"Неприрожденные убийцы" - читать интересную книгу автора (Оперской Георгий)

5

Ленинский федеральный суд Петербурга

(январь - июнь 2004-го)

На стене дома напротив здания суда краской напи­сано «Свободу Диме Боброву!». Надпись выглядит старой, потускневшей, стершейся. Дело закрыто и отправлено в архив. Сам Дима Бобров, больше изве­стный как Шульц, осужден и отбыл в колонию-посе­ление. Да и кровь тех, кто был убит, пока шел его процесс, тоже давным-давно впиталась в асфальт.

1

Рассказывает оперативник 18-го («экстре­мистского») отдела УБОП:

Все было очень зыбко. В какую сторону пойдет де­ло, ясно не было до самого конца. Наше законода­тельство так устроено, что в принципе Шульца мог­ли и оправдать. Мы вытаскивали все, что могли: «возбуждение национальной или расовой вражды», «организация экстремистского сообщества», «хули­ганство», «призывы к насильственному изменению конституционного строя», «вовлечение в преступ­ную деятельность несовершеннолетних». Получи­лось пять статей обвинения. И все равно никакой уверенности в исходе процесса у нас не было.

Леше Ваффену, давшему нам расклад по Шульцу, мы, как и обещали, стали помогать. Вписывались за него в прокуратуре и просили об условном наказании. Мы держали свое слово, а он свое. Ваффен был един­ственным, кто на суде не отказался от показаний. Хотя, как я думаю, дело тут не только в его принципиальности и не только в том, что Ваффену не хо­телось ехать на этап. Просто с Шульцем у них полу­чились личные разногласия.

Как-то я сижу в кабинете, звонит телефон.

—  Здравствуйте. Меня зовут Юля. Не могли бы

мы встретиться?

Я выписал ей пропуск. Она поднялась в кабинет.

—  Я девушка Ваффена. Не могли бы вы устро­ить мне свидание с Лешей?

К тому времени о Шульце я знал уже действи­тельно все. И мне было прекрасно известно, что Юля никакая не девушка Ваффена, а самая что ни на есть подруга Шульца.

Не скажу, что она сногсшибательная красотка. Но в принципе довольно симпатичная. Несколько лет назад Юля приехала в Петербург из Сургута. Нацио­налистические взгляды полностью разделяла и в бри­гаду пришла сама. Сперва Шульц давал ей набивать тексты для своего журнала. Потом они стали встре­чаться. Кроме того, Юля была координатором по связям с иногородними и иностранными единомыш­ленниками. Когда на обыске мы изъяли компьютер Юли и стали разбираться, с кем они общались, там черт ногу сломит. Сотни контактов! Не только вся Россия, но и иностранные единомышленники. Напри­мер, из Австралии к нему приезжал член сиднейской ячейки «Blood amp; Honour». Причем не лысый тиней­джер, а взрослый дядька: офицер полиции и при этом активист движения.

С Юлей я начал работать. Несколько раз мы встре­чались, подолгу разговаривали.

—  Понимаешь, Юля, говорил я. При обыс­ках у тебя изъята херова куча всего.

Экстремист­ская литература, черт знает что в компьютере...

И появляется простой вопрос: откуда это? Если это твое ты соучастница.

А если это Шульц по­просил тебя подержать то ты, конечно, должна рассказать следствию обо всем, что знаешь. Ко­роче, сама выбирай, кем быть обвиняемой или ценным свидетелем?  

Она в ответ только и делала, что просила свида­ния с Ваффеном. О деталях, мол, можем договорить­ся, но прежде всего я должен дать ей свидание. В кон­це концов я прямо спросил:

 —  На фига тебе, Юля, этот Ваффен? И ты, и я мы оба знаем, что ты девушка Шульца.

—  Раньше была его девушкой. Но это в про­шлом. А теперь я девушка Ваффена.

Как я понял, встречаться с Юлей Ваффен про­бовал, еще пока Шульц был на свободе. Но тогда это было нереально. Никто не мог отбить девушку у ли­дера бригады. Он был полный параноик и дико доста­вал Юлю своей ревностью. Мог сидеть и молча целый день кидать нож в стену. Когда до него дошли слухи об ее отношениях с Ваффеном, жестко отпизжены были оба... И после этого Юля поняла, что с Шульцем пора подвязывать.

Впрочем, рассказывать все это Юля тогда мне не стала. А настаивать я не стал.



