"Катастрофы сознания" - читать интересную книгу автора (Ревяко Татьяна Ивановна, Трус Николай...)

свою ломом через любовника проколол и в тюрьме долго сидел, потом вышел и
еще кого-то убил, но сажать его больше не стали...
Однажды он умудрился выпить из-под замка одеколон "Красная Москва",
приготовленный Галиной в подарок Бабоньке ко дню Победы, а в пузырек -
нассал..."
Еще непредсказуемее по своей натуралистической изобретательности
закручивалась одиссея другого сарапуловского героя из стройбатовского
рассказа "Играл Че-быка на трубе". Его опубликовал Анатолий Приставкин в
альманахе "Апрель". "По небу живыми волнами перекатывались разноцветные
полосы северного сияния, и он стал кричать: "Люди! Помогите! Замерзаю!..
Согласен на педераста и за щеку, больше у меня ничего нет!"
Володя слагал прозу, как если бы на его месте был искрометный
Иванушка-дурачок, попавший из сказки в зону.
Он и по жизни напоминал известного персонажа русских сказок. Когда у
Сарапулова напечатали в Москве "Чебыку", он выдрал из альманаха листки со
своим рассказам и приложил их к заявлению, на котором значилось: "Прошу
принять меня в Союз писателей. Сарапулов". Сведущие люди ему объяснили, что
в Союз вступают не так. "А как?" - удивился он.
На Сарапулова оглядывались женщины. Однажды Володя вытащил меня на
пермский пляж. Рыжий, с розовым винным пятном на торсе бывалого грузчика,
выходящий из Камы в красных, прилипших к телу семейных трусах, он производил
на них неописуемое впечатление. Мне сейчас жена сказала, - обратился к нам
один из загорающих, - купи себе трусы, как у того мужика!"
Сарапулов был настоящим русским мужиком, если кому-то и чем-то говорит
это определение. Замешанный на крутых дрожжах барачно-коммунальной жизни, он
прямиком из уголовной тьмы уральского подвала шагнул в ослепительный свет
московских улиц и столичного альманаха. Мэтр Приставкин, ведущий семинар в
литинституте, выделял среди студентов-заочников этого бывшего вахтера
мясокомбината. Но здесь-то у Вовочки, как звали его в Перми, и стали
возникать проклятые вопросы, которые могли возникнуть у настоящего русского
мужика. Володины дневники это отражают четко: "Без очков глаза видели
скверно, лишь одни светящиеся нерусские буквы были повсюду. И вдруг - вот
счастье! - "Россия"!!! (имелся в виду кинотеатр.) От неожиданности бутылка
выскользнула из моих рук и разбилась. Но я тогда не замечал, а смотрел на
родное слово, как зачарованный, боясь потерять его из виду..."
Тут же наметилось внутреннее расхождение с мэтром. Обращаясь в письме к
своему "лицейскому" корешу, Сарапулов сокрушается: "А еще я думаю, что наш
любитель детишек, автор "Золотой тучки" и "Кукушат", сейчас не замечает
главного: ведь из нашего будущего - детей наших - словно сняли посреди зимы
с парника пленку, упорно лепят выродков в смысле физическом и духовном. А
если замечает, то почему об этом не пишет?" Сарапулов писал. Он писал
жесткие, беспощадные вещи, погружаясь в тайники человеческой психики и
подсознательно наступая на пятки собственному исходу: "Настало время, когда
Кирилка понял, что нужно: не бояться крови. Уметь играть на гитаре, как
Высоцкий. Делать непроницаемое лицо, жуя жвачку. Кирилка начал ловить собак
и кошек, уносил их в лес и привыкал к крови. А по ночам он плакал, вспоминая
мучения животных: ведь они не виноваты, что он не умеет без их смерти
привыкнуть к жизни. А вчера Кирилка повесился..." Писать-то Володя писал, но
поскольку из-за принципиальных соображений не мог втесаться в блистательную
обойму, его уже больше не печатали. На всех журнальных площадях царили