, — что если Вы высказали желание больших знаний, то Вам нужно было дать возможность их приобрести.

И это было то самое мгновение. Она не поняла этого тотчас, и на самом деле, она не осознает этого, или скорее, она не позволит себе осознать это еще в течение нескольких недель. Но это было то самое мгновение, когда она в него влюбилась.