Хорошо, сказал я. Твое дело. Можешь не объяснять. Я дам тебе свидание с Ваффеном, но ты взамен должна будешь дать мне полный расклад по Шульцу.

Свидание с Ваффеном она получила. Больше того: через некоторое время она родила ему ребенка. Еще пока он находился под следствием, они поженились. Шульц, конечно, у себя в камере бросался на стены. Юлька иногда ему звонила. Он говорил, что простит ей измену и чужого ребенка, но с Ваффеном она долж­на расстаться.

2

Шульца арестовали в конце октября 2003 го­да. К февралю 2004-го следствие было закончено и дело передали в суд. Спустя еще месяц начались первые слушания. Несколько раз заседания перено­сились, а срок содержания Шульца под стражей про­длевался. С весны суд перенесся на конец лета... а потом на осень... а потом на весну уже следующе­го года... а потом опять на осень. Шульц продолжал сидеть в «Крестах».

Он мечтал о стремительных атаках и сокрушитель­ных ударах. А в результате сел, причем даже не в тюрь­му, а в пропахший мочой следственный изолятор. Стал не то чтобы пленником режима, а как бы провинив­шимся юнкером на гауптвахте. Отец иногда приносил ему небольшой кусочек сыра на бутерброд.

     Говорил, что на большой кусочек у него не хватает денег. Мать (давно живущая с отцом в разводе) предлагала пока­яться, исповедаться христианскому священнику.

Он не мог понять: неужели насчет раскаяния она всерьез? Что общего может быть у него с этим Распя­тым? С отказавшимся от борьбы и умершим молча Бо­гом христиан? Если бы умирать пришлось ему, молчать бы он точно не стал! Как только ему дали бы нести крест, он бы тут же использовал его как дубинку! С со­бой в могилу он унес бы как можно больше врагов... Он закрывал глаза и представлял, как бы все это было. А потом открывал — и опять оказывался в про­пахшем мочой следственном изоляторе. Матери он сказал, чтобы больше не приходила.

Заседания назначались, длились десять минут и переносились на новую дату. Конца всему этому было не видно. Обвинение утверждало: подсудимый Дмит­рий Бобров — самый что ни на есть экстремист. По­чему это он экстремист? — задирала брови защита. А как же? Обвинитель открывал шульцевский журнал и тыкал туда пальцем: в издаваемом подсудимым Боб­ровым журнале употреблено слово «жиды». Защита пожимала плечами: у Достоевского тоже встречается слово «жиды». Судья бил молотком по столу и объяв­лял: заседание откладывается до момента, когда бу­дет точно установлено: встречается ли у Достоевско­го слово «жиды».

Спустя два месяца эксперты отчитывались по ре­зультатам проведенной экспертизы: да, у Достоев­ского встречается слово «жиды». Но в другом контексте. А у Боброва это слово, безусловно, являет­ся экстремистским и оскорбительным. Судья кивал и приобщал результаты экспертизы к материалам дела. Обвинение развивало и закрепляло успех: нельзя ли провести также экспертизу слов «хачик», «кавказ­ская гнусь», «поганое жидовское племя», «чурки», «твари» и «черные свиньи»? А то подсудимый Боб­ров может заявить, что у Достоевского и эти слова встречаются.

Шульц по-прежнему сидел в следственном изоля­торе. По слухам, он похудел на двенадцать килограм­мов. Прошло еще два месяца, и результаты эксперти­зы были наконец готовы. Нет, отчитывались экспер­ты, слова «хачик», «кавказская гнусь» и прочие из предоставленного списка у Достоевского не встреча­ются. И в приведенном тексте все они, безусловно, яв­ляются оскорбительными и призывающими к расовой вражде. Судья кивал и приобщал результаты экспер­тизы к результатам дела.

Кто его знает, сколько бы все это продолжалось в том же духе. Возможно, что очень долго. Да только летом 2004-го кто-то решил ускорить ход событий.

3

19 июня 2004 года. Суббота. Квартира этнографа, специалиста по Африке, Николая Гиренко. Семья про­фессора собралась на дачу.



У Николая Михайловича выдалась тяжелая неделя. Он выступал экспертом на деле «Шульц-88». Он был именно тем человеком, к которому судья отпасовывал вопросы насчет выражений, употреблявшихся Досто­евским, и от всего, что творилось на суде, Гиренко не­сколько устал. Теперь он собирался немного отдохнуть. Провести выходные на свежем воздухе. Семья пакова­ла вещи: жена, дочери с детьми и мужьями, сам Нико­лай Михайлович... Женщины распихивали по сумкам то, что забыли уложить вчера, мужчины сидели на кух­не. Около девяти утра раздался звонок в дверь.

