"Бедовик" - читать интересную книгу автора (Даль Владимир)

положительно, - не две же шкуры с меня сымать, как сам ты сказал; сюртука я
тебе не дам.
- Экой чудак! - сказал Иванов, захохотав, прикусив роговой наконечник
пружинного чубука своего, свернутого узлом, и почесывая затылок. - Экой
чудак! Да кто же об этом говорит? Ты уж и сейчас и бог знает что подумал!
Полно горевать, - продолжал он, потрепав его по плечу, - приезжай-ка в
Москву, так гляди как заживем, и местечко найдется, да еще и служить будем
вместе; что ты задумался, а?
И затем Иванов раскланялся дружески с Лировым, обнял его, полез в
кожаный мешок свой подле козел - и дилижанс покатился. А Лиров остался в
Черной Грязи.

Глава VII. Евсей Стахеевич действительно поехал в Петербург

И потому еще нехорошо угадывать наперед в заголовке каждой главы
рассказа содержание ее, что не всегда угодишь да утрафишь; шестую главу,
например, пометили мы: "Евсей Стахеевич поехал в Петербург", а выходит, он
не поехал, а сел в Черной Грязи; поедет же, коли поедет, - в седьмой.
Евсея в нынешнем безотрадном, истинно отчаянном положении его
безотчетно тянуло в Москву, и он бы, верно, отправился туда по способу
малиновских прачек и кантонистов; но что будет с Корнеем Горюновым? Евсей
просил смотрителя убедительно сказать ему, если бы ночью пришла сидейка, но
получил ответ, что сидейки останавливаются на селе у ямщиков и что
укараулить их трудно. Оказалось также, что все знакомство Иванова со
смотрителем Черной Грязи ограничивалось тем только, что Иванов занял у него
в намеднишний проезд свой полтинник и теперь отдал в уплату долга отнятый у
Лирова колокольчик.
Чтобы не терять времени по-пустому, Евсей пустился думать, прохаживаясь
по Черной Грязи; потом, опомнившись, пошел добиваться толку у ямщиков, где
пристают сидейки; потом, не добившись толку, потому что сидейки разных
хозяев приставали в разных дворах, пошел опять думать. Так время шло
незаметно между делом и бездельем, и, судя по известной пословице, Евсей
Стахеевич разве от этого только не сошел с ума, потому что положение его
было в самом деле крайнее. Он заложил уже у содержателя гостиницы часы свои,
которых Иванов, видно, не доглядел, и все еще не знал, как, где и когда
сойдется с верным своим Корнеем.
На третье утро Лиров сидел на крыльце и думал: "Так, так! Я знаю, что я
бедовик, и знаю, что мне суждено, может статься, для назидательного примера
другим терпеть и пить горькую чашу весь свой век. Чем же я провинился и за
что все это валится на мою бедную головушку? Говорят, в Испании или
Португалии во время народных зрелищ в театрах бьют негра палкой по голове,
чтобы сосед его, дворянин, оглянулся, и тогда говорят этому вежливо:
"Извольте сидеть чинно". Может быть, и я родился на свет, чтобы служить
таким же назидательным примером для других. При всем том - нечего делать,
мне не учиться стать терпеть; выждем конца; любопытно увидеть, чем все это
кончится, какие искушения суждены еще бедному потомку воронежского скорняка
и какими путями приведет его судьба на общую сборную точку бедовиков и
баловней своих, в этот знаменитый ларец Фамусова *, на свидание... да с
кем?"
______________