"Серийные преступления" - читать интересную книгу автора (Ревяко Татьяна Ивановна)

обезглавливать, чтобы рубить головы любым заключенным. В Путеолах при
освящении моста... он созвал к себе много народу с берегов и неожиданно
сбросил их в море, а тех, кто пытался схватиться за кормила судов, баграми и
веслами отталкивал вглубь. В Риме за всенародным угощением, когда какой-то
раб стащил серебряную накладку с ложа, он тут же отдал его палачу, приказав
отрубить ему руки, повесить их спереди за шею и с надписью, в чем его вина,
провести мимо всех пирующих. Мирмиллон из гладиаторской школы бился с ним на
деревянных мечах и нарочно упал перед ним, а он прикончил врага железным
кинжалом и с пальмой в руках обежал победный круг. При жертвоприношении он
оделся помощником резника, а когда животное подвели к алтарю, размахнулся и
ударом молота убил самого резника. Средь пышного пира он вдруг расхохотался;
консулы, лежавшие рядом, льстиво стали спрашивать, чему он смеется, и он
ответил: "А тому, что стоит мне кивнуть, и вам обоим перережут глотки!"
Забавляясь такими шутками, он однажды встал возле статуи Юпитера и спросил
трагического актера Апеллеса, в ком больше величия? А когда тот замедлил с
ответом, он велел хлестать его бичом, и в ответ на его жалобы приговаривал,
что голос у него и сквозь стоны отличный. Целуя в шею жену или любовницу, он
всякий раз говорил: "Такая хорошая шея, а прикажи я - и она слетит с плеч!"
И не раз он грозился, что ужо дознается от своей милой Цезонии хотя бы под
пыткой, почему он так ее любит.
Зависти и злобы в нем было не меньше, чем гордыни и свирепости. Он
враждовал едва ли не со всеми поколениями рода человеческого. Статуи
прославленных мужей, перенесенные Августом с тесного Капитолия на Марсово
поле, он ниспроверг и разбил так, что их уже невозможно было восстановить с
прежними надписями; а потом он и впредь запретил воздвигать живым людям
статуи или скульптурные портреты, кроме как с его согласия и предложения. Он
помышлял даже уничтожить поэмы Гомера - почему, говорил он, Платон мог
изгнать Гомера из устроенного им государства, а он не может? Немного
недоставало ему, чтобы и Вергилия и Тита Ливия с их сочинениями и изваяниями
изъять из всех библиотек: первого он всегда бранил за отсутствие таланта и
недостаток учености, а второго - как историка многословного и
недостоверного. Науку правоведов он тоже как будто хотел отменить, то и дело
повторяя, что уж он-то, видит Бог, позаботится, чтобы никакое толкование
законов не перечило его воле.
У всех знатнейших мужей он отнял древние знаки родового достоинства - у
Торквата ожерелье, у Цинцинната - золотую прядь, у Гнея Помпея из старинного
рода - прозвище Великого. Птолемея, о котором я уже говорил, он и пригласил
из его царства, и принял в Риме с большим почетом, а умертвил только потому,
что тот, явившись однажды к нему на бой гладиаторов, привлек к себе все
взгляды блеском своего пурпурного плаща. Встречая людей красивых и кудрявых,
он брил им затылок, чтобы их обезобразить. Был некий Эзий Прокул, сын
старшего центуриона; за огромный рост и пригожий вид прозванный
Колоссэротом; его он во время зрелищ вдруг приказал согнать с места, вывести
на арену, стравить с гладиатором легко вооруженным, потом с тяжело
вооруженным, а когда тот оба раза вышел победителем, - связать, одеть в
лохмотья, провести по улицам на потеху бабам и, наконец, прирезать.
Поистине не было человека такого безродного и такого убогого, которого
он ни постарался бы обездолить. К царю озера Неми, который был жрецом уже
много лет, он подослал более сильного соперника. А когда Порий, колесничный
гладиатор, отпускал на волю своего раба-победителя и народ неистово