Екатерина, старшая дочь профессора, спросила:

—  Кто там?

Молодой, судя по голосу, человек попросил по­звать Николая Михайловича.

—  Папа, там к тебе.

—  Да? Сейчас... Гиренко подошел к двери:

—  Кто там?

В ответ прямо сквозь хлипкую деревянную дверь он получил пулю. Она вошла в правое плечо, пробила руку и подмышку... Кровь брызнула на стену. Гиренко рухнул на пол прихожей. Жена прибежала с кухни на звук, опустилась, руками приподняла его голову, а он был уже мертв. Пуля со смещенным центром разворо­тила подключичную артерию. Смерть наступила прак­тически мгновенно.

Позже следствие установит: стреляли из обреза допотопной немецкой винтовки «Маузер». Скорее всего, ствол был куплен у «черных следопытов». Судя по всему, грохот от выстрела должен был перепо­лошить целый квартал. Однако из всего подъезда на выстрел обратила внимание лишь одна пожилая со­седка. Приоткрыв дверь, она выглянула на лестницу и заметила двух убегающих молодых людей. По ее описанию, это были худощавые подростки шестна-дцати-семнадцати лет. Оба одеты в темное, через пле­чо у одного висела сумка.

Все. Больше никаких подробностей.

4

Об этом выстреле писали в газетах и довольно дол­го говорили по телевизору. Но по большому счету та­кой шум был не очень понятен. Гиренко — кто он во­обще такой? До того, как прозвучал выстрел, никто об этом Гиренко даже не слышал. Ладно бы опять уби­ли телеведущего или бизнесмена. Но эксперт на судах по вопросам национализма? Тем более что к XXI веку время этих перестроечных борцов за справедливость давно прошло.

Когда в 1990-х начались первые судебные процес­сы над ультраправыми, от эксперта зависело очень многое. На скамье подсудимых тогда оказывались су­мрачные антисемиты, борцы с жидо-христианством, пожилые разоблачители всемирного заговора, фило­софы природного русского язычества... Разобраться в их зубодробительных прокламациях бывало сложно. Именно эксперт должен был объяснить суду, что это: поэтический вопль души (за который не судят) или призыв к свержению конституционного строя (срок до восьми лет)?

Гиренко выступал чуть ли не на каждом подобном процессе. В 1993-м он объяснял: статья в газете «Рус­ская правда», опубликованная под заголовком «Раз­давить черную гадину!», является самым что ни на есть призывом к национальной розни. Ни о какой поэтиче­ской метафоре речь не идет. В 1994-м предоставил су­ду результаты экспертизы, из которых выходило, что петербургские язычники из журнала «Волхв» — не безобидные любители старины, а опять-таки разжига­тели розни. Спустя еще год провел экспертизу матери­алов главного тогдашнего националиста Юрия Беляе­ва. И объяснил суду: заголовок «Минздрав предупреж­дает: переселение с Кавказа опасно для вашего здоровья!» — это опять и опять разжигание нацио­нальной розни.

Гиренко выступал экспертом на протяжении деся­тилетия. Всего — больше двадцати процессов. Без него в Петербурге не обходился ни один суд по наци­оналистическим делам, и конечно, иногда приятели подсудимых ему угрожали. Но все-таки в 1990-х все было совсем не так.

В каком именно году сменились поколения, никто не заметил. Но они сменились — это точно. В 2002-м Гиренко выступал экспертом по первому в стране громкому делу скинхедов. Тогда небольшая бригада с окраин железными палками насмерть забила про­давца арбузов. Продавца звали Мамед Мамедов. На скамье подсудимых оказались двое несовершеннолет­них убийц и бригадир, организатор акции.



Доказать их участие не составляло особого труда: свой подвиг удальцы сняли на видеокамеру.

Изображение подрагивает. Иногда происходящего не разглядеть — в кадр лезут спины в белых подтяж­ках. Первый нападающий подлетает и с размаха бьет Мамедова ботинком в лицо. На телеэкране это выгля­дело так, будто парень — футбольный нападающий, и ногой бьет всего лишь по круглому мячу. Мамедов — взрослый, седеющий и грузный. А эти — дети. Азер­байджанец падает на асфальт, тощие фигурки суетят­ся над лежащим телом. Ботинки — будто достались в наследство от повзрослевших старших братьев. Огром­ные ботинки топчут лицо упавшего Мамедова. Все вме­сте занимает две минуты экранного времени. В нача­ле фильма Мамедов сидит рядом со своими арбузами. Ему скучно. Торговли нет. В конце — арбузы послуш­но лежат в сетке, а Мамедов уже мертв.

Зачем нужен эксперт-филолог в таком деле, как это? Что здесь анализировать и доказывать, если дети с городских окраин даже и не скрывают: азера грох­нули они. И это повод не для раскаяния, а для гордо­сти. Свою запись убийцы повесили в Интернете и не подумали ее оттуда убрать, даже когда следователи стали приходить к ним домой. Сумрачные антисеми­ты 1990-х пытались спорить: никаких призывов в их статьях нет. Это просто их взгляд на то, что творится в стране. Бритоголовые тинейджеры XXI века искрен­не не понимали: почему это нельзя убивать черных? Эти люди никому не нравятся. Их в наш город никто не звал. Убивать этих людей просто необходимо, и стран­но, что ребят собираются за это посадить в тюрьму. Потом, весной 2004-го, начался суд над бригадой «Шульц-88». На нем по инерции Гиренкотоже выступил экспертом. Для него это дело оказалось последним.

5

Опять были митинги. Опять были громкие заявле­ния политиков и правозащитников. Возле универси­тетского здания Двенадцати коллегий прошел «Марш против ненависти». Губернатор Валентина Матвиен­ко распорядилась выделить денег на установку Гирен-ко бронзового памятника.

Не было только одного: результатов расследова­ния. Сперва убийц обещали найти со дня на день. По­том — через несколько месяцев... Их не нашли да­же спустя год. Кто именно и почему выстрелил в грудь шестидесятидвухлетнему эксперту, так и осталось не­известным.

В телевизионных новостях об этом выстреле гово­рить давно перестали. Но время от времени интерес к убийству Гиренко проявляли газеты. Через две не­дели после выстрела какие-то сумасшедшие вывеси­ли в Интернете «Приговор», из которого следовало, что профессор был казнен по решению руководства Русской Республики. Беспристрастный суд русского народа рассмотрел деяния Гиренко, признал их нано сящими вред национальным интересам и постановил: профессора ликвидировать.

 Прокуратура всерьез ко всему этому не отнеслась. Кто-то пальнул Гиренко в дверь, а совершенно посто­ронние люди теперь хотят взять на себя ответствен­ность? В поиске реальных убийц это вряд ли поможет! «Премьер-министр» Русской Республики Александр Втулкин все равно пытался привлечь к себе внимание и направо-налево раздавал интервью. Шумной попу­лярности, впрочем, так и не обрел. Тогда из Интернет-кафе Втулкин разослал по редакциям электронное письмо, в котором к смерти приговаривалась уже гу­бернатор города Валентина Матвиенко.

На этот-то раз пресса должна обратить на него вни­мание, не правда ли? Внимание обратила не только пресса. Надоедливого «премьер-министра» вычислили, задержали, по суду определили ему полтора года ко­лонии-поселения и убрали с глаз долой. В нашей даль­нейшей истории он больше не появится. Кто именно пальнул в дверь профессору Гиренко, так и осталось неясным.

Рассказывает сотрудник одного из антиэкст­ремистских подразделений, просивший не назы­вать его фамилии:

Следствие хваталось за любые ниточки. У Гирен­ко были сложные отношения с дочерью. Члены семьи никак не могли разделить между собой квартиру в до­рогом районе на Петроградской стороне. Может, де­ло в этом? Может, убийство просто бытовуха?

Проверяли все. Отрабатывали все версии. Но чем дальше, тем яснее становилось: дело именно в Шуль-це. Никаких других выводов сделать тут было нель­зя. Сразу после того, как это случилось, всем свиде­телям, проходившим по делу, усилили охрану. Наше руководство всерьез считало, что кто-то мог на­чать их отстреливать. Профессора убили потому, что он был экспертом на этом процессе, посте­пенно в это начали верить все. Как бы фантастич­но это не выглядело.

Это казалось нереальным. Но других версий про­сто не осталось. Несовершеннолетние драчуны с го­родских окраин — не та публика, которая в состоянии прямо из тюрьмы заказать эксперта по собственному делу. Но профессор мертв, а других версий нет.

Теперь вопрос стоял так: если Шульц в тюрьме, а его главные подельники под колпаком, то кто же стрелял? Если это новые люди — почему они пытают­ся помочь Шульцу? А если старые — почему нам о них ничего неизвестно?